Карр Филиппа. Обет молчания

   «Мандалей» Маркуса имел потрясающий успех, которым он был обязан скорее своей самоуверенности, чем таланту. Однако у него оказался приятный голос, достаточно сильный, чтобы его услышали все в зале, а его изображение темпераментной оперной знаменитости позабавило зрителей.
   Исполнялись и другие песни, некоторые из которых появились еще в самом начале века. Зрители очень хорошо приняли «Солдат королевы», хотя они и не отвечали духу времени. Потом последовали «Прощай, Долли Грей», еще одна популярная песня. И кто-то продекламировал «Ганга Дин». Все эти номера вызвали бурю оваций, и присутствующие сошлись на том, что это был незабываемый день.
   Я тоже никогда не забуду этот день и Маркуса, сведшего все к легкой болтовне в парке. Я не могла не чувствовать себя в какой-то степени униженной.
   Я, как дурочка, вообразила себе то, чего не было.
   Через три недели Маркус уехал. Перед отъездом он обедал у нас.
   За столом он говорил о том, сколько радости получил от пребывания здесь и что моя мама заслужила медаль за все, сделанное ею.
   Было очень весело. Аннабелинда выглядела особенно привлекательной. Она сидела рядом с Маркусом, и я чувствовала, что между ними есть определенная связь.
   Как я могла оказаться настолько самонадеянной, чтобы вообразить, что он влюбился в меня? Маркус был светским человеком, и на какое-то время его позабавили моя юность и невинность. Разве он все время не подчеркивал мою наивность и свежесть?
   Он хотел, чтобы я сохранила ее, став взрослой.
   Почему? Что она могла для него значить? Для Маркуса все было всего лишь праздной болтовней, а я оказалась достаточно наивной, чтобы принять ее всерьез.
   За обедом майор беседовал с моим отцом, объясняя ему, что будет работать в военном министерстве.
   — Вам придется жить в Лондоне, — сказал отец. — Где вы остановитесь?
   — Я присмотрю себе какое-нибудь пристанище.
   А в конце недели буду уезжать к родителям. Если меня пригласят, я мог бы наведываться в Марчлэндз посмотреть, как идут тут без меня дела.
   — Мы будем рады вам в любое время, — сказала ему мама, — Но я должна вас предупредить, что гостей часто заставляют работать.
   — Прекрасно. Но, в свою очередь, я должен предупредить вас, что совершенно ни к чему не пригоден.
   — Мы могли бы вас научить, — ответила мама.
   — Тогда есть надежда.
   — Как чудесно видеть вас здоровым!
   — Ну да… но не настолько, чтобы вернуться на фронт.
   — Не могу сказать, что это меня очень огорчает.
   — В военном министерстве у вас будет интересная работа, — сказала отец.
   — Вся эта канцелярская волокита и тому подобное.
   — Но вы приобретете опыт.
   — Как идут дела в палате?
   — Что-то должно произойти. Мы обязаны поскорее выиграть эту войну. Она слишком затянулась.
   — Вы имеете в виду, что Асквит уйдет?
   — Ллойд Джордж ждет своего часа. Скоро произойдет замена. Я думаю, перед Рождеством Ллойд Джордж отправится во дворец к королю давать присягу.
   — Так быстро! Бедный старый Асквит!
   — Еще одно Рождество, — сказала мама, — а война по-прежнему идет.
   — Она должна скоро кончиться, — сказал отец. — Если бы американцы вступили в бой, я мог бы сказать, что конец войны уже виден.
   — А они вступят?
   — Возможно.
   — Я просто не дождусь ее конца, — сказала мама.
   — Он придет… в свое время.
 
   Через неделю после отъезда Маркуса Аннабелинда объявила, что ее присутствие необходимо в Каддингтон Мэйнор и она считает, что должна туда вернуться.
   — Вы прекрасно обойдетесь без меня, — промолвила она.
   Я не могла удержаться, чтобы не сказать:
   — Поскольку ты посвятила себя почти исключительно майору Мерривэлу, а его больше с нами нет, смею заявить, мы действительно прекрасно обойдемся без тебя.
   Аннабелинда самодовольно ухмыльнулась.
   — Бедная Люсинда! — сказала она.
   Я была рада ее отъезду. Она слишком живо напоминала мне о моем горьком унижении.
   В конце октября мисс Каррутерс вышла замуж за доктора Эджертона. Церемония была скромной, а потом в Марчлэндзе устроили небольшой прием.
   Мне доставило большое удовольствие видеть мисс Каррутерс такой счастливой. Ее кузина приехала на бракосочетание, и я сразу поняла, почему мисс Каррутерс не горела желанием жить вместе с ней.
   Но, несмотря на свой грозный вид, эта леди была весьма любезна и явно не огорчена замужеством родственницы. Таким образом, все оказались в высшей степени довольны.
   Новоиспеченная миссис Эджертон помогала в госпитале во второй половине дня, точно так же, как в то время, когда занималась со мной.
   — Как все удачно обернулось! — сказала мама. — Интересно, что произойдет с Андрэ?
   — Мне бы не хотелось потерять и ее, — ответила я. — Она так хорошо справляется с Эдвардом. Ты думаешь о муже и для нее?
   — Я часто думаю о людях, которые занимаются тем же, что она и мисс Каррутерс. Подумай, Андрэ заботится об Эдварде… как большинство нянек о детях, находящихся под их присмотром, и приходит время, когда им приходится столкнуться с фактом, что эти дети не их. Меня интересует, что она собирается делать после окончания войны.
   Возможно, вернется в Бельгию?
   — Андрэ очень хотела уехать оттуда, — сказала я.
   — У нее ведь есть брат. Думаю, она ничего о нем не знает. Это должно очень ее огорчать.
   — Она уверена, что он во французской армии.
   — С ним могло случиться все, что угодно. Она странная девушка.
   — Ты находишь?
   — Она кажется такой… довольной.
   — Разве это делает ее странной? Она была рада выбраться из Бельгии, ей не хотелось ехать к тетке, и она нежно полюбила Эдварда. Он такая прелесть! Я могу понять, почему она довольна.
   — Но она должна тревожиться за брата.
   — По-моему, она не была особенно близка ни с кем из своей семьи.
   — Я спрашиваю себя, что с ней будет?
   — Кто знает, что может произойти с любым человеком?
   Мама внимательно посмотрела на меня. Я думаю, что она подозревала о моих чувствах к Мар кусу. Я начала сознавать, что вела себя достаточно наивно. Вероятно, я выдала их.
   Шли дни, один очень мало отличался от другого. Теперь без занятий с мисс Каррутерс я проводила в госпитале больше времени. Я много гуляла в лесу и пребывала в глубоком унынии.
   Наступил декабрь. Как и предсказывал мой отец, Ллойд Джордж возглавил правительство. Маркус, несмотря на свое обещание, в Марчлэндз не приехал.
   Мы отпраздновали в госпитале Рождество, а потом наступил новый, 1917 год. Война все еще шла, и ее конец был виден не больше, чем два года назад.
   Дни тянулись медленно. Как я скучала по Маркусу! Думаю, его не хватало многим. Он принес в госпиталь радостное оживление. Конечно, Маркус был прав. Он говорил то, что людям хотелось услышать, и делал их веселыми и счастливыми, ведь они не понимали, что за его словами ничего не стоит. Он почти все обращал в шутку, и это делало жизнь приятной.
   Я все время думала о Маркусе Мерривэле в эти долгие и безотрадные зимние дни.
   Новости доходили до нас по большей части мрачные. Слабый луч надежды забрезжил в апреле, когда Америка объявила Германии войну. Вскоре на континент должны были прибыть американские войска и начать сражаться вместе с нами.
   Все говорили, что враг скоро будет разбит.
   В конце апреля пришло известие, сначала испугавшее, а потом обрадовавшее меня. Ко мне в комнату вошла страшно взволнованная мама.
   — Как ты думаешь, о чем сообщил Джеральд?
   Сюда направляется Роберт. Его ранили в ногу.
   Джеральд сказал, что он около двух недель находится в лондонском госпитале. Теперь его состояние позволяет ему поехать долечиваться к нам.
   Джеральд считает, что общение с нами пойдет ему на пользу.
   — О… это замечательно!
   Мама улыбнулась:
   — Да. Ты получишь удовольствие от его пребывания здесь. Вы ведь с ним очень близкие друзья, правда? Джеральд сказал, что Роберт не может дождаться, когда, наконец, попадет сюда. Он приезжает завтра.
   Мама смотрела на меня с тем пониманием, к которому я привыкла за долгие годы. Она догадалась о моих чувствах к Маркусу, ведь я была настолько простодушной, что выдала их, и ее очень радовало, что мой близкий друг Роберт будет здесь и подбодрит меня.
   На следующее утро я встала рано. Мы уже обсудили с матушкой, куда поместим Роберта.
   — В одну из палат с четырьмя кроватями, — сказала мама. — Мы должны сделать для него все, что только возможно.
   — Как будто мы не делаем этого для каждого!
   — Да, но Роберт — это особый случай.
   Он появился вскоре после полудня. Увидев его, стоящего на костылях, я почувствовала глубочайшее волнение. Его широкая улыбка осталась прежней, но он похудел, и это подчеркивало то, что Аннабелинда называла несуразностью его облика.
   Он стал бледнее и почему-то выглядел беззащитным.
   Я подбежала и обняла его.
   — Я так рада видеть тебя, Роберт! — сказала я.
   — А я тебя!
   — Мы так рады твоему приезду!
   — Твой дядя сказал мне, что вы обрадуетесь.
   — И он был прав.
   Из дома вышла мама и поцеловала Роберта.
   — Мы в восторге от твоего приезда! — сказала она.
   — Можете представить себе мои чувства. Вы обе замечательно выглядите.
   — Это потому, что теперь ты в нашей власти.
   Мы собираемся обеспечить тебе особый уход, правда, Люсинда?
   — Да, — ответила я.
   Я почувствовала, что уныние покидает меня.
   Особенно радовало то, что ранение Роберта не было тяжелым. Он выходил в парк и не зависел от медицинских сестер. Мы обнаружили, что раненые, которые могли обходиться без посторонней помощи, выздоравливали быстрее других.
   Роберт, разумеется, хорошо знал Марчлэндз и говорил, что для него пребывание здесь подобно возвращению домой.
   Я повеселела. Присутствие Роберта все изменило. Как замечательно, что рядом находился такой прямодушный человек, как он, человек, которого я понимала, и не сомневалась, что его мысли и слова совпадают.
   Я видела, что мама в полном восторге. Ей также не удавалось скрыть свои чувства от меня, как мне от нее. Так что приезд Роберта имел огромное значение для нас обеих.
   Днем Роберт обычно сидел в парке. Стояли чудесные весенние дни, теплые и длинные, когда только легкий порыв холодного ветра напоминал, что лето еще не наступило.
   Мы часто сидели в парке вместе, но не под явором. Мне не хотелось быть там с Робертом, ведь я все еще слишком хорошо помнила свои недавние разговоры под этим деревом с Маркусом. Я сказала, что предпочитаю скамейку под дубом с другой стороны лужайки.
   Мы с Робертом много говорили о прошлом, вспоминая случаи, которые, как мне казалось, я уже забыла, смеялись, давая волю чувству радостного удовлетворения тем, что он в безопасности дома и мы можем быть вместе, как встарь.
   Теперь я ждала каждый новый день. Я обнаружила, что Маркус больше не занимает мои мысли.
   Только иногда меня охватывали воспоминания, принося боль разочарования, унижения и тоску.
   Меня тревожило, что полное выздоровление Роберта могло скорее всего повлечь за собой его возвращение на фронт. Но я научилась жить сегодняшним днем, что было нелегко, но, как я поняла, разумно. Во время войны возникает чувство фатальности. По поведению Роберта я догадывалась, что ему знакомо искусство жить настоящим, а беседуя с ним о полях сражения Франции и Бельгии, я убедилась в этом.
   Итак… мне было хорошо в эти дни с Робертом.
   Он немного изменился. То, что ему довелось пережить, изменило бы любого. Он стал серьезнее, в нем появилась некая настойчивость — непривычное слово для характеристики Роберта. Я имею в виду, что почувствовала в нем твердую решимость наслаждаться моментом.
   Он так живо рассказывал обо всем, что я словно слышала оружейные выстрелы, видела рвущиеся вокруг него снаряды. У меня возникало чувство клаустрофобии от окопов… чувство ужаса, когда ты идешь в атаку…
   — В каком-то смысле мне повезло, — сказал Роберт. — Большая часть моей работы связана с азбукой Морзе. По какой-то счастливой случайности я мог принимать и передавать сообщения значительно быстрее большинства. Я нашел некий удачный прием… связывать точки и тире с определенными буквами. Я не буду пытаться дать этому объяснение, потому что оно показалось бы совершенно безумным. Но все решили, что я гений в Морзе.
   И моя задача заключалась в том, чтобы сопровождать механика, который устанавливал передатчики. Потом я изучал в бинокль местность, обнаруживал, где сосредоточены силы противника… или где установлены орудия… и посылал донесение своим. Все это довольно несложно. Всю тяжелую работу делал Джим, мой механик.
   — Ты, как всегда, наговариваешь на себя, Роберт.
   — В самом деле, это пустяки, Люсинда. Совсем нетрудно. Мне просто повезло… что я случайно нашел это правило.
   — Ты очень умен и придумал его.
   — Я его не придумывал. Оно возникло само собой. Поэтому я находился на передовой, когда меня ранили. Все обстояло не так уж плохо. Я смог дождаться, когда наши войска перешли в наступление, и тогда меня отправили в тыл. Потом домой.
   Твой дядя Джеральд навестил меня в госпитале.
   Он сказал, что не видит препятствий для моего переезда в Марчлэндз. Для меня, Люсинда, это было похоже на приглашение в рай.
   — О… не говори так.
   — Рай на земле, — поправился он.
   — Роберт, как твоя нога?
   — Лучше. Хотя, думаю, я никогда уже не буду бегать так быстро, как раньше.
   — Значит… ты не вернешься на фронт?
   — Во всяком случае, не сейчас.
   — Не возвращайся никогда, Роберт. Я просто не смогу вынести этого. Ты так много рассказал мне.
   Ты заставил меня увидеть все это. Я буду молиться, чтобы рана на твоей ноге заживала… но медленно и нога полностью пришла в норму, только когда эта проклятая война уже кончится.
   Пришло известие, вызвавшее в госпитале переполох: Роберт получил Боевой Крест. Больше всех изумился сам Роберт. Он показал маме письмо, и она сразу позвала меня.
   — Только послушай! — воскликнула она. — Роберт — герой. Он получил Боевой Крест.
   — Вот это да! — Он находился на нейтральной полосе и посылал донесения о местонахождении противника.
   Он был ранен и мог вернуться в часть, но не сделал этого. Роберт остался на посту, продолжая посылать донесения, и благодаря ему, орудия, которые неизбежно уничтожил бы противник, были спасены. Я изложила тебе суть дела. Роберт награждается за мужество.
   Я обняла Роберта, поцеловала и заплакала.
   — Мне просто ничего другого не оставалось, — сказал Роберт, — Я только продолжал свою работу… вот и все.
   — Роберт, прекрати! — скомандовала я. — Ты вел себя замечательно! Ты герой! Ты отправишься в Букингемский дворец, и сам король прикрепит к твоему мундиру орден.
   Весь госпиталь праздновал это событие. Роберт был смущен.
   — Слишком много шума, — говорил он. — Наверное, это ошибка. В самом деле, я просто посылал донесения…
   — И спасал орудия! — воскликнула я. — Перестань, Роберт! Ты герой, и уж мы проследим, чтобы об этом узнали все.
   Мне кажется, что его больше радовал наш восторг, чем сама награда. В Марчлэндз прибыли необычайно воодушевленные тетя Белинда с Аннабелиндой.
   — Разве не замечательно? Только представить себе, Роберт… — кричала Аннабелинда.
   Тетя Белинда сказала:
   — Мы пойдем в Букингемский дворец по случаю награждения Роберта. Мы так гордимся им!
   — Рада это слышать.
   — Ты выглядишь лучше, Люсинда, — промолвила Аннабелинда.
   — Спасибо.
   — Мне надо о многом тебе рассказать. Нам предстоит длинный разговор… наедине.
   Тетя Белинда суетилась вокруг Роберта. Она хотела знать, как его здоровье. Она так обрадовалась, услышав, что он едет в Марчлэндз.
   — Я сказала Роберту: «Милая Люси лучше, чем кто-либо, приглядит за тобой. И там будет Люсинда. Вы всегда так дружили». Как замечательно побывать во дворце!
   — Не ждите чего-то слишком грандиозного, — сказал Роберт. — Там будет много других награжденных.
   — Не притворяйся, что не находишь все это замечательным, Роберт, дорогой. Я так горжусь тобой! Мой малыш Роберт… герой!
   — О, мама, пожалуйста…
   — Он точная копия своего отца, — сказала тетя Белинда. — Они не умеют показать себя. Ты герой, дорогой. Не забывай, что ты спас орудия. Скоро об этом узнают все.
   Роберт принял покорный вид, и мы с ним обменялись улыбками.
   Мне тоже хотелось бы пойти с ним во дворец, но, конечно, слишком много людей не могли отправиться туда, а его ближайшими родственниками были дядя Роберт, тетя Белинда и Аннабелинда.
   В тот же день состоялся наш разговор с Аннабелиндой. Уже наступил вечер. Аннабелинда всегда любила поболтать перед сном.
   Она пришла ко мне в комнату и присела на кровать.
   — У меня новость, — промолвила она. — Ты узнаешь ее первая.
   — В чем она заключается? — сказала я.
   — Я выхожу замуж. Я помолвлена… пока еще неофициально. Должна состояться настоящая помолвка, так хочет его семья, ты понимаешь.
   — Помолвлена? — сказала я.
   Аннабелинда потупила глаза, словно боясь взглянуть на меня.
   — С Маркусом, — сказала она.
   — О… поздравляю.
   — Спасибо. Об этом еще никто не знает, но тебе я не могла не сообщить. Кроме того, я хотела это сделать сама. Его семья… ты себе не представляешь. Их дом, тот, где живут его родители, похож на замок. Когда мы поженимся, то обоснуемся в поместье. Оно довольно величественное… ты ведь знаешь эти старинные дома.
   — Значит, ты очень довольна.
   Аннабелинда состроила гримаску:
   — Его семейство немного подавляет. Я посетила их со своими родителями. Они пристально изучали меня. Казалось, время обратилось вспять. Все эти старые обычаи. Не могу себе представить, как я буду жить, следуя их правилам.
   — Да, — промолвила я. — Я тоже.
   — Ну, а Маркус изумителен, — сказала она несколько вызывающе. — И мы будем весело проводить время. Я заставлю его купить дом в Лондоне.
   Ему все равно придется это сделать, если он останется в военном министерстве. Все наверняка получится великолепно. Меня пугает только его старомодная семья. Все должно быть точно так же, как испокон веков… согласно этикету. Ты даже представить себе не можешь. Потому что Маркус совсем другой. Разговаривая с ним, никогда не догадаешься, в какой строгости он воспитан.
   — Когда вы собираетесь пожениться?
   — Ну, сначала надо объявить о помолвке. Я прошла только первое испытание. Думаю, за ним последуют другие. Они хотят знать все о моей семье. Маркус сказал, что я уже очаровала его отца и он сумеет убедить мать. Со мной будет все в порядке. Ты же знаешь как респектабелен папа.
   Он выдержал проверку, и социальную, и финансовую.
   — А твоя мама?
   — Ты ведь знаешь, какой она может быть очаровательной.
   — А ты?
   Аннабелинда приняла самодовольный вид, и я спросила:
   — Ты уже сказала Маркусу?
   — О чем?
   — О своем прошлом?
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ты знаешь, Аннабелинда. Я имею в виду Эдварда.
   Она стала пунцово-красной.
   — Как ты можешь быть настолько злой, когда я так счастлива? — раздраженно спросила она.
   — Значит, ты ему не сказала?
   — Как я могла бы?
   — Ты не считаешь, что он должен знать?
   — С этим покончено. Это было всего лишь недоразумением.
   — Но есть Эдвард.
   — Он просто маленький мальчик, привезенный тобой из Бельгии. Такое случается во время войны.
   Его родители погибли, и ты взяла его себе. Твоя семья усыновила его, чтобы исполнить обещание, которое ты дала его умирающей матери. Все… логично.
   — Я подумала, что ты, возможно, считаешь себя обязанной рассказать о своем прошлом будущему мужу.
   — Как бы я смогла? Люсинда, никогда не говори со мной об этом. Я сразу становлюсь такой несчастной. Думаю, ты просто завидуешь.
   — Нет. Мне не хотелось бы иметь на своей совести подобный секрет, и я не могу завидовать тому, у кого он есть. Но он не на твоей совести по той простой причине, что у тебя ее нет.
   Я говорила с яростью. Я сама не знала, был ли мой гнев вызван ее предстоящим браком с Маркусом или ее полным безразличием к Эдварду.
   Аннабелинда встала и направилась к двери.
   — Я не хочу больше говорить с тобой. Я думала, что тебе будет интересно узнать о моей предстоящей свадьбе. Я думала, ты обрадуешься, что я сообщила тебе первой. — Она обернулась и, глядя на меня, умоляюще сказала:
   — Люсинда, ты ведь не скажешь?..
   — Конечно, нет. Я не сделала этого до сих пор, разве не так? А я знаю обо всем очень давно.
   — По-моему, это бы все испортило.
   — Я уверена, что Маркус способен понять тебя.
   — Все дело в его семье. Я была удивлена. Я никогда не подумала бы, что он может чего-то испугаться. Но он трепещет перед своими родителями. Они должны одобрить его выбор. Думаю, они лишили бы его наследства. — Аннабелинда взмахнула рукой. — Да, лишили бы, если бы он совершил что-то, нарушающее традиции его семьи.
   — Например, женился на девушке, у которой есть незаконный ребенок?
   — В твоем изложении это звучит ужасно.
   — Это ужасно для бедного маленького Эдварда.
   — Ну, этого не случилось. И мой дедушка Бурдон не считал, что произошло что-то необыкновенное. Он сказал, что такие вещи происходят в семьях сплошь и рядом, только все об этом помалкивают. Люсинда, обещай мне, что будешь молчать…
   — Обещаю. Я молчала раньше, и, возможно, все обернулось к лучшему. Эдвард счастлив здесь.
   У него хороший дом, и с ним все будет в порядке.
   — Значит, все счастливо утряслось, правда?
   Малышу хорошо. А только это и имеет значение.
   — Да, — сказала я, — думаю, да.
   Аннабелинда опять развеселилась, и я даже пожалела о том, что наговорила ей.
   Она подошла и поцеловала меня.
   — Я знаю, что всегда могу положиться на тебя, Люсинда.
   После ее ухода я не могла не думать о Маркусе.
   Такой поворот событий не удивил меня.
   Я спрашивала себя, действительно ли был момент, когда он относился ко мне серьезно. Что касается Аннабелинды, я подозревала, что она проживет беззаботную жизнь.
   Она не испытывает угрызений совести ни из-за своей тайны, ни из-за своего отвергнутого ребенка просто потому, что обладает даром отгораживаться от всего, пагубного для нее.
   Аннабелинда могла убедить себя, что ничего и не происходило, пока кто-то вроде меня не напомнил бы ей об этом.
   Через две недели в газетах появилось сообщение о помолвке майора Мерривэла и Аннабелинды Дэнвер.
   В положенное время Роберт отправился во дворец получать свой орден в сопровождении тети Белинды, дяди Роберта и Аннабелинды.
   А потом он вернулся в Марчлэндз. Приезжал какой-то лондонский журналист, и в газете появилась статья с фотографиями о геройском поступке Роберта.
   Я подумала, что Роберт прекрасно смотрится в своей форме с орденом на розовато-лиловой с серебром лентой, прикрепленным к мундиру. Не вызывало сомнения, что его семья чрезвычайно им гордится. В глазах дяди Роберта стояли слезы, а тетя Белинда прямо-таки сияла.
   Она была очень довольна. Ее сына наградили орденом за мужество, а ее дочь, — даже не участвуя в лондонском светском сезоне, невозможном во время войны, — была помолвлена с исключительно подходящим женихом.
   В конечном счете война оказалась не таким уж плохим временем для тети Белинды и ее семьи.

РАЗОБЛАЧЕНИЕ

   На несколько дней в Лондон я приехала, как делала это время от времени. После замужества мисс Каррутерс я проводила больше времени в госпитале, и на этот раз мой приезд вызвала необходимость договориться об отправке в ближайшее время группы раненых из одного крупного госпиталя в Марчлэндз. К тому же мне хотелось сделать кое-какие покупки.
   Было приятно побыть с отцом, собиравшимся вернуться на конец недели в Марчлэндз вместе со мной. В эти дни он казался очень озабоченным. Я понимала, что у него много проблем, и, думаю, его радовала возможность спокойно пообедать со мной наедине. Теперь он в некотором отношении более оптимистично смотрел на ход войны. Он сообщил мне, что первые американские военные части ожидаются в июне.
   — Это деморализует противника, — сказал он. — И, конечно, с их помощью дело пойдет.
   — Ты считаешь, что конец уже виден?
   — Ну, не то чтобы виден. Но, может быть, он уже за поворотом. К сожалению, меня беспокоит одна вещь.
   Отец сидел, кусая губы, а я ждала продолжения.
   Потом он многозначительно посмотрел на меня и сказал:
   — Что-то где-то не так. Секреты, наиважнейшие секреты, становятся известными врагам.
   — Каким образом?
   Он пожал плечами.
   — Всегда есть шпионы. Даже в мирное время, а когда идет война, хотя им сложнее действовать, они активизируются. Но в последнее время…
   Помнишь, что произошло с Милтон Прайори?
   — Вы так и не выяснили, как это случилось?
   Отец покачал головой:
   — Нет. Однако уверен, что кто-то ознакомился с хранившимися у нас дома документами. Это выбивает меня из колеи. Но нам остается только проявлять бдительность: некоторые из этих людей дьявольски умны.
   — Скорее бы все это кончилось. Вот было бы здорово!
   Он согласился со мной.
   На следующий день в доме появился один из конюхов Марчлэндза Том Грин.
   Я страшно удивилась, увидев его, и на минуту подумала, что случилось что-то ужасное.
   Наверное, это отразилось на моем лице, потому что он поспешно сказал: