Страница:
Она придавала храбрости его словам, сглаживала горечь поражений и усиливала триумф побед. Я уехал только десять дней назад и уже болею расставанием с ней.
– Я думаю, налево, – сказала Джейн. Она смилостивилась и заговорила собственным голосом. – Монастырь в западной части холма, как раз над станцией зенадоров.
Он прошел мимо университетских корпусов, где двенадцатилетние студенты осваивали премудрости науки. И, наконец, увидел монастырь, растянувшийся на земле. Он улыбнулся над контрастом собора и монастыря.
Филхос был вызывающим в своем неприятии общего великолепия. Неудивительно, что церковное верховенство возмущалось, посещая его. Даже монастырский сад казался настоящим бунтарем – везде, где не было грядок, кустились сорняки и буйно растущие травы. Аббата звали дон Кристиан, если аббатом могла быть женщина, им бы стала, конечно, донна Криста. В таком местечке, где все в единственном числе: один монастырь, один университет, один настоятель все сплеталось с изысканной простотой. Муж возглавил монастырь, а жена школьное образование – и все проблемы разделения полномочий решились очень просто – через брак. Как-то очень давно, еще в самом начале, Эндер сказал Сан Анджело, что в высшей степени претенциозно и нескромно для глав монастыря и школ называться «Сэр Христиан» и «Леди Христиан», самонадеянно претендуя на титул, справедливо присваиваемый последователям Христа. Сан Анджело тогда посмеялся – он понял, что он хотел этим сказать.
Самонадеянная, нахальная кротость – в этом он весь, но именно поэтому я его люблю.
Дон Кристиан вышел встречать его во дворик, вместо должного ожидания в центральном приделе.
– Говорящий Эндрю! – воскликнул он.
– Дон Цейфейро! – обрадованно воскликнул Эндер в ответ. Цейфейро жнец – был титул аббата, принятый в ордене. Школьные наставники назывались – арадоры, пахари, а монахи, преподающие предметы, – семнадоры, сеятели.
Цейфейро улыбнулся на отказ Говорящего пользоваться его обычным именем, дон Кристиан. Он знал, как можно умело видоизменять его, когда требуется обратиться к кому-нибудь из Филхоса, и сколько прозвищ уже придумано. Как-то Сан Анджело говорил: «Когда люди называют тебя по званию, они признают, что ты христианин, последователь Христа. Когда же они зовут тебя по имени, с их губ слетает проповедь». Он обнял и встряхнул Эндера за плечи, потом рассмеялся и добавил. «О, да, я – Цейфейро, жнец. А кто ты такой – рассадник сорной травы?»
– Стараюсь паразитировать, где возможно.
– Остерегайся, иначе Покровитель Урожая сожжет тебя вместе с соломой.
– Я знаю – проклятье уже витает в воздухе, у меня нет ни малейшей надежды на раскаяние.
– Священники помолятся за тебя. Наш долг взывать к разуму. Хорошо, что вы пришли.
– Я благодарен вам за приглашение. Мне пришлось превратиться в дубинку, чтобы заставить людей пойти на контакт со мной.
Цейфейро безусловно понимал, что и Говорящему известно, что главная причина приглашения – это угроза инквизиторского статуса. Но брат Эмай всегда предпочитал дружелюбный тон любой беседы.
– Входи, это правда, что вы знали Сан Анджело? Это вы Говорили от имени его Смерти?
Эндер указал на пышные сорняки, сравнявшиеся с оградой монастырского двора.
– Он одобрял небрежность и садовые беспорядки. Он любил досаждать кардиналу Акьюлу, без сомнения, и ваш епископ Перегрино воротит нос от отвращения при виде подобного захламления культурных земель.
Дон Кристиан хмыкнул.
– Вы знаете слишком много наших секретов. Если мы поможем вам отыскать ответы на волнующие вас вопросы, сможем ли мы надеяться на ваш скорейший отъезд?
– Безусловно, надежда всегда остается. С тех пор, как я стал Говорящим, моя самая длительная остановка составила полтора года. Именно столько я пробыл в Рейкьявике, в Трондейме.
– Надеюсь, вы пообещаете нам подобную краткость. Я прошу не ради себя, а ради мира и спокойствия всех носящих сутаны, подобные моей.
Эндер дал чистосердечный ответ, надеясь хоть чуть-чуть охладить гнев Епископа.
– Я обещаю, что если найду подходящее пристанище и осяду, то сниму с себя обязанности и титул Говорящего и стану продуктивным гражданином.
– В местечке, подобном нашему, это означает еще и обращение к Католицизму.
– Давным-давно Сан Анджело взял с меня слово, что если я обращусь к религии и вере, это должна стать его религия.
– По крайней мере, это не звучит как чистосердечное отрицание всякой веры и вероисповедания.
– Потому что у меня ее нет.
Цейфейро рассмеялся и предложил осмотреть монастырь и школы в качестве разминки перед беседой. Эндер не ожидал от себя – он хотел увидеть, насколько крепко и глубоко пустили корни идеи Сан Анджело, спустя столетия после его смерти. Школы выглядели весьма славно и мило, и уровень преподавания был достаточно высок. Было довольно темно, когда наконец они вернулись в монастырь и прошли в маленькую келью, где он жил с женой, Арадорой.
Донна Криста была уже там, сидя за терминалом недалеко от кровати, она составляла серии грамматических упражнений. Аббат подождал, пока она закончит, и обратился к ней.
Цейфейро представил ей Эндера, как Говорящего Эндрю.
– Но ему кажется чрезвычайно трудным выговаривать имя дон Кристиан.
– Как и епископу, – сказала жена. – Мое настоящее имя Дитестай о Пекадо е Фейзи о Дирейто. – «Ненавидь и презирай Грехи и поступай по Справедливости», – перевел Эндер. – Имя моего мужа можно сократить до ласкательного – Эмай, любить. А мое? Представьте себе, вы кричите другу, О Дитестай, Ненавидь! – Они рассмеялись. – Любовь и Ненависть, вот такие мы, муж и жена. Так как вы будете меня называть, если считаете имя Кристиан слишком хорошим для меня?
Эндер посмотрел на нее. Ее лицо уже начало покрываться морщинками.
Возможно, кто-то придирчивый назвал бы его старым. Но ее глаза светились молодым задором, а улыбка излучала сияние. Это делало ее моложе, много моложе, чем сам Эндер.
– Я буду называть вас Белезе, если ваш муж не обвинит меня в заигрывании с вами.
– Нет, он будет звать меня Белладонной – от красоты к отраве, как в одной маленькой мрачной шутке. Правда, дон Кристиан?
– Моя задача – держать тебя в смирении.
– А моя – содержать тебя в строгости, – ответила она.
В этот момент Эндер не удержался и перевел взгляд с одной кровати на другую.
– А, еще один дивящийся на наше холостяцкое супружество, – поймал его Цейфейро.
– Нет, – произнес Эндер, – но я помню, что Сан Анджело призывал мужа и жену делить одну кровать.
– Это можно сделать единственным способом, – сказала Арадора, – если один из нас будет спать ночью, а другой днем.
– Правила следует приспособить к прочности и незыблемости Филхос да Менте, – воскликнул Цейфейро. – Без сомнения здесь есть те, кто могут делить супружеское ложе и оставаться целомудренными, но моя жена все еще очень красива, а моя плоть все еще кипит страстями.
– Это и подразумевал Сан Анджело. Он называл супружеское ложе главным мерилом любви к наукам, знаниям. Он надеялся, что каждый мужчина и женщина ордена, рано или поздно, изберут для себя продление рода во плоти так же, как и в разуме, в творчестве.
– Но как только мы решимся на это, – сказал Цейфейро, – нам придется покинуть Филхос.
– Это единственная вещь, которую Сан Анджело не удалось понять, ведь во времена его жизни еще не существовало настоящих монастырей и заповедей ордена, – сказала Арадора. – Монастырь стал нашей семьей, и расстаться с ним так же больно, как и развестись. Однажды корни глубоко уходят в землю, и растение не поднимется снова без великой боли и слез. Поэтому мы спим на разных кроватях, и у нас достаточно сил, чтобы остаться в любимом нами ордене.
Она говорила с таким воодушевлением, что у Эндрю против воли выступили слезы. Она увидела их, вспыхнула и отвернулась.
– Не жалейте нас, Говорящий Эндрю. У нас куда больше радости, чем страдания.
– Вы не поняли, – сказал Эндер, – это не слезы печали, это слезы умиления.
– Нет, – произнес Цейфейро. – Даже холостые священники считают наше целомудренное супружество, по крайней мере, эксцентричным.
– Я так не думаю, – произнес Эндер. Ему вдруг захотелось рассказать о своей давней дружбе с Валентиной, такой близкой и любимой, как жена, и невинной как сестра. Но горькое воспоминание сковало язык. Он сел на кровать Цейфейро и закрыл лицо руками.
– Что-нибудь случилось? – спросила Арадора. В этот момент рука Цейфейро нежно опустилась ему на голову.
Эндер поднял голову, стараясь стряхнуть внезапно нахлынувшую любовь и тоску по Валентине.
– Я боюсь, что этот вояж обойдется мне дороже всех остальных. Я оставил там свою сестру, многие годы мы путешествовали вместе. Она вышла замуж в Рейкьявике. Я покинул ее чуть больше недели, но мне кажется, что прошла вечность. Я не предполагал. Вы оба…
– Напомнили вам, что вы тоже холостяк-сирота? – спросил Цейфейро.
– К тому же внезапно овдовевший, – прошептала Арадора.
Эндеру не показалось нелепостью объяснение своей утраты в подобных терминах.
Джейн зашелестела в ушах:
– Если это часть мастерски спланированного спектакля, то я признаю, что это слишком тонко и профессионально.
Безусловно, это совсем не было частью спектакля. Эндер испугался, что потерял контроль над собой. Прошлой ночью в доме Рибейра он мастерски владел ситуацией, теперь он чувствовал себя полностью побежденным этими двумя женатыми монахами, он капитулировал так же безоговорочно и дико, как Грего и Квора.
– Я думаю, – сказал Цейфейро, – вы пришли сюда отыскать ответы на гораздо больше вопросов, чем знаете.
– Не думаю, – ответил Эндер, – боюсь, что я слишком тронут вашим гостеприимством. Неординарные монахи не ожидали услышать исповедь.
Арадора громко рассмеялась.
– О, каждый католик желает услышать исповедь неверного.
Цейфейро не смеялся.
– Говорящий Эндрю, вы явно оказали нам больше доверия, чем предполагали. Но я уверен, мы заслужили ваше доверие. В ходе нашего знакомства, мой друг, я удостоверился, что могу доверять вам. Епископ опасается вас, но я предпочитаю полагаться только на собственное мнение. Я помогу вам, если смогу. Я уверен, что ваше расследование не принесет вреда нашей маленькой деревушке.
– Ах, – прошептала Джейн, – теперь я вижу. Очень умная тактика с твоей стороны, Эндер. Ты хороший актер, я даже не предполагала.
Ее бормотание делало Эндера циничным, заставляло чувствовать себя примитивным, и он сделал то, что никогда не позволял себе раньше. Он дотронулся до камешков, нащупал головку включения, затем ногтями потянул ее на себя и повернул в сторону и вниз. Камешки умерли. Джейн не могла больше щебетать в его ушах, не могла больше видеть и слышать со своего стратегического пункта.
– Давайте выйдем, – предложил Эндер.
Они ясно поняли, что он сделал, так как функции подобных имплантов были хорошо известны; они увидели в этом доказательство его желания вести честный и откровенный разговор, поэтому с воодушевлением откликнулись на его предложение. Эндер рассматривал отключение камушков лишь как временную кару за чрезмерную назойливость Джейн, он рассчитывал включить компьютер через несколько минут. Но увидев, что Арадора и Цейфейро облегченно вздохнули и расслабились, передумал, он решил, что невозможно обмануть их, поэтому не стал включать его, по крайней мере, на время беседы.
Ночью на холме, разговаривая с Арадорой и Цейфейро, он забыл, что Джейн не слышит их. Они рассказали ему о детском затворничестве Новинхи, и как им удалось вернуть ее к жизни, поручив заботам Пайпо, о дружбе с Лайбо.
– Но с той самой ночи смерти Пайпо, она умерла для всех нас.
Новинха не знала о слухах, окружающих ее имя. Невзгоды и горести детей почти никогда не становились предметом внимания епископа, объектом споров учителей монастыря, наконец, обсуждения в офисе мэра. Хотя большинство детей не были отпрысками Ос Венерадос, и не избирали своей планидой зенобиологию.
– Она стала очень деловой и циничной. Она писала работы об адаптации местных растений для нужд населения, и культивации земных растений на землях Луситании. На все вопросы она всегда отвечала приветливо и легко.
Но она умерла для нас. У нее не было друзей. Мы часто спрашивали об этом Лайбо, Господи упокой его душу, и он всегда отвечал одно и то же, что он раньше считался ее другом, а теперь она не проявляет и толики того дружелюбия, с которым разговаривает с другими людьми. Вместо былой дружбы она злилась на него и запрещала задавать ей любые вопросы. – Цейфейро очистил побег дикорастущей травы и слизнул капельку нектара с внутренней пленки растения. – Попробуй, Говорящий Эндрю – очень интересный привкус, это абсолютно безвредно, твой организм не сможет включить это в свой обменный процесс.
– Супруг, тебе следовало предупредить его, что края листка могут порезать губы и язык как бритва.
– Я как раз хотел.
Эндер рассмеялся, очистил побег и попробовал. Кислота корицы, чуть-чуть цитруса, слабый привкус стали – вкус состоял из множества ароматов и привкусов, но он был крепок.
– К нему нужно привыкнуть.
– Мой муж любит аллегории, Говорящий Эндрю, так что берегись.
Цейфейро застенчиво улыбнулся.
– Разве Сан Анджело не говорил, что Христос учил познавать новое через сопоставление со старым?
– Вкус травы, – сказал Эндер, – какое отношение он имеет к Новинхе?
– Очень косвенное. Я думаю, Новинха имеет не слишком приятный вкус, но крепкий. Эта крепость захватила ее целиком и она боится и не хочет распространения своего привкуса.
– Привкуса чего?
– В терминах теологии? Гордость всеобщей виной. Это своеобразная форма тщеславия и эгомании. Она возложила на себя ответственность за вещи, не являющиеся ее огрехами. Как будто она властвует над чем-то, как-будто страдания других людей – это наказание за ее грехи!
– Она ненавидит себя за смерть Пайпо, – произнесла Арадора.
– Но она не глупая, – сказал Эндер. – Она знает, что убили свиноподобные, и что Пайпо пошел туда один. В чем же здесь ее вина?
Когда я впервые задумался над этим, я тоже удивился. Затем я просмотрел все сводки и отчеты, все записи по событиям последней ночи перед смертью Пайпо. Так был один намек – замечание, сделанное Лайбо, он просил Новинху показать, над чем они работали с Пайпо перед самой встречей со свиноподобными. Она сказала, сказала нет. И это все – кто-то перебил его, и он больше никогда не возвращался к этому замечанию ни на Станции Зенадоров, ни где-либо еще, – нигде, где бы это запротоколировалось в отчетах.
– Мы долго думали, что могло произойти перед гибелью Пайпо, – сказала Арадора. – Почему Пайпо бросился в лес так скоропалительно? Они поссорились? Был ли он зол и разгневан? Когда кто-нибудь умирает, близкий тебе, а в последний момент ты был груб и несправедлив к нему, как правило, в последствии, начинаешь ненавидеть себя. Если бы я не говорил того, если бы не говорил этого.
– Мы пытались воссоздать, что могло произойти в ту ночь. Мы запросили режим глобального протоколирования, тот, что автоматически фиксирует все рабочие заметки, ведет запись всего, что делал человек. Все, что касалось ее, было лишено доступа. Нет, не файлы ее непосредственной работы. Мы не смогли просмотреть даже то, что было наработано в ближайшее до гибели время. Мы даже не смогли обнаружить, что это были за файлы, которые она решила скрыть от нее. Мы просто не имели доступа к информации. Не помог даже сверхприоритет мэра.
Арадора кивнула. – Мы впервые столкнулись с подобным сокрытием информации от общества – сокрытие рабочих файлов, части труда всей колонии.
– Для нее это было равно нарушению закона. Конечно, мэр могла воспользоваться крайними полномочиями на непредвиденный случай, но что это означало? Мы были обязаны устроить публичное слушание и вряд ли бы получили юридическое разрешение. Что касается ее, у закона нет оправдания людям, посягающим на достояние других. Возможно, однажды мы увидим, что скрыто в этих файлах, если в них связь со смертью Пайпо. Она не сможет уничтожить их, так как это достояние общества.
Эндеру не пришло в голову, что Джейн не слышит их, он забыл, что отключил ее. Он надеялся, что как только она услышит это, она снимет защиту и ознакомиться с информацией.
– А ее замужество с Махросом, – добавила Арадора. – Все понимали, что это безрассудство. Лайбо хотел жениться на ней и не скрывал этого. Но она отказала, снова сказала нет.
– Как будто вынесла приговор: я не заслужила брака с человеком, способным осчастливить меня. Я выйду замуж за человека грубого и порочного, который станет мне заслуженным наказанием. – Цейфейро встрепенулся. – Ее стремление к самобичеванию навсегда разъединило их. Он потянул руку и взял жену за руку.
Эндер ожидал услышать саркастическое замечание Джейн, что шестеро детей – это лучшее доказательство их полной разделенности. Не услышав привычного юмора, он внезапно вспомнил, что отключил компьютеры-камушки.
Но теперь, когда Цейфейро и Арадора постоянно смотрели ему в глаза, он не мог включить их.
Так как он знал, что Новинха и Лайбо долгие годы были любовниками, он так же знал, что Цейфейро и Арадора не правы. Да, Новинха могла чувствовать вину – это объясняло, почему она выбрала Махроса и почему сторонилась людей. Но она не поэтому отвергла Лайбо; какую бы вину она не несла в себе, она не отказалась от удовольствий постели Лайбо.
Она отвергла брак с Лайбо, но не самого Лайбо. Не просто было решиться на подобный шаг в такой маленькой колонии, особенно католической.
Что же еще обеспечивает брак, кроме узаконивания близких отношений? Чего она боялась и избегала?
– Вы видите, для нас до сих пор все покрыто мраком тайны. И если вы намереваетесь говорить от имени Махроса Рибейры, вам поневоле придется ответить на вопрос – почему она вышла за него замуж? А ответив на него, вы, наверное, поймете почему погиб Пайпо. И десять тысяч блестящих умов Ста Миров перестанут наконец ломать головы над вопросом, мучившим всех двадцать два года.
– У меня есть преимущество перед этими блестящими умами.
– Какое? – спросил Цейфейро.
– Помощь людей, любящих Новинху.
– Мы не можем помочь самим себе, – сказала Арадора, – мы не можем помочь и ей.
– Может мы сможем помочь друг другу, – сказал Эндер.
Цейфейро посмотрел на него и положил руку на плечо. – Означает ли это, Эндрю, что вы будете так же честны с нами, как и мы с вами.
Поделитесь с нами вашими догадками.
Эндер задумался, потом важно кивнул. – Я не думаю, что Новинха отказалась вступить в брак с Лайбо из-за чувства вины. Я думаю ее отказ обусловлен стремлением окончательно лишить его доступа к спрятанной информации.
– Зачем? – спросил Цейфейро. – Она опасалась, что он узнает об их ссоре с Пайпо.
– Вряд ли она ссорилась с Пайпо. Я думаю, она и Пайпо обнаружили что-то важное, это знание и привело Пайпо к смерти. Поэтому она защитила и спрятала файлы. Они содержат какую-то смертоносную информацию.
Цейфейро покачал головой. – Нет, Говорящий Эндрю, ты не знаешь всей силы вины. Люди не гробят своей жизни ради крохотного байта информации. Но они хоронят себя заживо даже от меньшего количества ненависти к себе.
Понимаешь, она сама вышла за Махроса Рибейру. В этом и есть самонаказание.
Эндер не стал спорить и доказывать свою правоту. Они были правы по поводу вины Новинхи; иначе почему она позволяла Махросу бить и истязать себя, и никогда не жаловалась? Это и есть вина. Но была и другая причина брака с Махросом. Он был импотентом и стыдился этого. Стараясь скрыть свой мужской недостаток от людей, он сознательно предвидел супружескую измену.
Новинха жаждала страданий, но не хотела отказываться от Лайбо, его детей.
Нет, причина ее отказа от брака с Лайбо – это желание скрыть от него свои секреты, она предполагала, что эти знания могут убить Лайбо.
Какая ирония судьбы, какая горькая ирония, что они все равно убили его.
Вернувшись в свой маленький домик, Эндер сел за терминал и вновь и вновь обращался к Джейн. Она не разговаривала с ним всю дорогу домой, не смотря на все его извинения. Сейчас она тоже молчала.
Только теперь он осознал, что камушки означали для нее гораздо больше, чем для него. Подобно капризному ребенку, он не любил, когда ему мешают думать и перебивают. Но для нее камушки означали контакт с единственным живым существом, известным ей. Они и раньше разъединялись неоднократно – на время перелетов, во сне, но он впервые намеренно отключил ее. Это было подобно отказу признавать ее существование.
Он представлял, что она как Квора плачет, уткнувшись в подушку, а он не может дотянуться и утешить ее. Но она не была полнокровным ребенком из плоти и крови. Он не мог погладить и успокоить ее. Он мог только ждать и надеяться, что она вернется.
Что он знал о ней? Он не имел представления насколько глубоки ее чувства. Возможно, эти камушки были ею самой, и отключив их, он убил ее.
Нет, твердил он себе. Она здесь, где-то среди филотических связей между сотнями ансиблов, охвативших Созвездие Ста Миров.
– Прости меня, – вновь обращался он к терминалу, – ты нужна мне.
Но камушки в ушах молчали, экран терминала оставался мертвым. Он не подозревал насколько он стал зависим от нее, от ее постоянного присутствия. Он думал, что дорожит своим одиночеством, теперь одиночество нависло над ним свинцовым облаком. Он ощутил непреодолимую жажду поговорить, услышать слова, просто знать, что кто-то существует рядом с ним.
Он даже достал из тайника королеву пчел, хотя их общение нельзя было назвать разговором. По крайней мере, сейчас, нельзя было назвать разговором. Ее мысли входили в него туманом, паром просачивались в его мозг. Слова были трудны для нее, это был диалог образов и представлений.
Но все они сводились к образу укромных местечек, где кокон мог начать свое возрождение к жизни. (Сейчас?) как бы спрашивала она. Нет, отвечал он, еще не время, Прости, – но она не воспринимала его извинений, она таяла, засыпала, устремлялась к тому, кто мог общаться с ней на ее языке. И Эндеру ничего не осталось как уснуть.
Он проснулся посреди ночи, подстегнутый виной за ту обиду, легкомысленно причиненную Джейн. Он повернулся к терминалу и набрал текст:
– Вернись ко мне, Джейн. Я люблю тебя. – Затем он отправил сообщение по ансиблу, уверенный, что она не сможет не заметить его. Кто-нибудь из офиса мэра, возможно, прочтет его, как прочитываются все открытые тексты ансибла. Утром о нем, без сомнения, узнают мэр, епископ, дон Кристиан.
Пусть мучаются в догадках, кто такая Джейн и почему Говорящий среди ночи ищет ее по всем галактикам, преодолевая миллионы световых лет. Эндера не волновало это. Теперь он потерял обеих Валентину и Джейн, и впервые за двадцать лет остался совершенно один.
Глава 11
– Я думаю, налево, – сказала Джейн. Она смилостивилась и заговорила собственным голосом. – Монастырь в западной части холма, как раз над станцией зенадоров.
Он прошел мимо университетских корпусов, где двенадцатилетние студенты осваивали премудрости науки. И, наконец, увидел монастырь, растянувшийся на земле. Он улыбнулся над контрастом собора и монастыря.
Филхос был вызывающим в своем неприятии общего великолепия. Неудивительно, что церковное верховенство возмущалось, посещая его. Даже монастырский сад казался настоящим бунтарем – везде, где не было грядок, кустились сорняки и буйно растущие травы. Аббата звали дон Кристиан, если аббатом могла быть женщина, им бы стала, конечно, донна Криста. В таком местечке, где все в единственном числе: один монастырь, один университет, один настоятель все сплеталось с изысканной простотой. Муж возглавил монастырь, а жена школьное образование – и все проблемы разделения полномочий решились очень просто – через брак. Как-то очень давно, еще в самом начале, Эндер сказал Сан Анджело, что в высшей степени претенциозно и нескромно для глав монастыря и школ называться «Сэр Христиан» и «Леди Христиан», самонадеянно претендуя на титул, справедливо присваиваемый последователям Христа. Сан Анджело тогда посмеялся – он понял, что он хотел этим сказать.
Самонадеянная, нахальная кротость – в этом он весь, но именно поэтому я его люблю.
Дон Кристиан вышел встречать его во дворик, вместо должного ожидания в центральном приделе.
– Говорящий Эндрю! – воскликнул он.
– Дон Цейфейро! – обрадованно воскликнул Эндер в ответ. Цейфейро жнец – был титул аббата, принятый в ордене. Школьные наставники назывались – арадоры, пахари, а монахи, преподающие предметы, – семнадоры, сеятели.
Цейфейро улыбнулся на отказ Говорящего пользоваться его обычным именем, дон Кристиан. Он знал, как можно умело видоизменять его, когда требуется обратиться к кому-нибудь из Филхоса, и сколько прозвищ уже придумано. Как-то Сан Анджело говорил: «Когда люди называют тебя по званию, они признают, что ты христианин, последователь Христа. Когда же они зовут тебя по имени, с их губ слетает проповедь». Он обнял и встряхнул Эндера за плечи, потом рассмеялся и добавил. «О, да, я – Цейфейро, жнец. А кто ты такой – рассадник сорной травы?»
– Стараюсь паразитировать, где возможно.
– Остерегайся, иначе Покровитель Урожая сожжет тебя вместе с соломой.
– Я знаю – проклятье уже витает в воздухе, у меня нет ни малейшей надежды на раскаяние.
– Священники помолятся за тебя. Наш долг взывать к разуму. Хорошо, что вы пришли.
– Я благодарен вам за приглашение. Мне пришлось превратиться в дубинку, чтобы заставить людей пойти на контакт со мной.
Цейфейро безусловно понимал, что и Говорящему известно, что главная причина приглашения – это угроза инквизиторского статуса. Но брат Эмай всегда предпочитал дружелюбный тон любой беседы.
– Входи, это правда, что вы знали Сан Анджело? Это вы Говорили от имени его Смерти?
Эндер указал на пышные сорняки, сравнявшиеся с оградой монастырского двора.
– Он одобрял небрежность и садовые беспорядки. Он любил досаждать кардиналу Акьюлу, без сомнения, и ваш епископ Перегрино воротит нос от отвращения при виде подобного захламления культурных земель.
Дон Кристиан хмыкнул.
– Вы знаете слишком много наших секретов. Если мы поможем вам отыскать ответы на волнующие вас вопросы, сможем ли мы надеяться на ваш скорейший отъезд?
– Безусловно, надежда всегда остается. С тех пор, как я стал Говорящим, моя самая длительная остановка составила полтора года. Именно столько я пробыл в Рейкьявике, в Трондейме.
– Надеюсь, вы пообещаете нам подобную краткость. Я прошу не ради себя, а ради мира и спокойствия всех носящих сутаны, подобные моей.
Эндер дал чистосердечный ответ, надеясь хоть чуть-чуть охладить гнев Епископа.
– Я обещаю, что если найду подходящее пристанище и осяду, то сниму с себя обязанности и титул Говорящего и стану продуктивным гражданином.
– В местечке, подобном нашему, это означает еще и обращение к Католицизму.
– Давным-давно Сан Анджело взял с меня слово, что если я обращусь к религии и вере, это должна стать его религия.
– По крайней мере, это не звучит как чистосердечное отрицание всякой веры и вероисповедания.
– Потому что у меня ее нет.
Цейфейро рассмеялся и предложил осмотреть монастырь и школы в качестве разминки перед беседой. Эндер не ожидал от себя – он хотел увидеть, насколько крепко и глубоко пустили корни идеи Сан Анджело, спустя столетия после его смерти. Школы выглядели весьма славно и мило, и уровень преподавания был достаточно высок. Было довольно темно, когда наконец они вернулись в монастырь и прошли в маленькую келью, где он жил с женой, Арадорой.
Донна Криста была уже там, сидя за терминалом недалеко от кровати, она составляла серии грамматических упражнений. Аббат подождал, пока она закончит, и обратился к ней.
Цейфейро представил ей Эндера, как Говорящего Эндрю.
– Но ему кажется чрезвычайно трудным выговаривать имя дон Кристиан.
– Как и епископу, – сказала жена. – Мое настоящее имя Дитестай о Пекадо е Фейзи о Дирейто. – «Ненавидь и презирай Грехи и поступай по Справедливости», – перевел Эндер. – Имя моего мужа можно сократить до ласкательного – Эмай, любить. А мое? Представьте себе, вы кричите другу, О Дитестай, Ненавидь! – Они рассмеялись. – Любовь и Ненависть, вот такие мы, муж и жена. Так как вы будете меня называть, если считаете имя Кристиан слишком хорошим для меня?
Эндер посмотрел на нее. Ее лицо уже начало покрываться морщинками.
Возможно, кто-то придирчивый назвал бы его старым. Но ее глаза светились молодым задором, а улыбка излучала сияние. Это делало ее моложе, много моложе, чем сам Эндер.
– Я буду называть вас Белезе, если ваш муж не обвинит меня в заигрывании с вами.
– Нет, он будет звать меня Белладонной – от красоты к отраве, как в одной маленькой мрачной шутке. Правда, дон Кристиан?
– Моя задача – держать тебя в смирении.
– А моя – содержать тебя в строгости, – ответила она.
В этот момент Эндер не удержался и перевел взгляд с одной кровати на другую.
– А, еще один дивящийся на наше холостяцкое супружество, – поймал его Цейфейро.
– Нет, – произнес Эндер, – но я помню, что Сан Анджело призывал мужа и жену делить одну кровать.
– Это можно сделать единственным способом, – сказала Арадора, – если один из нас будет спать ночью, а другой днем.
– Правила следует приспособить к прочности и незыблемости Филхос да Менте, – воскликнул Цейфейро. – Без сомнения здесь есть те, кто могут делить супружеское ложе и оставаться целомудренными, но моя жена все еще очень красива, а моя плоть все еще кипит страстями.
– Это и подразумевал Сан Анджело. Он называл супружеское ложе главным мерилом любви к наукам, знаниям. Он надеялся, что каждый мужчина и женщина ордена, рано или поздно, изберут для себя продление рода во плоти так же, как и в разуме, в творчестве.
– Но как только мы решимся на это, – сказал Цейфейро, – нам придется покинуть Филхос.
– Это единственная вещь, которую Сан Анджело не удалось понять, ведь во времена его жизни еще не существовало настоящих монастырей и заповедей ордена, – сказала Арадора. – Монастырь стал нашей семьей, и расстаться с ним так же больно, как и развестись. Однажды корни глубоко уходят в землю, и растение не поднимется снова без великой боли и слез. Поэтому мы спим на разных кроватях, и у нас достаточно сил, чтобы остаться в любимом нами ордене.
Она говорила с таким воодушевлением, что у Эндрю против воли выступили слезы. Она увидела их, вспыхнула и отвернулась.
– Не жалейте нас, Говорящий Эндрю. У нас куда больше радости, чем страдания.
– Вы не поняли, – сказал Эндер, – это не слезы печали, это слезы умиления.
– Нет, – произнес Цейфейро. – Даже холостые священники считают наше целомудренное супружество, по крайней мере, эксцентричным.
– Я так не думаю, – произнес Эндер. Ему вдруг захотелось рассказать о своей давней дружбе с Валентиной, такой близкой и любимой, как жена, и невинной как сестра. Но горькое воспоминание сковало язык. Он сел на кровать Цейфейро и закрыл лицо руками.
– Что-нибудь случилось? – спросила Арадора. В этот момент рука Цейфейро нежно опустилась ему на голову.
Эндер поднял голову, стараясь стряхнуть внезапно нахлынувшую любовь и тоску по Валентине.
– Я боюсь, что этот вояж обойдется мне дороже всех остальных. Я оставил там свою сестру, многие годы мы путешествовали вместе. Она вышла замуж в Рейкьявике. Я покинул ее чуть больше недели, но мне кажется, что прошла вечность. Я не предполагал. Вы оба…
– Напомнили вам, что вы тоже холостяк-сирота? – спросил Цейфейро.
– К тому же внезапно овдовевший, – прошептала Арадора.
Эндеру не показалось нелепостью объяснение своей утраты в подобных терминах.
Джейн зашелестела в ушах:
– Если это часть мастерски спланированного спектакля, то я признаю, что это слишком тонко и профессионально.
Безусловно, это совсем не было частью спектакля. Эндер испугался, что потерял контроль над собой. Прошлой ночью в доме Рибейра он мастерски владел ситуацией, теперь он чувствовал себя полностью побежденным этими двумя женатыми монахами, он капитулировал так же безоговорочно и дико, как Грего и Квора.
– Я думаю, – сказал Цейфейро, – вы пришли сюда отыскать ответы на гораздо больше вопросов, чем знаете.
– Не думаю, – ответил Эндер, – боюсь, что я слишком тронут вашим гостеприимством. Неординарные монахи не ожидали услышать исповедь.
Арадора громко рассмеялась.
– О, каждый католик желает услышать исповедь неверного.
Цейфейро не смеялся.
– Говорящий Эндрю, вы явно оказали нам больше доверия, чем предполагали. Но я уверен, мы заслужили ваше доверие. В ходе нашего знакомства, мой друг, я удостоверился, что могу доверять вам. Епископ опасается вас, но я предпочитаю полагаться только на собственное мнение. Я помогу вам, если смогу. Я уверен, что ваше расследование не принесет вреда нашей маленькой деревушке.
– Ах, – прошептала Джейн, – теперь я вижу. Очень умная тактика с твоей стороны, Эндер. Ты хороший актер, я даже не предполагала.
Ее бормотание делало Эндера циничным, заставляло чувствовать себя примитивным, и он сделал то, что никогда не позволял себе раньше. Он дотронулся до камешков, нащупал головку включения, затем ногтями потянул ее на себя и повернул в сторону и вниз. Камешки умерли. Джейн не могла больше щебетать в его ушах, не могла больше видеть и слышать со своего стратегического пункта.
– Давайте выйдем, – предложил Эндер.
Они ясно поняли, что он сделал, так как функции подобных имплантов были хорошо известны; они увидели в этом доказательство его желания вести честный и откровенный разговор, поэтому с воодушевлением откликнулись на его предложение. Эндер рассматривал отключение камушков лишь как временную кару за чрезмерную назойливость Джейн, он рассчитывал включить компьютер через несколько минут. Но увидев, что Арадора и Цейфейро облегченно вздохнули и расслабились, передумал, он решил, что невозможно обмануть их, поэтому не стал включать его, по крайней мере, на время беседы.
Ночью на холме, разговаривая с Арадорой и Цейфейро, он забыл, что Джейн не слышит их. Они рассказали ему о детском затворничестве Новинхи, и как им удалось вернуть ее к жизни, поручив заботам Пайпо, о дружбе с Лайбо.
– Но с той самой ночи смерти Пайпо, она умерла для всех нас.
Новинха не знала о слухах, окружающих ее имя. Невзгоды и горести детей почти никогда не становились предметом внимания епископа, объектом споров учителей монастыря, наконец, обсуждения в офисе мэра. Хотя большинство детей не были отпрысками Ос Венерадос, и не избирали своей планидой зенобиологию.
– Она стала очень деловой и циничной. Она писала работы об адаптации местных растений для нужд населения, и культивации земных растений на землях Луситании. На все вопросы она всегда отвечала приветливо и легко.
Но она умерла для нас. У нее не было друзей. Мы часто спрашивали об этом Лайбо, Господи упокой его душу, и он всегда отвечал одно и то же, что он раньше считался ее другом, а теперь она не проявляет и толики того дружелюбия, с которым разговаривает с другими людьми. Вместо былой дружбы она злилась на него и запрещала задавать ей любые вопросы. – Цейфейро очистил побег дикорастущей травы и слизнул капельку нектара с внутренней пленки растения. – Попробуй, Говорящий Эндрю – очень интересный привкус, это абсолютно безвредно, твой организм не сможет включить это в свой обменный процесс.
– Супруг, тебе следовало предупредить его, что края листка могут порезать губы и язык как бритва.
– Я как раз хотел.
Эндер рассмеялся, очистил побег и попробовал. Кислота корицы, чуть-чуть цитруса, слабый привкус стали – вкус состоял из множества ароматов и привкусов, но он был крепок.
– К нему нужно привыкнуть.
– Мой муж любит аллегории, Говорящий Эндрю, так что берегись.
Цейфейро застенчиво улыбнулся.
– Разве Сан Анджело не говорил, что Христос учил познавать новое через сопоставление со старым?
– Вкус травы, – сказал Эндер, – какое отношение он имеет к Новинхе?
– Очень косвенное. Я думаю, Новинха имеет не слишком приятный вкус, но крепкий. Эта крепость захватила ее целиком и она боится и не хочет распространения своего привкуса.
– Привкуса чего?
– В терминах теологии? Гордость всеобщей виной. Это своеобразная форма тщеславия и эгомании. Она возложила на себя ответственность за вещи, не являющиеся ее огрехами. Как будто она властвует над чем-то, как-будто страдания других людей – это наказание за ее грехи!
– Она ненавидит себя за смерть Пайпо, – произнесла Арадора.
– Но она не глупая, – сказал Эндер. – Она знает, что убили свиноподобные, и что Пайпо пошел туда один. В чем же здесь ее вина?
Когда я впервые задумался над этим, я тоже удивился. Затем я просмотрел все сводки и отчеты, все записи по событиям последней ночи перед смертью Пайпо. Так был один намек – замечание, сделанное Лайбо, он просил Новинху показать, над чем они работали с Пайпо перед самой встречей со свиноподобными. Она сказала, сказала нет. И это все – кто-то перебил его, и он больше никогда не возвращался к этому замечанию ни на Станции Зенадоров, ни где-либо еще, – нигде, где бы это запротоколировалось в отчетах.
– Мы долго думали, что могло произойти перед гибелью Пайпо, – сказала Арадора. – Почему Пайпо бросился в лес так скоропалительно? Они поссорились? Был ли он зол и разгневан? Когда кто-нибудь умирает, близкий тебе, а в последний момент ты был груб и несправедлив к нему, как правило, в последствии, начинаешь ненавидеть себя. Если бы я не говорил того, если бы не говорил этого.
– Мы пытались воссоздать, что могло произойти в ту ночь. Мы запросили режим глобального протоколирования, тот, что автоматически фиксирует все рабочие заметки, ведет запись всего, что делал человек. Все, что касалось ее, было лишено доступа. Нет, не файлы ее непосредственной работы. Мы не смогли просмотреть даже то, что было наработано в ближайшее до гибели время. Мы даже не смогли обнаружить, что это были за файлы, которые она решила скрыть от нее. Мы просто не имели доступа к информации. Не помог даже сверхприоритет мэра.
Арадора кивнула. – Мы впервые столкнулись с подобным сокрытием информации от общества – сокрытие рабочих файлов, части труда всей колонии.
– Для нее это было равно нарушению закона. Конечно, мэр могла воспользоваться крайними полномочиями на непредвиденный случай, но что это означало? Мы были обязаны устроить публичное слушание и вряд ли бы получили юридическое разрешение. Что касается ее, у закона нет оправдания людям, посягающим на достояние других. Возможно, однажды мы увидим, что скрыто в этих файлах, если в них связь со смертью Пайпо. Она не сможет уничтожить их, так как это достояние общества.
Эндеру не пришло в голову, что Джейн не слышит их, он забыл, что отключил ее. Он надеялся, что как только она услышит это, она снимет защиту и ознакомиться с информацией.
– А ее замужество с Махросом, – добавила Арадора. – Все понимали, что это безрассудство. Лайбо хотел жениться на ней и не скрывал этого. Но она отказала, снова сказала нет.
– Как будто вынесла приговор: я не заслужила брака с человеком, способным осчастливить меня. Я выйду замуж за человека грубого и порочного, который станет мне заслуженным наказанием. – Цейфейро встрепенулся. – Ее стремление к самобичеванию навсегда разъединило их. Он потянул руку и взял жену за руку.
Эндер ожидал услышать саркастическое замечание Джейн, что шестеро детей – это лучшее доказательство их полной разделенности. Не услышав привычного юмора, он внезапно вспомнил, что отключил компьютеры-камушки.
Но теперь, когда Цейфейро и Арадора постоянно смотрели ему в глаза, он не мог включить их.
Так как он знал, что Новинха и Лайбо долгие годы были любовниками, он так же знал, что Цейфейро и Арадора не правы. Да, Новинха могла чувствовать вину – это объясняло, почему она выбрала Махроса и почему сторонилась людей. Но она не поэтому отвергла Лайбо; какую бы вину она не несла в себе, она не отказалась от удовольствий постели Лайбо.
Она отвергла брак с Лайбо, но не самого Лайбо. Не просто было решиться на подобный шаг в такой маленькой колонии, особенно католической.
Что же еще обеспечивает брак, кроме узаконивания близких отношений? Чего она боялась и избегала?
– Вы видите, для нас до сих пор все покрыто мраком тайны. И если вы намереваетесь говорить от имени Махроса Рибейры, вам поневоле придется ответить на вопрос – почему она вышла за него замуж? А ответив на него, вы, наверное, поймете почему погиб Пайпо. И десять тысяч блестящих умов Ста Миров перестанут наконец ломать головы над вопросом, мучившим всех двадцать два года.
– У меня есть преимущество перед этими блестящими умами.
– Какое? – спросил Цейфейро.
– Помощь людей, любящих Новинху.
– Мы не можем помочь самим себе, – сказала Арадора, – мы не можем помочь и ей.
– Может мы сможем помочь друг другу, – сказал Эндер.
Цейфейро посмотрел на него и положил руку на плечо. – Означает ли это, Эндрю, что вы будете так же честны с нами, как и мы с вами.
Поделитесь с нами вашими догадками.
Эндер задумался, потом важно кивнул. – Я не думаю, что Новинха отказалась вступить в брак с Лайбо из-за чувства вины. Я думаю ее отказ обусловлен стремлением окончательно лишить его доступа к спрятанной информации.
– Зачем? – спросил Цейфейро. – Она опасалась, что он узнает об их ссоре с Пайпо.
– Вряд ли она ссорилась с Пайпо. Я думаю, она и Пайпо обнаружили что-то важное, это знание и привело Пайпо к смерти. Поэтому она защитила и спрятала файлы. Они содержат какую-то смертоносную информацию.
Цейфейро покачал головой. – Нет, Говорящий Эндрю, ты не знаешь всей силы вины. Люди не гробят своей жизни ради крохотного байта информации. Но они хоронят себя заживо даже от меньшего количества ненависти к себе.
Понимаешь, она сама вышла за Махроса Рибейру. В этом и есть самонаказание.
Эндер не стал спорить и доказывать свою правоту. Они были правы по поводу вины Новинхи; иначе почему она позволяла Махросу бить и истязать себя, и никогда не жаловалась? Это и есть вина. Но была и другая причина брака с Махросом. Он был импотентом и стыдился этого. Стараясь скрыть свой мужской недостаток от людей, он сознательно предвидел супружескую измену.
Новинха жаждала страданий, но не хотела отказываться от Лайбо, его детей.
Нет, причина ее отказа от брака с Лайбо – это желание скрыть от него свои секреты, она предполагала, что эти знания могут убить Лайбо.
Какая ирония судьбы, какая горькая ирония, что они все равно убили его.
Вернувшись в свой маленький домик, Эндер сел за терминал и вновь и вновь обращался к Джейн. Она не разговаривала с ним всю дорогу домой, не смотря на все его извинения. Сейчас она тоже молчала.
Только теперь он осознал, что камушки означали для нее гораздо больше, чем для него. Подобно капризному ребенку, он не любил, когда ему мешают думать и перебивают. Но для нее камушки означали контакт с единственным живым существом, известным ей. Они и раньше разъединялись неоднократно – на время перелетов, во сне, но он впервые намеренно отключил ее. Это было подобно отказу признавать ее существование.
Он представлял, что она как Квора плачет, уткнувшись в подушку, а он не может дотянуться и утешить ее. Но она не была полнокровным ребенком из плоти и крови. Он не мог погладить и успокоить ее. Он мог только ждать и надеяться, что она вернется.
Что он знал о ней? Он не имел представления насколько глубоки ее чувства. Возможно, эти камушки были ею самой, и отключив их, он убил ее.
Нет, твердил он себе. Она здесь, где-то среди филотических связей между сотнями ансиблов, охвативших Созвездие Ста Миров.
– Прости меня, – вновь обращался он к терминалу, – ты нужна мне.
Но камушки в ушах молчали, экран терминала оставался мертвым. Он не подозревал насколько он стал зависим от нее, от ее постоянного присутствия. Он думал, что дорожит своим одиночеством, теперь одиночество нависло над ним свинцовым облаком. Он ощутил непреодолимую жажду поговорить, услышать слова, просто знать, что кто-то существует рядом с ним.
Он даже достал из тайника королеву пчел, хотя их общение нельзя было назвать разговором. По крайней мере, сейчас, нельзя было назвать разговором. Ее мысли входили в него туманом, паром просачивались в его мозг. Слова были трудны для нее, это был диалог образов и представлений.
Но все они сводились к образу укромных местечек, где кокон мог начать свое возрождение к жизни. (Сейчас?) как бы спрашивала она. Нет, отвечал он, еще не время, Прости, – но она не воспринимала его извинений, она таяла, засыпала, устремлялась к тому, кто мог общаться с ней на ее языке. И Эндеру ничего не осталось как уснуть.
Он проснулся посреди ночи, подстегнутый виной за ту обиду, легкомысленно причиненную Джейн. Он повернулся к терминалу и набрал текст:
– Вернись ко мне, Джейн. Я люблю тебя. – Затем он отправил сообщение по ансиблу, уверенный, что она не сможет не заметить его. Кто-нибудь из офиса мэра, возможно, прочтет его, как прочитываются все открытые тексты ансибла. Утром о нем, без сомнения, узнают мэр, епископ, дон Кристиан.
Пусть мучаются в догадках, кто такая Джейн и почему Говорящий среди ночи ищет ее по всем галактикам, преодолевая миллионы световых лет. Эндера не волновало это. Теперь он потерял обеих Валентину и Джейн, и впервые за двадцать лет остался совершенно один.
Глава 11
Джейн
Вся сила Конгресса Звездных Путей направлена на поддержание мира, не только между планетами, но и между народами одной планеты. Этот мир длится вот уже две тысячи лет.
Некоторые считают наше могущество хрупким. Оно не держится на многочисленных армиях или мощи военных армад. Оно держится на постоянном контроле над сетью ансиблов, моментально передающих информацию от мира к миру, от планеты к планете.
Ни одна планета не имеет желания оскорбить нас и отказаться от нас.
Иначе она окажется в изоляции, будет отворена от достижений науки, прогресса технологии, искусства, литературы, образования – всего, что не производится ее собственным миром.
Именно поэтому, и очень мудро, Конгресс Звездных Путей поручил компьютерам вести контроль за сетями ансибла, а сетям ансибла непосредственно контролировать и следить за работой компьютеров. Подобное тесное переплетение информационных систем не оставляет человеку возможности вмешиваться в их деятельность, за исключением Конгресса. Нам не нужно оружие, поскольку единственным достойным оружием является ансибл, а он находится под бдительным контролем.
Конгрессмен Ян Ван Хут «Информационные Основы Политической стратегии.», Политикал Трендс, 1930:2:22:22.
Очень долгое время, почти три секунды, Джейн не могла понять, что с ней случилось. Все работало: спутниковый компьютер наземной связи сообщил о прекращении трансляций и разрыве связи с приемником, вживленным в Эндера. Это означало, что он отключил интерфейс обычным нормальным способом. Все было обычным; в мирах, где интерфейсы с вживленными имплантами получили широкое распространение, включения и выключения повторялись миллионы раз. Джейн имела доступ к любому из них, такой же как и к приемнику Эндера. С электронной точки зрения это было ординарным событием.
Но для Джейн любой другой электронной аналог был лишь фоновым шумом, который можно было локализовать и принять при необходимости, и не замечать все остальное время. Ее «тело», если конечно, это можно было назвать телом, состояло из триллионов таких электронных шумов, сенсоров, файлов памяти, терминалов. Большинство из них, аналогично функциональным частям человеческого организма, сами заботились о себе. Компьютеры выполняли заданные программы; люди работали с терминалами; сенсоры выявляли или не могли обнаружить то, что был направлен их поиск; память наполнялась информацией, обрабатывала ее, копировала, снимала дампы. Она не замечала ничего выходящего из строя, не обнаруживала никаких нарушений.
Некоторые считают наше могущество хрупким. Оно не держится на многочисленных армиях или мощи военных армад. Оно держится на постоянном контроле над сетью ансиблов, моментально передающих информацию от мира к миру, от планеты к планете.
Ни одна планета не имеет желания оскорбить нас и отказаться от нас.
Иначе она окажется в изоляции, будет отворена от достижений науки, прогресса технологии, искусства, литературы, образования – всего, что не производится ее собственным миром.
Именно поэтому, и очень мудро, Конгресс Звездных Путей поручил компьютерам вести контроль за сетями ансибла, а сетям ансибла непосредственно контролировать и следить за работой компьютеров. Подобное тесное переплетение информационных систем не оставляет человеку возможности вмешиваться в их деятельность, за исключением Конгресса. Нам не нужно оружие, поскольку единственным достойным оружием является ансибл, а он находится под бдительным контролем.
Конгрессмен Ян Ван Хут «Информационные Основы Политической стратегии.», Политикал Трендс, 1930:2:22:22.
***
Очень долгое время, почти три секунды, Джейн не могла понять, что с ней случилось. Все работало: спутниковый компьютер наземной связи сообщил о прекращении трансляций и разрыве связи с приемником, вживленным в Эндера. Это означало, что он отключил интерфейс обычным нормальным способом. Все было обычным; в мирах, где интерфейсы с вживленными имплантами получили широкое распространение, включения и выключения повторялись миллионы раз. Джейн имела доступ к любому из них, такой же как и к приемнику Эндера. С электронной точки зрения это было ординарным событием.
Но для Джейн любой другой электронной аналог был лишь фоновым шумом, который можно было локализовать и принять при необходимости, и не замечать все остальное время. Ее «тело», если конечно, это можно было назвать телом, состояло из триллионов таких электронных шумов, сенсоров, файлов памяти, терминалов. Большинство из них, аналогично функциональным частям человеческого организма, сами заботились о себе. Компьютеры выполняли заданные программы; люди работали с терминалами; сенсоры выявляли или не могли обнаружить то, что был направлен их поиск; память наполнялась информацией, обрабатывала ее, копировала, снимала дампы. Она не замечала ничего выходящего из строя, не обнаруживала никаких нарушений.