Глава 19
Брайан Пейдж стоял у открытого французского окна и глядел в сад. После удара по стеклу он был готов ко всему, кроме того, что в саду никого не окажется. Он ничего и никого не видел, во всяком случае, так ему показалось.
Кукла исчезла! Спокойный свет, почти обесцветивший траву, выявил чуть видные следы железных колес. Однако присутствие или отсутствие этого куска металла ровно ничего не объясняло: кто-то — или что-то — постучал в окно! Брайан перешагнул через порог.
— Куда мы идем? — тихо спросила Маделин.
— Посмотреть, кто нас звал, вернее, хотел позвать!
— Брайан! Не пойдем туда, пожалуйста!
Маделин подошла ближе, и в ее голосе звучала непривычная настойчивость:
— Я никогда ни о чем тебя не просила, правда? А сейчас прошу! Не ходи туда! Если ты пойдешь, ну, я не знаю, что мне останется делать, только тебе это точно не понравится! Пожалуйста! Пойди закрой окно, ладно? Видишь ли, я знаю…
— Что знаешь?
Она кивнула в сад:
— Я знаю, что было в саду и теперь исчезло! Я видела это сквозь заднюю дверь, когда была в кухне. Я ничего тебе не сказала, чтобы не волновать, хотя была… уверена, что ты видел все сам! — Она провела руками по лацканам его пиджака. — Не ходи туда. Не гонись за ним. Умоляю тебя!
Брайан глядел в ее испуганные глаза и на изгиб нежной шеи. Несмотря на переполнявшие его чувства, он совершенно отрешенно и бесстрастно произнес:
— Из всех неподходящих мест, если говорить честно, это самое неподходящее. Из всех возможных моментов, если говорить честно, это самый неподходящий. Я утверждаю это, потому что, чтобы выразить свои чувства, мне придется прибегнуть к высокому стилю! А хочу я сказать, что люблю тебя!
— Тогда и в кануне Праздника урожая есть что-то хорошее! — улыбнулась Маделин, подняв к нему лицо.
Брайана терзала мысль, не сказал ли он то, что сказал под действием злой силы, окружившей их в этом уединенном домике? Но он отбросил эту мысль, как предательскую. Сейчас его волновал парадокс: каким новым и таинственным может стать лицо любимой только оттого, что оно стало ближе; он смаковал ощущение от поцелуев с Маделин, которые перевернули всю его жизнь. Он до сих пор не мог поверить, что это произошло! Ему хотелось громко кричать от искренней радости.
Через несколько минут, глядя в окно, он действительно закричал.
— О господи, Брайан, почему ты никогда не говорил мне об этом? — спросила Маделин, полусмеясь-полуплача. — Я не должна в этом признаваться, но меня это всегда задевало! Ну почему ты раньше не сказал мне об этом?
— Потому что мне казалось, что ты мной не интересуешься. Мне не хотелось, чтобы надо мной смеялись!
— Ты думал, я буду смеяться?
— Если честно, да!
Она взяла его за плечи и, подняв голову, пристально посмотрела ему в лицо. В ее глазах сияло любопытство.
— Брайан, ты меня любишь, так ведь?
— Я уже несколько минут стараюсь тебе объяснить это. Но я не возражаю начать все сначала! Если…
— Старая дева, вроде меня…
— Маделин, — воскликнул он, — ни в коем случае никогда не называй себя «старой девой»! Это одно из самых отвратительных словосочетаний. Оно подразумевает что-то среднее между «веретеном» и «уксусом». Чтобы правильно описать тебя, необходимо…
Он снова заметил блеск любопытства в ее глазах.
— Брайан, если ты действительно меня любишь, — а ты ведь любишь? — можно я кое-что тебе покажу?
Из сада донесся шум шагов. Ее тон был странным, настолько странным, что это наводило на размышление; однако времени на размышления не было. Услышав шорох шагов, они быстро отпрянули друг от друга. Фигура, появившаяся из лавровых деревьев, приблизилась и приняла более четкие очертания. Это был худой, узкоплечий человек, идущий неуклюжими, широкими шагами; через секунду Пейдж с облегчением увидел, что это всего лишь Натаниэль Барроуз.
Барроуз, казалось, не знал, сохранять ли ему рыбье выражение лица или улыбнуться. Он, похоже, боролся с собой и, наконец, приветливо скривился. Большие очки в роговой оправе придавали ему серьезный вид. Неподдельное обаяние, которое излучало его длинное лицо, когда он этого хотел, сейчас лишь угадывалось. Да и очень аккуратный котелок сидел на нем как-то небрежно.
— Тс-с! Тс-с! — Это было его приветствие, не считая улыбки. — Я пришел, — ласково произнес он, — за куклой!
— За… Маделин, моргая, смотрела на него. — За куклой?
— Ты бы не стояла у окна, — строго посоветовал Барроуз. — Это очень рискованно, когда ждешь гостей. И тебе тоже не стоит стоять у окна, — добавил он, обращаясь к Пейджу. — Куклу, Маделин! Куклу, которую ты сегодня взяла в «Фарнли-Клоуз»!
Пейдж повернулся и недоуменно уставился на нее. Она, краснея, смотрела на Барроуза:
— Нат, о чем ты, черт возьми? Кукла, которую я взяла? Я и не думала ее брать!
— Дорогая моя Маделин, — ответил Барроуз, широко разведя руки в перчатках и снова сложив их. — Я еще не поблагодарил тебя как следует за все то, что ты для меня сделала на дознании. Но к черту все это! — Тут он искоса посмотрел на нее поверх очков. — Сегодня ты позвонила в «Фарнли-Клоуз» и попросила привезти к тебе эту куклу. Макнил и Парсонз ее привезли и оставили в угольном сарае.
— Ты, должно быть, совсем сошел с ума! — удивленно, высоким голосом произнесла Маделин.
Барроуз был, как всегда, спокоен:
— Что ж, значит, так! Превосходный ответ! Я, конечно, не слышал, как ты просила привезти ее. Я пришел сюда, уверенный, что она здесь. Моя машина стоит на шоссе. Я приехал за куклой. Ума не приложу, зачем она тебе понадобилась; ты не возражаешь, если я заберу ее? Я не вижу, как она вписывается в общую картину. Однако, когда мой эксперт ее посмотрит, у меня может возникнуть идея.
Угольный сарай располагался чуть влево от кухни. Пейдж подошел и открыл дверь. Кукла была там. Он смутно разглядел ее очертания.
— Видишь? — спросил Барроуз.
— Брайан, — несколько нервно произнесла Маделин, — ты веришь, что я никогда ничего подобного не делала? Я вовсе не просила присылать ее мне, я и не думала о ней, поверь! Зачем мне это делать?
— Разумеется, я верю, что ты не звонила туда, — ответил Пейдж. — Мне кажется, кто-то совсем сошел с ума!
— Почему бы нам не войти в дом? — предложил Барроуз. — Я бы хотел немного поговорить об этом с вами обоими. Только подождите минуту, я включу в машине габаритные огни.
Маделин с Пейджем зашли в дом и взглянули друг на друга. Музыка уже не грохотала: кто-то заговорил — Пейдж не мог вспомнить о чем, — и Маделин выключила приемник. Она все еще не опомнилась от происшедшего.
— Этого не может быть, — сказала она. — Это все нам померещилось! Или все это произошло с нами во сне? Кроме одного, конечно! — Она улыбнулась ему. — Ты хоть понимаешь, что произошло?
Что произошло через несколько секунд после этого — Пейдж до сих пор не может объяснить. Он помнит, что взял ее за руку и раскрыл рот, чтобы заверить, что ему совершенно нет дела до того, что произошло, если только те минуты возле окна не были сном. Тут оба услышали хлопок из лавровой рощи или фруктового сада, находящегося за ней. Это был глухой звук, но достаточно громкий, чтобы оба подскочили. И все же он, казалось, прозвучал где-то далеко и не имел к ним никакого отношения. Потом поблизости послышался звук рвущейся проволоки, и одни часы остановились.
Одни часы остановились! Уши Пейджа заметили это, а глаза заметили маленькую круглую дырочку в центре чуть видной паутины трещин в оконном стекле. Он понял, что часы остановились оттого, что в них попала пуля.
Другие часы продолжали тикать.
— Отойди от окна, — приказал Пейдж. — Это невероятно, но кто-то стреляет в нас из сада! Куда, черт возьми, ушел Нат?
Он выключил свет. Остались гореть только свечи; он задул их как раз в тот момент, когда обливающийся потом Барроуз, в котелке набекрень, низко наклонившись, словно убегая от врагов, ввалился в окно.
— Там кто-то есть, — странным голосом проговорил Барроуз.
— Да. Мы это заметили.
Пейдж отвел Маделин в глубину комнаты. По положению пули в часах он определил, что пройди она на два дюйма ниже, и она попала бы в голову Маделин, как раз в висок под маленькими кудряшками.
Больше выстрелов не последовало. Пейдж слышал испуганное дыхание Маделин и медленные резкие вздохи Барроуза в другом углу комнаты. Барроуз стоял у крайнего окна, пытаясь взять себя в руки; Пейдж видел только его лакированные ботинки.
— Знаешь, что, по-моему, случилось? — спросил Барроуз.
— Ну?
— Хочешь, я покажу тебе, что случилось?
— Продолжай!
— Погодите! — прошептала Маделин. — Там кто-то идет, послушайте!
Пораженный Барроуз осторожно высунул голову из окна, как черепаха из панциря. Пейдж услышал из сада приветствие и ответил на него. Это был голос Эллиота. Брайан бросился навстречу инспектору прямо по траве, не разбирая дороги. Эллиот с непроницаемым лицом выслушал в полумраке рассказ Пейджа, держась в высшей степени официально.
— Понятно, сэр, — сказал он. — Но я полагаю, сейчас уже можно включить свет. Думаю, вас больше не потревожат.
— Инспектор, вы собираетесь что-то предпринять? — протестующим голосом спросил Барроуз. — Или в Лондоне к этому привыкли? Мы, уверяю вас, привыкли работать иначе! — Он вытер лоб ладонью руки в перчатке. — Вы не хотите обыскать рощу? Или фруктовый сад? Или то место, откуда прозвучал выстрел?
— Я сказал, сэр, — деревянным голосом повторил Эллиот, — думаю, вас больше не потревожат.
— Но кто это сделал? Зачем?
— Успокойтесь, сэр, — ответил Эллиот, — мы остановим этого негодяя. Навсегда! Мы немного изменили планы. Если не возражаете, я предлагаю всем вам проехать со мной в «Фарнли-Клоуз», на всякий случай, вы же понимаете! Боюсь, мне придется скорее приказывать, чем просить!
— О, да никто не возражает, — весело ответил Пейдж, — нам, кажется, на один вечер волнений многовато!
Инспектор улыбнулся вовсе не ободряюще.
— Тут вы не правы, — заявил он. — То, что вы испытали сегодня, еще не волнения! Все волнения впереди, мистер Пейдж! Обещаю вам! У кого-нибудь есть машина?
Этот неуместный вопрос так и остался без ответа, и Барроуз отвез всех в «Фарнли-Клоуз». Все попытки расспросить инспектора не увенчались успехом. На категорическое требование Барроуза захватить с собой куклу Эллиот лишь ответил, что еще не время и что в этом нет необходимости.
В «Фарнли-Клоуз» их встретил встревоженный Ноулз. Центр напряжения переместился теперь в библиотеку. Там, как и две ночи назад, сияющий венец электрических ламп люстры отражался в окнах. В кресле, которое раньше занимал Марри, теперь сидел доктор Фелл, а Марри стоял у него за спиной. Доктор Фелл опирался рукой на трость, а его нижняя губа свисала над подбородками. Как только открылась дверь библиотеки, пришедших захватили эмоции. Доктор Фелл только что кончил говорить, и Марри прикрыл глаза дрожащей рукой.
— А, — с подозрительной приветливостью произнес доктор Фелл. — Добрый вечер, добрый вечер, добрый вечер! Мисс Дейн! Мистер Барроуз! Мистер Пейдж! Хорошо. Боюсь, мы командовали в доме самым предосудительным образом; но это было необходимо. Нам нужно кое о чем посовещаться. К мистеру Уэлкину и мистеру Гору отправлены курьеры. Ноулз, вы не пригласите леди Фарнли присоединиться к нам? Нет, не ходите сами, пошлите горничную; я бы предпочел, чтобы вы остались здесь. А пока мы кое-что обсудим!
Он сказал это таким тоном, что Натаниэль Барроуз, уже приготовившийся сесть, замер в несколько неудобной позе. Он резко поднял руку, не глядя на Марри.
— Нельзя так торопиться, — произнес Барроуз. — Остановитесь! В этой дискуссии есть что-нибудь… важное?
— Есть.
Барроуз снова занервничал. Он не смотрел на Марри, но Пейдж пристально глядел на обоих, и в нем, неизвестно почему, шевельнулась жалость к Марри. Учитель выглядел потрепанным и старым.
— Хм! И что же мы будем обсуждать, доктор?
— Характер некоей особы, — ответил доктор Фелл. — Кого именно — вы догадываетесь.
— Да, — согласился Пейдж, вряд ли сознавая, что говорит вслух. — Того, кто склонил Викторию Дейли к сомнительным удовольствиям колдовства!
Просто поразительно, подумал он, как действует это имя. Стоит только произнести слова «Виктория Дейли», как все бросаются в разные стороны, словно пугаясь каких-то неприятностей. Доктор Фелл, немного удивленный и заинтересованный, развернулся и, прищурившись, взглянул на Пейджа.
— А! — одобрительно прохрипел доктор. — Значит, вы догадались?
— Я пытался разрабатывать эту версию. Этот человек убийца?
— Да, этот человек убийца! — Доктор Фелл стукнул тростью. — Если вы разделяете мою точку зрения, это, я уверен, поможет нам! Послушаем, до чего вы додумались. И будьте откровенны, приятель! Прежде чем кто-нибудь из нас покинет эту комнату, здесь будет сказано кое-что и похуже!
Пейдж старательно и живописно повторил свою версию, с которой уже ознакомил Маделин. Пронзительные маленькие глазки доктора Фелла неотрывно смотрели на него, инспектор Эллиот тоже не пропускал ни слова. Тело, намазанное мазью, темный дом с открытым окном, охваченный безумной паникой бродяга, кто-то третий, притаившийся в доме, — казалось, эти образы ожили в библиотеке, как картинки на киноэкране.
После Пейджа заговорила Маделин:
— Вы считаете, что это возможно? И инспектор тоже согласен с вами?
Доктор Фелл лишь кивнул.
— Тогда я задам вам вопрос, который уже задавала Брайану! Если, как он утверждает, нет никакого культа ведьм, если все это мистификация, что делал или пытался делать этот «третий» в доме Виктории? Какие доказательства его причастности к убийству у вас есть?
— А, доказательства… — протянул доктор Фелл и, помолчав, продолжил: — Попытаюсь объяснить. Среди вас есть человек, уже много лет питающий тайную любовь к подобным вещам. Ни в какое колдовство он не верит! Это я спешу подчеркнуть. Это очень важно. Нельзя быть более циничным по отношению к силам тьмы и властелинам четырех стихий, чем он. Но невероятная тяга к колдовским штучкам становится все более сильной — ему безумно хочется их на ком-нибудь проверить. Этот человек, понимаете ли, прикидывается совершенно другим! Он никогда не признается даже в интересе к подобным вещам, который может быть и у нас с вами. Итак, это тайная страсть, но у него есть желание разделить ее с кем-то, желание, прежде всего, поэкспериментировать над другими людьми; оно стало таким сильным, что должно было как-то прорваться. В каком же положении оказался этот человек? Что он мог сделать? Возродить новый культ ведьм в Кенте, ведь когда-то он существовал здесь, очень давно. Идея, конечно, захватывающая; но этот человек понимал, что она безумна. Этот человек вообще-то очень практичен.
Самая мелкая единица в организации поклонников Сатаны — это так называемый шабаш ведьм. Шабаш включает тринадцать человек: двенадцать членов и одного предводителя в маске. Роль предводителя такого котильона в маске Януса, вероятно, привлекала нашего приятеля, как прекрасный сон, но лишь как прекрасный сон! И не только из-за непреодолимых практических трудностей. Ему очень хотелось, чтобы было интересно и чтобы этот интерес разделяли немногие. Значит, число посвященных должно быть ограниченным. Поскольку страсть его была тайной, значит, круг единомышленников должен быть узким, сугубо семейным. Это, я подчеркиваю, было почти насмешкой над силами зла, если, конечно, такие силы существуют. Тут не было фанатизма или, вернее, одержимости. Ничего не приносилось в жертву этим высоким интеллектом. Это не был серьезный культ, как мы его понимаем. Это была лишь праздная и ненасытная любовь к мистификациям, нечто вроде хобби. Боже сохрани, я не хочу сказать, что сатанисты обязательно приносят большой вред, — нет, если они держатся подальше от ядовитых веществ, вызывающих галлюцинации! Если люди просто дурачатся, не нарушая закона или принятых норм поведения, полиция их не трогает. Но когда женщина в Танбридж-Уэллс умирает оттого, что намазала кожу белладонной (что и произошло восемнадцать месяцев назад, хотя мы ничего не смогли там доказать!), тогда, черт возьми, это уже дело полиции! Как вы думаете, почему Эллиот был прислан сюда еще до событий в «Фарнли-Клоуз»? Как вы думаете, почему его так интересует история Виктории Дейли? А?
— Но, доктор, кто же все это делал?
— Этот человек доверился немногим верным единомышленникам. Их, вероятно, было двое, трое, максимум четверо. Наверное, мы никогда не узнаем их имен. Он тщательно обрабатывал их, давая читать множество книг по колдовству. А когда их головы были забиты и возбуждены всяким вздором, настало время действовать. Настало время сообщить им, что в Кенте действительно процветает культ Сатаны и каждый из них может поучаствовать в настоящем шабаше.
Доктор Фелл громко стукнул тростью об пол. Он был нетерпелив и раздражен.
— Разумеется, все это было вранье! Разумеется, эти глупцы никогда не выходили из дому и не вылетали из комнаты в ночь, когда готовились к шабашу! Разумеется, все дело в мази, главными ингредиентами которой являлись аконит и белладонна. И, как правило, зачинщик всего этого никогда не был рядом с неофитом и никогда не принимал участия вместе с ним в ночных «полетах». Это было бы слишком опасно, ведь отравляющее действие мази достаточно сильно. Удовольствие заключалось в распространении этого учения, в обсуждении таинственных приключений, в наблюдении за разложением умов под действием наркотиков, в смаковании их впечатлений от шабашей — короче говоря, в сочетании крайней душевной жестокости и циничных обманов, которым подвергались так называемые близкие друзья.
Доктор Фелл замолчал. Тишину нарушил задумчивый голос Марри:
— Это мне напоминает письма, написанные отравленным карандашом.
— А так оно и есть, — кивнул доктор Фелл. — Это почти то же самое, только гораздо губительнее.
— Но вы же не смогли доказать, что та женщина — я говорю о той, что умерла в Танбридж-Уэллс, — погибла от яда? Разве этот человек совершил что-то противозаконное? Ведь Виктория Дейли умерла не от отравления.
— Это как посмотреть, сэр, — вкрадчиво заметил инспектор Эллиот. — Похоже, вы полагаете, что яды смертельны только тогда, когда их принимают внутрь. Смею вас уверить, что это не так. Но дело не в этом. Доктор Фелл лишь раскрыл вам тайну.
— Тайну?
— Тайну этого человека! — произнес доктор Фелл. — Ради сохранения этой тайны, две ночи назад у пруда убили человека!
В комнате повисла тишина, на этот раз жутковатая тишина, словно все ужаснулись.
Натаниэль Барроуз оттянул воротничок рубашки.
— Интересно, — произнес он, — очень интересно! Мне кажется, меня привели сюда под ложным предлогом! Я адвокат, а не студент, изучающий языческие культы! Я не понимаю, какое отношение эта галиматья имеет к моим прямым обязанностям? В истории, которую вы поведали, нет никакой связи с делом о наследстве Фарнли!
— Да нет, связь есть! — возразил доктор Фелл. — Это фактически корень всего дела! Надеюсь, через пару секунд вам станет это ясно. Вы, мой друг, — он с видом заправского спорщика взглянул на Пейджа, — недавно спросили меня, что заставило этого человека заняться такими делами. Простая скука? Или это причуда, оставшаяся с детства, с возрастом принявшая иные формы, болезненно усилившаяся? Я склонен думать, что тут есть и то и другое! Эти качества развивались вместе, они смешаны и неразлучны. Кем мог быть человек с такими инстинктами, вынужденный всегда подавлять их? В ком эту «причуду» можно вполне доказательно проследить? Кто, единственный из всех присутствующих, имеет доступ к атрибутам колдовства и орудию убийства? Кто, несомненно, страдает от скуки в несчастном браке, лишенном любви? Кто страдает от бьющей ключом жизненной силы, которая…
Барроуз вскочил, словно в одночасье прозрел. А в это время Ноулз, стоящий у открытой двери библиотеки, шепотом совещался с кем-то, находящимся снаружи. Лицо Ноулза было бледно.
— Простите, сэр, но мне сказали, что ее светлости в комнате нет. Говорят, она некоторое время назад собрала вещи, взяла машину из гаража и…
Доктор Фелл кивнул.
— Вот именно, — удовлетворенно произнес он. — Поэтому нам не надо торопиться в Лондон. Своим бегством она себя выдала. И мы теперь без труда получим ордер на арест леди Фарнли по обвинению в убийстве.
Кукла исчезла! Спокойный свет, почти обесцветивший траву, выявил чуть видные следы железных колес. Однако присутствие или отсутствие этого куска металла ровно ничего не объясняло: кто-то — или что-то — постучал в окно! Брайан перешагнул через порог.
— Куда мы идем? — тихо спросила Маделин.
— Посмотреть, кто нас звал, вернее, хотел позвать!
— Брайан! Не пойдем туда, пожалуйста!
Маделин подошла ближе, и в ее голосе звучала непривычная настойчивость:
— Я никогда ни о чем тебя не просила, правда? А сейчас прошу! Не ходи туда! Если ты пойдешь, ну, я не знаю, что мне останется делать, только тебе это точно не понравится! Пожалуйста! Пойди закрой окно, ладно? Видишь ли, я знаю…
— Что знаешь?
Она кивнула в сад:
— Я знаю, что было в саду и теперь исчезло! Я видела это сквозь заднюю дверь, когда была в кухне. Я ничего тебе не сказала, чтобы не волновать, хотя была… уверена, что ты видел все сам! — Она провела руками по лацканам его пиджака. — Не ходи туда. Не гонись за ним. Умоляю тебя!
Брайан глядел в ее испуганные глаза и на изгиб нежной шеи. Несмотря на переполнявшие его чувства, он совершенно отрешенно и бесстрастно произнес:
— Из всех неподходящих мест, если говорить честно, это самое неподходящее. Из всех возможных моментов, если говорить честно, это самый неподходящий. Я утверждаю это, потому что, чтобы выразить свои чувства, мне придется прибегнуть к высокому стилю! А хочу я сказать, что люблю тебя!
— Тогда и в кануне Праздника урожая есть что-то хорошее! — улыбнулась Маделин, подняв к нему лицо.
Брайана терзала мысль, не сказал ли он то, что сказал под действием злой силы, окружившей их в этом уединенном домике? Но он отбросил эту мысль, как предательскую. Сейчас его волновал парадокс: каким новым и таинственным может стать лицо любимой только оттого, что оно стало ближе; он смаковал ощущение от поцелуев с Маделин, которые перевернули всю его жизнь. Он до сих пор не мог поверить, что это произошло! Ему хотелось громко кричать от искренней радости.
Через несколько минут, глядя в окно, он действительно закричал.
— О господи, Брайан, почему ты никогда не говорил мне об этом? — спросила Маделин, полусмеясь-полуплача. — Я не должна в этом признаваться, но меня это всегда задевало! Ну почему ты раньше не сказал мне об этом?
— Потому что мне казалось, что ты мной не интересуешься. Мне не хотелось, чтобы надо мной смеялись!
— Ты думал, я буду смеяться?
— Если честно, да!
Она взяла его за плечи и, подняв голову, пристально посмотрела ему в лицо. В ее глазах сияло любопытство.
— Брайан, ты меня любишь, так ведь?
— Я уже несколько минут стараюсь тебе объяснить это. Но я не возражаю начать все сначала! Если…
— Старая дева, вроде меня…
— Маделин, — воскликнул он, — ни в коем случае никогда не называй себя «старой девой»! Это одно из самых отвратительных словосочетаний. Оно подразумевает что-то среднее между «веретеном» и «уксусом». Чтобы правильно описать тебя, необходимо…
Он снова заметил блеск любопытства в ее глазах.
— Брайан, если ты действительно меня любишь, — а ты ведь любишь? — можно я кое-что тебе покажу?
Из сада донесся шум шагов. Ее тон был странным, настолько странным, что это наводило на размышление; однако времени на размышления не было. Услышав шорох шагов, они быстро отпрянули друг от друга. Фигура, появившаяся из лавровых деревьев, приблизилась и приняла более четкие очертания. Это был худой, узкоплечий человек, идущий неуклюжими, широкими шагами; через секунду Пейдж с облегчением увидел, что это всего лишь Натаниэль Барроуз.
Барроуз, казалось, не знал, сохранять ли ему рыбье выражение лица или улыбнуться. Он, похоже, боролся с собой и, наконец, приветливо скривился. Большие очки в роговой оправе придавали ему серьезный вид. Неподдельное обаяние, которое излучало его длинное лицо, когда он этого хотел, сейчас лишь угадывалось. Да и очень аккуратный котелок сидел на нем как-то небрежно.
— Тс-с! Тс-с! — Это было его приветствие, не считая улыбки. — Я пришел, — ласково произнес он, — за куклой!
— За… Маделин, моргая, смотрела на него. — За куклой?
— Ты бы не стояла у окна, — строго посоветовал Барроуз. — Это очень рискованно, когда ждешь гостей. И тебе тоже не стоит стоять у окна, — добавил он, обращаясь к Пейджу. — Куклу, Маделин! Куклу, которую ты сегодня взяла в «Фарнли-Клоуз»!
Пейдж повернулся и недоуменно уставился на нее. Она, краснея, смотрела на Барроуза:
— Нат, о чем ты, черт возьми? Кукла, которую я взяла? Я и не думала ее брать!
— Дорогая моя Маделин, — ответил Барроуз, широко разведя руки в перчатках и снова сложив их. — Я еще не поблагодарил тебя как следует за все то, что ты для меня сделала на дознании. Но к черту все это! — Тут он искоса посмотрел на нее поверх очков. — Сегодня ты позвонила в «Фарнли-Клоуз» и попросила привезти к тебе эту куклу. Макнил и Парсонз ее привезли и оставили в угольном сарае.
— Ты, должно быть, совсем сошел с ума! — удивленно, высоким голосом произнесла Маделин.
Барроуз был, как всегда, спокоен:
— Что ж, значит, так! Превосходный ответ! Я, конечно, не слышал, как ты просила привезти ее. Я пришел сюда, уверенный, что она здесь. Моя машина стоит на шоссе. Я приехал за куклой. Ума не приложу, зачем она тебе понадобилась; ты не возражаешь, если я заберу ее? Я не вижу, как она вписывается в общую картину. Однако, когда мой эксперт ее посмотрит, у меня может возникнуть идея.
Угольный сарай располагался чуть влево от кухни. Пейдж подошел и открыл дверь. Кукла была там. Он смутно разглядел ее очертания.
— Видишь? — спросил Барроуз.
— Брайан, — несколько нервно произнесла Маделин, — ты веришь, что я никогда ничего подобного не делала? Я вовсе не просила присылать ее мне, я и не думала о ней, поверь! Зачем мне это делать?
— Разумеется, я верю, что ты не звонила туда, — ответил Пейдж. — Мне кажется, кто-то совсем сошел с ума!
— Почему бы нам не войти в дом? — предложил Барроуз. — Я бы хотел немного поговорить об этом с вами обоими. Только подождите минуту, я включу в машине габаритные огни.
Маделин с Пейджем зашли в дом и взглянули друг на друга. Музыка уже не грохотала: кто-то заговорил — Пейдж не мог вспомнить о чем, — и Маделин выключила приемник. Она все еще не опомнилась от происшедшего.
— Этого не может быть, — сказала она. — Это все нам померещилось! Или все это произошло с нами во сне? Кроме одного, конечно! — Она улыбнулась ему. — Ты хоть понимаешь, что произошло?
Что произошло через несколько секунд после этого — Пейдж до сих пор не может объяснить. Он помнит, что взял ее за руку и раскрыл рот, чтобы заверить, что ему совершенно нет дела до того, что произошло, если только те минуты возле окна не были сном. Тут оба услышали хлопок из лавровой рощи или фруктового сада, находящегося за ней. Это был глухой звук, но достаточно громкий, чтобы оба подскочили. И все же он, казалось, прозвучал где-то далеко и не имел к ним никакого отношения. Потом поблизости послышался звук рвущейся проволоки, и одни часы остановились.
Одни часы остановились! Уши Пейджа заметили это, а глаза заметили маленькую круглую дырочку в центре чуть видной паутины трещин в оконном стекле. Он понял, что часы остановились оттого, что в них попала пуля.
Другие часы продолжали тикать.
— Отойди от окна, — приказал Пейдж. — Это невероятно, но кто-то стреляет в нас из сада! Куда, черт возьми, ушел Нат?
Он выключил свет. Остались гореть только свечи; он задул их как раз в тот момент, когда обливающийся потом Барроуз, в котелке набекрень, низко наклонившись, словно убегая от врагов, ввалился в окно.
— Там кто-то есть, — странным голосом проговорил Барроуз.
— Да. Мы это заметили.
Пейдж отвел Маделин в глубину комнаты. По положению пули в часах он определил, что пройди она на два дюйма ниже, и она попала бы в голову Маделин, как раз в висок под маленькими кудряшками.
Больше выстрелов не последовало. Пейдж слышал испуганное дыхание Маделин и медленные резкие вздохи Барроуза в другом углу комнаты. Барроуз стоял у крайнего окна, пытаясь взять себя в руки; Пейдж видел только его лакированные ботинки.
— Знаешь, что, по-моему, случилось? — спросил Барроуз.
— Ну?
— Хочешь, я покажу тебе, что случилось?
— Продолжай!
— Погодите! — прошептала Маделин. — Там кто-то идет, послушайте!
Пораженный Барроуз осторожно высунул голову из окна, как черепаха из панциря. Пейдж услышал из сада приветствие и ответил на него. Это был голос Эллиота. Брайан бросился навстречу инспектору прямо по траве, не разбирая дороги. Эллиот с непроницаемым лицом выслушал в полумраке рассказ Пейджа, держась в высшей степени официально.
— Понятно, сэр, — сказал он. — Но я полагаю, сейчас уже можно включить свет. Думаю, вас больше не потревожат.
— Инспектор, вы собираетесь что-то предпринять? — протестующим голосом спросил Барроуз. — Или в Лондоне к этому привыкли? Мы, уверяю вас, привыкли работать иначе! — Он вытер лоб ладонью руки в перчатке. — Вы не хотите обыскать рощу? Или фруктовый сад? Или то место, откуда прозвучал выстрел?
— Я сказал, сэр, — деревянным голосом повторил Эллиот, — думаю, вас больше не потревожат.
— Но кто это сделал? Зачем?
— Успокойтесь, сэр, — ответил Эллиот, — мы остановим этого негодяя. Навсегда! Мы немного изменили планы. Если не возражаете, я предлагаю всем вам проехать со мной в «Фарнли-Клоуз», на всякий случай, вы же понимаете! Боюсь, мне придется скорее приказывать, чем просить!
— О, да никто не возражает, — весело ответил Пейдж, — нам, кажется, на один вечер волнений многовато!
Инспектор улыбнулся вовсе не ободряюще.
— Тут вы не правы, — заявил он. — То, что вы испытали сегодня, еще не волнения! Все волнения впереди, мистер Пейдж! Обещаю вам! У кого-нибудь есть машина?
Этот неуместный вопрос так и остался без ответа, и Барроуз отвез всех в «Фарнли-Клоуз». Все попытки расспросить инспектора не увенчались успехом. На категорическое требование Барроуза захватить с собой куклу Эллиот лишь ответил, что еще не время и что в этом нет необходимости.
В «Фарнли-Клоуз» их встретил встревоженный Ноулз. Центр напряжения переместился теперь в библиотеку. Там, как и две ночи назад, сияющий венец электрических ламп люстры отражался в окнах. В кресле, которое раньше занимал Марри, теперь сидел доктор Фелл, а Марри стоял у него за спиной. Доктор Фелл опирался рукой на трость, а его нижняя губа свисала над подбородками. Как только открылась дверь библиотеки, пришедших захватили эмоции. Доктор Фелл только что кончил говорить, и Марри прикрыл глаза дрожащей рукой.
— А, — с подозрительной приветливостью произнес доктор Фелл. — Добрый вечер, добрый вечер, добрый вечер! Мисс Дейн! Мистер Барроуз! Мистер Пейдж! Хорошо. Боюсь, мы командовали в доме самым предосудительным образом; но это было необходимо. Нам нужно кое о чем посовещаться. К мистеру Уэлкину и мистеру Гору отправлены курьеры. Ноулз, вы не пригласите леди Фарнли присоединиться к нам? Нет, не ходите сами, пошлите горничную; я бы предпочел, чтобы вы остались здесь. А пока мы кое-что обсудим!
Он сказал это таким тоном, что Натаниэль Барроуз, уже приготовившийся сесть, замер в несколько неудобной позе. Он резко поднял руку, не глядя на Марри.
— Нельзя так торопиться, — произнес Барроуз. — Остановитесь! В этой дискуссии есть что-нибудь… важное?
— Есть.
Барроуз снова занервничал. Он не смотрел на Марри, но Пейдж пристально глядел на обоих, и в нем, неизвестно почему, шевельнулась жалость к Марри. Учитель выглядел потрепанным и старым.
— Хм! И что же мы будем обсуждать, доктор?
— Характер некоей особы, — ответил доктор Фелл. — Кого именно — вы догадываетесь.
— Да, — согласился Пейдж, вряд ли сознавая, что говорит вслух. — Того, кто склонил Викторию Дейли к сомнительным удовольствиям колдовства!
Просто поразительно, подумал он, как действует это имя. Стоит только произнести слова «Виктория Дейли», как все бросаются в разные стороны, словно пугаясь каких-то неприятностей. Доктор Фелл, немного удивленный и заинтересованный, развернулся и, прищурившись, взглянул на Пейджа.
— А! — одобрительно прохрипел доктор. — Значит, вы догадались?
— Я пытался разрабатывать эту версию. Этот человек убийца?
— Да, этот человек убийца! — Доктор Фелл стукнул тростью. — Если вы разделяете мою точку зрения, это, я уверен, поможет нам! Послушаем, до чего вы додумались. И будьте откровенны, приятель! Прежде чем кто-нибудь из нас покинет эту комнату, здесь будет сказано кое-что и похуже!
Пейдж старательно и живописно повторил свою версию, с которой уже ознакомил Маделин. Пронзительные маленькие глазки доктора Фелла неотрывно смотрели на него, инспектор Эллиот тоже не пропускал ни слова. Тело, намазанное мазью, темный дом с открытым окном, охваченный безумной паникой бродяга, кто-то третий, притаившийся в доме, — казалось, эти образы ожили в библиотеке, как картинки на киноэкране.
После Пейджа заговорила Маделин:
— Вы считаете, что это возможно? И инспектор тоже согласен с вами?
Доктор Фелл лишь кивнул.
— Тогда я задам вам вопрос, который уже задавала Брайану! Если, как он утверждает, нет никакого культа ведьм, если все это мистификация, что делал или пытался делать этот «третий» в доме Виктории? Какие доказательства его причастности к убийству у вас есть?
— А, доказательства… — протянул доктор Фелл и, помолчав, продолжил: — Попытаюсь объяснить. Среди вас есть человек, уже много лет питающий тайную любовь к подобным вещам. Ни в какое колдовство он не верит! Это я спешу подчеркнуть. Это очень важно. Нельзя быть более циничным по отношению к силам тьмы и властелинам четырех стихий, чем он. Но невероятная тяга к колдовским штучкам становится все более сильной — ему безумно хочется их на ком-нибудь проверить. Этот человек, понимаете ли, прикидывается совершенно другим! Он никогда не признается даже в интересе к подобным вещам, который может быть и у нас с вами. Итак, это тайная страсть, но у него есть желание разделить ее с кем-то, желание, прежде всего, поэкспериментировать над другими людьми; оно стало таким сильным, что должно было как-то прорваться. В каком же положении оказался этот человек? Что он мог сделать? Возродить новый культ ведьм в Кенте, ведь когда-то он существовал здесь, очень давно. Идея, конечно, захватывающая; но этот человек понимал, что она безумна. Этот человек вообще-то очень практичен.
Самая мелкая единица в организации поклонников Сатаны — это так называемый шабаш ведьм. Шабаш включает тринадцать человек: двенадцать членов и одного предводителя в маске. Роль предводителя такого котильона в маске Януса, вероятно, привлекала нашего приятеля, как прекрасный сон, но лишь как прекрасный сон! И не только из-за непреодолимых практических трудностей. Ему очень хотелось, чтобы было интересно и чтобы этот интерес разделяли немногие. Значит, число посвященных должно быть ограниченным. Поскольку страсть его была тайной, значит, круг единомышленников должен быть узким, сугубо семейным. Это, я подчеркиваю, было почти насмешкой над силами зла, если, конечно, такие силы существуют. Тут не было фанатизма или, вернее, одержимости. Ничего не приносилось в жертву этим высоким интеллектом. Это не был серьезный культ, как мы его понимаем. Это была лишь праздная и ненасытная любовь к мистификациям, нечто вроде хобби. Боже сохрани, я не хочу сказать, что сатанисты обязательно приносят большой вред, — нет, если они держатся подальше от ядовитых веществ, вызывающих галлюцинации! Если люди просто дурачатся, не нарушая закона или принятых норм поведения, полиция их не трогает. Но когда женщина в Танбридж-Уэллс умирает оттого, что намазала кожу белладонной (что и произошло восемнадцать месяцев назад, хотя мы ничего не смогли там доказать!), тогда, черт возьми, это уже дело полиции! Как вы думаете, почему Эллиот был прислан сюда еще до событий в «Фарнли-Клоуз»? Как вы думаете, почему его так интересует история Виктории Дейли? А?
— Но, доктор, кто же все это делал?
— Этот человек доверился немногим верным единомышленникам. Их, вероятно, было двое, трое, максимум четверо. Наверное, мы никогда не узнаем их имен. Он тщательно обрабатывал их, давая читать множество книг по колдовству. А когда их головы были забиты и возбуждены всяким вздором, настало время действовать. Настало время сообщить им, что в Кенте действительно процветает культ Сатаны и каждый из них может поучаствовать в настоящем шабаше.
Доктор Фелл громко стукнул тростью об пол. Он был нетерпелив и раздражен.
— Разумеется, все это было вранье! Разумеется, эти глупцы никогда не выходили из дому и не вылетали из комнаты в ночь, когда готовились к шабашу! Разумеется, все дело в мази, главными ингредиентами которой являлись аконит и белладонна. И, как правило, зачинщик всего этого никогда не был рядом с неофитом и никогда не принимал участия вместе с ним в ночных «полетах». Это было бы слишком опасно, ведь отравляющее действие мази достаточно сильно. Удовольствие заключалось в распространении этого учения, в обсуждении таинственных приключений, в наблюдении за разложением умов под действием наркотиков, в смаковании их впечатлений от шабашей — короче говоря, в сочетании крайней душевной жестокости и циничных обманов, которым подвергались так называемые близкие друзья.
Доктор Фелл замолчал. Тишину нарушил задумчивый голос Марри:
— Это мне напоминает письма, написанные отравленным карандашом.
— А так оно и есть, — кивнул доктор Фелл. — Это почти то же самое, только гораздо губительнее.
— Но вы же не смогли доказать, что та женщина — я говорю о той, что умерла в Танбридж-Уэллс, — погибла от яда? Разве этот человек совершил что-то противозаконное? Ведь Виктория Дейли умерла не от отравления.
— Это как посмотреть, сэр, — вкрадчиво заметил инспектор Эллиот. — Похоже, вы полагаете, что яды смертельны только тогда, когда их принимают внутрь. Смею вас уверить, что это не так. Но дело не в этом. Доктор Фелл лишь раскрыл вам тайну.
— Тайну?
— Тайну этого человека! — произнес доктор Фелл. — Ради сохранения этой тайны, две ночи назад у пруда убили человека!
В комнате повисла тишина, на этот раз жутковатая тишина, словно все ужаснулись.
Натаниэль Барроуз оттянул воротничок рубашки.
— Интересно, — произнес он, — очень интересно! Мне кажется, меня привели сюда под ложным предлогом! Я адвокат, а не студент, изучающий языческие культы! Я не понимаю, какое отношение эта галиматья имеет к моим прямым обязанностям? В истории, которую вы поведали, нет никакой связи с делом о наследстве Фарнли!
— Да нет, связь есть! — возразил доктор Фелл. — Это фактически корень всего дела! Надеюсь, через пару секунд вам станет это ясно. Вы, мой друг, — он с видом заправского спорщика взглянул на Пейджа, — недавно спросили меня, что заставило этого человека заняться такими делами. Простая скука? Или это причуда, оставшаяся с детства, с возрастом принявшая иные формы, болезненно усилившаяся? Я склонен думать, что тут есть и то и другое! Эти качества развивались вместе, они смешаны и неразлучны. Кем мог быть человек с такими инстинктами, вынужденный всегда подавлять их? В ком эту «причуду» можно вполне доказательно проследить? Кто, единственный из всех присутствующих, имеет доступ к атрибутам колдовства и орудию убийства? Кто, несомненно, страдает от скуки в несчастном браке, лишенном любви? Кто страдает от бьющей ключом жизненной силы, которая…
Барроуз вскочил, словно в одночасье прозрел. А в это время Ноулз, стоящий у открытой двери библиотеки, шепотом совещался с кем-то, находящимся снаружи. Лицо Ноулза было бледно.
— Простите, сэр, но мне сказали, что ее светлости в комнате нет. Говорят, она некоторое время назад собрала вещи, взяла машину из гаража и…
Доктор Фелл кивнул.
— Вот именно, — удовлетворенно произнес он. — Поэтому нам не надо торопиться в Лондон. Своим бегством она себя выдала. И мы теперь без труда получим ордер на арест леди Фарнли по обвинению в убийстве.
Глава 20
— Ну-ну! — несколько раздраженно произнес доктор Фелл, стукнув тростью об пол. Он добродушно оглядел собравшихся нравоучительным взглядом. — Только не говорите мне, что это вас удивило! Не говорите мне, что это вас шокировало! Вот вы, мисс Дейн! Разве вы не знали ее лучше других? Разве вы не знали, как она вас ненавидела?
Маделин провела ладонью по лбу и взяла Пейджа за руку.
— Я этого не знала, — ответила Маделин. — Я лишь догадывалась. Но ведь я вряд ли могла сказать вам об этом, правда? Боюсь, вы сочли бы меня сварливой!
Пейджу понадобилось немного отрегулировать свои мысли, по-видимому, остальным тоже. А пока он приспосабливался к новому повороту событий, в мозгу его зрела новая идея. И мысль эта была: «Дело не закончено!»
Он не мог сказать, почему он так считал. То ли дело было в чуть заметном блеске в глазах доктора Фелла, то ли в повороте его руки с тростью, то ли в легком ветерке с холма. Но создавалось впечатление, что доктор Фелл по-прежнему «держал аудиторию», словно разоблачения еще не кончились. Где-то здесь была засада. Где-то были пистолеты, готовые выстрелить в любую минуту.
— Продолжайте, — спокойно обратился к доктору Марри. — Я не ставлю под сомнения ваши слова, но продолжайте!
— Да, — безучастно произнес Барроуз и сел.
В тишине библиотеки зычный голос доктора звучал очень солидно.
— Если рассматривать физические доказательства, — продолжил он, — то этот вывод можно было сделать с самого начала. Центр всех волнений, всех тайн всегда был здесь. Центром всех волнений был этот запертый чулан на чердаке. Там кто-то обитал. Кто-то пользовался его содержимым: брал книги и ставил их назад, а также играл с находящимися в нем безделушками. Кто-то, чья бурная деятельность оставалась незаметной, сделал этот чулан чем-то вроде логова. Мысль о том, что это дело рук кого-то постороннего, например какого-то соседа, была настолько фантастической, что казалась недостойной серьезного рассмотрения. Такой вариант был невозможен — как психологически, так и практически. Нельзя устроить себе убежище на чердаке чужого дома, особенно на глазах у любопытных слуг. Нельзя проникнуть в дом, забраться на чердак и выйти обратно незамеченным слугами или кем-нибудь еще. Нельзя так небрежно обращаться с новым висячим замком, за которым следит хозяин дома. Ведь тогда обязательно будет замечено, что… хотя у мисс Дейн… — тут лицо доктора Фелла по-детски просияло, — хотя у мисс Дейн когда-то был ключ от этого чулана, но это был ключ от старого замка, который заменили висячим! Следующий вопрос. Что беспокоило сэра Джона Фарнли? Только подумайте над этим, леди и джентльмены. Почему этот неугомонный пуританин, порабощенный собственными проблемами, так и не нашел утешения в своем доме? Что было у него на уме? Почему он в тот самый вечер, когда был брошен вызов ему, его состоянию, его благополучию, ничего не делал, а только вышагивал по библиотеке и беспокоился о Виктории Дейли? Почему он так живо интересуется сыщиком, задающим в деревне «фольклорные» вопросы? Что значат загадочные намеки, сделанные мисс Дейн: «В моменты эмоционального напряжения он обычно любовался церковными стенами и говорил, что если бы ему когда-нибудь удалось…»? Удалось что? Поставить на место осквернителей церкви? Почему однажды он идет на чердак с кнутом, а возвращается оттуда весь в поту, применил ли он кнут к тому, кого там обнаружил? Побудительные мотивы в этом деле чисто умственные, такие же предательские, как и вещественные улики, о которых я сейчас скажу; но все же у меня нет ничего лучшего.
Доктор Фелл замолчал, пристально и довольно печально посмотрел на стол. Затем он вынул трубку изо рта.
— Возьмем историю хозяйки дома Молли Бишоп — решительной девушки и прекрасной актрисы. Два вечера назад Патрик Гор сказал о ней одну правдивую вещь. Он, похоже, всех вас шокировал, заявив, что она никогда не любила Фарнли, которого вы знали. Он сказал, что она воспользовалась случаем и вышла за «отраженный образ» мальчика, которого знала раньше. Так оно и было. Потом она пришла в ярость, узнав, что это не тот самый мальчик, вернее, не тот самый человек. Каково было происхождение этой неодолимой страсти или причуды в мозгу семилетнего ребенка? Это несложно. Это возраст, в котором внешние впечатления формируют наши основные вкусы. Их нельзя искоренить, даже если мы думаем, что забыли о них. Я до конца своих дней буду любить картины, изображающие толстых старых голландцев, играющих в шахматы и сосущих длинные курительные трубки, потому что помню полотно, которое висело на стене кабинета отца, когда я был ребенком. По тем же причинам вы можете любить уток, истории о призраках или моторные лодки. Итак, кто был тем единственным человеком, который боготворил мальчика Джона Фарнли? Кто был тем единственным человеком, который его защищал? Кого Джон Фарнли привел в цыганский табор (на цыганский табор обращаю ваше особое внимание) и брал с собой в лес? Какие уроки сатанизма он ей преподал прежде, чем она освоила школьную премудрость? А промежуточные годы? Мы не знаем, как развивались ее вкусы. Кроме того, она провела рядом с семейством Фарнли достаточно времени, чтобы иметь значительное влияние на старого и молодого сэра Дадли, которые предоставили Ноулзу место дворецкого в своем доме. Не так ли, Ноулз?
Маделин провела ладонью по лбу и взяла Пейджа за руку.
— Я этого не знала, — ответила Маделин. — Я лишь догадывалась. Но ведь я вряд ли могла сказать вам об этом, правда? Боюсь, вы сочли бы меня сварливой!
Пейджу понадобилось немного отрегулировать свои мысли, по-видимому, остальным тоже. А пока он приспосабливался к новому повороту событий, в мозгу его зрела новая идея. И мысль эта была: «Дело не закончено!»
Он не мог сказать, почему он так считал. То ли дело было в чуть заметном блеске в глазах доктора Фелла, то ли в повороте его руки с тростью, то ли в легком ветерке с холма. Но создавалось впечатление, что доктор Фелл по-прежнему «держал аудиторию», словно разоблачения еще не кончились. Где-то здесь была засада. Где-то были пистолеты, готовые выстрелить в любую минуту.
— Продолжайте, — спокойно обратился к доктору Марри. — Я не ставлю под сомнения ваши слова, но продолжайте!
— Да, — безучастно произнес Барроуз и сел.
В тишине библиотеки зычный голос доктора звучал очень солидно.
— Если рассматривать физические доказательства, — продолжил он, — то этот вывод можно было сделать с самого начала. Центр всех волнений, всех тайн всегда был здесь. Центром всех волнений был этот запертый чулан на чердаке. Там кто-то обитал. Кто-то пользовался его содержимым: брал книги и ставил их назад, а также играл с находящимися в нем безделушками. Кто-то, чья бурная деятельность оставалась незаметной, сделал этот чулан чем-то вроде логова. Мысль о том, что это дело рук кого-то постороннего, например какого-то соседа, была настолько фантастической, что казалась недостойной серьезного рассмотрения. Такой вариант был невозможен — как психологически, так и практически. Нельзя устроить себе убежище на чердаке чужого дома, особенно на глазах у любопытных слуг. Нельзя проникнуть в дом, забраться на чердак и выйти обратно незамеченным слугами или кем-нибудь еще. Нельзя так небрежно обращаться с новым висячим замком, за которым следит хозяин дома. Ведь тогда обязательно будет замечено, что… хотя у мисс Дейн… — тут лицо доктора Фелла по-детски просияло, — хотя у мисс Дейн когда-то был ключ от этого чулана, но это был ключ от старого замка, который заменили висячим! Следующий вопрос. Что беспокоило сэра Джона Фарнли? Только подумайте над этим, леди и джентльмены. Почему этот неугомонный пуританин, порабощенный собственными проблемами, так и не нашел утешения в своем доме? Что было у него на уме? Почему он в тот самый вечер, когда был брошен вызов ему, его состоянию, его благополучию, ничего не делал, а только вышагивал по библиотеке и беспокоился о Виктории Дейли? Почему он так живо интересуется сыщиком, задающим в деревне «фольклорные» вопросы? Что значат загадочные намеки, сделанные мисс Дейн: «В моменты эмоционального напряжения он обычно любовался церковными стенами и говорил, что если бы ему когда-нибудь удалось…»? Удалось что? Поставить на место осквернителей церкви? Почему однажды он идет на чердак с кнутом, а возвращается оттуда весь в поту, применил ли он кнут к тому, кого там обнаружил? Побудительные мотивы в этом деле чисто умственные, такие же предательские, как и вещественные улики, о которых я сейчас скажу; но все же у меня нет ничего лучшего.
Доктор Фелл замолчал, пристально и довольно печально посмотрел на стол. Затем он вынул трубку изо рта.
— Возьмем историю хозяйки дома Молли Бишоп — решительной девушки и прекрасной актрисы. Два вечера назад Патрик Гор сказал о ней одну правдивую вещь. Он, похоже, всех вас шокировал, заявив, что она никогда не любила Фарнли, которого вы знали. Он сказал, что она воспользовалась случаем и вышла за «отраженный образ» мальчика, которого знала раньше. Так оно и было. Потом она пришла в ярость, узнав, что это не тот самый мальчик, вернее, не тот самый человек. Каково было происхождение этой неодолимой страсти или причуды в мозгу семилетнего ребенка? Это несложно. Это возраст, в котором внешние впечатления формируют наши основные вкусы. Их нельзя искоренить, даже если мы думаем, что забыли о них. Я до конца своих дней буду любить картины, изображающие толстых старых голландцев, играющих в шахматы и сосущих длинные курительные трубки, потому что помню полотно, которое висело на стене кабинета отца, когда я был ребенком. По тем же причинам вы можете любить уток, истории о призраках или моторные лодки. Итак, кто был тем единственным человеком, который боготворил мальчика Джона Фарнли? Кто был тем единственным человеком, который его защищал? Кого Джон Фарнли привел в цыганский табор (на цыганский табор обращаю ваше особое внимание) и брал с собой в лес? Какие уроки сатанизма он ей преподал прежде, чем она освоила школьную премудрость? А промежуточные годы? Мы не знаем, как развивались ее вкусы. Кроме того, она провела рядом с семейством Фарнли достаточно времени, чтобы иметь значительное влияние на старого и молодого сэра Дадли, которые предоставили Ноулзу место дворецкого в своем доме. Не так ли, Ноулз?