добившихся быстрого успеха. Карлос слышал об этом, о том, как люди
неожиданно становятся богатыми, и поэтому был более чем счастлив
познакомиться с Брауном.
"Карлос, я сделаю вас знаменитым", - сказал Браун, полагая, что именно
это хотел услышать Карлос.
Карлос отвел глаза. "К черту все это, - произнес он. - Мне нужны
деньги".
Браун опешил на мгновение, а затем улыбнулся. Было ясно, что и он, и
этот мистик настроены на одну волну.
20
В течение шести месяцев стало ясно, что "Учение" обладает потенциалом
для массового распространения, и нью-йоркский менеджер "Юниверсити оф
Калифорния Пресс" стал заключать контракты с более крупными издательствами,
которых это могло заинтересовать. "Баллантайн" сделал самое выгодное
предложение: 25 000 долларов за четыре года ограниченной торговли, а потом
все права возвращаются к "Юниверсити оф Калифорния Пресс". Через несколько
лет после того, как Карлос стал национальной знаменитостью, издательство
сделало даже больше денег на их первоначальном контракте, перепродав его
компании "Саймон энд Шустер", которая выпустила свое собственное издание в
твердом переплете, но сохранив за собой права на первоначальное издание в
твердом переплете и новое издание в мягкой обложке.
"Баллантайн" выпустил свое издание апреле 1969 года. Это была книга из
276 страниц с суперобложкой работы Уилсона Маклина: цветки пейота,
стилизованная радуга и симметрично расположенные профили дона Хуана и
полупрозрачного врубающегося ученика, пристально смотрящих черными глазами
на трещину между мирами или что-то в этом роде. Она стала хитом, и к октябрю
вышло второе издание.
Карлос так и не получил степень магистра. Вместо этого он продолжал
посещать занятия на следующем курсе и принялся за вторую книгу, планируя
использовать ее в качестве диссертации на степень доктора философии. Он не
ожидал, что это будет легко, поскольку, хотя он и был любимцем врубающихся,
он был также подлинным проклятием тех сот рудников факультета, которые
находились во власти Великого Страха. Некоторые профессора были совершенно
уверены в том, что Карлос всучил университету и их уважаемому факультету
великолепную фальшивку. Другие были более доверчивы, но критиковали книгу
как антинаучную работу несостоявшегося романиста, что было гораздо ближе к
истине. На самом деле эту группу раздражало отрицание стандартной позиции
бесстрастного наблюдателя без своего "я", и им не нравилось, что Кастанеду
это нисколько не беспокоит. Неожиданно Карлос Кастанеда стал самым
знаменитым антропологом Америки, но эти парни с его отделения, как стая
шакалов, единым высокопарным академическим хором завыли из Хейнз-Холла: где
объективность, где беспристрастность, где научный анализ?
В УКЛА начали вспоминать одну загадочную ситуацию из истории
литературы. Заговорили о сборнике стихов, изданном в 1760 году молодым
шотландцем по имени Джеймс Макферсон. Сборник назывался "Фрагменты древней
поэзии, собранные в горах Шотландии и переведенные с гэльского языка", что
не совсем соответствовало действительности. Стихи не были ни древними, ни
собранными в горах Шотландии, ни переводными. Все это была фальсификация. Но
только один напористый доктор Джонсон решился выступить в печати о том, о
чем все подозревали.
Карлоса начали критиковать, но в той толпе не было Сэмьюэла Джонсона,
влиятельной личности с непобедимой самоуверенностью, который бы поднялся и
заявил о том, что Великий Страх имеет под собой все основания, потому что
Карлос - мошенник. Никто не сделал этого, но было немало того, что Мейган
назвал "сплетнями и пересудами". И во всей этой истории он оставался одним
из самых верных защитников Карлоса.
Летом 1968 года Мейган попросил Карлоса зайти к нему домой в Топангу и
помочь в качестве неоплачиваемого статиста в фильме, который профессор
снимал о наскальных рисунках индейцев. Карлос был достаточно смугл и
коренаст. Он приехал к Мейгану на пару дней, и они снимали и переснимали
сцены, где руки Карлоса давили ягоды, готовили в грубом горшке земляную
смесь и рисовали примитивные сценки охоты на животных на обнаженных породах
в Топанге на заднем дворе у Мейгана. Собственно на съемку ушло менее часа.
Остальное время они готовились к сценам, ели или просто говорили о планах
Карлоса на будущее.
"Мне было нелегко просить его об этом, - говорит Мейган. - Он был далек
от этого, но это был такой пикник, Мы обедали, сидели в кругу и жевали сало.
Ему это понравилось. У него действительно дружелюбный, очень приятный
характер".
Фильм распространялся университетом как учебное пособие.
Тем же летом, по словам Карлоса, он возобновил свое обучение у дона
Хуана. Его работа с ним закончилась осенью 1965 года и вновь началась в
апреле 1968 года, согласно двум его первым книгам. Но его связь с индейцами
не ослабевала в течение всего этого периода. Он несколько раз ездил в
Мексику к тамошним жителям и писал заметки, но об этом ничего не говорится в
его книгах.
Происходит просто плавное возобновление ученичества в апреле, и в
следующем месяце они с доном Хуаном отправляются в страну уйчолей в
северо-восточной Мексике на четырехдневный митот, на котором Карлос решил не
принимать пейота. Он хотел с ясной головой проследить за сигналами и
неуловимыми движениями, которыми, как он подозревал, пользуются лидеры,
чтобы манипулировать восприятием присутствующих. Видения, которые, как было
известно Карлосу, должны быть в высшей степени личными, одинаковы для всех,
что кажется невозможным. Итак, Карлос следил в течение четырех дней, пытаясь
уловить, как они это делают, но никаких сигналов и ключей не было. Ничего...
И в последнюю ночь митота все видят Мескалито, духа и силу пейота, сущность
над головой самого Карлоса, зеленого мерцающего духа, просто парящего в
сухом воздухе. Никто ничего не говорил; не было никаких сигналов. Все просто
сидели в кругу, раскрыв рты, уставившись в одну и ту же точку в один и тот
же момент, уставившись на... нечто, и будь он проклят, если заметил хоть
какие-нибудь ключи.
Едва ли это было то, что было ему нужно для диссертации на докторскую
степень, -просто продолжение разговоров дона Хуана в рамках примитивной
магии о живом духе. Таким образом, Карлос вернулся к тому, с чего начал. В
УКЛА Гарфинкель продолжал рассматривать затруднения Карлоса сквозь фильтр
феноменологии, что позволяло ему чувствовать себя так, словно он в какой-то
степени понимает шаманизм.
Феноменологи утверждают, что люди интерпретируют и оценивают различные
феномены согласно всем тем культурным и общественным данным, которые
навязываются впечатлительному уму с момента рождения. Именно поэтому стул,
например, распознается как стул с четырьмя ножками и спинкой, а не как
диван. Вот почему дерево, стоящее на фоне горизонта, совершенно естественно
отделяется в уме от горизонта. Все это - привитое воспитанием поведение, и
оно различается, по крайней мере в какой-то степени, у различных обществ, в
зависимости от культуры, истории, языка. Поэтому, по мнению Гарфинкеля,
задачей дона Хуана было заставить Карлоса забыть то, что он знал, и
перестроить восприятие феноменов в соответствии с новым порядком.
Вернувшись к занятиям в сентябре, Карлос стал в некотором роде
сенсацией. "Баллантайн" согласился издать книгу массовым тиражом. У него
были деньги, некоторая уверенность, чувство направления, и он уже работал
над своей второй книгой и был на пути к докторской степени. Люди стали
приходит к нему в университет, пытаясь выведать об ученичестве. Впервые
Карлос начал принимать меры предосторожности, чтобы быть уверенным, что за
ним никто не следит, когда он уезжает на полевую работу в Мексику.
В октябре, по словам Карлоса, он познакомился с доном Хенаро, более
молодым другом дона Хуана, проворным человеком, которому недавно перевалило
за шестьдесят. С самого начала дон Хенаро демонстрировал чудесный контроль
над своим телом. Например, Карлос утверждает, что видел, как дон Хенаро
переворачивался на руках и вставал на голову со скрещенными ногами, как
будто он сидел, и руками, сложенными на груди, а ноздри его расширялись так,
что были в два раза больше своего обычного размера. А еще был балет у
водопада, который Карлос описывает в "Отдельной реальности".
Дело было в Оахаке. Дон Хенаро взобрался по отвесной скале на край
водопада. Дон Хуан, Карлос и два молодых ученика установили в одну линию
небольшие плоские камни на берегу реки и сели на них наблюдать. Несколько
раз дон Хенаро, казалось, терял опору и какое-то мгновение был готов упасть,
скользя и балансируя, но всякий раз сохранял самообладание и продолжал
подъем. Наконец он достиг вершины, где долго стоял на заостренном валуне,
совершенно неподвижно, а с обеих сторон бушевала вода. Затем неожиданно он
прыгнул через водопад на выступ другого камня. Наконец, в заключение
эллиптических прыжков на краю водопада, Хенаро подбросил вверх руки и
перевернулся в странном замедленном боковом сальто, исчезнув за скалами. Все
поднялись и направились к машине. Карлос хотел выяснить, куда исчез дон
Хенаро и не ранен ли он, но дон Хуан не ответил. Было достаточно того, что
они видели, остальное не имело значения. Дон Хуан сказал Карлосу, что пора
ехать.
Хотя, согласно Карлосу, водный балет состоялся в октябре 1968 года, он
опубликовал это лишь в 1971 году, целый год спустя после серии лекций в
УКЛА, на которых антрополог Питер Ф рст рассказывал почти такую же историю.
Карлос тоже бывал на этих лекциях, как и Дуглас Шарон, один из его друзей,
проводивший обширные исследования перуанского шаманизма. Ф рст, работавший в
Латиноамериканском Центре на десятом этаже Банч-Холла, за время своей работы
тоже обрел необходимое понимание сути психоделических феноменов в их
культурных и исторических аспектах.
Карлос рассказывал о балете дона Хенаро на водопаде на лекциях. Это
сильно напоминало рассказ Ф рста о том, что случилось раньше среди уйчолей.
Во время полевой поездки летом 1966 года друг и коллега Ф рста,
искатель хикуру (пейота) Рамон Медина Сильва устроил представление на краю
эффектного водопада. Это была демонстрация для небольшой группы уйчолей,
посвященная значению "равновесия". Рамон сбросил свои сандалии, выполнил
соответствующие ритуальные жесты и начал прыгать с камня на камень, иногда
хватаясь за скользкие выступы валунов, а иногда неподвижно застывая и
неожиданно совершая огромный прыжок через воду. Мгновениями он исчезал за
массивными валунами, а затем появлялся из-за других камней. Никто, за
исключением Ф рста и его жены, казалось, не имел ни малейшего представления
обо всем этом, в том числе и жена Рамона, спокойно сидевшая вместе с
остальными, которые расположились полукругом на берегу реки.
На следующий день Рамон объяснил, что его представление не было лишь
проявлением безрассудной храбрости, но специальным шаманским методом,
демонстрирующим, что значит "иметь равновесие". Нечто властно влекущее было
в этом для шамана, нечто невероятно важное в том, чтобы перейти по мосту,
соединяющему обычный мир с миром по ту сторону, и постоять на этом мосту,
глядя на змей внизу, великий памятный клад, хищников, диких животных,
галдящих и топчущихся в густой желтой пыли, - было почему-то абсолютно
необходимо пересечь этот космический пролет и достичь отдельного мира по ту
сторону. Идея перехода из одного мира в другой была настолько непостижима
для Ф рста, исключая какой-то туманный абстрактный уровень, что Рамону было
необходимо дать ему какую-то физическую интерпретацию, в которой он
продемонстрировал бы равновесие, в надежде, что белый американец сможет хоть
чуть-чуть экстраполироваться от увиденного. Это был безумно дикий опыт, как
и часть литературы на эту тему. Более того, это было хорошо известно в
Латиноамериканском Центре после того, как Ф рст вернулся из полевой поездки
в 1966 году.
Поэтому было странно, что Карлос Кастанеда предлагает то же, что и
Ф рст, и рассказывает почти ту же историю четыре года спустя. Нельзя
сказать, что Карлос просто развивает интригующую историю Ф рста - даже Ф рст
не думал так. Рамон говорил ему, что балет на водопаде - это "специальность
шаманов", и потому весьма вероятно, что маги везде делают в основном одно и
то же.
И все-таки не давало покоя сомнение. Был еще один случай, когда
Кастанеда услышал о чем-то, а потом написал почти о том же невероятно
подробно и с удивительным драматизмом. А сначала это был рассказ Майкла
Харнера о том, как яки натирают животы мазью из дурмана, а также увиденное
Ф рстом у водопада.
Иногда Карлос испытывал истории на друзьях, истории, которые позднее
появлялись в его книгах в более проработанном виде. Сидя однажды днем в
офисе Квебека, Карлос начал рассказывать о своей полевой работе в Оахаке. Он
рассказал, как сидел в ресторане и увидел трех мексиканских мальчишек на
обочине возле отеля, пытавшихся привлечь желающих почистить обувь. Им не
очень-то везло, но Карлос заметил, что после того, как каждый посетитель
покидал столик в тенистом кафе у тротуара, мальчишки бросались к этому столу
и подъедали все остатки пищи, кубики льда, лимонную кожуру и пр. Очевидно, у
отеля имелась с ними договоренность - они могли околачиваться вокруг и
получать объедки, если обещали ничего не ломать и не беспокоить посетителей.
Все вроде бы было нормально. Больше Карлос ничего не сказал об этом в
офисе у Квебека. Но позднее, когда это появляется в первой главе "Отдельной
реальности", вышедшей в 1971 году, дон Хуан превращает этот рассказ в урок.
Старый индеец упрекает Карлоса за жалость к мальчишкам и оспаривает идею о
том, что жизнь Карлоса чем-то лучше. Если его жизнь и была более
разнообразной, она, тем не менее, являлась продуктом безнадежно пустого мира
белых американцев Лос-Анджелеса, где шанс стать человеком знания был весьма
незначительным. Но именно это было важнее всего, а не его успех в УКЛА, не
концерты, не выставки и не поедание гамбургеров в "Денни"; единственно
важная вещь в жизни - это стать настоящим шаманом, и на это у мальчишек был
шанс. Дон Хуан знал, что все люди знания были подобны этим мальчишкам,
питавшимся чужими объедками. Такова была великая мораль, еще одно
безукоризненное резюме, но Квебеку пришлось ждать последующего изложения
философии дона Хуана до появления книги.
Были и другие истории, другие опыты в пустыне, о которых Карлос
рассказывал в случайных разговорах или за обедом, позднее появлявшиеся в
более проработанной, детализированной и поучительной форме в его книгах.
Когда он видел Дугласа Шарона, он собирал свои опыты воедино в
воодушевленном монологе.
"Дело в том, что, когда разговариваешь с Карлосом, он держит инициативу
в своих руках, - отмечает Шарон. - Большей частью говорит он. У вас даже нет
возможности вставить словечко. Он всегда понимает, о чем говорят, и очень
хорош в группе, очень хорошо разбирается в философии и действительно любит
ее. У меня сложилось впечатление, что Карлос отличный рассказчик, и это
типично для многих перуанцев. Эдуарде (шаманский учитель Шарона из Перу) -
один из лучших, и это еще одна отличительная черта шаманизма. Обычно они
бывают мастерами драматического искусства. Один из секретов шаманизма
заключается в том, чтобы быть по-настоящему хорошим актером, действительно
способным сыграть все что угодно, потому что это составляет процесс
шаманства, его психодраму".
21
В июне 1969 года мы разговаривали с Карлосом по телефону о моей
предполагаемой поездке в Лос-Анджелес. Я хотела навестить старых друзей на
побережье и посмотреть, что изменилось за годы моего отсутствия, и, когда
Карлос прочитал в письме о моем приезде, он настоял на том, чтобы снять для
меня номер в Голливуд-Рузвельт-отеле. Он с нетерпением ждал встречи со мной
и с К. Дж., говорил о нашей жизни в Вашингтоне и много рассказывал об успехе
своей книги. Перспектива снова увидеть К. Дж. очень радовала его. Это была
лучшая новость для него за многие месяцы, и
Карлос начал планировать, чем они будут заниматься вдвоем, например,
гулять по студенческому городку и ходить в кино, особенно в кино, которое
стало страстью Карлоса. Теперь у него были деньги, и редко проходила неделя,
чтобы он не посмотрел пару фильмов в центре города или где-нибудь в
студенческом городке.
Мы с К. Дж. должны были приехать в начале июля, поэтому Карлос
договорился в Рузвельт-отеле и уехал на несколько дней в Мексику. Именно в
тот раз, говорит он, во время курения смеси Psilocybe в доме дона Хуана,
индеец склонился над ним и мягко объяснил, что его жизнь слишком
усложнилась. Дон Хуан настоятельно советовал ему избавляться от любых
культурных помех, отягощавших его. Казалось, целые часы он витал в состоянии
болезненной неопределенности задумчивого покоя, как бы пассивно паря вокруг,
и думал об аспирантуре, новой книге, о К. Дж. и обо мне. Он понял, о чем
предупреждал его дон Хуан; он знал, что должен отпустить К. Дж. Мальчик жил
за 3000 миль от него, но, даже если бы они жили рядом, Карлос очень хорошо
понимал, что не может навязывать ему какой-то определенный образ жизни,
которого тот не выбирал и к которому не был готов. Отношения между ними
пострадали за прошедшую пару лет в основном из-за того, что Карлос всегда
обещал звонить, присылать подарки и приезжать, но редко выполнял свои
обещания. Теперь он должен был решить, либо исправить положение, либо просто
позволить мальчику жить своей собственной жизнью, не навязывая фигуру
ненадежного отца, живущего за 3000 миль и слишком погруженного в свою
полевую работу. Даже когда я приехала в Лос-Анджелес с К. Дж., Карлос не был
уверен, насколько хорошо они поладят. Теперь мальчик был старше - ему
исполнилось семь лет - и выше, и его белокурая челка закрывала лоб. Через
неделю я улетела обратно в Вашингтон, а К. Дж. по настоянию Карлоса остался
еще на неделю. Эту неделю он жил у Карлоса в желтовато-коричневом доме,
недалеко от университета. Дом имел плоскую крышу и две арки спереди, а
справа забор - типичное испанское украшение. Внутри была большая жилая
комната с примыкавшей столовой и кухней, а в спальне на полу лежали два
матраса, заправленные шерстяными одеялами. В конце коридора, направо,
находилась берлога Карлоса, почти пустая комната с деревянным письменным
столом у стены, на котором стояла печатная машинка, и дверью, выходившей
прямо на задний двор. Телефона не было. Когда ему или Нэнни, студентке,
жившей у него, нужно было позвонить, им приходилось ходить в телефонную
будку на углу.
У Карлоса было отвращение к телефону. Даже вернувшись в ЛАОК, он не
хотел иметь его у себя дома. Обходился он дорого и создавал шум. Было что-то
такое в звонке, что вызывало у него головную боль всякий раз, когда
кто-нибудь звонил. Как-то после очень долгих уговоров я заставила его
установить телефон у него на квартире в Северном Нью-Хэмпшире. Я даже
платила за него, но это не сработало. Через несколько недель я нашла аппарат
в шкафу, обернутый подушками и обвязанный веревкой. Карлос жаловался на шум
и говорил, что все равно не особенно любит говорить по телефону. Как будто в
шкафу был спрятан своего рода культурный фетиш, одна из этих беспокоящих
вещей, издававшая время от времени приглушенные звонки, которые Карлос
просто игнорировал. Я пожала плечами и напомнила ему, что на дворе двадцатый
век. Через несколько дней я пыталась дозвониться к нему, но не смогла.
Телефон был отключен.
За ту неделю, что К. Дж. прожил у Карлоса, они пару дней провели в УКЛА
и несколько дней гуляли в горах, на севере от Лос-Анджелеса. По вечерам они
заходили за Нэнни в школу каратэ, где она занималась, и возвращались домой,
разговаривать и играть в Старую Деву. Нэнни читала К. Дж. стихи перед сном.
После этого он лежал в темной спальне, слушая, как ранними утренними часами
Карлос в своей берлоге печатает на машинке, печатает мучительно медленно
свою новую книгу.
Все прошло достаточно мило. Карлос был помешан на здоровье, и они ели
бифштексы, виноград и свежие овощи. Никаких сладостей и прохладительных
напитков в доме не разрешалось. Даже через две недели К. Дж. не решался
много разговаривать с Карлосом и, по-видимому, немного сомневался во всех
этих рассказах о брухо. Несколькими годами раньше К. Дж. находился под таким
влиянием Карлоса, что, когда видел стаю ворон в школе, бежал ко мне и
говорил, что это значит, что скоро позвонит Кики (Карлос). Но это влияние
ослабевало. Слишком часто Карлос не звонил, даже в те вечера, когда мы
договаривались. Слишком часто он не появлялся или не писал, когда обещал.
Слишком много всего замутило воду, и у Карлоса не было способа вернуть
своего чочо. По пути в аэропорт Карлос обещал взять его в Европу, особенно в
Италию, и К. Дж. смотрел на него и кивал головой, но в глазах его слабо
отражалось сомнение. Ему было только семь лет, но он все это уже слышал.
22
Первая книга Карлоса продавалась довольно хорошо, особенно в колледжах
на Западе, и Карлос начал совершать литературные турне, собирая умеренные
гонорары, рассказывая в мрачных тонах о диссонансе сознания и раскрывая свой
собственный необычный взгляд на феноменологию. Историк Теодор Розак взял у
него интервью для Би-Би-Си. Розак был поклонником и легко простил Кастанеде
вопрос о существовании дона Хуана, сказав по какому-то поводу, что учение
продемонстрировало такую "жгучую убедительность и внушительное красноречие,
которые не могут не потрясти самого решительного скептика". Кастанеда,
сидевший у микрофона позади него, был очень благодарен.
Вторая книга, "Отдельная реальность", уже существовала в рукописном
варианте к тому времени и была больше похожа на роман, чем "Учение". В ней,
например, не было тяжеловесного раздела, в котором с помощью скучного
структурного анализа Карлос пытался как-то объяснить тайны. Критики в целом
разнесли этот раздел в пух и прах. Когда газета университета обратилась к
нему за статьей, Карлос предложил часть главы из своей новой книги и
озаглавил ее "Смерть во весь опор". В контракте Карлоса не было ничего, что
бы определяло выбор для второй книги. Квебек прочитал рукопись и сразу
понял, что Кастанеда удаляется от традиционной академической колеи, которую
издательство "Юниверсити оф Калифорния Пресс" должно было поддерживать. Не
то чтобы издательство не хотело принимать рукопись. Напротив, перспектива
того, что благодаря представительному бестселлеру имя "Юниверсити оф
Калифорния Пресс" окажется прямо на страницах "Нью-Йорк тайме бук ревъю" и
"Нью-Йорк ревью оф букс", приводила Квебека в трепет. Но он считал Карлоса
своим другом и поэтому послал его к Неду Брауну. Вследствие этого шага
издательство одновременно теряло права на вторую книгу Кастанеды, а Карлос
получал возможность добиться крупного успеха независимо от университета.
"Именно я наставил Карлоса на путь к миллионам", - рассказывал он друзьям.
Авторские гонорары за первую книгу, однако, еще не создали ему
настоящего благополучия. Он по-прежнему испытывал большие затруднения,
помогая мне и К. Дж., но с декабря он начал регулярно ежемесячно высылать
чеки, обычно от 75 до 200 долларов. Большие деньги были еще впереди. Оставив
авторские права на вторую книгу за собой, он заключил лучшую сделку, и
неожиданно его материальное положение стало улучшаться. Его считали
серьезным партнером, а не жалким писакой, который еле осилил единственную
книгу. Как только Нед Браун просмотрел вторую рукопись, стало ясно, что
Карлос Кастанеда предназначен для чего-то лучшего. Александр Такер, один из
самых практичных местных финансистов, был нанят, чтобы заботиться о
финансовых делах Кастанеды.
Как и ожидалось, "Отдельная реальность" имела большой успех. Во
введении Карлос более подробно рассказал о своей встрече с доном Хуаном в
1960 году. Сама книга, однако, повествует о периоде со 2 апреля 1968 года по
18 декабря 1970 года, о так называемом втором цикле ученичества Карлоса, В
ней больше тайн шамана, больше внутренней информации, которую приводит
только Карлос. Частично материал был новый, но большая часть казалась
развитием старых идей. Например, что люди знания видят остальных людей в
виде волокон света, а союзников в виде кусков мокрой ткани и что жизнь - это
контролируемая глупость, а индивидуальная воля является важным
соединительным звеном между людьми и миром, который они хотят воспринимать.
Больше говорилось о смерти, которая, как известно каждому брухо, всегда
находится слева в нескольких дюймах от лопатки - убедительный и несомненный
факт, который наполняет смыслом каждое действие, потому любое действие может
оказаться последним. Описывались новые попытки Карлоса видеть, когда он
воспринимал лицо дона Хуана как ярко светящийся объект, и позднее, когда он
увидел, как лицо мексиканского крестьянина превратилось в яркое сверкание
желтого света.
В последний головокружительный день, описанный в книге, дон Хуан
успешно разделался с желанием Карлоса понимать все как-либо иначе, нежели
просто позволяя волнам чистого восприятия струиться прямо в банк памяти.
Дон Хуан напомнил Карлосу об одном его друге, который, увидев лист,
неожиданно становятся богатыми, и поэтому был более чем счастлив
познакомиться с Брауном.
"Карлос, я сделаю вас знаменитым", - сказал Браун, полагая, что именно
это хотел услышать Карлос.
Карлос отвел глаза. "К черту все это, - произнес он. - Мне нужны
деньги".
Браун опешил на мгновение, а затем улыбнулся. Было ясно, что и он, и
этот мистик настроены на одну волну.
20
В течение шести месяцев стало ясно, что "Учение" обладает потенциалом
для массового распространения, и нью-йоркский менеджер "Юниверсити оф
Калифорния Пресс" стал заключать контракты с более крупными издательствами,
которых это могло заинтересовать. "Баллантайн" сделал самое выгодное
предложение: 25 000 долларов за четыре года ограниченной торговли, а потом
все права возвращаются к "Юниверсити оф Калифорния Пресс". Через несколько
лет после того, как Карлос стал национальной знаменитостью, издательство
сделало даже больше денег на их первоначальном контракте, перепродав его
компании "Саймон энд Шустер", которая выпустила свое собственное издание в
твердом переплете, но сохранив за собой права на первоначальное издание в
твердом переплете и новое издание в мягкой обложке.
"Баллантайн" выпустил свое издание апреле 1969 года. Это была книга из
276 страниц с суперобложкой работы Уилсона Маклина: цветки пейота,
стилизованная радуга и симметрично расположенные профили дона Хуана и
полупрозрачного врубающегося ученика, пристально смотрящих черными глазами
на трещину между мирами или что-то в этом роде. Она стала хитом, и к октябрю
вышло второе издание.
Карлос так и не получил степень магистра. Вместо этого он продолжал
посещать занятия на следующем курсе и принялся за вторую книгу, планируя
использовать ее в качестве диссертации на степень доктора философии. Он не
ожидал, что это будет легко, поскольку, хотя он и был любимцем врубающихся,
он был также подлинным проклятием тех сот рудников факультета, которые
находились во власти Великого Страха. Некоторые профессора были совершенно
уверены в том, что Карлос всучил университету и их уважаемому факультету
великолепную фальшивку. Другие были более доверчивы, но критиковали книгу
как антинаучную работу несостоявшегося романиста, что было гораздо ближе к
истине. На самом деле эту группу раздражало отрицание стандартной позиции
бесстрастного наблюдателя без своего "я", и им не нравилось, что Кастанеду
это нисколько не беспокоит. Неожиданно Карлос Кастанеда стал самым
знаменитым антропологом Америки, но эти парни с его отделения, как стая
шакалов, единым высокопарным академическим хором завыли из Хейнз-Холла: где
объективность, где беспристрастность, где научный анализ?
В УКЛА начали вспоминать одну загадочную ситуацию из истории
литературы. Заговорили о сборнике стихов, изданном в 1760 году молодым
шотландцем по имени Джеймс Макферсон. Сборник назывался "Фрагменты древней
поэзии, собранные в горах Шотландии и переведенные с гэльского языка", что
не совсем соответствовало действительности. Стихи не были ни древними, ни
собранными в горах Шотландии, ни переводными. Все это была фальсификация. Но
только один напористый доктор Джонсон решился выступить в печати о том, о
чем все подозревали.
Карлоса начали критиковать, но в той толпе не было Сэмьюэла Джонсона,
влиятельной личности с непобедимой самоуверенностью, который бы поднялся и
заявил о том, что Великий Страх имеет под собой все основания, потому что
Карлос - мошенник. Никто не сделал этого, но было немало того, что Мейган
назвал "сплетнями и пересудами". И во всей этой истории он оставался одним
из самых верных защитников Карлоса.
Летом 1968 года Мейган попросил Карлоса зайти к нему домой в Топангу и
помочь в качестве неоплачиваемого статиста в фильме, который профессор
снимал о наскальных рисунках индейцев. Карлос был достаточно смугл и
коренаст. Он приехал к Мейгану на пару дней, и они снимали и переснимали
сцены, где руки Карлоса давили ягоды, готовили в грубом горшке земляную
смесь и рисовали примитивные сценки охоты на животных на обнаженных породах
в Топанге на заднем дворе у Мейгана. Собственно на съемку ушло менее часа.
Остальное время они готовились к сценам, ели или просто говорили о планах
Карлоса на будущее.
"Мне было нелегко просить его об этом, - говорит Мейган. - Он был далек
от этого, но это был такой пикник, Мы обедали, сидели в кругу и жевали сало.
Ему это понравилось. У него действительно дружелюбный, очень приятный
характер".
Фильм распространялся университетом как учебное пособие.
Тем же летом, по словам Карлоса, он возобновил свое обучение у дона
Хуана. Его работа с ним закончилась осенью 1965 года и вновь началась в
апреле 1968 года, согласно двум его первым книгам. Но его связь с индейцами
не ослабевала в течение всего этого периода. Он несколько раз ездил в
Мексику к тамошним жителям и писал заметки, но об этом ничего не говорится в
его книгах.
Происходит просто плавное возобновление ученичества в апреле, и в
следующем месяце они с доном Хуаном отправляются в страну уйчолей в
северо-восточной Мексике на четырехдневный митот, на котором Карлос решил не
принимать пейота. Он хотел с ясной головой проследить за сигналами и
неуловимыми движениями, которыми, как он подозревал, пользуются лидеры,
чтобы манипулировать восприятием присутствующих. Видения, которые, как было
известно Карлосу, должны быть в высшей степени личными, одинаковы для всех,
что кажется невозможным. Итак, Карлос следил в течение четырех дней, пытаясь
уловить, как они это делают, но никаких сигналов и ключей не было. Ничего...
И в последнюю ночь митота все видят Мескалито, духа и силу пейота, сущность
над головой самого Карлоса, зеленого мерцающего духа, просто парящего в
сухом воздухе. Никто ничего не говорил; не было никаких сигналов. Все просто
сидели в кругу, раскрыв рты, уставившись в одну и ту же точку в один и тот
же момент, уставившись на... нечто, и будь он проклят, если заметил хоть
какие-нибудь ключи.
Едва ли это было то, что было ему нужно для диссертации на докторскую
степень, -просто продолжение разговоров дона Хуана в рамках примитивной
магии о живом духе. Таким образом, Карлос вернулся к тому, с чего начал. В
УКЛА Гарфинкель продолжал рассматривать затруднения Карлоса сквозь фильтр
феноменологии, что позволяло ему чувствовать себя так, словно он в какой-то
степени понимает шаманизм.
Феноменологи утверждают, что люди интерпретируют и оценивают различные
феномены согласно всем тем культурным и общественным данным, которые
навязываются впечатлительному уму с момента рождения. Именно поэтому стул,
например, распознается как стул с четырьмя ножками и спинкой, а не как
диван. Вот почему дерево, стоящее на фоне горизонта, совершенно естественно
отделяется в уме от горизонта. Все это - привитое воспитанием поведение, и
оно различается, по крайней мере в какой-то степени, у различных обществ, в
зависимости от культуры, истории, языка. Поэтому, по мнению Гарфинкеля,
задачей дона Хуана было заставить Карлоса забыть то, что он знал, и
перестроить восприятие феноменов в соответствии с новым порядком.
Вернувшись к занятиям в сентябре, Карлос стал в некотором роде
сенсацией. "Баллантайн" согласился издать книгу массовым тиражом. У него
были деньги, некоторая уверенность, чувство направления, и он уже работал
над своей второй книгой и был на пути к докторской степени. Люди стали
приходит к нему в университет, пытаясь выведать об ученичестве. Впервые
Карлос начал принимать меры предосторожности, чтобы быть уверенным, что за
ним никто не следит, когда он уезжает на полевую работу в Мексику.
В октябре, по словам Карлоса, он познакомился с доном Хенаро, более
молодым другом дона Хуана, проворным человеком, которому недавно перевалило
за шестьдесят. С самого начала дон Хенаро демонстрировал чудесный контроль
над своим телом. Например, Карлос утверждает, что видел, как дон Хенаро
переворачивался на руках и вставал на голову со скрещенными ногами, как
будто он сидел, и руками, сложенными на груди, а ноздри его расширялись так,
что были в два раза больше своего обычного размера. А еще был балет у
водопада, который Карлос описывает в "Отдельной реальности".
Дело было в Оахаке. Дон Хенаро взобрался по отвесной скале на край
водопада. Дон Хуан, Карлос и два молодых ученика установили в одну линию
небольшие плоские камни на берегу реки и сели на них наблюдать. Несколько
раз дон Хенаро, казалось, терял опору и какое-то мгновение был готов упасть,
скользя и балансируя, но всякий раз сохранял самообладание и продолжал
подъем. Наконец он достиг вершины, где долго стоял на заостренном валуне,
совершенно неподвижно, а с обеих сторон бушевала вода. Затем неожиданно он
прыгнул через водопад на выступ другого камня. Наконец, в заключение
эллиптических прыжков на краю водопада, Хенаро подбросил вверх руки и
перевернулся в странном замедленном боковом сальто, исчезнув за скалами. Все
поднялись и направились к машине. Карлос хотел выяснить, куда исчез дон
Хенаро и не ранен ли он, но дон Хуан не ответил. Было достаточно того, что
они видели, остальное не имело значения. Дон Хуан сказал Карлосу, что пора
ехать.
Хотя, согласно Карлосу, водный балет состоялся в октябре 1968 года, он
опубликовал это лишь в 1971 году, целый год спустя после серии лекций в
УКЛА, на которых антрополог Питер Ф рст рассказывал почти такую же историю.
Карлос тоже бывал на этих лекциях, как и Дуглас Шарон, один из его друзей,
проводивший обширные исследования перуанского шаманизма. Ф рст, работавший в
Латиноамериканском Центре на десятом этаже Банч-Холла, за время своей работы
тоже обрел необходимое понимание сути психоделических феноменов в их
культурных и исторических аспектах.
Карлос рассказывал о балете дона Хенаро на водопаде на лекциях. Это
сильно напоминало рассказ Ф рста о том, что случилось раньше среди уйчолей.
Во время полевой поездки летом 1966 года друг и коллега Ф рста,
искатель хикуру (пейота) Рамон Медина Сильва устроил представление на краю
эффектного водопада. Это была демонстрация для небольшой группы уйчолей,
посвященная значению "равновесия". Рамон сбросил свои сандалии, выполнил
соответствующие ритуальные жесты и начал прыгать с камня на камень, иногда
хватаясь за скользкие выступы валунов, а иногда неподвижно застывая и
неожиданно совершая огромный прыжок через воду. Мгновениями он исчезал за
массивными валунами, а затем появлялся из-за других камней. Никто, за
исключением Ф рста и его жены, казалось, не имел ни малейшего представления
обо всем этом, в том числе и жена Рамона, спокойно сидевшая вместе с
остальными, которые расположились полукругом на берегу реки.
На следующий день Рамон объяснил, что его представление не было лишь
проявлением безрассудной храбрости, но специальным шаманским методом,
демонстрирующим, что значит "иметь равновесие". Нечто властно влекущее было
в этом для шамана, нечто невероятно важное в том, чтобы перейти по мосту,
соединяющему обычный мир с миром по ту сторону, и постоять на этом мосту,
глядя на змей внизу, великий памятный клад, хищников, диких животных,
галдящих и топчущихся в густой желтой пыли, - было почему-то абсолютно
необходимо пересечь этот космический пролет и достичь отдельного мира по ту
сторону. Идея перехода из одного мира в другой была настолько непостижима
для Ф рста, исключая какой-то туманный абстрактный уровень, что Рамону было
необходимо дать ему какую-то физическую интерпретацию, в которой он
продемонстрировал бы равновесие, в надежде, что белый американец сможет хоть
чуть-чуть экстраполироваться от увиденного. Это был безумно дикий опыт, как
и часть литературы на эту тему. Более того, это было хорошо известно в
Латиноамериканском Центре после того, как Ф рст вернулся из полевой поездки
в 1966 году.
Поэтому было странно, что Карлос Кастанеда предлагает то же, что и
Ф рст, и рассказывает почти ту же историю четыре года спустя. Нельзя
сказать, что Карлос просто развивает интригующую историю Ф рста - даже Ф рст
не думал так. Рамон говорил ему, что балет на водопаде - это "специальность
шаманов", и потому весьма вероятно, что маги везде делают в основном одно и
то же.
И все-таки не давало покоя сомнение. Был еще один случай, когда
Кастанеда услышал о чем-то, а потом написал почти о том же невероятно
подробно и с удивительным драматизмом. А сначала это был рассказ Майкла
Харнера о том, как яки натирают животы мазью из дурмана, а также увиденное
Ф рстом у водопада.
Иногда Карлос испытывал истории на друзьях, истории, которые позднее
появлялись в его книгах в более проработанном виде. Сидя однажды днем в
офисе Квебека, Карлос начал рассказывать о своей полевой работе в Оахаке. Он
рассказал, как сидел в ресторане и увидел трех мексиканских мальчишек на
обочине возле отеля, пытавшихся привлечь желающих почистить обувь. Им не
очень-то везло, но Карлос заметил, что после того, как каждый посетитель
покидал столик в тенистом кафе у тротуара, мальчишки бросались к этому столу
и подъедали все остатки пищи, кубики льда, лимонную кожуру и пр. Очевидно, у
отеля имелась с ними договоренность - они могли околачиваться вокруг и
получать объедки, если обещали ничего не ломать и не беспокоить посетителей.
Все вроде бы было нормально. Больше Карлос ничего не сказал об этом в
офисе у Квебека. Но позднее, когда это появляется в первой главе "Отдельной
реальности", вышедшей в 1971 году, дон Хуан превращает этот рассказ в урок.
Старый индеец упрекает Карлоса за жалость к мальчишкам и оспаривает идею о
том, что жизнь Карлоса чем-то лучше. Если его жизнь и была более
разнообразной, она, тем не менее, являлась продуктом безнадежно пустого мира
белых американцев Лос-Анджелеса, где шанс стать человеком знания был весьма
незначительным. Но именно это было важнее всего, а не его успех в УКЛА, не
концерты, не выставки и не поедание гамбургеров в "Денни"; единственно
важная вещь в жизни - это стать настоящим шаманом, и на это у мальчишек был
шанс. Дон Хуан знал, что все люди знания были подобны этим мальчишкам,
питавшимся чужими объедками. Такова была великая мораль, еще одно
безукоризненное резюме, но Квебеку пришлось ждать последующего изложения
философии дона Хуана до появления книги.
Были и другие истории, другие опыты в пустыне, о которых Карлос
рассказывал в случайных разговорах или за обедом, позднее появлявшиеся в
более проработанной, детализированной и поучительной форме в его книгах.
Когда он видел Дугласа Шарона, он собирал свои опыты воедино в
воодушевленном монологе.
"Дело в том, что, когда разговариваешь с Карлосом, он держит инициативу
в своих руках, - отмечает Шарон. - Большей частью говорит он. У вас даже нет
возможности вставить словечко. Он всегда понимает, о чем говорят, и очень
хорош в группе, очень хорошо разбирается в философии и действительно любит
ее. У меня сложилось впечатление, что Карлос отличный рассказчик, и это
типично для многих перуанцев. Эдуарде (шаманский учитель Шарона из Перу) -
один из лучших, и это еще одна отличительная черта шаманизма. Обычно они
бывают мастерами драматического искусства. Один из секретов шаманизма
заключается в том, чтобы быть по-настоящему хорошим актером, действительно
способным сыграть все что угодно, потому что это составляет процесс
шаманства, его психодраму".
21
В июне 1969 года мы разговаривали с Карлосом по телефону о моей
предполагаемой поездке в Лос-Анджелес. Я хотела навестить старых друзей на
побережье и посмотреть, что изменилось за годы моего отсутствия, и, когда
Карлос прочитал в письме о моем приезде, он настоял на том, чтобы снять для
меня номер в Голливуд-Рузвельт-отеле. Он с нетерпением ждал встречи со мной
и с К. Дж., говорил о нашей жизни в Вашингтоне и много рассказывал об успехе
своей книги. Перспектива снова увидеть К. Дж. очень радовала его. Это была
лучшая новость для него за многие месяцы, и
Карлос начал планировать, чем они будут заниматься вдвоем, например,
гулять по студенческому городку и ходить в кино, особенно в кино, которое
стало страстью Карлоса. Теперь у него были деньги, и редко проходила неделя,
чтобы он не посмотрел пару фильмов в центре города или где-нибудь в
студенческом городке.
Мы с К. Дж. должны были приехать в начале июля, поэтому Карлос
договорился в Рузвельт-отеле и уехал на несколько дней в Мексику. Именно в
тот раз, говорит он, во время курения смеси Psilocybe в доме дона Хуана,
индеец склонился над ним и мягко объяснил, что его жизнь слишком
усложнилась. Дон Хуан настоятельно советовал ему избавляться от любых
культурных помех, отягощавших его. Казалось, целые часы он витал в состоянии
болезненной неопределенности задумчивого покоя, как бы пассивно паря вокруг,
и думал об аспирантуре, новой книге, о К. Дж. и обо мне. Он понял, о чем
предупреждал его дон Хуан; он знал, что должен отпустить К. Дж. Мальчик жил
за 3000 миль от него, но, даже если бы они жили рядом, Карлос очень хорошо
понимал, что не может навязывать ему какой-то определенный образ жизни,
которого тот не выбирал и к которому не был готов. Отношения между ними
пострадали за прошедшую пару лет в основном из-за того, что Карлос всегда
обещал звонить, присылать подарки и приезжать, но редко выполнял свои
обещания. Теперь он должен был решить, либо исправить положение, либо просто
позволить мальчику жить своей собственной жизнью, не навязывая фигуру
ненадежного отца, живущего за 3000 миль и слишком погруженного в свою
полевую работу. Даже когда я приехала в Лос-Анджелес с К. Дж., Карлос не был
уверен, насколько хорошо они поладят. Теперь мальчик был старше - ему
исполнилось семь лет - и выше, и его белокурая челка закрывала лоб. Через
неделю я улетела обратно в Вашингтон, а К. Дж. по настоянию Карлоса остался
еще на неделю. Эту неделю он жил у Карлоса в желтовато-коричневом доме,
недалеко от университета. Дом имел плоскую крышу и две арки спереди, а
справа забор - типичное испанское украшение. Внутри была большая жилая
комната с примыкавшей столовой и кухней, а в спальне на полу лежали два
матраса, заправленные шерстяными одеялами. В конце коридора, направо,
находилась берлога Карлоса, почти пустая комната с деревянным письменным
столом у стены, на котором стояла печатная машинка, и дверью, выходившей
прямо на задний двор. Телефона не было. Когда ему или Нэнни, студентке,
жившей у него, нужно было позвонить, им приходилось ходить в телефонную
будку на углу.
У Карлоса было отвращение к телефону. Даже вернувшись в ЛАОК, он не
хотел иметь его у себя дома. Обходился он дорого и создавал шум. Было что-то
такое в звонке, что вызывало у него головную боль всякий раз, когда
кто-нибудь звонил. Как-то после очень долгих уговоров я заставила его
установить телефон у него на квартире в Северном Нью-Хэмпшире. Я даже
платила за него, но это не сработало. Через несколько недель я нашла аппарат
в шкафу, обернутый подушками и обвязанный веревкой. Карлос жаловался на шум
и говорил, что все равно не особенно любит говорить по телефону. Как будто в
шкафу был спрятан своего рода культурный фетиш, одна из этих беспокоящих
вещей, издававшая время от времени приглушенные звонки, которые Карлос
просто игнорировал. Я пожала плечами и напомнила ему, что на дворе двадцатый
век. Через несколько дней я пыталась дозвониться к нему, но не смогла.
Телефон был отключен.
За ту неделю, что К. Дж. прожил у Карлоса, они пару дней провели в УКЛА
и несколько дней гуляли в горах, на севере от Лос-Анджелеса. По вечерам они
заходили за Нэнни в школу каратэ, где она занималась, и возвращались домой,
разговаривать и играть в Старую Деву. Нэнни читала К. Дж. стихи перед сном.
После этого он лежал в темной спальне, слушая, как ранними утренними часами
Карлос в своей берлоге печатает на машинке, печатает мучительно медленно
свою новую книгу.
Все прошло достаточно мило. Карлос был помешан на здоровье, и они ели
бифштексы, виноград и свежие овощи. Никаких сладостей и прохладительных
напитков в доме не разрешалось. Даже через две недели К. Дж. не решался
много разговаривать с Карлосом и, по-видимому, немного сомневался во всех
этих рассказах о брухо. Несколькими годами раньше К. Дж. находился под таким
влиянием Карлоса, что, когда видел стаю ворон в школе, бежал ко мне и
говорил, что это значит, что скоро позвонит Кики (Карлос). Но это влияние
ослабевало. Слишком часто Карлос не звонил, даже в те вечера, когда мы
договаривались. Слишком часто он не появлялся или не писал, когда обещал.
Слишком много всего замутило воду, и у Карлоса не было способа вернуть
своего чочо. По пути в аэропорт Карлос обещал взять его в Европу, особенно в
Италию, и К. Дж. смотрел на него и кивал головой, но в глазах его слабо
отражалось сомнение. Ему было только семь лет, но он все это уже слышал.
22
Первая книга Карлоса продавалась довольно хорошо, особенно в колледжах
на Западе, и Карлос начал совершать литературные турне, собирая умеренные
гонорары, рассказывая в мрачных тонах о диссонансе сознания и раскрывая свой
собственный необычный взгляд на феноменологию. Историк Теодор Розак взял у
него интервью для Би-Би-Си. Розак был поклонником и легко простил Кастанеде
вопрос о существовании дона Хуана, сказав по какому-то поводу, что учение
продемонстрировало такую "жгучую убедительность и внушительное красноречие,
которые не могут не потрясти самого решительного скептика". Кастанеда,
сидевший у микрофона позади него, был очень благодарен.
Вторая книга, "Отдельная реальность", уже существовала в рукописном
варианте к тому времени и была больше похожа на роман, чем "Учение". В ней,
например, не было тяжеловесного раздела, в котором с помощью скучного
структурного анализа Карлос пытался как-то объяснить тайны. Критики в целом
разнесли этот раздел в пух и прах. Когда газета университета обратилась к
нему за статьей, Карлос предложил часть главы из своей новой книги и
озаглавил ее "Смерть во весь опор". В контракте Карлоса не было ничего, что
бы определяло выбор для второй книги. Квебек прочитал рукопись и сразу
понял, что Кастанеда удаляется от традиционной академической колеи, которую
издательство "Юниверсити оф Калифорния Пресс" должно было поддерживать. Не
то чтобы издательство не хотело принимать рукопись. Напротив, перспектива
того, что благодаря представительному бестселлеру имя "Юниверсити оф
Калифорния Пресс" окажется прямо на страницах "Нью-Йорк тайме бук ревъю" и
"Нью-Йорк ревью оф букс", приводила Квебека в трепет. Но он считал Карлоса
своим другом и поэтому послал его к Неду Брауну. Вследствие этого шага
издательство одновременно теряло права на вторую книгу Кастанеды, а Карлос
получал возможность добиться крупного успеха независимо от университета.
"Именно я наставил Карлоса на путь к миллионам", - рассказывал он друзьям.
Авторские гонорары за первую книгу, однако, еще не создали ему
настоящего благополучия. Он по-прежнему испытывал большие затруднения,
помогая мне и К. Дж., но с декабря он начал регулярно ежемесячно высылать
чеки, обычно от 75 до 200 долларов. Большие деньги были еще впереди. Оставив
авторские права на вторую книгу за собой, он заключил лучшую сделку, и
неожиданно его материальное положение стало улучшаться. Его считали
серьезным партнером, а не жалким писакой, который еле осилил единственную
книгу. Как только Нед Браун просмотрел вторую рукопись, стало ясно, что
Карлос Кастанеда предназначен для чего-то лучшего. Александр Такер, один из
самых практичных местных финансистов, был нанят, чтобы заботиться о
финансовых делах Кастанеды.
Как и ожидалось, "Отдельная реальность" имела большой успех. Во
введении Карлос более подробно рассказал о своей встрече с доном Хуаном в
1960 году. Сама книга, однако, повествует о периоде со 2 апреля 1968 года по
18 декабря 1970 года, о так называемом втором цикле ученичества Карлоса, В
ней больше тайн шамана, больше внутренней информации, которую приводит
только Карлос. Частично материал был новый, но большая часть казалась
развитием старых идей. Например, что люди знания видят остальных людей в
виде волокон света, а союзников в виде кусков мокрой ткани и что жизнь - это
контролируемая глупость, а индивидуальная воля является важным
соединительным звеном между людьми и миром, который они хотят воспринимать.
Больше говорилось о смерти, которая, как известно каждому брухо, всегда
находится слева в нескольких дюймах от лопатки - убедительный и несомненный
факт, который наполняет смыслом каждое действие, потому любое действие может
оказаться последним. Описывались новые попытки Карлоса видеть, когда он
воспринимал лицо дона Хуана как ярко светящийся объект, и позднее, когда он
увидел, как лицо мексиканского крестьянина превратилось в яркое сверкание
желтого света.
В последний головокружительный день, описанный в книге, дон Хуан
успешно разделался с желанием Карлоса понимать все как-либо иначе, нежели
просто позволяя волнам чистого восприятия струиться прямо в банк памяти.
Дон Хуан напомнил Карлосу об одном его друге, который, увидев лист,