Карр Филиппа. Обет молчания

   — Я не из тех, кто ставит себя в глупое положение. Я не вешаюсь на мужчин.
   — Ты бросаешься ему на шею. Ты должна предоставить ему свободу. На самом деле его интересую только я. Мне это известно. Такие вещи человек чувствует. Я знаю, что ты к нему испытываешь. Маркус действительно способен очаровать, но ты абсолютно ничего не понимаешь. Он относится к тебе как к ребенку. Он сам сказал мне это.
   Ты не должна придумывать…
   — Придумывать что?
   — Что у него к тебе особый интерес. Это только причинит тебе боль.
   — Тебе ли давать советы, Аннабелинда? — не могла я удержаться от колкости.
   — Да. Их дает тот, кто имеет опыт.
   — Ты и в самом деле имеешь опыт!
   — Ты должна была поставить меня в известность о перемене даты. Однако что сделано, то сделано, и теперь майор Мерривэл в Европе…
   Думаю, он страшно разочаровался, не увидев меня.
   Он спрашивал обо мне?
   — Да.
   — Что?
   — Просто спросил, как ты поживаешь.
   Аннабелинда медленно кивнула.
   — Моя единственная цель — приглядеть за тобой, чтобы тебе не пришлось страдать.
   — Я не нуждаюсь, чтобы за мной приглядывали, и вспомни, что это тебя заставили страдать.
   — Ты нуждаешься в присмотре… Не питай романтических иллюзий насчет Маркуса Мерривэла. Я знаю, что он очаровательно любезен со всеми, но он светский человек. В отношении женщин у него определенная репутация. Не воображай его романтическим влюбленным, ведь ты просто ничего не смыслишь в таких вещах.
   Вскоре Аннабелинда ушла, а я лежала, размышляя над ее словами.
 
   Недели ползли медленно. Наша жизнь подчинялась определенному распорядку. Отец часто отсутствовал по «делам палаты», как называла это мама.
   Мисс Каррутерс приступила к своим обязанностям с присущей ей энергией, и мы занимались каждый день. Андрэ заботилась об Эдварде.
   Матушка занималась благотворительностью, связанной с военными нуждами, в основном Красным Крестом, которому уделяла особое внимание. Нас всех время от времени приглашали помочь в его работе.
   В один из темных ноябрьских дней миссис Черри вошла в мою комнату с сообщением, что меня хочет видеть какой-то джентльмен. Он ждет в гостиной.
   Я сразу же подумала о Маркусе Мерривэле. Я взглянула на себя в зеркало. Щеки порозовели, глаза сияли. Меня охватило радостное волнение. Я поспешила в гостиную, открыла дверь и увидела Роберта.
   Я страшно обрадовалась. Я уже забыла, что ожидала увидеть Маркуса.
   — Роберт! — воскликнула я.
   Он застенчиво улыбнулся. Цвет хаки не шел ему, делая его каким-то другим. Роберт выглядел бы иначе, если бы уже стал офицером и получил элегантную форму, но этого еще не произошло. Он казался очень бодрым и здоровым, немного загорел и отчасти утратил ту нескладность, которая так шла ему.
   Я бросилась к Роберту, и мы крепко обнялись.
   — Как чудесно снова увидеть тебя! Я все время задавала себе вопрос, когда же ты приедешь.
   — Я чувствую то же самое, — ответил Роберт. — Кажется, прошла целая вечность. Я уже все знаю о вашей поездке домой. Наверное, это было настоящее приключение.
   — О да.
   — К счастью, твой дядя смог организовать, чтобы вас вывезли оттуда.
   — В противном случае нам пришлось бы передвигаться вместе с беженцами.
   — Я слышал, что вас доставил майор Мерривэл. Я страшно переживал, думая о вас в этой школе. Надо же было оказаться именно в Бельгии!
   — Я часто задаю себе вопрос, что там сейчас происходит. Мадам Рошер, владелица школы, очень высокомерная аристократка. Я пытаюсь понять, как все может обернуться для нее.
   — Очень неприятно находиться в оккупированной стране, надеюсь, нам никогда не придется испытать это.
   — Конечно, не придется! Это совершенно немыслимо. При всех обстоятельствах есть Ла-Манш.
   Для Франции все иначе.
   — Это так. Я часто думаю о дедушке. И мама тоже. У нас нет сведений, что происходит в Бордо.
   — Мне кажется, что месье Бурдон сможет позаботиться о себе.
   — Мне тоже так кажется, но нам хотелось бы знать наверняка.
   — Роберт, расскажи мне о себе.
   — Ну, сначала приходилось трудно, но я привык. К моему большому удовольствию, мы много занимаемся верховой ездой, постепенно входят в привычку и распорядок дня, и приказы, которые надо немедленно выполнять. Это не вызывает отрицательных эмоций. Возникает замечательное ощущение товарищества, и ты испытываешь удовлетворение, когда, вконец измотанный, ложишься в постель и спишь, спишь до самого подъема.
   — Ты очень скучаешь по дому, Роберт?
   — По многим причинам, да. Но мы должны воевать и победить. Оставаясь дома, нам никогда не сделать этого.
   — На сколько тебя отпустили?
   — Осталось три дня. Два я уже провел дома, а остальные буду здесь, в Лондоне.
   — Как хорошо!
   — Мать и сестра приехали со мной. Отец вынужден остаться. У него столько работы.
   — Он возражал против твоего приезда сюда?
   — Ты же знаешь, какой он. Всегда готов войти в положение и сделать то, что хочет его семья. И, конечно, мама и Аннабелинда сказали, что мы должны провести время в Лондоне, чтобы повидать тебя и твоих родных.
   — Я так рада, что ты здесь.
   — Я очень давно тебя не видел. С прошлого Рождества. Только подумать! Мы никогда еще не расставались так надолго.
   — Мне не верится, что мы должны расстаться.
   Как ты собираешься провести свое увольнение здесь?
   — С тобой…
   — Какая замечательная перспектива!
   Роберт взял меня за руку и заглянул в лицо.
   — Ты действительно так считаешь, Люсинда?
   — Конечно.
   — Ты немного изменилась.
   — В чем?
   — Повзрослела.
   — Мы все время взрослеем.
   — Я имею в виду, что дело не в том, что прошел год. Думаю, это война и то, что ты увидела во время вашего страшного путешествия. Я слышал о ребенке.
   — О да. Ты должен взглянуть на Эдуарда.
   — Ужасно было видеть смерть этой женщину… и с твоей стороны замечательно взять на себя заботу о ребенке.
   — Я знала, что ты поймешь.
   — Ты не могла поступить иначе. Я слышал, что он славный малыш.
   — А ты знаешь об Андрэ Латур?
   — Да, Аннабелинда рассказала мне. Она говорила, что майор Мерривэл был просто великолепен.
   — Да.
   — Я хотел бы оказаться на его месте, Люсинда.
   — Ну, ты находился на военной подготовке, и поэтому, я думаю, дядя Джеральд поступил правильно.
   — Наверное, это было необычно… все вместе…
   — Теперь я дома, и все хорошо. С нами приехала мисс Каррутерс, школьная учительница. Она стала моей гувернанткой.
   — Ну конечно, тебе же всего пятнадцать.
   Роберт вздохнул, и я сказала:
   — Ты как будто находишь это достойным сожаления.
   — Ну, — признался он, — мне бы хотелось, чтобы ты была немножко постарше. Скажем, семнадцатилетней.
   — Семнадцать? Разве это такой уж зрелый возраст?
   — Это возраст, когда ты можешь начать думать о будущем.
   — Я считаю, что о будущем можно думать в любом возрасте.
   — Я имею в виду строить планы… разумные планы. — Я казалась озадаченной, и он продолжал:
   — Ничего. Мы поговорим об этом потом. Чего бы тебе хотелось? Пойти в театр? Жаль, мы не можем покататься верхом. Мне бы хотелось пронестись галопом по полям.
   — Мы можем немного погулять. Как обычно.
   — Это было бы здорово. Мы смогли бы сбежать от всех?
   — Ты именно этого и хочешь?
   — Да, — сказал Роберт.
   — Думаю, поскольку это твое увольнение, тебе и выбирать.
   В комнату вошла Аннабелинда. Она нежно поцеловала меня.
   — Я решила, что мой взрослый брат сделает тебе сюрприз. Как ты его находишь?
   — Я считаю, что он выглядит великолепно, а повидаться с ним просто замечательно.
   — Я знала это наперед. Люсинда — твоя большая поклонница, Роберт.
   — Взаимно.
   Аннабелинда рассмеялась. Она находилась в хорошем настроении.
   Вошла ее мать. Тетя Белинда выглядела очень элегантной, они с дочерью были удивительно похожи. Тетя величественно заключила меня в свои объятия.
   — Дорогая Люсинда! Как приятно видеть тебя!
   Вошла моя мама.
   — Какой прекрасный сюрприз появление Роберта, правда? — сказала она.
   Я согласилась.
   — Я так рада, что ты здесь, — прибавила матушка, обращаясь к Роберту.
   — О, мне хотелось увидеть вас всех.
   — И в особенности его милую Люсинду, — добавила Аннабелинда.
   — Роберт как раз говорил, чем ему хотелось бы заняться. Я сказала, что это его отпуск и он должен сам решать.
   — И у него всего три дня, — добавила мама.
   — Ничего, — сказал Роберт. — Я их использую на полную катушку.
   Мы отправились на обед.
   Аннабелинда поинтересовалась, где мисс Каррутерс и Андрэ Латур.
   — Мисс Каррутерс — ярая приверженка условностей, — объяснила мама. — В некоторых случаях обедает с нами, но, по-моему, делает это с явной неохотой. Что касается Андрэ, то она весь день находится в детской с Эдвардом, но очень часто обедает с нами.
   — А как поживает малыш? — спросила тетя Белинда.
   — Замечательно. Нам уже не представить наш дом без него.
   — Как все прекрасно устроилось! — сказала тетя Белинда. — Ты всегда была милым человеком, Люси.
   — Я не уверена, что это комплимент, — засмеялась мама.
   — О, это комплимент, Люси, дорогая. Кстати, вы еще виделись с этим славным майором Мерривэлом?
   Аннабелинда насторожилась, наблюдая за мной.
   — Нет, — ответила мама. — В такие времена военные постоянно заняты.
   — Какая жалость! Мы разминулись с ним в тот раз, когда он приходил на обед. Мне Маркус Мерривэл показался таким обаятельным человеком.
   — Очень обаятельным, — подтвердила мама.
   — И из такой хорошей семьи. Эта ужасная война… она прямо все портит.
   — Она все продолжается и продолжается, — сказала мама. — А теперь мы еще объявили войну Турции. Столько горя за эти три месяца, и разве не ужасно, что враги потопили «Добрую Надежду»и «Монмут»?
   — Я отказываюсь говорить об этих жутких вещах, — сказала тетя Белинда. — С меня хватит и с тебя, наверное, тоже, Люси. Я думаю, это Джоэль сообщает дома все эти ужасные новости?
   — Об этом пишут в газетах, — резко ответила мама.
   — А мой Роберт беспокоится о земле. В военное время мы должны выращивать больше зерна. Но хватит о сражениях! Довольно! Ходить по магазинам гораздо занимательнее! Я считаю, что мы не должны махнуть на себя рукой только потому, что идет война, — промолвила тетя Белинда, вызвав улыбку моей матери.
   Потом Роберт рассказал несколько забавных историй из жизни в Сэлисбери Плэйн.
   — Становишься спартанцем и стоиком, — сказал он.
   Подражая старшему сержанту, он повторил несколько его саркастических высказываний об изнеженности некоторых новобранцев. «Теперь ты в армии, и здесь нет мамочки, чтобы целовать своего крошку и заботливо укрывать ночью». Среди офицеров оказался один, которому явно доставляло садистское наслаждение измываться над теми, кто выказывал признаки слабости.
   Роберт рассказал нам, как новички что-то праздновали в местном кабачке, и этот садист, инструктор по верховой езде, напился до бесчувствия. Он даже не понял, что с ним произошло. Несколько новобранцев отнесли офицера на плац, раздели, сложили одежду и оставили его там.
   — Должен сказать, что на следующее утро он все же появился в конюшне, и это приключение не оставило на нем никаких следов. Вел он себя, словно ничего не произошло, и ни словом не обмолвился об этом инциденте.
   — Он получил по заслугам, — сказала тетя Белинда.
   — Все-таки он стерпел месть тех, над кем издевался, а значит, в нем есть что-то хорошее, — сказала мама.
   — Будьте уверены, Люси во всем найдет хорошее! — язвительно заметила тетя Белинда.
   — Ну, обычно в каждом и в самом деле есть что-то хорошее, — сказала я.
   — Я вижу, что ты воспитала дочь в своем духе, Люси, — промолвила тетя.
   — И правильно сделала, — сказал Роберт и продолжал:
   — По крайней мере, он пожал то, что посеял.
   Думаю, он считал это жестоким, но справедливым.
   — Ну, мы с Аннабелиндой не такие добрые, как ты и твоя дочь, Люси, — сказала тетя Белинда. — Мы бы злорадствовали, правда, дорогая? Мы бы оставили его вдобавок и без одежды. Тогда вы бы посмотрели, приступил ли бы он к своим обязанностям, благородно игнорируя причиненное ему зло.
   — Мы не настолько уж ненавидели его, — объяснил Роберт. — Он жесток, но не очень-то легко обучать неопытных новобранцев.
   — Пока мы в городе, надо сходить в театр, — сказала тетя Белинда, меняя тему разговора.
 
   Эти три дня мы с Робертом провели вместе. Мы наслаждались прогулками по Лондону. Нам нравилось одно и то же, и мы почти читали мысли друг Друга.
   Проходя по Вестминстерскому мосту, мы вспомнили, как я забыла перчатки на скамейке в Грин-Парке и нам пришлось вернуться за ними. Роберт, как и я, мог воскресить в памяти нашу радость и возбуждение при виде этих перчаток на скамейке на том же самом месте, где я их оставила. Мы оба преисполнялись благоговением, проходя мимо величественных палат парламента. На фоне текущей Темзы эти огромные башни в готическом стиле казались очень древними, хотя им еще нет и сотни лет. Они олицетворяли в наших глазах то, чем мы дорожили: дом, нашу страну, частью которой мы всегда с гордостью и благодарностью ощущали себя.
   Теперь это чувство становилось еще сильнее. Мы сражались, спасая себя от иноземного господства, мы сражались, чтобы в такие маленькие страны, как Бельгия, не мог безнаказанно вторгаться враг.
   Роберт отправлялся на поле боя, я одновременно и тревожилась за него, и гордилась им.
   Мы часто ходили в Грин-Парк и смотрели на уток. Мы отыскали скамейку, на которой я когда-то забыла перчатки. Это рассмешило нас, и мы начали вспоминать разные случаи из прошлого.
   — Похоже на то, Люсинда, — сказал Роберт, — что наши жизни всегда оказывались переплетены.
   — Это потому, что наши матери — подруги.
   — Вы с Аннабелиндой как сестры.
   — Да. Так было всегда. Хотя я так мало вижу подругу в этот приезд.
   — Я думаю, они с матерью сговорились оставить нас вдвоем.
   — Ты так думаешь?
   — О, это очевидно. Я не жалуюсь.
   — Я тоже, думаю, они ходят по магазинам. Они всегда это делают, когда приезжают в Лондон.
   — Они были бы рады приобрести здесь особняк, но, поскольку твои родители оказывают нам гостеприимство, не видят в этом особой необходимости. И мой отец против.
   — Но, я думаю, они бы его уговорили.
   — Я тоже так думаю. У меня был замечательный отпуск.
   — Надеюсь, тебе будет не слишком тяжело возвращаться к этому ужасному инструктору по верховой езде.
   — Мне тяжело расставаться с тобой.
   — О, Роберт, я не хочу, чтобы ты уезжал.
   Он взял мою руку и сжал ее:
   — Пиши мне, Люсинда.
   — Конечно.
   — И рассказывай мне обо всем, что происходит.
   — Я буду… и ты тоже.
   — Я думаю, мои письма будут проходить цензуру.
   — Мне не нужны военные сведения, меня интересуешь только ты.
   Роберт рассмеялся.
   — У меня будет еще один отпуск, а потом мне должны присвоить офицерское звание.
   — И это может означать немедленную отправку на фронт.
   — Думаю, что да.
   — Возможно, к тому времени война уже окончится.
   — Кто знает? Люсинда, а ты кажешься взрослее. Я имею в виду, старше своих лет.
   — Правда?
   — Пятнадцать. Тебе скоро исполнится шестнадцать. Это уже почти зрелость.
   — Ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то сморщенной старухой.
   — О нет. Я просто хочу, чтобы мы были ровесниками, вот и все.
   — В этом случае, ты не был бы для меня тем милым взрослым братом, каким я знаю тебя всю мою жизнь.
   — Об этом и речь.
   — О чем?
   — Подрастай быстрее, Люсинда, будь хорошей девочкой.
   — Обещаю сделать все, что в моих силах.
   Роберт повернулся и поцеловал меня в щеку.
   — Чудесно, — сказал он. — Мы понимаем друг друга.
   — Да. Думаю, да. Мне будет очень грустно, когда ты завтра вернешься в полк.
   — Тогда давай составим план на мой следующий отпуск.
   — Какая прекрасная мысль! А я тем временем подумаю, как побыстрее подрасти.
   — Просто сделай это, — сказал Роберт.
   Мы вернулись домой чуть молчаливее обычного.
   Мы все пошли на станцию проводить Роберта.
   Тетя Белинда с Аннабелиндой остались в Лондоне еще на несколько дней.
   Меня удивляло, что Аннабелинда не проявляла ни малейшего интереса к Эдварду, а если о малыше упоминали, ее лицо словно превращалось в маску.
   Она вела себя так, словно ее раздражало, что я привезла ребенка в Англию. Аннабелинда предпочла бы, чтобы дитя осталось в Бельгии, благополучно устраненный с ее пути.
   Думаю, это было достаточно логично. Этот эпизод из своей жизни ей хотелось забыть, а мой поступок вытащил его плод на свет Божий, чтобы он напоминал ей о себе при каждом визите к нам.
   Но мне казалось бесчеловечным, что собственный сын не вызывает у женщины ни интереса, ни даже любопытства.
   Аннабелинда пребывала в прекрасном настроении и, видимо, простила мне, что я не сообщила ей о перенесении обеда в честь Маркуса Мерривэла на другое число.
   Она иногда приходила в мою комнату немного поболтать наедине. Мы говорили и школе и о том, что могло случиться с мадам Рошер.
   — Не сомневаюсь, что она будет давать указания армии оккупантов.
   — Бедная мадам Рошер, мне трудно представить нечто подобное.
   — Ты ведь не можешь вообразить, что она кому-нибудь подчиняется, да?
   — В таких обстоятельствах могу.
   — А я не перестаю думать, как все удачно получилось. Благодаря несравненному майору Мерривэлу. Ты ничего не слышала о нем?
   — Нет.
   — Ты уверена?
   — Конечно.
   — Ты уже один раз проявила скрытность, когда дело касалось его. Мне просто интересно.
   — Я ничего не скрываю. Думаю, он где-то во Франции… или в Бельгии.
   — Я считаю, что, поскольку он в одном полку с твоим дядей, ты можешь что-то знать.
   — Мне неизвестно, где дядя Джеральд. Идет война. Многие вещи надо держать в секрете.
   — Понимаю. Думаю, он весело проводит время, а?
   — Я бы сказала, что там не так уж и весело.
   — Маркус всегда будет хорошо проводить время. С ним так здорово. Но с Робертом ведь тоже очень хорошо вместе, да?
   — Да. Ты же знаешь об этом.
   — Он хороший парень, Роберт. Вы с ним просто созданы друг для друга.
   — Что ты имеешь в виду?
   Аннабелинда рассмеялась:
   — Ты знаешь, что я имею в виду. Я думаю, наши родители всегда планировали это.
   — Ты имеешь в виду?..
   — Конечно, дурочка. Свадебные колокола и все такое прочее. Будь ты на год или два старше, он сделал бы тебе предложение прямо сейчас. Для меня это очевидно.
   — Это вовсе не очевидно. Я всегда любила Роберта. Мы всегда были добрыми друзьями.
   — Говорят, это лучшая основа для брака. Он тебе нравится, правда? Разве не здорово, что ты станешь моей невесткой? Знаешь, это общее желание.
   — Я не верю, что моим родителям приходят в голову подобные мысли. А тебе, Аннабелинда, я бы посоветовала заняться собственными делами, а моими я займусь сама.
   — О! — сказала она с издевкой. — Милая Люсинда, Роберт обожает тебя, а ты его. Вы идеальная пара. Вы так похожи. Когда ты выйдешь за него замуж, вы поедете в деревню, у вас родится десять детей и вы будете идеальными супругами, из тех, кто «и с тех пор они жили счастливо».
   — Аннабелинда, перестань устраивать мою жизнь!
   — А я ее и не устраиваю. Я просто говорю, какой она будет, и для тебя же это лучше!
   — К своим многочисленным достоинствам ты добавляешь еще и ясновидение.
   — Я просто рассуждаю логично и вижу то, что у меня прямо перед глазами. Похоже, ты действительно рассердилась. Хочешь, чтобы я ушла?
   — Да… если ты собираешься предсказывать мое будущее. Почему бы тебе не предсказать свое собственное?
   — Я сделала это, Люсинда.
   Я пристально посмотрела на нее. Я понимала, о чем она думает. Ей очень понравился Маркус Мерривэл. Он был из богатой и занимающей прекрасное положение семьи и при этом привлекателен сам. Идеальное сочетание. Аннабелинда надеялась снова увидеть его, чтобы очаровать — а в своих способностях на этот счет она не сомневалась, — и она слегка опасалась меня. Только потому, что, приходясь племянницей начальнику Маркуса, я имела больше возможностей для встречи с майором, чем она.
   После ухода Аннабелинды я стала размышлять над ее словами.
   Действительно ли мои родители так горячо желали моего брака с Робертом? Я знаю, что они приветствовали бы его, потому что очень любили Роберта. А Роберт? Он был со мной очень нежен и немного загадочен… если возможно себе представить его таким. Он намекнул, что, будь я постарше, он мог бы сделать мне предложение.
   Это льстило моему самолюбию. Мне очень нравился Роберт. С другой стороны, меня постоянно преследовал образ Маркуса Мерривэла. Я вспоминала, как он вел себя на пути к границе Франции и Бельгии… по дороге к Кале… и потом в нашей собственной гостиной.
   Меня волновало то, что Аннабелинда явно видела во мне соперницу.
 
   Наступило Рождество. Шла война, и люди помнили, что ее обещали кончить к Рождеству, и вот оно, Рождество, а война продолжается.
   Мы не добились легкой победы. Через Ла-Манш перевозили раненых, а война все шла и шла.
   С самого начала военных действий моя мама энергично занялась благотворительной деятельностью.
   В апреле 1915 года у нее родилась идея превратить Марчлэндз в госпиталь. Именье находилось не слишком далеко и от побережья, и от Лондона.
   Оно стояло в лесу. Надеялись, что чистый воздух, наполненный хвоей, будет благотворно влиять на выздоровление раненых.
   Мама полностью окунулась в хлопоты. Отец всю неделю оставался в Лондоне, но приезжал в Марчлэндз на воскресенье. Были приглашены двое врачей и несколько медсестер. Мы с мисс Каррутерс тоже помогали. Конечно, мы не имели специальных знаний, но в госпитале находилось множество работы, для которой они и не требовались.
   Наступил май, когда снова появился Маркус.
   Он сопровождал дядю Джеральда, и они оба собирались через несколько дней в Галлиполи , хотя только неделю назад вернулись из Франции.
   За обедом дядя Джеральд и Маркус в основном говорили о войне. Дядя Джеральд любил разыгрывать сражения на скатерти, где перечница изображала крепость, а вилки — ружья. Силы противника представляло специально выбранное блюдо.
   Мой отец внимательно слушал. Последнее время он был очень занят. В верхах царила тревога.
   Оказалось, что войну не так-то легко выиграть, как считали некоторые.
   — Вся операция проводится, чтобы помочь русским, — говорил дядя Джеральд. — Именно поэтому мы сражаемся с турками за Дарданеллы.
   — Фишер это не одобряет, — сказал отец. — А вы знаете, что он руководит операцией.
   — Это плохо, — сказал дядя Джеральд. — Первый лорд Адмиралтейства может наделать ошибок.
   — Черчилль считает, что совместные боевые операции Англии и Франции на суше и на море могут заставить Турцию выбыть из игры.
   — К этому мы и стремимся.
   — Это будет не так, как во Франции, — сказал Маркус. — Нам уже начинает надоедать позиционная война.
   — Ужасный способ воевать, — согласился дядя Джеральд. — Мы ведем себя, почти как троглодиты. Избегаем противника вместо того, чтобы вступить с ним в бой.
   Потом в гостиной я перекинулась парой слов с Маркусом.
   — Когда вы уезжаете? — спросила я.
   — В любой момент, когда прикажут. Никогда не знаешь точно.
   — Как все неопределенно во время войны!
   — Думаю, милая Люсинда, что так бывает даже в мирное время.
   — Как, по-вашему, скоро кончится война?
   — Начинаешь остерегаться прогнозов. С уверенностью можно сказать только одно. С каждым днем мы становимся старше.
   — Вы говорите об этом как о чем-то приятном.
   Большинство людей не хотят стареть.
   — Это зависит от возраста. Люди капризны, правда? Одни пошли бы на все, чтобы замедлить бег времени, другим хотелось бы ускорить его.
   — А в какую категорию попадаете вы?
   — Мне хотелось бы, чтобы вы быстро повзрослели на несколько лет, а я остался бы таким, как я есть.
   Уже второй раз поднимался вопрос о моем возрасте, сначала Робертом, а теперь Маркусом. Это должно было что-то означать.
   Я не могла удержаться от вопроса:
   — Зачем вам это?
   — Потому что есть вещи, которые я хотел бы вам сказать, но пока не могу.
   — Мне бы хотелось услышать их.
   — Не искушайте меня, милая маленькая Люсинда. Просто подрастайте, прошу вас. Вам шестнадцать или исполнится шестнадцать в этом году?
   — Только в сентябре.
   — Я это запомню. В это время через год вам будет почти семнадцать, но я уверен, что вы приобретете семнадцатилетнюю умудренность до достижения этого возраста.
   — Похоже, что вы считаете семнадцать лет весьма знаменательным возрастом.
   — О да, это так. В это время девушка становится женщиной.
   — Звучит поэтично.
   — Вы разбудили во мне поэта. Действительно, под вашим влиянием во мне пробуждается все хорошее. Поэтому нам необходимо как можно чаще встречаться, чтобы это хорошее восторжествовало.
   — Но как? Ведь вы будете далеко?
   — Давайте каждый день думать друг о друге.
   И при первой же возможности я приеду посмотреть, выполняете ли вы свое обещание скорее взрослеть.
   — Разве я дала такое обещание? И в любом случае я не смогу осуществить его, если вы упорно будете обращаться со мной как с ребенком.
   Маркус внимательно посмотрел на меня и сказал: