Пейдж отдал ему фонарь и отступил в сторону. Истец присел на корточки. Наступило долгое молчание, изредка прерываемое невнятным бормотанием. Наконец он встал и медленно подошел к Пейджу, по пути нервно поигрывая выключателем фонарика.
— Друг мой, — отрешенным голосом произнес он, — это не так.
— Что не так?
— Мне очень неприятно говорить это, но я готов поклясться, что этот человек не покончил с собой!
(Примем во внимание гипнотизм его голоса, интуицию и атмосферу сумрачного сада.)
— Почему?
— А вы посмотрели на него внимательно? Тогда подойдите и посмотрите. Разве человек может перерезать себе горло три раза подряд, каждый раз вскрывая яремную вену, ведь после первого разреза он должен уже умереть? Может ли он это сделать? Не знаю… я в этом сомневаюсь. Вспомните, я начинал свою карьеру в цирке. Я никогда не видел ничего подобного… Разве что в случае, когда Барни Пул, лучший дрессировщик запада Миссисипи, не был убит леопардом.
Ночной бриз, блуждавший по лабиринту сада, шевелил розы.
— Где, хотел бы я знать, находится орудие убийства? — продолжал он, играя лучом фонаря по застланной туманом воде. — Вероятно, здесь, в пруду, но я не думаю, что нам следует лезть за ним. Мы в таких делах гораздо больше нуждаемся в полиции, чем нам кажется. Ситуация меняется, и… это меня тревожит, — вздохнул истец, словно делая уступку. — Зачем убивать обманщика?
— Или настоящего наследника, если уж на то пошло, — сказал Пейдж.
Тут у Пейджа возникло ощущение, будто истец пронзительно смотрит на него.
— Вы все еще считаете…
Их прервал звук шагов. От дома кто-то шел к ним. Истец направил луч света на Уэлкина, адвоката, который, насколько помнил Пейдж, ел в столовой сандвичи с рыбным паштетом. Уэлкин, явно очень напуганный, сжимал под жилетом белый листок, словно собирался произносить речь. Затем он передумал.
— Вам лучше вернуться в дом, господа, — сказал он. — Мистер Марри хотел бы вас видеть. Надеюсь, — он зловеще подчеркнул это слово и сурово посмотрел на истца, — надеюсь, никто из вас, господа, не был в доме с тех пор, как это произошло?
Патрик Гор быстро повернулся:
— Не говорите мне, что произошло что-то еще!
— Произошло! — раздраженно произнес Уэлкин. — Похоже, кто-то воспользовался суматохой. В отсутствие мистера Марри кто-то вошел в библиотеку и украл «Дактилограф», в котором было наше единственное доказательство!
Часть вторая
Глава 7
Глава 8
— Друг мой, — отрешенным голосом произнес он, — это не так.
— Что не так?
— Мне очень неприятно говорить это, но я готов поклясться, что этот человек не покончил с собой!
(Примем во внимание гипнотизм его голоса, интуицию и атмосферу сумрачного сада.)
— Почему?
— А вы посмотрели на него внимательно? Тогда подойдите и посмотрите. Разве человек может перерезать себе горло три раза подряд, каждый раз вскрывая яремную вену, ведь после первого разреза он должен уже умереть? Может ли он это сделать? Не знаю… я в этом сомневаюсь. Вспомните, я начинал свою карьеру в цирке. Я никогда не видел ничего подобного… Разве что в случае, когда Барни Пул, лучший дрессировщик запада Миссисипи, не был убит леопардом.
Ночной бриз, блуждавший по лабиринту сада, шевелил розы.
— Где, хотел бы я знать, находится орудие убийства? — продолжал он, играя лучом фонаря по застланной туманом воде. — Вероятно, здесь, в пруду, но я не думаю, что нам следует лезть за ним. Мы в таких делах гораздо больше нуждаемся в полиции, чем нам кажется. Ситуация меняется, и… это меня тревожит, — вздохнул истец, словно делая уступку. — Зачем убивать обманщика?
— Или настоящего наследника, если уж на то пошло, — сказал Пейдж.
Тут у Пейджа возникло ощущение, будто истец пронзительно смотрит на него.
— Вы все еще считаете…
Их прервал звук шагов. От дома кто-то шел к ним. Истец направил луч света на Уэлкина, адвоката, который, насколько помнил Пейдж, ел в столовой сандвичи с рыбным паштетом. Уэлкин, явно очень напуганный, сжимал под жилетом белый листок, словно собирался произносить речь. Затем он передумал.
— Вам лучше вернуться в дом, господа, — сказал он. — Мистер Марри хотел бы вас видеть. Надеюсь, — он зловеще подчеркнул это слово и сурово посмотрел на истца, — надеюсь, никто из вас, господа, не был в доме с тех пор, как это произошло?
Патрик Гор быстро повернулся:
— Не говорите мне, что произошло что-то еще!
— Произошло! — раздраженно произнес Уэлкин. — Похоже, кто-то воспользовался суматохой. В отсутствие мистера Марри кто-то вошел в библиотеку и украл «Дактилограф», в котором было наше единственное доказательство!
Часть вторая
Четверг, 30 июля. Жизнь механической куклы
Затем все замолчали, и, наконец, снова появился Моксон и с довольно виноватой улыбкой произнес:
— Простите, что так неожиданно вас покинул. Моя машина раскапризничалась и взбунтовалась.
Спокойно посмотрев на его левую щеку, разукрашенную четырьмя параллельными кровавыми ссадинами, я спросил:
— А нельзя было подстричь ей когти?
Амброаз Бирс. Хозяин Моксона
Глава 7
Теплым дождливым ранним утром следующего дня Пейдж снова сидел за столом в своем кабинете, но на этот раз с совершенно другими мыслями.
По комнате монотонно, под стать звуку дождя, расхаживал детектив-инспектор Эллиот.
А в самом большом кресле, как на троне, восседал доктор Гидеон Фелл.
Громоподобный смех доктора сегодня не звучал. Он приехал в Маллингфорд утром, и ситуация, которую он обнаружил, похоже, ему не понравилась. Откинувшись в большом кресле, он тяжело дышал. Сосредоточенный взгляд его глаз из-за пенсне на широком черном шнурке был направлен на угол стола; бандитские усы ощетинились, словно готовясь к спору, а на одно ухо падала большая прядь тронутых сединой волос. Рядом с ним на стуле лежали широкополая шляпа и трость с набалдашником из черного дерева. Хотя у него под рукой стояла большая кружка пива, его, казалось, не интересовало даже это. Его всегда красное лицо от июльской жары раскраснелось еще больше, но привычной веселости сегодня в нем не было. Пейдж нашел его даже крупнее — как ростом, так и комплекцией, — чем его описывали; когда Фелл, в своей накидке с байтовыми складками, переступил порог коттеджа, он, казалось, заполнил все пространство, потеснив даже мебель.
Впрочем, ситуация не нравилась никому в округе от Маллингфорда до Соана. Округ словно замкнулся в себе, но даже его молчание было красноречивым. Все уже знали, что незнакомец из «Быка и мясника», известный как «фольклорист», на самом деле инспектор Скотленд-Ярда. Но об этом не было упомянуто ни слова. В баре «Быка и мясника» любители утренней пинты говорили шепотом и поскорее уходили — вот и все. Доктор Фелл не смог поселиться в гостинице при баре, так как обе комнаты для гостей были заняты, и Пейдж с радостью пригласил его в свой коттедж.
Пейджу нравился инспектор Эллиот. Эндрю Макэндрю Эллиот не был похож ни на фольклориста, ни на человека из Скотленд-Ярда. Он был довольно молод, худ, серьезен и рыжеват. Эллиот любил спорить и острить, что особенно не нравилось старшему полицейскому офицеру Хэдли. Скрупулезный шотландец вникал в мельчайшие подробности самых незначительных дел. Сейчас, расхаживая под стук серого дождя по кабинету Пейджа, Эллиот старался прояснить ситуацию.
— Хм… да, — проворчал доктор Фелл. — Но что же именно здесь произошло?
Эллиот задумался.
— Капитан Марчбанк, старший констебль, позвонил сегодня утром в Скотленд-Ярд и сказал, что умывает руки, — произнес он. — Обычно, разумеется, они присылают старшего инспектора. Но так как я оказался на месте и к тому же уже расследовал дело, которое могло быть связано с…
«Убийством Виктории Дейли, — подумал Пейдж. — Но как связано?»
— Вы получили шанс, — сказал доктор Фелл. — Отлично.
— Да, сэр, я получил шанс, — согласился Эллиот, осторожно опершись о стол веснушчатым кулаком. — И я намерен воспользоваться им, если смогу. Это возможность… Да вам все это известно! — Он глубоко выдохнул. — Но вам известно, с какими трудностями мне придется столкнуться? Люди здесь замкнуты плотнее, чем окна. Вы пытаетесь подсмотреть, но вас не пускают внутрь. Они могут выпить стакан пива и поговорить ни о чем, но сразу замыкаются, когда вы заговариваете о деле. С так называемой местной знатью, — в его тоне прозвучало легкое пренебрежение к этому сословию, — иметь дело еще труднее, так было даже до событий в «Фарнли-Клоуз».
— Вы говорите о другом деле? — спросил доктор Фелл, открыв глаз.
— Совершенно верно. Единственный, кто оказался тут полезным, — это мисс Дейн, Маделин Дейн. Мы имеем дело, — заявил инспектор Эллиот с умеренной осторожностью и пафосом, — с разумной женщиной. Говорить с ней — одно удовольствие. Она не из тех несговорчивых мисс, которые выпускают дым вам в лицо и звонят своим адвокатам, как только им вручаешь повестку. Нет. Это настоящая леди; кстати, она мне напоминает девочку, которую я знал в детстве.
Доктор Фелл открыл оба глаза, и инспектор Эллиот беспокойно заерзал, покраснев под своими веснушками, сокрушаясь о своей откровенности. Но Брайан Пейдж понял его и одобрил. Он даже почувствовал прилив неосознанной зависти.
— Однако, — продолжил инспектор, — вам хочется узнать о «Фарнли-Клоуз». Я взял показания у всех, кто был там вчера ночью. Короткие показания. На некоторых мне пришлось хорошенько нажать. Мистер Барроуз остался вчера ночью в «Фарнли-Клоуз», чтобы подготовиться к нашему появлению. Но истец, этот мистер Патрик Гор, и его адвокат по имени Уэлкин оба вернулись в Мейдстоун. — Он оглянулся на Пейджа: — Я догадываюсь, сэр, здесь возникла небольшая ссора… или, скажем, ситуация стала очень напряженной с того момента, как украли этот «Дактилограф»?
Пейдж с готовностью признал это.
— Особенно после того, как украли «Дактилограф», — ответил он. — Странно, что для всех, кроме Молли Фарнли, кража доказательства оказалась более важной, чем убийство Фарнли, если это было убийство.
В глазах доктора Фелла появился интерес.
— Кстати, а каково было общее отношение к вопросу «самоубийство» или «убийство»?
— Очень осторожное. Практически никакого отношения, что удивительно. Единственным человеком, который сказал — вернее, закричал, — что его убили, была Молли, я имею в виду леди Фарнли. Думаю, что сегодня никто не вспомнит об обвинениях в мошенничестве. Я могу сообщить, что не помню и половины из них. Полагаю, это более чем естественно. Мы заранее так переволновались, что реакция получилась слишком сильной. Даже адвокатам, как оказалось, не чуждо ничто человеческое. Марри пытался заняться этим делом, но ему помешали. Да и от нашего местного сержанта полиции пользы было немного.
— Я пытаюсь, — сказал доктор Фелл, зловеще подчеркивая это слово, — подобраться к решению проблемы. Вы говорите, инспектор, что нисколько не сомневаетесь, что это убийство?
Эллиот держался твердо:
— Нет, сэр, не сомневаюсь. Поперек горла было три глубоких разреза, и я пока не нашел никакого оружия ни в саду, ни где-либо поблизости. Заметьте, — осторожно произнес он, — у меня еще нет медицинского заключения. Я не утверждаю, что человек не может нанести себе три подобные раны. Но отсутствие орудия убийства, кажется, все решает.
Некоторое время они слушали шум дождя и тяжелое дыхание доктора Фелла, свидетельствующее о его сомнениях.
— Учтите, — проговорил доктор, — у меня нет ответа… черт подери, я только предполагаю! Никто ведь не верит, что он мог покончить с собой и, корчась в конвульсиях, выбросить оружие так, чтобы его не нашли? Я думаю, это случилось иначе.
— В принципе это возможно. Но он не мог выбросить его за пределы сада, а если так, то сержант Бертон найдет его.
Эллиот с любопытством посмотрел на суровое лицо Фелла:
— Послушайте, сэр; вы-то как думаете: это было убийство?
— Нет, нет, нет, — серьезно произнес доктор Фелл, словно это его несколько шокировало. — Но даже если это убийство, я, право, не могу понять, в чем ваша проблема?
— Наша проблема заключается в том, кто убил Джона Фарнли!
— Вы до сих пор не понимаете, в какую адскую, двусмысленную историю мы впутываемся. Меня беспокоит это дело, потому что нарушены все правила. А нарушены они потому, что жертвой выбрали не того человека! Если бы убили Марри! Черт возьми, убить должны были Марри! При любом хорошо продуманном плане он был бы убит. Ведь его присутствие буквально кричит об этом. Имеется человек, обладающий доказательством, способным решить жизненно важную проблему без особого труда, человек, который, вероятно, может решить головоломку с переменой ролей даже без этого доказательства! Конечно, это самый вероятный кандидат в покойники! Однако он остается невредимым, а проблема перемены ролей становится вовсе необъяснимой из-за смерти одного из претендентов. Вы следите за моей мыслью?
— Слежу, — угрюмо ответил инспектор Эллиот.
— Рассмотрим некоторые неясности, — продолжал доктор Фелл. — Совершил ли, например, убийца ошибку? Был ли вообще сэр Джон Фарнли, будем называть его этим именем, предполагаемой жертвой? Не убили ли его по ошибке?
— Это вряд ли, — заметил Эллиот и посмотрел на Пейджа.
— Это невозможно, — подтвердил Пейдж. — Я тоже об этом думал. Повторяю, это невозможно. Освещение было достаточно ярким. Фарнли не был ни на кого похож и не был одинаково с кем-то одет. Даже издали его нельзя было принять за кого-то другого, а ведь тот, кто перерезал ему горло, подошел к нему совсем близко. При этом жутковатом лунном свете детали стираются, но все очертания ясны.
— Тогда именно Фарнли и предполагался в качестве жертвы, — подытожил доктор Фелл, громоподобно откашлявшись. — Прекрасно. Какие еще неясности и сомнения мы должны убрать? Например, возможно ли, что это убийство никак не связано с борьбой за титул и поместье? Мог ли какой-нибудь человек, не участвующий в этом споре, — человек, которому нет дела, Джон Фарнли он или Патрик Гор, — пролезть в сад и убить его по какой-то посторонней, неизвестной нам причине? Такое возможно, если смотреть непредвзято. Но меня сейчас волнует не это. Меня волнуют связующие звенья; они переплетены друг с другом. Ведь, заметьте, бесспорное доказательство, «Дактилограф», было украдено в то же самое время, когда был убит Фарнли. Прекрасно. Значит, Фарнли был умышленно убит, и убит по какой-то причине, связанной с вопросом о подлинном наследнике поместий. Но мы так и не решили, какова же наша истинная проблема. А проблема обоюдоострая, не говоря уж о том, что двусторонняя. Вот так. Если убитый был обманщиком, он мог быть убит по одной из двух или трех причин. Вы можете их себе представить? Но если убитый был настоящим наследником, он мог быть убит по любой из множества совершенно разных причин. Их вы тоже можете представить. Хотя тут больше вариантов, разных версий, разных мотивов. Так кто же из них обманщик? Мы должны это узнать, для того чтобы хоть отдаленно представлять, где искать убийцу. Вот так-то!
Лицо инспектора Эллиота помрачнело.
— Вы хотите сказать, что мистер Марри и есть зацепка?
— Именно. Я имею в виду своего старого, загадочного знакомого Кеннета Марри.
— Вы думаете, он знает, кто есть кто?
— Не сомневаюсь, — проворчал доктор Фелл.
— Я тоже, — сухо произнес инспектор Эллиот. — Что ж, посмотрим. — Он достал записную книжку и открыл ее. — Кажется, все согласились — просто поразительно, как здесь со всем соглашаются, — что мистера Марри оставили одного в кабинете примерно в двадцать минут десятого. Правильно, мистер Пейдж?
— Правильно.
— Убийство — будем называть это так — было совершено примерно в половине десятого. Точное время назвали двое, Марри и адвокат, Гарольд Уэлкин. А за десять минут может произойти очень многое. Но сравнение отпечатков пальцев, хоть тут и нужно быть очень скрупулезным, работа не на всю ночь, как вам дал понять Марри. Вы же не можете поклясться, что он не вышел выпить чаю? Думаете, он что-то крутит, сэр?
— Нет, — ответил доктор Фелл, нахмурившись и бросив взгляд на кружку эля. — Думаю, он пробует раскрыть сенсационное преступление. И через минуту я скажу вам, в чем дело. Вы говорите, что каждого из присутствовавших опросили, чем они занимались в эти десять минут?
— У меня здесь записано буквально по несколько строчек от каждого, — внезапно рассердился Эллиот, — без комментариев. Я намерен опросить их снова, а потом внести свои комментарии. Если хотите знать мое мнение, они производят на меня жутковатое впечатление. В отчете полицейского все выглядит очень просто, но мне приходится состыковывать мелкие факты, не имея связующих звеньев, и довольствоваться этим. Но ведь совершено подлое убийство, и связующих звеньев не может не быть. Слушайте!
Он открыл записную книжку.
— Показания леди Фарнли: «Когда мы вышли из библиотеки, я была расстроена и поэтому поднялась к себе в спальню. У нас с мужем смежные комнаты в новом крыле, над столовой. Я вымыла лицо и руки и велела горничной приготовить другое платье, потому что мое выглядело мятым. Я положила его на постель. В комнате горел только слабый свет ночника. Окна комнаты, выходящие на балкон, в сторону сада, были открыты. Я услышала шум борьбы, затем крик и всплеск. Выбежав на балкон, я увидела моего мужа. Он лежал в пруду и, казалось, с кем-то боролся. Но рядом с ним никого не было! Это я видела отчетливо. Я сбежала в сад по главной лестнице. В саду я не увидела и не услышала ничего подозрительного».
Далее. Показания Кеннета Марри: «Между девятью двадцатью и половиной десятого я оставался в библиотеке. В комнату никто не входил, и я никого не видел. Я сидел спиной к окну. Я услышал звуки (описание то же самое). Мне в голову не пришло, что случилось что-то серьезное, пока я не услышал, как кто-то сбежал по лестнице в холл. Я узнал голос леди Фарнли, кричащей дворецкому, что что-то случилось с сэром Джоном. Я посмотрел на часы. Было ровно половина десятого. Я присоединился к леди Фарнли в холле, и мы вышли в сад, где нашли человека с перерезанным горлом. Об отпечатках пальцев и их сравнении пока ничего сказать не могу».
Прекрасно и полезно, не так ли? Далее. Показания Патрика Гора, истца: «Я прогуливался. Сначала курил на лужайке перед домом. Затем прошел в южную часть сада. Я не слышал никаких звуков, кроме всплеска, да и то очень слабо. По-моему, я его услышал, когда обходил вокруг дома. Я не подумал, что что-то случилось. Углубившись в сад, я услышал громкие голоса. Мне не хотелось ни с кем общаться, поэтому я пошел по боковой тропинке вдоль высокой тисовой изгороди, окружающей сад. Затем я услышал разговоры. Подошел ближе и прислушался. Я не подходил к пруду, пока все, кроме человека по имени Пейдж, не вернулись в дом».
И вот, наконец, показания Гарольда Уэлкина: «Я был в столовой и никуда не выходил. Я съел пять маленьких сандвичей и выпил бокал портвейна. Я согласен, что в столовой есть стеклянные двери, выходящие в сад, и что одна из этих дверей находится недалеко от пруда. Но в столовой горел яркий свет, и я не мог видеть, что делается в темном саду. В девять тридцать одну по старинным часам в столовой я услышал звуки, напоминающие борьбу и сдавленный крик. За ними последовала серия громких всплесков. Я также услышал что-то похожее на шорох кустарника, и мне показалось, будто кто-то смотрит на меня снизу в дверь, ближайшую к пруду. Я очень испугался, но решил, что случилось что-то, не имеющее ко мне никакого отношения. Я сел и подождал, пока не пришел мистер Барроуз и не сообщил мне, что человек, выдающий себя за сэра Джона Фарнли, покончил с собой. За это время я не делал ничего, только съел еще один сандвич».
Доктор Фелл, тяжело дыша, выпрямился, протянул руку за кружкой эля и сделал глубокий глоток. В его горящих глазах, скрытых пенсне, пряталось возбуждение и веселое удивление.
— О господи! — глухим голосом произнес он. — Краткие показания, да? Вы так считаете? В показаниях нашего мистера Уэлкина есть нечто такое, что меня настораживает. Так-так, постойте! Уэлкин? Уэлкин! Не встречалось ли мне раньше это имя? Я в этом уверен, потому что сюда просится плохая игра слов, и поэтому это отложилось в моей… «Что такое голова?» — «Не принимай во внимание». — «Что такое внимание?» — «Не бери в голову». Простите, что-то я отвлекся! У вас есть что-нибудь еще?
— Было еще два гостя, мистер Пейдж и мистер Барроуз. Их показания вы уже слышали.
— Ничего. Прочтите еще раз, хорошо?
Инспектор Эллиот нахмурился:
— Показания Натаниэля Барроуза: «Я хотел чего-нибудь поесть, но в столовой был Уэлкин, и я решил, что разговаривать с ним еще не время. Я отправился в гостиную на другой стороне дома и стал ждать. Потом я подумал, что мое место возле сэра Джона Фарнли, который пошел в южный сад. Из ящика стола в холле я взял электрический фонарь, потому что у меня неважное зрение. Открывая дверь в сад, я увидел сэра Джона. Он стоял на берегу пруда и, казалось, что-то делал, чуть заметно двигаясь. От двери до ближайшего берега пруда примерно тридцать пять футов. Я услышал звуки борьбы, а потом всплеск. Я побежал туда и увидел его. Не могу поклясться, был возле него кто-нибудь или нет. Не могу и точно описать его движения. Похоже, кто-то держал его за ноги».
— Ну вот, сэр. Можно сделать некоторые выводы. Кроме мистера Барроуза, жертву, после того как он вышел в сад, живым никто не видел. Леди Фарнли увидела его, когда он уже лежал в пруду; мистер Гор, мистер Марри, мистер Уэлкин и мистер Пейдж видели его тоже только мертвым, во всяком случае, они так говорят. Вы что-нибудь заметили в этих показаниях? — настойчиво спросил Эллиот.
— Что? — не понял доктор Фелл.
— Я спросил, как вы это истолкуете?
— Что ж, я скажу вам, что я об этом думаю. «Сад — место, располагающее к любви, так заведено Богом», — процитировал доктор Фелл. — Но что же потом? Полагаю «Дактилограф» был украден из библиотеки после убийства, когда Марри вышел посмотреть, что происходит. Вы опросили всех присутствовавших людей, что они тогда делали и кто мог его украсть?
— Опросил, — ответил Эллиот. — Но я не буду читать вам их показания, сэр. Почему? Потому что это один огромный, явный пробел. Если все проанализировать и продумать, то становится ясно, что «Дактилограф» мог украсть кто угодно и в общей сумятице никто бы не заметил, кто это сделал.
— О господи, — простонал доктор Фелл после небольшой паузы. — Наконец-то мы это знаем.
— Что знаем?
— То, чего я с самого начала почти боялся: это чисто психологическая загадка. В различных показаниях почти нет разногласий. Нет и несоответствий, которые надо объяснять, кроме вопиющего психологического несоответствия: почему так зверски убили не того человека? Кроме того, начисто отсутствуют материальные улики — ни запонок, ни окурков, ни обрывков театральных билетов, ни карандашей, ни чернил, ни бумаги. Гм-м? Если мы не зацепимся за что-нибудь более осязаемое, мы будем иметь дело лишь с набором грязных качеств, называемых человеческим поведением. Какой же человек вероятнее всего мог убить джентльмена, которого выловили из пруда? И почему? И кто лучше всего вписывается в историю, которую вы расследуете: убийство Виктории Дейли?
Посвистев сквозь зубы, Эллиот сказал:
— Есть какие-нибудь идеи, сэр?
— Позвольте мне посмотреть, пробормотал доктор Фелл, — какими фактами мы располагаем по делу Виктории Дейли. Тридцать пять лет, незамужняя, приятная, неумная, жила одна. Хм! Ха! Да! Убита примерно в одиннадцать тридцать пять пополудни тридцать первого июля. Правильно, приятель?
— Правильно.
— Тревогу поднимает фермер, проезжающий мимо ее коттеджа. Оттуда раздаются крики. Деревенский полицейский, проезжающий на велосипеде, бежит за фермером. Оба видят, как из цокольного этажа в задней части дома вылезает человек, известный в округе бродяга. Оба гонятся за ним с полмили. Бродяга, пытаясь уйти от погони, перепрыгивает через ограду, перебегает железнодорожную колею перед поездом Южной железной дороги и быстро исчезает из виду. Правильно?
— Правильно.
— Мисс Дейли находят в ее спальне, на цокольном этаже коттеджа. Задушена шнурком от обуви. Когда на нее напали, она отпрянула, но до постели не добралась. На ней были ночная рубашка, стеганый халат и тапочки. Дело ясное — деньги и ценности найдены у бродяги. Однако примечательный факт! Врач при осмотре обнаружил, что тело измазано темным, как сажа, составом; тот же состав был также найден под ногтями. А? Это вещество, сданное на анализ в лабораторию министерства внутренних дел, оказалось соком водного пастернака, аконита, лапчатки, белладонны, смешанным с сажей.
Пейдж сел, внутренне содрогнувшись. То, что произнес доктор Фелл, кроме последней его фразы, он слышал уже тысячу раз.
— Вот как! — изумился он. — Такое упоминается впервые. Вы нашли на теле вещество, содержащее два смертельных яда?
— Да, — произнес Эллиот с широкой язвительной улыбкой. — Местный доктор его, конечно, проворонил. Следователь не счел это важным и даже не упомянул о нем на дознании. Вероятно, он решил, что это какое-то косметическое снадобье, о котором упоминать неделикатно. Но потом доктор сказал свое негромкое слово, и…
Пейдж встревожился:
— Аконит и белладонна! Но их же не проглотили, правда? Они не могли убить ее, ведь контакт был только наружным, не так ли?
— Конечно нет. Все равно, это очень ясное дело. Вы так не считаете, сэр?
— К сожалению, дело ясное, — признал доктор Фелл.
Сквозь шум дождя Пейдж услышал стук в переднюю дверь коттеджа. Пытаясь вернуть ускользающие воспоминания, он прошел по короткому коридору и открыл дверь. Это был сержант Бертон из местной полиции, в резиновом плаще с капюшоном, под которым он прятал что-то завернутое в газету. Произнесенные им слова вернули мысли Пейджа от Виктории Дейли к более близкой проблеме — к Фарнли.
— Могу я увидеть инспектора Эллиота и доктора Фелла, сэр? — спросил Бертон. — У меня оружие, найденное…
Он мотнул головой. У передних ворот вымокшего сада, утопающего в дождевых лужах, стояла знакомая машина. Это был старенький «моррис», за шторками которого угадывались очертания двух человек. Инспектор Эллиот быстро подошел к двери.
— Вы сказали…
— У меня есть оружие, которым был убит сэр Джон, инспектор. И кое-что еще. — Сержант Бертон снова кивнул в направлении машины. — Там мисс Дейн и старый мистер Ноулз, который работает в «Фарнли-Клоуз». Раньше он работал у лучшего друга отца мисс Дейн. Не зная, что делать, он пошел к мисс Дейн, и она послала его ко мне. Он может рассказать вам нечто такое, что, вероятно, прояснит дело.
По комнате монотонно, под стать звуку дождя, расхаживал детектив-инспектор Эллиот.
А в самом большом кресле, как на троне, восседал доктор Гидеон Фелл.
Громоподобный смех доктора сегодня не звучал. Он приехал в Маллингфорд утром, и ситуация, которую он обнаружил, похоже, ему не понравилась. Откинувшись в большом кресле, он тяжело дышал. Сосредоточенный взгляд его глаз из-за пенсне на широком черном шнурке был направлен на угол стола; бандитские усы ощетинились, словно готовясь к спору, а на одно ухо падала большая прядь тронутых сединой волос. Рядом с ним на стуле лежали широкополая шляпа и трость с набалдашником из черного дерева. Хотя у него под рукой стояла большая кружка пива, его, казалось, не интересовало даже это. Его всегда красное лицо от июльской жары раскраснелось еще больше, но привычной веселости сегодня в нем не было. Пейдж нашел его даже крупнее — как ростом, так и комплекцией, — чем его описывали; когда Фелл, в своей накидке с байтовыми складками, переступил порог коттеджа, он, казалось, заполнил все пространство, потеснив даже мебель.
Впрочем, ситуация не нравилась никому в округе от Маллингфорда до Соана. Округ словно замкнулся в себе, но даже его молчание было красноречивым. Все уже знали, что незнакомец из «Быка и мясника», известный как «фольклорист», на самом деле инспектор Скотленд-Ярда. Но об этом не было упомянуто ни слова. В баре «Быка и мясника» любители утренней пинты говорили шепотом и поскорее уходили — вот и все. Доктор Фелл не смог поселиться в гостинице при баре, так как обе комнаты для гостей были заняты, и Пейдж с радостью пригласил его в свой коттедж.
Пейджу нравился инспектор Эллиот. Эндрю Макэндрю Эллиот не был похож ни на фольклориста, ни на человека из Скотленд-Ярда. Он был довольно молод, худ, серьезен и рыжеват. Эллиот любил спорить и острить, что особенно не нравилось старшему полицейскому офицеру Хэдли. Скрупулезный шотландец вникал в мельчайшие подробности самых незначительных дел. Сейчас, расхаживая под стук серого дождя по кабинету Пейджа, Эллиот старался прояснить ситуацию.
— Хм… да, — проворчал доктор Фелл. — Но что же именно здесь произошло?
Эллиот задумался.
— Капитан Марчбанк, старший констебль, позвонил сегодня утром в Скотленд-Ярд и сказал, что умывает руки, — произнес он. — Обычно, разумеется, они присылают старшего инспектора. Но так как я оказался на месте и к тому же уже расследовал дело, которое могло быть связано с…
«Убийством Виктории Дейли, — подумал Пейдж. — Но как связано?»
— Вы получили шанс, — сказал доктор Фелл. — Отлично.
— Да, сэр, я получил шанс, — согласился Эллиот, осторожно опершись о стол веснушчатым кулаком. — И я намерен воспользоваться им, если смогу. Это возможность… Да вам все это известно! — Он глубоко выдохнул. — Но вам известно, с какими трудностями мне придется столкнуться? Люди здесь замкнуты плотнее, чем окна. Вы пытаетесь подсмотреть, но вас не пускают внутрь. Они могут выпить стакан пива и поговорить ни о чем, но сразу замыкаются, когда вы заговариваете о деле. С так называемой местной знатью, — в его тоне прозвучало легкое пренебрежение к этому сословию, — иметь дело еще труднее, так было даже до событий в «Фарнли-Клоуз».
— Вы говорите о другом деле? — спросил доктор Фелл, открыв глаз.
— Совершенно верно. Единственный, кто оказался тут полезным, — это мисс Дейн, Маделин Дейн. Мы имеем дело, — заявил инспектор Эллиот с умеренной осторожностью и пафосом, — с разумной женщиной. Говорить с ней — одно удовольствие. Она не из тех несговорчивых мисс, которые выпускают дым вам в лицо и звонят своим адвокатам, как только им вручаешь повестку. Нет. Это настоящая леди; кстати, она мне напоминает девочку, которую я знал в детстве.
Доктор Фелл открыл оба глаза, и инспектор Эллиот беспокойно заерзал, покраснев под своими веснушками, сокрушаясь о своей откровенности. Но Брайан Пейдж понял его и одобрил. Он даже почувствовал прилив неосознанной зависти.
— Однако, — продолжил инспектор, — вам хочется узнать о «Фарнли-Клоуз». Я взял показания у всех, кто был там вчера ночью. Короткие показания. На некоторых мне пришлось хорошенько нажать. Мистер Барроуз остался вчера ночью в «Фарнли-Клоуз», чтобы подготовиться к нашему появлению. Но истец, этот мистер Патрик Гор, и его адвокат по имени Уэлкин оба вернулись в Мейдстоун. — Он оглянулся на Пейджа: — Я догадываюсь, сэр, здесь возникла небольшая ссора… или, скажем, ситуация стала очень напряженной с того момента, как украли этот «Дактилограф»?
Пейдж с готовностью признал это.
— Особенно после того, как украли «Дактилограф», — ответил он. — Странно, что для всех, кроме Молли Фарнли, кража доказательства оказалась более важной, чем убийство Фарнли, если это было убийство.
В глазах доктора Фелла появился интерес.
— Кстати, а каково было общее отношение к вопросу «самоубийство» или «убийство»?
— Очень осторожное. Практически никакого отношения, что удивительно. Единственным человеком, который сказал — вернее, закричал, — что его убили, была Молли, я имею в виду леди Фарнли. Думаю, что сегодня никто не вспомнит об обвинениях в мошенничестве. Я могу сообщить, что не помню и половины из них. Полагаю, это более чем естественно. Мы заранее так переволновались, что реакция получилась слишком сильной. Даже адвокатам, как оказалось, не чуждо ничто человеческое. Марри пытался заняться этим делом, но ему помешали. Да и от нашего местного сержанта полиции пользы было немного.
— Я пытаюсь, — сказал доктор Фелл, зловеще подчеркивая это слово, — подобраться к решению проблемы. Вы говорите, инспектор, что нисколько не сомневаетесь, что это убийство?
Эллиот держался твердо:
— Нет, сэр, не сомневаюсь. Поперек горла было три глубоких разреза, и я пока не нашел никакого оружия ни в саду, ни где-либо поблизости. Заметьте, — осторожно произнес он, — у меня еще нет медицинского заключения. Я не утверждаю, что человек не может нанести себе три подобные раны. Но отсутствие орудия убийства, кажется, все решает.
Некоторое время они слушали шум дождя и тяжелое дыхание доктора Фелла, свидетельствующее о его сомнениях.
— Учтите, — проговорил доктор, — у меня нет ответа… черт подери, я только предполагаю! Никто ведь не верит, что он мог покончить с собой и, корчась в конвульсиях, выбросить оружие так, чтобы его не нашли? Я думаю, это случилось иначе.
— В принципе это возможно. Но он не мог выбросить его за пределы сада, а если так, то сержант Бертон найдет его.
Эллиот с любопытством посмотрел на суровое лицо Фелла:
— Послушайте, сэр; вы-то как думаете: это было убийство?
— Нет, нет, нет, — серьезно произнес доктор Фелл, словно это его несколько шокировало. — Но даже если это убийство, я, право, не могу понять, в чем ваша проблема?
— Наша проблема заключается в том, кто убил Джона Фарнли!
— Вы до сих пор не понимаете, в какую адскую, двусмысленную историю мы впутываемся. Меня беспокоит это дело, потому что нарушены все правила. А нарушены они потому, что жертвой выбрали не того человека! Если бы убили Марри! Черт возьми, убить должны были Марри! При любом хорошо продуманном плане он был бы убит. Ведь его присутствие буквально кричит об этом. Имеется человек, обладающий доказательством, способным решить жизненно важную проблему без особого труда, человек, который, вероятно, может решить головоломку с переменой ролей даже без этого доказательства! Конечно, это самый вероятный кандидат в покойники! Однако он остается невредимым, а проблема перемены ролей становится вовсе необъяснимой из-за смерти одного из претендентов. Вы следите за моей мыслью?
— Слежу, — угрюмо ответил инспектор Эллиот.
— Рассмотрим некоторые неясности, — продолжал доктор Фелл. — Совершил ли, например, убийца ошибку? Был ли вообще сэр Джон Фарнли, будем называть его этим именем, предполагаемой жертвой? Не убили ли его по ошибке?
— Это вряд ли, — заметил Эллиот и посмотрел на Пейджа.
— Это невозможно, — подтвердил Пейдж. — Я тоже об этом думал. Повторяю, это невозможно. Освещение было достаточно ярким. Фарнли не был ни на кого похож и не был одинаково с кем-то одет. Даже издали его нельзя было принять за кого-то другого, а ведь тот, кто перерезал ему горло, подошел к нему совсем близко. При этом жутковатом лунном свете детали стираются, но все очертания ясны.
— Тогда именно Фарнли и предполагался в качестве жертвы, — подытожил доктор Фелл, громоподобно откашлявшись. — Прекрасно. Какие еще неясности и сомнения мы должны убрать? Например, возможно ли, что это убийство никак не связано с борьбой за титул и поместье? Мог ли какой-нибудь человек, не участвующий в этом споре, — человек, которому нет дела, Джон Фарнли он или Патрик Гор, — пролезть в сад и убить его по какой-то посторонней, неизвестной нам причине? Такое возможно, если смотреть непредвзято. Но меня сейчас волнует не это. Меня волнуют связующие звенья; они переплетены друг с другом. Ведь, заметьте, бесспорное доказательство, «Дактилограф», было украдено в то же самое время, когда был убит Фарнли. Прекрасно. Значит, Фарнли был умышленно убит, и убит по какой-то причине, связанной с вопросом о подлинном наследнике поместий. Но мы так и не решили, какова же наша истинная проблема. А проблема обоюдоострая, не говоря уж о том, что двусторонняя. Вот так. Если убитый был обманщиком, он мог быть убит по одной из двух или трех причин. Вы можете их себе представить? Но если убитый был настоящим наследником, он мог быть убит по любой из множества совершенно разных причин. Их вы тоже можете представить. Хотя тут больше вариантов, разных версий, разных мотивов. Так кто же из них обманщик? Мы должны это узнать, для того чтобы хоть отдаленно представлять, где искать убийцу. Вот так-то!
Лицо инспектора Эллиота помрачнело.
— Вы хотите сказать, что мистер Марри и есть зацепка?
— Именно. Я имею в виду своего старого, загадочного знакомого Кеннета Марри.
— Вы думаете, он знает, кто есть кто?
— Не сомневаюсь, — проворчал доктор Фелл.
— Я тоже, — сухо произнес инспектор Эллиот. — Что ж, посмотрим. — Он достал записную книжку и открыл ее. — Кажется, все согласились — просто поразительно, как здесь со всем соглашаются, — что мистера Марри оставили одного в кабинете примерно в двадцать минут десятого. Правильно, мистер Пейдж?
— Правильно.
— Убийство — будем называть это так — было совершено примерно в половине десятого. Точное время назвали двое, Марри и адвокат, Гарольд Уэлкин. А за десять минут может произойти очень многое. Но сравнение отпечатков пальцев, хоть тут и нужно быть очень скрупулезным, работа не на всю ночь, как вам дал понять Марри. Вы же не можете поклясться, что он не вышел выпить чаю? Думаете, он что-то крутит, сэр?
— Нет, — ответил доктор Фелл, нахмурившись и бросив взгляд на кружку эля. — Думаю, он пробует раскрыть сенсационное преступление. И через минуту я скажу вам, в чем дело. Вы говорите, что каждого из присутствовавших опросили, чем они занимались в эти десять минут?
— У меня здесь записано буквально по несколько строчек от каждого, — внезапно рассердился Эллиот, — без комментариев. Я намерен опросить их снова, а потом внести свои комментарии. Если хотите знать мое мнение, они производят на меня жутковатое впечатление. В отчете полицейского все выглядит очень просто, но мне приходится состыковывать мелкие факты, не имея связующих звеньев, и довольствоваться этим. Но ведь совершено подлое убийство, и связующих звеньев не может не быть. Слушайте!
Он открыл записную книжку.
— Показания леди Фарнли: «Когда мы вышли из библиотеки, я была расстроена и поэтому поднялась к себе в спальню. У нас с мужем смежные комнаты в новом крыле, над столовой. Я вымыла лицо и руки и велела горничной приготовить другое платье, потому что мое выглядело мятым. Я положила его на постель. В комнате горел только слабый свет ночника. Окна комнаты, выходящие на балкон, в сторону сада, были открыты. Я услышала шум борьбы, затем крик и всплеск. Выбежав на балкон, я увидела моего мужа. Он лежал в пруду и, казалось, с кем-то боролся. Но рядом с ним никого не было! Это я видела отчетливо. Я сбежала в сад по главной лестнице. В саду я не увидела и не услышала ничего подозрительного».
Далее. Показания Кеннета Марри: «Между девятью двадцатью и половиной десятого я оставался в библиотеке. В комнату никто не входил, и я никого не видел. Я сидел спиной к окну. Я услышал звуки (описание то же самое). Мне в голову не пришло, что случилось что-то серьезное, пока я не услышал, как кто-то сбежал по лестнице в холл. Я узнал голос леди Фарнли, кричащей дворецкому, что что-то случилось с сэром Джоном. Я посмотрел на часы. Было ровно половина десятого. Я присоединился к леди Фарнли в холле, и мы вышли в сад, где нашли человека с перерезанным горлом. Об отпечатках пальцев и их сравнении пока ничего сказать не могу».
Прекрасно и полезно, не так ли? Далее. Показания Патрика Гора, истца: «Я прогуливался. Сначала курил на лужайке перед домом. Затем прошел в южную часть сада. Я не слышал никаких звуков, кроме всплеска, да и то очень слабо. По-моему, я его услышал, когда обходил вокруг дома. Я не подумал, что что-то случилось. Углубившись в сад, я услышал громкие голоса. Мне не хотелось ни с кем общаться, поэтому я пошел по боковой тропинке вдоль высокой тисовой изгороди, окружающей сад. Затем я услышал разговоры. Подошел ближе и прислушался. Я не подходил к пруду, пока все, кроме человека по имени Пейдж, не вернулись в дом».
И вот, наконец, показания Гарольда Уэлкина: «Я был в столовой и никуда не выходил. Я съел пять маленьких сандвичей и выпил бокал портвейна. Я согласен, что в столовой есть стеклянные двери, выходящие в сад, и что одна из этих дверей находится недалеко от пруда. Но в столовой горел яркий свет, и я не мог видеть, что делается в темном саду. В девять тридцать одну по старинным часам в столовой я услышал звуки, напоминающие борьбу и сдавленный крик. За ними последовала серия громких всплесков. Я также услышал что-то похожее на шорох кустарника, и мне показалось, будто кто-то смотрит на меня снизу в дверь, ближайшую к пруду. Я очень испугался, но решил, что случилось что-то, не имеющее ко мне никакого отношения. Я сел и подождал, пока не пришел мистер Барроуз и не сообщил мне, что человек, выдающий себя за сэра Джона Фарнли, покончил с собой. За это время я не делал ничего, только съел еще один сандвич».
Доктор Фелл, тяжело дыша, выпрямился, протянул руку за кружкой эля и сделал глубокий глоток. В его горящих глазах, скрытых пенсне, пряталось возбуждение и веселое удивление.
— О господи! — глухим голосом произнес он. — Краткие показания, да? Вы так считаете? В показаниях нашего мистера Уэлкина есть нечто такое, что меня настораживает. Так-так, постойте! Уэлкин? Уэлкин! Не встречалось ли мне раньше это имя? Я в этом уверен, потому что сюда просится плохая игра слов, и поэтому это отложилось в моей… «Что такое голова?» — «Не принимай во внимание». — «Что такое внимание?» — «Не бери в голову». Простите, что-то я отвлекся! У вас есть что-нибудь еще?
— Было еще два гостя, мистер Пейдж и мистер Барроуз. Их показания вы уже слышали.
— Ничего. Прочтите еще раз, хорошо?
Инспектор Эллиот нахмурился:
— Показания Натаниэля Барроуза: «Я хотел чего-нибудь поесть, но в столовой был Уэлкин, и я решил, что разговаривать с ним еще не время. Я отправился в гостиную на другой стороне дома и стал ждать. Потом я подумал, что мое место возле сэра Джона Фарнли, который пошел в южный сад. Из ящика стола в холле я взял электрический фонарь, потому что у меня неважное зрение. Открывая дверь в сад, я увидел сэра Джона. Он стоял на берегу пруда и, казалось, что-то делал, чуть заметно двигаясь. От двери до ближайшего берега пруда примерно тридцать пять футов. Я услышал звуки борьбы, а потом всплеск. Я побежал туда и увидел его. Не могу поклясться, был возле него кто-нибудь или нет. Не могу и точно описать его движения. Похоже, кто-то держал его за ноги».
— Ну вот, сэр. Можно сделать некоторые выводы. Кроме мистера Барроуза, жертву, после того как он вышел в сад, живым никто не видел. Леди Фарнли увидела его, когда он уже лежал в пруду; мистер Гор, мистер Марри, мистер Уэлкин и мистер Пейдж видели его тоже только мертвым, во всяком случае, они так говорят. Вы что-нибудь заметили в этих показаниях? — настойчиво спросил Эллиот.
— Что? — не понял доктор Фелл.
— Я спросил, как вы это истолкуете?
— Что ж, я скажу вам, что я об этом думаю. «Сад — место, располагающее к любви, так заведено Богом», — процитировал доктор Фелл. — Но что же потом? Полагаю «Дактилограф» был украден из библиотеки после убийства, когда Марри вышел посмотреть, что происходит. Вы опросили всех присутствовавших людей, что они тогда делали и кто мог его украсть?
— Опросил, — ответил Эллиот. — Но я не буду читать вам их показания, сэр. Почему? Потому что это один огромный, явный пробел. Если все проанализировать и продумать, то становится ясно, что «Дактилограф» мог украсть кто угодно и в общей сумятице никто бы не заметил, кто это сделал.
— О господи, — простонал доктор Фелл после небольшой паузы. — Наконец-то мы это знаем.
— Что знаем?
— То, чего я с самого начала почти боялся: это чисто психологическая загадка. В различных показаниях почти нет разногласий. Нет и несоответствий, которые надо объяснять, кроме вопиющего психологического несоответствия: почему так зверски убили не того человека? Кроме того, начисто отсутствуют материальные улики — ни запонок, ни окурков, ни обрывков театральных билетов, ни карандашей, ни чернил, ни бумаги. Гм-м? Если мы не зацепимся за что-нибудь более осязаемое, мы будем иметь дело лишь с набором грязных качеств, называемых человеческим поведением. Какой же человек вероятнее всего мог убить джентльмена, которого выловили из пруда? И почему? И кто лучше всего вписывается в историю, которую вы расследуете: убийство Виктории Дейли?
Посвистев сквозь зубы, Эллиот сказал:
— Есть какие-нибудь идеи, сэр?
— Позвольте мне посмотреть, пробормотал доктор Фелл, — какими фактами мы располагаем по делу Виктории Дейли. Тридцать пять лет, незамужняя, приятная, неумная, жила одна. Хм! Ха! Да! Убита примерно в одиннадцать тридцать пять пополудни тридцать первого июля. Правильно, приятель?
— Правильно.
— Тревогу поднимает фермер, проезжающий мимо ее коттеджа. Оттуда раздаются крики. Деревенский полицейский, проезжающий на велосипеде, бежит за фермером. Оба видят, как из цокольного этажа в задней части дома вылезает человек, известный в округе бродяга. Оба гонятся за ним с полмили. Бродяга, пытаясь уйти от погони, перепрыгивает через ограду, перебегает железнодорожную колею перед поездом Южной железной дороги и быстро исчезает из виду. Правильно?
— Правильно.
— Мисс Дейли находят в ее спальне, на цокольном этаже коттеджа. Задушена шнурком от обуви. Когда на нее напали, она отпрянула, но до постели не добралась. На ней были ночная рубашка, стеганый халат и тапочки. Дело ясное — деньги и ценности найдены у бродяги. Однако примечательный факт! Врач при осмотре обнаружил, что тело измазано темным, как сажа, составом; тот же состав был также найден под ногтями. А? Это вещество, сданное на анализ в лабораторию министерства внутренних дел, оказалось соком водного пастернака, аконита, лапчатки, белладонны, смешанным с сажей.
Пейдж сел, внутренне содрогнувшись. То, что произнес доктор Фелл, кроме последней его фразы, он слышал уже тысячу раз.
— Вот как! — изумился он. — Такое упоминается впервые. Вы нашли на теле вещество, содержащее два смертельных яда?
— Да, — произнес Эллиот с широкой язвительной улыбкой. — Местный доктор его, конечно, проворонил. Следователь не счел это важным и даже не упомянул о нем на дознании. Вероятно, он решил, что это какое-то косметическое снадобье, о котором упоминать неделикатно. Но потом доктор сказал свое негромкое слово, и…
Пейдж встревожился:
— Аконит и белладонна! Но их же не проглотили, правда? Они не могли убить ее, ведь контакт был только наружным, не так ли?
— Конечно нет. Все равно, это очень ясное дело. Вы так не считаете, сэр?
— К сожалению, дело ясное, — признал доктор Фелл.
Сквозь шум дождя Пейдж услышал стук в переднюю дверь коттеджа. Пытаясь вернуть ускользающие воспоминания, он прошел по короткому коридору и открыл дверь. Это был сержант Бертон из местной полиции, в резиновом плаще с капюшоном, под которым он прятал что-то завернутое в газету. Произнесенные им слова вернули мысли Пейджа от Виктории Дейли к более близкой проблеме — к Фарнли.
— Могу я увидеть инспектора Эллиота и доктора Фелла, сэр? — спросил Бертон. — У меня оружие, найденное…
Он мотнул головой. У передних ворот вымокшего сада, утопающего в дождевых лужах, стояла знакомая машина. Это был старенький «моррис», за шторками которого угадывались очертания двух человек. Инспектор Эллиот быстро подошел к двери.
— Вы сказали…
— У меня есть оружие, которым был убит сэр Джон, инспектор. И кое-что еще. — Сержант Бертон снова кивнул в направлении машины. — Там мисс Дейн и старый мистер Ноулз, который работает в «Фарнли-Клоуз». Раньше он работал у лучшего друга отца мисс Дейн. Не зная, что делать, он пошел к мисс Дейн, и она послала его ко мне. Он может рассказать вам нечто такое, что, вероятно, прояснит дело.
Глава 8
Они положили завернутый в газету предмет на письменный стол Пейджа и, развернув его, увидели оружие. Это был карманный нож: старомодный мальчишеский карманный нож; а в нынешних обстоятельствах — мрачное и зловещее орудие убийства.
В дополнение к основному лезвию, которое сейчас было открыто, в его деревянной рукоятке имелись два лезвия поменьше, штопор и приспособление, которым когда-то удаляли камни из конских копыт. Пейдж вспомнил то время, когда обладание таким прекрасным ножом было гордостью любого мальчишки: он считался искателем приключений и чуть ли не индейцем. Это был старинный нож. На главном лезвии, длиной более четырех дюймов, виднелись две глубокие треугольные зазубрины, а сталь в некоторых местах сточилась, но оно не заржавело и оставалось острым как бритва. Сейчас с трудом верилось, что им пользовались при игре в индейцев. От острия до рукоятки тонкое лезвие было запачкано недавно засохшими кровавыми пятнами.
В дополнение к основному лезвию, которое сейчас было открыто, в его деревянной рукоятке имелись два лезвия поменьше, штопор и приспособление, которым когда-то удаляли камни из конских копыт. Пейдж вспомнил то время, когда обладание таким прекрасным ножом было гордостью любого мальчишки: он считался искателем приключений и чуть ли не индейцем. Это был старинный нож. На главном лезвии, длиной более четырех дюймов, виднелись две глубокие треугольные зазубрины, а сталь в некоторых местах сточилась, но оно не заржавело и оставалось острым как бритва. Сейчас с трудом верилось, что им пользовались при игре в индейцев. От острия до рукоятки тонкое лезвие было запачкано недавно засохшими кровавыми пятнами.