нахожусь на важнейшем витке, совершая путешествие силы-жизни. Мое тело - это
все, что я имею. Оно является утонченным инструментом сознания. Я должен
использовать его как можно лучше.
Разумеется, это уже расходилось с идеями Хаксли. Прожитые годы и
приобретенный опыт закалили характер Карлоса. В 70-е годы у него уже хватало
собственных идей, некоторые из которых он позаимствовал у таких ученых, как
Талкотт Парсонс. Именно Парсонс первым использовал термин "глосс" для
обозначения единицы восприятия. Вот как, будучи студентом последнего курса,
Карлос интерпретировал Парсонса:
- Прежде, чем мы скажем, что это - здание, все его части должны иметься
в наличии, - говорил Карлос репортеру. - Порой бывает невозможно точно
определить части здания, и, тем не менее, мы все соглашаемся в том, что оно
из себя представляет, поскольку до этого изучили сам глосс "здание". Мы
познаем глоссы вскоре после рождения, и они вовсе не связаны с языком.
Единственные существа, которые не обладают глоссами, - это слепоглухонемые
дети. Глоссы основаны на соглашении, а такие дети не могут установить
никаких соглашений с внешним миром. Из-за своих физиологических особенностей
они не могут быть партнерами, поскольку партнерство возможно лишь тогда,
когда каждый соглашается с определенным описанием мира -взять то же здание.
Однако в этом здании содержится больше, чем вы думаете.
В первые годы обучения в ЛАОК Карлос приобрел не слишком много друзей.
И это объяснялось не столько его мизантропией, сколько тем, что ему
нравилось общаться с узким кругом знакомых. Наше сближение приходится на
конец 1956 года, и с этого момента мы стали много времени проводить вместе.
В те дни я работала в "Пасифик Белл", а он посещал колледж. По вечерам мы
ходили друг к другу в гости. Я жила на 8-й Вест-стрит, в доме,
принадлежавшем моей тете Ведьме. Ей не особенно нравился Карлос, поэтому он
предпочитал приходить вечером и проникать в мою квартиру через черный ход.
Вельма видела в нем всего лишь смуглолицего южноамериканца и всячески
уговаривала меня порвать с ним.
- Время от времени он терял уверенность в себе, - вспоминает Дженни. -
Карлос чувствовал враждебное отношение со стороны тетушек, которые не
воспринимали человека, который не являлся протестантом, республиканцем и
вообще американцем. Они не видели в Карлосе личности, он был для них
загадочным существом. Тогда он переживал из-за этого, а теперь, я думаю, это
его уже не слишком волнует.
Пожалуй, это был первый откровенный случай расизма, с которым он
столкнулся в Америке. Причем это столкновение пришлось как раз на то время,
когда Карлос пребывал в сомнениях относительно своих художественных
способностей, страдал из-за маленького роста и своего испанского акцента, да
и вообще был не уверен в будущем. Откровенный расизм со стороны тети Ведьмы
и чуть меньший со стороны тети Альмы, которая жила в том же доме, сильно
беспокоил Карлоса. Ночами, когда он занимался, воспоминания об этих
узкогубых гарпиях заметно отравляли ему жизнь. Иногда он даже впадал в
меланхолию и принимался жалеть себя. Друзья вспоминают, что в такие периоды
он постоянно ходил хмурым и занимался усиленным самоанализом.
На подсознательном уровне Карлос понимал, насколько мала для него
вероятность прославиться благодаря своим произведениям, однако он упорно не
хотел в это верить, продолжая рисовать картины и ваять скульптуры. Более
того, он поощрял и меня заниматься тем же самым. Карлос часто напоминал мне
о том, что жизнь коротка, а потому нельзя растрачивать ее на всякие
глупости. В качестве примера он вспоминал о том, как полумертвый лежал на
операционном столе и клялся себе в том, что станет другим человеком. Да, это
был самый экзистенциальный момент в его жизни. Бог позволил ему выжить,
поэтому надо было дорожить каждой минутой. По мнению Карлоса, я была слишком
"чувствительна", поэтому мне следовало работать над собой именно в этом
направлении. В конце 50-х годов он не мог избежать поучений даже в случайных
разговорах с друзьями. Карлос постоянно повторял: "Жизнь коротка и надо
дорожить каждой минутой", да и сам старался следовать этому правилу.
"Нельзя размениваться на пустяки, - поучал он меня в письме,
датированном апрелем 1967 года. - Жизнь - это всего лишь мгновение".
В январе 1958 года он убедил меня в целях самоусовершенствования
записаться на некоторые курсы, читавшиеся в ЛАОК. Я отказывалась, ссылаясь
на то, что если буду работать и учиться, то у меня просто не останется
свободного времени, однако Карлос настаивал. Он хотел, чтобы я стала
высокообразованной женщиной, а потому просто взял меня за руку и потащил по
Вермонт-стрит в сторону офиса, где производилась запись. Втолкнув внутрь, он
не выпускал меня наружу, пока я не записалась на курсы русского языка. В
следующем семестре он заставил меня записаться на курсы английского языка,
русской истории и мировых религий. Теперь я занималась уже девять часов в
неделю.
Карлосу понравилась моя идея изучать русский язык. У него была буйная
фантазия, и он сразу же представил, как в один прекрасный день я встречусь с
Никитой Хрущевым. В глазах Карлоса Хрущев был могущественной и влиятельной
фигурой, которому было предопределено стать лидером и который сумел
подняться из самых низов, чтобы взять в свои руки бразды правления одной из
самых могучих стран мира. Более того, Хрущев обладал характерной манерой
поведения - он словно бы сознавал свое могущество и предназначение - и это
интриговало Карлоса сильнее всего, В начале каждой недели он непременно
покупал свежие номера "Тайм" и "Ньюсуик", а если был стеснен в средствах,
ходил в библиотеку, чтобы прочитать свежие материалы о советском лидере.
Карлос на полном серьезе уверял меня в том, что я имею возможность
встретиться и поговорить с "великим лысым Никитой". По каким-то причинам он
дорожил этой фантазией и упоминал о ней довольно часто. Он словно бы хотел с
моей помощью пережить подобную встречу и суметь заглянуть в душу столь
отважной, волевой и решительной личности, как Хрущев.
В те времена самым близким другом Карлоса был его сокурсник и поэт
Аллен Моррисон, который подрабатывал на почте. Другим приятелем Карлоса был
костариканец по имени Байрон Деор - студент-психолог из ЛАОК. Они посещали
Карлоса в его квартире на Хэмпшир-стрит, куда приходила и я, захватив с
собой пару подруг - например, ту же Сью. Там мы пили вино и разговаривали,
порой до самого рассвета. Да, было много вина, преимущественно "Матеуса", но
мы никогда не употребляли наркотики. И каждый из нас хвастал идеями своих
кумиров. Карлос восторгался идеей Хаксли о том, что надо жить достойно
каждое мгновение своей жизни, я рассказывала о Невилле, а Байрона
интересовали психические феномены, мистика и власть сновидений.
В День Благодарения в 1959 году Карлос приготовил индейку по-бразильски
- то есть со сладким домашним соусом из яблок, абрикосов, ананасов, вина и
томатов. В качестве гарнира служили макаронные изделия. Все ели и
нахваливали кулинарные способности Карлоса. С наступлением вечера разговор
перешел от кино и книг к музыке, проблемам ЭСП и философии. Байрон рассказал
о двух недавно прочитанных им величайших религиозно-философских документах.
Как известно, ни Будда, ни Иисус Христос сами никогда ничего не писали - это
ученики и последователи вели хронологию их речей и поступков. Например,
учение Христа было записано его апостолами, на которых оказало влияние их
время, древние священные книги и стремительно раздуваемые мифы.
Все, включая и Карлоса, с этим согласились. Действительно, не имелось
никаких доказательств того, что оба этих философствующих человеко-бога
действительно говорили именно то, что приписывают им исторические документы.
Возможно, что авторы данных текстов приписали им собственные слова.
- Если я приду к вам, - вмешалась я в разговор, - и заявлю, что нашла
истинный образ жизни и могу поведать о нем, то вам будет очень непросто
выслушать меня и согласиться. - Байрон и Карлос кивнули. - Но если я скажу,
что у меня есть загадочный учитель, которые посвятил меня в несколько
величайших мистерий, то вы будете заинтересованы гораздо сильнее. А ведь я
могу рассказать и о том, как прошла через все эти мистерии вместе со своим
учителем и, благодаря этому, осознала нечто важное. В таком варианте
согласиться с моими идеями будет гораздо легче.
- Это как в "Лезвии бритвы", - сказал Аллен.
- И как в "Сиддхартхе", - добавил Байрон.
Карлос задумчиво кивнул. Как правило, он говорил очень мало,
предпочитая слушать или задавать вопросы. Он редко излагал собственные идеи,
и так же редко соглашался с чужими или оспаривал их - он просто сидел и
слушал с бокалом "Матеуса" в руках.
Байрон, который всегда был готов вступить в разговор, затеял длинное
обсуждение, постоянно отвлекаясь на посторонние темы, но в конечном итоге
полностью согласился с моими словами. Он предположил, что великие мыслители,
являвшиеся таковыми вне зависимости от наличия или отсутствия известности,
вероятно, были слишком увлечены разработкой своих революционных идей, чтобы
отвлекаться на их запись. Они оставляли это дело своим ученикам или
слушателям.
- Впрочем, возможно, они просто не считали это таким уж важным, -
предположил Аллен, - поскольку были намного выше всего этого.
- Да, возможно, - согласился Карлос и тут же усмехнулся, что было
верным признаком его отстраненности от нашей беседы. Он почти всегда
предпочитал держать дистанцию, хотя, судя по всему, слушал с большим
интересом. Проблема того, можно ли считать подлинными слова мыслителей,
записанные не ими самими, заинтересовала его не на шутку.
"Я уверен, что мы снова будем вместе, чтобы продолжить наши
интеллектуальные и духовные искания", - писал он мне почти десять лет
спустя. Думаю, на самом деле он вовсе не хотел этого. Спустя несколько лет
после написания этого письма в одном из своих интервью он заявил, что те
вечера с друзьями в его квартире были не более чем просто средством от
скуки. Его работа в пустыне требовала большого напряжения всех сил.
- Я предпочитал просто сидеть в кругу друзей и разговаривать о разных
идеях, - признался Карлос. - У нас у всех есть много способов избежать скуки
- интеллектуальные разговоры, алкоголь, секс, наркотики, беспокойство.
В последние два года учебы в ЛАОК "интеллектуальные разговоры" стали
для Карлоса возможностью напрямую заняться теми идеями, которые он не
находил на занятиях по психологии или в художественных классах. Его
интересовала даже та театрализованная мистика, которой я тогда увлекалась, -
например, идеи Невилла относительно сновидений. Карлос долго размышлял о
сновидениях, причем только как о сновидениях. Они представлялись ему
смутными, подсознательными состояниями в виде ночных кошмаров и чрезмерных
фантазий. Но так же реально, как другое. Сон и реальность были одинаково
действительны, хотя у каждого имелись свои преимущества. Более того. Невилл
учил, что сновидения обладают силой и, выстроив их в соответствии с личными
желаниями, можно изменять свое будущее. Центральным пунктом рассуждений
Невилла было утверждение необходимости развивать в себе уверенность в том,
что путем интенсивных сновидений и "контролируемого воображения" вы сможете
добиваться всего, чего захотите. Карлос прочел только самые маленькие работы
Невилла - он никогда не принимал его настолько всерьез, чтобы взяться за его
основные книги. Именно благодаря мне Карлос узнал об идеях Невилла
относительно сновидений и всего остального. Это произошло за бокалом вина в
его квартире. Был 1958 год.
В книге "Путешествие в Икстлан" Карлос пишет о том, что пришел к идее
"настройки сновидений" в августе 1961 года. За две недели до этого он съел
батончик пейота и, во время пика галлюцинаций, стал дурачиться с местной
собакой. Это был потрясающий опыт, утверждал Карлос. Собака внезапно
окрасилась всеми цветами радуги, и, когда они оба принялись лакать воду из
миски, жидкость стала вытекать через поры их тел, придавая им радужные,
сверкающие очертания. Это был первый галлюциногенный опыт Карлоса. На
следующее утро дон Хуан объяснил ему, что собака была воплощением Мескалито,
то есть той силы и божественности, которые содержались в пейоте. Это было
хорошим знаком, и старый индеец решил, что его ученик готов перейти к более
тяжелым испытаниям. Дон Хуан заявил, что сновидения обладают реальностью и
что человек должен воспринимать их именно с этих позиций. Сильная личность
может сама выбирать себе предмет своих будущих сновидений. "Настройка
сновидения" означала манипулирование их элементами таким образом, чтобы это
оказало влияние на повседневную жизнь. Согласно дону Хуану, это вопрос силы
воли, которая определяется единством, осмысленностью природы вещей и
степенью контроля за собственной жизнью. Все это выглядит довольно
абстрактно, зато имеет несомненное сходство с методами Невилла, помогающими
изменить будущее, заменив погоню за деньгами или успехом на нечто иное.
Сновидения в стиле дона Хуана стирали различия между сном и бодрствованием.
Невилл в основном говорил о том же самом. В качестве подготовки к
программированию сновидений Карлос пристально смотрел на собственные руки,
сложенные на коленях. В своих лекциях Невилл инструктировал студентов
следующим образом: лежа в кровати или сидя на стуле, надо сконцентрироваться
на том, что они считают идеалом или идеальной ситуацией. Стремитесь быть
идеальными, учил Невилл, и тогда "ваш нынешний мир всевозможных ограничений
рассыплется, а то, к чему вы стремитесь, появится, как феникс из пепла".
Методика была той же самой, как, впрочем, и цель: "вытряхнуть" ученика
из сетей обыденного восприятия мира и направить его на ту сторону.
Невилл предполагал, что реальный индивид должен избегать прошлого или
будущего, должен стать человеком без культурных или социальных
предрассудков. Но идея "стирания" личного жизненного опыта ради избавления
индивида от ограничений и привязанностей прошлого была одной из составных
частей раннего учения дона Хуана. И, что еще более важно, именно этим начал
заниматься Карлос задолго до того, как встретил дона Хуана или услышал о
Невилле.
Затем появилась идея "маяка". Во вторник вечером (дело было в 1958
году), после очередной лекции Невилла, я направилась в гости к Карлосу.
Предметом только что прослушанной лекции было "пробужденное воображение".
Невилл утверждал, что те, кто обладает пробужденным воображением, являются
людьми особенными и иногда уподобляются маяку - их бледные лица начинают
светиться. Подобным качеством могут обладать талантливые художники, ученые,
изобретатели, да и вообще люди с сильным воображением.
Когда я пришла к Карлосу и начала пересказывать ему лекцию Невилла, он
работал над терракотовым бюстом своего отца. Какое-то время он молча слушал.
Наибольшее впечатление на меня произвело то обстоятельство, что в самый
разгар лекции начало светиться лицо самого Невилла. Это действительно
напоминало маяк! Все, что он должен был делать, - это заговорить о чем-то, и
именно это случилось. Карлос выглянул из-за своей скульптуры и рассмеялся.
В апреле 1968 года дон Хуан объяснил Карлосу, что курение смеси,
составленной из галлюциногенных грибов и других ингредиентов, поднимает
ученика до такого уровня, где он может созерцать людей именно такими, какие
они есть на самом деле, - то есть как световые волокна. Эти световые нити
окружают человека с головы до пупка, создавая эффект огромного светящегося
яйца.
Карлос писал, что, после определенной стадии головокружительного
страха, он увидел лицо своего "бенефактора" в виде странного, светящегося
объекта. Карлос решил было, что в этом виноват наркотик, но дон Хуан это
отрицал, уверяя, что все видят нечто похожее на светящееся яйцо. Для этого
просто надо обрести соответствующую способность к восприятию.
Оглядываясь назад, можно заметить, что некоторые из идей дона Хуана
имели своим несомненным источником прослушанную мной лекцию Невилла. Но сам
лектор вряд ли мог послужить прототипом. В конце 50-х годов Карлос отнюдь не
увлекался Невиллом, Райном или кем-то из тех, о ком ему рассказывали то я,
то Байрон. Его кумиром был Хаксли - ученый-джентльмен, умевший в нужный
момент видеть как художник, как Ван-Гог. Иногда Карлосу приходила на ум идея
написать картину или изваять скульптуру, предварительно отведав мескалина.
Испытывая один из тяжелейших приступов, размышляя о том, что его работы
слишком заурядны для того, чтобы на них можно было возлагать какие-то
надежды. У него не хватает мастерства и того особого взгляда на мир, которым
обладают выдающиеся художники. Лежа в темноте, он мучился от безысходности.
Тогда-то ему и пришла идея добыть несколько граммов мескалина, принять
их, а затем сесть творить. Это был бы один из тех сюрреалистических порывов,
которые он часто себе представлял. Когда под действием мескалина зрение
станет особенно четким, он сумеет создать из обычного куска глины выдающееся
произведение искусства. Эта статуя станет его величайшим достижением,
поскольку лишь в ней будет соединена массивность и грубость доколумбовой
эпохи и современное чувство движения и пространства. Это будет удивительное
смешение стилей и жанров, после которого появится корреспондент из "Нью-Йорк
тайме" и начнет расспрашивать Карлоса о его вкладе в современное искусство.
Его портреты появятся на обложках журналов, и даже "Тайм" посвятит шесть
страниц с цветными иллюстрациями его видению нового "испаницизма" или
чего-то подобного. Он станет желанным гостем у владельцев галерей и
торговцев произведениями искусства, его работы будут выставляться не только
в Лос-Анджелесе, но и в Нью-Йорке и Париже, его станут называть "отцом
первобытного модернизма"...
На улице залаяли собаки, и Карлос очнулся от своих грез. В процессе
разглядывания потолка иногда создается впечатление, что узоры на штукатурке
начинают изменяться в зависимости от уличного освещения, падающего из окна.
Иногда эти тени часами пляшут по потолку какой-то таинственный танец,
напоминая при этом нефтяные пятна на воде. Когда Карлосу надоедало наблюдать
за игрой теней, он поднимался с постели и шел гулять по окрестностям.
11
В комнате царил желтоватый полумрак. Клонившееся к закату яркое
декабрьское солнце ухитрялось проникать даже сквозь венецианские жалюзи. Его
лучи играли на руках Карлоса, которыми он лепил из глины скульптуру Сью
Чайлдресс. Он работал быстро, и во всех его действиях ощущалась внутренняя
собранность и уверенность. Он даже изобразил Сью с прической в виде
"конского хвоста", хотя сейчас она была причесана по-другому. Но Карлос уже
неоднократно видел ее именно с "конским хвостом" и предпочел изобразить ее
именно так.
В то время Сью начала писать стихи - под влиянием друга, который иногда
читал их с эстрады декадентского ресторана "Венеция". Под свой "конский
хвост" она одевала джинсы, пончо и деревянные сабо. Карлос не слишком
интересовался битниками, которые, по его мнению, отличались не столько
талантом, сколько самоуверенностью. Однако мы с ним посещали некоторые кафе,
расположенные на Голливуд-бульваре, и он с большим удовольствием слушал
выступавших там поэтов. Там часто появлялся Аллен Гинзберг в обществе Джека
Керуака и другие люди, вошедшие в историю "богемной культуры".
Но, повторяю, Карлос не слишком этим интересовался. Его не занимали
идеи непротивления и порнографические стихи, не нравился ему и небрежный
внешний вид авторов. Карлос ненавидел мятые джинсы, испачканные свитера и
особенно - голубые рабочие балахоны, которые носили все художники. Сам он
одевался для похода в кафе точно так же, как одевался для похода в
библиотеку или колледж - рубашка пастельных тонов, темные брюки и
обыкновенные черные ботинки. Вся его одежда была тщательно наглажена,
ботинки блестели, цветовая гамма была хорошо подобрана - короче, он имел
самый респектабельный вид. Он являлся любопытствующим пришельцем, на время
заглянувшим в "страну битников", и старательно придерживался именно этой
линии поведения.
Карлос тоже писал стихи, хотя совсем не того типа, которые звучали на
пляжах или Голливуд-бульваре. Они представляли собой нечто большее, чем
простое подражание тем поэтам прошлого, которых он изучал. Иногда он включал
стихи в свои письма домой. Возможно, его любимым было стихотворение
Сан-Хуана де ла Круса, которое называлось "Беседы о свете и любви". Его
Карлос выбрал в качестве эпиграфа для своей книги "Сказки о силе":
Пять признаков одинокой птицы:
Первое: до высшей точки она долетает;
Второе: по компании она не страдает, даже таких птиц, как она;
Третье: клюв ее направлен в небо;
Четвертое: нет у нее окраски определенной;
Пятое: поет она очень тихо.
Занятия в классах и случайные заработки отнимали у Карлоса много
времени, но, тем не менее, в конце 50-х годов он ухитрился создать ряд
скульптур. Некоторые из них он подарил мне, а одну я храню до сих пор. Она
представляет собой довольно грубо высеченное изображение сурового мужчины с
тонким носом и пустым взглядом. Помимо Сью, Карлос вылепил Лидетт, чьи
длинные волосы свешивались по обе стороны лица и служили основанием
скульптуры. Обычно он работал в терракоте - очевидно, благодаря влиянию
школы Чикама, которую изучал в колледже изящных искусств. Вообще говоря,
Карлос избегал тщательной отделки, не стараясь придать реалистический вид
своим скульптурам. В долине Чикама можно увидеть массу образчиков этого
стиля. Это и статуэтки из обожженной глины, и рисунки на вазах, и барельефы
на зданиях. Кроме того, Карлос работал со стеатитом (мыльным камнем).
Однажды он взялся изобразить статую обнаженной беременной женщины в полный
рост - волосы отброшены назад, а руками она держится за свой подбородок.
Статуя была ровно шести дюймов высотой, розово-серого цвета с тонкими
черными прожилками.
Джоун Макфадден, ныне Джоун Догерти, домохозяйка в Арлите (Калифорния),
вспоминает, что, когда она познакомилась с Карлосом в 1963 году, некоторые
из его старых работ еще циркулировали в кругу его друзей. Но постепенно он
утратил веру в свои художественные способности и забросил сначала рисование,
а затем ваяние. Но в нем по-прежнему жила надежда обрести признание в
качестве творческой личности. Поэтому в его разговорах часто доминировала
эта тема.
- Когда вы находились в обществе Карлоса, - вспоминает Дженни Вьюсинич,
- вам всегда приходилось говорить о весьма глубокомысленных предметах,
которыми он в тот момент был сильно озабочен. Да и вам в разговоре с ним
трудно было сдержать свои чувства, поскольку он относился к тому типу людей,
которые даже разговор о погоде способны свести к таким вещам, что вы
почувствуете себя подавленными. Мы разговаривали с ним о том, как сделать
жизнь предельно насыщенной и что она вообще такое. Он рассказывал о своих
родителях, которые породили его на свет и предоставили самому себе.
Если его пресловутое одиночество становилось помехой, он мог обратить
его в поучительную маленькую историю. Да, Карлос не нравился моей тете
Ведьме, но это был чистой воды расизм, и тут уж он ничего не мог поделать.
Основная идея истории о породивших и оставивших его родителях состояла не в
том, что Карлос был сильным и преисполненным жизненной энергии человеком, а
в том, что он был в некотором роде неполноценным, точнее сказать, не
отвечающим самым высоким стандартам. И он не мог этого преодолеть, как не
мог избавиться от природной смуглости или испанского акцента.
- У него были некоторые проблемы с чувством собственной значимости, -
говорит Дженни. - Я думаю, это связано с тем, что его мать так рано умерла,
оставив его на попечение людей, которые, вполне возможно, не всегда ему
симпатизировали. Можно представить, насколько болезненным для него оказалась
замена матери на другую женщину, которая едва могла уделить ему время.
Если эта версия основана на том, что даже в начале 1957 года Карлос
продолжал мистифицировать свое прошлое, то она могла оказаться весьма
близкой к истине. Вспомним, что противниками Карлоса в основном были
женщины, а его мнимые или реальные затруднения также зачастую возникали
благодаря женщинам. В связи с этим интересно отметить, что он пишет в своих
книгах о колдунье по имени ла Каталина - женщине, обладавшей огромной силой.
Она была
его единственным оппонентом в течение всего времени ученичества у дона
Хуана. Там было описано множество довольно абстрактных конфронтации с не
менее абстрактными силами, но только с появлением ла Каталины Карлос лицом к
лицу столкнулся с реальным оппонентом, да еще столь внушительных габаритов.
Хотя сам Карлос проповедовал независимость и свободу, он приобретал
надо мной все большую власть. Однажды вечером, когда Карлос собирался
отвезти меня на занятия, в квартире зазвонил телефон. Это был доктор Теджа
Герт - врач, с которым я познакомилась не так давно. Я предупреждала его о
Карлосе, поэтому когда он снял трубку, Герт притворился, что ошибся номером.
все, что я имею. Оно является утонченным инструментом сознания. Я должен
использовать его как можно лучше.
Разумеется, это уже расходилось с идеями Хаксли. Прожитые годы и
приобретенный опыт закалили характер Карлоса. В 70-е годы у него уже хватало
собственных идей, некоторые из которых он позаимствовал у таких ученых, как
Талкотт Парсонс. Именно Парсонс первым использовал термин "глосс" для
обозначения единицы восприятия. Вот как, будучи студентом последнего курса,
Карлос интерпретировал Парсонса:
- Прежде, чем мы скажем, что это - здание, все его части должны иметься
в наличии, - говорил Карлос репортеру. - Порой бывает невозможно точно
определить части здания, и, тем не менее, мы все соглашаемся в том, что оно
из себя представляет, поскольку до этого изучили сам глосс "здание". Мы
познаем глоссы вскоре после рождения, и они вовсе не связаны с языком.
Единственные существа, которые не обладают глоссами, - это слепоглухонемые
дети. Глоссы основаны на соглашении, а такие дети не могут установить
никаких соглашений с внешним миром. Из-за своих физиологических особенностей
они не могут быть партнерами, поскольку партнерство возможно лишь тогда,
когда каждый соглашается с определенным описанием мира -взять то же здание.
Однако в этом здании содержится больше, чем вы думаете.
В первые годы обучения в ЛАОК Карлос приобрел не слишком много друзей.
И это объяснялось не столько его мизантропией, сколько тем, что ему
нравилось общаться с узким кругом знакомых. Наше сближение приходится на
конец 1956 года, и с этого момента мы стали много времени проводить вместе.
В те дни я работала в "Пасифик Белл", а он посещал колледж. По вечерам мы
ходили друг к другу в гости. Я жила на 8-й Вест-стрит, в доме,
принадлежавшем моей тете Ведьме. Ей не особенно нравился Карлос, поэтому он
предпочитал приходить вечером и проникать в мою квартиру через черный ход.
Вельма видела в нем всего лишь смуглолицего южноамериканца и всячески
уговаривала меня порвать с ним.
- Время от времени он терял уверенность в себе, - вспоминает Дженни. -
Карлос чувствовал враждебное отношение со стороны тетушек, которые не
воспринимали человека, который не являлся протестантом, республиканцем и
вообще американцем. Они не видели в Карлосе личности, он был для них
загадочным существом. Тогда он переживал из-за этого, а теперь, я думаю, это
его уже не слишком волнует.
Пожалуй, это был первый откровенный случай расизма, с которым он
столкнулся в Америке. Причем это столкновение пришлось как раз на то время,
когда Карлос пребывал в сомнениях относительно своих художественных
способностей, страдал из-за маленького роста и своего испанского акцента, да
и вообще был не уверен в будущем. Откровенный расизм со стороны тети Ведьмы
и чуть меньший со стороны тети Альмы, которая жила в том же доме, сильно
беспокоил Карлоса. Ночами, когда он занимался, воспоминания об этих
узкогубых гарпиях заметно отравляли ему жизнь. Иногда он даже впадал в
меланхолию и принимался жалеть себя. Друзья вспоминают, что в такие периоды
он постоянно ходил хмурым и занимался усиленным самоанализом.
На подсознательном уровне Карлос понимал, насколько мала для него
вероятность прославиться благодаря своим произведениям, однако он упорно не
хотел в это верить, продолжая рисовать картины и ваять скульптуры. Более
того, он поощрял и меня заниматься тем же самым. Карлос часто напоминал мне
о том, что жизнь коротка, а потому нельзя растрачивать ее на всякие
глупости. В качестве примера он вспоминал о том, как полумертвый лежал на
операционном столе и клялся себе в том, что станет другим человеком. Да, это
был самый экзистенциальный момент в его жизни. Бог позволил ему выжить,
поэтому надо было дорожить каждой минутой. По мнению Карлоса, я была слишком
"чувствительна", поэтому мне следовало работать над собой именно в этом
направлении. В конце 50-х годов он не мог избежать поучений даже в случайных
разговорах с друзьями. Карлос постоянно повторял: "Жизнь коротка и надо
дорожить каждой минутой", да и сам старался следовать этому правилу.
"Нельзя размениваться на пустяки, - поучал он меня в письме,
датированном апрелем 1967 года. - Жизнь - это всего лишь мгновение".
В январе 1958 года он убедил меня в целях самоусовершенствования
записаться на некоторые курсы, читавшиеся в ЛАОК. Я отказывалась, ссылаясь
на то, что если буду работать и учиться, то у меня просто не останется
свободного времени, однако Карлос настаивал. Он хотел, чтобы я стала
высокообразованной женщиной, а потому просто взял меня за руку и потащил по
Вермонт-стрит в сторону офиса, где производилась запись. Втолкнув внутрь, он
не выпускал меня наружу, пока я не записалась на курсы русского языка. В
следующем семестре он заставил меня записаться на курсы английского языка,
русской истории и мировых религий. Теперь я занималась уже девять часов в
неделю.
Карлосу понравилась моя идея изучать русский язык. У него была буйная
фантазия, и он сразу же представил, как в один прекрасный день я встречусь с
Никитой Хрущевым. В глазах Карлоса Хрущев был могущественной и влиятельной
фигурой, которому было предопределено стать лидером и который сумел
подняться из самых низов, чтобы взять в свои руки бразды правления одной из
самых могучих стран мира. Более того, Хрущев обладал характерной манерой
поведения - он словно бы сознавал свое могущество и предназначение - и это
интриговало Карлоса сильнее всего, В начале каждой недели он непременно
покупал свежие номера "Тайм" и "Ньюсуик", а если был стеснен в средствах,
ходил в библиотеку, чтобы прочитать свежие материалы о советском лидере.
Карлос на полном серьезе уверял меня в том, что я имею возможность
встретиться и поговорить с "великим лысым Никитой". По каким-то причинам он
дорожил этой фантазией и упоминал о ней довольно часто. Он словно бы хотел с
моей помощью пережить подобную встречу и суметь заглянуть в душу столь
отважной, волевой и решительной личности, как Хрущев.
В те времена самым близким другом Карлоса был его сокурсник и поэт
Аллен Моррисон, который подрабатывал на почте. Другим приятелем Карлоса был
костариканец по имени Байрон Деор - студент-психолог из ЛАОК. Они посещали
Карлоса в его квартире на Хэмпшир-стрит, куда приходила и я, захватив с
собой пару подруг - например, ту же Сью. Там мы пили вино и разговаривали,
порой до самого рассвета. Да, было много вина, преимущественно "Матеуса", но
мы никогда не употребляли наркотики. И каждый из нас хвастал идеями своих
кумиров. Карлос восторгался идеей Хаксли о том, что надо жить достойно
каждое мгновение своей жизни, я рассказывала о Невилле, а Байрона
интересовали психические феномены, мистика и власть сновидений.
В День Благодарения в 1959 году Карлос приготовил индейку по-бразильски
- то есть со сладким домашним соусом из яблок, абрикосов, ананасов, вина и
томатов. В качестве гарнира служили макаронные изделия. Все ели и
нахваливали кулинарные способности Карлоса. С наступлением вечера разговор
перешел от кино и книг к музыке, проблемам ЭСП и философии. Байрон рассказал
о двух недавно прочитанных им величайших религиозно-философских документах.
Как известно, ни Будда, ни Иисус Христос сами никогда ничего не писали - это
ученики и последователи вели хронологию их речей и поступков. Например,
учение Христа было записано его апостолами, на которых оказало влияние их
время, древние священные книги и стремительно раздуваемые мифы.
Все, включая и Карлоса, с этим согласились. Действительно, не имелось
никаких доказательств того, что оба этих философствующих человеко-бога
действительно говорили именно то, что приписывают им исторические документы.
Возможно, что авторы данных текстов приписали им собственные слова.
- Если я приду к вам, - вмешалась я в разговор, - и заявлю, что нашла
истинный образ жизни и могу поведать о нем, то вам будет очень непросто
выслушать меня и согласиться. - Байрон и Карлос кивнули. - Но если я скажу,
что у меня есть загадочный учитель, которые посвятил меня в несколько
величайших мистерий, то вы будете заинтересованы гораздо сильнее. А ведь я
могу рассказать и о том, как прошла через все эти мистерии вместе со своим
учителем и, благодаря этому, осознала нечто важное. В таком варианте
согласиться с моими идеями будет гораздо легче.
- Это как в "Лезвии бритвы", - сказал Аллен.
- И как в "Сиддхартхе", - добавил Байрон.
Карлос задумчиво кивнул. Как правило, он говорил очень мало,
предпочитая слушать или задавать вопросы. Он редко излагал собственные идеи,
и так же редко соглашался с чужими или оспаривал их - он просто сидел и
слушал с бокалом "Матеуса" в руках.
Байрон, который всегда был готов вступить в разговор, затеял длинное
обсуждение, постоянно отвлекаясь на посторонние темы, но в конечном итоге
полностью согласился с моими словами. Он предположил, что великие мыслители,
являвшиеся таковыми вне зависимости от наличия или отсутствия известности,
вероятно, были слишком увлечены разработкой своих революционных идей, чтобы
отвлекаться на их запись. Они оставляли это дело своим ученикам или
слушателям.
- Впрочем, возможно, они просто не считали это таким уж важным, -
предположил Аллен, - поскольку были намного выше всего этого.
- Да, возможно, - согласился Карлос и тут же усмехнулся, что было
верным признаком его отстраненности от нашей беседы. Он почти всегда
предпочитал держать дистанцию, хотя, судя по всему, слушал с большим
интересом. Проблема того, можно ли считать подлинными слова мыслителей,
записанные не ими самими, заинтересовала его не на шутку.
"Я уверен, что мы снова будем вместе, чтобы продолжить наши
интеллектуальные и духовные искания", - писал он мне почти десять лет
спустя. Думаю, на самом деле он вовсе не хотел этого. Спустя несколько лет
после написания этого письма в одном из своих интервью он заявил, что те
вечера с друзьями в его квартире были не более чем просто средством от
скуки. Его работа в пустыне требовала большого напряжения всех сил.
- Я предпочитал просто сидеть в кругу друзей и разговаривать о разных
идеях, - признался Карлос. - У нас у всех есть много способов избежать скуки
- интеллектуальные разговоры, алкоголь, секс, наркотики, беспокойство.
В последние два года учебы в ЛАОК "интеллектуальные разговоры" стали
для Карлоса возможностью напрямую заняться теми идеями, которые он не
находил на занятиях по психологии или в художественных классах. Его
интересовала даже та театрализованная мистика, которой я тогда увлекалась, -
например, идеи Невилла относительно сновидений. Карлос долго размышлял о
сновидениях, причем только как о сновидениях. Они представлялись ему
смутными, подсознательными состояниями в виде ночных кошмаров и чрезмерных
фантазий. Но так же реально, как другое. Сон и реальность были одинаково
действительны, хотя у каждого имелись свои преимущества. Более того. Невилл
учил, что сновидения обладают силой и, выстроив их в соответствии с личными
желаниями, можно изменять свое будущее. Центральным пунктом рассуждений
Невилла было утверждение необходимости развивать в себе уверенность в том,
что путем интенсивных сновидений и "контролируемого воображения" вы сможете
добиваться всего, чего захотите. Карлос прочел только самые маленькие работы
Невилла - он никогда не принимал его настолько всерьез, чтобы взяться за его
основные книги. Именно благодаря мне Карлос узнал об идеях Невилла
относительно сновидений и всего остального. Это произошло за бокалом вина в
его квартире. Был 1958 год.
В книге "Путешествие в Икстлан" Карлос пишет о том, что пришел к идее
"настройки сновидений" в августе 1961 года. За две недели до этого он съел
батончик пейота и, во время пика галлюцинаций, стал дурачиться с местной
собакой. Это был потрясающий опыт, утверждал Карлос. Собака внезапно
окрасилась всеми цветами радуги, и, когда они оба принялись лакать воду из
миски, жидкость стала вытекать через поры их тел, придавая им радужные,
сверкающие очертания. Это был первый галлюциногенный опыт Карлоса. На
следующее утро дон Хуан объяснил ему, что собака была воплощением Мескалито,
то есть той силы и божественности, которые содержались в пейоте. Это было
хорошим знаком, и старый индеец решил, что его ученик готов перейти к более
тяжелым испытаниям. Дон Хуан заявил, что сновидения обладают реальностью и
что человек должен воспринимать их именно с этих позиций. Сильная личность
может сама выбирать себе предмет своих будущих сновидений. "Настройка
сновидения" означала манипулирование их элементами таким образом, чтобы это
оказало влияние на повседневную жизнь. Согласно дону Хуану, это вопрос силы
воли, которая определяется единством, осмысленностью природы вещей и
степенью контроля за собственной жизнью. Все это выглядит довольно
абстрактно, зато имеет несомненное сходство с методами Невилла, помогающими
изменить будущее, заменив погоню за деньгами или успехом на нечто иное.
Сновидения в стиле дона Хуана стирали различия между сном и бодрствованием.
Невилл в основном говорил о том же самом. В качестве подготовки к
программированию сновидений Карлос пристально смотрел на собственные руки,
сложенные на коленях. В своих лекциях Невилл инструктировал студентов
следующим образом: лежа в кровати или сидя на стуле, надо сконцентрироваться
на том, что они считают идеалом или идеальной ситуацией. Стремитесь быть
идеальными, учил Невилл, и тогда "ваш нынешний мир всевозможных ограничений
рассыплется, а то, к чему вы стремитесь, появится, как феникс из пепла".
Методика была той же самой, как, впрочем, и цель: "вытряхнуть" ученика
из сетей обыденного восприятия мира и направить его на ту сторону.
Невилл предполагал, что реальный индивид должен избегать прошлого или
будущего, должен стать человеком без культурных или социальных
предрассудков. Но идея "стирания" личного жизненного опыта ради избавления
индивида от ограничений и привязанностей прошлого была одной из составных
частей раннего учения дона Хуана. И, что еще более важно, именно этим начал
заниматься Карлос задолго до того, как встретил дона Хуана или услышал о
Невилле.
Затем появилась идея "маяка". Во вторник вечером (дело было в 1958
году), после очередной лекции Невилла, я направилась в гости к Карлосу.
Предметом только что прослушанной лекции было "пробужденное воображение".
Невилл утверждал, что те, кто обладает пробужденным воображением, являются
людьми особенными и иногда уподобляются маяку - их бледные лица начинают
светиться. Подобным качеством могут обладать талантливые художники, ученые,
изобретатели, да и вообще люди с сильным воображением.
Когда я пришла к Карлосу и начала пересказывать ему лекцию Невилла, он
работал над терракотовым бюстом своего отца. Какое-то время он молча слушал.
Наибольшее впечатление на меня произвело то обстоятельство, что в самый
разгар лекции начало светиться лицо самого Невилла. Это действительно
напоминало маяк! Все, что он должен был делать, - это заговорить о чем-то, и
именно это случилось. Карлос выглянул из-за своей скульптуры и рассмеялся.
В апреле 1968 года дон Хуан объяснил Карлосу, что курение смеси,
составленной из галлюциногенных грибов и других ингредиентов, поднимает
ученика до такого уровня, где он может созерцать людей именно такими, какие
они есть на самом деле, - то есть как световые волокна. Эти световые нити
окружают человека с головы до пупка, создавая эффект огромного светящегося
яйца.
Карлос писал, что, после определенной стадии головокружительного
страха, он увидел лицо своего "бенефактора" в виде странного, светящегося
объекта. Карлос решил было, что в этом виноват наркотик, но дон Хуан это
отрицал, уверяя, что все видят нечто похожее на светящееся яйцо. Для этого
просто надо обрести соответствующую способность к восприятию.
Оглядываясь назад, можно заметить, что некоторые из идей дона Хуана
имели своим несомненным источником прослушанную мной лекцию Невилла. Но сам
лектор вряд ли мог послужить прототипом. В конце 50-х годов Карлос отнюдь не
увлекался Невиллом, Райном или кем-то из тех, о ком ему рассказывали то я,
то Байрон. Его кумиром был Хаксли - ученый-джентльмен, умевший в нужный
момент видеть как художник, как Ван-Гог. Иногда Карлосу приходила на ум идея
написать картину или изваять скульптуру, предварительно отведав мескалина.
Испытывая один из тяжелейших приступов, размышляя о том, что его работы
слишком заурядны для того, чтобы на них можно было возлагать какие-то
надежды. У него не хватает мастерства и того особого взгляда на мир, которым
обладают выдающиеся художники. Лежа в темноте, он мучился от безысходности.
Тогда-то ему и пришла идея добыть несколько граммов мескалина, принять
их, а затем сесть творить. Это был бы один из тех сюрреалистических порывов,
которые он часто себе представлял. Когда под действием мескалина зрение
станет особенно четким, он сумеет создать из обычного куска глины выдающееся
произведение искусства. Эта статуя станет его величайшим достижением,
поскольку лишь в ней будет соединена массивность и грубость доколумбовой
эпохи и современное чувство движения и пространства. Это будет удивительное
смешение стилей и жанров, после которого появится корреспондент из "Нью-Йорк
тайме" и начнет расспрашивать Карлоса о его вкладе в современное искусство.
Его портреты появятся на обложках журналов, и даже "Тайм" посвятит шесть
страниц с цветными иллюстрациями его видению нового "испаницизма" или
чего-то подобного. Он станет желанным гостем у владельцев галерей и
торговцев произведениями искусства, его работы будут выставляться не только
в Лос-Анджелесе, но и в Нью-Йорке и Париже, его станут называть "отцом
первобытного модернизма"...
На улице залаяли собаки, и Карлос очнулся от своих грез. В процессе
разглядывания потолка иногда создается впечатление, что узоры на штукатурке
начинают изменяться в зависимости от уличного освещения, падающего из окна.
Иногда эти тени часами пляшут по потолку какой-то таинственный танец,
напоминая при этом нефтяные пятна на воде. Когда Карлосу надоедало наблюдать
за игрой теней, он поднимался с постели и шел гулять по окрестностям.
11
В комнате царил желтоватый полумрак. Клонившееся к закату яркое
декабрьское солнце ухитрялось проникать даже сквозь венецианские жалюзи. Его
лучи играли на руках Карлоса, которыми он лепил из глины скульптуру Сью
Чайлдресс. Он работал быстро, и во всех его действиях ощущалась внутренняя
собранность и уверенность. Он даже изобразил Сью с прической в виде
"конского хвоста", хотя сейчас она была причесана по-другому. Но Карлос уже
неоднократно видел ее именно с "конским хвостом" и предпочел изобразить ее
именно так.
В то время Сью начала писать стихи - под влиянием друга, который иногда
читал их с эстрады декадентского ресторана "Венеция". Под свой "конский
хвост" она одевала джинсы, пончо и деревянные сабо. Карлос не слишком
интересовался битниками, которые, по его мнению, отличались не столько
талантом, сколько самоуверенностью. Однако мы с ним посещали некоторые кафе,
расположенные на Голливуд-бульваре, и он с большим удовольствием слушал
выступавших там поэтов. Там часто появлялся Аллен Гинзберг в обществе Джека
Керуака и другие люди, вошедшие в историю "богемной культуры".
Но, повторяю, Карлос не слишком этим интересовался. Его не занимали
идеи непротивления и порнографические стихи, не нравился ему и небрежный
внешний вид авторов. Карлос ненавидел мятые джинсы, испачканные свитера и
особенно - голубые рабочие балахоны, которые носили все художники. Сам он
одевался для похода в кафе точно так же, как одевался для похода в
библиотеку или колледж - рубашка пастельных тонов, темные брюки и
обыкновенные черные ботинки. Вся его одежда была тщательно наглажена,
ботинки блестели, цветовая гамма была хорошо подобрана - короче, он имел
самый респектабельный вид. Он являлся любопытствующим пришельцем, на время
заглянувшим в "страну битников", и старательно придерживался именно этой
линии поведения.
Карлос тоже писал стихи, хотя совсем не того типа, которые звучали на
пляжах или Голливуд-бульваре. Они представляли собой нечто большее, чем
простое подражание тем поэтам прошлого, которых он изучал. Иногда он включал
стихи в свои письма домой. Возможно, его любимым было стихотворение
Сан-Хуана де ла Круса, которое называлось "Беседы о свете и любви". Его
Карлос выбрал в качестве эпиграфа для своей книги "Сказки о силе":
Пять признаков одинокой птицы:
Первое: до высшей точки она долетает;
Второе: по компании она не страдает, даже таких птиц, как она;
Третье: клюв ее направлен в небо;
Четвертое: нет у нее окраски определенной;
Пятое: поет она очень тихо.
Занятия в классах и случайные заработки отнимали у Карлоса много
времени, но, тем не менее, в конце 50-х годов он ухитрился создать ряд
скульптур. Некоторые из них он подарил мне, а одну я храню до сих пор. Она
представляет собой довольно грубо высеченное изображение сурового мужчины с
тонким носом и пустым взглядом. Помимо Сью, Карлос вылепил Лидетт, чьи
длинные волосы свешивались по обе стороны лица и служили основанием
скульптуры. Обычно он работал в терракоте - очевидно, благодаря влиянию
школы Чикама, которую изучал в колледже изящных искусств. Вообще говоря,
Карлос избегал тщательной отделки, не стараясь придать реалистический вид
своим скульптурам. В долине Чикама можно увидеть массу образчиков этого
стиля. Это и статуэтки из обожженной глины, и рисунки на вазах, и барельефы
на зданиях. Кроме того, Карлос работал со стеатитом (мыльным камнем).
Однажды он взялся изобразить статую обнаженной беременной женщины в полный
рост - волосы отброшены назад, а руками она держится за свой подбородок.
Статуя была ровно шести дюймов высотой, розово-серого цвета с тонкими
черными прожилками.
Джоун Макфадден, ныне Джоун Догерти, домохозяйка в Арлите (Калифорния),
вспоминает, что, когда она познакомилась с Карлосом в 1963 году, некоторые
из его старых работ еще циркулировали в кругу его друзей. Но постепенно он
утратил веру в свои художественные способности и забросил сначала рисование,
а затем ваяние. Но в нем по-прежнему жила надежда обрести признание в
качестве творческой личности. Поэтому в его разговорах часто доминировала
эта тема.
- Когда вы находились в обществе Карлоса, - вспоминает Дженни Вьюсинич,
- вам всегда приходилось говорить о весьма глубокомысленных предметах,
которыми он в тот момент был сильно озабочен. Да и вам в разговоре с ним
трудно было сдержать свои чувства, поскольку он относился к тому типу людей,
которые даже разговор о погоде способны свести к таким вещам, что вы
почувствуете себя подавленными. Мы разговаривали с ним о том, как сделать
жизнь предельно насыщенной и что она вообще такое. Он рассказывал о своих
родителях, которые породили его на свет и предоставили самому себе.
Если его пресловутое одиночество становилось помехой, он мог обратить
его в поучительную маленькую историю. Да, Карлос не нравился моей тете
Ведьме, но это был чистой воды расизм, и тут уж он ничего не мог поделать.
Основная идея истории о породивших и оставивших его родителях состояла не в
том, что Карлос был сильным и преисполненным жизненной энергии человеком, а
в том, что он был в некотором роде неполноценным, точнее сказать, не
отвечающим самым высоким стандартам. И он не мог этого преодолеть, как не
мог избавиться от природной смуглости или испанского акцента.
- У него были некоторые проблемы с чувством собственной значимости, -
говорит Дженни. - Я думаю, это связано с тем, что его мать так рано умерла,
оставив его на попечение людей, которые, вполне возможно, не всегда ему
симпатизировали. Можно представить, насколько болезненным для него оказалась
замена матери на другую женщину, которая едва могла уделить ему время.
Если эта версия основана на том, что даже в начале 1957 года Карлос
продолжал мистифицировать свое прошлое, то она могла оказаться весьма
близкой к истине. Вспомним, что противниками Карлоса в основном были
женщины, а его мнимые или реальные затруднения также зачастую возникали
благодаря женщинам. В связи с этим интересно отметить, что он пишет в своих
книгах о колдунье по имени ла Каталина - женщине, обладавшей огромной силой.
Она была
его единственным оппонентом в течение всего времени ученичества у дона
Хуана. Там было описано множество довольно абстрактных конфронтации с не
менее абстрактными силами, но только с появлением ла Каталины Карлос лицом к
лицу столкнулся с реальным оппонентом, да еще столь внушительных габаритов.
Хотя сам Карлос проповедовал независимость и свободу, он приобретал
надо мной все большую власть. Однажды вечером, когда Карлос собирался
отвезти меня на занятия, в квартире зазвонил телефон. Это был доктор Теджа
Герт - врач, с которым я познакомилась не так давно. Я предупреждала его о
Карлосе, поэтому когда он снял трубку, Герт притворился, что ошибся номером.