Келлерман Джонатан. Частное расследование

   — Вы с Ноэлем собираетесь поддерживать контакт?
   — Мы договорились переписываться. Но вы ведь знаете, как это бывает — разные места, разные впечатления. Он был настоящим другом.
   — Уж это точно.
   Она грустно полуулыбнулась.
   Я спросил:
   — Ты что?
   — Я знаю, что он хочет большего, чем просто дружба. От этого мне немного... я не знаю... Может, он там встретит кого-то, кто по-настоящему подойдет ему.
   Она наклонилась к воде.
   — Сюда плывут большие рыбы. Можно мне их покормить?
   Я отдал ей чашку с кормом. Она бросила горсть гранул подальше от мальков и смотрела, как взрослые рыбы подскакивали и хватали добычу.
   — Ну, вы даете, ребята, — сказала она. — Ближе не подплывайте. Надо же, вот ненасытная банда... Думаете, она все-таки когда-нибудь совсем выздоровеет? Левин говорит, что со временем она должна прийти в норму. Но я не знаю.
   — Что же заставляет тебя сомневаться?
   — Может, он просто оптимист.
   У нее это прозвучало как недостаток.
   — Насколько я могу судить, доктор Левин реалист, — возразил я. И вспомнил лицо Джины на фоне больничных простыней. Пластмассовые трубки, отдаленное позвякивание металла и стекла. Тонкая бледная рука пожимает мою. И пугающее спокойствие...
   Я сказал:
   — Уже одно то, что она так хорошо переносит больницу, — добрый знак, Мелисса. Она поняла, что может находиться вне дома без каких бы то ни было неприятных ощущений. Как ни жутко это звучит, но вся эта история может в итоге способствовать ее излечению. Разумеется, я не хочу этим сказать, что она не травмирована или что все легко пройдет.
   — Наверно, вы правы. — Она произнесла это так тихо, что я едва услышал ее за шумом водопада. — Есть еще столько всего, что мне до сих пор не понятно, почему это случилось. Такого рода зло, откуда оно идет? И что она сделала, чтобы заслужить такое? То есть я знаю, что он псих, — и те ужасы, которые он натворил... — Она вздрогнула. Руки пошли мять друг друга. — Сьюзан говорит, что его упекут навсегда. Из-за одних трупов, которые нашли на ранчо. И это хорошо. Наверно. Потому что мне непереносима сама мысль о суде — там маме пришлось бы встретиться лицом к лицу с еще одним... монстром. Но все же это кажется каким-то... неадекватным. Должно быть больше.
   — Более суровое наказание?
   — Да. Его надо заставить страдать. — Она снова повернулась ко мне. — Вам ведь тоже пришлось бы там присутствовать, верно? На суде?
   Я кивнул.
   — Так что, наверно, вы тоже рады, что никакого суда не будет.
   — Я это спокойно переживу.
   — Ладно. Это к лучшему, просто я никак... Что заставляет человека... — Она покачала головой. Взглянула вверх, на небо. Потом опять вниз. Руки мяли одна другую. Все сильнее и быстрее.
   Я спросил:
   — О чем ты думаешь?
   — О ней. Об Урсуле. Левин сказал мне, что ее выписали из больницы и она вернулась в Бостон, к родным. Как-то странно думать, что у нее есть родные. Что она в ком-то нуждается. Раньше она мне казалась всесильной — чем-то вроде дракона женского рода.
   Она расцепила руки. Вытерла их о траву.
   — Вчера вечером она звонила маме. Или мама звонила ей — мама как раз говорила с ней по телефону, когда я вошла. Как только я услышала, что мама произнесла ее имя, то сразу вышла из комнаты и спустилась в кафетерий.
   — Тебе стало неприятно? Что они разговаривают?
   — Не знаю, что она теперь может предложить маме, ведь она сама жертва.
   — Может, и ничего, — сказал я.
   Она пристально взглянула на меня.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — То обстоятельство, что они больше не врач и пациентка, еще вовсе не значит, что они должны прервать все контакты.
   — А какой в них смысл?
   — Есть такая вещь, как дружба.
   — Дружба?
   — Вот что тебя задевает.
   — Это не... Я не... Да, она все еще мне неприятна. Я также считаю, что это она виновата в том, что случилось. Даже если она тоже пострадала. Она была маминым врачом. Она должна была оградить ее — но так говорить нечестно, да? Она тоже жертва, как и мама.
   — Дело не в том, честно или нечестно. Ты испытываешь эти чувства. С ними нужно будет справиться.
   — У нас масса времени.
   Она опять повернулась к воде.
   — Они такие крошечные, трудно поверить, что они смогут... — Дотянувшись до ведерка, она зачерпнула еще гранул и стала бросать их в воду по одной, наблюдая за тем, как от каждого погружения на поверхности воды возникает на миг маленький кратер. Потом откинула волосы движением головы и закусила губу.
   — Вчера вечером я заехала в «Кружку». Надо было завезти Дону кое-какие его вещи из дома. Там было полно народу. Он занимался с посетителями — не видел меня, и я не стала ждать, просто оставила вещи... — Она пожала плечами.
   — Не пытайся сделать сразу все, — сказал я.
   — Да, именно этого мне и хотелось. Покончить со всем раз и навсегда и двинуться дальше. Покончить с ним — с монстром. По-моему, как-то неправильно, что он проживет остаток своей жизни в какой-нибудь чистой, удобной больнице. Что он и мама, в сущности, оказались в одинаковом положении. Я хочу сказать, это же абсурд, правда?
   — Он там останется навсегда. А мама выйдет.
   — Я надеюсь.
   — Обязательно выйдет.
   — И все равно это несправедливо. Должно быть что-то более... конечное. Справедливость — какой-то конец. Как в случае с Макклоски. Да сгорит он в аду. Удалось ли Майло узнать что-нибудь еще о том, кто это сделал? Мое предложение оплатить услуги адвоката остается в силе.
   — Полиция не раскрыла это дело, — сказал я. — И вряд ли раскроет.
   — Вот и хорошо. Зачем тратить время впустую.
   Она высыпала в воду остатки корма, отряхнула с ладоней оставшуюся на них пыль от гранул. Вновь начала разминать руки; тело ее напряглось. Потом потерла лоб и длинно выдохнула.
   Я молча ждал.
   — Я летаю туда каждый день, чтобы повидаться с ней. И не перестаю спрашивать себя, почему она здесь, почему должна проходить через это? Почему один человек, никогда в своей жизни не сделавший ничего дурного, должен пострадать от лап двух чудовищ за одну жизнь? Если есть Бог, то почему Он все так устроил?
   — Хороший вопрос, — ответил я. — Люди пытались разобраться с разными его вариантами испокон веков.
   Она улыбнулась.
   — Это не ответ.
   — Правильно, не ответ.
   — Я думала, вы знаете все ответы.
   — В таком случае приготовься к крушению иллюзий, девочка.
   Ее улыбка стала шире и теплее. Она наклонилась вперед, одной рукой придерживая волосы, и коснулась воды другой.
   — Вы видели что-то, — сказала она. — Там, где... ну, в том месте. Такое, о чем мы с вами не говорили.
   — Есть еще много всего, о чем мы не говорили. Всему...
   — Знаю, знаю. Всему свое время. Только хотела бы я знать, что такое это свое время — обозначить его какой-то цифрой, что ли.
   — Это вполне можно понять.
   Она засмеялась.
   — Опять вы в своем репертуаре. Опять говорите мне, что со мной все в порядке.
   — Потому что это действительно так.
   — Правда?
   — Определенно правда.
   — Что ж, — сказала она, — вы ведь специалист.