Катасонова Елена. Переступая грань

   Так чего же она боялась?
   9
   Лютыми сибирскими морозами, замерзающим где-то там, вдали, Приморьем еще и тепло кому-то в назидание отключили, - снегопадами, а за ними вслед наводнениями в Западной Европе, шквалами ледяного ветра в Америке и странным, тревожным, не по сезону теплом в Москве вступило на Землю третье тысячелетие.
   Бесснежный теплый январь сменился бурным в феврале снегопадом, долгожданными морозами и солнцем в марте. К Восьмому Леру как раз и выписали. С инвалидностью первой группы, которую надлежало еще оформить, и прогнозом неутешительным: опухоль головного мозга, а сердце - это уже вторично.
   Уколы ноотропила сделали свое дело: Лера встала, сознание ее прояснилось, но равнодушие ко всему осталось. И желтоватый цвет лица тоже. Она словно готовилась к переходу в новое измерение, другой мир, где все наши земные дела так ничтожны, что о них не стоит и думать. Диагноз "сердечно-сосудистая дистания", объявленный Лере, Денису и той же Наде, вроде бы все объяснял, все под него подверстывалось, историю болезни, наглухо заклеенную, направили прямиком в органы социальной защиты, и пенсия была назначена сразу, вполне приличная. Мужу пришлось сказать - аккуратно, смягчая все, что можно смягчить: дескать, опухоль мозга - "вещь в себе", и никто не знает, как и какими темпами будет - если будет! - она развиваться. Сказали не сразу: сначала крепко подумали.
   - Такой не бросит, - решила наконец Софья Семеновна. - Будет тянуть до конца.
   И все с ней согласились - глаз у медиков ох как наметан.
   Как выдраили они квартиру - Денис и Женя! Все перемыли, перетерли, все, что можно, пропылесосили. Надя испекла огромный пирог с черникой замороженная влажным, нежарким летом, она пролежала в морозилке почти что год и дождалась-таки своего часа! Люда притащила, как всегда, домашние соленья-варенья. В суете, хлопотах, радостном возбуждении все словно забыли, что привозят в дом вовсе не прежнюю Леру, а больную, исхудавшую, равнодушную ко всему женщину, вряд ли способную оценить их старания.
   - Смотри, я купила "Веллу"! - похвасталась Надя и сунула Жене под нос коробку, на которой улыбалась красотка с длинными каштановыми волосами.
   - Что это? - из приличия поинтересовался Женя.
   - Краска для волос, Тёпа, - снисходительно объяснила Надя и стала вытаскивать из коробки и выкладывать перед Женей отлакированный тюбик, флакон с белесой жидкостью, вложенные в тонкую пленку перчатки. - А то Лерка совсем седая, - вздохнула она и снова все уложила в коробочку.
   - Ты только сразу не налетай, - тихо попросил Женя. - Она устанет.
   - Много ты понимаешь, - дернула плечом Надя. - Ведь Женский день! Надо сразу привести ее в божеский вид.
   - А мне нравится, - неожиданно сказал Женя. - Такая она благородная.
   - Успеет быть благородной! - фыркнула Надя. - Лет в шестьдесят.
   "В шестьдесят... Что бы ты понимала..." Женя заставил себя улыбнуться.
   - Что ж, вам, женщинам, виднее...
   "Как с ней легко", - неожиданно подумал он, глядя, как ловко управляется Надя с тестом, резко, одним движением, извлекает из духовки румяный пирог на противне, накрывает пирог полотенцем, ставит в центр праздничного стола.
   - Ну, как? - спрашивает, подбоченясь, Женю.
   - Здорово! - искренне отвечает он, и теперь его уже не раздражают ни ее громкий голос, ни вульгарные, как еще казалось недавно, манеры, ни даже то, что в общем-то Надя его надула, и он работает на ее фирму с утра до вечера, совершенно забросив бедный свой институт, и о чем он будет писать в отчете за первый квартал, одному только Богу известно.
   "Но ведь она меня спасла, - напоминает себе Женя, поглядывая на румяную от жара духовки Надю, на ее крепкую, высокую грудь - глубокий вырез нового платья не скрывает соблазнительную ложбинку, - крутые бедра, обтянутые туго-натуго, лишь разрез на подоле позволяет сделать не очень широкий шаг. - Вот только ноги у нее подкачали... Ну да ничего... Что ничего? - спохватывается Женя. - Тебе-то какое дело? Это ж не Таня!"
   Ужасно, нестерпимо захотелось к Тане. Они видятся все реже - Надя взяла его в такой оборот! - а теперь, когда привезут Леру... Женя бросает последний взгляд на ложбинку - "Да ведь это нарочно, - догадывается он. Вырез такой - нарочно!" - и бежит звонить Тане.
   Он шепчет ей о своей любви, просит прощения, что в такой день не с ней рядом, обещает позвонить завтра.
   - Да какой такой день? - смеется Таня, но смех ее невеселый. - Сережка называет его Днем великого вымогательства.
   - Почему? - хмуро спрашивает Женя. Ему не нравится, что Сергей Иванович уже для Тани Сережка. Хотя вообще-то они однокурсники.
   - Потому что бедные больные просто обязаны что-то преподносить врачам.
   - И Сережке? - не без ехидства спрашивает Женя.
   Но Таня, как всегда, ни его ехидства, ни досады не замечает.
   - Конечно, ему тоже перепадает, - снова смеется она. - Пьем чай в ординаторской, а он такой сладкоежка!
   Она умолкает и ждет. Женя знает чего. "Позвоню завтра..." У них так принято: обычно договариваются сразу.
   - Знаешь, - решается он. - Леру выписывают из больницы.
   В кабинет всовывается кудрявая голова Нади.
   - Эй, Женька, ты с кем там секретничаешь?
   Женя, скривившись, машет рукой: "Уйди, уйди!"
   - Кто там тобой командует? - спрашивает Таня.
   - Да так, - неопределенно отвечает Женя. - Подруга жены.
   - О-о-о, - насмешливо тянет Таня. - Подруга жены - это титул. А что было с Лерой? Так вот почему ты смог в Новый год... - Не закончив фразы, она умолкает.
   "Женщины любят, чтобы для них чем-то жертвовали", - вспыхивает в Жене жгучее раздражение.
   - Потом расскажу, - уходит он от прямого ответа. Ничего он Тане не скажет, потому что это будет предательством. Была в больнице, и все. Ну, сердце...
   * * *
   Басовито и весело, нахально и громко гудит под окнами машина Пал Палыча. Надя встает на табуретку, кричит в форточку:
   - Сейчас выходим!
   И даже Денис не в силах оторвать взгляд от ее крутых бедер.
   - Так, - командует Надя. - Едем мы с отцом, а вы, ребята, встретите мать дома.
   - Почему? - возмущается Денис, вставая. - Может понадобиться мужская сила!
   - А я? - вмешивается Женя, и Денис умолкает, смущенный собственной бестактностью; хотя, если честно, какая там у отца сила?
   Надя хватает с вешалки короткую норковую шубку, сует ноги в высокие сапоги и вылетает на улицу. Женя еле за ней успевает.
   - Привет! - машет рукой Пал Палычу Надя и, пригнувшись, ныряет в машину, на заднее сиденье. Женя садится с Палычем рядом. Тот с откровенным восхищением поглядывает на Надю в зеркальце. Надя устраивается так, чтобы при известном старании можно было себя увидеть. Заметив ее заинтересованный взгляд, Пал Палыч галантно поворачивает зеркальце.
   - Ну что вы! - как бы смущается Надя. - Ради меня... Еще наедете на кого-нибудь. А если ГАИ?
   - Никогда! - вторит ей Пал Палыч. - Чтобы Восьмого марта, да такую женщину...
   Однако зеркальце в прежнее положение возвращает.
   Тонкий запах духов заставляет трепетать ноздри. "Соблазнительница..." - усмехается про себя Женя, поглядывая на друга. Но и ему нравится Надя. Какая она веселая! Похоронила мужа, погрустила, сколько положено, и опять встала на ноги. Да ведь как встала!
   Москва морозная, яркая от солнца и снежная. Лера их уже ждет. Фальшивая выписка готова со вчерашнего дня.
   - До свидания, до свидания...
   - Нет уж, лучше - прощайте!
   Печенье, сахар, сгущенка - все остается соседке по комнате, тем более что соседка из Еревана и в Москве у нее - никого.
   - Смотри же, Лерочка, - суетится Надя, - из больницы ничего брать нельзя. А то вернешься!
   - А вязанье? А кофточку? - пугается Лера.
   - Имеется в виду съестное, - авторитетно заявляет Надя.
   Пожилая сестра, скрестив руки, молча наблюдает за сборами. Нет, эта, видать, не вернется... Постельное белье для новенькой уже приготовлено. Женя поднимает с пола тяжелые сумки.
   - Всего вам доброго. Выздоравливайте, - говорит армянке, имя которой так и не сумел запомнить.
   - Будь здорова, сестра, - мягко произносит армянка, и огромные ее глаза наполняются слезами.
   Надя выхватывает из букетика мимоз веточку, кладет ей на постель.
   - С праздником, дорогая, - говорит она, невольно перенимая речевую манеру армян.
   Женя сует направо-налево десятки.
   - С праздником, с праздником...
   - Остановись, - дергает его за рукав Надя. - Пробросаешься!
   - Так ведь праздник, - оправдывается Женя.
   - А мы больше их не увидим, - удивляется его наивности Надя.
   Ах, если бы не увидеть! Если б свершилось чудо! Женя смотрит на Леру. Похудела, оробела, идет неуверенно и не очень ровно, а главное - этот серый, с желтизной цвет лица... Женя берет обе сумки в одну руку, второй крепко прижимает к себе локоть жены. Ничего, он же рядом! Огромная нежность перехватывает дыхание.
   - Помнишь, как я встречал тебя из роддома, с Денечком? - спрашивает он. - Тоже была весна.
   - Ты мне тогда подарил подснежники, - слабо улыбается Лера. - Словно это было вчера, правда?
   - Правда, - еще крепче прижимает к себе локоть Леры Женя.
   Ее усаживают на переднее сиденье. Притихшая Надя забивается в угол: ее тоже испугал вид старой подруги. Но машина трогается, и Надя берет себя в руки.
   - Смотри, смотри, сколько всего понастроено, - как заправский гид показывает она похорошевшую на диво Москву.
   - Да, да, - кивает рассеянно Лера, невидяще глядя в окно.
   Женя, протянув руку, ласково гладит отросшие седые волосы. Лера, не поворачиваясь, находит его руку, сжимает пальцы. Дома, сняв пальто, сапоги, даже не надев тапки, сразу проходит в комнату и падает в кресло.
   - Как хорошо!
   Денис быстро приносит тапки, сев на корточки, надевает матери на ноги. Люда молча стоит рядом. А Лера все оглядывается по сторонам, будто за какие-то два месяца что-то здесь могло измениться. Непривычно молчаливая Надя растерянно ставит на стол свою знаменитую "Веллу", вопросительно смотрит на Женю. Тот отвечает ей нарочито удивленным взглядом: "Что такое? Какие проблемы? Ну, устал человек. Ну и что?" Вот уж кому никогда ничего он не скажет. А к Тане ни завтра, ни послезавтра он не пойдет... Будет сидеть рядом с Лерой, ей читать, с ней разговаривать, ее кормить, вместе с ней смотреть телевизор и отлучаться лишь на работу. На обе работы. Таня его поймет.
   Но вот отсидели они за столом, и был съеден пирог - Лера отщипывала кусочки, а Надя все обижалась: "Невкусно, да? Нет, ты скажи! А если вкусно, так чего ж ты не ешь?" - незаметно исчезли Денис с Людой, и, перемыв посуду, наконец-то покинула их дом не в меру оживленная Надя. Лера с Женей остались одни.
   - Приготовить для тебя ванну? - спросил Женя и снова погладил Леру по голове. - А может быть, ты устала?
   Он наклонился над креслом, в котором она, поникнув, сидела.
   - Нет, - покачала головой Лера. - То есть да, устала, но в ванну хочу все равно: этот ужасный больничный запах...
   - Да нет никакого запаха, - соврал Женя и пошел готовить ванну.
   Он яростно оттирал ее порошком - так, словно там только что перемылась рота солдат, - потом пустил горячую воду, подставил под струю локоть, как делали они когда-то, купая Дениску, добавил холодной воды, плеснул из высокой бутылки зеленую, ароматную жидкость. Все! Пора звать Леру. Сейчас он увидит ее обнаженной, и надо постараться, чтобы она ничего не заметила его испуга, жалости и тоски. Но Лера, несмотря на его протесты - "А вдруг упадешь?" - Женю из ванной выгнала, блаженно легла в душистую пену и закрыла глаза. "Вот я и дома... Как хорошо!" Минут через десять встревоженный Женя постучал в дверь, приоткрыл ее.
   - Эй, ты как там? Не уснула? Потереть спину?
   - Ну потри, - равнодушно согласилась Лера.
   Острые, выпирающие лопатки, позвонки - можно пересчитать...
   - Ну, все... Уходи...
   - Не поскользнешься?
   - Нет.
   - Я постелил коврик.
   - Вижу.
   Утонув в халате, вышла Лера из ванной.
   - Голову помою завтра, - сказала она, чуть не падая от чудовищной, неимоверной слабости.
   - Может быть, чаю? - встрепенулся Женя.
   - Не надо... Отвернись, я надену ночнушку.
   - С каких пор ты стесняешься? - постарался пошутить Женя, пропадая, уничтожаясь от жалости.
   - С недавних, - скорбно ответила Лера, и он с содроганием понял, что она если не знает, то уж точно догадывается.
   - Дорогая моя...
   - Не надо...
   Лера легла, повернувшись лицом к стене, и он не посмел ее тронуть, да и разве б он смог что-нибудь? Все мужское исчезло, осталась одна лишь жалость и острое чувство вины. Хотя старая привычка могла бы и выручить, кто знает... "Хорошо, что она отказалась", - подумал Женя, и ему стало стыдно, за себя - стыдно. Женя погасил свет, вернулся в гостиную и долго сидел, бессмысленно глядя на мерцающий экран телевизора, в такой глубокой печали, что он и не знал, что бывает такая на свете.
   - Что можно сделать? - спросил он накануне доктора. - Что-то же нужно делать?
   - Конечно, - кивнула Софья Семеновна, пышная, здоровая, уверенная в себе, и выдала кучу рекомендаций. - Значит, так: уколы спленина, ноотропил, кавинтон...
   Все записано. И все это он будет делать. Кроме уколов, которые колоть не умеет и которых до смешного боится, но, слава Богу, есть Людочка.
   - Знаете, - на прощание сказала Софья Семеновна, - эта болезнь до конца не изучена, многое до сих пор непонятно. Бывают - и часто! - странные случаи: опухоль кальцинируется, не прорастает. Так что вы руки не опускайте. А подарок возьмите. - Она решительно отодвинула от себя дорогущий парфюмерный набор. - Еще будет кому дарить.
   - Нет, это вам!
   - Возьмите, возьмите. - Софья Семеновна встала, протянула Жене шикарно упакованные духи, спрей, крем - словом, все то, что так высоко ценится женщинами всех возрастов и комплекций. - К сожалению, не за что... Да, вот еще: болгары-онкологи, муж и жена, пользовали больных грибками - теми же, что сквашивают молоко, превращая его в кефир. Позвоните-ка в Первый медицинский - дам телефон. Они там, на кафедре, продолжают эксперименты покойных супругов. Получите сколько нужно, я с ними договорюсь. Белый такой порошок. Разводите в воде, за полчаса до еды. Ну, держитесь!
   "Славная тетка, - растроганно думал Женя, возвращаясь к Лере в палату. - Чем же она мне не нравилась? Тем, что толстая? Некрасивая? Не такая, как та, воздушная... Как же ее звали? Светлана... Не помню, забыл".
   Итак, завтра с утра - в Первый мед, а Дениска купит спленин. За белый порошок - отвергнутый шикарный набор. А может быть, деньги? Надо спросить у Нади. Людочка сделает первый укол. Нужно расписать: что, когда и в какой последовательности. Распишем и начнем бороться. А за что? Чтобы продлить страдания?
   - Ты все решил правильно, - сказал Пал Палыч в ответ на риторический скорее всего вопрос. - За жизнь так и борются - до конца, до последнего.
   - Ты ж смотри: я только - тебе...
   - Не бойся! - сжал ему руку Павел. - Кому-то же нужно сказать? Дальше меня не пойдет, не бойся! Уж лучше - мне. Не этой же, любознательной, Наде.
   Телевизор запищал истошно, но с паузами: "Выключи, выключи, выключи!" Экран мерцал уже без картинок. Женя тяжело встал. Подошел к ящику, нажал на большую квадратную кнопку. Он мог бы, наверное, позвонить Тане, но ему не хотелось. Да и спит, должно быть: врачи рано встают и рано ложатся. "Как странно... Никто не мешает, звони - не хочу! Вот именно: не хочу". И все-таки Женя не мог оторвать взгляда от красного аппарата. И словно повинуясь этому его взгляду, телефон зажужжал, как шмель, низко, настойчиво. Радость затопила мгновенно - как нужна ему сейчас Таня! - он даже не удивился: по молчаливому уговору Таня ему домой не звонила. Женя схватил трубку. Но это была Надя.
   - Как там у вас? Я не поздно?
   - Поздно, - грубо ответил Женя.
   - Лерка небось уже спит? - как ни в чем не бывало продолжала Надя. Слушай, тут возникла одна проблема, и ты мне нужен завтра, часам к десяти...
   Слова сыпались, как из рога изобилия. Он ей нужен... Один-то день можно бы подождать?
   - Завтра с утра не могу, - выдавил из себя Женя. - Надо достать кое-что для Леры.
   - Достать? - со смешком переспросила Надя. - Давненько не слышала я знаменитого совкового слова... Купить, ты хочешь сказать? Так когда получаешь приличные бабки, это же не проблема! А ты, по-моему, их получаешь.
   Хорошо она ему намекнула. И пожалуй, с угрозой - едва уловимой, но явственной.
   - Не все еще продается, - возразил Женя. - Завтра с утра я звоню в Первый мед, и мне выдают - бесплатно - порошок, которого нет в продаже, но который необходим Лере. Видишь же, как она сдала? Кстати, я хотел с тобой посоветоваться...
   Он заговорил о наборе и о деньгах.
   - Хватит с них и набора! - сразу решила Надя. - Отдай, возьми что надо и приезжай. Отпускаю тебя исключительно из-за Лерки. А вообще бизнес есть бизнес. Привыкай. Целую!
   И она повесила трубку. "Целую..." Это уже что-то новенькое. Как же так получилось, что он в полной ее власти? "Целую..." Наглость какая! И, как за спасением, бросился Женя к Тане.
   - Я тебя разбудил? - виновато спросил он, услышав сонное "але".
   - Нет... То есть да, - улыбнулась Таня - он прямо видел ее улыбку. - А ты откуда звонишь? Опять пьянствуешь?
   - Нет, я из дома и, представь себе, абсолютно трезвый.
   - Из дома? - после паузы спросила Таня. - И ты... один?
   - Лера спит.
   - Все равно, - тревожно и быстро заговорила Таня. - Повесим трубки. Завтра увидимся и поговорим.
   - Завтра я не смогу.
   - Почему?
   - Сейчас... Сейчас все расскажу. Ты только не перебивай!
   И он начал рассказывать. Он говорил, говорил, перекладывая на хрупкие Танины плечи все свои горести, страх за Леру, унижение Надей, растерянность перед новой, такой страшной жизнью, которая может повиснуть на ниточке и висеть, раскачиваясь, как маятник, недели и месяцы, а он, замерев, будет ждать, когда она оборвется...
   - Любая опухоль - тайна, - сказала Таня. - Редко можно определить сроки.
   - Я знаю, врач говорила.
   - Тебе понадобится много сил, - продолжала Таня, и ее нежный голос бальзамом смазывал кровоточащие раны, - на долгие дни, недели, месяцы... И у Нади придется работать, потому что постоянно будут нужны деньги. Милый мой, дорогой! Я все понимаю. Если хочешь, не будем встречаться. Ты мне только звони иногда, чтоб не сразу... - Голос ее упал до шепота. - Но если и это будет для тебя трудным, что ж, не звони...
   Теперь она уже плакала.
   - Но я люблю тебя, - тоже заплакал Женя. Слезы текли по щекам, скатываясь к подбородку, и от этих слез ему становилось легче. - Люблю бесконечно! Не могу жить без тебя...
   Все отступило вдруг перед его любовью. Он будет делать для Леры возможное и невозможное, он до конца не покинет ее, но он не в силах расстаться с Таней. Тихий покой пришел на смену слезам.
   - Я люблю тебя навсегда, - сказал Женя. - И мы никогда не расстанемся.
   Легкий шорох, а может быть, взгляд заставили его оглянуться. В дверях, держась за притолоку рукой, пошатываясь от слабости, в длинной ночной рубашке стояла Лера. Она смотрела на Женю так, будто видела его впервые, и недоумевала: что делает этот чужой человек в ее доме? Виноватая, недоверчивая улыбка кривила губы.
   - Я только хотела выпить воды, - словно оправдываясь, сказала она. Ты забыл поставить стакан.
   Она подошла к столу, налила воды из графина, сделала глоток, другой. Женя, сразу положив трубку, молча смотрел на нее. "Так, наверное, сходят с ума", - стучало в висках.
   - Я умираю? - без всякого выражения в голосе спросила Лера.
   - Нет, что ты! - бросился к ней Женя.
   Если б он мог упасть к ее ногам! Но так делают только в романах.
   - Не ври, умираю, - спокойно повторила Лера.
   - Нет!
   Лента телефонного разговора стремительно раскручивалась в обратную сторону - что, если Лера вышла раньше? Он, конечно, не произносил слова "рак" - люди, точно сговорившись, избегают его, - но она могла догадаться.
   - Умру, - в третий раз повторила Лера, прислушиваясь к тому, что там, в глубине, с ней творилось, - а ты будешь жить и любить. - Она смотрела на Женю, как на врага. - Какая несправедливость!
   Молчание повисло в воздухе - тяжелое, липкое, ощутимое. "Какое у нее лицо! - потрясенно думал Женя. - Какая в глазах ненависть!"
   - Как странно... - обронила Лера, повернулась к мужу спиной и ушла со стаканом в руке в спальню.
   Другая женщина не интересовала ее. Не интересовал даже Женя. Единственно важным было то, что происходило внутри ее исхудавшего, пожелтевшего тела. Все они - женщина, которой муж ее объяснялся в любви, Женя, с которым была прожита жизнь, Людочка с ее вареньями и соленьями, взрослый сын - оставались по эту сторону, а она уходила. "Как странно, снова подумала Лера. - Как быстро все пролетело".
   Ночью ей снился Крым и они втроем: Женя с маленьким Дениской на руках и она, молодая, веселая и здоровая. Они стояли на набережной и смотрели, как бушует сверкающее под южным солнцем Черное море. Потом она махнула рукой мужу и, повернувшись к морю спиной, оставив Женю с Дениской, стала подниматься в гору. Идти было трудно - гора была бесконечной, - но непременно нужно было дойти до вершины. "И мне никто не поможет", подумала Лера и заплакала, как ребенок - тихо и безнадежно.
   Часть третья.
   1
   Снег идет густой-густой.
   В ногу с ним, стопами теми,
   В том же темпе, с ленью той
   Или с той же быстротой,
   Может быть, проходит время?
   Утопая в снегу, сняв очки, потому что летящий навстречу снег залепляет их сразу, бредет Женя домой. Москва тонет в снегу, а он все валит и валит... Вторая половина марта, а зима хозяйничает вовсю. Задержалась в пути - в декабре, январе, - теперь нагоняет упущенное.
   Снег идет, и все в смятенье,
   Все пускается в полет...
   Это Таня ему подсказала: читать стихи.
   - Попробуй, Женечка! Только хорошие, настоящие. Например, Пастернака. Стихи иногда спасают. На вот, возьми: у меня есть двухтомник.
   - Не до чтения мне сейчас, - пробовал отказаться Женя. - Не до романов...
   - А я про романы не говорю, - возразила Таня. - Мне тоже сейчас не до них, особенно нынешних. Но стихи... Бывает, что в двух-трех строчках такая глубина, что куда там роману... Возьми, очень прошу!
   Они лежали в постели - ее голова на его плече, его рука на ее груди, за окном валил бесконечный снег, сгущались, поглощая предметы, сиреневые, фиолетовые, чернильные сумерки, и такой покой обволакивал Женю, какой чувствовал он только у Тани.
   - Надо вставать... Пора сменить Людочку.
   - Да, иди. Возьми первый том - там, на полке, синий с золотом.
   Он взял, чтобы не обидеть Таню - тяжелый какой! - раскрыл наугад в метро, неожиданно для себя увлекся, и теперь стихи всегда были с ним. Оказалось, что у него хорошая память, и строфы возникали в сознании сами собой, когда шел он по улице, сидел у постели Леры, гадая, уснула она или нет, или лежал без сна с нею рядом, прислушиваясь к ее неровному, слабому дыханию.
   От лекций пришлось отказаться: совершенно не было времени. Да и не выносил теперь Женя шума и болтовни студентов, раздражало мелькание лиц.
   - Зря! - осудил Пал Палыч. - Все-таки отвлечение. И в институт ты чего-то совсем уж не ходишь...
   - Жду, когда выгонят, - хотел пошутить Женя, но получилось вполне серьезно.
   - Можешь не ждать, не дождешься! - неожиданно рассердился Пал Палыч, покраснел, закурил, швырнув, не докурив, сигарету в урну, и Женя равнодушно подумал, что Палыч скорее всего начальству что-то сказал, на что-то тяжелое намекнул, и потому Женю никто не трогает, никто ни о чем не спрашивает, и даже на давно обещанную статью в сборник, похоже, махнули рукой. "А статья-то готова, - вспомнил Женя. - Хотел еще раз перечитать, ну да ладно". Пошарив в ящике, вытащил скрепленные степлером листки, протянул Палычу.
   - Посиди-ка, прочту, - обрадовался тот, тут же прочел и стал нахваливать так, будто Женя сделал невесть какое открытие.
   Хотя, конечно, статья была стоящей, написанной на взлете, до страшного диагноза Леры, неосторожного телефонного разговора с Таней и бледной жены, как тень возникшей в дверях, до ее слов о смерти, от которых, казалось, вот-вот остановится сердце.
   "Как бы это забыть? - маялся Женя, приближаясь к дому. - Лера же ни словом, ни намеком, ни взглядом, а я все вижу ее в длинной ночной рубахе, вижу ее глаза и ненависть в этих глазах..."
   Как ни тихо отворял он дверь, его все же услышали, потому что ждали.
   - Привет, пап! - вылетел в прихожую сын.
   Сзади смущенно улыбалась Людочка. Оба красные и взволнованные, оба растрепанные, виноватые, а у Дениса рубаха застегнута по диагонали, не на те пуговицы. Сказать, что ли? Нет, не надо.
   - А Валерия Александровна спит, - доложила Люда, и Женя, к своему стыду, почувствовал огромное облегчение.
   - Как в институте? - спросил из вежливости Денис.
   - Нормально.
   Вместо института он был сегодня у Тани, но ведь не звонил же Денис отцу в сектор? Или... звонил? А, все равно... Женя почувствовал, что смертельно, безнадежно устал и ему действительно все равно.
   - Кефир купил? - строго спросил сын.
   - Все купил.
   - Ну мы пошли?
   Денис, как конь, топтался на месте.
   - Идите.
   Женя закрыл за ребятами дверь, заглянул к Лере. Сладкий, едва уловимый запах мочи стоял в спальне. Как ни проветривай, как ни меняй пеленки-простынки... А памперсы велят надевать только на ночь.
   - Иначе привыкнет - совсем свихнетесь, - грубо сказала забегавшая раз в неделю краснощекая докторша.
   Денис прячется от беды, поселившейся в доме, у Людочки, для Жени единственная отдушина - Таня. Только Таня его стала другой. Прежде так любила ласковые слова, бесконечные, никогда не надоедавшие обоим признания. Приставала, полушутя:
   - Ну скажи, скажи, ты меня любишь?
   - Люблю, - обнимал ее Женя и раздвигал своей ногой Танины ноги. Эти детские вопросы неизменно вызывали взрыв страсти.