Страница:
– Видишь? – снова повторил Веня.
– Ну и что? – прогудел Бородин. – Это говорит о том, что у вашей Эммы чрезвычайно стабильная нервная система. И все! Никаких феноменальных всплесков.
– Может, объясните, что тут у вас происходит? – Слава еще раз попытался вписаться в компанию.
На него долго и хмуро смотрели, явно не понимая, в чем дело, и все еще пребывая где-то далеко от него. Потом объяснили. Оказалось, что эти двое решили, не откладывая дела в долгий ящик, затеять несколько опытов по выявлению и подтверждению необычных способностей Эммы. Для этого кошку подвергли неоднократному усыплению с помощью воздействия слабых импульсов на ее нервные центры. Результаты были обескураживающими. Кошка спала, а мыши, размещенные чуть поодаль, в пределах другого стола, не обращали на этот процесс ровно никакого внимания.
– Это говорит о том, – назидательно сказал Андрей, – что навеянный извне сон не дает адекватных результатов. Вот когда всё происходит естественным путем, тогда, видимо, у нее еще что-то включается.
– Да уж, – Веня был краток, как Ипполит Матвеевич.
– А какова предыстория легендарного животного? – коварно раскинул сети Слава. – Откуда она, собственно, взялась?
Выяснилось, что кошку Веня три года назад нашел у порога собственной квартиры. Правда, тогда она еще была маленьким попискивающим котенком. Выкормил, выпоил, поставил на ноги. Извините, на лапы. А когда настала пора перебираться в околоземные просторы, он принял мужественное решение. Он вписал Эмму в реестр подопытных животных, подлежащих ввозу на Базу. Не бросать же любимицу на произвол судьбы. Так кошка оказалась в овеянной славой плеяде космопроходцев. А сейчас уже, считай, вошла в историю.
– Она очень спокойная, – горячо говорил Веня. – Никакого риска, упаси Бог. Абсолютное отсутствие агрессии… («Ага!» – отметил про себя Ли). У меня дома волнистый попугайчик жил. Кеша. Зелененький такой. Между прочим, много чего говорить умел. Можно сказать, был большим знатоком русского языка. Так вот он взял себе за правило бегать вокруг Эммы, подпрыгивая и приговаривая: «Кеша хороший! Кеша хороший». А Эмма только блаженно жмурилась и поглядывала этак снисходительно. Дескать, и не такое видывали…
– А попугай что? – живо заинтересовался Бородин. – Тоже здесь?
– Нет, – с досадой ответил Веня. – Кешу пришлось родителям оставить. Пичужка-то совсем маленькая, в кулаке раздавить можно. По неосторожности.
– Да-а-а… – протянул Бородин. – Нет, отчего же. Вот у моего приятеля тоже кошка дома есть. Так она когда-то соседских щенков вылизывала По-матерински.
– Ну, это же совсем другое, – возмутился Веня. – Работа инстинктов, так сказать. А я говорю о полном отсутствии агрессии. Она даже когти об стену не точила.
– Значит, ты еще и контрабандист? – вмешался Ли. – Хватило ведь ума!
Лямкин обильно покраснел и смущенно потупил взор. А Бородин растерянно крякнул.
– Нет, я не в укор, – сказал Слава. – Просто интересно, как тебе удалось?
– Так ведь никто серьезно реестры не просматривает. Всё дается на откуп исполнителям. Ну, Терехов, конечно, знал. Это он на вид такой суровый, а вообще-то душевный человек. Можно сказать, что Эмма попала сюда с его молчаливого одобрения. Кошки – интересный объект для наблюдений.
– И много нанаблюдали?
– Да как сказать! – Веня протянул руку и отключил питание. Полусфера погасла, а кошка зашевелилась и приподняла голову. Биолог нежно провел двумя пальцами по спине Эммы, та элегантно прогнулась, вытянув лапы и зажмурив глаза. Затем раздалось громкое мурлыканье. – Стандартный альфа-ритм мозга спящего животного. И ничего более. А мыши, – он кивнул в сторону соседнего стола, – занимаются своими делами.
– А скажи-ка, Веня, – Ли решил озвучить сидевшую занозой мысль, – раньше за твоей любимицей никаких странностей не замечалось?
– Раньше – это когда?
– На Земле.
– Вообще-то, нет, – подумав, ответил Лямкин. – Хотя не знаю. Не обращал внимания. А что?
– Да понимаете, ребята, может быть, мы зря подпрыгиваем с этим феноменом. Может, ничего особенного и не происходит, а выявленная аномалия – всего лишь усиление каких-то врожденных способностей. Ну, – Слава мучительно пытался подыскать нужные слова, – то, что происходит во время прокола, как бы является катализатором для проявления этих самых умений…
– Да, – сказал Бородин, – что-то тут безусловно есть. Мысль интересная, тем более, что не только твоя. Я и пришел сюда, собственно, для того, чтобы уговорить этого оболтуса на совместную серию. Но не успел… Он меня сразу забодал своими безнадежными результатами. А требуется всего лишь взять кошку, переместить ее в наш блок и протестировать на ви-оборудовании, потому что стандартное, скорее всего, для этих целей не годится. Нам как раз намедни установили ви-генератор второго поколения. Вот на нем… И, наверное, в зеркалах Козырева. И уверяю вас – результат будет!
– Ну да, – рассеянно ответил Веня, видимо, мысль о новой серии уже начала вызревать в его голове. – Остается всего ничего – уговорить Эмму заснуть во чреве ваших механизмов. Мелочь, конечно…
Но было видно, что он уже загорелся.
– Вот и чудесно, – сказал Ли. – И приступайте. Был бы результат.
Если бы сейчас кто-нибудь спросил Славу, зачем он все это затеял, он вряд ли смог бы ответить. И, тем не менее, решение он принял, и теперь уже трудно было его остановить. Быстрым шагом войдя в свой кабинет, он не стал садиться, а, наклонившись к столу, нажал на селекторе клавишу соединения с шефом и вывел изображение на большой экран. Потом коротко выдохнул через ноздри и приготовился.
Герр Штейнберг пребывал в затруднении. Это было видно по его напряженному лицу и по тому, как он сжимал и разжимал пальцы, читая что-то на настольном дисплее. Услышав сигнал вызова, он тут же поднял голову и изучающе посмотрел на Ли.
– Вячеслав?
– Здравствуйте, Генрих! Ставлю вас в известность, что хочу предпринять еще один испытательный полет за пределы Системы. С полным штатным комплектом исследователей.
– Мы еще не обработали результаты предыдущих полетов, – настороженно глядя на него, тихо выговорил Штейнберг. – Есть ли необходимость?
– Хочу сам убедиться в правильности некоторых частных предположений. О результатах вы узнаете первым, – Слава прекрасно знал маленькие слабости шефа.
Однако отставной генерал явно не обрадовался.
– Вячеслав, вы прекрасно осведомлены о том, что, являясь моим заместителем и руководителем полетов, не имеете права покидать пределы Базы и участвовать в испытаниях. Это предписание Комитета.
– А вы должны понимать, что бывают исключения из правил. Сейчас ситуация того требует. Отчет Земле до сих пор не составлен потому, что мы не можем достаточно определенно сформулировать данные, которые уже получены, и выработать основные направления дальнейших исследований.
– Тем не менее, подобное разрешение может дать только Берн.
– Перестраховываетесь? Но ведь после трех пробных полетов риск сведен к нулю. Мы оба это знаем. Мне достаточно вашего согласия.
Штейнберг колебался. С одной стороны, заманчиво получить более полную информацию из первых рук, а, с другой стороны, откуда он мог знать, что на уме у его ближайшего соратника и как отнесутся к подобным выходкам бернские координаторы.
– Всю ответственность беру на себя, – сухо сказал Слава. – Нам необходим этот полет. И как можно быстрее.
– Почему вы решили, что нужен полный комплект? – шеф начал сдаваться. – Кого вы имеете в виду?
– На модуле пойдут Тараоки, в качестве первого пилота, руководители секций физики и биологии Бородин и Терехов. Командование беру на себя.
– Что вы заладили – на себя да на себя. Вам что – больше всех надо? Можно было бы назначить кого-нибудь другого. И почему выбор именно такой? Любимчики, э-э?
– Во-первых, я могу полностью доверять их квалификации, а во-вторых, это не займет много времени.
– Ну, хорошо. Вы были достаточно убедительны. Даю вам максимум три часа, после чего жду у себя с докладом. Всех четверых.
Штейнберг кисло улыбнулся и отключил связь.
Слава ликовал. Это была победа. В том, что Бородин с Тереховым согласятся, он нисколько не сомневался. Осталось оповестить Вивьен. Да, и надо бы связаться с Кобышем. Отсчет пошел на минуты, потому что шеф мог и передумать.
Ли подключился к каюте испытателей. Кобыш и Тернер разговаривали на хорошо знакомом ему китайском. Поверхность стола украшал радужно поблескивающий ви-адаптер последней модели, более всего похожий на обычный мобильный телефон. Когда раздался сигнал вызова, оба замолкли на полуслове и совершенно синхронно повернули головы к экрану.
– Ребята, это я, – сказал Слава по-китайски. – Польщен, что вы интересуетесь языком моих предков, – потом плавно перешел на русский. – Я сейчас иду на ПП. Ничего не хотите мне сказать перед стартом? Может, будут пожелания?
Испытатели переглянулись.
– С кем идешь, Слава? – осторожно спросил Кобыш.
– С Тараоки.
– Я почему-то так и думал. А кто еще?
– Ты считаешь, что будет полный экипаж? На основании чего?
Кобыш усмехнулся:
– Догадался… Так кто?
– Бородин и Терехов.
– Неплохо.
– И это всё?
– А ты ждешь благословения? Считай, что оно у тебя есть. Удачи. Когда вернетесь, поговорим более обстоятельно.
Во время этого быстрого разговора Тернер только благожелательно улыбался и, прищурившись, смотрел на Ли. Под занавес и он вставил свое слово:
– Больше внимания Вивьен, главнокомандующий. Она нам всем еще очень погодится.
– Спасибо, джентльмены! Это всё, что я хотел услышать. До скорого свидания.
Слава помахал рукой и нажал клавишу отбоя. Он действительно узнал то, что хотел. Эти ставшие с некоторых пор загадочными люди не сомневались в его возвращении. И он имел основания полагать, что им это доподлинно известно.
Вивьен Тараоки уже закончила проверку систем, а тучный Бородин все еще пыхтел сзади, обживая узковатое для него кресло. Терехов же освоился сразу, как будто только и делал, что ходил на модуле в испытательные рейсы. Ли исподлобья оглядел команду и не смог скрыть довольной улыбки. Они управились в полчаса, стало быть, у них оставалось еще два с половиной.
– К старту готовы, – сказала Тараоки.
Боря Калмыков, замещавший Ли на посту руководителя полетов, хмыкнул и выразительно постучал по циферблату часов. Потом считал показания приборов на центральном пульте, слегка помедлил и, наконец, произнес:
– Старт разрешаю.
– Секунду, – сказал Слава. – Вивьен, пожалуйста, замени дальность на пятьсот единиц… И вот еще что – будем прыгать без промежуточных остановок. Все объяснения потом. Приступайте.
Тараоки пожала плечами и молниеносно отстучала на клавиатуре новую вводную, затем оглянулась на Ли. Слава молча кивнул.
– Поехали, – произнесла Вивьен традиционную фразу и нажала на «Старт».
Свет в плафонах судорожно мигнул и взорвался разноцветными искрами, экраны потеряли четкие очертания, а поверхность пола поехала вбок. У всех четверых астронавтов возникло абсолютно одинаковое ощущение, будто их выворачивают наизнанку. Словно кто-то большой и обладающий неуемной силой мягко ухватил изнутри за основание затылка и настойчиво повлек в самые недра организма, куда-то в район солнечного сплетения, сминая внешнюю оболочку и проваливая тело в самое себя, как коллапсирующую звезду, а потом взял, да и дернул обратно, резко выворачивая тыльной стороной.
Четверка шумно вздохнула.
– Ну, ничего себе… – только и смог сказать Бородин. – Охре-ен-н-ительное ощущение!
Ли с хрустом наклонил голову сначала влево, а потом вправо. Терехов ожесточенно терзал свой нос, как будто удерживался от чихания. А Тараоки молча смотрела на экран, с которого с большим недоумением взирал на них Боря Калмыков.
– В чем дело, ребята? – спросил Боря. – Неполадки? Мне показалось, у вас небольшая заминка.
В этот момент его окликнули, и он повернулся, чтобы выслушать сообщение оператора. Потом вновь обратился к экрану с еще более озадаченным выражением лица.
– Приборы зарегистрировали выпадение «ПП» из стартовых координат на две десятитысячных доли секунды… Вы что уже прыгнули?
– Да как тебе сказать, – помедлил Слава. – Судя по ощущениям – скорее да, чем нет.
– И что это было?
– Состояние резиновой перчатки, которую снимают с руки.
Боря хмыкнул.
– Сочувствую. Будете зачехляться?
– Нет. Попробуем еще раз. В другом режиме.
– Добро.
Ли оглядел товарищей:
– Вы как?
Все молча кивнули.
– Начинаем второй раунд, – сказал Слава. – Вивьен, дальность – двести восемь и восемь десятых. Подойдем к рубежу вплотную и посмотрим, что получится. А там – по обстоятельствам.
Тараоки опять пробежалась пальцами по клавиатуре, меняя полетные параметры. Потом изящно приподняла руку, взглянула на пультовый дисплей и мягко коснулась стартовой кнопки.
– Готова.
– Не слишком увлекайтесь, – произнесло изображение Калмыкова. – Ждем вас с трофеями.
– Поехали, – сказал Слава, и Вивьен завершила движение, вдавив кнопку.
Мигнули световые плоскости, поплыл интерьер, снова перехватило дыхание, и все застыли, впившись в ходовой экран.
Перед ними простиралось межзвездное пространство. Картинка была необычайной глубины и чистоты и, казалось, достаточно протянуть руку, и пара ярких звезд окажется у тебя на ладони. Невероятно, но их мерцание проникало в самые глубины сознания, вызывая жгучее желание немедленно что-то предпринять для того, чтобы оказаться там, рядом с ними, и взглянуть уже оттуда, с новых горизонтов, на многовековую колыбель человечества, на Солнце, давшее жизнь их предкам на маленькой зеленой планете.
– Да-а-а, – потрясенно протянул Бородин. – Вот где «Хаббл»-то вывешивать надо! Никакого тебе планетарного мусора.
– Ты, Андрей, сильно-то не расстраивайся, – пробормотал Ли, тоже переживая неведомые ранее ощущения. – Скоро здесь этих «Хабблов» будет столько, что не протолкнуться.
– Почему здесь? – рассеянно спросил Бородин.
– Потому что дальше нас пока не пускают, – хмуро ответил Слава. – Или все-таки пропустят? В режиме обычного полета… А? Что вы думаете по этому поводу, друзья мои?
– Если идти на обычной тяге, – сказала Тараоки, – то в пару часов не уложимся. Все-таки две десятых астрономической единицы. Считаю, что не стоит зря тратить времени.
– С точки зрения биологии, – уставившись в потолок, пробурчал доктор Терехов, – условия прокола пространства более экстремальны и необычны для человеческого организма, чем полет в нормальном режиме. И если уж нам не преодолеть Сферу в прыжке, то стандартным путем и пытаться нечего.
– А если попробовать прорваться по касательной? – задал Слава риторический вопрос.
До сих пор молчавший и что-то обдумывавший Бородин искоса глянул на него и разразился тирадой, исполненной сарказма. Опешившие от неожиданности члены экипажа услышали много интересного об общих заблуждениях всего человечества в целом и данного конкретного коллектива в частности.
Во-первых, говорил Бородин, с чего это вы решили, что всё обстоит именно так, как нам кажется? Вовсе не факт, что этот мыльный пузырь, мнящийся несокрушимой твердыней, нельзя преодолеть. Только это надо делать не с наскока, а предварительно подумав, причем хорошенько подумав. А то опять получится могучий проект типа поворота северных рек вспять или попытки взрыва водородной бомбы мощностью в сто мегатонн. Опасный эксперимент с, возможно, необратимыми последствиями. Заблуждения человечества очень дорого стоят и обходятся колоссальными жертвами. Мало вам чуть не разразившейся экологической катастрофы или продырявленного озонового слоя. Слава Богу, на Земле дело обошлось. А здесь? Может, Сфера – это естественная защита планет от какой-то неведомой нам напасти. А мы – кувалдой по стенке, отделяющей нас от стада разъяренных мамонтов.
Во-вторых, Сфера – понятие чисто теоретическое. И даже не теоретическое, а скорее геометрическое. Махрово человеческое восприятие доселе неведомого явления, для описания которого пока не существует сколько-нибудь серьезного математического аппарата и уж тем более физической модели. Вполне возможно, что это, например, частный случай из области теории гравитации, описывающей поведение пространства вблизи больших тяготеющих масс, каковой и является Солнечная система в целом. Чем не безумная теория? Искривленная зона континуума, так сказать. Или, например, изменение свойств вакуума при переходе из планетарной околозвездной области в межзвездное пространство. Что, в конце концов, мы знаем об этом? А может быть, это просто уникальное природное образование. А мы – Сфера, Сфера! Это же не опушка, которую можно объехать на кривой кобыле. Если не получилось в лоб, то где гарантия, что получится по касательной? Будем носиться по кругу до полного удовлетворения. «Нам нет преград ни в море, ни на суше»! Апофеоз человеческого высокомерия!
В-третьих, если уж зашла речь о реакциях человеческого организма, он, Бородин, не видит, в отличие от коллеги Терехова, оснований для самоуспокоения. В конце концов, с момента первого полета прошла всего лишь неделя, и это не время для серьезных наблюдений. Последствия воздействия в период полета каких-то неизвестных факторов могут проявиться и позднее. Как в случае пребывания в зоне радиоактивного заражения. И если предыдущие экипажи, в буквальном смысле слова, всего лишь касались Сферы в ничтожно малый момент времени, который и временем-то назвать нельзя, то они торчат в этой зоне вот уже без малого пятнадцать минут. Чем может обернуться для них подобное мероприятие, Бородин, как физик, даже представить себе не в состоянии.
Завершив сей продолжительный период, Бородин исподлобья оглядел присутствующих и слегка качнул головой, как бы утверждаясь в собственных выводах.
– Я вынужден согласиться с Андреем Ильичем, – обиженно молвил Терехов, – но только в одном пункте: времени для серьезных исследований действительно было мало. Но хочу заметить, что обследования испытателей проводятся ежедневно, и не выявлено ни одного, подчёркиваю – ни од-но-го, случая каких-либо отрицательных отклонений от нормы. Наоборот, испытатели находятся в пике формы, демонстрируя отличные результаты. Если ранее у каждого из них и были, как у всякого из людей, небольшие микроаномалии, то теперь их нет вовсе…
– Кошка Эмма, – напомнил Бородин.
– Ну да, – смешался Терехов, – действительно… Тут мы пока бессильны. Хотя смею заметить, что кошка – не человек, и параллели в данном случае неуместны.
Физик собрался было ответить, но вмешалась Вивьен:
– А как в ваши построения вписываются «Вояджер-1» и «Вояджер-2», отправленные в свободный полет за пределы системы? И до сих пор, между прочим, подающие сигналы?
Бородин замер, прекратив начатое движение, глаза его приняли отсутствующее выражение. Казалось, он мгновенно забыл и о том, что только что говорил, и о том, где он вообще находится. Как человек, полностью потерявший сцепление с реальностью.
Ли только хмыкнул. Он уже видел однажды подобное состояние Андрея и знал, что в таких случаях к нему обращаться бесполезно. Поэтому Слава приложил палец к губам и сделал круглые глаза, повернувшись к Терехову, а затем сказал Вивьен:
– Давайте-ка посмотрим показания приборов, пока наш друг обдумывает посетившую его мысль.
Тараоки кивнула и запустила программу пошаговой подачи на пультовый монитор всех данных, полученных бортовой аппаратурой. Минуты три они внимательно изучали появляющиеся на экране текучие таблицы, изредка перебрасываясь короткими фразами, в которых то и дело мелькали какие-то магнитные углы, напряженности полей, орбиты и звездные склонения. С точки зрения биолога всё это было полнейшей абракадаброй, поэтому Терехов, сидевший сзади, рядом с Бородиным, расслабился, свесил голову набок и наблюдал с интересом лишь за тем, как в полусумраке рубки контуры Славы и Вивьен окрашиваются в различные цвета при изменении фона на плоскости экрана. Сомнение, посеянное в нем физиком, давало первые робкие ростки.
Самым тонким местом у всех живых существ, думал Терехов, будь то кошка или человек, является психика. Чтобы поколебать ее, достаточно минимального внешнего воздействия. В результате мы получаем либо эмоцию, либо механическую реакцию. Что происходит в этот момент в сложноогранизованной нейронной системе? Какие связи задействуются в коре головного мозга? Все эти втыкания микроэлектродов и прочие грубые воздействия на нервные клетки не дают никакого представления о самих процессах мышления и появлении каких-либо чувств. Как сказал один из известнейших нейрохирургов: «Я много раз делал трепанацию черепа и оперировал мозг, но вот ума ни разу не видел». Да… На сегодняшний день мозг так и остается самым слабоизученным органом человека. А что же такое собственно психика, и подавно никто не знает. Впрочем, религия, наверное, знает. Хотя вряд ли. Скорее немного догадывается и называет это душой. А душа – это тонкая полевая оболочка физического тела, и что с ней происходит во время прокола пространства, одному Богу известно… Вот именно…
Прихотливые изгибы вялотекущих мыслей прервал глубокий вздох из соседнего кресла. Терехов вздрогнул и повернулся на звук.
– Э-э… – сказал Бородин и потянулся всем своим немаленьким телом, по частям извлекаясь из недр кресла. – Извините, коллеги, я несколько отвлекся… Мне тут пришла в голову дикая мысль… Бред, конечно, но… Вы все знаете, что такое гравитационный коллапс?
– Наслышаны, – сообщил ему Ли, отвлекаясь от изучения таблиц. – Как и все люди, имеющие отношение к работе в космосе. Черные дыры и всё такое…
– Так вот… м-м-м… не знаю, что там с «Вояджерами», но я задал себе вопрос: что мог бы увидеть наблюдатель, находись он внутри сферы Шварцшильда? – Физик вытянул перед собой руку с растопыренными пальцами, как бы заранее защищаясь от хора возмущенных голосов. – Нет-нет, я прекрасно знаю, какие раздраженные возгласы могу услышать! Но, коллега, ей-богу, есть, по крайней мере, два обстоятельства, которые стоит рассмотреть – красное смещение, то есть разбегание внешних галактик, и невозможность вырваться за пределы области, ограниченной сферой. Для внутреннего наблюдателя эти два фактора будут являться жестокой реальностью. Опять же Большой взрыв, положивший начало развитию Вселенной. Каково, а?
– Ну, Андрей Ильич, ты даешь! – Слава помотал головой. – Разве ж такое возможно?
– В Мироздании нет ничего невозможного, юноша, – Бородин откинулся на спинку кресла, – зато есть многое такое, чего мы еще не знаем. И энергично отвергаем со всей величественной спесью, присущей венцу творения.
– Так ты что же, Андрей, – Терехов изумленно взирал на соседа, – хочешь сказать, что Солнечная система находится внутри черной дыры?
– Я ничего не утверждаю, – заявил Бородин. – Я лишь озвучил мысль, посетившую меня «в сии минуты роковые».
– Ну да, – сказала Вивьен, – всех озадачил и теперь наблюдает, что из этого получится…
– Вам виднее, – благодушно молвил Бородин. – Как психолог, вы должны лучше всех нас разбираться в таинстве зарождения мысли.
– Ну, хорошо, – Слава поднял руки, призывая всех к вниманию, – ну, ладно. Над этим стоит подумать. Может быть, тут есть какие-то зерна истины. Действительно, нельзя ничего отвергать сходу, если ничего об этом не знаешь. И все же, леди и джентльмены, я попросил бы вас сейчас не отвлекаться. На повестке дня всё тот же вопрос: будем прыгать по касательной или нет?
– Ничего не имею против, – пожал плечами Бородин. – Только все же прошу учесть одну деталь – при вводе дальности задайте параметр двести восемь единиц, умноженных на два-пи-эр.
– Окружность Сферы? – Вивьен вопросительно посмотрела на физика. – Зачем?
– В худшем случае мы снова окажемся в нынешних координатах, в лучшем – в точке старта, у Базы.
– А других вариантов не предвидится?
– Отчего же! Мы можем оказаться и за пределами Сферы, имея в виду наше полное незнание законов движения в режиме прыжка, но, честно говоря, я в это не верю.
– На том и порешим! – Слава повернулся к Тараоки. – Вивьен запускайте программу…
Интересные люди эти русские, думала единственная женщина в экипаже, заученными до автоматизма движениями вводя новые параметры полета. Казалось бы, неординарная ситуация, в которой главное – полное сосредоточение на достижении поставленной цели. А цель – слетать, посмотреть, попробовать преодолеть неведомый барьер, доложить о результатах. Вместо этого они рассуждают о высоких материях, пытаются немедленно разрешить проблемы, над которыми целые коллективы ученых будут долго ломать голову, всё время отвлекаются. Даже Ли, самый собранный из них, забыл выйти на связь с центром управления. Да и она тоже хороша, не напомнила. Им бы побольше американского практицизма… Вивьен виртуозно завершила последнее движение и посмотрела на Славу. Тот кивнул.
ПП дрогнул и проявился в пяти километрах от Базы.
– Ну и что? – прогудел Бородин. – Это говорит о том, что у вашей Эммы чрезвычайно стабильная нервная система. И все! Никаких феноменальных всплесков.
– Может, объясните, что тут у вас происходит? – Слава еще раз попытался вписаться в компанию.
На него долго и хмуро смотрели, явно не понимая, в чем дело, и все еще пребывая где-то далеко от него. Потом объяснили. Оказалось, что эти двое решили, не откладывая дела в долгий ящик, затеять несколько опытов по выявлению и подтверждению необычных способностей Эммы. Для этого кошку подвергли неоднократному усыплению с помощью воздействия слабых импульсов на ее нервные центры. Результаты были обескураживающими. Кошка спала, а мыши, размещенные чуть поодаль, в пределах другого стола, не обращали на этот процесс ровно никакого внимания.
– Это говорит о том, – назидательно сказал Андрей, – что навеянный извне сон не дает адекватных результатов. Вот когда всё происходит естественным путем, тогда, видимо, у нее еще что-то включается.
– Да уж, – Веня был краток, как Ипполит Матвеевич.
– А какова предыстория легендарного животного? – коварно раскинул сети Слава. – Откуда она, собственно, взялась?
Выяснилось, что кошку Веня три года назад нашел у порога собственной квартиры. Правда, тогда она еще была маленьким попискивающим котенком. Выкормил, выпоил, поставил на ноги. Извините, на лапы. А когда настала пора перебираться в околоземные просторы, он принял мужественное решение. Он вписал Эмму в реестр подопытных животных, подлежащих ввозу на Базу. Не бросать же любимицу на произвол судьбы. Так кошка оказалась в овеянной славой плеяде космопроходцев. А сейчас уже, считай, вошла в историю.
– Она очень спокойная, – горячо говорил Веня. – Никакого риска, упаси Бог. Абсолютное отсутствие агрессии… («Ага!» – отметил про себя Ли). У меня дома волнистый попугайчик жил. Кеша. Зелененький такой. Между прочим, много чего говорить умел. Можно сказать, был большим знатоком русского языка. Так вот он взял себе за правило бегать вокруг Эммы, подпрыгивая и приговаривая: «Кеша хороший! Кеша хороший». А Эмма только блаженно жмурилась и поглядывала этак снисходительно. Дескать, и не такое видывали…
– А попугай что? – живо заинтересовался Бородин. – Тоже здесь?
– Нет, – с досадой ответил Веня. – Кешу пришлось родителям оставить. Пичужка-то совсем маленькая, в кулаке раздавить можно. По неосторожности.
– Да-а-а… – протянул Бородин. – Нет, отчего же. Вот у моего приятеля тоже кошка дома есть. Так она когда-то соседских щенков вылизывала По-матерински.
– Ну, это же совсем другое, – возмутился Веня. – Работа инстинктов, так сказать. А я говорю о полном отсутствии агрессии. Она даже когти об стену не точила.
– Значит, ты еще и контрабандист? – вмешался Ли. – Хватило ведь ума!
Лямкин обильно покраснел и смущенно потупил взор. А Бородин растерянно крякнул.
– Нет, я не в укор, – сказал Слава. – Просто интересно, как тебе удалось?
– Так ведь никто серьезно реестры не просматривает. Всё дается на откуп исполнителям. Ну, Терехов, конечно, знал. Это он на вид такой суровый, а вообще-то душевный человек. Можно сказать, что Эмма попала сюда с его молчаливого одобрения. Кошки – интересный объект для наблюдений.
– И много нанаблюдали?
– Да как сказать! – Веня протянул руку и отключил питание. Полусфера погасла, а кошка зашевелилась и приподняла голову. Биолог нежно провел двумя пальцами по спине Эммы, та элегантно прогнулась, вытянув лапы и зажмурив глаза. Затем раздалось громкое мурлыканье. – Стандартный альфа-ритм мозга спящего животного. И ничего более. А мыши, – он кивнул в сторону соседнего стола, – занимаются своими делами.
– А скажи-ка, Веня, – Ли решил озвучить сидевшую занозой мысль, – раньше за твоей любимицей никаких странностей не замечалось?
– Раньше – это когда?
– На Земле.
– Вообще-то, нет, – подумав, ответил Лямкин. – Хотя не знаю. Не обращал внимания. А что?
– Да понимаете, ребята, может быть, мы зря подпрыгиваем с этим феноменом. Может, ничего особенного и не происходит, а выявленная аномалия – всего лишь усиление каких-то врожденных способностей. Ну, – Слава мучительно пытался подыскать нужные слова, – то, что происходит во время прокола, как бы является катализатором для проявления этих самых умений…
– Да, – сказал Бородин, – что-то тут безусловно есть. Мысль интересная, тем более, что не только твоя. Я и пришел сюда, собственно, для того, чтобы уговорить этого оболтуса на совместную серию. Но не успел… Он меня сразу забодал своими безнадежными результатами. А требуется всего лишь взять кошку, переместить ее в наш блок и протестировать на ви-оборудовании, потому что стандартное, скорее всего, для этих целей не годится. Нам как раз намедни установили ви-генератор второго поколения. Вот на нем… И, наверное, в зеркалах Козырева. И уверяю вас – результат будет!
– Ну да, – рассеянно ответил Веня, видимо, мысль о новой серии уже начала вызревать в его голове. – Остается всего ничего – уговорить Эмму заснуть во чреве ваших механизмов. Мелочь, конечно…
Но было видно, что он уже загорелся.
– Вот и чудесно, – сказал Ли. – И приступайте. Был бы результат.
Если бы сейчас кто-нибудь спросил Славу, зачем он все это затеял, он вряд ли смог бы ответить. И, тем не менее, решение он принял, и теперь уже трудно было его остановить. Быстрым шагом войдя в свой кабинет, он не стал садиться, а, наклонившись к столу, нажал на селекторе клавишу соединения с шефом и вывел изображение на большой экран. Потом коротко выдохнул через ноздри и приготовился.
Герр Штейнберг пребывал в затруднении. Это было видно по его напряженному лицу и по тому, как он сжимал и разжимал пальцы, читая что-то на настольном дисплее. Услышав сигнал вызова, он тут же поднял голову и изучающе посмотрел на Ли.
– Вячеслав?
– Здравствуйте, Генрих! Ставлю вас в известность, что хочу предпринять еще один испытательный полет за пределы Системы. С полным штатным комплектом исследователей.
– Мы еще не обработали результаты предыдущих полетов, – настороженно глядя на него, тихо выговорил Штейнберг. – Есть ли необходимость?
– Хочу сам убедиться в правильности некоторых частных предположений. О результатах вы узнаете первым, – Слава прекрасно знал маленькие слабости шефа.
Однако отставной генерал явно не обрадовался.
– Вячеслав, вы прекрасно осведомлены о том, что, являясь моим заместителем и руководителем полетов, не имеете права покидать пределы Базы и участвовать в испытаниях. Это предписание Комитета.
– А вы должны понимать, что бывают исключения из правил. Сейчас ситуация того требует. Отчет Земле до сих пор не составлен потому, что мы не можем достаточно определенно сформулировать данные, которые уже получены, и выработать основные направления дальнейших исследований.
– Тем не менее, подобное разрешение может дать только Берн.
– Перестраховываетесь? Но ведь после трех пробных полетов риск сведен к нулю. Мы оба это знаем. Мне достаточно вашего согласия.
Штейнберг колебался. С одной стороны, заманчиво получить более полную информацию из первых рук, а, с другой стороны, откуда он мог знать, что на уме у его ближайшего соратника и как отнесутся к подобным выходкам бернские координаторы.
– Всю ответственность беру на себя, – сухо сказал Слава. – Нам необходим этот полет. И как можно быстрее.
– Почему вы решили, что нужен полный комплект? – шеф начал сдаваться. – Кого вы имеете в виду?
– На модуле пойдут Тараоки, в качестве первого пилота, руководители секций физики и биологии Бородин и Терехов. Командование беру на себя.
– Что вы заладили – на себя да на себя. Вам что – больше всех надо? Можно было бы назначить кого-нибудь другого. И почему выбор именно такой? Любимчики, э-э?
– Во-первых, я могу полностью доверять их квалификации, а во-вторых, это не займет много времени.
– Ну, хорошо. Вы были достаточно убедительны. Даю вам максимум три часа, после чего жду у себя с докладом. Всех четверых.
Штейнберг кисло улыбнулся и отключил связь.
Слава ликовал. Это была победа. В том, что Бородин с Тереховым согласятся, он нисколько не сомневался. Осталось оповестить Вивьен. Да, и надо бы связаться с Кобышем. Отсчет пошел на минуты, потому что шеф мог и передумать.
Ли подключился к каюте испытателей. Кобыш и Тернер разговаривали на хорошо знакомом ему китайском. Поверхность стола украшал радужно поблескивающий ви-адаптер последней модели, более всего похожий на обычный мобильный телефон. Когда раздался сигнал вызова, оба замолкли на полуслове и совершенно синхронно повернули головы к экрану.
– Ребята, это я, – сказал Слава по-китайски. – Польщен, что вы интересуетесь языком моих предков, – потом плавно перешел на русский. – Я сейчас иду на ПП. Ничего не хотите мне сказать перед стартом? Может, будут пожелания?
Испытатели переглянулись.
– С кем идешь, Слава? – осторожно спросил Кобыш.
– С Тараоки.
– Я почему-то так и думал. А кто еще?
– Ты считаешь, что будет полный экипаж? На основании чего?
Кобыш усмехнулся:
– Догадался… Так кто?
– Бородин и Терехов.
– Неплохо.
– И это всё?
– А ты ждешь благословения? Считай, что оно у тебя есть. Удачи. Когда вернетесь, поговорим более обстоятельно.
Во время этого быстрого разговора Тернер только благожелательно улыбался и, прищурившись, смотрел на Ли. Под занавес и он вставил свое слово:
– Больше внимания Вивьен, главнокомандующий. Она нам всем еще очень погодится.
– Спасибо, джентльмены! Это всё, что я хотел услышать. До скорого свидания.
Слава помахал рукой и нажал клавишу отбоя. Он действительно узнал то, что хотел. Эти ставшие с некоторых пор загадочными люди не сомневались в его возвращении. И он имел основания полагать, что им это доподлинно известно.
Вивьен Тараоки уже закончила проверку систем, а тучный Бородин все еще пыхтел сзади, обживая узковатое для него кресло. Терехов же освоился сразу, как будто только и делал, что ходил на модуле в испытательные рейсы. Ли исподлобья оглядел команду и не смог скрыть довольной улыбки. Они управились в полчаса, стало быть, у них оставалось еще два с половиной.
– К старту готовы, – сказала Тараоки.
Боря Калмыков, замещавший Ли на посту руководителя полетов, хмыкнул и выразительно постучал по циферблату часов. Потом считал показания приборов на центральном пульте, слегка помедлил и, наконец, произнес:
– Старт разрешаю.
– Секунду, – сказал Слава. – Вивьен, пожалуйста, замени дальность на пятьсот единиц… И вот еще что – будем прыгать без промежуточных остановок. Все объяснения потом. Приступайте.
Тараоки пожала плечами и молниеносно отстучала на клавиатуре новую вводную, затем оглянулась на Ли. Слава молча кивнул.
– Поехали, – произнесла Вивьен традиционную фразу и нажала на «Старт».
Свет в плафонах судорожно мигнул и взорвался разноцветными искрами, экраны потеряли четкие очертания, а поверхность пола поехала вбок. У всех четверых астронавтов возникло абсолютно одинаковое ощущение, будто их выворачивают наизнанку. Словно кто-то большой и обладающий неуемной силой мягко ухватил изнутри за основание затылка и настойчиво повлек в самые недра организма, куда-то в район солнечного сплетения, сминая внешнюю оболочку и проваливая тело в самое себя, как коллапсирующую звезду, а потом взял, да и дернул обратно, резко выворачивая тыльной стороной.
Четверка шумно вздохнула.
– Ну, ничего себе… – только и смог сказать Бородин. – Охре-ен-н-ительное ощущение!
Ли с хрустом наклонил голову сначала влево, а потом вправо. Терехов ожесточенно терзал свой нос, как будто удерживался от чихания. А Тараоки молча смотрела на экран, с которого с большим недоумением взирал на них Боря Калмыков.
– В чем дело, ребята? – спросил Боря. – Неполадки? Мне показалось, у вас небольшая заминка.
В этот момент его окликнули, и он повернулся, чтобы выслушать сообщение оператора. Потом вновь обратился к экрану с еще более озадаченным выражением лица.
– Приборы зарегистрировали выпадение «ПП» из стартовых координат на две десятитысячных доли секунды… Вы что уже прыгнули?
– Да как тебе сказать, – помедлил Слава. – Судя по ощущениям – скорее да, чем нет.
– И что это было?
– Состояние резиновой перчатки, которую снимают с руки.
Боря хмыкнул.
– Сочувствую. Будете зачехляться?
– Нет. Попробуем еще раз. В другом режиме.
– Добро.
Ли оглядел товарищей:
– Вы как?
Все молча кивнули.
– Начинаем второй раунд, – сказал Слава. – Вивьен, дальность – двести восемь и восемь десятых. Подойдем к рубежу вплотную и посмотрим, что получится. А там – по обстоятельствам.
Тараоки опять пробежалась пальцами по клавиатуре, меняя полетные параметры. Потом изящно приподняла руку, взглянула на пультовый дисплей и мягко коснулась стартовой кнопки.
– Готова.
– Не слишком увлекайтесь, – произнесло изображение Калмыкова. – Ждем вас с трофеями.
– Поехали, – сказал Слава, и Вивьен завершила движение, вдавив кнопку.
Мигнули световые плоскости, поплыл интерьер, снова перехватило дыхание, и все застыли, впившись в ходовой экран.
Перед ними простиралось межзвездное пространство. Картинка была необычайной глубины и чистоты и, казалось, достаточно протянуть руку, и пара ярких звезд окажется у тебя на ладони. Невероятно, но их мерцание проникало в самые глубины сознания, вызывая жгучее желание немедленно что-то предпринять для того, чтобы оказаться там, рядом с ними, и взглянуть уже оттуда, с новых горизонтов, на многовековую колыбель человечества, на Солнце, давшее жизнь их предкам на маленькой зеленой планете.
– Да-а-а, – потрясенно протянул Бородин. – Вот где «Хаббл»-то вывешивать надо! Никакого тебе планетарного мусора.
– Ты, Андрей, сильно-то не расстраивайся, – пробормотал Ли, тоже переживая неведомые ранее ощущения. – Скоро здесь этих «Хабблов» будет столько, что не протолкнуться.
– Почему здесь? – рассеянно спросил Бородин.
– Потому что дальше нас пока не пускают, – хмуро ответил Слава. – Или все-таки пропустят? В режиме обычного полета… А? Что вы думаете по этому поводу, друзья мои?
– Если идти на обычной тяге, – сказала Тараоки, – то в пару часов не уложимся. Все-таки две десятых астрономической единицы. Считаю, что не стоит зря тратить времени.
– С точки зрения биологии, – уставившись в потолок, пробурчал доктор Терехов, – условия прокола пространства более экстремальны и необычны для человеческого организма, чем полет в нормальном режиме. И если уж нам не преодолеть Сферу в прыжке, то стандартным путем и пытаться нечего.
– А если попробовать прорваться по касательной? – задал Слава риторический вопрос.
До сих пор молчавший и что-то обдумывавший Бородин искоса глянул на него и разразился тирадой, исполненной сарказма. Опешившие от неожиданности члены экипажа услышали много интересного об общих заблуждениях всего человечества в целом и данного конкретного коллектива в частности.
Во-первых, говорил Бородин, с чего это вы решили, что всё обстоит именно так, как нам кажется? Вовсе не факт, что этот мыльный пузырь, мнящийся несокрушимой твердыней, нельзя преодолеть. Только это надо делать не с наскока, а предварительно подумав, причем хорошенько подумав. А то опять получится могучий проект типа поворота северных рек вспять или попытки взрыва водородной бомбы мощностью в сто мегатонн. Опасный эксперимент с, возможно, необратимыми последствиями. Заблуждения человечества очень дорого стоят и обходятся колоссальными жертвами. Мало вам чуть не разразившейся экологической катастрофы или продырявленного озонового слоя. Слава Богу, на Земле дело обошлось. А здесь? Может, Сфера – это естественная защита планет от какой-то неведомой нам напасти. А мы – кувалдой по стенке, отделяющей нас от стада разъяренных мамонтов.
Во-вторых, Сфера – понятие чисто теоретическое. И даже не теоретическое, а скорее геометрическое. Махрово человеческое восприятие доселе неведомого явления, для описания которого пока не существует сколько-нибудь серьезного математического аппарата и уж тем более физической модели. Вполне возможно, что это, например, частный случай из области теории гравитации, описывающей поведение пространства вблизи больших тяготеющих масс, каковой и является Солнечная система в целом. Чем не безумная теория? Искривленная зона континуума, так сказать. Или, например, изменение свойств вакуума при переходе из планетарной околозвездной области в межзвездное пространство. Что, в конце концов, мы знаем об этом? А может быть, это просто уникальное природное образование. А мы – Сфера, Сфера! Это же не опушка, которую можно объехать на кривой кобыле. Если не получилось в лоб, то где гарантия, что получится по касательной? Будем носиться по кругу до полного удовлетворения. «Нам нет преград ни в море, ни на суше»! Апофеоз человеческого высокомерия!
В-третьих, если уж зашла речь о реакциях человеческого организма, он, Бородин, не видит, в отличие от коллеги Терехова, оснований для самоуспокоения. В конце концов, с момента первого полета прошла всего лишь неделя, и это не время для серьезных наблюдений. Последствия воздействия в период полета каких-то неизвестных факторов могут проявиться и позднее. Как в случае пребывания в зоне радиоактивного заражения. И если предыдущие экипажи, в буквальном смысле слова, всего лишь касались Сферы в ничтожно малый момент времени, который и временем-то назвать нельзя, то они торчат в этой зоне вот уже без малого пятнадцать минут. Чем может обернуться для них подобное мероприятие, Бородин, как физик, даже представить себе не в состоянии.
Завершив сей продолжительный период, Бородин исподлобья оглядел присутствующих и слегка качнул головой, как бы утверждаясь в собственных выводах.
– Я вынужден согласиться с Андреем Ильичем, – обиженно молвил Терехов, – но только в одном пункте: времени для серьезных исследований действительно было мало. Но хочу заметить, что обследования испытателей проводятся ежедневно, и не выявлено ни одного, подчёркиваю – ни од-но-го, случая каких-либо отрицательных отклонений от нормы. Наоборот, испытатели находятся в пике формы, демонстрируя отличные результаты. Если ранее у каждого из них и были, как у всякого из людей, небольшие микроаномалии, то теперь их нет вовсе…
– Кошка Эмма, – напомнил Бородин.
– Ну да, – смешался Терехов, – действительно… Тут мы пока бессильны. Хотя смею заметить, что кошка – не человек, и параллели в данном случае неуместны.
Физик собрался было ответить, но вмешалась Вивьен:
– А как в ваши построения вписываются «Вояджер-1» и «Вояджер-2», отправленные в свободный полет за пределы системы? И до сих пор, между прочим, подающие сигналы?
Бородин замер, прекратив начатое движение, глаза его приняли отсутствующее выражение. Казалось, он мгновенно забыл и о том, что только что говорил, и о том, где он вообще находится. Как человек, полностью потерявший сцепление с реальностью.
Ли только хмыкнул. Он уже видел однажды подобное состояние Андрея и знал, что в таких случаях к нему обращаться бесполезно. Поэтому Слава приложил палец к губам и сделал круглые глаза, повернувшись к Терехову, а затем сказал Вивьен:
– Давайте-ка посмотрим показания приборов, пока наш друг обдумывает посетившую его мысль.
Тараоки кивнула и запустила программу пошаговой подачи на пультовый монитор всех данных, полученных бортовой аппаратурой. Минуты три они внимательно изучали появляющиеся на экране текучие таблицы, изредка перебрасываясь короткими фразами, в которых то и дело мелькали какие-то магнитные углы, напряженности полей, орбиты и звездные склонения. С точки зрения биолога всё это было полнейшей абракадаброй, поэтому Терехов, сидевший сзади, рядом с Бородиным, расслабился, свесил голову набок и наблюдал с интересом лишь за тем, как в полусумраке рубки контуры Славы и Вивьен окрашиваются в различные цвета при изменении фона на плоскости экрана. Сомнение, посеянное в нем физиком, давало первые робкие ростки.
Самым тонким местом у всех живых существ, думал Терехов, будь то кошка или человек, является психика. Чтобы поколебать ее, достаточно минимального внешнего воздействия. В результате мы получаем либо эмоцию, либо механическую реакцию. Что происходит в этот момент в сложноогранизованной нейронной системе? Какие связи задействуются в коре головного мозга? Все эти втыкания микроэлектродов и прочие грубые воздействия на нервные клетки не дают никакого представления о самих процессах мышления и появлении каких-либо чувств. Как сказал один из известнейших нейрохирургов: «Я много раз делал трепанацию черепа и оперировал мозг, но вот ума ни разу не видел». Да… На сегодняшний день мозг так и остается самым слабоизученным органом человека. А что же такое собственно психика, и подавно никто не знает. Впрочем, религия, наверное, знает. Хотя вряд ли. Скорее немного догадывается и называет это душой. А душа – это тонкая полевая оболочка физического тела, и что с ней происходит во время прокола пространства, одному Богу известно… Вот именно…
Прихотливые изгибы вялотекущих мыслей прервал глубокий вздох из соседнего кресла. Терехов вздрогнул и повернулся на звук.
– Э-э… – сказал Бородин и потянулся всем своим немаленьким телом, по частям извлекаясь из недр кресла. – Извините, коллеги, я несколько отвлекся… Мне тут пришла в голову дикая мысль… Бред, конечно, но… Вы все знаете, что такое гравитационный коллапс?
– Наслышаны, – сообщил ему Ли, отвлекаясь от изучения таблиц. – Как и все люди, имеющие отношение к работе в космосе. Черные дыры и всё такое…
– Так вот… м-м-м… не знаю, что там с «Вояджерами», но я задал себе вопрос: что мог бы увидеть наблюдатель, находись он внутри сферы Шварцшильда? – Физик вытянул перед собой руку с растопыренными пальцами, как бы заранее защищаясь от хора возмущенных голосов. – Нет-нет, я прекрасно знаю, какие раздраженные возгласы могу услышать! Но, коллега, ей-богу, есть, по крайней мере, два обстоятельства, которые стоит рассмотреть – красное смещение, то есть разбегание внешних галактик, и невозможность вырваться за пределы области, ограниченной сферой. Для внутреннего наблюдателя эти два фактора будут являться жестокой реальностью. Опять же Большой взрыв, положивший начало развитию Вселенной. Каково, а?
– Ну, Андрей Ильич, ты даешь! – Слава помотал головой. – Разве ж такое возможно?
– В Мироздании нет ничего невозможного, юноша, – Бородин откинулся на спинку кресла, – зато есть многое такое, чего мы еще не знаем. И энергично отвергаем со всей величественной спесью, присущей венцу творения.
– Так ты что же, Андрей, – Терехов изумленно взирал на соседа, – хочешь сказать, что Солнечная система находится внутри черной дыры?
– Я ничего не утверждаю, – заявил Бородин. – Я лишь озвучил мысль, посетившую меня «в сии минуты роковые».
– Ну да, – сказала Вивьен, – всех озадачил и теперь наблюдает, что из этого получится…
– Вам виднее, – благодушно молвил Бородин. – Как психолог, вы должны лучше всех нас разбираться в таинстве зарождения мысли.
– Ну, хорошо, – Слава поднял руки, призывая всех к вниманию, – ну, ладно. Над этим стоит подумать. Может быть, тут есть какие-то зерна истины. Действительно, нельзя ничего отвергать сходу, если ничего об этом не знаешь. И все же, леди и джентльмены, я попросил бы вас сейчас не отвлекаться. На повестке дня всё тот же вопрос: будем прыгать по касательной или нет?
– Ничего не имею против, – пожал плечами Бородин. – Только все же прошу учесть одну деталь – при вводе дальности задайте параметр двести восемь единиц, умноженных на два-пи-эр.
– Окружность Сферы? – Вивьен вопросительно посмотрела на физика. – Зачем?
– В худшем случае мы снова окажемся в нынешних координатах, в лучшем – в точке старта, у Базы.
– А других вариантов не предвидится?
– Отчего же! Мы можем оказаться и за пределами Сферы, имея в виду наше полное незнание законов движения в режиме прыжка, но, честно говоря, я в это не верю.
– На том и порешим! – Слава повернулся к Тараоки. – Вивьен запускайте программу…
Интересные люди эти русские, думала единственная женщина в экипаже, заученными до автоматизма движениями вводя новые параметры полета. Казалось бы, неординарная ситуация, в которой главное – полное сосредоточение на достижении поставленной цели. А цель – слетать, посмотреть, попробовать преодолеть неведомый барьер, доложить о результатах. Вместо этого они рассуждают о высоких материях, пытаются немедленно разрешить проблемы, над которыми целые коллективы ученых будут долго ломать голову, всё время отвлекаются. Даже Ли, самый собранный из них, забыл выйти на связь с центром управления. Да и она тоже хороша, не напомнила. Им бы побольше американского практицизма… Вивьен виртуозно завершила последнее движение и посмотрела на Славу. Тот кивнул.
ПП дрогнул и проявился в пяти километрах от Базы.