Караваев Роман. Недалеко от Земли

   – Красиво изложил, – Солдат скептически поджал и без того тонкие губы. – Сам додумался или подсказал кто?
   – Если ты намекаешь на тех, кого я отбирал для программы ПП, то попусту тратишь слова. Последний раз я видел их еще в учебном центре, – Аристарх спокойно посмотрел в глаза Медведеву и отставил чашку. – Если же ты имеешь в виду Варчука с Клюевым, тоже ошибаешься, они не контактировали со мной, покинув твое заведение в Петергофе.
   «Он не знает, что испытатели остались живы, – с облегчением понял генерал. – Иначе непременно обмолвился бы. Уж кто-кто, а Монах органически неспособен на ложь, мне это известно давно, со времен нашей экспертной группы. Но каков, а? Лихо завернул!»
   – Значит, ты считаешь, что мне не под силу выбрать нужных людей? – спросил он. – Ты у нас – гений, а я – так, погулять вышел…
   – Не передергивай. Просто критерии должны быть не такими, какие предусмотрены в вашем ведомстве. В этом вся суть…
   Видимо, Батюшкин хотел сказать еще что-то, но не успел, потому что в недрах его компьютерного комплекса негромко зажужжал телефон. Аристарх встал, подошел к терминалу и снял трубку.
   – Да… – он переступил с ноги на ногу. – Здравствуйте, Александр Тимофеевич… И я рад вас слышать… Он у меня… Безусловно… Понял. – Монах отключил связь и обернулся к Медведеву. – Поехали, Олег. Президент ждет нас обоих.
 
   Ильин смотрел на своих питомцев и никак не мог сообразить, какая кошка могла пробежать между ними. Внешне ничего не изменилось, но чувствовалось некое напряжение в отношениях. Что-то, видимо, произошло. И совсем недавно.
   – В чем дело, малыши? – цепкий взгляд главы государства коснулся и того, и другого. – Песочницу не поделили?
   Солдат лишь угрюмо зыркнул, а Батюшкин невозмутимо произнес:
   – Есть немного. Не сошлись во мнениях.
   – По поводу чего? – немедленно поинтересовался Ильин.
   – Тема дискуссии: Сфера и ее влияние на человечество, – лаконично сообщил Монах.
   – Ну-ка, ну-ка, – президент наклонился над столом, уперев ладони в подлокотники кресла, – с этого места, пожалуйста, поподробнее.
   Аристарх согласно кивнул и практически слово в слово передал то, о чем двадцать минут назад говорил Медведеву.
   – Если помните, – закончил он, – взрыв в Скалистых горах я просил расценивать как предупреждение.
   – Помню, – сказал президент. – И меня очень беспокоит их отношение к структурам власти. Неужели с ними никак нельзя договориться? Пообещать им всемерное содействие, продемонстрировать заинтересованность в их помощи, привлечь к программам социального переустройства общества… к образовательной программе, в конце концов, предназначенной для воспитания новой элиты…
   – Не пройдет, – Монах отрицательно качнул головой. – Поймите, они стали другими людьми. Вы не сможете ввести их в заблуждение. Они читают намерения человека как открытую книгу. Перед ними нельзя прикинуться исправившимся и поменявшим мировоззрение. Они мгновенно уловят фальшь. С ними можно только открыто и откровенно. Вот тогда, если ваши замыслы не противоречат их взглядам, они с удовольствием будут сотрудничать с вами. Только вряд ли им понравится слово «элита», их нельзя увлечь идеями избранности.
   – Но ведь они сами, можно сказать, помазанники божьи.
   – Они это воспринимают иначе. Просто они оказались способны, благодаря высокому духовному потенциалу, получить от Мироздания то, что и так причиталось им по наследству. Они вышли на новый виток эволюции. В каждом человеке изначально заложены такие же возможности, но, увы, далеко не каждый может их реализовать. Все дело в уровне развития сознания. Если оно не искажено ложными идеалами и целями, если его еще не испоганили пропагандой преобладания материальных ценностей над духовными, если в нем нет места насилию и жестокости, и если оно в состоянии прогрессировать, тогда его носитель уходит вперед. Прочие же остаются. Те, чей склад мышления допускает жертвы ради достижения цели, пусть даже очень благой цели. У них тоже есть шанс, но его надо упорно воплощать, отбрасывая ненужное и следуя за первопроходцами. Любой человек должен знать, что его возможности безграничны, но задавлены неправильной нравственной ориентацией и неумением задействовать свой потенциал.
   – Любой человек? – недоверчиво спросил президент. – Например, я?
   – И вы в том числе, – Монах спокойно выдержал взгляд Ильина. – Для этого надо лишь изменить свое мировоззрение. Не прикинуться белым и пушистым, как это часто делают сильные мира сего, и не заняться благими делами из желания вырасти в собственных глазах, а кардинально изменить. В вас слишком сильно стремление подчинять, а люди должны быть свободны и не зависеть ни от прихотей власти, ни от правил, навязываемых гражданам внутри государства. Бога каждый пестует внутри себя.
   – Подобные люди несут угрозу любому режиму, в том числе, и сугубо демократическому. Нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Помнишь такое изречение, Аристарх?
   – Вот это и называется ложной истиной в насильственно созданном обществе.
   – Ты говоришь как адвокат побывавших у Сферы, – в голосе президента проскользнула нотка подозрительности. – Ты, случаем, не связан с ними?
   – Знакомый вопрос, – глаза Батюшкина насмешливо блеснули. – Сегодня я его уже слышал. Связан, конечно. Общими убеждениями.
   – Тогда подскажи решение, – Ильин нетерпеливо стукнул по столу, – а не витийствуй без толку. Что дальше-то делать?
   – Может, действительно, привлечь их в сферу образования? – не то спросил, не то уточнил Монах. – Пусть готовят детишек к выходу на новый уровень. Только без давления и удушающей опеки.
   – Ну да, – наконец подал голос Солдат. – И вырастят они нам новое поколение лихих разрушителей государства.
   – Строителей нового мира, – поправил его Аристарх. – А государства на ваш век хватит. Надоест еще.
   – Ты их найди сначала, – недовольно буркнул Медведев, – своих строителей.
   – Дело не в поиске, а в принципиальном согласии на их открытую и ничем не сдерживаемую деятельность. Как вы, Александр Тимофеевич?
   – Надо думать и взвешивать. С кондачка такие вещи не решаются.
   – На раздумья нам отпущено не так много времени, как вам может показаться. Поймите это. Настал тот самый момент, когда человечество оказалось перед серьезным выбором – идти дальше или остаться слепым. И кто-то должен быть первым. Остальные потом подтянутся. Это серьезный шаг.
   – Ну, время мы как раз можем растянуть, – Ильин сейчас выглядел очень авторитетно. – Я дал команду Трубникову разработать ограничитель дальности для двигателей ПП, и он обещал уложиться в две недели. Так что ни один корабль без нашего ведома до Сферы не доберется. И будущим строителям нового мира все-таки придется подождать. Что скажешь, Аристарх?
   – Это ваше право, – казалось, Монах нисколько не расстроился. – Так же, как мое право – сообщить вам свое мнение.
   – Вот и ладно, – президент выглядел удовлетворенным. – Ты, Аристарх, набросай все же проектик образовательной программы, а ты, Олег, продолжай искать пропажу. Я вас больше не задерживаю, господа советники.
   Хромов открыл глаза и прислушался. Тишина стояла редкая. Либо звукоизоляция хороша, решил он, либо в доме ничего еще не происходит. К тому же не город, а самый что ни на есть центр дремучей тайги, в городах такой тишины не бывает по определению. Он повернул голову и посмотрел в окно. Темнотища. Значит, рань несусветная, и все дрыхнут. Сколько, интересно, натикало? Он вспомнил, что положил вчера часы на прикроватную тумбочку, протянул руку и тут же обнаружил, что часы ему, в общем-то, не нужны. Он и так знал время. Восемь часов, семь минут и двадцать три секунды. О, как! Это, наверное, то, о чем говорила Вивьен: спонтанное проявление мелких, но порой необходимых, дополнительных способностей. Захотел узнать время – сразу получил ответ. Хромов с урчаньем потянулся и отбросил угол синтепонового одеяла. Не то, чтобы было жарко, просто появилось такое желание. Как там Дорин советовал: если чего-то жаждешь, надо представить себе очень конкретно, в деталях, и оно появится. «А откуда?» – спросил тогда Клеменс. «От верблюда, – Раф изобразил руками два горба. – Обычное превращение энергии в материю. Эйнштейновская формула эквивалентности. Раз – и готово! Ты – оператор, энергии вокруг тебя хоть отбавляй, а структура и свойства того, что ты хочешь, снимаются из информационного поля Земли. Как понял? Прием». «Значит, чем дальше от Земли, тем хуже должно получаться?» – не отставал Джек. «Не знаю, не пробовал».
   Хромов улыбнулся и конкретно представил себе высокий стакан апельсинового сока. Холодного. Нашарил в темноте выключатель, щелкнул, и абажур бра отбросил на одеяло круг зеленоватого света. На тумбочке стоял запотевший тонкостенный сосуд. Вот так, подумал Виктор, действительно, что может быть проще. Это тебе не на Марс в трусах высадиться. Впрочем, сейчас каждый из них мог проделать такую штуку, и умиляться тут было нечему. Вот если бы отцу такое продемонстрировать или маме. Он вспомнил, как в детстве всегда хотел чем-нибудь потрясти родителей, чтобы они очнулись, наконец, от своей спячки и с радостным удивлением сказали: «Ай да, Витюша! Ну, молодец!» Но в детстве как раз ничего подобного он и не умел, зато теперь получил сполна все, о чем только можно было мечтать. И самое главное – он обрел настоящую, взаправдашнюю семью, где друг друга понимают с полуслова и стремятся беречь эти отношения. Шутка ли, у него нынче восемь братьев и две сестры, причем одна из них старшая и мудрая. Хотя, наверное, она больше тянет на роль мамы. Как она сказала? «Вы – наши подопечные»? То есть подростки, за которыми надо присматривать. И трое отцов, оставшихся на орбите, но всегда незримо присутствующих. Нет, не хочет он их так воспринимать. Все-таки лучше братья и сестры. Как-то душевнее и вызывает совершенно другие ощущения.
   Сегодня последний день уходящего года. Надо бы подарков понапридумывать позаковыристее, чтобы всем стало приятно и весело. Дамам – огромные букеты. Правда, скорее всего, он не будет оригинален, и женщины рискуют утонуть в море цветов. А мужикам что? Они и сами способны вообразить себе все, что пожелают, ну, кроме Никиты, естественно. Значит, перед молодыми хозяином и хозяйкой будут изощряться особо.
   А не рвануть ли ему в какую-нибудь столицу? В Париж, например. Послоняться там по магазинам, глядишь, что-нибудь и придет в голову. Да и представлять потом будет значительно легче. Заодно приглядеть себе подругу для Нового года, а если получится, то и на дольше. Вскружить голову, пустить пыль в глаза, как-никак граф Монте-Кристо и Гарун-аль-Рашид пигмеи по сравнению с ними. Нет, так не пойдет, тут же решил он. Слишком многие нынешние девицы при виде состоятельного мужчины сами вешаются ему на шею. И привести в семью просто одну из них как-то не очень здорово. Отложим-ка это на потом. Оденемся попроще, во что-нибудь полуспортивное, и отправимся в вояж искать себе сердечную привязанность, а не девочку на одну ночь. Если, конечно, останется желание. У них впереди пока слишком неопределенное будущее.
   Хромов взял стакан, отпил несколько глотков, поставил обратно, рухнул на подушку и принялся устраиваться поудобнее. Соснуть еще часик, пришла томная мысль, пока не рассветет. Устроим себе маленький новогодний отпуск. В конце концов, вся страна тринадцать дней гулять будет. Виктор повернулся на бок и так, под мерный шорох приятных дум, не заметил, как снова провалился в дрему. Он не ведал, что такие же или почти такие же размышления посетили в это утро и остальных его товарищей.
   Джек Клеменс после долгих колебаний решил-таки навестить родителей, несмотря на возможность скрытого наблюдения за их домом, и провести хотя бы незначительное время в кругу семьи. Вивьен Тараоки страстно захотелось попасть в предновогодний Токио, где она и была-то всего пару раз, да и то на симпозиумах психологов, так что разглядеть практически ничего не успела. Все-таки родина предков. Варчук с Клюевым завелись на лыжный поход по тайге, причем не просто так, а мелкими перебежками, скажем, десять верст по нетронутому снегу среди разлапистых, заснеженных кедров, прыжок на сотню километров – и движение уже по совершенно другой местности, и так – до самого Байкала. А там – привал, душевный пикничок и возвращение назад.
   Сибиряку Жене Седых возмечталось оказаться в Петербурге, который он никогда живьем не видел, чтобы постоять на берегу замерзшей Невы, полюбоваться Исаакием и Медным всадником, пройтись по Невскому и Фонтанке и завершить свой визит в каком-нибудь уютном кафе, глядя на спешащих за толстым стеклом озабоченных пешеходов. У прагматичного Кобыша желание было попроще. Он хотел перед Новым годом искупаться в теплом океане. Обязательно с большими волнами. Только вот где он сейчас теплый? У берегов Африки или на Таити? Дмитрий не знал и поэтому мучился неопределенностью. А Брюс Тернер размышлял над тем, что лучше – Таиланд с его экзотикой или родная Калифорния, прогулка на украшенном цветами речном суденышке или ревущий «Харли Дэвидсон»?
   Лишь Дорин ни о чем таком не думал и тихо почивал. Он знал, что днем, в половине первого, ему надо будет забрать из Елани Никиту с Машей, Федора и Пелагею Кузьминишну, а потом обсудить с ними в деталях предстоящее празднование. Хотелось не ударить в грязь лицом и подготовиться к нему в лучшем виде. На его тумбочке стопкой лежало несколько книг и каталогов, начиная с «Блюд европейской кухни» и заканчивая «Полным сводом новогодних фейерверков». Раф подходил к делу со всей серьезностью.
 
   Хромов окончательно проснулся, когда за окном уже вовсю светило неяркое зимнее солнце. Он чертыхнулся, накинул махровый халат, сунул ноги в шлепанцы и отправился в душ. Понежившись под горячими, тугими струями, досуха вытерся, причесал еще влажную шевелюру, провел ладонью по подбородку и решил, что бриться пока не будет. Лучше вечером. Надев темные брюки, тонкий бежевый свитер и легкие, почти невесомые туфли, он не без сомнения посмотрел на себя в зеркало и, тихо прикрыв за собой дверь, вышел в коридор. Никого он там не увидел. Было пустынно и тихо, хоть «Ау» кричи.
   Виктор миновал два уютных холла и стал спускаться по лестнице. Оказавшись на последней площадке перед первым этажом, он уловил аппетитный запах, доносящийся из кухни. «Ага, – подумал он, – значит, кто-то все-таки есть».
   Переступив порог кухни, Хромов обнаружил у плиты напевающего себе под нос Рафа. На нем был спортивный костюм, опоясанный цветастым передничком, прихватка, надетая на левую руку, и полотенце, переброшенное через плечо. Правый кулак сжимал деревянную лопатку. На конфорке перед ним располагалась большая сковорода, в которой шипел и плевался бекон, погруженный в яичницу. Он-то и был источником восхитительного аромата, уловленного носом Виктора еще на подходе. Тут же крутился Играй, с надеждой посматривая на увлеченного процессом приготовления еды повара.
   – Привет, кулинар! – сказал Хромов, сглатывая слюну, – Чего это ты?
   Дорин обернулся и смерил его взглядом.
   – Это для вас, свежевылупленных, все в новинку, – заявил он. – А я вот захотел себя побаловать настоящими кухонными удовольствиями. Ты не против?
   – Ну что ты! – Виктор присел к столу. – Вольному воля. А кроме яичницы у тебя что-нибудь в утреннем меню есть?
   – А как же, – со смешком произнес Раф. – Салат из огурцов, помидоров, укропа и петрушки. Только его еще приготовить надо. Возьми все в холодильнике.
   – Вот уж нет, – лицо Хромова несколько вытянулось. – Ты продолжай развлекаться, а я по-простому, по-нашему.
   На столе перед ним образовалась огромная дымящаяся чашка с бульоном и тарелка с горкой румяных беляшей.
   – Это что? – заинтересовался израильтянин.
   – Беляши! – гордо сообщил Виктор. – Исконно русское блюдо. Я их еще со школьной столовки помню, когда первоклашкой бегал. Видишь, какие они снаружи поджаристые и пышные, а внутри у них перемолотое мясо в собственном соку. Всячески рекомендую!
   – Хорошо, – смилостивился Дорин. – Я попробую.
   Пока Хромов маленькими глоточками отпивал обжигающий бульон и поедал первый, истекающий каплями соуса пирожок, Раф переложил со сковородки на изящную тарелочку с волнистыми краями свою яичницу и тоже присел к столу. У его правой руки немедленно возникли нож с вилкой и дымящаяся чашка непременного кофе.
   – Ты бери, бери, – не переставая жевать, Хромов указал на на горку беляшей. – Вкусно.
   – Позже, – пообещал Дорин. – Когда до кофе доберусь.
   Некоторое время они ели молча, думая каждый о своем. Потом Раф не выдержал:
   – Надо все-таки небольшой салатик соорудить, – он отложил вилку, встал и двинулся к холодильнику. – Для полноты ощущений.
   – Это в тебе атавизм говорит, – Виктор проводил его взглядом. – Тебе что, времени не жалко? Давай, я тебе салат придумаю.
   – Куда торопиться? – Дорин уже доставал из чрева здоровенного, блестящего агрегата помидоры и огурцы. – А по поводу атавизма я тебе вот что скажу. Ежели б его не было, то и ты бы сейчас ничего не сотворил. Кто-то сначала должен слепить тот же беляш собственными руками, чтобы информация о нем осела там, где положено, и уж только потом ты сможешь ее оттуда выудить и претворить в материальные образы. Нет?
   – Наверное, – Хромов пожал плечами. – Ты физик. Тебе виднее. Но коли она там уже есть, грех не воспользоваться.
   – Пользуйся, пользуйся, – Раф взял широкий нож и начал разделывать помидоры. – А я буду получать удовольствие.
   – Кстати, а где все наши?
   – Разбрелись кто куда, – Дорин продолжал методично орудовать ножом. – У каждого своя предпраздничная программа. Если хочешь, можешь к кому-нибудь присоединиться. Посмотри, авось, что понравится.
   – А ты что же?
   – А мне и здесь неплохо. Скоро в Елань поеду. Когда вернемся, у камина посидим, порассуждаем. Выпьем по бокалу красного. К вечеру подготовимся. Глядишь, к тому времени и остальные подтянутся.
   Хромов: Джек, ты где?
   Клеменс: У родителей.
   Хромов: Передавай от нас привет!
   – Ты не обижайся, Раф, но я тогда тоже побегу. У меня, знаешь ли, кой-какой шопинг наметился. Кликни, если нужда будет, ладно?
   – Договорились, – израильтянин перешел к огурцам. Когда он обернулся, Хромова уже и след простыл. Покачав головой, Дорин снова взялся за нож, но наткнулся на умоляющий взгляд Играя. Тогда он ухватил с тарелки уже подостывший, но все еще теплый беляш и протянул его псу. Тот с благодарностью аккуратно принял подношение и потрусил к своему месту.
 
   Кобыш, несказанно довольный устроенным себе развлечением, возник прямо посреди ванной комнаты и, оставляя на кафельном полу мокрые следы, проследовал мимо джакузи к душевой кабинке. Содрав с себя влажные плавки, он сдвинул матовую дверцу, покряхтывая от избытка чувств, забрался внутрь и пустил теплую воду. «Хорошо-то как, – пришла соответствующая моменту мысль. – Не то, что раньше. Пока после купания домой доберешься, уже и забудешь, как оно было…» Дмитрий провел на пустынном атолле в экваториальных широтах часа четыре. Сначала он просто любовался уходящей за горизонт зеленоватой поверхностью океана, сверкающей мириадами солнечных искорок и пенными барашками волн, бездумно слоняясь по самой кромке воды. Потом, когда стало ощутимо припекать, с гиканьем бросился в прохладную стихию и мощным брассом проплыл метров двести. Перевернувшись на спину, блаженно раскинул руки и закрыл глаза. Прислушался. Акул поблизости не оказалось, стало быть, они вняли его предупреждению. Некоторое время он нежился, вдыхая ароматы океанских просторов и едва заметно перебирая ногами и руками, затем одним движеним ушел в глубину. Плавно двигаясь сквозь прозрачную толщу воды, пронизываемую снопами света, Кобыш плыл над самым дном, касаясь причудливой мерно колышущейся растительности и наблюдая за стаями рыбешек, окрашенных тропической природой-затейницей во все цвета радуги.
   Скорее всего, он обогнул атолл, потому что, любуясь подводными ландшафтами и их обитателями, потерял счет времени, но когда оказался на том же месте, откуда начал свою экскурсию, заметив еще издали крупный обломок ярко-красного коралла, решил, что на первый раз хватит. Оттолкнувшись от бархатистого песка, Дмитрий устремился к зеркально отблескивающей тонкой пленке, разделяющей два океана, воздушный и водный, и тут же его посетила внезапная шальная идея. Не останавливаясь ни на мгновение, он пронзил эту пленку и рванулся дальше, в безбрежный простор неба. Взмывая все выше и вращаясь вокруг своей оси, подобно некоему таинственному снаряду океанских глубин, по прихоти случая выпущенному из жерла неведомой на суше загадочной подводной пушки, Кобыш стремительно поднимался над сверкающей изумрудной поверхностью, пока атолл не превратился в маленькую золотистую подковку, покрытую бахромой пальм. Тогда он завис на некоторое время, осматриваясь и ощущая на влажном теле легкие касания пахнущего солью ветерка, растопырил руки крыльями и, не торопясь, стал снижаться, описывая прихотливые круги над увеличивающимся с каждой минутой разомкнутым колечком атолла. Коснувшись гребешков волн, снова нырнул в прозрачные сумерки подводного мира, наслаждаясь неожиданной властью над двумя стихиями.
   Вдоволь наплававшись и налетавшись, Кобыш утомленно растянулся на горячем песке и сообразил себе стакан холодной минералки и сахарную трубочку с шоколадным мороженым. Вскоре он перебрался в тень, потому что солнце уже начало палить немилосердно, и лежать под его жалящими лучами стало невмоготу. Прислонившись спиной к шершавому стволу пальмы, он какое-то время еще сидел, раздумывая, возвращаться обратно или повторить развлечение. В результате, склонившись к последнему варианту, встал и бегом бросился к спасительной прохладе воды. И только насытившись необыкновенными впечатлениями под самую завязку, Дмитрий решил, что пора и честь знать.
   И вот теперь, смыв с себя налипшие песчинки и океанскую соль, он довольно вздохнул, накинул на плечи халат и отправился в свою комнату. Настенные часы показывали без четверти три. «Еще целый вагон времени, – удивился Кобыш, ему-то казалось, что за забавами в тропиках прошла большая часть дня. – Надо приодеться, что ли. И ребята, наверное, меня потеряли. Хотя какое там! Если бы хватились, кто-нибудь да связался бы. Видимо, тоже резвятся, кто во что горазд. Отрабатывают навыки». Он выглянул в окно. Смотреть на заснеженную тайгу после только что простиравшегося вокруг необъятного океана было до изумления странно. «Как же тоскливо людям, – внезапно подумал Дмитрий, – волею обстоятельств прикованным к одному месту и даже не предполагающим, что такое истинная свобода. А ведь почти любой человек достоин этого. Ну, кроме тех, конечно, кто поведением своим больше похож на злобных животных. Таким дай волю! Им вот самое место в клетке…» Он представил себе аллегорическую картину: мама, похожая на Машу, с сыном, вылитым Федором, все в белом, пролетают над лесом, а внизу, сквозь непроходимый бурелом, пробирается заросший щетиной мужик в грязной фуфайке, матерясь и понося на чем свет стоит пр-р-роклятую жизнь. «Мама, – спрашивает мальчуган, – а почему дядя пешком идет? Ведь перелететь гораздо проще». «А потому, сынок, – отвечает женщина, – что он плохо учился в школе, обижал тех, кто слабее его, а потом и вовсе начал отбирать у других вещи, потому что сам ничего ни придумать, ни сделать не умел и не хотел. Вот и ходит теперь по дремучей чаще из-за того, что лишен обычных человеческих способностей».
   Кобыш насмешливо фыркнул, и тут же ему стало обидно. «Ну, почему все так устроено? – мелькнула горькая мысль. – Ребенок приходит в этот мир с душой, чистой, как свежевыпавший снег. И каким же надо быть слепым и равнодушным мерзавцем, чтобы постепенно, года от года, превращать его в одного из многих, в обывателя, стремящегося поменьше думать и работать, зато основательно развлекаться и получать, или, еще хуже, лепить из него орудие для своих честолюбивых замыслов. И ведь так продолжается из века в век, и ничего, по большому счету, не меняется. Почему? – он повернулся и неспешно продефилировал к дивану. – Впрочем, откуда такой пессимизм? Оставим его в уходящем году. Теперь мы тоже кое-что умеем и уж потрудимся на славу. Не так ли, Дима? – и твердо ответил. – Так».
   Рассмотрев и отвергнув несколько вариантов, он, наконец, облачился в серые просторные брюки, серую же фланелевую рубашку, поверх надел мягкий шерстяной пуловер и закончил всю процедуру, обувшись в светлые удобные туфли. Подойдя к зеркалу, критически оглядел себя, нашарил в тумбочке электробритву и еще минут пять жужжал ею, убирая с подбородка едва заметную щетину. После чего покинул комнату и спустился на второй этаж. Дверь в хозяйские апартаменты оказалась открытой, и оттуда доносились веселые возгласы, смех, добродушное никитино гуканье и женские «ахи» и «охи». «Ага, – Кобыш подошел поближе и постучал костяшками пальцев по косяку. – Значит, деревенские уже здесь»
   – Войдите, – раздалось из глубины помещения.
   Дмитрий переступил через порог и увидел душещипательное зрелище. Обширный диван и не менее обширный стол были завалены грудами вечерних платьев, роскошных юбок, гламурных блузок, палантинов, боа и прочей праздничной мишуры, вплоть до шляпок с павлиньими перьями. Тут же находилось большое, метра под два высотой, трюмо с почти полностью распахнутыми створками. А перед ним стояла нестарая еще (ее даже пожилой назвать было трудно) женщина очень милой наружности и растерянно рассматривала свое отображение. Все прочие в составе Дорина, Маши, Никиты и Федора окружали ее плотным кольцом и забрасывали советами, замечаниями и предложениями. Играй, залегший в углу и положивший морду на передние лапы, крайне настороженно взирал на эту суету.