Страница:
– Королева пчел обещает! – сказал Хьюман.
– Я тоже.
Хьюман зашел вперед, схватил Говорящего за волосы и за уши и повернул его лицом к лицу. Майро еще не видел подобного акта насилия, это было то, чего он боялся, решения убить…
– Если мы ремены, – закричал он прямо в лицо Говорящему, – тогда нам решать, а не вам! А если мы ваэлзы, то ты можешь убить нас прямо сейчас, так же как ты убил всех сестер королевы пчел!
Майро остолбенел. То, что они решили, что Говорящий написал книгу, это одно. Но каким образом они пришли к невероятному выводу, что он причастен к вине за Ксеноцид? Кто же он, по их мнению – чудовищный Эндер?
Он видел отчаяние Говорящего, слезы текли по его щекам, его глаза были закрыты, как будто Хьюман изрек страшную правду. Хьюман повернулся к Майро.
– Что это за вода? – прошептал он, показывая на слезы Говорящего.
– Так люди проявляют боль или горе, или отчаяние, – ответил Майро.
Мандачува внезапно вскрикнул; отвратительный животный крик, которого Майро никогда не слышал раньше.
– Так мы показываем нашу боль, – прошептал Хьюман.
– А-а, а-а! – вопил Мандачува. – Я видел эту воду раньше! В глазах Пайпо и Лайбо я видел эту воду!
Один за одним, а под конец все вместе, они присоединились к этому ужасному воплю. Майро был напуган, трепетал и восхищался одновременно. Он не понимал, что означал этот крик, но свиноподобные проявляли эмоции, которые скрывали от зенадоров сорок семь лет.
– Они горюют о папе? – прошептала Аунда. Ее глаза тоже блестели от восхищения, а волосы вздыбились от страха.
Майро сказал в то мгновение, как догадка осенила его:
– До сегодняшнего момента они не знали, что Пайпо и Лайбо, умирая, плакали.
Майро не знал, о чем думала Аунда, он только видел, что она отвернулась, сделала несколько неуверенных шагов, упала на колени и горько зарыдала.
Шаг за шагом появление Говорящего от имени Мертвых расшевелило все, заставило всех двигаться.
Майро присел на коленях рядом с Говорящим, его голова была низко опущена, подбородок уперся в колени.
– Говорящий, – сказал Майро, – как это возможно, что вы первый Говорящий и в то же время Эндер?
– Она рассказала им больше, чем я мог ожидать, – прошептал он.
– Но Говорящий от имени Мертвых, написавший эту книгу, был умнее и мудрее всех живших в эпоху полетов к звездам. А Эндер был Убийцей, он уничтожил целый народ, красивейшую расу ременов, которая могла нас многому научить.
– Оба они были людьми, – прошептал Говорящий.
Хьюман подошел к ним ближе и процитировал фразу из Гегемона: «В каждом сердце есть болезнь и лекарство. Смерть и избавление – в каждой руке.»
– Хьюман, – обратился Говорящий, – скажи своим людям, чтобы не горевали по тому, что совершили в неведении.
– Это ужасная вещь, – сказал Хьюман. – Это наша великая скорбь, великая вина.
– Скажи людям, пусть успокоятся и слушают меня.
Хьюман прокричал несколько слов, но не на языке Мужей, а на языке Жен, на языке власти. Они замолчали и сели слушать, что им скажет Говорящий.
– Я сделаю все, что в моих силах, – начал Говорящий, – но сначала я должен узнать вас, иначе как мне рассказать о вас? Я должен узнать, иначе как мне выяснить – отравлена вода или нет? Но трудность проблемы все равно останется. Человеческая раса вольна любить баггеров, потому что они знают, те мертвы. Вы до сих пор живы, и, значит, они до сих пор боятся.
Хьюман встал и указал на свое тело, как будто на больную немощную вещь.
– Нас.
– Они опасаются того, чего боитесь вы, когда смотрите на небо и видите звезды, полные людей. Они боятся, что однажды прилетят к новому миру и обнаружат, что вы добрались туда первыми.
– Но мы не хотим быть первыми, – сказал Хьюман. – Мы хотим быть вместе с вами.
– Тогда дайте мне время, – сказал Говорящий, – объясните мне, кто вы такие, тогда я смогу объяснить всем.
– Все, – сказал Хьюман. Он оглянулся на остальных. – Мы объясним тебе все.
Лиф-итер встал. Он заговорил на языке Мужей, но Майро понял его.
– Некоторым вещам ты не имеешь право учить, ты не можешь.
Хьюман резко ответил ему на Старке.
– Но ведь Пайпо, Лайбо, Аунда и Майро тоже не имели права учить нас.
Но тем не менее они нас учили.
– Их глупость не должна становиться нашей глупостью. – Лиф-итер снова говорил на языке Мужей.
– Их мудрость так же не приложима к нам? – спросил Хьюман.
Затем Лиф-итер сказал что-то но языке Деревьев, чего Майро не понял.
Хьюман не ответил и Лиф-итер ушел.
После его ухода вернулась Аунда с красными от слез глазами.
Хьюман обернулся к Говорящему.
– Что ты хочешь знать? – спросил он, – мы расскажем тебе и покажем все, что ты захочешь.
Говорящий оглянулся на Майро и Аунду.
– Что я должен спросить у них? Я знаю так мало, что не знаю с чего начать.
Майро взглянул на Аунду.
– У вас нет каменных и металлических орудий, – сказала она. – Но ваш дом построен из дерева, так же как стрелы и луки.
Хьюман застыл, ожидая. Молчание затянулось.
– Но где здесь вопрос? – наконец сказал он.
Как он не понял взаимосвязь, думал Майро.
– Мы, люди, – сказал Говорящий, – используем орудия из камня или металла для того, чтобы рубить деревья, когда мы хотим превратить их в дома, стрелы или дубинки, какие некоторые из вас носят.
Прошло мгновение, прежде чем смысл слов Говорящего проник в них.
Затем, внезапно все свиноподобные вскочили на ноги. Они начали бессмысленно бегать вокруг, натыкаясь друг на друга, на деревья, забегая и выбегая из бревенчатого дома. Многие из них носились молча, но некоторые вопили и истошно орали, аналогично предыдущему воплю. Это было жуткое помешательство свиноподобных. Казалось они полностью утратили контроля над своими телами и не ведали, что вытворяли. Все эти годы свято соблюдалась политика ограниченного контакта и эмоциональной сдержанности в отношении свиноподобных, теперь Говорящий взорвал эту политику, и в результате все сошли с ума.
Наконец из этого хаоса возник Хьюман и бросился к ногам Говорящего.
– Говорящий! – громко закричал он, – обещай мне никогда не рубить моего папу Рутера своими каменными и металлическими орудиями! Если ты хочешь убить кого-нибудь, у нас есть древние братья, готовые пожертвовать собой, или я с удовольствием умру, но не убивай, не позволяй им убить моего папу!
– И моего папу! – кричали другие. – И моего!
– Мы бы не посадили Рутера так близко к ограде, – сказал Мандачува, если бы знали, что вы – ваэлзы.
Говорящий поднял руку.
– Разве хоть одно дерево срублено в Луситании? Нет. Закон запрещает это. Вам нечего опасаться нас.
На поляне не воцарилось молчание. Наконец Хьюман поднялся с земли.
– Ты заставил нас еще больше бояться людей, – сказал он Говорящему, лучше бы ты никогда не приходил сюда, в наш лес.
Голос Аунды перекрыл его.
– Это вы говорите после того, как убили моего отца.
Хьюман посмотрел на нее в изумлении, не в силах ответить. Майро положил руки на плечи Аунды. И Говорящий от имени Мертвых заговорил в полном молчании.
– Ты обещал мне ответить на любые мои вопросы. Я снова спрашиваю тебя: Как вы построили дом из бревен, как получили лук и стрелы, эти дубинки. Мы вам сказали о том способе, который знаем мы; расскажи о другом способе, как это делаете вы.
– Братья дают нам, – сказал Хьюман. – Я говорил вам. Мы рассказываем древнему брату о наших нуждах, показываем ему форму или образец, и он дает нам.
– Можно увидеть, как это происходит? – спросил Эндер.
Хьюман оглядел свиноподобных.
– Ты хочешь попросить брата дать нам что-нибудь, чтобы увидеть как все происходит? Мы не нуждаемся в новом доме и не будем еще долгие годы, у нас достаточно стрел…
– Покажи ему!
Майро оглянулся и другие тоже, они увидели Лиф-итера, появившегося из леса. Он целенаправленно направлялся к центру поляны; он ни на кого не смотрел и разговаривал как вестник, как городской глашатай, которому безразлично слушают его или нет. Он говорил на языке Жен, поэтому Майро понимал лишь малые куски.
– Что он говорит? – прошептал Говорящий.
Майро до сих пор стоял возле него на коленях и переводил как мог.
– Он ходил к женам, по-видимому, и они сказали сделать все, что ты попросишь. Но это не так просто, он говорил им, что – я не знаю этих слов – что-то о том, что они все умрут. Во всяком случае, что-то о смерти братьев. Посмотрите на них – они не боятся, ни один из них.
– Я не знаю, на что похож их страх, – сказал Говорящий. – Я вообще не знаю этих людей.
– Я тоже, – сказал Майро. – И все благодаря вам – за полчаса вы вызвали волнений больше, чем за все предыдущие годы.
– Я родился с таким подарком судьбы, – сказал Эндер. – Предлагаю вам сделку. Я никому не говорю о вашей Подозрительной Деятельности. А вы никому не говорите, кто я есть на самом деле.
– Все слишком легко и просто, – сказал Майро. – Я не верю этому.
Речь Лиф-итера окончилась. Он стремительно бросился к дому и скрылся внутри.
– Мы попросим древнего брата о подарке, – сказал Хьюман. – Так сказали жены.
Так они простояли, застыв от изумления, Майро обнявшись с Аундой, рядом с ними Говорящий. Они остолбенели и молча взирали на те чудеса, которые творили свиноподобные, во много превзойдя Густо и Гайду Ос Венерадос.
Свиноподобные встали кругом около старого толстого дерева. Затем один за одним начали взбираться на него, ударяя по стволу палками. Вскоре они все оказались на дереве и начали распевать и произносить странные сочетания звуков.
– Язык деревьев, – прошептала Аунда.
Через несколько мгновений дерево накренилось. Сразу же половина свиноподобных спрыгнула на землю и начала колотить по стволу палками так чтобы дерево упало на открытое пространство поляны. Оставшиеся на дереве свиноподобные исступленно застучали по дереву, их пение стало оглушающим.
Одна за другой стали отваливаться могучие ветви дерева. Свиноподобные бросились подбирать их и оттаскивать подальше от места ожидаемого падения дерева. Хьюман принес одну ветку Говорящему, тот бережно взял ее и показал Майро с Аундой. Там, где ветвь крепилась к стволу, поверхность стала абсолютно гладкой и ровной. Она не была плоской – поверхность шла под едва различимым косым углом. На ней совсем не было шероховатостей, сквозь нее не сочился сок, не было ничего, чтобы подразумевало ее насильное отделение от дерева Майро потрогал ее пальцем, она была, подобно мрамору, гладкой и холодной.
Наконец, дерево превратилось в прямой столб, голый и величественный; бледные места, где ранее росли ветви, блестели под вечерним солнцем. Пение достигло кульминации и резко оборвалось. Дерево еще более накренилось и стало медленно и грациозно падать на землю. Земля содрогнулась от грохота и силы падающего ствола, затем воцарилась мертвая тишина.
Хьюман подошел к лежащему дереву и начал поглаживать его, нежно напевая. Кора постепенно трескалась и отслаивалась от его прикосновений; трещина пошла в обе стороны, пока не достигла концов ствола. Свиноподобные подбежали к дереву и ухватились за край по всей длине трещины. Они бережно потянули на себя и сняли кору двумя большими частями. Затем так же бережно отнесли части коры в сторону.
– Вы видели, чтобы они использовали кору? – спросил Говорящий Майро.
Майро отрицательно покачал головой, он был настолько ошеломлен, что совсем не мог говорить.
К дереву подошел Эрроу, напевая нежную песню. Он начертал пальцами контуры лука на стволе дерева. Майро видел как отчетливо проявились линии контура, как собралась в складки голая поверхность ствола, расщепилась и с грохотом выстрелила. Гладкой, словно отполированный лук лежал в образовавшемся желобе ствола.
По-одному стали подходить другие свинки, они рисовали свои формы на стволе и пели. Затем отходили с дубинками, луками, стрелами, хорошо заточенными ножами и сотнями тонких длинных прутьев для плетения. Наконец, когда половина ствола была уже использована, они начали петь вместе.
Дерево разлетелось и превратилось в полдюжины длинных бревен. Дерево отдало себя без остатка.
Хьюман подошел к ближайшему бревну и встал перед ним на колени, его руки стали нежно поглаживать его. Он запрокинул голову назад и начал петь, мелодия без слов была самой печальной, которую довелось слышать Майро.
Песня длилась и длилась, ведомая лишь голосом Хьюмана; только сейчас Майро заметил, что другие свиноподобные в ожидании смотрят на него.
Наконец, Мандачува подошел к нему и мягко сказал.
– Пожалуйста, – сказал он, – будет справедливо, если ты споешь нашему брату.
– Но я не знаю как, – сказал Майро в полной растерянности и испуге.
– Он отдал свою жизнь, – сказал Мандачува, – ответив на ваш вопрос.
Ответив на МОЙ вопрос и подняв еще тысячу вопросов, думал про себя Майро. Но он подошел, встал на колени рядом с Хьюманом, обхватил пальцами холодное гладкое бревно, закинул назад голову и попытался запеть. Сначала слабый и робкий, голос не ухватил мелодию, но затем он осознал суть песни-плача, почувствовал смерть под своими пальцами, голос окреп и слился с голосами Хьюмана, который скорбел о смерти дерева и благодарил его за подарки, он обещал использовать его смерть во благо рода, во благо братьев и жен, детей, клялся, что его добро не умрет, а будет жить, служа другим.
Таким был смысл песни, в этом был смысл смерти дерева, и этот смысл проник в сердце Майро, он породил слова, слова молитвы, которые он шептал над телом Лайбо пять лет назад.
Глава 15
– Я тоже.
Хьюман зашел вперед, схватил Говорящего за волосы и за уши и повернул его лицом к лицу. Майро еще не видел подобного акта насилия, это было то, чего он боялся, решения убить…
– Если мы ремены, – закричал он прямо в лицо Говорящему, – тогда нам решать, а не вам! А если мы ваэлзы, то ты можешь убить нас прямо сейчас, так же как ты убил всех сестер королевы пчел!
Майро остолбенел. То, что они решили, что Говорящий написал книгу, это одно. Но каким образом они пришли к невероятному выводу, что он причастен к вине за Ксеноцид? Кто же он, по их мнению – чудовищный Эндер?
Он видел отчаяние Говорящего, слезы текли по его щекам, его глаза были закрыты, как будто Хьюман изрек страшную правду. Хьюман повернулся к Майро.
– Что это за вода? – прошептал он, показывая на слезы Говорящего.
– Так люди проявляют боль или горе, или отчаяние, – ответил Майро.
Мандачува внезапно вскрикнул; отвратительный животный крик, которого Майро никогда не слышал раньше.
– Так мы показываем нашу боль, – прошептал Хьюман.
– А-а, а-а! – вопил Мандачува. – Я видел эту воду раньше! В глазах Пайпо и Лайбо я видел эту воду!
Один за одним, а под конец все вместе, они присоединились к этому ужасному воплю. Майро был напуган, трепетал и восхищался одновременно. Он не понимал, что означал этот крик, но свиноподобные проявляли эмоции, которые скрывали от зенадоров сорок семь лет.
– Они горюют о папе? – прошептала Аунда. Ее глаза тоже блестели от восхищения, а волосы вздыбились от страха.
Майро сказал в то мгновение, как догадка осенила его:
– До сегодняшнего момента они не знали, что Пайпо и Лайбо, умирая, плакали.
Майро не знал, о чем думала Аунда, он только видел, что она отвернулась, сделала несколько неуверенных шагов, упала на колени и горько зарыдала.
Шаг за шагом появление Говорящего от имени Мертвых расшевелило все, заставило всех двигаться.
Майро присел на коленях рядом с Говорящим, его голова была низко опущена, подбородок уперся в колени.
– Говорящий, – сказал Майро, – как это возможно, что вы первый Говорящий и в то же время Эндер?
– Она рассказала им больше, чем я мог ожидать, – прошептал он.
– Но Говорящий от имени Мертвых, написавший эту книгу, был умнее и мудрее всех живших в эпоху полетов к звездам. А Эндер был Убийцей, он уничтожил целый народ, красивейшую расу ременов, которая могла нас многому научить.
– Оба они были людьми, – прошептал Говорящий.
Хьюман подошел к ним ближе и процитировал фразу из Гегемона: «В каждом сердце есть болезнь и лекарство. Смерть и избавление – в каждой руке.»
– Хьюман, – обратился Говорящий, – скажи своим людям, чтобы не горевали по тому, что совершили в неведении.
– Это ужасная вещь, – сказал Хьюман. – Это наша великая скорбь, великая вина.
– Скажи людям, пусть успокоятся и слушают меня.
Хьюман прокричал несколько слов, но не на языке Мужей, а на языке Жен, на языке власти. Они замолчали и сели слушать, что им скажет Говорящий.
– Я сделаю все, что в моих силах, – начал Говорящий, – но сначала я должен узнать вас, иначе как мне рассказать о вас? Я должен узнать, иначе как мне выяснить – отравлена вода или нет? Но трудность проблемы все равно останется. Человеческая раса вольна любить баггеров, потому что они знают, те мертвы. Вы до сих пор живы, и, значит, они до сих пор боятся.
Хьюман встал и указал на свое тело, как будто на больную немощную вещь.
– Нас.
– Они опасаются того, чего боитесь вы, когда смотрите на небо и видите звезды, полные людей. Они боятся, что однажды прилетят к новому миру и обнаружат, что вы добрались туда первыми.
– Но мы не хотим быть первыми, – сказал Хьюман. – Мы хотим быть вместе с вами.
– Тогда дайте мне время, – сказал Говорящий, – объясните мне, кто вы такие, тогда я смогу объяснить всем.
– Все, – сказал Хьюман. Он оглянулся на остальных. – Мы объясним тебе все.
Лиф-итер встал. Он заговорил на языке Мужей, но Майро понял его.
– Некоторым вещам ты не имеешь право учить, ты не можешь.
Хьюман резко ответил ему на Старке.
– Но ведь Пайпо, Лайбо, Аунда и Майро тоже не имели права учить нас.
Но тем не менее они нас учили.
– Их глупость не должна становиться нашей глупостью. – Лиф-итер снова говорил на языке Мужей.
– Их мудрость так же не приложима к нам? – спросил Хьюман.
Затем Лиф-итер сказал что-то но языке Деревьев, чего Майро не понял.
Хьюман не ответил и Лиф-итер ушел.
После его ухода вернулась Аунда с красными от слез глазами.
Хьюман обернулся к Говорящему.
– Что ты хочешь знать? – спросил он, – мы расскажем тебе и покажем все, что ты захочешь.
Говорящий оглянулся на Майро и Аунду.
– Что я должен спросить у них? Я знаю так мало, что не знаю с чего начать.
Майро взглянул на Аунду.
– У вас нет каменных и металлических орудий, – сказала она. – Но ваш дом построен из дерева, так же как стрелы и луки.
Хьюман застыл, ожидая. Молчание затянулось.
– Но где здесь вопрос? – наконец сказал он.
Как он не понял взаимосвязь, думал Майро.
– Мы, люди, – сказал Говорящий, – используем орудия из камня или металла для того, чтобы рубить деревья, когда мы хотим превратить их в дома, стрелы или дубинки, какие некоторые из вас носят.
Прошло мгновение, прежде чем смысл слов Говорящего проник в них.
Затем, внезапно все свиноподобные вскочили на ноги. Они начали бессмысленно бегать вокруг, натыкаясь друг на друга, на деревья, забегая и выбегая из бревенчатого дома. Многие из них носились молча, но некоторые вопили и истошно орали, аналогично предыдущему воплю. Это было жуткое помешательство свиноподобных. Казалось они полностью утратили контроля над своими телами и не ведали, что вытворяли. Все эти годы свято соблюдалась политика ограниченного контакта и эмоциональной сдержанности в отношении свиноподобных, теперь Говорящий взорвал эту политику, и в результате все сошли с ума.
Наконец из этого хаоса возник Хьюман и бросился к ногам Говорящего.
– Говорящий! – громко закричал он, – обещай мне никогда не рубить моего папу Рутера своими каменными и металлическими орудиями! Если ты хочешь убить кого-нибудь, у нас есть древние братья, готовые пожертвовать собой, или я с удовольствием умру, но не убивай, не позволяй им убить моего папу!
– И моего папу! – кричали другие. – И моего!
– Мы бы не посадили Рутера так близко к ограде, – сказал Мандачува, если бы знали, что вы – ваэлзы.
Говорящий поднял руку.
– Разве хоть одно дерево срублено в Луситании? Нет. Закон запрещает это. Вам нечего опасаться нас.
На поляне не воцарилось молчание. Наконец Хьюман поднялся с земли.
– Ты заставил нас еще больше бояться людей, – сказал он Говорящему, лучше бы ты никогда не приходил сюда, в наш лес.
Голос Аунды перекрыл его.
– Это вы говорите после того, как убили моего отца.
Хьюман посмотрел на нее в изумлении, не в силах ответить. Майро положил руки на плечи Аунды. И Говорящий от имени Мертвых заговорил в полном молчании.
– Ты обещал мне ответить на любые мои вопросы. Я снова спрашиваю тебя: Как вы построили дом из бревен, как получили лук и стрелы, эти дубинки. Мы вам сказали о том способе, который знаем мы; расскажи о другом способе, как это делаете вы.
– Братья дают нам, – сказал Хьюман. – Я говорил вам. Мы рассказываем древнему брату о наших нуждах, показываем ему форму или образец, и он дает нам.
– Можно увидеть, как это происходит? – спросил Эндер.
Хьюман оглядел свиноподобных.
– Ты хочешь попросить брата дать нам что-нибудь, чтобы увидеть как все происходит? Мы не нуждаемся в новом доме и не будем еще долгие годы, у нас достаточно стрел…
– Покажи ему!
Майро оглянулся и другие тоже, они увидели Лиф-итера, появившегося из леса. Он целенаправленно направлялся к центру поляны; он ни на кого не смотрел и разговаривал как вестник, как городской глашатай, которому безразлично слушают его или нет. Он говорил на языке Жен, поэтому Майро понимал лишь малые куски.
– Что он говорит? – прошептал Говорящий.
Майро до сих пор стоял возле него на коленях и переводил как мог.
– Он ходил к женам, по-видимому, и они сказали сделать все, что ты попросишь. Но это не так просто, он говорил им, что – я не знаю этих слов – что-то о том, что они все умрут. Во всяком случае, что-то о смерти братьев. Посмотрите на них – они не боятся, ни один из них.
– Я не знаю, на что похож их страх, – сказал Говорящий. – Я вообще не знаю этих людей.
– Я тоже, – сказал Майро. – И все благодаря вам – за полчаса вы вызвали волнений больше, чем за все предыдущие годы.
– Я родился с таким подарком судьбы, – сказал Эндер. – Предлагаю вам сделку. Я никому не говорю о вашей Подозрительной Деятельности. А вы никому не говорите, кто я есть на самом деле.
– Все слишком легко и просто, – сказал Майро. – Я не верю этому.
Речь Лиф-итера окончилась. Он стремительно бросился к дому и скрылся внутри.
– Мы попросим древнего брата о подарке, – сказал Хьюман. – Так сказали жены.
Так они простояли, застыв от изумления, Майро обнявшись с Аундой, рядом с ними Говорящий. Они остолбенели и молча взирали на те чудеса, которые творили свиноподобные, во много превзойдя Густо и Гайду Ос Венерадос.
Свиноподобные встали кругом около старого толстого дерева. Затем один за одним начали взбираться на него, ударяя по стволу палками. Вскоре они все оказались на дереве и начали распевать и произносить странные сочетания звуков.
– Язык деревьев, – прошептала Аунда.
Через несколько мгновений дерево накренилось. Сразу же половина свиноподобных спрыгнула на землю и начала колотить по стволу палками так чтобы дерево упало на открытое пространство поляны. Оставшиеся на дереве свиноподобные исступленно застучали по дереву, их пение стало оглушающим.
Одна за другой стали отваливаться могучие ветви дерева. Свиноподобные бросились подбирать их и оттаскивать подальше от места ожидаемого падения дерева. Хьюман принес одну ветку Говорящему, тот бережно взял ее и показал Майро с Аундой. Там, где ветвь крепилась к стволу, поверхность стала абсолютно гладкой и ровной. Она не была плоской – поверхность шла под едва различимым косым углом. На ней совсем не было шероховатостей, сквозь нее не сочился сок, не было ничего, чтобы подразумевало ее насильное отделение от дерева Майро потрогал ее пальцем, она была, подобно мрамору, гладкой и холодной.
Наконец, дерево превратилось в прямой столб, голый и величественный; бледные места, где ранее росли ветви, блестели под вечерним солнцем. Пение достигло кульминации и резко оборвалось. Дерево еще более накренилось и стало медленно и грациозно падать на землю. Земля содрогнулась от грохота и силы падающего ствола, затем воцарилась мертвая тишина.
Хьюман подошел к лежащему дереву и начал поглаживать его, нежно напевая. Кора постепенно трескалась и отслаивалась от его прикосновений; трещина пошла в обе стороны, пока не достигла концов ствола. Свиноподобные подбежали к дереву и ухватились за край по всей длине трещины. Они бережно потянули на себя и сняли кору двумя большими частями. Затем так же бережно отнесли части коры в сторону.
– Вы видели, чтобы они использовали кору? – спросил Говорящий Майро.
Майро отрицательно покачал головой, он был настолько ошеломлен, что совсем не мог говорить.
К дереву подошел Эрроу, напевая нежную песню. Он начертал пальцами контуры лука на стволе дерева. Майро видел как отчетливо проявились линии контура, как собралась в складки голая поверхность ствола, расщепилась и с грохотом выстрелила. Гладкой, словно отполированный лук лежал в образовавшемся желобе ствола.
По-одному стали подходить другие свинки, они рисовали свои формы на стволе и пели. Затем отходили с дубинками, луками, стрелами, хорошо заточенными ножами и сотнями тонких длинных прутьев для плетения. Наконец, когда половина ствола была уже использована, они начали петь вместе.
Дерево разлетелось и превратилось в полдюжины длинных бревен. Дерево отдало себя без остатка.
Хьюман подошел к ближайшему бревну и встал перед ним на колени, его руки стали нежно поглаживать его. Он запрокинул голову назад и начал петь, мелодия без слов была самой печальной, которую довелось слышать Майро.
Песня длилась и длилась, ведомая лишь голосом Хьюмана; только сейчас Майро заметил, что другие свиноподобные в ожидании смотрят на него.
Наконец, Мандачува подошел к нему и мягко сказал.
– Пожалуйста, – сказал он, – будет справедливо, если ты споешь нашему брату.
– Но я не знаю как, – сказал Майро в полной растерянности и испуге.
– Он отдал свою жизнь, – сказал Мандачува, – ответив на ваш вопрос.
Ответив на МОЙ вопрос и подняв еще тысячу вопросов, думал про себя Майро. Но он подошел, встал на колени рядом с Хьюманом, обхватил пальцами холодное гладкое бревно, закинул назад голову и попытался запеть. Сначала слабый и робкий, голос не ухватил мелодию, но затем он осознал суть песни-плача, почувствовал смерть под своими пальцами, голос окреп и слился с голосами Хьюмана, который скорбел о смерти дерева и благодарил его за подарки, он обещал использовать его смерть во благо рода, во благо братьев и жен, детей, клялся, что его добро не умрет, а будет жить, служа другим.
Таким был смысл песни, в этом был смысл смерти дерева, и этот смысл проник в сердце Майро, он породил слова, слова молитвы, которые он шептал над телом Лайбо пять лет назад.
Глава 15
Речь Говорящего
Хьюман: Почему другие люди никогда не приходят к нам?
Майро: Только нам двоим позволено проходить через калитку.
Хьюман: А почему они не перелезут через изгородь?
Майро: Ты когда-нибудь прикасался к изгороди?
(Хьюман не ответил). Прикосновение к изгороди вызывает боль. Если ты попробуешь взобраться на нее, все твое тело охватит невыносимая боль.
Хьюман: Это же глупо. Разве недостаточно травы с обеих сторон изгороди?
Аунда Кванхетта Фигейро Макамби, запись диалога, 103:0:1970:1:1:5.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда мэр Боскуинха поднялась по ступеням личной резиденции епископа в Соборе. Дон и донна Кристианы были уже там и выглядели весьма удрученно. Епископ Перегрино, наоборот, пребывал в полном довольстве собой, Ему всегда нравилось и льстило, когда лидеры правления и религии собирались под его крышей. Для него не имело значения, что именно Боскуинха была организатором этого посещения и настояла, чтобы оно прошло у епископа. Перегрино наслаждался чувством причастности к сильным мира сего, чувством хозяина колонии. Хотя уже к концу совещания всем стало ясно, что подлинные хозяева колонии отнюдь не они.
Боскуинха поприветствовала всех. Однако не села в предложенное кресло. Вместо этого она подошла к терминалу епископа, включила его и вызвала свою программу. В пространстве перед терминалом появилось несколько уровней, состоящих из мельчайших кубиков. Верховный уровень имел лишь несколько кубов, другие уровни состояли из различных множеств кубов.
Более половины уровней, включая верховный, были окрашены в красный цвет, остальные в голубой.
– Очень мило, – сказал епископ Перегрино.
Боскуинха посмотрела на дона Кристиана.
– Вы узнали модель?
Он отрицательно покачал головой.
– Но я догадываюсь о чем пойдет речь.
Донна Криста откинулась на спинку стула.
– Существует или где-нибудь безопасное место, где бы мы могли спрятать вещи, которые хотим сохранить?
Выражение отрешенного удовольствия исчезло с лица епископа.
– Я понятия не имею, о чем речь.
Боскуинха повернулась к нему.
– Я была очень молодой, когда получила назначение возглавить новую колонию Луситания. Мне было оказано большое уважение. Само назначение было очень почетным. Я начала изучать основы управления сообществами и социальные системы с раннего детства. Мне удалось преуспеть за время короткой карьеры в Опорто. Тот факт, что комитет постоянно наблюдает за нами, сделал меня подозрительной, обманчивой и шовинистически настроенной.
– Мы не перестаем восхищаться вашими достоинствами, – сказал епископ Перегрино.
Боскуинха улыбнулась.
– Мой шовинизм означает, что как только Луситания стала моей вотчиной, я стала более лояльной к интересам Луситании, чем к интересам Ста Миров и Конгрессе Звездных Путей. Мой обман заставлял меня постоянно притворяться, что моим сердцем движут интересы Конгресса. А моя подозрительность говорит, что Конгресс не расположен дать Луситании что-нибудь хоть отдаленно напоминающее независимость и равноправие среди Ста Миров.
– Конечно же нет, – сказал епископ Перегрино, – мы – колония.
– Мы – не колония, – продолжила Боскуинха. – Мы – эксперимент. Я тщательно изучила наши устав и лицензию, а так же все законодательные акты Конгресса, касающиеся нас, и обнаружила, что законы обычного удаления не распространяются и не применимы к нам. Я обнаружила, что комитет оставляет за собой право неограниченного доступа к всем файлам памяти любого гражданина Луситании.
Епископ начал сердиться.
– Вы полагаете, что комитет посмеет вторгнуться в секретные файлы Церкви?
– Ах, – сказала Боскуинха, – это юношеский шовинизм.
– Церковь наделена определенными полномочиями, с которыми должен считаться Конгресс.
Пожалуйста, не злитесь на меня.
– Вы не предупреждали меня.
– Если бы я предупредила, вы бы послали протест, это насторожило бы их, и мне бы не удалось провернуть то, что я задумала.
– Что именно?
– Эта программа. Она отражает все поступившие по ансиблу запросы к любому файлу колонии Луситания.
Дон Кристиан цокнул.
– Вы не предполагали такого поворота.
– Я знаю. Я предупреждала, что у меня слишком много скрытых недостатков. Но моя программа не обнаружила никаких глобальных вторжений да, за исключением нескольких файлов, связанных с убийством наших зенологов, – но ничего существенного. За исключением четырех последних дней.
– Когда прибыл Говорящий от Имени Мертвых, – вставил Перегрино.
Боскуинха была удивлена, что епископ связывает роковую дату с появлением Говорящего.
– Три дня назад, – сказала Боскуинха, – глобальное сканирование информации был начато по ансиблу. Оно шло по определенной, очень интересной схеме. – Она повернулась к терминалу и сменила изображение.
Теперь оно увеличенно отображало доступ только к верховным уровням. – Оно охватило все файлы зенологов и зенобиологов Милагра. Сканирование игнорировало любую защиту, как будто ее не существовало. Вся информация о их наработках и даже собственной жизни оказалась подверженной прочтению и перекачиванию в другой источник. И я уверена, епископ Перегрино, впрочем я всегда была в этом уверена, что тоже самое они сделали бы с Говорящим.
– У него определенно нет полномочий Конгресса Звездных Путей, сказал Епископ.
Дон Кристиан многозначительно кивнул.
– Сан Анджело как-то писал – в своих тайных дневниках, которые не читал никто, кроме членов ордена «Дети Разума Христа» – …
Епископ елейно улыбнулся.
– Так, Дети Разума Христа скрывают секретные архивы Сан Анджело!
– Никаких секретов, – вмешалась донна Криста. – Просто это довольно скучные вещи. Каждый мог прочитать обо всем в журналах, но похоже только нам было интересно читать.
– Он писал о том, – продолжил дон Кристиан, – что Говорящий Эндрю старше, чем нам кажется. Старше Конгресса Звездных Путей, и по-своему, пожалуй, даже могущественнее Конгресса.
Епископ Перегрино презрительно фыркнул.
– Он – мальчишка. Не старше сорока лет.
– Ваши глупые пререкания тратят время, – резко оборвала их Боскуинха, – я созвала это собрание в виду крайней срочности. Если бы не ваша любезность, я давно бы могла сделать что-нибудь полезное для правительства Луситании.
Все мгновенно замолчали.
Боскуинха вернула терминал к первоначальному изображению.
– Сегодня утром программа снова заставила меня насторожиться. Другое вторжение по ансиблу, только теперь оно не было избирательным, как три дня назад. Сейчас они считывают абсолютно все в режиме обычной скорости доступа к информации. Это означает, что все наши файлы копируются в единое хранилище информации межзвездных компьютеров. Затем директории переписываются таким образом, чтобы в какой-то момент по определенной команде ансибла уничтожить каждый файл в памяти наших компьютеров.
Боскуинха заметила, что епископ Перегрино удивлен, а Дети Разума Христа нет.
– Почему? – недоумевал епископ Перегрино. – Разрушение всей информации – так поступают с нацией или миром, которые восстали, подняли мятеж, тогда предполагается разрушить все файлы.
– Я вижу, – обратилась Боскуинха к Детям Разума, – что вы тоже довольно подозрительны и шовинистически настроены.
– Опасаюсь, что гораздо больше, чем вы, – сказал дон Кристиан, – но мы тоже обнаружили вторжение. Мы, конечно, скопировали все наши записи – в глубокой тайне – в монастырские архивы Ордена Детей других миров. Они попытаются восстановить наши файлы после разархивирования. Однако, если мы будем объявлены мятежной колонией, это им вряд ли позволят. Поэтому мы сделали печатные копии наиболее важной и жизненно необходимой информации.
Мы не надеялись распечатать все, но мы создали распечатки, позволяющие заново восстановить накопленное. Таким образом, есть надежда, что наша работа не будет полностью уничтожена.
– Вы знали об этом? – с негодованием сказал епископ, – и не предупредили меня?
– Простите меня, епископ Перегрино, но нам и в голову не пришло, что вы сами не обнаружили попытку вторгнуться в информацию.
– Вы бы все равно не поверили, что мы решимся распечатать часть информации, чтобы спасти ее.
– Достаточно! – крикнула Боскуинха. – Печать не сможет спасти более десяти процентов наработанного – на Луситании недостаточно принтеров, чтобы обеспечить и эту малость. Мы не сможем даже организовать распечатку, не сможем воспользоваться обычными сервисными службами. Я думаю мы имеем в запасе не более часа, прежде чем они скопируют всю информацию и сотрут память наших компьютеров. Но даже если бы мы начали прямо с утра, когда началось копирование, нам не удалось бы распечатать больше одной сотой процента всей накопленной информации. Мы совершенно беззащитны и уязвимы.
– Значит, мы бессильны, – сказал епископ.
– Нет. Но мне хотелось обрисовать всю экстремальность ситуации, чтобы доказать, что у нас нет альтернатив, нет иного выбора. Хотя он придется вам явно не по вкусу.
– О, не сомневаюсь, – сказал Епископ Перегрино.
– Час назад, пытаясь найти решение, я искала другие классы файлов, которые бы меньше пострадали от сканирования. Я обнаружила, что существует человек, чьи файлы совсем не затронуты. Сначала я подумала, что все из-за того, что он фрамлинг, но причина оказалась намного глубже. Говорящий от имени Мертвых не хранит свои файлы в памяти Луситании.
– Нет? Это невозможно! – воскликнула донна Криста.
– Все его файлы поддерживаются ансиблом. Они существуют в межмировом пространстве. Все его записи, финансы, все. Каждое послание, обращенное к нему. Вы понимаете?
– И он до сих пор имеет доступ к ним… – сказал дон Кристиан.
– Он невидим для Конгресса Межзвездных Путей. Если они установят эмбарго на все данные, входящие и выходящие из Луситании, его файлы все равно окажутся доступны ему, потому что компьютеры не воспринимают его информацию как данные. Для них его данные такой же родной источник, как и их хранилища, они не чужеродны им, так как не расположены в памяти Луситании.
– Вы хотите предложить, – сказал епископ Перегрино, – чтобы мы преобразовали наиболее важную и секретную информацию в качестве сообщений ему, этому неверующему чудовищу?
– Я хочу сказать, что уже сделано это. Преобразование наиболее жизненно необходимых правительственных файлов уже завершено. Я произвела преобразование с высшим приоритетом на сверхскорости, поэтому оно прошло быстрее, чем копирование Конгресса. Я предлагаю вам воспользоваться своим правом высшего приоритета и временного подавления фоновых задач. Если вы не хотите, прекрасно – я использую свое право для перекодирования остальной порции правительственных файлов.
– Но он может ознакомиться с нашими файлами, – сказал епископ.
– Да, естественно.
Дон Кристиан покачал головой.
– Он не будет делать этого, если его попросить.
– Вы наивны, как дитя, – продолжил епископ. – Его даже вряд ли можно заставить вернуть нам данные обратно.
Боскуинха кивнула.
– Да, это правда. Он будет владеть всей нашей самой важной информацией, он может вернуть ее или нет, как пожелает. Но я верю, как и дон Кристиан, что он хороший человек и поможет нам в трудное время.
Донна Криста встала.
– Извините меня, мне хотелось бы начать экспериментальное преобразование прямо сейчас.
Боскуинха повернулась к терминалу и установила наивысший приоритет мэра.
– Теперь выберите классы файлов, которые вы хотите послать Говорящему Эндрю в качестве сообщений. Я думаю вы уже обозначили их, когда печатали информацию.
Майро: Только нам двоим позволено проходить через калитку.
Хьюман: А почему они не перелезут через изгородь?
Майро: Ты когда-нибудь прикасался к изгороди?
(Хьюман не ответил). Прикосновение к изгороди вызывает боль. Если ты попробуешь взобраться на нее, все твое тело охватит невыносимая боль.
Хьюман: Это же глупо. Разве недостаточно травы с обеих сторон изгороди?
Аунда Кванхетта Фигейро Макамби, запись диалога, 103:0:1970:1:1:5.
***
Солнце уже клонилось к горизонту, когда мэр Боскуинха поднялась по ступеням личной резиденции епископа в Соборе. Дон и донна Кристианы были уже там и выглядели весьма удрученно. Епископ Перегрино, наоборот, пребывал в полном довольстве собой, Ему всегда нравилось и льстило, когда лидеры правления и религии собирались под его крышей. Для него не имело значения, что именно Боскуинха была организатором этого посещения и настояла, чтобы оно прошло у епископа. Перегрино наслаждался чувством причастности к сильным мира сего, чувством хозяина колонии. Хотя уже к концу совещания всем стало ясно, что подлинные хозяева колонии отнюдь не они.
Боскуинха поприветствовала всех. Однако не села в предложенное кресло. Вместо этого она подошла к терминалу епископа, включила его и вызвала свою программу. В пространстве перед терминалом появилось несколько уровней, состоящих из мельчайших кубиков. Верховный уровень имел лишь несколько кубов, другие уровни состояли из различных множеств кубов.
Более половины уровней, включая верховный, были окрашены в красный цвет, остальные в голубой.
– Очень мило, – сказал епископ Перегрино.
Боскуинха посмотрела на дона Кристиана.
– Вы узнали модель?
Он отрицательно покачал головой.
– Но я догадываюсь о чем пойдет речь.
Донна Криста откинулась на спинку стула.
– Существует или где-нибудь безопасное место, где бы мы могли спрятать вещи, которые хотим сохранить?
Выражение отрешенного удовольствия исчезло с лица епископа.
– Я понятия не имею, о чем речь.
Боскуинха повернулась к нему.
– Я была очень молодой, когда получила назначение возглавить новую колонию Луситания. Мне было оказано большое уважение. Само назначение было очень почетным. Я начала изучать основы управления сообществами и социальные системы с раннего детства. Мне удалось преуспеть за время короткой карьеры в Опорто. Тот факт, что комитет постоянно наблюдает за нами, сделал меня подозрительной, обманчивой и шовинистически настроенной.
– Мы не перестаем восхищаться вашими достоинствами, – сказал епископ Перегрино.
Боскуинха улыбнулась.
– Мой шовинизм означает, что как только Луситания стала моей вотчиной, я стала более лояльной к интересам Луситании, чем к интересам Ста Миров и Конгрессе Звездных Путей. Мой обман заставлял меня постоянно притворяться, что моим сердцем движут интересы Конгресса. А моя подозрительность говорит, что Конгресс не расположен дать Луситании что-нибудь хоть отдаленно напоминающее независимость и равноправие среди Ста Миров.
– Конечно же нет, – сказал епископ Перегрино, – мы – колония.
– Мы – не колония, – продолжила Боскуинха. – Мы – эксперимент. Я тщательно изучила наши устав и лицензию, а так же все законодательные акты Конгресса, касающиеся нас, и обнаружила, что законы обычного удаления не распространяются и не применимы к нам. Я обнаружила, что комитет оставляет за собой право неограниченного доступа к всем файлам памяти любого гражданина Луситании.
Епископ начал сердиться.
– Вы полагаете, что комитет посмеет вторгнуться в секретные файлы Церкви?
– Ах, – сказала Боскуинха, – это юношеский шовинизм.
– Церковь наделена определенными полномочиями, с которыми должен считаться Конгресс.
Пожалуйста, не злитесь на меня.
– Вы не предупреждали меня.
– Если бы я предупредила, вы бы послали протест, это насторожило бы их, и мне бы не удалось провернуть то, что я задумала.
– Что именно?
– Эта программа. Она отражает все поступившие по ансиблу запросы к любому файлу колонии Луситания.
Дон Кристиан цокнул.
– Вы не предполагали такого поворота.
– Я знаю. Я предупреждала, что у меня слишком много скрытых недостатков. Но моя программа не обнаружила никаких глобальных вторжений да, за исключением нескольких файлов, связанных с убийством наших зенологов, – но ничего существенного. За исключением четырех последних дней.
– Когда прибыл Говорящий от Имени Мертвых, – вставил Перегрино.
Боскуинха была удивлена, что епископ связывает роковую дату с появлением Говорящего.
– Три дня назад, – сказала Боскуинха, – глобальное сканирование информации был начато по ансиблу. Оно шло по определенной, очень интересной схеме. – Она повернулась к терминалу и сменила изображение.
Теперь оно увеличенно отображало доступ только к верховным уровням. – Оно охватило все файлы зенологов и зенобиологов Милагра. Сканирование игнорировало любую защиту, как будто ее не существовало. Вся информация о их наработках и даже собственной жизни оказалась подверженной прочтению и перекачиванию в другой источник. И я уверена, епископ Перегрино, впрочем я всегда была в этом уверена, что тоже самое они сделали бы с Говорящим.
– У него определенно нет полномочий Конгресса Звездных Путей, сказал Епископ.
Дон Кристиан многозначительно кивнул.
– Сан Анджело как-то писал – в своих тайных дневниках, которые не читал никто, кроме членов ордена «Дети Разума Христа» – …
Епископ елейно улыбнулся.
– Так, Дети Разума Христа скрывают секретные архивы Сан Анджело!
– Никаких секретов, – вмешалась донна Криста. – Просто это довольно скучные вещи. Каждый мог прочитать обо всем в журналах, но похоже только нам было интересно читать.
– Он писал о том, – продолжил дон Кристиан, – что Говорящий Эндрю старше, чем нам кажется. Старше Конгресса Звездных Путей, и по-своему, пожалуй, даже могущественнее Конгресса.
Епископ Перегрино презрительно фыркнул.
– Он – мальчишка. Не старше сорока лет.
– Ваши глупые пререкания тратят время, – резко оборвала их Боскуинха, – я созвала это собрание в виду крайней срочности. Если бы не ваша любезность, я давно бы могла сделать что-нибудь полезное для правительства Луситании.
Все мгновенно замолчали.
Боскуинха вернула терминал к первоначальному изображению.
– Сегодня утром программа снова заставила меня насторожиться. Другое вторжение по ансиблу, только теперь оно не было избирательным, как три дня назад. Сейчас они считывают абсолютно все в режиме обычной скорости доступа к информации. Это означает, что все наши файлы копируются в единое хранилище информации межзвездных компьютеров. Затем директории переписываются таким образом, чтобы в какой-то момент по определенной команде ансибла уничтожить каждый файл в памяти наших компьютеров.
Боскуинха заметила, что епископ Перегрино удивлен, а Дети Разума Христа нет.
– Почему? – недоумевал епископ Перегрино. – Разрушение всей информации – так поступают с нацией или миром, которые восстали, подняли мятеж, тогда предполагается разрушить все файлы.
– Я вижу, – обратилась Боскуинха к Детям Разума, – что вы тоже довольно подозрительны и шовинистически настроены.
– Опасаюсь, что гораздо больше, чем вы, – сказал дон Кристиан, – но мы тоже обнаружили вторжение. Мы, конечно, скопировали все наши записи – в глубокой тайне – в монастырские архивы Ордена Детей других миров. Они попытаются восстановить наши файлы после разархивирования. Однако, если мы будем объявлены мятежной колонией, это им вряд ли позволят. Поэтому мы сделали печатные копии наиболее важной и жизненно необходимой информации.
Мы не надеялись распечатать все, но мы создали распечатки, позволяющие заново восстановить накопленное. Таким образом, есть надежда, что наша работа не будет полностью уничтожена.
– Вы знали об этом? – с негодованием сказал епископ, – и не предупредили меня?
– Простите меня, епископ Перегрино, но нам и в голову не пришло, что вы сами не обнаружили попытку вторгнуться в информацию.
– Вы бы все равно не поверили, что мы решимся распечатать часть информации, чтобы спасти ее.
– Достаточно! – крикнула Боскуинха. – Печать не сможет спасти более десяти процентов наработанного – на Луситании недостаточно принтеров, чтобы обеспечить и эту малость. Мы не сможем даже организовать распечатку, не сможем воспользоваться обычными сервисными службами. Я думаю мы имеем в запасе не более часа, прежде чем они скопируют всю информацию и сотрут память наших компьютеров. Но даже если бы мы начали прямо с утра, когда началось копирование, нам не удалось бы распечатать больше одной сотой процента всей накопленной информации. Мы совершенно беззащитны и уязвимы.
– Значит, мы бессильны, – сказал епископ.
– Нет. Но мне хотелось обрисовать всю экстремальность ситуации, чтобы доказать, что у нас нет альтернатив, нет иного выбора. Хотя он придется вам явно не по вкусу.
– О, не сомневаюсь, – сказал Епископ Перегрино.
– Час назад, пытаясь найти решение, я искала другие классы файлов, которые бы меньше пострадали от сканирования. Я обнаружила, что существует человек, чьи файлы совсем не затронуты. Сначала я подумала, что все из-за того, что он фрамлинг, но причина оказалась намного глубже. Говорящий от имени Мертвых не хранит свои файлы в памяти Луситании.
– Нет? Это невозможно! – воскликнула донна Криста.
– Все его файлы поддерживаются ансиблом. Они существуют в межмировом пространстве. Все его записи, финансы, все. Каждое послание, обращенное к нему. Вы понимаете?
– И он до сих пор имеет доступ к ним… – сказал дон Кристиан.
– Он невидим для Конгресса Межзвездных Путей. Если они установят эмбарго на все данные, входящие и выходящие из Луситании, его файлы все равно окажутся доступны ему, потому что компьютеры не воспринимают его информацию как данные. Для них его данные такой же родной источник, как и их хранилища, они не чужеродны им, так как не расположены в памяти Луситании.
– Вы хотите предложить, – сказал епископ Перегрино, – чтобы мы преобразовали наиболее важную и секретную информацию в качестве сообщений ему, этому неверующему чудовищу?
– Я хочу сказать, что уже сделано это. Преобразование наиболее жизненно необходимых правительственных файлов уже завершено. Я произвела преобразование с высшим приоритетом на сверхскорости, поэтому оно прошло быстрее, чем копирование Конгресса. Я предлагаю вам воспользоваться своим правом высшего приоритета и временного подавления фоновых задач. Если вы не хотите, прекрасно – я использую свое право для перекодирования остальной порции правительственных файлов.
– Но он может ознакомиться с нашими файлами, – сказал епископ.
– Да, естественно.
Дон Кристиан покачал головой.
– Он не будет делать этого, если его попросить.
– Вы наивны, как дитя, – продолжил епископ. – Его даже вряд ли можно заставить вернуть нам данные обратно.
Боскуинха кивнула.
– Да, это правда. Он будет владеть всей нашей самой важной информацией, он может вернуть ее или нет, как пожелает. Но я верю, как и дон Кристиан, что он хороший человек и поможет нам в трудное время.
Донна Криста встала.
– Извините меня, мне хотелось бы начать экспериментальное преобразование прямо сейчас.
Боскуинха повернулась к терминалу и установила наивысший приоритет мэра.
– Теперь выберите классы файлов, которые вы хотите послать Говорящему Эндрю в качестве сообщений. Я думаю вы уже обозначили их, когда печатали информацию.