Катасонова Елена. Переступая грань

   Напиши, что мне делать? Что ты чувствуешь ко мне? И чувствуешь ли что-нибудь? Ты маленькая, русская, я не очень тебя понимаю, но люблю так, как не мог себе даже представить. Ужасаюсь тому, что наделал! Надо было терпеть, не пугать тебя, предлагая руку и сердце, а ждать, ждать, ждать... И ни за что не уезжать из Москвы, не оставлять тебя без присмотра. Почему-то мне страшно, хотя стоит тебе сказать "да", и я вернусь. Я хотел даже восстановиться, сунулся в департамент, а меня выгнали - не так, как делают у вас, в России, а так, как принято у нас: вежливо, но решительно".
   В какой департамент? Почему выгнали? Не написал. Снова заныло сердце. Как она понимала сейчас своего Жана! Письмо написано словно в бреду. Бедный, бедный... И она несчастна - здесь, на краю света, далеко от него...
   - Что вы смотрите на меня одинаковыми глазами? - весело возмутилась однажды Ира, когда они сидели у Жана втроем, слушали музыку, попивая кофе.
   - Одинаковыми? - не понял Жан. - У нее же глаза зеленые, как у русалки.
   - А она и есть русалка, - засмеялась Ира. - Вот утащит тебя под воду... Но я не цвет имею в виду, а выражение глаз: совершенно, абсолютно оно у вас одинаковое.
   - Потому что мы одинаково чувствуем, синхронно, - чуть запнувшись на последнем слове, объяснил Жан.
   На курсе как раз занимались синхронным переводом с французского - в специально оборудованном кабинете с магнитофонами и наушниками.
   Да, конечно, они всегда чувствовали синхронно, только она не хотела себе в этом признаться. И никакая она больше не маленькая. И не помогут ей никакой Дивногорск и никакие красоты, как ему не помог Монмартр. Не могут они друг без друга. Что еще он ей написал?
   "Я все время хожу без тебя, я все время это чувствую и тоскую безумно. Если бы кто-нибудь залез в мой мозг, то решил бы, что я примитивнейшее создание: ничего там нет, кроме тебя. Милая моя, моя cherie! Хуже всего то, что я не могу сказать все это тебе, не могу видеть тебя. Лучше бы ты меня сейчас ругала за что-нибудь - тебе часто казалось, что я делаю что-то не так, - лучше бы мы сейчас ссорились, и ты тащила бы к моей двери приемник "на, забери!" - только бы видеть тебя!"
   Конец письма просто напугал Лизу.
   "Каждый день - препятствие, которое нужно преодолеть. И все, что окружает меня, я вижу как-то неотчетливо и расплывчато. Вдруг сажусь на диван и сижу оцепенев, и тогда появляешься ты... Ну все, хватит, а то ты решишь, что я сошел с ума, испугаешься и совсем меня бросишь.
   Напиши скорее, что же мне делать? Я совсем потерялся. Нет, не так. Сейчас залезу в словарь. Я совсем растерялся, вот как надо сказать. А "потерялся" - это когда перепутал улицу. Часто я смотрю на часы, перевожу время на московское и дальше, на красноярское, хотя это очень трудно, но ты, наверное, сейчас у мамы, и думаю: что ты теперь делаешь? Сейчас, например, ты спишь. А я пишу письмо и люблю тебя. Это никуда не уходит, это управляет мной - можно так сказать? Даже если нет, ты меня понимаешь, так ведь? У нас второй день льют дожди. Дождь грохочет по крыше - она жестяная и очень звонкая. А вода сверху льется так, будто лопнули водосточные трубы. Странно... Зачем я пишу тебе о дожде? Подумал и понял: потому что не хочу заканчивать письмо. Ты все время со мной. Я хожу по Парижу, разговариваю с людьми, пытаюсь воспитывать Марианну - она вернулась из лагеря скаутов с идеями невозможными, похожими на ваши, но нам они не подходят, - а ты стоишь передо мной в своем милом платьице, улыбаешься и говоришь что-то ласковое. Тебя надо отгонять, как видение, чтобы не дать тебе появиться, когда я иду, например, на лекцию или держу экзамен по русскому языку. Русская экзаменаторша меня похвалила, а я подумал, что на ее месте могла бы быть ты. И так все время. Крутится колесо "Мулен Ружа", а ты его не видишь. Бьют фонтаны Версаля, а ты далеко-далеко. Ну, все. Как там пела ваша Татьяна? "Кончаю, страшно перечитать..." Какое-то там другое слово, но смысл я запомнил.
   Помнишь, осенью мы ходили в ваш Большой театр? Золотой и красный, с огромным красивым занавесом. Мы сидели высоко-высоко и рассматривали люстру и красавиц на потолке - забыл, как они называются. Сцена внизу казалась такой маленькой, прямо крошечной, как экран телевизора, но голоса у певцов были хорошие. И всех героев было жалко, особенно Ленского. За что он погиб, скажи? Ведь эта его толстушка (забыл, как зовут) просто флиртовала, не больше. "Да, но с его лучшим другом", - сказала ты и была права. Это как я бы вдруг стал бегать за Ирой. Невозможно и стыдно! Но Онегин... Мог же он выстрелить в воздух? Я бы на его месте так и сделал.
   Прости, я пишу какие-то глупости. Хочу написать "целую" и боюсь: а вдруг кто-нибудь... Лиза, не надо! Ведь это любовь. Не заменяй меня, например, Сашкой. Целую. Жан".
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   1
   - Опять лежишь? Опять сачкуешь?
   Ира - строгая, подтянутая, нарядная и счастливая - ее южный роман растет и крепнет здесь, в Москве, - стоит над Лизой как разгневанная богиня. Мокрый плащ брошен на стул - снова забыла зонт дома, да и не было утром дождя, - сапожки на каблучках прижаты уже к батарее.
   - Эй, красавица, где твои тапки?
   Лиза, все так же лежа лицом вниз, чуть сдвигается к краю кушетки, опускает руку, молча вы-брасывает из-под кушетки тапки.
   - Ты вообще, кроме писем Жану, что-нибудь пишешь? Читаешь что-нибудь, кроме его посланий?
   Жалобный стон раздается в ответ:
   - Оставь меня, ради Бога, в покое...
   Ира испуганно умолкает, скрывая свою растерянность. Ну вот что с ней делать? А завтра ведь шесть часов языка - и у них, китаистов, и у Лизы - их трое всего на арабском отделении, за чужие спины не спрячешься, не прийти, и чтоб никто не заметил, не получится. Что же делать? Счастливая идея осеняет Иру.
   - Так, - бодро говорит она. - Значит, я остаюсь у тебя. Раздвинем кушетку, уместимся как-нибудь. Своим позвоню. Утром на Моховую поедем вместе. И я привезла пельмени и масло. Где у тебя кастрюля?
   Наконец-то Лиза соизволила повернуться к подруге лицом. Что-то похожее на улыбку, прежнюю, радостную улыбку, проявилось, как забытый снимок, на ее осунувшемся лице.
   - Ты правда останешься? Можешь остаться?
   - А то!
   "Эх, надо было раньше сообразить..." Но теперь она уже Лизу не бросит.
   - Сейчас, я сейчас... Ставлю воду, звоню матери... Поднимайся! Хватит валяться. Собирай на стол.
   - Да что собирать-то?
   - Как - что? Вилки, ложки, тарелки. У тебя дорогой гость, нет, гостья. Ну не важно, короче - я у тебя в гостях. Бьют барабаны, трубят трубы!
   - Ох, - Лиза прижимается к Ире, - как я рада. Я так устала одна.
   Ира полна энергии. Бывают такие периоды в нашей жизни, когда все хорошо: отлично на факультете, прекрасно с Борькой, спокойно дома. И кажется, так будет всегда. А у Лизы все плохо: учится кое-как, да честно говоря, вообще не учится - пока выручает старый багаж, - Артема с его звонками терпеть не может, цедит что-то сквозь зубы, на все отвечает "нет". Это он во всем виноват! Из-за него она не простилась с Жаном!
   - Пойдем в кино?
   - Не хочется.
   - А в кафе?
   - Ну его!
   - Погуляем?
   - В такой холод?
   - Ну и что?
   - Да, говорят, будет дождь.
   А дом, теплый родительский дом, далеко, до него дальше, чем до Парижа.
   А за окном хмурая осень: темное небо, бесконечный дождь и холодный ветер. Как-то в этом году обошлось без прощальных золотых денечков. Сразу за летом - хмарь, как говорит Сашка.
   Ире все нипочем, не страшны ей ни дождь, ни ветер. Они с Борькой встречаются каждый день, и спроси их, о чем говорят, сразу и не ответят. Сидят в кино, в своем любимом маленьком театрике - там всегда тепло и народу мало, - стоят в подъезде у пыльной большой батареи. Ира греет у Борьки за пазухой озябшие руки, а он обнимает, целует ее; о чем-то они болтают, иногда спорят, но спор утихает, еще как следует и не разгоревшись: у них все совпадает - вкусы, симпатии, взгляды.
   Так хочется поделиться своим счастьем с Лизой, но Ира сдерживает себя: Лизе ведь плохо.
   - Ну, рассказывай, - понимающе улыбается Лиза.
   Они сидят за столом, вкусно пахнет пельменями. Ира раскладывает пельмени по тарелкам.
   - Тебе-мне, тебе-мне... Да что рассказывать...
   И дальше ее уже не остановишь. Она говорит, говорит, серые счастливые глаза сияют, Борькино имя не сходит с губ. Лиза грустно кивает, иногда задает наводящий вопрос. Но вообще она - только слушательница, ей рассказывать нечего: ее жизнь пуста, потому что нет Жана.
   - Он сказал, - захлебывается от восторга Ира, - что у него есть друг с квартирой. Он даст нам ключ. А то идут холода...
   - Разве в холодах дело? - машинально отвечает Лиза.
   - Тебе-то хорошо, - вспыхивает Ира. - У тебя своя комната!
   - У тебя - тоже.
   - Ты знаешь, что я имею в виду: ты живешь одна.
   - А что толку? - грустно вопрошает Лиза.
   Ира тут же раскаянно замолкает: надо же ляпнуть такое...
   - Можно?
   Стукнув для приличия в дверь костяшками пальцев, в комнату вваливается Сашка. С тортом и мукузани.
   - Что это вы в темноте?
   - Да мы как-то и не заметили.
   Сашка щелкает выключателем. Яркий свет победно уничтожает унылые сумерки.
   - Вот!
   Он торжественно водружает на стол торт - Лиза любит сладкое, - сбоку пристраивает бутылку.
   - Самый радикальный способ борьбы с холодом и дождем, - заявляет он.
   Там, где Саша, неизменно весело. Даже Лиза улыбается, слушает. А он болтает без умолку: московские сплетни, международные новости, разные разности с факультета.
   - Да, - вспоминает он самое главное, - для будущих журналистов - для нас то бишь - в Домжуре устраивают вечер! С их знаменитым "капустником", с джазом! Сумел урвать два билета. Один - Лизе. Ириш, ты не обижаешься?
   - Что ты! А когда?
   - В субботу, послезавтра. Так что, мадам, мойте шею под глубокое декольте.
   Лиза чуть морщится.
   - Эти ваши журналистские шуточки...
   - Пардон, пардон, миль пардон, - суетится Саша и просительно заглядывает Лизе в глаза. - Не серчай, голуба. О'кей?
   От волнения перепутал все языки и стили и вообще несет черт знает что. Ира смотрит на Сашу сочувственно. Бедняга! Надо же было ему втюриться именно в Лизу!
   - Так пойдем?
   Голос Саши упал до шепота, в глазах вспыхнула и застыла тревога.
   - Еще бы ей не пойти! - приходит ему на помощь Ира. - Такой вечер, и где - в Домжуре! Это же бывает раз в жизни!
   - Ну уж и раз, - вздыхает Лиза. - Пойдем, конечно.
   Длинный звонок прервал их беседу. Саша как раз откупоривал бутылку. Рука его дрогнула: кто-то там, с пульта, нетерпеливо звал к телефону одному из четырех на этаж - Лизу. Она рванула на себя дверь и выбежала из комнаты.
   - Правая, правая кабинка! - крикнула ей Неля, сидевшая у пульта с огромным словарем. - Тебя вызывает Париж!
   - Шерри? Это Жан.
   - Знаю. Я сразу подумала, как только прозвенел звонок, вдруг это ты?
   - Как ты там?
   - Плохо.
   - Ты меня, случайно, не разлюбила?
   - Нет, нет, нет!
   - А в каком ты сейчас платье?
   - Что?
   - Ты сейчас в каком платье?
   - Я вообще не в платье, а в брюках и свитере. У нас дожди, холодно, но еще не топят.
   - А у нас тепло, даже жарко. Ходим в шортах, а девушки - в мини.
   От жгучей ревности перехватило дыхание.
   - Алё... Почему ты молчишь? - тревожно спросил Жан: похоже, он понял. - Ах ты моя шерри, маленькая ты моя. Никто, ни в каком мини мне даром не нужен. Так вы, кажется, говорите? Нужна ты - в брюках и свитере. А какого он цвета?
   - Синего, - механически ответила Лиза и добавила не без вызова: - А мы с Сашей идем на вечер в Домжур.
   Все-таки француженки в мини ее травмировали.
   - Куда, куда?
   - В Дом журналистов.
   - А-а-а, знаю. Ну и идите, - добродушно разрешил Жан. - Ты у меня красивая, зачем сидеть дома? Пусть на тебя... как это? - да, залюбуются. Только очень не наряжайся, а то будут виктемс.
   Он забыл это слово по-русски, а по-английски знал. И знал, что Лиза изучает английский.
   - Жертвы, - перевела Лиза.
   - Да-да, жертвы. Убьешь своими глазами всех назавал.
   - Наповал, - засмеялась Лиза. - Ну что, вешаем трубки? А то дорого...
   - У нас сейчас льготное время.
   - Как это?
   - Некогда объяснять. Шерри, я звоню знаешь зачем?
   - Зачем?
   - За сюрпризом, - заволновался Жан. - Нет, "за сюрпризом" - нет. Я сюрприз.
   - Не понимаю, - тоже заволновалась Лиза. - Какой сюрприз, говори!
   - Я и говорю, что сюрприз - я. По студенческому туру, на десять дней. В Москву!
   - Что, что? - закричала на весь этаж Лиза.
   - Да, после Рождества, к Новому году! Но если ты скажешь "нет", я не приеду.
   - О чем - нет? Чему - нет?
   - Мы идем в ваш загс, да? Или нет?
   - Да, - выдохнула Лиза чуть слышно.
   - Как? Как ты сказала?
   - Да! Только как же...
   - Остальное решим потом: где жить, где учиться. Вот теперь все, вешаем трубки. Нет, забыл: мама велела тебя поцеловать и Марианна - тоже.
   - А папа?
   Лизе стало так радостно, весело, озорно, что она не в силах была удержаться: Жан много рассказывал о суровости своего отца.
   - Он и меня целовал только в детстве, - засмеялся Жан. - Но у нас тут живут не все вместе, как живут у вас. Так что не бойся его, шерри. Целую тебя, целую! Завтра отправляю тебе письмо. Оно уже написано, лежит рядом, на столике. До зимы. Не изменяй мне!
   - И ты.
   - Я - мужчина.
   - Что ты этим хочешь сказать?
   Но Жан уже повесил трубку - там, далеко, в солнечном беспечном Париже.
   2
   "Падает снег, а ты не пришла в этот вечер..." Чарующий голос Адамо задумчивый, мягкий, на полутонах - плывет над Суворовским бульваром, и этому голосу подвластно все. Голос завораживает, обещает, грустит, голос зовет туда, где любовь и разлука.... Горят огнями вытянутые вверх высокие окна особняка, прохожие, как споткнувшись, на секунду замедляют шаг у ажурной решетки, прислушиваются к волшебному, единственному в мире голосу, задумчиво улыбаются - "журналисты гуляют" - и спешат дальше, по будничным, неинтересным делам.
   Лиза положила голову на плечо какому-то крепкому парню, который все порывался ее пригласить, да никак не мог оторвать от Саши. Он мелькал там и сям, подбираясь все ближе, - а Саша, ничего не замечая, тем не менее уводил от него Лизу в танце, - и наконец Лиза, не без удовольствия наблюдая за не слишком ловкими маневрами незнакомца, сжалилась и попросила Сашу:
   - Саш, а Саш, ты бы пригласил кого-нибудь, а? Ну что мы как шерочка с машерочкой. Дай ты мне с кем-нибудь потанцевать!
   - Да пожалуйста, - обиделся Саша и, вспыхнув до корней своих дыбом торчащих волос, испарился, отвалил в другой конец зала.
   Незнакомец возник рядом сразу, мгновенно.
   - Я - Сергей, - торопливо представился он, хотя партнерше по танцу представляться вовсе не обязательно. - Времени у меня - это уж ясно - всего один танец, более с вами танцевать не позволят. Сейчас вернется ваш кавалер...
   - Он мне не кавалер, - засмеялась старомодному слову Лиза. - Мы с ним просто дружим.
   - Это вы с ним дружите, - живо возразил Сергей, - а он-то влюблен.
   Лиза распахнула зеленые очи, приготовилась возражать, но Сергей остановил ее широким взмахом руки.
   - Не спорьте, это видно за километр. Так что не считайте меня нахалом, но, пожалуйста, дайте скорее ваш телефон. А как вас зовут я подслушал Лиза.
   "Интересно, - изумилась Лиза, - как это ему удалось? Вроде Сашка говорил тихо".
   - Не дам, - кокетливо склонила она голову набок. - Так не принято, мы ведь даже еще не знакомы.
   - Знаю! - с досадой воскликнул Сергей. - Но как же вас тогда отыскать?
   - А никак!
   Он хотел сказать что-то еще, но Лиза взмолилась совершенно искренне:
   - Помолчим, а? Я так люблю Адамо.
   - Я тоже, - смиряясь, вздохнул Сергей.
   Танцевал он классно, потому Лиза и положила ему голову на плечо: не от чувств, а как того требовал танец. Впрочем, и от чувств тоже, только вызвал их не Сергей, а смуглый алжирец по имени Сальватор Адамо. И еще мелькнувшая метеором мысль: никто ей не нужен, никто! Ведь скоро прилетит ее Жан...
   Огромное, во всю стену зеркало отражало красивую пару: тоненькая девушка в черном коротком платьице, с ниткой длинных, правда искусственных, бус, в вишневых, на "гвоздиках", туфельках, с пепельными волосами и яркими, редкого цвета глазами и высокий парень в темно-синем костюме и галстуке в тон ее туфелькам.
   - Последний куплет, - негромко предупредил он. - Так какой у вас номер?
   - У меня целых четыре номера, - улыбнулась Лиза. - Правда, все они на весь этаж.
   Сергей обрадовался: она уже не говорила "нет". А ей просто не хотелось никого обижать. Пусть всем будет так же хорошо, как ей!
   - Значит, вы живете в общежитии? - догадался Сергей.
   - Да, на Ленинских.
   - Скорее, вон уже идет ваш Саша, - заволновался Сергей.
   - Вы и его имя запомнили? - изумилась Лиза.
   - Так вы его называли... Но это не важно, не важно... Дайте мне хотя бы один номер из четырех!
   "Да пусть, - решила Лиза. - Раз уж ему так хочется. Ну позвонит, ну и что? А может, и передумает..." И один из четырех номеров она назвала. Это ведь надо еще дозвониться! У них на телефонах висят часами. Даже задачки решают - те, кто с мехмата, а историки оспаривают новомодные теории, ниспровергают авторитеты - тоже по телефону.
   Решительным шагом подошел Саша, увел Лизу и больше этого нахала к ней уж не подпустил. А тот и не рвался. Отошел в сторону, записал, повернувшись ко всем спиной, номер и куда-то исчез, словно его тут и не было.
   - Эй, не дуйся, - ласково прикоснулась к Сашиной руке Лиза, и от этого прикосновения Саша снова вспыхнул, как майский цвет, и тут же все Лизе простил.
   Завопил Элвис Пресли, и они радостно бросились в самый центр зала, чтобы отхватить для себя жизненное пространство, как того требует рок-н-ролл. Лиза порхала, словно бабочка, Саша ловко ее подхватывал, восхищенный сиянием милых глаз, легкостью ее рук и ног, радуясь ее счастью. Если б он знал истинную причину этого счастья! Но он, конечно, не знал.
   - Уф-ф-ф, - тряхнул головой взмокший от прыжков и подхватов Саша.
   Взлетел высоко вверх голос Элвиса, замер, сопровождаемый оглушительным прощальным аккордом, и все остановились как вкопанные.
   - Айда в буфет.
   - Лучше вниз, в бар, - предложила Лиза.
   В полутемном прохладном баре они с удовольствием уселись на высокие, крутящиеся, круглые табуретки. Коктейли оказались на диво крепкими, слишком крепкими для неизменно голодных студентов. И - никакой закуски, только изысканные и чертовски дорогие орешки. Зато как душевно они болтали, сколько общего у них обнаружилось, как купались они в теплом море взаимной симпатии, крепнущей от коктейля к коктейлю, которые исчезали с поразительной быстротой, несмотря на трубочки, из которых Лиза и Саша эти коктейли светски тянули.
   - Нет, ты меня понимаешь? - то и дело со всей серьезностью вопрошал Саша.
   - Понимаю, конечно, - горячо уверяла его Лиза.
   Они даже читали друг другу стихи: Саша - Есенина, Блока и почему-то внушительно и со значением глядя на Лизу - совершенно неинтересный и небесспорный стих Щипачева: "Любовь - не вздохи на скамейке и не прогулки при луне", а Лиза - свои, сочиненные чаще всего ночами, когда вдруг не спалось. До сих пор о них знали лишь Жан да Ира. Подружка слушала серьезно и хвалила сдержанно - "ничего, неплохо", - а Жан просто смотрел на Лизу, а потом бросался ее целовать, и непонятно было, понял он что-нибудь или нет.
   Теперь ее главное сочинение - о смысле жизни - услышал Саша. Знал бы он, какое это доверие, какая оказана ему великая честь!
   - Здорово, просто здорово, - сказал он и посмотрел на Лизу с уважением: у них на курсе стихов не писал никто.
   Вот до какого сближения довели Сашу с Лизой коварные коктейли Домжура!
   Когда они встали с кожаных стульчиков, то выяснилось, что стоять, а в особенности шагать, трудновато. И денег совсем не осталось: все осели тут, в баре.
   - У тебя книжечка есть? - чуть покачиваясь, задумчиво спросил Саша.
   - Талончики? - так же задумчиво уточнила Лиза. - Кажется, есть. Три, что ли.
   - Нам и двух хватит, - разумно заметил Саша. - А нет - так поедем зайцем.
   - Зайцами, - исправила очевидную ошиб- ку Лиза. - Только поздно уже, призадумалась она, - мало народу в автобусе, спрятаться трудно: заметят!
   - Ладно, там поглядим, - беспечно махнул рукой Саша. - Контролеры ведь тоже люди, небось спят крепким сном у себя дома.
   Он взял Лизу под руку, и они плечом к плечу пошли к выходу, поддерживая друг друга. Вечер заканчивался, но предстоял прощальный тур вальса, и потому у гардероба еще не было столпотворения.
   Пока Лиза снимала туфельки, старательно заворачивая их в газету, прятала в сумку, пока натягивала узкие сапоги - молнии придумали позже, Саша стоял перед нею, загораживая Лизу от всех - чтоб никто не видел ее стараний, - и держал наготове пальто.
   - Прошу!
   Он помог Лизе надеть пальто, оделся сам, стараясь не замечать того нахала, что танцевал с его Лизой, а теперь исподтишка наблюдал за ними, и они рука об руку вышли из Домжура, пересекли нарядный затейливый дворик и пошли к автобусу, глубоко, с наслаждением вдыхая холодный сухой воздух.
   - Как хорошо, - сказал Саша то, о чем только что подумала Лиза, и она поразилась сходству их мыслей и настроения.
   - И нет дождя, - улыбнулась она. - Идем на конечную?
   - Ага.
   Они спустились к Манежу, повернули к улице Горького, поднялись к Красной площади. Как все знакомо, каким все стало родным за эти четыре года! И витиеватый "Националь", и строгая, скучноватая, без затей, но очень торжественная "Москва", и собор - чудо из чудес, и серая, поблескивающая в свете фонарей и прожекторов брусчатка самой главной в стране площади.
   - И все-таки ты должна повидать наши края: Ужгород, Берегово, вообще Закарпатье, - отвечая каким-то своим мыслям, сказал Саша.
   - Почему должна? - удивилась Лиза.
   - Потому что должна, и все, - с упрямством подвыпившего человека заверил ее Саша.
   - Ну, раз должна, повидаю! - засмеялась Лиза.
   После звонка Жана все казалось возможным, простым и легким, все было теперь в ее власти.
   - Лизка, ты сияешь прямо-таки неприлично! - строго заметила вчера Ира. - Сразу видно: что-то случилось.
   - Не выдумывай, - отмахнулась от подруги Лиза.
   Была ли Ира права? Кто знает... Но что-то особенное и в самом деле исходило от Лизы - какие-то токи, флюиды, запах счастья, и это притягивало к ней людей. Даже мальчишки на факультете, давно привыкшие к тому, что их девочки - как бы и не девочки, а так, товарищи, - даже они встрепенулись, странно заволновались. И недаром же отметил Лизу наметанным глазом Сергей. А уж Сашка-то...
   - Ты доедешь сама? - озабоченно спросил он, когда входили они в общежитие.
   Ему предстояло выходить из лифта первым.
   - Доеду, доеду, - пропела Лиза.
   - Нет, лучше я тебя провожу, - подумав, решил Саша, - а то они тебя захлопнут.
   - Кто?
   - Двери.
   Двери в лифтах закрывались автоматически.
   - Ну проводи, - легкомысленно согласилась Лиза.
   Честное слово, ни о чем таком она даже не думала! Но Сашка вдруг замолчал, тяжело задышал, взял ее под руку, и ей стало немного не по себе. Вот бы ждала ее Ира! Но Ира на сей раз осталась у себя дома, да и что ей было делать на Ленгорах без Лизы? Сидеть и ждать? Нет уж, увольте!
   - Приехали, - сипло сказал Саша и, все так же крепко держа Лизу под руку, вывел ее из лифта.
   - Ох, я такая пьяная, - призналась Лиза, и это была, черт возьми, правда. Только напрасно она в этом призналась.
   Пол покачивался под ногами, стены были какими-то неясными.
   - Минус на минус дает плюс, - непонятно ответил Саша и повел Лизу к двери ее комнаты, стараясь ступать твердо.
   Лиза вынула из сумочки ключ, но он упорно не желал влезать в скважину.
   - Дай-ка мне, - решительно сказал Саша.
   Дверь, как ни странно, сразу открылась.
   - Ш-ш-ш, - приложила палец к губам Лиза. - А то разбудим Алю, она начнет ворчать и ругаться.
   Аля - соседка по блоку - давно и сладко спала. Она вообще рано ложилась и рано вставала - от этой деревенской привычки Москва ее так и не отучила, - но утром ходила на цыпочках и даже душ принимала вечером, чтобы меньше шуметь по утрам. Ну и Лиза в ответ старалась, только уж вечерами.
   - Ага, ага, - прошептал Саша и прыснул со смеху, зажав рот ладонью.
   Сняли пальто, повесили на вешалку в коридорчике, крадучись, вошли к Лизе - дверь снова отворял Саша, - Лиза сняла сапоги и надела тапочки.
   - Пить хочется невозможно, - прошептал Саша и глянул на Лизу просительно.
   - И мне, - призналась Лиза. - Пойду поставлю чайник.
   Она взяла чайник, скользнула, споткнувшись у порога, в дверь, посидела, подпершись, на кухне, ожидая, пока вскипит вода, а когда вернулась, то увидела, что постель расстелена и на ней сидит Саша в трусах и в майке.
   Он встал, молча шагнул к Лизе - с горячим чайником в руке она не смогла его оттолкнуть, - обнял, как-то очень ловко отобрал чайник и поставил его на стол и стал раздевать Лизу.
   - Подожди, нет, постой, - ошеломленно шептала она.
   - Сейчас, сейчас, я сейчас, - бормотал в ответ Саша.
   Сопротивляться не было сил, да и как-то странно было бы сопротивляться... За окном падал и падал снег - Адамо, что ли, наворожил? Ведь только что ничего такого в природе даже не намечалось. "Падает снег, а ты не пришла..." На секунду мелькнула мысль о Жане, злая, несправедливая мысль. Как он сказал? "Я - мужчина!" Значит, ему можно, а ей нельзя? А как же тогда равноправие? Лиза закрыла глаза, чтоб не кружилась так комната. Она стояла молча, не помогая, но и не мешая Саше.
   - Я люблю тебя, - шепнул он ритуальную фразу.
   Сильные руки подняли Лизу, положили на кушетку. Саша оказался над ней, на вытянутых руках.
   - Милая, милая...
   Его руки согнулись, и вот он уже весь на Лизе, и вот уже в ней горячий, нетерпеливый, а язык его - в ее ухе. И этот язык щекочет, возбуждает так, как не возбуждал ее Жан. Что это? Почему? Зачем?
   - Ох, ох...