Кард Орсон Скотт. Говорящий от имени мертвых (Голос тех, кого нет)

   – Говорящий. Да, он сделает все отлично. Так же как он сделал для меня с Аундой. Моей сестрой.
   – Королева Пчел говорит, он научит фрамлингов любить нас…
   – Научит фрамлингов, – сказал Майро. – Ему нужно сделать это как можно быстрее. Уже слишком поздно спасать меня и Аунду. Нас арестуют и отправят на другую планету.
   – К звездам? – с надеждой спросил Хьюман.
   – Да, к звездам, для заключения в тюрьму! Для того, чтобы наказать за помощь вам. Это в двадцати двух годах пути отсюда. Они не позволят нам вернуться назад.
   На мгновение свиноподобные задумались. Прекрасно, подумал Майро.
   Пусть подумают, как им сможет помочь Говорящий. Я тоже безгранично доверял ему, но он не слишком много сделал для меня. Свиноподобные собрались в кучку.
   Хьюман отделился от группы и подошел ближе к изгороди.
   – Мы спрячем тебя.
   – Они не найдут тебя в лесу, – сказал Мандачува.
   – У них есть машины, которые отыщут меня по запаху, – сказал Майро.
   – Ой. Но разве закон разрешит показать эти машины нам? – спросил Хьюман.
   Майро покачал головой.
   – Это не имеет значения. Калитка закрыта для меня. Я не могу пройти.
   Свиноподобные переглянулись.
   – Но у вас же растет капум прямо под ногами, – сказал Эрроу.
   Майро тупо посмотрел на траву.
   – Ну и что? – спросил он.
   – Пожуй его, – сказал Хьюман.
   – Зачем? – спросил Майро.
   – Мы видели, как люди жуют траву, – сказал Лиф-итер. – Прошлой ночью на холме Говорящий и двое в рясах жевали капум.
   – Мы видели много раз людей, жующих капум, – сказал Мандачува.
   Их нетерпение раздражало.
   – При чем здесь изгородь?
   Свиноподобные снова переглянулись. Наконец Мандачува сорвал росток капума, положил в рот и начал жевать. Затем он сел на землю. Другие свиноподобные начали испытывать его, тыкая пальцами и ударяя ладонями.
   Наконец, Хьюман со всей силы пнул его, а когда Мандачува не среагировал, они загалдели на языке Жен: «Готов… Пора… Готов».
   Мандачува встал и подпрыгнул. Затем он разбежался и начал карабкаться на изгородь. Забравшись на вершину, он прыгнул и приземлился на четвереньки с той стороны, где стоял Майро.
   Майро начал нервно подскакивать на ногах и отчаянно кричать, еще когда Мандачува был на вершине изгороди. Он обхватил голову руками и старался не смотреть. Когда он разжал руки и прекратил орать, Мандачува стоял рядом и отряхивался от грязи.
   – Я не могу сделать этого, – сказал Майро. – Изгородь стимулирует нервные болевые точки всего тела. Нельзя перелезть через изгородь.
   – Ох, – сказал Мандачува.
   С другой стороны изгороди Хьюман бубнил:
   – Он не знает, – повторял он. – Люди не знают.
   – Анестетик, – сказал Майро. – Вы не чувствуете боли.
   – Нет, – ответил Мандачува. – Я чувствую боль. Очень сильную боль.
   Самую плохую боль в мире.
   – Рутер говорит, перелезть через изгородь хуже, чем умереть, – сказал Хьюман. – Больно во всем теле.
   – Но вам безразлична она, – сказал Майро.
   – Как будто это происходит с другой твоей сущностью, – сказал Мандачува. – Боль касается животной плоти. Но твоя сознательная сущность свободна от нее. Он освобождает тебя от твоей сущности.
   В памяти Майро всплыла деталь, на которую никто не обратил внимания, все были потрясены чудовищностью гибели Лайбо. Рот мертвого человека был заполнен капумом. Волокнами капума были заполнены рты мертвых свиней.
   Анестезия. Смерть выглядела как героическая пытка, ее целью не было доставить боль. Они использовали анестезию. Они обезболивали.
   – Давай, – сказал Мандачува. – Пожуй капум и пойдем с нами. Мы спрячем тебя.
   – Аунда, – сказал Майро.
   – А, я пойду приведу ее, – сказал Мандачува.
   – Ты не знаешь, где она живет.
   – Знаю, – ответил Мандачува.
   – Мы лазали через изгородь много раз в этом году, – сказал Хьюман. Мы знаем, где живет каждый.
   – Но никто ни разу не видел вас, – произнес Майро.
   – Мы старались не показываться, – ответил Мандачува. – Хотя никто и не смотрел на нас.
   Майро представил, как дюжины свиноподобных крадутся ночью по Милагру.
   Их никто не видит. Только несколько людей могли бы заметить их по долгу ночной службы. Но свиноподобные очень малы, им ничего не стоит юркнуть в траву и раствориться в ней. Неудивительно, откуда они знают о металле и машинах, несмотря на законы, запрещающие знакомить их с техникой. Без сомнения, они видели шахты, шаттлодром, печи для обжига кирпича, фермеров, выращивающих амарант. Неудивительно, что они знали, о чем спрашивать нас.
   Как глупо, что мы пытались отгородить их от нашей культуры. У них гораздо больше секретов от нас, чем нам удалось сохранить от них. Слишком много, чтобы удержалось наше культурное главенство.
   Майро сорвал побег капума.
   – Нет, – сказал Мандачува, отбирая росток. – Не бери корневую часть.
   В корневой части нет ничего ценного. – Он выбросил сорванный Майро росток и сорвал новый росток, только верхушку, оставив не менее 10 см от основания. Затем он размял его и подал Майро. Майро начал жевать.
   Мандачува похлопал и потыкал его.
   – Не беспокойся, – сказал Майро. – Иди к Аунде. Они могут арестовать ее в любую минуту. Иди. Прямо сейчас. Иди же.
   Мандачува посмотрел на остальных, наблюдающих за ними, потом подпрыгнул и направился в сторону Виллы Альты, где жила Аунда.
   Майро пожевал еще чуть-чуть. Он потыкал себя пальцем. Как и говорили свиноподобные, он чувствовал боль, но ему было безразлично. Все, что его заботило, это стремление остаться на Луситании. Возможно, вместе с Аундой.
   Забыть о законах и морали. Они утратят власть над ним, если он покинет человеческое общество и уйдет в лес к свиноподобным. Он станет ренегатом, в чем и обвиняют его. Он и Аунда будут жить по своим законам, не взирая на общественные нормы. У них будет совершенно новый тип семьи, с иными ценностями. Они будут учиться у свиноподобных, у леса. Это будет новая ячейка Ста Миров. И никто не остановит их.
   Он разбежался и ухватился за изгородь обеими руками. Боль не была слабее, чем раньше, но ему было безразлично. Он карабкался вверх. Но каждый новый перехват рук давался все тяжелее, боль нарастала, она начала заполнять его сознание. Он не мог больше ни о чем думать, только невыносимая боль. Он понял, что капум не дал обезболивающего эффекта. Но к этому моменту он добрался до вершины изгороди. Боль была ужасающей, она охватила всего Майро, он сходил с ума. Она заполнила все его сознание, все естество. Он уже не соображал, что делает. Последним рывком он подтянулся и перегнулся через изгородь. Боль охватила каждую клеточку его мозга, все тело горело огнем.
   Маленькие Некто в ужасе наблюдали, как их друг беспомощно повис на вершине изгороди, голова и туловище на одной стороне, а ноги на другой.
   Они с криком подбежали к изгороди, начали прыгать, стараясь схватить его за руку. Но они не жевали капум и боялись дотронуться до изгороди.
   Услышав их крики, Мандачува бросился назад. В его теле еще осталось обезболивание, он вскарабкался к Майро и спихнул тяжелое человеческое тело. Майро с треском упал на землю, его рука до сих пор касалась изгороди. Свиноподобные оттащили его. Его лицо исказила гримаса агонии.
   – Быстрее! – заорал Лиф-итер. – Пока он не умер, давайте посадим его!
   – Нет! – выкрикнул Хьюман, отталкивая Лиф-итера от безжизненного тела Майро. – Мы не знаем, умирает ли он! Боль всего лишь иллюзия, у него нет ран, значит, боль должна пройти…
   – Он отходит, – сказал Эрроу, – посмотрите на него.
   Пальцы на ногах Майро стали судорожно сжиматься, его ноги поднялись вверх, его спина изогнулась дугой. Он едва дышал, с хрипом, на его лице застыла маска нестерпимой боли.
   – Прежде, чем он умрет, – не унимался Лиф-итер, – мы должны дать ему корни.
   – Приведи Аунду, – сказал Хьюман. Он повернулся к Мандачуве. Сейчас. Беги и скажи ей, что Майро умирает. Скажи ей, что калитка опечатана, а Майро на другой стороне за изгородью. Он умирает.
   Мандачува бросился бежать и вскоре скрылся из виду.
 

***

 
   Секретарь открыл дверь. Но пока не показалась Новинха, Эндер не почувствовал облегчения. Когда он послал за ней Элу, он был уверен, что она придет, но проходили долгие минуты ожидания, и он засомневался. Но не было необходимости в сомнениях. Она была именно такой женщиной, какой он предполагал. Он заметил ее развевающиеся волосы, и впервые с момента прибытия на Луситанию образ отчаявшейся девочки встал перед ним. Именно этот образ перевернул его жизнь менее двух недель назад, более двадцати лет.
   Она выглядела напряженной и взволнованной, но Эндер знал, что ее нервозность вызвана недавним событием, и необходимостью посещения апартаментов епископа сразу после громогласного объявления ее грехов. Если Эла сказала о той угрозе, которая нависла над Майро, это тоже могло отразиться на ней. Но все это было преходящим; Эндер мог видеть это по ее лицу, по слабости движений, напряженности взгляда. Но в ней появилось и другое – зародившаяся надежда. Я приехал не обижать тебя, Новинха, я рад видеть, что моя речь принесла тебе нечто большее, чем стыд.
   На секунду Новинха остановилась, глядя на епископа. Но не враждебно, а вежливо, с почтением; он ответил ей таким же взглядом и предложил сесть.
   Дон Кристиан встал, уступая ей место, но она покачала головой, улыбнулась и выбрала стул у стены. Рядом с Эндером. Эла подошла и встала рядом с Матерью, оказавшись, таким образом, и рядом с Эндером. Как дочь между родителями, подумал Эндер; но он отгонял эту мысль и старался не думать больше о ней. Предстояло решить более серьезные проблемы.
   – Похоже, – сказала Боскуинха, – совещание обещает быть интересным.
   – Я думаю, Конгресс уже принял решение, – сказала донна Криста.
   – Ваш сын, – начал епископ, – обвиняется в преступлении против…
   – Я знаю, в чем его обвиняют, – сказала Новинха. – Я ничего не знала до сегодняшнего дня, пока мне не сказала Эла. Но я не удивлена. Моя дочь, Элеонора, тоже нарушила правила, установленные ей Учителем. Все они более полагаются на собственное разумение, чем на правила, которые им устанавливают. Это полный провал, если ваша цель сохранить законы, но если ваша цель учение и познание нового, только таким путем можно прийти к победе.
   – Вашего сына будут судить не здесь, – сказал дон Кристиан.
   – Я попросил вас собраться, – сказал Эндер, – потому что необходимо принять решение. А именно, обжаловать или нет законы Конгресса Звездных Путей.
   – У нас нет выбора, – сказал епископ Перегрино.
   – У нас есть не один выбор, – возразил Эндер. – И очень много причин сделать выбор. Вы уже сделали один выбор, когда увидели, что копируются ваши файлы, вы решили спасти их, решили доверить их мне, чужому вам человеку. Ваше доверие будет оправдано – я верну все ваши файлы по первому требованию, не читая и не вторгаясь в них.
   – Спасибо, – сказала донна Криста. – Но мы сделали это раньше, чем поняли всю тяжесть обстановки.
   – Они собираются эвакуировать нас, – сказал дон Кристиан.
   – Они контролируют все, – добавил епископ.
   – Я уже рассказала им, – пояснила Боскуинха.
   – Они не могут контролировать все, – произнес Говорящий, – они контролируют только связи ансибла.
   – Мы не можем отключить ансибл, – сказал епископ Перегрино, – это единственная связь с Ватиканом.
   – Я не предлагаю отключить ансибл. Я только хочу сказать вам, что я могу. И говоря это вам, я доверяю вам не меньше, чем вы доверили мне.
   Потому что, если вы сообщите об этом кому-нибудь, то я и еще кое-кто, кого я люблю и от кого завишу, очень дорого заплатим. Невообразимо дорого.
   Они переглянулись, затем согласно кивнули.
   – У меня есть друг, который контролирует связи ансибла всех Ста Миров, полностью, и совершенно неожиданным способом. Она сказала мне, если ее попросить, она может создать видимость для фрамлингов Ста Миров, что мы здесь на Луситании отключили ансибл. Хотя у нас останется возможность посылать любые сообщения, в том числе и Ватикану, в любую часть Ста Миров.
   Мы сможем читать дистанционные записи, получать сообщения с других планет.
   Другими словами, мы будем иметь глаза, а они будут слепы.
   – Отключение ансибла или создание видимости отключения будет рассматриваться, как бунт. Или война. – Боскуинха старалась произносить слова как можно тверже, но Эндер понял, что идея понравилась ей, хотя она решила сопротивляться. – Я хочу сказать, что если мы достаточно безрассудны для войны, то можно принять предложение Говорящего. Но это чистая авантюра. У нас будет достаточно приключений – если мы все сойдем с ума и поднимем бунт.
   – Мы ничего не выиграем от восстания, – сказал епископ. – И все потеряем. Я глубоко сожалею о трагедии, о необходимости отправить в тюрьму Майро и Аунду, да еще на другую планету, ведь они так молоды. Но то, что мы добровольно отправили их в тюрьму, может смягчить ответственность общества в целом. Мы сможем уберечь остальных от страдания.
   – Вы думаете, эвакуация колонии не заставит их страдать? – спросил Говорящий.
   – Да, конечно. Но закон нарушен, и за это следует расплачиваться.
   – Но если законы основаны на незнании, а расплата куда больше греха?
   – Не нам судить об этом, – сказал Перегрино.
   – Нет, мы – судьи. Согласно законам Конгресса, мы должны сказать, что законы хороши и наказание заслужено. Вполне возможно, что именно такое решение и будет принято в конце совещания. Но я хочу, чтобы вы кое о чем узнали, прежде чем примете решение. Кое-что скажу я. О некоторых вещах лучше расскажут Эла или Новинха. Вы не можете принять решение, пока не узнаете об этом.
   – Я всегда рад узнать как можно больше, – сказал епископ. – Конечно, итоговое решение будет зависеть от Боскуинхи – не от меня…
   – Окончательное решение принадлежит всем вам – правительственным, религиозным и научным лидерам. И если кто-нибудь выступит против восстания, восстание будет невозможно. Без поддержки церкви Боскуинха не может управлять. Без поддержки правительства у церкви не будет власти.
   – Мы не имеем полномочий, – сказал дон Кристиан, – мы высказываем только мнение.
   – Каждый взрослый Луситании видит в вас пример мудрости и разума.
   – Вы забываете о четвертой силе, – добавил Перегрино, – себе самом.
   – Я – фрамлинг для колонии.
   – Да, но сверхординарный фрамлинг, – сказал епископ. – За четыре дня вам удалось захватить души людей, так как я бы побоялся и не посмел.
   Теперь вы советуете поднять восстание, это будет стоить нам всего. Вы опасны, как Сатана. И тем не менее, вы здесь, подчиняетесь нашей власти, как будто вы не вольны подняться на шаттл и вернуться на своем корабле в Трондейм с двумя преступниками на борту.
   – Я покоряюсь вашей власти, – сказал Эндер. – Потому что не хочу оставаться фрамлингом. Я хочу быть вашим гражданином, вашим учеником и прихожанином.
   – Как Говорящий от имени Мертвых? – спросил епископ.
   – Как Эндрю Виггин. У меня есть кое-какие умения, которые могут оказаться полезными вам. Особенно, если вы восстанете. Кроме того, у меня есть другое дело, которое я не смогу исполнить до конца, если людей эвакуируют.
   – Мы не сомневаемся в вашей искренности, – сказал епископ. – Но вы должны простить нас, что мы не совсем доверяем горожанину, который совсем недавно появился в городе.
   Эндер кивнул. Епископ и не мог сказать иного, пока не знает всей информации.
   – Позвольте сначала рассказать то, что известно мне. Сегодня в полдень я ходил в лес вместе с Майро и Аундой.
   – Вы! Вы тоже нарушили закон! – Епископ вскочил со стула.
   Боскуинха подалась вперед.
   – Вторжение в наши файлы началось задолго до сегодняшнего дня.
   Поэтому приказы Конгресса не распространяются на его нарушения.
   – Я нарушил закон, – сказал Эндер, – потому что свиноподобные спрашивали обо мне, требовали увидеть меня. Они видели шаттлодром. Они знали, что я здесь. И, плохо это или хорошо, они читали «Королеву Пчел и Гегемона».
   – Они дали свиноподобным эту книгу? – возмутился епископ.
   – Они также дали им Новый Завет, – сказал Эндер. – Но вы, наверное, не удивитесь, узнав, что свиноподобные нашли много общего между собой и королевой пчел. Позвольте рассказать, о чем говорили свиноподобные. Они умоляли меня убедить Сто Миров отменить их решение об изоляции. Понимаете, свиноподобные иначе понимают значение изгороди, чем мы. Мы видим в ней способ защиты культуры свиноподобных от человеческого влияния и давления.
   Они видят в ней преграду их знаниям о тех чудесных вещах, которыми мы владеем. Они представляют, что наши космические корабли бороздят космос, от звезды к звезде, заполняя все миры. И через пять-десять тысяч лет, когда они переймут у нас все, чтобы выйти в космос, они выяснят, что все планеты заняты. Для них не останется места. Они видят в нашей изгороди способ уничтожения вида. Мы содержим их в Луситании, подобно животным в зоопарке, в то время как сами занимаем оставшуюся часть вселенной.
   – Это нонсенс, – сказал дон Кристиан. – У нас не было подобного умысла.
   – Разве не было? – переспросил Эндер. – Тогда почему мы так бдительно храним их от влияния нашей культуры? Почему это не входит в интересы науки. Ведь это противоречит зенологии. Вспомните, открытие ансибла, межзвездные полеты, частичный контроль над гравитацией, даже наше оружие, уничтожившее баггеров – все это результат прямого контакта с баггерами, заимствовано у них. Мы узнали о технологии из тех машин, которые они бросили во время первого полета на Землю. Мы стали пользоваться этими машинами раньше, чем поняли, как они устроены. Некоторые вещи, например, филотический импульс, мы не можем понять и по сей день. И в космос мы вышли только потому, что прикоснулись к более развитой культуре. Но, тем не менее, через несколько поколений, мы взяли их машины, превзошли их по мощности и функциям и с их помощью уничтожили баггеров. Это как раз и означает наша изгородь – мы боимся, что когда-нибудь свиноподобные сделают то же самое. И они знают, что именно это мы имеем в виду. Они знают это, и ненавидят это.
   – Мы не боимся их, – сказал епископ. – Они дикари, и не ради спасения…
   – Так же мы в свое время смотрели на баггеров, – сказал Эндер. – Но для Пайпо, Лайбо, Майро и Аунды свиноподобные – не дикари. Они отличаются от нас даже больше, чем фрамлинги. Но тем не менее они люди. Ремены, не ваэлзы. Поэтому, когда Лайбо увидел, что свиноподобным грозит голодное вымирание, что они собирались воевать, чтобы сократить население, он поступил не как ученый. Он не стал наблюдать, как они убивают друг друга, и составлять отчеты о смерти и страданиях. Он поступил как христианин. Он взял экспериментальную партию амаранта, которую Новинха отвергла из-за близости протеиновых структур к местным видам, и научил свиноподобных выращивать и собирать урожай, получать хлеб. Я не сомневаюсь, что именно увеличение численности свиней и поля амаранта и были замечены Конгрессом Межзвездных Путей. Это не своенравное нарушение закона, а акт любви и помощи нуждающемуся.
   – Как вы можете называть такое непослушание христианским актом? – сказал епископ.
   – Разве вы не люди, когда ваш сын просит хлеба, неужели вы дадите ему камень?
   – Дьявол может вкладывать в божьи заповеди свой смысл, – сказал епископ.
   – Я не дьявол, так же, как и свиноподобные. Их детишки умирали от голода, и Лайбо дал им пищу и спас их.
   – А что они сделали с ним!
   – Хорошо, давайте посмотрим, что они сделали с ним. Они дали ему смерть. Так же как они приговаривают к смерти самых уважаемых своих граждан. Разве это ни о чем не говорит?
   – Это говорит, что они опасны и лишены разума, – сказал епископ.
   – Это говорит о том, что смерть для них означает совсем другое. Если вы абсолютно уверены, что кто-то имеет абсолютно чистую, непорочную душу, епископ, справедливо ли, если каждый прожитый день будет портить эту душу.
   Они считают, что будет лучше, если они будут убиты и взяты на небеса.
   – Вы смеетесь над нами. Вы не верите в загробную жизнь.
   – Но вы верите! Как насчет мучеников, епископ Перегрино? Разве их не с радостью принимают на небеса?
   – Конечно. Но люди, которые убили их, звери. Убийство святых не освящает убийц. Их души попадут в ад.
   – Но что, если умершие не попадают на небеса? Что, если мертвые трансформируются в другую форму жизни? А что, если умершие свиньи пускают корни и превращаются в кое-что другое? Что, если они превращаются в деревья и живут еще пятьдесят, сто, пятьсот лет?
   – О чем вы говорите? – потребовал объяснений епископ.
   – Вы хотите сказать, что свиноподобные каким-то образом изменяются и превращаются из животных в растения? – спросил дон Кристиан. – По законам биологии это невозможно.
   – Это практически невозможно, – сказал Говорящий. – Вот почему на Луситании такое жалкое и немногочисленное разнообразие видов, адаптировавшихся к десколаде. Потому что только некоторые из них способны к подобным метаморфозам. Когда свиноподобные убивают кого-нибудь из своих людей, они превращаются в деревья. А деревья хранят мудрость и знания.
   Сегодня я видел, как свиньи пели дереву, и без всякого прикосновения инструментом дерево отрывалось от корней, падало, и распадалось на множество необходимых свиноподобным предметов. Это не бред. Майро, Аунда и я видели все собственными глазами, мы слышали песню, трогали дерево и молились о погибшей душе.
   – Какое отношение это имеет к нашему решению? – с нетерпением произнесла Боскуинха. – Ладно, пусть лес состоит из мертвых свиней. Но это дело ученых.
   – Я просто хотел сказать, что когда свиноподобные убили Пайпо и Лайбо, они думали, что помогают им перейти в новую стадию существования.
   Они не звери, они ремены, отдающие таким образом дань глубочайшего уважения тем, кто много сделал для них.
   – Другое моральное преобразование, так? – спросил епископ. – Так же как во время вашей Речи, вы заставляли снова и снова взглянуть на Махроса Рибейру, и каждый раз он представлялся в новом свете. Вы хотите убедить нас, что свиноподобные люди чести? Но я никогда не восстану против Конгресса, несмотря на все возможные страдания и невзгоды, только затем, чтобы наши ученые научили строить их холодильники.
   – Пожалуйста, – сказала Новинха.
   Они подозрительно посмотрели на нее.
   – Вы сказали, что они уничтожили все наши файлы? Они прочитали их?
   – Да, – сказала Боскуинха.
   – Тогда они узнали, что в моих файлах. Все о десколаде.
   – Да, – снова повторила Боскуинха.
   Новинха положила руки на колени.
   – Тогда не может быть эвакуации.
   – Я не думаю, – сказал Эндер, – поэтому я попросил Элу пригласить вас.
   – Почему не может быть эвакуации? – спросила Боскуинха.
   – Из-за десколады.
   – Абсурд, – сказал епископ. – Ваши родители обнаружили лекарство.
   – Они не нашли лекарства, – сказала Новинха, – они нашли средство контроля. Средство, препятствующее активности десколады.
   – Правильно, – сказала Боскуинха. – Именно поэтому мы добавляем в воду катализатор. Коладор.
   – Каждый человек на Луситании, за исключением, пожалуй, Говорящего, который может быть еще не заразился ей, является носителем десколады.
   – Добавки не так дороги, – сказал епископ. – Но, возможно, они изолируют нас. Они могут сделать это.
   – Нигде не может быть полной изоляции, – сказала Новинха. – Десколада очень вариативна. Она воздействует на любой генетический материал. Добавки нужно будет давать всем людям. Но как можно вклинить добавку в каждый пучок травы? В каждую птицу? Рыбу? В каждую толику морского планктона?
   – Они все могут заразиться? – спросила Боскуинха. – Я не знала об этом.
   – Я никому не говорила, – сказала Новинха. – Но я вживляла защиту в каждое растение, которое выводила. Амарант, картофель, везде – я вживила вкрапления – эти вкрапления не имеют питательной ценности, но они способствуют развитию собственного иммунитета к десколаде.
   Боскуинха в ужасе сказала:
   – Значит везде, где мы…
   – Мы вызовем полное разрушение биосферы.
   – И вы держали это в секрете? – ужаснулся дон Кристиан.
   – Не было необходимым распространяться об этом. – Новинха неподвижно сидела, уставившись на руки. – Эта информация повлияла на гибель Пайпо. Я хранила ее в тайне, чтобы никто не узнал о ней. Но последние годы Эла изучала эту тему. И то, что рассказал сегодня Говорящий. Теперь я знаю, что увидел в ту ночь Пайпо. Десколада не только расщепляет генные молекулы и мешает им делиться. Она также обогащает их за счет соединения с совершенно чужеродными генными молекулами. Эла проводила эту работу против моей воли. Вся естественная природная жизнь на Луситании развивается в животно-растительной связке. Кабры с капумом. Водяные змеи с грамой.
   Сакфлаи с тростником. Хиндагоры с лианами тропеко. И свиноподобные с деревьями в лесу.
   – Вы сказали, одно переходит в другое? – переспросил дон Кристиан, поворачиваясь к Новинхе.
   – Свиноподобные в своем роде уникальны, здесь тело свиньи превращается в дерево, – сказала Новинха. – Возможно, кабры оплодотворяются пыльцой капума. Возможно, флаи вылупляются из соцветий речного тростника. Это нужно изучать. Я занималась этой проблемой все эти годы.
   – И теперь они узнают это? – спросил дон Кристиан. – Из ваших файлов?