Катасонова Елена. Переступая грань

   - Нет, нужно! - воспротивился Женя.
   - Да не валяйте вы дурака! - рассердилась Таня. - От меня до вас полтора часа.
   - Час двадцать.
   - Уже подсчитали?
   - Уже подсчитал.
   Оба они засмеялись. И таким милым и добрым стало ее лицо, что Женя наконец решился - весь вечер мечтал! - обнял Таню, прижал к себе, закрыл поцелуем смеющийся рот. Он хотел лишь дотронуться до ее губ, но когда они шевельнулись в ответ, благоразумие покинуло Женю. Он буквально ворвался в Таню, зубы его коснулись ее зубов, язык - ее языка, стон блаженства и муки вырвался у нее. "Что я делаю? - в смятении подумал Женя. - Разве так можно? Что она подумает обо мне?" Осторожно и бережно отпустил он Таню, мелкими поцелуями покрывая ее лицо, словно прося прощения за внезапную страсть. Что-то похожее на разочарование мелькнуло в ее глазах, или ему показалось? Но лучше ошибиться в эту, а не в другую сторону, - чтобы она не отвергла его.
   "С ума сойти, какая женщина! Как бы ее удержать? Кто она? С кем живет? А вдруг замужем? Не похоже... Но ведь не хочет же, чтобы провожал..." Внезапная ревность кольнула сердце.
   - Таня, вы замужем? - вырвался у Жени бестактный вопрос.
   - А что? - спросила в ответ Таня.
   И он вдруг понял, что все равно ничего не изменится: даже если она замужем и у нее куча детей, а он - пустяки, приключение, он не в силах от нее отказаться. "Так разве бывает? - испуганно спросил себя Женя. Выходит, да!"
   Вошли в метро.
   - Пожалуйста, - попросил Женя, - не гоните меня! У меня от "Проспекта Мира" - прямая.
   - Хорошо, - смилостивилась Таня. - Только не будем выходить наверх: я живу рядом со станцией.
   "Не хочет, чтобы знал адрес, - с болью подумал Женя. - Конечно, замужем". Но когда Таня дала домашний телефон, воспрянул духом: может, еще и нет. И тут же себя стреножил: в семьях разные отношения. И потом, сейчас лето - отпуска, дачи. Пригласила ведь даже в дом! Он тоже мог бы сегодня, и еще целых два дня, приглашать кого угодно - пока Лера на даче. Другое дело, что на такое никогда не отважится: не он в доме хозяин.
   - О чем вы думаете? - неожиданно спросила Таня.
   Поезд грохотал как бешеный, и она приблизила губы к самому его уху. Черные гладкие волосы коснулись щеки; их запах, их скользящая нежность кружили голову.
   - Не понимаю, почему вы не хотите, чтобы я проводил вас до дому? честно ответил Женя. - Значит, вы все-таки замужем?
   - Я же не спрашиваю, женаты ли вы? - искоса взглянула на него Таня. А не хочу из нормального человеколюбия: может закрыться метро.
   - Ах да, - спохватился Женя. - Действительно может.
   На первую часть спрятанного вопроса отвечать не стал. Женат ли он? Конечно, женат. Мужчина не в состоянии жить в одиночку. То есть живут, конечно, отдельные чудаки, так на то они и называются чудаками! Но женатый мужчина и замужняя женщина - категории разные. Он все равно свободен, а она - нет.
   - Ну, вот он, мой "Проспект Мира". До свидания.
   - Нет, постойте... Постойте!
   Его неизменно коробило при виде парочек, обнимающихся в метро. Лера как-то даже сказала, что он ханжа. Теперь он их понимал: пришло время расстаться, а сил нет. Он бережно обнял Таню, сдерживая себя, осторожно поцеловал.
   - До завтра. Где вам удобно, чтобы я вас встретил?
   Таня на мгновение растерялась. Разве они будут встречаться? Он так решил? А она? Но она не знает, не знает! Вся ее жизнь расписана по часам, по минутам, в ней нет места мужчине. Но эти руки и эти губы, эти глаза...
   - У поликлиники, - сказала Таня. - Утром у меня консультация в больнице, а потом прием в поликлинике. До восьми.
   - И где она, поликлиника? - обрадовался Женя.
   Таня назвала адрес.
   - Буду ждать вас у входа, - торопился укрепить завоеванные позиции Женя. - Там один вход?
   Таня невольно улыбнулась.
   - Конечно.
   Женя снова обнял Таню, вдохнул запах ее волос.
   - Что у вас за духи такие? - задыхаясь от этого запаха и безумного, безудержного желания - казалось, тело не выдержит лютого напряжения, спросил он.
   - Какие духи? - Его волнение передалось Тане. - Это не духи... Шампунь, наверное...
   Что-то еще они говорили - неважное, ерундовое, и все стояли у колонны, держась, как школьники, за руки, и Женя закрывал собой Таню от любопытных взоров.
   - Пожалуйста, поезжайте, - сказала она наконец.
   - Сначала - вы.
   Таня встала на лестницу и поехала. На выходе оглянулась, махнула Жене рукой и исчезла. А он все смотрел на рубчатую, широкую ленту, выползавшую из ниоткуда и в никуда пропадавшую, словно на ней могла появиться только что обретенная им женщина.
   Домой он ехал таким счастливым, такая радость переполняла его, что на "Юго-Западной" Женя не стал ждать автобуса, а отшагал свои остановки широким шагом, размахивая портфелем, и все мучился неразрешимым вопросом: можно ли, как придет, позвонить Тане, или вдруг она уже спит?
   Его не обогнал ни один автобус. Их, кажется, вообще уже не было, как не было и прохожих; только шикарные иномарки с шелестом проносились мимо мелькали, пропадая, красные огоньки, - да загорались, меняя свет, редкие светофоры. Свежий ветерок обдувал разгоряченное тело, пахло листвой, даже цветами - или это только казалось? - кое-где горел еще в окнах свет. Радость волнами плескалась в душе, все казалось прекрасным, и он сам молодым, сильным, здоровым, удачливым, хотя до сих пор еще не защитил докторской - а ведь ему уже сорок восемь, - в Институте истории, где он подвизался, платили гроши, и за преподавание - тоже. "Врачи, кажется, рано ложатся, потому что им рано вставать, - лихорадочно соображал Женя, - а я, как последний эгоист..." Он понимал, что звонить не надо, но эгоизм, разумеется, взял над благоразумием верх, и Женя позвонил сразу, нетерпеливо бросив в передней портфель, оставив у порога пыльные сандалеты.
   Правда ли, что все влюбленные даже на расстоянии чувствуют друг друга? Очень может быть... Во всяком случае, Таня в этот вечер все не ложилась и не ложилась спать. Она что-то съела, приняла прохладный душ - какая жара в Москве! - надела легкий халатик и, стоя у зеркала, задумчиво расчесывала щеткой волосы, думая рассеянно то об одном, то о другом, словно ожидая чего-то. Женино лицо всплывало из туманного зазеркалья, ласковые, сильные руки ощущала она на своих плечах и улыбалась, волнуясь, и вспоминала его поцелуй - тот, на Арбате, от которого закружилась голова и заколотилось сердце, на который откликнулась она всем своим существом. Поэтому Таня сразу сняла трубку.
   - Танечка, вы не спите?
   - Еще не сплю.
   - А что делаете?
   Он понимал, что говорит глупости.
   - Стою перед зеркалом.
   Он даже задохнулся от желания, представив ее в халатике - почему-то розовом, - с расческой в руке.
   - А я только сейчас приехал. Вот... Захотелось вам позвонить.
   - Почему?
   Сердце забилось часто-часто.
   - Не знаю... - медленно ответил Женя. - Захотелось - и все! Вам во сколько вставать?
   - В семь. И больница рядом, и поликлиника. Так что можно встать в семь, даже в семь тридцать. В девять обход.
   - Тогда до завтра, - виновато заторопился Женя. - Спокойной ночи. - И, не дожидаясь ответа, первым повесил трубку.
   "Что я наделал? - ужаснулся он. - Она решит, что я неотесанный, первобытный чурбан!" Никогда ни от кого так не зависел Женя, как от этой женщины со спокойными, зеленовато-синими глазами, черными, гладкими, с чудесным запахом волосами, словно два вороньих крыла обрамляющими чуть тронутое загаром лицо. Эта ее белая кофточка, а в распахнутом вороте нежная шея, стройные ноги, маняще выглядывающие из-под пышной юбки, тонкие щиколотки... Он и не знал, что так хорошо ее разглядел.
   Женя заснул таким счастливым, каким не был, казалось ему, никогда. Всю ночь он чувствовал это небывалое счастье. И счастливым проснулся.
   3
   - В данном конкретном случае шунтирование опасно, - сказала Таня.
   Они закончили уже обход и теперь сидели, сбившись тесной стайкой, в маленьком кабинете главного.
   - Почему? - осмелилась возразить лечащий врач.
   - Упущено время, - вздохнула Таня. - Сосуды никуда не годятся. И возраст... Впрочем, решат, естественно, в центре. Надо отправлять, и побыстрее.
   - У пациента нет денег, - сообщил главный. - Об этом мы уже говорили.
   Таня нахмурилась: все чаще слышала она эти возмутительные слова. Но ведь пациент москвич, и у него есть полис! Должны вроде бесплатно! Вот именно - "вроде"... О чем только думают власти? Ведь это жизненно важно! Это же не подтяжка кожи молодящихся дам!
   - О власти, - ответил на ее раздраженный вопрос главный. - Только о власти они и думают.
   Таня тряхнула головой, стараясь не видеть перед собой бледное, в глубоких морщинах лицо, испуганный, какой-то детский взгляд.
   - Доктор, я боюсь, - шепнул старик, когда она, наклонившись, стала считать его неровный, захлебывающийся, слабый пульс.
   Таня строго взглянула на старика - нашел для бесед время! - и он испуганно смолк.
   - Чего боитесь? - спросила она потом.
   - Не знаю...
   Таня кивнула. Беспричинный сердечный страх... Этому учили еще в институте, а они, дурачки, не очень-то понимали: как это - беспричинный?
   - Нет, причина, конечно, есть... - объясняли преподаватели.
   Удивительный орган - сердце. Сколько ни изучай, останется все равно тайной. А как работает, подчиняясь таинственному внутреннему закону! Открываются-закрываются клапаны, насыщая мозг кислородом; регулируются все процессы в человеческом теле. И все-таки, что бы там ни говорили, этот комок мышц еще и вместилище наших эмоций. Хотя ей, врачу-кардиологу, думать так не положено.
   - Все свободны, - объявил главный.
   Таня вышла из кабинета и, поразмыслив, снова пошла в палату.
   Палата уже жила своей обычной жизнью: кто ел, кто читал, двое азартно спорили, размахивая друг у друга перед носом газетами разных, как видимо, направлений. И только ее старик лежал безучастно - то ли дремал, то ли думал о чем-то. А может быть, что-нибудь вспоминал - старики часто вспоминают далекое прошлое: им оно ближе.
   - Дайте-ка я еще разок на вас погляжу, - села на край постели Таня и вынула из кармана бесценный свой стетоскоп, мамин подарок, привезенный из Англии, когда Таня окончательно решила идти в кардиологи. - Дышите, не дышите... Вдохните, задержите дыхание...
   Она вслушивалась в биение надеявшегося на нее сердца, а старик, с лицом бледным, как сама смерть, послушно вдыхал-выдыхал, не сводя с Тани робких, молящих глаз.
   Мертвая тишина стояла в палате. Даже главный книгочей - долговязый студент, не расстававшийся днем и ночью с книгой, - дочитав страницу, тихонько положил книгу на одеяло, не решаясь перевернуть страницу. Кардиограммы, ЭХО, холдинговое монеторирование - все это великолепно, прекрасно, но Таня, как и ее мать, свято верила в ухо врача. "Н-да, плохи наши дела", - снова подумала Таня и встала.
   - Что ж, хорошо! - бодро сказала она. - Очень даже неплохо. И не нужно бояться, - добавила, улыбаясь. - Совершенно нечего бояться, честное слово.
   - А они говорят - операция, - прошептал старик, медленно шевеля синими губами.
   - Да какая это операция, - небрежно сказала Таня. - Так, пустяки.
   И вышла, ощущая себя безнадежной лгуньей. Вон в Америке, например, всем говорят правду. Так то в Америке...
   - Надо добиваться, Сергей Иванович, - вошла она в кабинет главного.
   - Так вы ж говорите - опасно, - напомнил он.
   - Опасно... Но шансы есть. А так - точно умрет, - жестко сказала Таня. - Я не Господь Бог, конечно, но картина такая ясная... Не понимаю! Ведь у него есть полис!
   Главный болезненно сморщился.
   - Ах, Танечка, вы же знаете...
   - Знаю, знаю, - нетерпеливо перебила Таня. - Как что серьезное, так за деньги, даже если руки - бесплатно. На материалы, лекарства... Но добиться все-таки можно.
   - Так я вот и добиваюсь, - указал главный глазами на телефон. - Начал обзвон. Заключение подписали?
   - А как же! До среды, Сергей Иванович.
   - До среды.
   - А он, случайно, не фронтовик? - с надеждой спросила Таня, уже взявшись за ручку двери.
   - Случайно - нет, - сердито ответил главный, набирая номер.
   Таня вышла на улицу - жаркую, как духовка. "К такому сердцу еще и жара..." Это была последняя мысль о старике с посиневшими от сердечной недостаточности губами. "Забудь!" - приказала себе Таня и забыла: еще в студенчестве научилась переключаться.
   - Делай для больных максимум, - учила мама. - А вышла за порог забудь. Иначе надолго тебя не хватит.
   - Хорошо, что у меня вечерний прием, - подумала вслух Таня, и пузатый дядька в голубой тенниске, поглощавший у огромной цистерны пиво, поперхнулся и уставился на нее в изумлении.
   - Что - жарко? - с сочувствием спросил он. Пот крупными каплями катился по багровым щекам. - Пивка желаете? - И щедро протянул стеклянную кружку, предварительно обтерев края грязной ладонью.
   - Не употребляю, - улыбнулась Таня и прошла мимо.
   - А напрасно! - добродушно хохотнул толстяк вслед.
   Больница, поликлиника и ее дом были, считай, рядом. Удобство неслыханное для мегаполиса! По дороге Таня зашла в магазин, купила кое-что из продуктов, для дачи. Несмотря на новые, изобильные времена, кур приходилось все-таки возить из Москвы. "Как там Сашка? И мама? Хорошо, что они за городом! А этот Женя... Придет или нет? В такую жару... Из такого далека..." Она вдруг ясно увидела перед собой вчерашнего Женю и на мгновение даже остановилась. Карие растерянные глаза, седые волоски выбиваются из-под воротника рубахи... Как он поцеловал ее - там, на Арбате, а не когда струсил и отступил... Конечно, придет. Не может быть, чтобы не пришел. Она этого просто не вынесет!
   Прием в поликлинике был почти отдыхом, с больницей, разумеется, не сравнить. Старые, со стажем, сердечники разъехались кто куда, а то и просто сидели дома, принимая по схеме лекарства. Да и кто потащится к кардиологу в такую жару? Себе дороже. Так что Таня, можно сказать, бездельничала. Интересной оказалась только одна больная, и Таня провозилась с ней довольно долго: отправила на кардиограмму, записала на ЭХО, отыскав у доктора Брагина свободное место, долго думала над ее перебоями, долго слушала - в покое и под нагрузкой. Женщина подчинялась молча и безучастно.
   - Давно это у вас? - спросила Таня.
   - Недавно, - тихо ответила женщина.
   - Как - недавно? - Безучастность пациентки тревожила, раздражала. Неделя, месяц, год?
   - С месяц.
   Таня заглянула в карточку.
   - Вот что, Тамара Петровна. Так у нас с вами ничего не получится. Кардиограмма приличная, пульс четкий. Что-то случилось?
   - Меня уволили.
   Слезы хлынули так внезапно, что Таня и Ниночка, медсестра, растерялись. Впрочем, Ниночка тут же опомнилась, накапала корвалолу. Слава Богу, в отличие от вздорожавшего валокордина он пока был доступен.
   - Пейте, пейте, выпейте сразу...
   - Тридцать лет стажа! - рыдала женщина. - Грамоты, благодарности, премии и... уволили...
   Таня с облегчением перевела дух: так вот оно что! Нет органики, ну и ладно. Она дала женщине выплакаться - пусть поплачет, ей станет легче, тем более что в коридоре никто не отсвечивал, - а потом встала, подошла к больной, положила на плечо руку.
   - Тамара Петровна, - сказала тихо. - Это горюшко - не горе. Что-нибудь, да найдется. Надо только взять себя в руки. Сегодня в больнице я смотрела одного пациента. Вот где горе-то настоящее.
   Оказывается, она все думала о том старике - где-то там, в подсознании, для себя незаметно. Мудрые советы мамы впрок не пошли.
   - Кому я нужна, пенсионерка? - всхлипывала женщина.
   - Еще как понадобитесь! - обнадежила ее Таня. - Если, конечно, возьмете себя в руки. А вот если решите, что старая и больная, тогда, конечно! Поймите, ничего серьезного у вас нет. Понервничали и расстроились. А ЭХО все-таки сделайте.
   - До свидания, доктор. Спасибо!
   - Всего доброго. До свидания. Вы тоже идите, Ниночка, у меня тут...
   Ничего толкового не придумав, а потому не закончив фразы, Таня уткнулась в бумаги. Ниночка упорхнула, как птичка, улетучилась моментально, и Таня с облегчением спрятала бумаги в стол. "Все! Надо привести себя в порядок". Она вынула зеркальце, попудрилась, подмазала губы помадой, щеточкой с черной тушью провела по ресницам. Эх, жаль, давно нет духов: хорошие не по карману, а дешевка - зачем? "Что он там говорил про мои волосы?" Таня, изогнувшись, умудрилась понюхать длинную прядь. "Подумаешь, - пожала она плечом. - Ничего особенного!" Но она лукавила: волосы в самом деле пахли приятно, и это был их природный запах. К тому же, встав пораньше, Таня вымыла голову ароматным шампунем - тем самым, розовым, чей запах прельстил накануне Женю. "Не придет - так и буду, как дура, ходить с чистыми волосами", - хмыкнула Таня и, посидев еще минут двадцать, решилась наконец выйти из кабинета.
   Почему она так робеет? Ну не придет, так и ладно! "Это все, матушка, из-за отсутствия практики, - упрекнула себя Таня. - Когда в последний раз ходила ты на свидание? Уж и не вспомнить..." Таня все замедляла и замедляла шаг, готовя себя к неизбежному: никакого Жени у дверей поликлиники, конечно же, нет.
   - Таня! А я все боялся, что вас пропустил! - Он ринулся ей навстречу, старомодно прижал ее руку к губам. - А почему так поздно?
   - Больные...
   Не могла же она признаться, что сидела в пустом кабинете и тянула время? Он взял из ее рук тяжелую сумку.
   - Завтра еду к своим, на дачу, - объяснила Таня.
   Женя весь подобрался.
   - Свои - это кто?
   - Мама и дочка.
   Женя остановился и остановил Таню, обнял, не выпуская сумки из рук, прижал к себе.
   - Что вы, - шепнула Таня. - Это же мой район, здесь мои больные.
   - А разве врачу нельзя целоваться? - пробормотал Женя и тихонечко поцеловал Таню.
   Но и от этого осторожного поцелуя поплыло все вокруг. "Что со мной? растерянно подумала Таня. - Ведь нельзя же так, сразу..." Она оторвалась от Жени, быстро пошла вперед. Не спрашивая ни о чем, он догнал ее, взял под руку, и они пошли вместе. Он не смел поверить себе - неужели Таня ведет его домой? - он досадовал на себя, что явился, болван, без цветов, без конфет и шампанского, - но он же не знал ничего! - боялся неосторожным словом или движением остановить Таню, что-то разрушить, и поэтому шел молча, изредка поглядывая на Таню. Но она на него не смотрела и, казалось, о чем-то думала. У подъезда остановилась, вынула ключи из сумочки.
   - Вы меня, случайно, не убьете? - как-то слишком серьезно для шутки спросила она.
   - Насмотрелись ужастиков? - улыбнулся Женя. - Телевизионщики у нас что-то совсем озверели... Нет, не убью, честное пионерское!
   - Тогда входите. Будем пить чай.
   Значит, на кухню. Оно и к лучшему: можно не снимать, как это принято в Москве, обувь. Невозможно - в тапочках на свидании!
   Женя сидел на табурете и смотрел, как Таня ставит на плиту чайник, режет хлеб, сыр, колбасу. Ладно, он будет покорно пить чай и съест что-нибудь, лишь бы она успокоилась, не нервничала, не боялась его! И вдруг ему показалось, что будет чудовищной, непоправимой ошибкой, если он сейчас же, сию минуту не сделает первого шага. Ведь он мужчина - какой уж там чай!
   - Таня! - Женя встал. Его шатало от волнения, у него дрожали руки. Танечка!
   Она стремительно повернулась к нему, и он увидел, как вспыхнуло от радости ее лицо.
   - Я знаю, что так не принято, - бормотал он, целуя ее волосы, расстегивая одеревеневшими пальцами пуговицы на блузке, - но я не могу, и не надо...
   Кровь болезненно пульсировала в затылке, казалось, вот-вот он потеряет сознание, в то же время Женя четко сознавал, что нужно делать. Одним движением он разложил диван, накинул поданную Таней простыню, бросил в изголовье подушку, подумал обо всем, о чем следовало думать, - даже о том, чтобы вовремя выйти из Тани.
   - Сегодня можно было бы до конца, - шепнула она.
   - Да? - возликовал Женя. - Сейчас, сейчас...
   Таня, приподнявшись на локте, лукаво заглянула ему в глаза, и от этого взгляда больших зеленоватых глаз мгновенно и бурно снова восстала его плоть. Какая, оказывается, в нем сила и мощь! Как он жаждет эту женщину! Она ни о чем никогда не пожалеет!
   На этот раз они были вместе долго и нежно, ласково и почти спокойно.
   - Господи, как хорошо! - сказали они вместе, с совершенно одинаковой интонацией.
   - Представляю, что ты обо мне думаешь, - положила голову ему на плечо Таня.
   - Нет, не представляешь, - обнял ее Женя. - Да я ничего и не думаю, только чувствую.
   - И что же ты чувствуешь?
   - Счастье. Любовь.
   - Так не бывает. Мы ведь едва знакомы.
   - Да. - Женя осторожно касался ее волос, легкими поцелуями покрывал лицо. - Я тоже когда-то так думал.
   - Когда?
   - Давно. До встречи с тобой. Знаешь, ведь я не верил в любовь с первого взгляда, - смущенно признался он. - Считал, выдумки.
   - И я! - воскликнула Таня. - Я тоже! Да и теперь - не смею себе признаться. Может, нам только кажется?
   - Нет, не говори так! - Женя опустился на Таню, заглянул ей в лицо. Можно? Ты не устала?
   - Нет, не устала, - шепотом ответила Таня и послушно раздвинула ноги.
   Если б он только знал, как она безудержно счастлива! Запах мужчины она его сразу вспомнила, - его сокровенная суть, заполнившая ее до краев, руки, так бережно касающиеся ее груди...
   - Ты меня теперь не прогонишь? - спросил он, когда где-то там, за стеной, часы пробили двенадцать. - Может, ты хочешь, чтобы я уехал?
   - Нет, не хочу.
   4
   Первая ночь вместе, да еще сразу, после первой близости, - тоже ведь испытание. Освеженные душем и ночной прохладой, оба почти не спали, непрестанно чувствуя присутствие друг друга. Иногда забывались то ли сном, то ли дремотой, но и во сне Таня знала, что не одна. А Женя, можно сказать, не спал вовсе. Вообще-то он не храпел, но Лера, посмеиваясь, утверждала, что иногда, если лежит на спине... Ужасно! "Ничего... Даже успокаивает..." Так то жена!.. Женя лежал неподвижно, стараясь ровно дышать и не шевелиться, и только когда затекла рука, осторожно высвободил ее из-под головы Тани.
   Как странно и как прекрасно! Через два года ему пятьдесят, у него верная, преданная жена, взрослый сын, а у сына любимая девушка - вот-вот женится и сделает отца дедом. И вдруг - эта встреча! Как огонь, ослепительная, нестерпимая вспышка! Ее глаза, волосы, нежная грудь - и нет ничего дороже. Поразительно: ведь он ее совсем не знает. Умная она или нет, хотя глаза очень умные, интересно ли будет с ней? А ей - с ним? Ничего он не знает! Чувствует только, что эта женщина безмерно ему дорога, и он уже, не успев обрести, страшно боится ее потерять.
   К утру Женя, уставший от счастья и рассеянных дум, неожиданно крепко заснул. Проснулся внезапно, сразу, как только проснулась Таня. Она смотрела на него, моргая и улыбаясь, и он обнял ее и вошел в нее - сонную и горячую, и близость была упоительной - радостной и доверчивой, совсем непохожей на вчерашнюю хмельную страсть.
   - Ты какой-то другой, - сказала Таня, словно подслушав мелькнувшее в его голове изумление перед собственным своенравным телом.
   - И ты - другая...
   - Мне нужно ехать.
   - Куда?
   - На дачу.
   - Ах да... Я провожу. Можно?
   Он странно робел перед Таней, перед ее над ним властью: ведь она может отнять себя у него, отобрать эту светлую радость.
   - Ты только не покидай меня, - забормотал он, обняв и прижав к себе Таню. - Никогда-никогда, пожалуйста! Я буду так любить тебя, так любить, как никто никогда не любил!
   - Откуда ты знаешь? - задыхаясь в его объятиях, а больше от счастья, смущенно улыбнулась Таня.
   - Я верю, чувствую, - ткнулся ей в плечо Женя, стараясь спрятать свое волнение, утаить от Тани.
   А потом они вышли на улицу. Звонко чирикали воробьи, приветствуя раннее утро, легкий ветерок парусами надувал светлые шторы на окнах. Женя с Таней шли по безлюдным, еще не жарким улицам, ехали в открывшемся только метро.
   - Можно поехать с тобой до поселка?
   Тяжело было расстаться с Таней.
   - Нет, не надо.
   Она словно бы испугалась.
   - И ты там будешь целых два дня?
   - Конечно.
   - А в понедельник? Что в понедельник? - заторопился Женя.
   - Утренний прием в поликлинике, а потом - библиотека.
   - Опять периодика?
   - Опять периодика.
   - Я займу тебе место.
   - Сейчас мало народу.
   - Приезжают уже абитуриенты. В некоторых вузах экзамены.
   - Так студенты вроде в периодику не ходят?
   - Еще как ходят!
   Это он знал лучше Тани: читал в педагогическом лекции и принимал экзамены.
   - Ну займи, - снисходительно улыбнулась Таня. - А как я узнаю, какое место?
   - Оставлю записочку - от входа справа, если встать спиной к двери. "Для Тани..." А фамилия как?
   Таня сказала.
   - Так вот и напишу: "Это место для Семеновой Тани".
   Они стояли уже на платформе. Подкатила с победным свистом электричка.
   - Пока.
   - До встречи.
   С грохотом захлопнулись двери, пустая электричка умчала Таню, и Женя остался один. Он так резко почувствовал это - ее нет в Москве, он не знает, где Таня, - что заныло сердце. Женя прижал руку к груди, постоял, успокаиваясь, отдыхая от небывалого напряжения последних двух суток, огляделся по сторонам в поисках мороженого. Увидел, купил и пошел в метро, спрятав на всякий случай, как в старые суровые времена, вафельный стаканчик в портфель.
   "Как хорошо, что никого нет дома", - доставая стаканчик в вагоне утреннего, чистого поезда, подумал Женя, и ему стало стыдно. Они так звали его с собой, когда уезжали - Лера с Денисом. Денис - особенно.
   - Поехали, па, - тянул он. - Сыграем в шахматы. Что я там буду делать с мамой да тетей Надей?
   - Будешь купаться, - быстро нашла для него занятие Лера. - И не смей называть мою подругу "тетей": ты же знаешь, она обижается... Да, кстати, захвати свою Агату Кристи, а то за лето забудешь английский.
   - Ничего не забуду, - отмахивался Денис от матери. - Поедем, па!
   Женя с удовольствием смотрел на сына. Славный вымахал парень! Баскетбольного роста, широкоплечий, с сильными, упругими мышцами, накачанными в подростковых велосипедных гонках - теперь-то бросил, светлые, как у матери, волосы, и глаза, как у матери, тоже светлые.