Катасонова Елена. Переступая грань

   Но Денис оказался дома и сразу вышел навстречу, на звук отворяемой двери.
   - Ну, как мама? - спросил он. - А я как раз приготовил ужин. И чай заварил покрепче, как ты любишь. Я уже стал волноваться.
   Он стоял, как всегда перегородив собой маленькую прихожую, смотрел на отца светлыми материнскими глазами, и в глазах этих были любовь и привязанность.
   - Ничего... Говорил с врачом... А мама написала тут целый список, отчитывался благодарный за прощение Женя.
   Он вешал куртку, снимал ботинки, надевал тапки, и все эти манипуляции помогали ему выиграть время и прийти в себя. Почему, собственно, он был так уверен, что сына нет дома? "Потому что тебе этого хотелось", - упрекнул себя Женя и, вымыв в ванной руки, прошел в кухню.
   - Ух ты!
   Денис, сияя, смотрел на отца. Еще бы! Он нажарил целую сковороду картошки - хотя терпеть не мог ее чистить! - квашеная капуста и соленые огурчики украшали стол.
   - Откуда? - изумился Женя.
   - Людина мама передала, - гордо ответил сын. - И нам, и в больницу.
   - А ей нельзя, - взгрустнул Женя.
   - Почему? - возмутился Денис.
   - Потому что сердце, - объяснил Женя. - У них там все недосолено.
   - А мы немножко, - подмигнул Денис отцу. - Вот увидишь, она обрадуется.
   Они сидели против друг друга, ели картошку - прямо со сковородки, хрустели холодными огурцами, капустой с яблоками и радовались друг другу. Потом пили чай с карамельками - шоколадных конфет в доме давно уже не водилось, - а потом Денис попросил разрешения покурить.
   - Ты разве куришь? - опечалился Женя.
   - Иногда, - сдержанно ответил Денис.
   - А я и не знал, - продолжал печалиться Женя.
   - Ты много чего не знаешь, - снисходительно улыбнулся Денис. - Только не говори мне, пожалуйста, что это вредно.
   - Да я и не говорю.
   Стало почему-то очень грустно. Денис курил, независимо щуря глаза, а Женя все смотрел на своего мальчика... Потом встал, убрал со стола.
   - Не надо, отец, я сам!
   - Сиди уж...
   Вот и Леры нет дома, вот он вроде как и свободен, а все равно под приглядом, и нужно хитрить, чтобы вырваться к Тане. А ведь она волнуется: три дня ей уже не звонил. Женя решительно вышел из кухни, закрыл за собой дверь. Таня сняла трубку сразу, как будто сидела у телефона.
   - Але?
   - Это я, - покаянно сказал Женя.
   - Наконец-то! - выдохнула Таня. - Я уж не знала, что и подумать! Ты как? Ты здоров?
   - Все в порядке. Потом объясню. У тебя на завтра какие планы?
   - Прием в двенадцать. Вечером - клиника.
   Женя тут же послал свой родной институт к чертовой матери.
   - Можно приехать утром? - волнуясь, попросил он. - В десять! Нет, в девять!
   - Конечно, конечно! - обрадовалась Таня.
   Женя быстро оглянулся на дверь кабинета. Закрыта по-настоящему, плотно. А Денис все еще курит в кухне.
   - Я тебя люблю, - сказал он тихо. - Очень! Скажи, что ты - тоже.
   - Ты знаешь, - так же тихо ответила Таня.
   - Все равно скажи, - взмолился Женя.
   - Люблю, - смиренно призналась Таня. - Хотя бывает очень трудно.
   - А у меня для тебя сюрприз, - заторопился обрадовать ее Женя.
   - Какой?
   - Тебе обязательно встречать Новый год с мамой?
   - Нет, вовсе не обязательно. - Казалось, Таня внезапно охрипла. - А что?
   - Ты же просила, вот я и решил...
   "Набиваешь, как последний подлец, себе цену... Но ей действительно не нужно знать..."
   - Правда? Нет, правда?
   Как она обрадовалась! Заговорила вдруг быстро-быстро, тоже чуть задыхаясь - как Лера, только совсем по другой причине.
   - Конечно, правда.
   - Говорят, в этом году будет что-то особенное! Говорят, вся Москва будет в огнях и ракетах! И метро будет работать до трех часов!
   - А разве мы выйдем на улицу? - удивился Женя.
   - А как же! - Таня рассмеялась так звонко, так молодо, что Женя, пожалуй, впервые почувствовал, что их разделяет десять лет, не шутка! Подумать только: тащиться в центр, да еще в такую погоду! Морозы никак не придут в Москву и вряд ли успеют за оставшуюся неделю - нет, даже меньше!
   С недоверчивой, удивленной улыбкой слушал Женя, как Таня перечисляла все, что они будут делать: проводят старый год, встретят новый и, захватив полбутылки шампанского, поедут - не в центр, нет! - а на ВДНХ!
   - Потому что ближе? - догадался Женя.
   - Потому что ближе, - подтвердила Таня. - И потому что, если выпадет снег, там его сразу же не затопчут. А петард и ракет - вот увидишь! - будет и там навалом!
   "Какая смешная! Чего только не напридумывала, - растроганно подумал Женя и, шепнув "целую", повесил трубку. - Чему же ты удивляешься? - спросил он себя. - Тому, что ей мало тебя одного?" А это потому, что она молодая, понял Женя. И еще потому, что в эту выпавшую, как козырный туз, волшебную ночь хочется ей всего, и много. А ему хочется одного - Тани. Он так соскучился по бесконечно родному телу, шороху спадающего белья, по ее рукам и губам и тому обжигающему моменту, когда все исчезает и остается только блаженство проникновения. Рвануть бы сейчас к ней, ни минуты не медля, и все пройдет: печаль, раздражение, тревога за Леру, стыд перед сыном... Ведь все мы смертны, жизнь коротка, почему же все эти условности...
   - Звонила тетя Надя, - неожиданно возник в кабинете Денис. - Ужасно расстроилась из-за мамы. Говорит, собиралась вместе с вами встречать Новый год.
   - Так расстроилась - почему? - недобро усмехнулся Женя. - Из-за мамы или из-за Нового года?
   - Ну зачем ты так? - захлопал большими, детскими прямо ресницами Денис, и недоуменная морщинка прорезала чистый, юношеский лоб. - Они ведь с мамой подруги.
   - Не люблю я ее, - признался Женя. - Какая-то она черная.
   - Черная? - не понял Денис. - Ты имеешь в виду, что брюнетка?
   - Нет, вообще, - смутно ответил Женя. - И волосы, и глаза. Да вся! - с неожиданной яростью заключил он.
   - А она относится к тебе хорошо, - подумав, отметил Денис.
   - Даже слишком, - хмыкнул Женя, хотя совсем так не думал.
   Надя явно его недолюбливала: иногда он ловил на себе ее пристальный взгляд, полный досады и какого-то странного недоумения. Но вот вырвалась же нелепая фраза, а почему, он и сам не знал.
   - Рвется к маме в больницу, - продолжал Денис.
   - А там карантин, - не без злорадства доложил Женя. - Как раз с завтрашнего дня. Так что Надя твоя опоздала.
   - Почему моя? - наивно удивился Денис.
   - Да, кстати, - пропустил его слова мимо ушей Женя, - вот список, составленный мамой. И чего же там только нет! Давай-ка собирать вместе. Что там, по пунктам? Та-а-ак... Вата, полотенце, салфетки бумажные и салфетка на тумбочку, вязанье, спицы...
   Он все собирал старательно, складывал аккуратно и бережно, словно прося прощение, извиняясь заранее за грядущий счастливый день. Изо всех сил старался Женя не думать о Тане, но чувствовал каждой клеточкой тела: минует всего одна ночь, и он окажется с ней рядом, обнимет крепко-крепко, войдет в нее с восторгом и наслаждением, и все исчезнет, кроме ощущения счастья твоего и любимой женщины.
   Женя долго плескался в ванной, брился тоже долго и тщательно - утром дорога будет каждая минута, и от нетерпения будут дрожать руки, приготовил на завтра свежее белье и рубашку, пожелал спокойной ночи Денису и полночи лежал без сна, думая о Тане и своей великой любви.
   3
   Проснулся Женя, как и загадывал: без десяти семь. Протянул руку к мерцающему зеленоватым светом будильнику, нажал кнопку, чтобы не зазвенел ровно в семь. Вообще-то будильник был деликатным - негромкий и мелодичный, Денис спал в соседней комнате крепким молодым сном, но чем черт не шутит... Женя дернул шнурок бра - комната озарилась голубым светом, раздвинул шторы - на улице темным-темно, хотя кое-где уже горят оранжевые окна. С ума сойти! Ни свет ни заря через всю Москву - на свидание! Он, Женька, который так любит поваляться в постели часов до девяти, не спеша встать, не спеша попить кофейку... Еще и за эту утреннюю неторопливость благодарен он своему институту, где все приходят когда кому вздумается, если, конечно, не назначен в одиннадцать Ученый совет. Но сегодня все в нем рвется к Тане скорее, скорей! Какая-то бешеная, совершенно не присущая ему по утрам энергия. Она, эта энергия, эта нестерпимая жажда встречи заставляют все делать быстро и радостно. И очень тихо.
   Женя бесшумно умылся под тоненькой струйкой воды, выпил вчерашнего холодного чаю, покосился на холодильник, но открывать не стал: вдруг хлопнешь ненароком дверцей? Он даже в буфет не полез: обошелся без сахара. В передней на кнопку выключателя нажал осторожно и мягко, не щелкнув, как обычно, резко и повелительно, и так же, осторожно и мягко, прикрыл за собой дверь.
   Уф, вырвался! Поежившись, Женя поднял воротник куртки - было сыро и ветрено - и бодро зашагал к остановке, с любопытством поглядывая на раннюю, деловую Москву, которую основательно подзабыл. Хмурые, не очень проснувшиеся люди спешили так же, как он; автобусы лихо подкатывали один за другим, деловито и бодро заглатывая пассажиров. Нырнул в автобус и Женя.
   Ехали молча и отстраненно, друг на друга не глядя, думая каждый о своем, окончательно просыпаясь. Впрочем, в метро - те, кто сумел захватить места, - опять закрывали глаза и под убаюкивающее покачивание поезда засыпали снова. Женя все поглядывал на часы. Конечно, он приедет неприлично рано, но нетерпение так жгло и мучило, что назначенных девяти часов ждать не стал. Забежал только в булочную: купил конфет, вафель, хлеба. В полдевятого уже стоял у заветной двери.
   Таня, как всегда, открыла сразу, не интересуясь, кто там стоит за дверью, и ни о чем не спрашивая.
   - Сейчас такие тревожные времена, а у тебя ни стальной двери, ни даже "глазка"! - поначалу волновался Женя. - Да еще никогда не спросишь "кто там".
   - А я знаю кто, - смеялась в ответ Таня.
   Сейчас он не сказал ничего. Просто отбросил сумку и обнял Таню - ее теплое, еще сонное тело, - ткнулся носом в душистые черные волосы, и неожиданно слезы выступили у него на глазах.
   - Можно сразу к тебе? - попросил Женя, отрываясь от Тани лишь на секунду, чтобы снять куртку.
   - А чай? - как вежливая хозяйка спросила Таня, но, конечно, была бы очень разочарована, если бы Женя стал пить чай.
   - Потом, потом, - прошептал он торопливо, и Таня прижалась к Жене благодарно и жаждуще.
   Как давно он не видел эти сияющие глаза цвета морской волны, эту улыбку, радостную и гордую - своей и его любовью, - когда он стал раздевать свою Таню, целуя грудь, плечи, округлую чашу прелестного, юного живота, и ниже, ниже - до узких щиколоток стройных девичьих ног.
   - Красавица ты моя, дорогая, любимая... За что мне такое счастье? задыхаясь, шептал он, и слезы радости и волнения, благодарности судьбе за неслыханный, ничем не заслуженный дар катились по его щекам.
   - Что с тобой, Женечка? - шептала в ответ Таня. - Почему ты плачешь?
   Она и сама чуть не плакала и все целовала и целовала его, ощущая на своих губах эти внезапные слезы, атласную мочку уха, выемку на беззащитной шее, волоски на груди, неизменно волнующие ее. Согласно и разом они легли на диван и, как всегда, все чувствуя синхронно, повернулись на бок. Он вошел в нее сразу, горячий и мощный - все распахнуто было ему навстречу, все ждало его с нетерпением, - их ноги переплелись, и на какое-то волшебное мгновение они превратились в единое, счастливое существо, еще не разделенное жестокими богами на две половинки.
   Благословенная страсть отбушевала и пронеслась, оставив своих детей в тишине и покое, переполненных друг другом. Они обнялись еще крепче и оба мгновенно заснули.
   Когда Женя проснулся, Тани, к его великому разочарованию, рядом не было. Как она умудрилась выскользнуть из его объятий, ведь он держал ее крепко? Его халат предусмотрительно лежал на стуле, а рядом стояли тапочки. Женя почувствовал себя вдруг таким одиноким, комната, знакомая до мелочей, показалась чужой, даже враждебной. Он торопливо набросил халат на голое тело - он еще не насытился Таней, - сунул ноги в тапки и пошел на кухню, чтобы попытаться соблазнить свою женщину.
   Но женщина была уже совсем другой. Она стояла у плиты в брюках и свитере - зеленом, под цвет глаз, - варила сосредоточенно кофе, пристально наблюдая, чтобы не сбежала пенка, и Женя с досадой вспомнил, что ей в двенадцать нужно быть в поликлинике.
   - Проснулся? - ласково и спокойно взглянула на него Таня, и взгляд ее был ясен и прост, и не верилось, что эта красивая, собранная, уже далекая от него женщина каких-нибудь два часа назад стонала от страсти и шептала слова бесстыдные и святые.
   - Хочешь, останься! - приветливо предложила Таня, не замечая его досады и справедливого негодования. - Все в холодильнике. А я побежала. Мои старушки ведь приходят пораньше. Сидят, сердешные, и ждут.
   Тут только Женя увидел оставленную ему записку. Машинально прочел. Ничего интересного в записке не было: она повторяла только что сказанное.
   - Какие старушки? - хмуро спросил Женя.
   - Седенькие, - улыбнулась Таня. - Приходят за час до приема и ждут. А всего-то надо им, что рецепты.
   - А настоящие больные у тебя есть? - раздражаясь, спросил Женя.
   - Есть и настоящие, - не обиделась Таня. - Но старушки всегда впереди.
   - Делать им нечего!
   Не заметить его раздражения было уже невозможно, и Таня бросила на Женю быстрый, внимательный взгляд.
   - Очень они одиноки, - вздохнула она. - Никому не нужны. И здоровье их больше никого не волнует. Так хоть доктору, мне то есть, пожалуются.
   - Почему же они никому не нужны? - все равно продолжал раздражаться Женя. - А дети, внуки?
   - Дети сами нуждаются в помощи. - Таня подкрасила губы, знакомым движением махнула кисточкой у ресниц. - А внуков они давно вынянчили, те и забыли... Такие дела... Ну, я пошла. Дверь захлопнешь?
   Женя проводил Таню в прихожую, подождал, пока натянет она сапожки, подал шубку. И тут только заметил брошенный им пакет.
   - А я принес всякие сласти, - печально сказал он.
   - Ничего, съедим! - обнадежила его Таня. - Пока!
   И исчезла.
   Тому, кто ушел, всегда легче, чем тому, кто остался. Таня уже привычно думала о больных, подыскивала аргументы для очередного разговора с главным - что-то Сережка совсем стал нервным, - планировала поездку к маме, а Женя все обижался, печалился и скучал. Зачем-то снова улегся в постель, ткнулся носом в подушку - она хранила еще аромат волос Тани - и закрыл глаза. А ведь ему давно пора бежать в институт - тем более что в два начинался распоследний в этом году Ученый совет, защищался под занавес Димка из их сектора, и Женя был его оппонентом. А кроме того, надо связаться с сыном - как там дела? - хотя нет, еще рано... Мысли текли медленно и лениво, не хотелось ни вставать, ни одеваться, ни даже пить кофе, а хотелось лежать так весь день и ждать Таню. "Потому что мне ее всегда не хватает", - подумал Женя и испугался этой физической от нее зависимости. Страх вызвал чувство естественного мужского протеста, а от него ведь рукой подать до самой настоящей ненависти. Впрочем, Женя об этом еще не догадывался.
   "Все, встаю! - велел себе Женя, взглянул на часы и заторопился. Нельзя, чтобы волновался Димка!" Он быстро встал, заправил постель, умылся - "Уже оброс! Черт знает что: ведь вечером брился!" - хлебнул на кухне остывшего чаю - второй раз за утро, - снова вошел в комнату. Яркое солнце заливало ее - на улице, видно, похолодало, - и такой обжитой и уютной была эта комната, где все еще дышало счастьем, что на мгновение показалось просто невозможным уйти.
   Женя окинул их обжитое прибежище прощальным взглядом и поехал на работу.
   * * *
   Защита - всегда событие, даже если институт еле дышит, правительству на всю науку - чохом! - плевать, а народ и вовсе не понимает, на кой хрен нужны все эти диссертации? Интеллигенция уже давно не оправдывается, на мнение народа махнула рукой.
   А Димка-то, сильно пьющий, несобранный, постоянно теряющий то паркеровскую ручку, то записную книжку, то кошелек, работу представил, как все от него и ждали, очень достойную, много выше по уровню кандидатской и пожалуй что докторскую. Так что Женька товарищем своим гордился, и шары в корзине все до единого были, естественно, белые, и хвалили все Димку наперебой - ну да он, как всегда, никого особенно и не слушал, нетерпеливо стремясь к им же организованной, честно заслуженной выпивке.
   Что-то уже новогоднее было и в защите, и в обмывании ее в буфете, и в общей, давно забытой праздничной атмосфере. Может быть, потому, что героем дня был общий любимец, признанный талант и прекрасный парень? Вот если бы еще не пил! Но так на Руси не бывает.
   Улучив минуту, Женя взял у вахтерши ключ, зашел к себе в сектор и позвонил Тане.
   - Ой, это ты? - обрадовалась она. - А я только вошла.
   - Почему так поздно? - покачиваясь у стола, строго спросил Женя.
   - Спорила с Сергеем.
   - С каким еще Сергеем?
   - Который Иванович, - засмеялась Таня. - А ты что, выпил? - наконец-то догадалась она.
   - А как же! - с удовольствием признался Женя. - Димка же защитился!
   - Ах да, - вспомнила Таня. - И как?
   - Ве-ли-ко-леп-но! - с некоторым трудом выговорил длинное слово Женя. - Ни одного черного шара!
   - А как выступал его оппонент? - лукаво поинтересовалась Таня.
   - Зал визжал от восторга! - нахально заявил Женя и сказал главное то, для чего звонил: - Я очень тебя люблю. А ты?
   - И я.
   - А сама сбежала...
   Таня вздохнула.
   - Чего молчишь?
   - Так ведь больные...
   - Тогда до завтра.
   - До завтра.
   - Я тебя ужасно люблю!
   Ему хотелось повторять это снова и снова. И вовсе он не был пьян. Нет, конечно! Просто вино обострило чувства. Как там в рекламе? "Мы стали чувствовать острее..." А главное - он не отошел еще от их общего утра, столь редкого в его с Таней жизни.
   - Я знаю, - счастливо сказала Таня. - Ты не очень обращай внимание, когда я печалюсь, договорились?
   - Договорились... - У Жени вдруг сжало горло, и так стало жаль Таню и почему-то себя, что комната поплыла перед глазами. - Нервы ни к черту, пробормотал он и вытер глаза рукой.
   - Ты мне так дорог, так невозможно дорог, - торопливо говорила Таня. И я все время чувствую, что не одна. Это ведь очень важно! Ну, давай, вешай трубку, а то я расплачусь.
   - Сначала ты.
   - Нет, ты.
   - Хорошо.
   Женя повесил трубку и тут только заметил стул. Он сел на него, посидел немного, потом встал, погасил свет, запер дверь, отдал вахтерше ключ и, стараясь никому не попадаться на глаза, выскользнул из института.
   4
   - Кто там? Наши все дома.
   - Надя... - совершенно растерялся Женя. - Какими судьбами?
   Он стоял на резиновом коврике, с шапкой в руке, как гость в собственном доме, и смотрел на улыбающуюся, в облегающем бордовом костюмчике, в каких-то тапочках с помпончиками Надю.
   - А мы из больницы.
   За Надиной спиной вырос Денис.
   - Представляешь, встретились у окошка, где передачи, - торопилась объяснить, видя несомненную оторопь хозяина, Надя. - Ну, я, конечно, проникла к Лерке. Подумаешь, карантин! - Она по-девчоночьи фыркнула, но сразу же посерьезнела. - Лерка так побледнела, так побледнела! Что же ты стоишь, раздевайся!
   - Спасибо, - машинально ответил Женя и снял куртку.
   - Заходи, заходи, - гостеприимно приглашала Надя. - Я вам кое-что приготовила.
   Тут только Женя заметил Лерин на ней фартук. "А тапки? Откуда тапки?" - спросил он себя, не очень-то понимая, почему это так его раздражает.
   - Видишь, я и тапки с собой взяла. - Надя будто прочла его мысли. - И белый халат! А Димка, пока я бегала к Лере, покараулил мое пальто. Да это вообще не трудно, я тебя научу.
   Она говорила уверенно, быстро. Черные глаза поблескивали, как антрациты. Ловкие руки вынимали тарелки и вилки, резали хлеб, накладывали в тарелки рагу.
   - А вино? - встрепенулся Денис. - У нас, кажется, есть вино!
   Он метнулся к бару, вытащил бутылку вина, из серванта достал фужеры. Женя строго взглянул на сына - "Разве у нас какой-нибудь праздник?" - но вспомнил, где был утром и откуда пришел сейчас, и устыдился своего лицемерия.
   - За Лерочку! - подняла бокал Надя. - За ее скорейшее выздоровление!
   Она чокнулась с Денисом и Женей, глядя Жене прямо в глаза, и, как всегда в ее присутствии, он почувствовал странное напряжение, смутное беспокойство, словно какие-то незримые токи исходили от Нади.
   - Что смотришь? - задорно вскинула она голову. - Похудела?
   И встала, и прошлась по кухне, как манекенщица.
   Тут только заметил Женя, что Надя в самом деле кажется намного стройнее и как будто выше, чем полгода назад, когда он видел ее в последний раз.
   - Да, похудела, - с некоторым удивлением не мог не признать он.
   Надя звонко расхохоталась, еще раз прошлась, покачивая бедрами, мимо Дениса и Жени и села за стол.
   - Теперь это уже не проблема, - небрежно махнула она рукой. - Слышал о гербалайфе?
   - О чем? - разом спросили Денис и Женя.
   - Восточное средство, - загадочно обронила Надя. - Восточные травы...
   Щуря глаза, не притрагиваясь к рагу, она рассказывала о таинственном гербалайфе, а Женя с беспокойством думал, как же она успеет к себе на дачу: ведь уже поздно. Но Надя, будто не ощущая течения времени, все говорила и говорила... Осоловевший от вина и рагу, а больше от женской безудержной болтовни, Денис вдруг зевнул. И тут же смутился.
   - Оставайтесь у нас ночевать, тетя Надя, - вежливо сказал он. - Поздно уже, темно.
   Надя бросила на Женю вопросительный взгляд.
   - Конечно, - поддержал сына Женя. - Мы постелим тебе на диване. Разве можно в такую темень ехать за город?
   - Я и не собиралась! - расхохоталась Надя, и Женя внезапно почувствовал себя дураком.
   "Что она этим хочет сказать?" - маялся он тяжелым недоумением, пока Денис мыл посуду, а Надя, грозя ему пальчиком, требовала, чтобы он никогда - "никогда, слышишь?" - не смел называть ее "тетей".
   - В Америке все зовут друг друга по именам, - говорила она. - Никаких там "тетей", никаких этих наших отчеств. Это же гораздо проще!
   Денис сонно кивал, со всем соглашаясь. "Далась им эта Америка", сдерживал зевок Женя: все-таки день у него выдался напряженный. Радостный, полный тепла и света, но напряженный. Да и выпил в институте порядочно.
   - Ну, давайте стелиться, - встал он, прерывая поток слов. - Разложи, Дениска, диван, а я принесу белье.
   - Да, пора! - встала Надя и скрылась в ванной. Вышла в розовом Лерином халатике, который, надо признать, очень шел к ее черным глазам.
   - Можно? - лукаво спросила она.
   - Конечно! - воскликнул Денис; Женя молча кивнул.
   Что-то неправильное, нехорошее было во всем - в тапочках, рагу, Лерином любимом халате, - только он никак не мог понять, что именно.
   "В конце концов, ничего особенного, - успокаивал себя Женя, лежа в постели и тщетно стараясь заснуть. - Давняя подруга, и это естественно... Лера с Дениской сто раз у нее ночевали..." Да, но ведь не он! А теперь она лежит там, за стенкой, и он боится лишний раз повернуться и стесняется встать и пройти в туалет.
   О Господи, какой долгий, перепутанный день! Темная, предрассветная Москва, и он, вместе с народом, едущим на работу, мчится в стремительном поезде к Тане. Там, у Тани, слетает все наносное, неважное и ненужное, и он становится самим собой - молодым, счастливым, уверенным. Таким приезжает в институт, таким оживленно оппонирует Диме, пьет вместе со всеми вино - "За удачу, за докторскую - Димка, не подведи!" - звонит Тане и говорит ей слова любви, едет домой, счастливо опустошенным, мечтая о ванне и сне, а дома новый сюжет. И опять застолье, опять вино, разговоры, и черные, вызывающие глаза сверлят ему душу. Бедные женщины! Ничего-то они не в силах забыть даже несостоявшийся детский роман столетней давности.
   - Встал? - встретила его утром Надя. - Завтрак давно на столе.
   - А Денис? - огляделся по сторонам Женя, словно сын мог где-нибудь спрятаться.
   - Убежал! - деловито доложила Надя, бросая в тостер аккуратно нарезанные ломтики хлеба; перламутром переливались длинные ногти. - У него зачет, ты что, забыл? Уж эти мне папаши...
   - Ах, зачет... - промямлил Женя и скрылся в ванной.
   "Что за черт? - злился он, умываясь. - Почему она здесь командует как у себя дома! И опять в Леркином халате, наглая баба!" Смутное беспокойство томило его, досада, что-то похожее на страх, острое ощущение, что они совсем одни в доме. "Да нет, глупости", - отмахнулся Женя от дурацких, ни на чем не основанных подозрений и вышел из ванной.
   - Наконец-то! - с веселым негодованием воскликнула Надя. - Остынут же гренки!
   Пришлось сесть за стол. Аппетитные гренки, яичница с луком смягчили податливое мужское сердце.
   - Поедем к Лерочке вместе? - предложила Надя. - Вот обрадуется!
   - Там карантин... - пробормотал Женя.
   - Чепуха! - энергично махнула рукой Надя. - Конечно, не сейчас - пока еще рано, - но часа в три-четыре.
   Женя машинально взглянул на часы. Еще только одиннадцать. Не собирается же она сидеть тут полдня? И опять Надя прочла его мысли.
   - А у меня к тебе дело! - Черные глаза смотрели ему прямо в душу и, казалось, видели Женю насквозь. - Я уже говорила с Леркой...
   - О чем? - мгновенно насторожился Женя.
   - О том, как вам выжить, - спокойно объяснила Надя. - Лерке теперь ведь не до уроков, верно?
   Он и сам так думал - никаких уроков, но было невыносимо слышать это от Нади.
   - Как-нибудь проживем, - нахмурился, закрывая тему, Женя.
   Но это он так решил, не Надя.
   - "Как-нибудь" - не получится, - усмехнулась она. - Лекарства нынче дороги, сердечные - вдвойне.
   "Тебе-то какое дело?" - кричало все в Жене, но не мог же он наброситься на ни в чем не повинную женщину, да еще подругу жены? А Надя даже не замечала его едва сдерживаемого бешенства.
   - Значит, так, - энергично продолжала она. - Живу я теперь в Москве Лерка не говорила? - а дачу сдала. И знаешь, почему я пошла на эту славную рокировку?
   - Почему? - повторил ключевое слово Женя, подавив беспомощное негодование: как его обвели вокруг пальца! Он-то думал, поздно ехать на дачу! Какого черта, в самом деле, она осталась тут ночевать?