— Правда, Брайан? Я только сказала то, что Нат велел мне сказать. А что ты имеешь в виду?
— То, что, возможно, этот иск по поводу состояния сфабрикован самим Уэлкином! Уэлкином — стряпчим, обслуживающим плутов и шарлатанов. Уэлкином, который выбирает довольно подозрительных клиентов и, может быть, выбрал Гора, как выбрал Аримана, мадам Дюкен и всех остальных. Когда мы впервые встретились с Гором, я сказал, что он мне напоминает кого-то вроде балаганщика. Уэлкин заявил, что видел призрака в саду во время убийства. Уэлкин во время убийства находился в каких-то пятнадцати футах от жертвы, и разделяло их только стекло. Уэлкин…
— Но ты же, Брайан, не подозреваешь мистера Уэлкина в убийстве?
— А почему бы нет? Доктор Фелл говорил…
— Я говорил, — вмешался доктор, смяв сигару, — что он был самой интересной фигурой в группе.
— Обычно это одно и то же, — грустно произнес Пейдж. — А ты что думаешь, Маделин, кто настоящий наследник? Ты вчера сказала мне, что считаешь Фарнли обманщиком. Правда?
— Да, сказала. Но я не понимаю, как можно его не пожалеть? Он не хотел быть обманщиком, неужели вы не видите? Он хотел лишь знать, кто он такой. Что же касается мистера Уэлкина, то он не мог быть убийцей. Он единственный из нас не был на чердаке, когда… конечно, ужасно говорить об этом после обеда и в такой чудесный вечер… но его не было на чердаке, когда упала кукла.
— Зловещее событие, — усмехнулся доктор. — Весьма зловещее!
— Вы, должно быть, очень мужественный человек, — очень серьезно произнесла Маделин, — если смеетесь над падением этого железного идола…
— Дорогая моя юная леди, я не мужественный человек. Кукла подняла такой ветер, что я чуть не простудился! Потом я начал, как святой Петр, изрыгать проклятия и ругательства. Затем я стал шутить. Черт возьми! Но тут я подумал об этой девушке в соседней комнате, у которой нет такой закалки, как у меня. И я смачно выругался.
Он занес над столом кулак, кажущийся в сумерках огромным. У всех создалось впечатление, что за шутками и легкомыслием доктора кроется опасная сила, которая может навалиться и прижать. Но он не опустил кулак. Он посмотрел на темнеющий сад и продолжил тихо курить.
— Тогда за что нам уцепиться, сэр? — спросил Пейдж. — Вы определили, кому мы сейчас можем доверять?
— Ему, — ответил Эллиот и взял из коробочки на столе сигарету. Он зажег ее, осторожно чиркнув спичкой. При свете огонька его лицо снова показалось всем вежливым и бесстрастным, но в нем появилось что-то, чего Пейдж не мог истолковать. — Мы скоро должны уезжать, — сказал инспектор. — Бертон отвезет нас в Паддок-Вуд, и мы с доктором Феллом сядем на десятичасовой поезд в город. У нас совещание с мистером Беллчестером в Скотленд-Ярде. У доктора Фелла есть идея.
— О том… что делать здесь? — нетерпеливо спросила Маделин.
— Да, — ответил доктор Фелл, продолжая некоторое время с сонным видом курить. — Я задавал себе один вопрос. Вероятно, будет лучше, если я вам сообщу кое-какие несерьезные тайные слухи. Например, что сегодняшнее дознание имело двоякую цель. Мы надеялись на вердикт «убийство» и надеялись, что кто-нибудь из свидетелей допустит оплошность. Мы добились вердикта «убийство», и кое-кто совершил грубую ошибку!
— Это когда вы выкрикнули «вот это да»?
— Я говорил «вот это да» много раз, — серьезно заметил доктор Фелл. — Про себя! За определенную цену мы с инспектором расскажем вам, почему мы оба сказали «вот это да». Я подчеркиваю — за определенную цену. В конце концов, вы должны сделать для нас то, что сделали для мистера Барроуза. Мы так же, как он, пообещаем вам хранить тайну. Минуту назад вы сказали, что он работает над теорией, над ее доказательством. Что за теория? И что он хочет доказать?
Маделин загасила сигарету. В полутьме, одетая в белое, она выглядела прохладной и чистой, ее нежная шея выглядывала из низкого декольте. Пейдж навсегда запомнил ее в этот момент: светлые волосы, уложенные кудряшками над ушами, и широкое лицо, в сумерках еще более мягкое и неземное. Она медленно закрыла глаза. В саду слабый ветерок шевелил лавровые деревья. К западу, над садом, низкое небо было желто-оранжевым, как хрупкое стекло; но над массивом Ханджинг-Чарт горела первая звезда. Комната, казалось, замерла, словно в ожидании. Маделин положила руки на стол и слегка отодвинулась.
— Не знаю, — сказала она. — Люди приходят и делятся со мной своими секретами. Они верят, что я умею хранить секреты — вероятно, я похожа на человека, который умеет хранить секреты. И я действительно умею. Теперь получается, что эти секреты из меня вытянули, и я чувствую, что, рассказывая сегодня все это, совершаю что-то неприличное.
— И?… — подбадривал ее доктор Фелл.
— Все равно, вы должны это знать. Вы действительно должны это знать. Нат Барроуз кое-кого подозревает в убийстве и надеется, что ему удастся это доказать.
— И кого же он подозревает?
— Он подозревает Кеннета Марри, — ответила Маделин.
Горящий кончик сигареты Эллиота остановился в воздухе. Он ударил по столу ладонью:
— Марри! Марри?
— В чем дело, мистер Эллиот? — спросила Маделин, вскидывая глаза. — Это вас удивляет?
Голос инспектора оставался бесстрастным:
— Марри последний человек, которого можно подозревать, исходя из здравого смысла, да и из всех законов детективного жанра. За ним все наблюдали. Даже если это оказалось лишь шуткой, он был человеком, которого все считали потенциальной жертвой. Барроуз, черт возьми, слишком умничает!… Простите, мисс Дейн, вырвалось! Нет и еще раз нет! Есть ли у Барроуза какие-нибудь основания так думать, кроме того, что он умен? У Марри же алиби величиной с дом!
— Я ничего не понимаю, — сказала Маделин, наморщив лоб, — потому что он мне ничего не объяснил. Но в том-то все и дело. Есть ли у Марри на самом деле алиби? Я только пересказываю слова Ната. Нат говорит, что если внимательно прочесть показания, то фактически за Марри следил только мистер Гор, стоявший у окон библиотеки.
Инспектор с доктором Феллом молча переглянулись.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Вы помните, на сегодняшнем дознании я упомянула о маленьком книжном шкафе, встроенном в стену библиотеки? О том самом, из которого можно попасть в сад, если знать место задвижки?
— Помню, — довольно мрачно произнес доктор Фелл. — Да! Марри сам сказал, что залез туда, чтобы заменить поддельный «Дактилограф» настоящим, чтобы это не заметили из окон. Я начинаю понимать.
— Да. Я рассказала об этом Нату, и он ужасно заинтересовался. Он велел обязательно упомянуть об этом, чтобы это попало в протокол. Если я вообще его понимаю, он считает, что вы сконцентрировали внимание не на том человеке. Он предполагает, что все это сфабрикованный заговор против бедного Джона. Он говорит, что, поскольку у Патрика Гора хорошо подвешен язык и у него имеется интересная информация, вы приняли его за лидера группы. Но Нат утверждает, что мистер Марри настоящий… ну, какое там ужасное слово употребляется в триллерах?
— Главарь?
— Вот-вот! Банды. Банды, состоящей из Гора, Уэлкина и Марри; Гор и Уэлкин — марионетки, у которых не хватает мужества на какое-либо настоящее преступление.
— Продолжайте, — с любопытством произнес доктор Фелл.
— Объясняя это, Нат был безумно возбужден. Он указывает на довольно странное поведение мистера Марри. Ну, конечно, я… я об этом не могла знать, потому что мало его видела. Он, кажется, немного изменился — прошло много лет; но ведь мы все, должно быть, изменились. Бедный Нат даже разработал теорию, как могла работать эта группа. Мистер Марри был связан с адвокатом сомнительной репутации, мистером Уэлкином. Мистер Уэлкин имел возможность сообщить ему через того предсказателя из своей клиентуры, что сэр Джон Фарнли страдает потерей памяти и душевной болезнью на почве… ну, вы знаете сами. Поэтому Марри, старый домашний учитель, решил использовать обманщика с поддельными документами. Через Уэлкина он нашел среди его клиентов подходящего кандидата — Гора. Марри в течение шести месяцев подробнейшим образом инструктировал его. Нат говорит, что именно поэтому речь и манера поведения Гора так похожи на речь и манеру поведения Марри. Нат сказал, что вы это заметили, доктор Фелл!
Доктор с любопытством взглянул на нее.
Он уперся локтями в стол, обхватил голову руками, и Пейдж не понимал, о чем он думает. В открытое окно струился очень теплый воздух, напоенный ароматами цветов, и все же доктор Фелл поежился.
— Продолжайте, пожалуйста, — снова подбодрил ее Эллиот.
— Предположение Ната о том, что случилось… ужасно, — ответила Маделин, снова закрыв глаза. — Бедного Джона, никому никогда не сделавшего ничего плохого, надо было убить, чтобы некому было бороться против их притязаний, да так, чтобы все считали, что он покончил с собой! Так большинство людей и считает.
— Да, — согласился Эллиот. — Большинство считает именно так.
— Уэлкину и Гору, безнравственным, трусливым людишкам, предстояло сыграть свои роли. Каждый, видите ли, должен был охранять свою часть дома. Уэлкин находился в столовой. Гор должен был наблюдать за окнами библиотеки по двум причинам — во-первых, чтобы клятвенно подтвердить алиби мистера Марри; во-вторых, чтобы помешать всем остальным смотреть в окно, пока мистер Марри был в библиотеке. Они подобрались к бедному Джону, как… ну, вы знаете! У него не было никаких шансов. Когда они узнали, что он в саду, мистер Марри бесшумно вышел из библиотеки. Он крупный, сильный человек. Он поймал Джона и убил его. Это деяние он оттягивал до последнего момента. То есть они надеялись, что Джон, может быть, сломается и признается, что потерял память и не уверен в том, что может считаться настоящим наследником. Тогда они, возможно, и оставили бы его в живых. Но он не признался. Поэтому они его убили. Но мистеру Марри надо было объяснить, почему он так неоправданно задержался со «сравнением отпечатков пальцев». Поэтому он придумал фокус с «Дактилографами»: сначала украл, а потом вернул один из них. И Нат говорит, — несколько задыхаясь, закончила она, глядя на доктора Фелла, — он говорит, что вы попались в эту ловушку, как и планировал Марри.
Инспектор Эллиот осторожно вынул сигарету изо рта.
— Вот как? А этот мистер Барроуз объясняет, как мистер Марри совершил убийство незамеченным на глазах у Ноулза и фактически на глазах у самого Барроуза?
Она помотала головой:
— Этого он мне не сказал. Или не хотел, или у него еще не сложилось на этот счет собственного мнения.
— У него еще не сложилось на этот счет собственного мнения, — глухим голосом повторил доктор Фелл. — Слегка замедлена мозговая деятельность. Немного опоздал с домашним заданием. Ах, моя старинная шляпа! Это ужасно!
Маделин уже дважды за сегодняшний день довела себя до учащенного сердцебиения. Казалось, на нее, находящуюся на высшей точке нервного напряжения, дохнул ветер из сада, принесший чувство предвкушения и ожидания.
— Что вы на это скажете? — спросила она.
Доктор Фелл подумал.
— В его умозаключениях есть слабые места. Очень слабые.
— Это не важно, — сказала Маделин, глядя прямо на него. — Мне кажется, я и сама в это не верю. Но я вам уже говорила, что хотела бы знать, что за намеки вы делали нам относительно случившегося?
Он с любопытством посмотрел на нее, словно спрашивая себя о чем-то.
— Вы все нам рассказали, мадам?
— Все, что я… я могу осмелиться сказать. Не спрашивайте меня больше. Пожалуйста.
— И все же, — возразил доктор Фелл, — рискуя показаться слишком настойчивым, я собираюсь задать вам еще один вопрос. Вы очень хорошо знали покойного Фарнли. Сейчас ситуация снова стала неясной психологически, но, если ответить на этот вопрос, мы подойдем к истине. Почему Фарнли беспокоился все двадцать пять лет? Почему его так тяготили и подавляли воспоминания? У большинства людей такое беспокойство через некоторое время прошло бы. А у него остался на душе ужасный шрам! Скажите, мучили ли его, например, воспоминания о преступлении или причиненном кому-то зле?
Она кивнула:
— Да, думаю, мучили. Он всегда казался мне похожим на старого пуританина, сошедшего со страниц старинных книг.
— Но он не помнил, с чем это связано?
— Нет… но его мучил образ согнутой петли.
Пейджа не на шутку взволновали эти слова. Ему почудился в них скрытый намек или зашифрованное сообщение.
— Что за согнутая петля? Или, если уж на то пошло, просто петля?
— Что-то из его бессознательного бреда?
— Н-нет, не думаю. Мне кажется, это другое. Похоже, он иногда в кошмарах видел петлю, дверную петлю — белую петлю. Когда он смотрел на нее, она изгибалась и почему-то выпадала и трескалась. Он говорил, что это его преследовало так же, как иногда во время болезни, при температуре под сорок, человек мучительно вспоминает рисунок обоев.
— Белая петля, — протянул доктор Фелл, посмотрев на Эллиота. — Это опровергает нашу теорию, приятель. А?
— Да, сэр.
Доктор громко чихнул, потом еще раз.
— Прекрасно. Теперь посмотрим, есть ли здесь какие-либо намеки на правду. Даю вам подсказки. Первая. Здесь с самого начала много говорили о том, что кого-то ударили или не ударили по голове тем, что было описано как «деревянный моряцкий молоток». Много толков вызывал этот поступок, но не молоток. Откуда у кого-то оказался этот предмет? Где его вообще достали? На современных судах моряки не очень-то пользуются подобными вещами. Мне на ум приходит только одно. Вы, вероятно, видели такие молотки, если пересекали Атлантику? На современных лайнерах они висят возле каждой из стальных дверей, расположенных через определенные интервалы в коридорах нижних палуб. Эти стальные двери находятся или, по крайней мере, должны находиться на уровне ватерлинии. В случае несчастья их можно задраить и образовать серию переборок во избежание полного затопления. А молоток у каждой двери — мрачное напоминание — предназначен для стюарда на случай паники или стихийного бегства пассажиров. «Титаник», если вы помните, славился своими переборками по ватерлинии.
— Ну так что же? — нетерпеливо спросил Пейдж, когда доктор замолчал.
— Это вам ни о чем не говорит?
— Нет.
— Вторая подсказка, — кивнул доктор Фелл. — Эта интересная кукла, Золотая Ведьма. Выясните, как приводили в действие куклу в семнадцатом веке, и вы разгадаете основную тайну этого дела!
— Но это не имеет никакого смысла! — вскричала Маделин. — По крайней мере, это никак не связано с тем, о чем я думала. Я полагала, ваша мысль работает совсем в другом направлении…
Инспектор Эллиот посмотрел на часы.
— Нам пора, сэр, — категорично заявил он, — если мы хотим успеть на поезд, а по дороге заглянуть в «Фарнли-Клоуз».
— Не уходите, — резко сказала Маделин. — Не уходите! Пожалуйста. Ты не уйдешь, правда, Брайан?
— Я думаю, нам следует узнать правду, мадам, — очень спокойно ответил ей доктор Фелл. — В чем дело?
— Мне страшно, — выдохнула Маделин. — Полагаю, именно поэтому я так много говорила.
Пейдж был в шоке: это была совсем новая Маделин.
Доктор Фелл положил сигару на блюдце своей кофейной чашки. Очень осторожно чиркнув спичкой, он подался вперед и зажег свечи на столе. Четыре золотых огонька закрутились и стройно поднялись в теплом неподвижном воздухе; они, словно бабочки, парили над свечами. Сад снова погрузился в сумерки. Глаза Маделин, сидящей в уютном, укромном домике на его краю, отражали свет свечи: они казались спокойными, но были широко распахнуты. Похоже, в них таился не только страх, но и ожидание.
Доктору, видимо, стало не по себе:
— Боюсь, мы не можем остаться, мисс Дейн! В городе нам надо свести кое-какие концы с концами, но завтра мы вернемся! Если бы Пейдж мог…
— Ты не оставишь меня, правда, Брайан? Прости, что я такая дура и беспокою тебя…
— Господи, конечно я тебя не оставлю! — взревел Пейдж, чувствуя неукротимую потребность защищать, которой никогда раньше не испытывал. — Пусть я стану причиной скандала, но до утра я не отпущу тебя и на расстояние вытянутой руки! Хотя бояться вообще-то нечего.
— Ты забыл, какое сегодня число?
— Число?
— Годовщина. Тридцать первое июля. Виктория Дейли умерла ровно год назад.
— А еще, — добавил доктор Фелл, с любопытством посмотрев на обоих, — сегодня канун Праздника урожая. Хороший шотландец вроде Эллиота объяснит вам, что это такое. Это ночь Великого шабаша, и силы преисподней возбуждены. Гмм. Да. Ладно. Я веселый зануда, а?
Пейдж был озадачен, он почти рассердился.
— Что?! — воскликнул он. — Зачем забивать головы людям всяким вздором? Маделин и так взвинчена… Она играла в чужие игры и утешила других людей, пока не вымоталась окончательно. Зачем, черт возьми, вы хотите напугать ее еще больше? Здесь нет никакой опасности. Если я поблизости кого-то увижу, то сверну его проклятую шею, а потом извинюсь перед полицией!
— Простите, — произнес доктор Фелл.
Некоторое время он устало и взволнованно смотрел на обоих с высоты своего огромного роста. Затем взял с кресла плащ, широкополую шляпу и трость с раздвоенной подпоркой.
— До свидания, сэр, — сказал Эллиот. — Если я хорошо запомнил эти места, мы можем подняться по этой тропинке слева от сада, пройти по лесу и спуститься к «Фарнли-Клоуз» по другой стороне? Правильно?
— Да.
— Ну… э… тогда до свидания. Спасибо за все, мисс Дейн, за очень приятный и познавательный вечер. Только… присматривайте за ней хорошенько, мистер Пейдж!
— Да. И берегитесь привидений в лесу! — крикнул Пейдж им вслед.
Он стоял у французского окна и наблюдал, как они спускаются к саду через лавровую рощу. Ночь была очень теплая, и из сада доносились густые, пьянящие запахи. На востоке на небосклоне тускло мерцали звезды, словно потревоженные теплыми волнами. Безотчетный гнев Пейджа становился все сильнее.
— Как старые бабы, — буркнул он. — Пытаются…
Повернувшись, он заметил мимолетную улыбку Маделин. Она снова была спокойна, но немного покраснела.
— Мне очень жаль, что я оказалась такой трусихой, Брайан, — кротко произнесла она. — Я знаю, что здесь мне не грозит никакая опасность. — Она встала. — Ничего, если я на некоторое время удалюсь? Я хочу подняться попудрить нос. Вернусь через секунду.
— Как старые бабы! Пытаются…
Оставшись один, он осторожно зажег сигарету. Через некоторое время он нашел в себе силы почти засмеяться над своим раздражением и почувствовал себя лучше. В сущности, вечер наедине с Маделин был самым приятным событием, о котором он только мог мечтать. Коричневый мотылек влетел в окно и плавно спикировал в пламя; Пейдж отмахнулся от второго, когда тот пролетел мимо его лица.
Маленькие огоньки свечей действовали успокаивающе и приятно; но света было недостаточно. Он подошел к электрическому выключателю. Приглушенный свет настенных ламп подчеркнул изящество комнаты и очарование ситцевых занавесок. Странно, подумал он, насколько назойливым может быть тиканье часов. В комнате было двое часов; они не соперничали друг с другом, но каждые из них дополняли болтовню других и издавали какой-то шелест. Движение крошечного маятника на одних притягивало взгляд.
Он вернулся к столу и налил себе чуть теплого кофе. Шум его собственных шагов, стук чашки о блюдце, звонкий удар фарфорового кофейника о край чашки были такими же отчетливыми, как тиканье часов. Он впервые осознал пустоту в полном смысле слова. Мысли его шли дальше. «Эта комната абсолютно пуста… я один… ну и что?»
Пустота комнаты подчеркивалась тусклым светом. Только одного он не допускал в свои мысли, хотя днем кое о чем догадался и подтвердил свою догадку, заглянув в книгу из своей библиотеки. Там было нечто ободряющее — для Маделин, разумеется. Этот дом, хоть и очень аккуратный, все-таки был слишком удален от других. Вокруг него на полмили простиралась стена темноты.
Маделин что-то долго пудрила нос. Еще один мотылек зигзагом влетел в открытое окно и хлопнулся на стол. Занавески и огоньки свечей слегка заколыхались. Лучше закрыть окна. Он прошел по мягко освещенной пустой комнате, остановился перед французским окном, посмотрел в сад и застыл.
В саду, в темноте, как раз за тонкой полоской света, падавшего из окна, сидела кукла из «Фарнли-Клоуз»!
Глава 17
— То, что, возможно, этот иск по поводу состояния сфабрикован самим Уэлкином! Уэлкином — стряпчим, обслуживающим плутов и шарлатанов. Уэлкином, который выбирает довольно подозрительных клиентов и, может быть, выбрал Гора, как выбрал Аримана, мадам Дюкен и всех остальных. Когда мы впервые встретились с Гором, я сказал, что он мне напоминает кого-то вроде балаганщика. Уэлкин заявил, что видел призрака в саду во время убийства. Уэлкин во время убийства находился в каких-то пятнадцати футах от жертвы, и разделяло их только стекло. Уэлкин…
— Но ты же, Брайан, не подозреваешь мистера Уэлкина в убийстве?
— А почему бы нет? Доктор Фелл говорил…
— Я говорил, — вмешался доктор, смяв сигару, — что он был самой интересной фигурой в группе.
— Обычно это одно и то же, — грустно произнес Пейдж. — А ты что думаешь, Маделин, кто настоящий наследник? Ты вчера сказала мне, что считаешь Фарнли обманщиком. Правда?
— Да, сказала. Но я не понимаю, как можно его не пожалеть? Он не хотел быть обманщиком, неужели вы не видите? Он хотел лишь знать, кто он такой. Что же касается мистера Уэлкина, то он не мог быть убийцей. Он единственный из нас не был на чердаке, когда… конечно, ужасно говорить об этом после обеда и в такой чудесный вечер… но его не было на чердаке, когда упала кукла.
— Зловещее событие, — усмехнулся доктор. — Весьма зловещее!
— Вы, должно быть, очень мужественный человек, — очень серьезно произнесла Маделин, — если смеетесь над падением этого железного идола…
— Дорогая моя юная леди, я не мужественный человек. Кукла подняла такой ветер, что я чуть не простудился! Потом я начал, как святой Петр, изрыгать проклятия и ругательства. Затем я стал шутить. Черт возьми! Но тут я подумал об этой девушке в соседней комнате, у которой нет такой закалки, как у меня. И я смачно выругался.
Он занес над столом кулак, кажущийся в сумерках огромным. У всех создалось впечатление, что за шутками и легкомыслием доктора кроется опасная сила, которая может навалиться и прижать. Но он не опустил кулак. Он посмотрел на темнеющий сад и продолжил тихо курить.
— Тогда за что нам уцепиться, сэр? — спросил Пейдж. — Вы определили, кому мы сейчас можем доверять?
— Ему, — ответил Эллиот и взял из коробочки на столе сигарету. Он зажег ее, осторожно чиркнув спичкой. При свете огонька его лицо снова показалось всем вежливым и бесстрастным, но в нем появилось что-то, чего Пейдж не мог истолковать. — Мы скоро должны уезжать, — сказал инспектор. — Бертон отвезет нас в Паддок-Вуд, и мы с доктором Феллом сядем на десятичасовой поезд в город. У нас совещание с мистером Беллчестером в Скотленд-Ярде. У доктора Фелла есть идея.
— О том… что делать здесь? — нетерпеливо спросила Маделин.
— Да, — ответил доктор Фелл, продолжая некоторое время с сонным видом курить. — Я задавал себе один вопрос. Вероятно, будет лучше, если я вам сообщу кое-какие несерьезные тайные слухи. Например, что сегодняшнее дознание имело двоякую цель. Мы надеялись на вердикт «убийство» и надеялись, что кто-нибудь из свидетелей допустит оплошность. Мы добились вердикта «убийство», и кое-кто совершил грубую ошибку!
— Это когда вы выкрикнули «вот это да»?
— Я говорил «вот это да» много раз, — серьезно заметил доктор Фелл. — Про себя! За определенную цену мы с инспектором расскажем вам, почему мы оба сказали «вот это да». Я подчеркиваю — за определенную цену. В конце концов, вы должны сделать для нас то, что сделали для мистера Барроуза. Мы так же, как он, пообещаем вам хранить тайну. Минуту назад вы сказали, что он работает над теорией, над ее доказательством. Что за теория? И что он хочет доказать?
Маделин загасила сигарету. В полутьме, одетая в белое, она выглядела прохладной и чистой, ее нежная шея выглядывала из низкого декольте. Пейдж навсегда запомнил ее в этот момент: светлые волосы, уложенные кудряшками над ушами, и широкое лицо, в сумерках еще более мягкое и неземное. Она медленно закрыла глаза. В саду слабый ветерок шевелил лавровые деревья. К западу, над садом, низкое небо было желто-оранжевым, как хрупкое стекло; но над массивом Ханджинг-Чарт горела первая звезда. Комната, казалось, замерла, словно в ожидании. Маделин положила руки на стол и слегка отодвинулась.
— Не знаю, — сказала она. — Люди приходят и делятся со мной своими секретами. Они верят, что я умею хранить секреты — вероятно, я похожа на человека, который умеет хранить секреты. И я действительно умею. Теперь получается, что эти секреты из меня вытянули, и я чувствую, что, рассказывая сегодня все это, совершаю что-то неприличное.
— И?… — подбадривал ее доктор Фелл.
— Все равно, вы должны это знать. Вы действительно должны это знать. Нат Барроуз кое-кого подозревает в убийстве и надеется, что ему удастся это доказать.
— И кого же он подозревает?
— Он подозревает Кеннета Марри, — ответила Маделин.
Горящий кончик сигареты Эллиота остановился в воздухе. Он ударил по столу ладонью:
— Марри! Марри?
— В чем дело, мистер Эллиот? — спросила Маделин, вскидывая глаза. — Это вас удивляет?
Голос инспектора оставался бесстрастным:
— Марри последний человек, которого можно подозревать, исходя из здравого смысла, да и из всех законов детективного жанра. За ним все наблюдали. Даже если это оказалось лишь шуткой, он был человеком, которого все считали потенциальной жертвой. Барроуз, черт возьми, слишком умничает!… Простите, мисс Дейн, вырвалось! Нет и еще раз нет! Есть ли у Барроуза какие-нибудь основания так думать, кроме того, что он умен? У Марри же алиби величиной с дом!
— Я ничего не понимаю, — сказала Маделин, наморщив лоб, — потому что он мне ничего не объяснил. Но в том-то все и дело. Есть ли у Марри на самом деле алиби? Я только пересказываю слова Ната. Нат говорит, что если внимательно прочесть показания, то фактически за Марри следил только мистер Гор, стоявший у окон библиотеки.
Инспектор с доктором Феллом молча переглянулись.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Вы помните, на сегодняшнем дознании я упомянула о маленьком книжном шкафе, встроенном в стену библиотеки? О том самом, из которого можно попасть в сад, если знать место задвижки?
— Помню, — довольно мрачно произнес доктор Фелл. — Да! Марри сам сказал, что залез туда, чтобы заменить поддельный «Дактилограф» настоящим, чтобы это не заметили из окон. Я начинаю понимать.
— Да. Я рассказала об этом Нату, и он ужасно заинтересовался. Он велел обязательно упомянуть об этом, чтобы это попало в протокол. Если я вообще его понимаю, он считает, что вы сконцентрировали внимание не на том человеке. Он предполагает, что все это сфабрикованный заговор против бедного Джона. Он говорит, что, поскольку у Патрика Гора хорошо подвешен язык и у него имеется интересная информация, вы приняли его за лидера группы. Но Нат утверждает, что мистер Марри настоящий… ну, какое там ужасное слово употребляется в триллерах?
— Главарь?
— Вот-вот! Банды. Банды, состоящей из Гора, Уэлкина и Марри; Гор и Уэлкин — марионетки, у которых не хватает мужества на какое-либо настоящее преступление.
— Продолжайте, — с любопытством произнес доктор Фелл.
— Объясняя это, Нат был безумно возбужден. Он указывает на довольно странное поведение мистера Марри. Ну, конечно, я… я об этом не могла знать, потому что мало его видела. Он, кажется, немного изменился — прошло много лет; но ведь мы все, должно быть, изменились. Бедный Нат даже разработал теорию, как могла работать эта группа. Мистер Марри был связан с адвокатом сомнительной репутации, мистером Уэлкином. Мистер Уэлкин имел возможность сообщить ему через того предсказателя из своей клиентуры, что сэр Джон Фарнли страдает потерей памяти и душевной болезнью на почве… ну, вы знаете сами. Поэтому Марри, старый домашний учитель, решил использовать обманщика с поддельными документами. Через Уэлкина он нашел среди его клиентов подходящего кандидата — Гора. Марри в течение шести месяцев подробнейшим образом инструктировал его. Нат говорит, что именно поэтому речь и манера поведения Гора так похожи на речь и манеру поведения Марри. Нат сказал, что вы это заметили, доктор Фелл!
Доктор с любопытством взглянул на нее.
Он уперся локтями в стол, обхватил голову руками, и Пейдж не понимал, о чем он думает. В открытое окно струился очень теплый воздух, напоенный ароматами цветов, и все же доктор Фелл поежился.
— Продолжайте, пожалуйста, — снова подбодрил ее Эллиот.
— Предположение Ната о том, что случилось… ужасно, — ответила Маделин, снова закрыв глаза. — Бедного Джона, никому никогда не сделавшего ничего плохого, надо было убить, чтобы некому было бороться против их притязаний, да так, чтобы все считали, что он покончил с собой! Так большинство людей и считает.
— Да, — согласился Эллиот. — Большинство считает именно так.
— Уэлкину и Гору, безнравственным, трусливым людишкам, предстояло сыграть свои роли. Каждый, видите ли, должен был охранять свою часть дома. Уэлкин находился в столовой. Гор должен был наблюдать за окнами библиотеки по двум причинам — во-первых, чтобы клятвенно подтвердить алиби мистера Марри; во-вторых, чтобы помешать всем остальным смотреть в окно, пока мистер Марри был в библиотеке. Они подобрались к бедному Джону, как… ну, вы знаете! У него не было никаких шансов. Когда они узнали, что он в саду, мистер Марри бесшумно вышел из библиотеки. Он крупный, сильный человек. Он поймал Джона и убил его. Это деяние он оттягивал до последнего момента. То есть они надеялись, что Джон, может быть, сломается и признается, что потерял память и не уверен в том, что может считаться настоящим наследником. Тогда они, возможно, и оставили бы его в живых. Но он не признался. Поэтому они его убили. Но мистеру Марри надо было объяснить, почему он так неоправданно задержался со «сравнением отпечатков пальцев». Поэтому он придумал фокус с «Дактилографами»: сначала украл, а потом вернул один из них. И Нат говорит, — несколько задыхаясь, закончила она, глядя на доктора Фелла, — он говорит, что вы попались в эту ловушку, как и планировал Марри.
Инспектор Эллиот осторожно вынул сигарету изо рта.
— Вот как? А этот мистер Барроуз объясняет, как мистер Марри совершил убийство незамеченным на глазах у Ноулза и фактически на глазах у самого Барроуза?
Она помотала головой:
— Этого он мне не сказал. Или не хотел, или у него еще не сложилось на этот счет собственного мнения.
— У него еще не сложилось на этот счет собственного мнения, — глухим голосом повторил доктор Фелл. — Слегка замедлена мозговая деятельность. Немного опоздал с домашним заданием. Ах, моя старинная шляпа! Это ужасно!
Маделин уже дважды за сегодняшний день довела себя до учащенного сердцебиения. Казалось, на нее, находящуюся на высшей точке нервного напряжения, дохнул ветер из сада, принесший чувство предвкушения и ожидания.
— Что вы на это скажете? — спросила она.
Доктор Фелл подумал.
— В его умозаключениях есть слабые места. Очень слабые.
— Это не важно, — сказала Маделин, глядя прямо на него. — Мне кажется, я и сама в это не верю. Но я вам уже говорила, что хотела бы знать, что за намеки вы делали нам относительно случившегося?
Он с любопытством посмотрел на нее, словно спрашивая себя о чем-то.
— Вы все нам рассказали, мадам?
— Все, что я… я могу осмелиться сказать. Не спрашивайте меня больше. Пожалуйста.
— И все же, — возразил доктор Фелл, — рискуя показаться слишком настойчивым, я собираюсь задать вам еще один вопрос. Вы очень хорошо знали покойного Фарнли. Сейчас ситуация снова стала неясной психологически, но, если ответить на этот вопрос, мы подойдем к истине. Почему Фарнли беспокоился все двадцать пять лет? Почему его так тяготили и подавляли воспоминания? У большинства людей такое беспокойство через некоторое время прошло бы. А у него остался на душе ужасный шрам! Скажите, мучили ли его, например, воспоминания о преступлении или причиненном кому-то зле?
Она кивнула:
— Да, думаю, мучили. Он всегда казался мне похожим на старого пуританина, сошедшего со страниц старинных книг.
— Но он не помнил, с чем это связано?
— Нет… но его мучил образ согнутой петли.
Пейджа не на шутку взволновали эти слова. Ему почудился в них скрытый намек или зашифрованное сообщение.
— Что за согнутая петля? Или, если уж на то пошло, просто петля?
— Что-то из его бессознательного бреда?
— Н-нет, не думаю. Мне кажется, это другое. Похоже, он иногда в кошмарах видел петлю, дверную петлю — белую петлю. Когда он смотрел на нее, она изгибалась и почему-то выпадала и трескалась. Он говорил, что это его преследовало так же, как иногда во время болезни, при температуре под сорок, человек мучительно вспоминает рисунок обоев.
— Белая петля, — протянул доктор Фелл, посмотрев на Эллиота. — Это опровергает нашу теорию, приятель. А?
— Да, сэр.
Доктор громко чихнул, потом еще раз.
— Прекрасно. Теперь посмотрим, есть ли здесь какие-либо намеки на правду. Даю вам подсказки. Первая. Здесь с самого начала много говорили о том, что кого-то ударили или не ударили по голове тем, что было описано как «деревянный моряцкий молоток». Много толков вызывал этот поступок, но не молоток. Откуда у кого-то оказался этот предмет? Где его вообще достали? На современных судах моряки не очень-то пользуются подобными вещами. Мне на ум приходит только одно. Вы, вероятно, видели такие молотки, если пересекали Атлантику? На современных лайнерах они висят возле каждой из стальных дверей, расположенных через определенные интервалы в коридорах нижних палуб. Эти стальные двери находятся или, по крайней мере, должны находиться на уровне ватерлинии. В случае несчастья их можно задраить и образовать серию переборок во избежание полного затопления. А молоток у каждой двери — мрачное напоминание — предназначен для стюарда на случай паники или стихийного бегства пассажиров. «Титаник», если вы помните, славился своими переборками по ватерлинии.
— Ну так что же? — нетерпеливо спросил Пейдж, когда доктор замолчал.
— Это вам ни о чем не говорит?
— Нет.
— Вторая подсказка, — кивнул доктор Фелл. — Эта интересная кукла, Золотая Ведьма. Выясните, как приводили в действие куклу в семнадцатом веке, и вы разгадаете основную тайну этого дела!
— Но это не имеет никакого смысла! — вскричала Маделин. — По крайней мере, это никак не связано с тем, о чем я думала. Я полагала, ваша мысль работает совсем в другом направлении…
Инспектор Эллиот посмотрел на часы.
— Нам пора, сэр, — категорично заявил он, — если мы хотим успеть на поезд, а по дороге заглянуть в «Фарнли-Клоуз».
— Не уходите, — резко сказала Маделин. — Не уходите! Пожалуйста. Ты не уйдешь, правда, Брайан?
— Я думаю, нам следует узнать правду, мадам, — очень спокойно ответил ей доктор Фелл. — В чем дело?
— Мне страшно, — выдохнула Маделин. — Полагаю, именно поэтому я так много говорила.
Пейдж был в шоке: это была совсем новая Маделин.
Доктор Фелл положил сигару на блюдце своей кофейной чашки. Очень осторожно чиркнув спичкой, он подался вперед и зажег свечи на столе. Четыре золотых огонька закрутились и стройно поднялись в теплом неподвижном воздухе; они, словно бабочки, парили над свечами. Сад снова погрузился в сумерки. Глаза Маделин, сидящей в уютном, укромном домике на его краю, отражали свет свечи: они казались спокойными, но были широко распахнуты. Похоже, в них таился не только страх, но и ожидание.
Доктору, видимо, стало не по себе:
— Боюсь, мы не можем остаться, мисс Дейн! В городе нам надо свести кое-какие концы с концами, но завтра мы вернемся! Если бы Пейдж мог…
— Ты не оставишь меня, правда, Брайан? Прости, что я такая дура и беспокою тебя…
— Господи, конечно я тебя не оставлю! — взревел Пейдж, чувствуя неукротимую потребность защищать, которой никогда раньше не испытывал. — Пусть я стану причиной скандала, но до утра я не отпущу тебя и на расстояние вытянутой руки! Хотя бояться вообще-то нечего.
— Ты забыл, какое сегодня число?
— Число?
— Годовщина. Тридцать первое июля. Виктория Дейли умерла ровно год назад.
— А еще, — добавил доктор Фелл, с любопытством посмотрев на обоих, — сегодня канун Праздника урожая. Хороший шотландец вроде Эллиота объяснит вам, что это такое. Это ночь Великого шабаша, и силы преисподней возбуждены. Гмм. Да. Ладно. Я веселый зануда, а?
Пейдж был озадачен, он почти рассердился.
— Что?! — воскликнул он. — Зачем забивать головы людям всяким вздором? Маделин и так взвинчена… Она играла в чужие игры и утешила других людей, пока не вымоталась окончательно. Зачем, черт возьми, вы хотите напугать ее еще больше? Здесь нет никакой опасности. Если я поблизости кого-то увижу, то сверну его проклятую шею, а потом извинюсь перед полицией!
— Простите, — произнес доктор Фелл.
Некоторое время он устало и взволнованно смотрел на обоих с высоты своего огромного роста. Затем взял с кресла плащ, широкополую шляпу и трость с раздвоенной подпоркой.
— До свидания, сэр, — сказал Эллиот. — Если я хорошо запомнил эти места, мы можем подняться по этой тропинке слева от сада, пройти по лесу и спуститься к «Фарнли-Клоуз» по другой стороне? Правильно?
— Да.
— Ну… э… тогда до свидания. Спасибо за все, мисс Дейн, за очень приятный и познавательный вечер. Только… присматривайте за ней хорошенько, мистер Пейдж!
— Да. И берегитесь привидений в лесу! — крикнул Пейдж им вслед.
Он стоял у французского окна и наблюдал, как они спускаются к саду через лавровую рощу. Ночь была очень теплая, и из сада доносились густые, пьянящие запахи. На востоке на небосклоне тускло мерцали звезды, словно потревоженные теплыми волнами. Безотчетный гнев Пейджа становился все сильнее.
— Как старые бабы, — буркнул он. — Пытаются…
Повернувшись, он заметил мимолетную улыбку Маделин. Она снова была спокойна, но немного покраснела.
— Мне очень жаль, что я оказалась такой трусихой, Брайан, — кротко произнесла она. — Я знаю, что здесь мне не грозит никакая опасность. — Она встала. — Ничего, если я на некоторое время удалюсь? Я хочу подняться попудрить нос. Вернусь через секунду.
— Как старые бабы! Пытаются…
Оставшись один, он осторожно зажег сигарету. Через некоторое время он нашел в себе силы почти засмеяться над своим раздражением и почувствовал себя лучше. В сущности, вечер наедине с Маделин был самым приятным событием, о котором он только мог мечтать. Коричневый мотылек влетел в окно и плавно спикировал в пламя; Пейдж отмахнулся от второго, когда тот пролетел мимо его лица.
Маленькие огоньки свечей действовали успокаивающе и приятно; но света было недостаточно. Он подошел к электрическому выключателю. Приглушенный свет настенных ламп подчеркнул изящество комнаты и очарование ситцевых занавесок. Странно, подумал он, насколько назойливым может быть тиканье часов. В комнате было двое часов; они не соперничали друг с другом, но каждые из них дополняли болтовню других и издавали какой-то шелест. Движение крошечного маятника на одних притягивало взгляд.
Он вернулся к столу и налил себе чуть теплого кофе. Шум его собственных шагов, стук чашки о блюдце, звонкий удар фарфорового кофейника о край чашки были такими же отчетливыми, как тиканье часов. Он впервые осознал пустоту в полном смысле слова. Мысли его шли дальше. «Эта комната абсолютно пуста… я один… ну и что?»
Пустота комнаты подчеркивалась тусклым светом. Только одного он не допускал в свои мысли, хотя днем кое о чем догадался и подтвердил свою догадку, заглянув в книгу из своей библиотеки. Там было нечто ободряющее — для Маделин, разумеется. Этот дом, хоть и очень аккуратный, все-таки был слишком удален от других. Вокруг него на полмили простиралась стена темноты.
Маделин что-то долго пудрила нос. Еще один мотылек зигзагом влетел в открытое окно и хлопнулся на стол. Занавески и огоньки свечей слегка заколыхались. Лучше закрыть окна. Он прошел по мягко освещенной пустой комнате, остановился перед французским окном, посмотрел в сад и застыл.
В саду, в темноте, как раз за тонкой полоской света, падавшего из окна, сидела кукла из «Фарнли-Клоуз»!
Глава 17
Секунд восемь он стоял, глядя на нее, — стоял так же неподвижно, как сама кукла.
Из окон падал бледно-желтый свет. Он простирался по траве футов на десять-двенадцать и освещал некогда окрашенное основание фигуры. На ее восковом лице зияли еще более глубокие трещины; после падения она накренилась немного в сторону, и половина ее механизма вывалилась. Кто-то потрудился исправить это, забив в образовавшееся отверстие пришедшую в негодность накидку. Старая, исковерканная и полуслепая, она злобно смотрела на него из гущи лавровых деревьев своим единственным глазом.
Ему потребовалось усилие, чтобы сделать то, что он сделал. Он медленно направился к ней, чувствуя, что ноги с трудом несут его от освещенных окон. Что ж, это необходимо. Она была одна, или так ему казалось. Он заметил, что ее колеса починены. Но почва так запеклась от долгой июльской засухи, что на ней почти не осталось следов. Неподалеку, слева, проходила усыпанная гравием дорожка, на которой тоже не осталось никаких следов.
Услышав, что Маделин спускается по лестнице, Пейдж быстро вернулся в дом.
Он осторожно закрыл все французские окна. Затем взял тяжелый дубовый стол и подвинул его на середину комнаты, уронив при этом один из подсвечников. Маделин, появившись в дверях, заметила, как он поправляет подсвечник на столе.
— Мотыльков поналетело! — объяснил он.
— Но не будет ли слишком душно? Может быть, лучше…
— Я сам! — Он примерно на фут приоткрыл среднее окно.
— Брайан! Что-то случилось, да?
Он снова ясно услышал тиканье часов. Но сейчас рядом с ним была Маделин, нуждающаяся в защите! Она не казалась напуганной или слабой. Ее аура — другого слова не подберешь — заполняла комнату.
Пейдж ответил:
— Господи, нет! Разумеется, ничего не случилось! Просто досаждают мотыльки, вот и все. Поэтому я и закрыл окно.
— Может быть, пройдем в другую комнату?
Лучше не выпускать ситуацию из-под контроля, а то она зайдет неизвестно куда.
— Нет, останемся здесь и выкурим еще по сигаретке.
— Ладно. А может быть, еще чашечку кофе?
— Не беспокойся.
— Какое беспокойство! Он уже стоит на плите.
Она улыбнулась вымученной улыбкой человека, находящегося на грани нервного срыва, и вышла в кухню. Пока она отсутствовала, он не смотрел в окно. Ему показалось, что Маделин слишком долго возится в кухне, и он был уже готов отправиться за нею, когда она вошла в дверь, неся горячий кофейник. Очень спокойным тоном она произнесла:
— Знаешь, Брайан, что-то происходит. Задняя дверь открыта. Я помню, что она была заперта, Мария всегда ее закрывает, когда уходит домой.
— Значит, Мария забыла.
— Возможно. Как скажешь. Ах, я сумасшедшая! Я это знаю! Давай поговорим о чем-нибудь веселом.
Она, казалось, опомнилась и разразилась виноватым, натужным смехом, но лицо ее повеселело. В углу комнаты стоял радиоприемник, скромный, как сама Маделин. Она включила его. Через две секунды прогрева в комнату ворвались оглушительные звуки музыки.
Маделин уменьшила громкость, но стремительная танцевальная мелодия заполнила комнату, как шум прибоя. Звучала бесхитростная песенка с совершенно невразумительным текстом. Маделин некоторое время слушала, потом вернулась к столу, села и разлила кофе. Они сидели совсем рядом друг к другу, так близко, что он мог коснуться ее руки. Он находился спиной к окну. Пейдж все время ощущал, что за ним кто-то стоит. Ему вдруг стало интересно, что бы он почувствовал, если бы уродливое лицо куклы уткнулось в стекло.
И все же он начинал нервничать, хотя голова его напряженно работала. Ему казалось, что он очнулся это сна и впервые за эти дни мыслит рационально: как будто оковы пали и мозг работал свободно.
Итак, какие же факты из истории этой куклы ему известны? Это груда железа, колес и воска. Она не более опасна, чем кухонный чайник. Ее досконально осмотрели, изучили. В этом странном деле ее единственная роль — приводить людей в ужас, и на это ее направила жестокая человеческая рука.
Она не пробиралась сама по тропинке из «Фарнли-Клоуз», как злобная старуха в кресле на колесах. Ее привезли сюда, чтобы вселить в кого-то ужас; это хитрый ход, придуманный каким-то негодяем. Пейджу казалось, что эта кукла прекрасно вписывается в загадку, возникшую вокруг этого дела, и он должен был ее решить.
— Да, — произнесла Маделин, словно угадывая его мысли. — Поговорим об этом. Так правда будет лучше.
— О чем?
— Обо всем этом, — пояснила Маделин, сжимая руки. — Я… я, может быть, знаю об этом немного больше, чем ты думаешь.
Она вдруг поплыла у него перед глазами. Маделин положила ладони на стол, словно собиралась оттолкнуться. Чуть заметная испуганная улыбка коснулась ее глаз и рта. Но она была спокойна, почти кокетлива, и никогда не была более убедительна.
— Интересно, знаешь ли ты, — спросил он, — о чем я подумал?
Из окон падал бледно-желтый свет. Он простирался по траве футов на десять-двенадцать и освещал некогда окрашенное основание фигуры. На ее восковом лице зияли еще более глубокие трещины; после падения она накренилась немного в сторону, и половина ее механизма вывалилась. Кто-то потрудился исправить это, забив в образовавшееся отверстие пришедшую в негодность накидку. Старая, исковерканная и полуслепая, она злобно смотрела на него из гущи лавровых деревьев своим единственным глазом.
Ему потребовалось усилие, чтобы сделать то, что он сделал. Он медленно направился к ней, чувствуя, что ноги с трудом несут его от освещенных окон. Что ж, это необходимо. Она была одна, или так ему казалось. Он заметил, что ее колеса починены. Но почва так запеклась от долгой июльской засухи, что на ней почти не осталось следов. Неподалеку, слева, проходила усыпанная гравием дорожка, на которой тоже не осталось никаких следов.
Услышав, что Маделин спускается по лестнице, Пейдж быстро вернулся в дом.
Он осторожно закрыл все французские окна. Затем взял тяжелый дубовый стол и подвинул его на середину комнаты, уронив при этом один из подсвечников. Маделин, появившись в дверях, заметила, как он поправляет подсвечник на столе.
— Мотыльков поналетело! — объяснил он.
— Но не будет ли слишком душно? Может быть, лучше…
— Я сам! — Он примерно на фут приоткрыл среднее окно.
— Брайан! Что-то случилось, да?
Он снова ясно услышал тиканье часов. Но сейчас рядом с ним была Маделин, нуждающаяся в защите! Она не казалась напуганной или слабой. Ее аура — другого слова не подберешь — заполняла комнату.
Пейдж ответил:
— Господи, нет! Разумеется, ничего не случилось! Просто досаждают мотыльки, вот и все. Поэтому я и закрыл окно.
— Может быть, пройдем в другую комнату?
Лучше не выпускать ситуацию из-под контроля, а то она зайдет неизвестно куда.
— Нет, останемся здесь и выкурим еще по сигаретке.
— Ладно. А может быть, еще чашечку кофе?
— Не беспокойся.
— Какое беспокойство! Он уже стоит на плите.
Она улыбнулась вымученной улыбкой человека, находящегося на грани нервного срыва, и вышла в кухню. Пока она отсутствовала, он не смотрел в окно. Ему показалось, что Маделин слишком долго возится в кухне, и он был уже готов отправиться за нею, когда она вошла в дверь, неся горячий кофейник. Очень спокойным тоном она произнесла:
— Знаешь, Брайан, что-то происходит. Задняя дверь открыта. Я помню, что она была заперта, Мария всегда ее закрывает, когда уходит домой.
— Значит, Мария забыла.
— Возможно. Как скажешь. Ах, я сумасшедшая! Я это знаю! Давай поговорим о чем-нибудь веселом.
Она, казалось, опомнилась и разразилась виноватым, натужным смехом, но лицо ее повеселело. В углу комнаты стоял радиоприемник, скромный, как сама Маделин. Она включила его. Через две секунды прогрева в комнату ворвались оглушительные звуки музыки.
Маделин уменьшила громкость, но стремительная танцевальная мелодия заполнила комнату, как шум прибоя. Звучала бесхитростная песенка с совершенно невразумительным текстом. Маделин некоторое время слушала, потом вернулась к столу, села и разлила кофе. Они сидели совсем рядом друг к другу, так близко, что он мог коснуться ее руки. Он находился спиной к окну. Пейдж все время ощущал, что за ним кто-то стоит. Ему вдруг стало интересно, что бы он почувствовал, если бы уродливое лицо куклы уткнулось в стекло.
И все же он начинал нервничать, хотя голова его напряженно работала. Ему казалось, что он очнулся это сна и впервые за эти дни мыслит рационально: как будто оковы пали и мозг работал свободно.
Итак, какие же факты из истории этой куклы ему известны? Это груда железа, колес и воска. Она не более опасна, чем кухонный чайник. Ее досконально осмотрели, изучили. В этом странном деле ее единственная роль — приводить людей в ужас, и на это ее направила жестокая человеческая рука.
Она не пробиралась сама по тропинке из «Фарнли-Клоуз», как злобная старуха в кресле на колесах. Ее привезли сюда, чтобы вселить в кого-то ужас; это хитрый ход, придуманный каким-то негодяем. Пейджу казалось, что эта кукла прекрасно вписывается в загадку, возникшую вокруг этого дела, и он должен был ее решить.
— Да, — произнесла Маделин, словно угадывая его мысли. — Поговорим об этом. Так правда будет лучше.
— О чем?
— Обо всем этом, — пояснила Маделин, сжимая руки. — Я… я, может быть, знаю об этом немного больше, чем ты думаешь.
Она вдруг поплыла у него перед глазами. Маделин положила ладони на стол, словно собиралась оттолкнуться. Чуть заметная испуганная улыбка коснулась ее глаз и рта. Но она была спокойна, почти кокетлива, и никогда не была более убедительна.
— Интересно, знаешь ли ты, — спросил он, — о чем я подумал?