Страница:
– Джесмин, нам пора.
Как только Джесмин и Адам уехали, веселье пошло на убыль. Бетси сказала Дэну, что она устала и хочет домой.
– Мы тоже едем, – присоединилась к ней Элизабет и потянулась за сумочкой.
Хоуп вдруг поняла, что коллеги ее мужа не так дружат с Мэттом, как он думал. Они приехали на банкет только ради босса.
Стоило Адаму уйти, как все тут же рассосались. Но казалось, что Мэтт ничего не замечал. Он любезно прощался с каждым.
В такси Мэтт откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Теперь, когда они остались одни, его лицо приобрело бесстрастное выражение, Хоуп молчала, пытаясь придумать, что сказать ему, когда они приедут домой. Начинать ссору в такси, где шофер слышал каждое слово, было глупо.
Благодаря откровенности Джесмин все куски головоломки встали на место. Мэтт хотел кардинально изменить свою жизнь; жена и дети в его планы явно не входили. «Что делать? – думала потрясенная Хоуп. – Остаться в Бате или переехать в, Лондон, чтобы быть ближе к Сэм?» Конечно, переехать. Она не сможет жить в доме, где они были так счастливы. Точнее, где была счастлива она. Ясно, что Мэтт там счастлив не был, иначе он не бросил бы этот дом, а вместе с ним и семью.
Когда они вошли, юная бэби-ситтер Илейна сказала, что дети вели себя как агнцы и что шоколадное печенье было просто объедением.
– Хорошо, – рассеянно пробормотала Хоуп, вытаскивая кошелек. Руки у нее дрожали, как у алкоголика, не успевшего опохмелиться. – Мэтт проводит вас до дома.
Когда Мэтт вернулся, Хоуп ждала его за кухонным столом. Руки все еще дрожали; она положила их на колени и стиснула, как будто молилась. Но молиться нужно было раньше. Возможно, тогда ничего этого не случилось бы.
– Я был уверен, что ты уже пошла спать, – сказал Мэтт, налив себе стакан молока. Это была самая длинная фраза, сказанная им за неделю.
– Сегодня вечером Джесмин сообщила мне очень странную вещь. – Хоуп очень старалась, чтобы хотя бы голос ее не дрожал. – Будто ты берешь творческий отпуск и уезжаешь в деревню писать книгу. Причем намекнула, что речь идет о другой стране. Интересно, когда ты собирался рассказать об этом мне?
– Видишь ли… – Мэтт не знал, как начать разговор, но испытывал даже некоторое облегчение от того, что отступать уже некуда. – Я мечтал об этом несколько лет. Но ты меня знаешь: я солидный семейный человек и никогда не решился бы на необдуманный поступок, который мог бы угрожать нашему будущему. Однако теперь у меня появилась такая возможность, и я подумал, почему бы не взять отпуск на год. Адам оставит место за мной, поскольку я его лучший сотрудник, – гордо добавил он.
– А что будет со мной и детьми? – Глаза Хоуп наполнились слезами. Она пришла в ужас. Неужели Мэтт даже не думал об этом?
– То есть как – что? Я был уверен, что мы уедем вместе. Я, ты и ребятишки. На год. В Ирландию. Точнее, в графство Керри. В понедельник мне позвонил присяжный поверенный дяди Гароида и рассказал про дом. Я понимаю, все произошло слишком быстро, но это ответ на мои молитвы. Хоуп, я был так подавлен, а он звонит и говорит, что дом теперь официально принадлежит мне. Я целую неделю не мог думать ни о чем другом!
Теперь Хоуп дрожала всем телом. Страх и тревога мешали ей понять слова мужа. Она знала, что Гароид был поэтом, сорок с лишним лет назад бросившим дом в Англии ради маленького городка Редлайон в графстве Керри, где он с наслаждением вел богемную жизнь. Хоуп никогда его не видела, потому что он не захотел покинуть свою любимую страну ради того, чтобы приехать на свадьбу. Он казался ей старым ворчливым мошенником, писавшим плохие стихи, которые никто не хотел печатать.
Ребенком Мэтт несколько раз проводил лето в Редлайоне и до сих пор говорил о графстве Керри с пиететом. Но с годами дядюшка становился все более чудаковатым, даже свое вполне приличное имя Джеральд он заменил ирландским труднопроизносимым Гароид, отказывался приезжать к Мэтту, а у Мэтта никогда не было времени навестить стареющего дядю. После его смерти родня была шокирована тем, что он все оставил племяннику – отчасти потому, что своих детей у него не было, а отчасти (как говорил его поверенный) чтобы насолить другим дальним родственникам, которые вились вокруг него, как стервятники, надеясь урвать кусок собственности на популярном в Ирландии курорте. «Все» оказалось старым домом, ради которого, по словам поверенного, и приезжать не стоило. Хоуп думала, что Мэтт просто продаст его. Деньги бы им не помешали.
– Завещание наконец вступило в силу, – сообщил Мэтт. – Теперь дом мой. И, конечно, твой. Там есть участок, но небольшой, примерно сорок соток. В детстве все кажется больше. Я думал, что у него уйма земли. Но это неважно… Ты только представь себе, Хоуп! Мы оба возьмем отпуск на год, уедем и поселимся в доме Гароида. Я буду писать роман. У меня получится, я знаю. – Глаза Мэтта горели от возбуждения. – Мы сможем целый день быть с детьми. Я мог бы устроиться копирайтером на неполный рабочий день, а жизнь там дешевая. На это время наш дом можно будет сдать внаем и погасить часть ссуды. Мы ничего не теряем. Такой шанс предоставляется лишь раз в жизни!
Хоуп смотрела на него, не веря своим ушам. Мэтт не бросает ее; он хочет, чтобы жена и дети были с ним…
– Почему ты не сказал мне? – дрогнувшим голосом спросила она. – Я чувствовала, что что-то не так, спросила тебя, а ты не ответил! Я думала, что у тебя роман…
Теперь уже удивился Мэтт.
– Роман?! Как это пришло тебе в голову? – недоверчиво спросил он.
– Очень просто. Ты сказал: «Да, кое-что случилось, но ты не можешь мне помочь». Ты давно не целовал меня, даже не притрагивался, и я была уверена, что…
У Хоуп сорвался голос. Мэтт сел за стол и взял ее руки в свои.
– Хоуп, милая, что за глупая мысль! Я сходил с ума, пытаясь придумать, как уговорить тебя. В конце концов, уехать на год за границу – шаг очень серьезный. Я говорил себе, что это глупость, что нельзя этого делать, но потом побеседовал с Дэном и…
– С Дэном! – Хоуп вдруг страшно рассердилась. Она чуть не умерла, думая, что Мэтт хочет ее бросить. Если бы муж поговорил с ней, а не с Дэном, это избавило бы ее от мучений. Но он советовался с другими, как будто переезд не имел к ней никакого отношения. – Похоже, об этом знают все, кроме меня!
– Хоуп, ты должна меня понять, – тихо сказал Мэтт.
Она и так все поняла. Мэтт снова круто менял их жизнь. Так уже было однажды, когда он, не посоветовавшись с ней принял предложение рекламного агентства со штаб-квартирой в Бате. Сэм тогда выходила из себя, и Хоуп пришлось убеждать ее, что в браке приходится не только брать, но и давать.
– Все зависит от соотношения! – бушевала Сэм. – Ты в девяносто пяти процентах случаев даешь, а он в девяносто пяти процентах случаев берет. По-твоему, это честно?
– Ты ничего не понимаешь в семейной жизни! – отрезала Хоуп, обиженная несправедливостью сестры.
Сэм на время лишилась дара речи.
– Как и ты, сестренка, – наконец грустно ответила она.
Обе знали, что брак – это взрослая игра, до которой они не доросли. Воспитанные суровой старой девой, которая считала, что детей нужно видеть, а не слышать, они представляли себе счастливые семьи по телесериалу «Домик в прерии»…
– О чем задумалась? – Мэтт обнял Хоуп за плечи, и она откинула голову на его руку. Он всегда очень убедительно доказывал свои чувства. Хоуп, воспитанной в строгом доме, где обнимали друг друга только на Рождество, очень нравились его прикосновения. Семь лет брака не смогли погасить их взаимное влечение. Они спали в обнимку, и в тех редких случаях, когда Мэтт куда-то уезжал по делам службы, Хоуп не могла уснуть, потому что не ощущала его близости. Так было вплоть до последних месяцев.
Хоуп вспомнила страх, который она пережила, думая, что их браку настал конец. Она обожала Мэтта и не смогла бы жить без него. Теперь ее переполняло чувство облегчения. Мэтт любит ее. Ночные кошмары остались позади.
– Я не хочу, чтобы ты принимал решения, не посоветовавшись со мной, – сказала она, не поднимая головы.
Мэтт понял, что худшее осталось позади, и погладил ее по волосам свободной рукой.
– Вот я и советуюсь, – сказал он. – Я думал, что эта мысль придется тебе по душе. Ты ведь всегда жаловалась, что тебе не хватает времени на Милли и Тоби, что они считают ясли своим настоящим домом, а мы для них всего лишь ночные няньки. И что ты ненавидишь свою работу.
– Иногда ненавижу, но это не значит, что я хочу ее бросить, – возразила Хоуп. – И я очень сомневаюсь, что сумею получить годичный отпуск за свой счет. Я не такой ценный сотрудник, как ты, без которого они не смогут обойтись. Так что работу мне придется бросить. К тому же здесь живут все наши друзья, – добавила она.
– Это же только на год, а не навсегда. Конечно, если меня не ждет сногсшибательный успех на литературном поприще… – Лицо Мэтта засияло, но это напугало Хоуп еще больше. Значит, они все-таки могут уехать навсегда?
– А если я не соглашусь? – спросила она.
Мэтту было немного стыдно прибегать к шантажу, но он все-таки воспользовался запрещенным приемом.
– Не сердись, любимая. Подумай о том, что это будет значить для детей. Мы сможем сами воспитывать их, причем делать это на лоне природы. Только представь себе: свежий воздух, чистая окружающая среда, хорошие продукты… Разве тебе не хочется этого?
Хоуп заколебалась. Семья была ее ахиллесовой пятой. Тетя Рут была самым черствым человеком на свете, и Хоуп как никто нуждалась в теплой семейной обстановке. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы у ее малышей было счастливое детство. Она представила себе, что сможет заботиться о детях, заниматься с ними, сидеть в деревенском саду, наблюдая за бабочками, порхающими с цветка на цветок, и слушать пение птиц вместо рычания автомобилей, снующих взад и вперед.
К тому же они с Мэттом будут ближе друг к другу. После кошмарной недели, когда она считала, что их семейной жизни пришел конец, Хоуп отчаянно хотелось удостовериться в любви мужа. Она тяжело вздохнула.
– Что ж, давай попробуем. Только обещай, что больше никогда не будешь скрывать от меня свои планы.
– Обещаю. – Мэтт зарылся лицом в ее шею так же, как это делал Тоби. Хоуп тут же растаяла и забыла все свои возражения.
2
Как только Джесмин и Адам уехали, веселье пошло на убыль. Бетси сказала Дэну, что она устала и хочет домой.
– Мы тоже едем, – присоединилась к ней Элизабет и потянулась за сумочкой.
Хоуп вдруг поняла, что коллеги ее мужа не так дружат с Мэттом, как он думал. Они приехали на банкет только ради босса.
Стоило Адаму уйти, как все тут же рассосались. Но казалось, что Мэтт ничего не замечал. Он любезно прощался с каждым.
В такси Мэтт откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Теперь, когда они остались одни, его лицо приобрело бесстрастное выражение, Хоуп молчала, пытаясь придумать, что сказать ему, когда они приедут домой. Начинать ссору в такси, где шофер слышал каждое слово, было глупо.
Благодаря откровенности Джесмин все куски головоломки встали на место. Мэтт хотел кардинально изменить свою жизнь; жена и дети в его планы явно не входили. «Что делать? – думала потрясенная Хоуп. – Остаться в Бате или переехать в, Лондон, чтобы быть ближе к Сэм?» Конечно, переехать. Она не сможет жить в доме, где они были так счастливы. Точнее, где была счастлива она. Ясно, что Мэтт там счастлив не был, иначе он не бросил бы этот дом, а вместе с ним и семью.
Когда они вошли, юная бэби-ситтер Илейна сказала, что дети вели себя как агнцы и что шоколадное печенье было просто объедением.
– Хорошо, – рассеянно пробормотала Хоуп, вытаскивая кошелек. Руки у нее дрожали, как у алкоголика, не успевшего опохмелиться. – Мэтт проводит вас до дома.
Когда Мэтт вернулся, Хоуп ждала его за кухонным столом. Руки все еще дрожали; она положила их на колени и стиснула, как будто молилась. Но молиться нужно было раньше. Возможно, тогда ничего этого не случилось бы.
– Я был уверен, что ты уже пошла спать, – сказал Мэтт, налив себе стакан молока. Это была самая длинная фраза, сказанная им за неделю.
– Сегодня вечером Джесмин сообщила мне очень странную вещь. – Хоуп очень старалась, чтобы хотя бы голос ее не дрожал. – Будто ты берешь творческий отпуск и уезжаешь в деревню писать книгу. Причем намекнула, что речь идет о другой стране. Интересно, когда ты собирался рассказать об этом мне?
– Видишь ли… – Мэтт не знал, как начать разговор, но испытывал даже некоторое облегчение от того, что отступать уже некуда. – Я мечтал об этом несколько лет. Но ты меня знаешь: я солидный семейный человек и никогда не решился бы на необдуманный поступок, который мог бы угрожать нашему будущему. Однако теперь у меня появилась такая возможность, и я подумал, почему бы не взять отпуск на год. Адам оставит место за мной, поскольку я его лучший сотрудник, – гордо добавил он.
– А что будет со мной и детьми? – Глаза Хоуп наполнились слезами. Она пришла в ужас. Неужели Мэтт даже не думал об этом?
– То есть как – что? Я был уверен, что мы уедем вместе. Я, ты и ребятишки. На год. В Ирландию. Точнее, в графство Керри. В понедельник мне позвонил присяжный поверенный дяди Гароида и рассказал про дом. Я понимаю, все произошло слишком быстро, но это ответ на мои молитвы. Хоуп, я был так подавлен, а он звонит и говорит, что дом теперь официально принадлежит мне. Я целую неделю не мог думать ни о чем другом!
Теперь Хоуп дрожала всем телом. Страх и тревога мешали ей понять слова мужа. Она знала, что Гароид был поэтом, сорок с лишним лет назад бросившим дом в Англии ради маленького городка Редлайон в графстве Керри, где он с наслаждением вел богемную жизнь. Хоуп никогда его не видела, потому что он не захотел покинуть свою любимую страну ради того, чтобы приехать на свадьбу. Он казался ей старым ворчливым мошенником, писавшим плохие стихи, которые никто не хотел печатать.
Ребенком Мэтт несколько раз проводил лето в Редлайоне и до сих пор говорил о графстве Керри с пиететом. Но с годами дядюшка становился все более чудаковатым, даже свое вполне приличное имя Джеральд он заменил ирландским труднопроизносимым Гароид, отказывался приезжать к Мэтту, а у Мэтта никогда не было времени навестить стареющего дядю. После его смерти родня была шокирована тем, что он все оставил племяннику – отчасти потому, что своих детей у него не было, а отчасти (как говорил его поверенный) чтобы насолить другим дальним родственникам, которые вились вокруг него, как стервятники, надеясь урвать кусок собственности на популярном в Ирландии курорте. «Все» оказалось старым домом, ради которого, по словам поверенного, и приезжать не стоило. Хоуп думала, что Мэтт просто продаст его. Деньги бы им не помешали.
– Завещание наконец вступило в силу, – сообщил Мэтт. – Теперь дом мой. И, конечно, твой. Там есть участок, но небольшой, примерно сорок соток. В детстве все кажется больше. Я думал, что у него уйма земли. Но это неважно… Ты только представь себе, Хоуп! Мы оба возьмем отпуск на год, уедем и поселимся в доме Гароида. Я буду писать роман. У меня получится, я знаю. – Глаза Мэтта горели от возбуждения. – Мы сможем целый день быть с детьми. Я мог бы устроиться копирайтером на неполный рабочий день, а жизнь там дешевая. На это время наш дом можно будет сдать внаем и погасить часть ссуды. Мы ничего не теряем. Такой шанс предоставляется лишь раз в жизни!
Хоуп смотрела на него, не веря своим ушам. Мэтт не бросает ее; он хочет, чтобы жена и дети были с ним…
– Почему ты не сказал мне? – дрогнувшим голосом спросила она. – Я чувствовала, что что-то не так, спросила тебя, а ты не ответил! Я думала, что у тебя роман…
Теперь уже удивился Мэтт.
– Роман?! Как это пришло тебе в голову? – недоверчиво спросил он.
– Очень просто. Ты сказал: «Да, кое-что случилось, но ты не можешь мне помочь». Ты давно не целовал меня, даже не притрагивался, и я была уверена, что…
У Хоуп сорвался голос. Мэтт сел за стол и взял ее руки в свои.
– Хоуп, милая, что за глупая мысль! Я сходил с ума, пытаясь придумать, как уговорить тебя. В конце концов, уехать на год за границу – шаг очень серьезный. Я говорил себе, что это глупость, что нельзя этого делать, но потом побеседовал с Дэном и…
– С Дэном! – Хоуп вдруг страшно рассердилась. Она чуть не умерла, думая, что Мэтт хочет ее бросить. Если бы муж поговорил с ней, а не с Дэном, это избавило бы ее от мучений. Но он советовался с другими, как будто переезд не имел к ней никакого отношения. – Похоже, об этом знают все, кроме меня!
– Хоуп, ты должна меня понять, – тихо сказал Мэтт.
Она и так все поняла. Мэтт снова круто менял их жизнь. Так уже было однажды, когда он, не посоветовавшись с ней принял предложение рекламного агентства со штаб-квартирой в Бате. Сэм тогда выходила из себя, и Хоуп пришлось убеждать ее, что в браке приходится не только брать, но и давать.
– Все зависит от соотношения! – бушевала Сэм. – Ты в девяносто пяти процентах случаев даешь, а он в девяносто пяти процентах случаев берет. По-твоему, это честно?
– Ты ничего не понимаешь в семейной жизни! – отрезала Хоуп, обиженная несправедливостью сестры.
Сэм на время лишилась дара речи.
– Как и ты, сестренка, – наконец грустно ответила она.
Обе знали, что брак – это взрослая игра, до которой они не доросли. Воспитанные суровой старой девой, которая считала, что детей нужно видеть, а не слышать, они представляли себе счастливые семьи по телесериалу «Домик в прерии»…
– О чем задумалась? – Мэтт обнял Хоуп за плечи, и она откинула голову на его руку. Он всегда очень убедительно доказывал свои чувства. Хоуп, воспитанной в строгом доме, где обнимали друг друга только на Рождество, очень нравились его прикосновения. Семь лет брака не смогли погасить их взаимное влечение. Они спали в обнимку, и в тех редких случаях, когда Мэтт куда-то уезжал по делам службы, Хоуп не могла уснуть, потому что не ощущала его близости. Так было вплоть до последних месяцев.
Хоуп вспомнила страх, который она пережила, думая, что их браку настал конец. Она обожала Мэтта и не смогла бы жить без него. Теперь ее переполняло чувство облегчения. Мэтт любит ее. Ночные кошмары остались позади.
– Я не хочу, чтобы ты принимал решения, не посоветовавшись со мной, – сказала она, не поднимая головы.
Мэтт понял, что худшее осталось позади, и погладил ее по волосам свободной рукой.
– Вот я и советуюсь, – сказал он. – Я думал, что эта мысль придется тебе по душе. Ты ведь всегда жаловалась, что тебе не хватает времени на Милли и Тоби, что они считают ясли своим настоящим домом, а мы для них всего лишь ночные няньки. И что ты ненавидишь свою работу.
– Иногда ненавижу, но это не значит, что я хочу ее бросить, – возразила Хоуп. – И я очень сомневаюсь, что сумею получить годичный отпуск за свой счет. Я не такой ценный сотрудник, как ты, без которого они не смогут обойтись. Так что работу мне придется бросить. К тому же здесь живут все наши друзья, – добавила она.
– Это же только на год, а не навсегда. Конечно, если меня не ждет сногсшибательный успех на литературном поприще… – Лицо Мэтта засияло, но это напугало Хоуп еще больше. Значит, они все-таки могут уехать навсегда?
– А если я не соглашусь? – спросила она.
Мэтту было немного стыдно прибегать к шантажу, но он все-таки воспользовался запрещенным приемом.
– Не сердись, любимая. Подумай о том, что это будет значить для детей. Мы сможем сами воспитывать их, причем делать это на лоне природы. Только представь себе: свежий воздух, чистая окружающая среда, хорошие продукты… Разве тебе не хочется этого?
Хоуп заколебалась. Семья была ее ахиллесовой пятой. Тетя Рут была самым черствым человеком на свете, и Хоуп как никто нуждалась в теплой семейной обстановке. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы у ее малышей было счастливое детство. Она представила себе, что сможет заботиться о детях, заниматься с ними, сидеть в деревенском саду, наблюдая за бабочками, порхающими с цветка на цветок, и слушать пение птиц вместо рычания автомобилей, снующих взад и вперед.
К тому же они с Мэттом будут ближе друг к другу. После кошмарной недели, когда она считала, что их семейной жизни пришел конец, Хоуп отчаянно хотелось удостовериться в любви мужа. Она тяжело вздохнула.
– Что ж, давай попробуем. Только обещай, что больше никогда не будешь скрывать от меня свои планы.
– Обещаю. – Мэтт зарылся лицом в ее шею так же, как это делал Тоби. Хоуп тут же растаяла и забыла все свои возражения.
2
В тот же самый четверг Сэм Смит, сидевшая в своем кабинете, уронила голову на письменный стол. Точнее, не на стол, а на кучу бумаг, в основном отчетов о состоянии рынка, финансовых сводок и непрочитанных писем. Нужно было разобрать их до семи вечера.
Задача казалась невыполнимой, поскольку ее секретарша Лидия заболела гриппом. У самой Сэм болело горло, а веки налились тяжестью. Было ясно, что настала ее очередь. Но Сэм не могла позволить себе такую роскошь. Сегодня ей предстояло присутствовать на ночном концерте, а завтра на восемь тридцать утра было назначено важное совещание по утверждению бюджета. Она не имела права даже на усталость, поскольку занимала свой пост директора-распорядителя входившей в «Титус» студии «Эл-Джи-Би-Кей» всего две недели. Пост, ради которого человек мог бы убить собственную бабушку.
Сэм потерла глаза, рискуя размазать тушь и превратиться в енота. За что ей такое наказание? Последние восемь дней все шло как по нотам. Она любила «Титус Рекорде», обожала свою новую работу и дрожала от радости при мысли, что сможет помогать людям делать карьеру и превращать их в звезд, известных всему миру. Она мечтала об этом пятнадцать лет – и вот теперь может все испортить…
Услышав, как поворачивается ручка двери, Сэм рывком подняла голову, откинула со лба платиновые волосы и широко открыла глаза. Дверь распахнулась, пропуская Стива Пэрриса. Сэм собралась с силами и заставила себя любезно улыбнуться. Если в четверг в половине шестого к тебе является босс, ты обязана излучать энергию и в то же время держать ушки на макушке. Ни о каком гриппе не может быть и речи.
– Чем могу служить? – осторожно спросила Сэм.
За две недели работы в «Титус Рекорде» она поняла, что Стив Пэррис, любивший изображать рубаху-парня, на самом деле нуждался в подхалимаже так же, как другие нуждаются в кислороде. Маленький и жилистый, Стив умудрялся выглядеть грозно. Люди, которые позволяли себе смотреть на Пэрриса свысока, быстро жалели об этом. Было в нем нечто такое, что заставляло окружающих нервничать. В том числе и Сэм.
Она не была трусихой, но знала, что Стив ее недолюбливает. Пэррис хотел, чтобы этот пост занял мужчина. Однако президент европейского отделения «Титуса» предпочел ее. Стиву пришлось уступить, но он снова не был в восторге от этого решения.
– Я просто шел мимо, – сказал он, обводя пронзительными черными глазками заваленный бумагами стол и полупустой кабинет. – Сегодня вечером вы, кажется, хотели взглянуть на «Денсити»?
Так вот оно что… «Денсити» – рок-группа, с которой Стив заключил дорогостоящий договор, – только что закончила свой первый альбом и сегодня выступала в маленьком ночном клубе Сохо. Сэм знала, что ее будущее во многом зависит от этих ребят, но сегодня ей хотелось только одного: поскорее оказаться дома, напиться горячего чая с медом и нырнуть в постель.
– Не могу дождаться, когда увижу «Денсити» живьем, – лицемерно сказала она. – Те части альбома, которые я слышала, мне очень понравились.
Густые брови Стива встопорщились, а черные глаза стали еще меньше и пронзительнее. – Вы хотите сказать, что еще не удосужились прослушать его целиком?
– Я слышала большинство песен, но три из них пришлось переписать. Звукорежиссер обещал прислать окончательный вариант завтра, – объяснила Сэм, пытаясь сохранить спокойствие.
– Жаль… Вам следовало прослушать их заранее. Увидимся вечером на концерте, а завтра поговорим об альбоме, – сказал он и вышел, хлопнув дверью.
Сэм стиснула кулаки. Дерьмо, дерьмо, дерьмо!
Все, на сегодня она с бумагами завязывает. Черт побери, зря, что ли, она занимает пост директора-распорядителя? У нее начинался грипп, она собиралась на ночной концерт и была обязана переодеться, чтобы не выглядеть полной дурой. Хороша она будет в деловом сером костюме с эмблемой «Титус Рекорде» среди толпы молодых людей, облаченных в камуфляжные брюки, шляпы фасона «Кэнгол» и спортивные костюмы! К черту бумаги, она едет принимать лекарства от гриппа и переодеваться!
Сэм заперла дверь и пошла по коридору в полной уверенности, что на нее никто не обращает внимания. Однако она ошибалась: люди всегда обращали внимание на Сэм Смит. Не потому, что она была красавицей, супермоделью или кинозвездой. А потому, что она излучала энергию и неслась по коридорам, как маленький вихрь.
Хоуп была выше и крупнее сестры, но, когда они оказывались рядом, люди замечали только Сэм. В отличие от неброской и мягкой сестры, Сэм была воплощением напора и решительности. У нее был классический имидж деловой женщины – строгие брючные костюмы от лучших дизайнеров, гладкие нейлоновые чулки, неизменный «дипломат» и мобильный телефон. Клиентам следовало с первого взгляда понимать, с кем они имеют дело. У нее был решительный подбородок, длинный прямой нос, брови с приподнятыми уголками и золотисто-карие глаза. Кожа Сэм была более смуглой, чем у Хоуп, а летом она загорала так, что становилась похожей на итальянку.
Когда они с Хоуп учились в школе, никто не верил, что они сестры. У них были похожи только рты. Но если Хоуп пухлые губы придавали невинный и неуверенный вид, то всякий видевший Сэм подозревал, что она сделала инъекцию коллагена. Поэтому старшая сестра пользовалась только бледной помадой и пыталась уменьшить объем губ с помощью контурного карандаша. Рот Хоуп был беспомощным и очень сексуальным, а Сэм всеми силами избегала того и другого. Она была убеждена: стоит только показать слабость, как ее сожрут с потрохами.
– Если бы ты была прибрежной скалой, на тебе следовало бы поставить знак «Осторожно, рифы!», – подшучивала ее лучшая подруга Джей, когда они обедали в своем любимом китайском ресторанчике.
Сэм всегда смеялась над ее словами, но в последнее время они перестали казаться ей забавными. Гибкая и тоненькая американка из Атланты, Джей познакомилась с Сэм в университете и стала одной из ее немногих подруг. Она одевалась пестро и дешево, как цыганка, работала в книжном магазине, чтобы иметь возможность оплачивать счета за квартиру и электричество, завидовала целеустремленности Сэм, но говорила, что карьера не для нее. Впрочем, сегодня вечером Сэм то же самое думала о себе.
Когда Сэм наконец добралась до дома, голова уже раскалывалась, а руки и ноги были как чугунные. Наскоро перекусив, она приняла первую порцию лекарства и села за компьютер, чтобы отправить сообщение по электронной почте.
«Привет, Хоуп, – набрала Сэм. – Как дела, дорогая? Сегодня мне не очень по себе, потому что я заболеваю гриппом, а работа – настоящий кошмар. Извини, я не хотела тебя расстраивать, но мне нужно кому-то пожаловаться. Похоже, я выживаю из ума. Сказывается возраст. Я теряю способность втирать очки коллегам, хотя меня взяли на работу именно для этого. (Шутка.) Кроме того, вечером мне предстоит идти на концерт и слушать музыку, которую сочинили бы Тоби и Милли, если бы их оставили в пустой комнате с двумя гитарами, акустическим усилителем и ударной установкой. А я только что приняла парацетамол. Надеюсь, скоро увидимся. Сэм».
Она быстро приняла душ, натянула черные нейлоновые брюки, оранжевую майку и длинную черную кожаную куртку, как будто сшитую специально для нее. Потом залпом выпила стопку водки, чтобы восстановить силы, и вышла на улицу через час после своего прихода.
В клубе было душно и тесно от поклонников «Денсити». Имя Сэм нашлось в списке приглашенных, и она прошла за кулисы мимо скопившейся в зале толпы. За электронным оборудованием горбились какие-то длинноволосые типы; их обнаженные бицепсы были покрыты капельками пота. Никто не обращал на нее внимания.
Сэм не знала, куда идти, а спрашивать не хотела. Она двинулась по извилистому коридору и очутилась в просторной прохладной комнате, где стояли столы, пластмассовые стулья и несколько бочонков пива. В углу сидели два сотрудника звукозаписывающей компании, пили пиво из банок и болтали с худым бритоголовым пареньком.
Сэм еще не успела познакомиться со всеми служащими «Титуса», но этих двух она знала. Дариус из отдела репертуара был красивым парнем лет двадцати шести. В этом отделе работали люди молодые, музыкальные и очень богемные. Они рыскали по клубам и отыскивали новые таланты. Работа у этих ребят была ночная, а потому они появлялись в офисе не раньше половины десятого, с усталыми глазами и самопальными компакт-дисками, которые им всучили ночью. Кое-кто из них терпеть не мог людей типа Сэм, считая их снобами и ретроградами, не способными понять авангардную музыку, поклонниками которой были они сами. Сэм слышала, что Дариус великолепный работник, обладающий фантастическим чутьем, совершенно необходимым при общении с группами, авторами песен и администраторами.
Рядом с ним сидела сотрудница рекламного отдела. Лидия сказала, что все называют ее Шер, потому что эта тридцатилетняя женщина была очень похожа на американскую певицу и любила носить одежду в стиле семидесятых годов, подчеркивая это сходство.
– Привет, ребята, – сказала Сэм, подтягивая к себе стул. – Вы уже видели группу?
– Они не любят встречаться с кем-то перед концертом, – сурово сказала Шер. – Кроме Стива, – добавила она таким тоном, словно Стив Пэррис был самим господом богом. «Конечно, сам Стив именно так и считает», – сердито подумала Сэм.
– Стив уже здесь? – спросила она, зная, что после концерта ей обязательно придется поговорить с ним.
– Нет, он задерживается, – ответил Дариус. – Не хотите сигарету? – вежливо добавил он, протягивая пачку.
– Бросила, – сказала Сэм. – Но все равно спасибо.
На самом деле она отдала бы полжизни за чашку чая, который мог бы смягчить боль в горле. В углу стоял огромный чайник с кипятком и пластмассовые кружки, лежали пакетики с чаем и сахаром. Но здешняя публика предпочитала темное пиво, и Сэм чувствовала, что, если она выпьет чаю, это навсегда оставит на ней клеймо сноба.
Вскоре они услышали, что на сцену вышла группа разогрева, и комната тут же опустела, поскольку всем захотелось посмотреть на нее. Шум стоял ужасный. Казалось, что два слона устроили драку в посудной лавке. Сэм сумела выслушать две песни, затем вернулась в комнату и заварила чай. Плевать, пусть смотрят. Она лет на пятнадцать старше тех, кто собрался за кулисами, и если хочет чаю, то непременно выпьет. В конце концов, возраст имеет свои преимущества.
Когда группа разогрева наконец закончила выступление, она присоединилась к остальным и стала ждать выхода «Денсити». После десяти минут свиста, криков и хлопков на сцену вышли музыканты. Это были совсем молодые ребята, все они носили странные прически, чудовищные наряды и необычный пирсинг. Музыка этой группы была не во вкусе Сэм, но она ощущала ее энергию и напор. Оставалось надеяться, что люди, покупающие компакт-диски, с ней согласятся.
Спустя полчаса Сэм решила пройти в зал и посмотреть на группу глазами публики. Она всегда так поступала: реакция поклонников была одним из двух главных критериев оценки. Вторым (и более важным) критерием было то, как продается альбом.
Предупредив охранников, что она скоро вернется, Сэм спустилась в зал и тут же ощутила запах молодых тел, пота, духов и марихуаны. Она стояла у стены и вдыхала то, что можно было назвать Духом Времени.
Ее всегда удивляло, что эта публика пользуется цветочными духами. Вокруг стояли девушки в кожаных куртках, брюках в обтяжку, обуви на умопомрачительных каблуках и бросали на нее дерзкие взгляды. При этом Сэм ощущала ароматы знакомых духов, стоявших на туалетных столиках их матерей, и свежий запах дезодорантов; сексуальность соседствовала с невинностью. Внезапно эти девушки превращались из хулиганок в ранимых юных женщин, которые волновались перед выходом в свет, надеялись, что они правильно оделись, клялись родителям вернуться не поздно и не пить ничего крепче смеси вина с газированной водой.
Все они и в самом деле были очень молоды и стремились как можно скорее стать взрослыми. А она ощущала себя старой. Сэм устало потерла виски. Что это с ней? Она чувствовала себя так целый день и знала, что не сумеет выдержать весь концерт тяжелого рока. У нее не было сил стоять в прокуренном клубе и отбивать ногой какой-то непонятный ритм. Ей хотелось оказаться дома, выпить бокал красного вина, послушать сладкоголосую Нину Симонс и расслабиться.
Сэм закрыла глаза и мысленно ущипнула себя. Держись, старушка! Ты деловая женщина, вот и делай свое дело. Когда «Денсити» закончили выступление, она пошла искать Стива. Нужно было сказать ему, что он нашел группу двадцать первого века.
На следующее утро Сэм чувствовала себя так, словно попала под грузовик. Она проснулась в половине шестого, залитая холодным потом. Голова болела, в горле саднило… Сэм с трудом поднялась, дотащилась до кухни и вскипятила чайник. Может быть, лимон и мед помогут ей лучше, чем принятые накануне дурацкие снадобья от гриппа. Ах, если бы она могла позволить себе остаться дома! Но Сэм понимала, что не имеет права болеть, не проработав на новом месте и двух недель. Обычно она выходила из дома в десять минут восьмого, но это время давно прошло, а Сэм все еще чувствовала себя так, словно ее голова стала размером с баскетбольный мяч.
Ехать в метро было выше ее сил, и Сэм вызвала такси. Она была больна и имела право побаловать себя.
Когда Сэм вошла в кабинет, на часах было десять минут десятого. Жизнерадостная Лидия сидела за своим письменным столом.
– Вы ужасно выглядите, – сказала она.
Сэм злобно уставилась на нее и подумала, что неправильно выбрала секретаршу. Ее прежние помощницы не позволяли себе обсуждать внешность босса. Должно быть, с возрастом она помягчела. Единственным оправданием было то, что Лидия хорошо справлялась с работой, несмотря на беспечный вид.
– Спасибо за заботу, – проворчала Сэм. – И за то, что заразили меня гриппом.
– Ах вы, бедняжка! – посочувствовала ей Лидия. – Заварить вам чай? Или, может быть, дать таблетки?
– Лучше чай, – устало ответила Сэм. – Кто-нибудь меня спрашивал?
– Да. Звонила секретарша Стива Пэрриса и спрашивала, почему вы не пришли на совещание в половине девятого.
– О, черт!
Сэм слишком поздно вспомнила про важное утреннее совещание. Она опоздала на сорок минут. Непростительно. Точнее, непростительно, если тебе предстоит встреча с таким человеком, как Стив. Она лихорадочно перебрала в уме уважительные причины, поскольку ссылка на болезнь категорически исключалась. У Стива была мания – если кто-то заболевал, он начинал окуривать весь офис. Нет, здоровье сотрудников его не интересовало; он заботился о себе.
Оставалось только лгать. Она позвонила секретарше Пэрриса и сказала, что думала, будто совещание назначено на половину десятого.
– Это моя вина, – извиняющимся тоном сказала она. – Моей секретарши не было, а я записала напоминание не в ту строчку ежедневника. – После этого Сэм аккуратно вписала «Важное совещание у С. Пэрриса!» – в строчку, соответствовавшую девяти тридцати, на случай, если Стив вдруг потребует доказательств.
– Совещание уже закончилось, и Стив не в духе, – предупредила ее секретарша.
Задача казалась невыполнимой, поскольку ее секретарша Лидия заболела гриппом. У самой Сэм болело горло, а веки налились тяжестью. Было ясно, что настала ее очередь. Но Сэм не могла позволить себе такую роскошь. Сегодня ей предстояло присутствовать на ночном концерте, а завтра на восемь тридцать утра было назначено важное совещание по утверждению бюджета. Она не имела права даже на усталость, поскольку занимала свой пост директора-распорядителя входившей в «Титус» студии «Эл-Джи-Би-Кей» всего две недели. Пост, ради которого человек мог бы убить собственную бабушку.
Сэм потерла глаза, рискуя размазать тушь и превратиться в енота. За что ей такое наказание? Последние восемь дней все шло как по нотам. Она любила «Титус Рекорде», обожала свою новую работу и дрожала от радости при мысли, что сможет помогать людям делать карьеру и превращать их в звезд, известных всему миру. Она мечтала об этом пятнадцать лет – и вот теперь может все испортить…
Услышав, как поворачивается ручка двери, Сэм рывком подняла голову, откинула со лба платиновые волосы и широко открыла глаза. Дверь распахнулась, пропуская Стива Пэрриса. Сэм собралась с силами и заставила себя любезно улыбнуться. Если в четверг в половине шестого к тебе является босс, ты обязана излучать энергию и в то же время держать ушки на макушке. Ни о каком гриппе не может быть и речи.
– Чем могу служить? – осторожно спросила Сэм.
За две недели работы в «Титус Рекорде» она поняла, что Стив Пэррис, любивший изображать рубаху-парня, на самом деле нуждался в подхалимаже так же, как другие нуждаются в кислороде. Маленький и жилистый, Стив умудрялся выглядеть грозно. Люди, которые позволяли себе смотреть на Пэрриса свысока, быстро жалели об этом. Было в нем нечто такое, что заставляло окружающих нервничать. В том числе и Сэм.
Она не была трусихой, но знала, что Стив ее недолюбливает. Пэррис хотел, чтобы этот пост занял мужчина. Однако президент европейского отделения «Титуса» предпочел ее. Стиву пришлось уступить, но он снова не был в восторге от этого решения.
– Я просто шел мимо, – сказал он, обводя пронзительными черными глазками заваленный бумагами стол и полупустой кабинет. – Сегодня вечером вы, кажется, хотели взглянуть на «Денсити»?
Так вот оно что… «Денсити» – рок-группа, с которой Стив заключил дорогостоящий договор, – только что закончила свой первый альбом и сегодня выступала в маленьком ночном клубе Сохо. Сэм знала, что ее будущее во многом зависит от этих ребят, но сегодня ей хотелось только одного: поскорее оказаться дома, напиться горячего чая с медом и нырнуть в постель.
– Не могу дождаться, когда увижу «Денсити» живьем, – лицемерно сказала она. – Те части альбома, которые я слышала, мне очень понравились.
Густые брови Стива встопорщились, а черные глаза стали еще меньше и пронзительнее. – Вы хотите сказать, что еще не удосужились прослушать его целиком?
– Я слышала большинство песен, но три из них пришлось переписать. Звукорежиссер обещал прислать окончательный вариант завтра, – объяснила Сэм, пытаясь сохранить спокойствие.
– Жаль… Вам следовало прослушать их заранее. Увидимся вечером на концерте, а завтра поговорим об альбоме, – сказал он и вышел, хлопнув дверью.
Сэм стиснула кулаки. Дерьмо, дерьмо, дерьмо!
Все, на сегодня она с бумагами завязывает. Черт побери, зря, что ли, она занимает пост директора-распорядителя? У нее начинался грипп, она собиралась на ночной концерт и была обязана переодеться, чтобы не выглядеть полной дурой. Хороша она будет в деловом сером костюме с эмблемой «Титус Рекорде» среди толпы молодых людей, облаченных в камуфляжные брюки, шляпы фасона «Кэнгол» и спортивные костюмы! К черту бумаги, она едет принимать лекарства от гриппа и переодеваться!
Сэм заперла дверь и пошла по коридору в полной уверенности, что на нее никто не обращает внимания. Однако она ошибалась: люди всегда обращали внимание на Сэм Смит. Не потому, что она была красавицей, супермоделью или кинозвездой. А потому, что она излучала энергию и неслась по коридорам, как маленький вихрь.
Хоуп была выше и крупнее сестры, но, когда они оказывались рядом, люди замечали только Сэм. В отличие от неброской и мягкой сестры, Сэм была воплощением напора и решительности. У нее был классический имидж деловой женщины – строгие брючные костюмы от лучших дизайнеров, гладкие нейлоновые чулки, неизменный «дипломат» и мобильный телефон. Клиентам следовало с первого взгляда понимать, с кем они имеют дело. У нее был решительный подбородок, длинный прямой нос, брови с приподнятыми уголками и золотисто-карие глаза. Кожа Сэм была более смуглой, чем у Хоуп, а летом она загорала так, что становилась похожей на итальянку.
Когда они с Хоуп учились в школе, никто не верил, что они сестры. У них были похожи только рты. Но если Хоуп пухлые губы придавали невинный и неуверенный вид, то всякий видевший Сэм подозревал, что она сделала инъекцию коллагена. Поэтому старшая сестра пользовалась только бледной помадой и пыталась уменьшить объем губ с помощью контурного карандаша. Рот Хоуп был беспомощным и очень сексуальным, а Сэм всеми силами избегала того и другого. Она была убеждена: стоит только показать слабость, как ее сожрут с потрохами.
– Если бы ты была прибрежной скалой, на тебе следовало бы поставить знак «Осторожно, рифы!», – подшучивала ее лучшая подруга Джей, когда они обедали в своем любимом китайском ресторанчике.
Сэм всегда смеялась над ее словами, но в последнее время они перестали казаться ей забавными. Гибкая и тоненькая американка из Атланты, Джей познакомилась с Сэм в университете и стала одной из ее немногих подруг. Она одевалась пестро и дешево, как цыганка, работала в книжном магазине, чтобы иметь возможность оплачивать счета за квартиру и электричество, завидовала целеустремленности Сэм, но говорила, что карьера не для нее. Впрочем, сегодня вечером Сэм то же самое думала о себе.
Когда Сэм наконец добралась до дома, голова уже раскалывалась, а руки и ноги были как чугунные. Наскоро перекусив, она приняла первую порцию лекарства и села за компьютер, чтобы отправить сообщение по электронной почте.
«Привет, Хоуп, – набрала Сэм. – Как дела, дорогая? Сегодня мне не очень по себе, потому что я заболеваю гриппом, а работа – настоящий кошмар. Извини, я не хотела тебя расстраивать, но мне нужно кому-то пожаловаться. Похоже, я выживаю из ума. Сказывается возраст. Я теряю способность втирать очки коллегам, хотя меня взяли на работу именно для этого. (Шутка.) Кроме того, вечером мне предстоит идти на концерт и слушать музыку, которую сочинили бы Тоби и Милли, если бы их оставили в пустой комнате с двумя гитарами, акустическим усилителем и ударной установкой. А я только что приняла парацетамол. Надеюсь, скоро увидимся. Сэм».
Она быстро приняла душ, натянула черные нейлоновые брюки, оранжевую майку и длинную черную кожаную куртку, как будто сшитую специально для нее. Потом залпом выпила стопку водки, чтобы восстановить силы, и вышла на улицу через час после своего прихода.
В клубе было душно и тесно от поклонников «Денсити». Имя Сэм нашлось в списке приглашенных, и она прошла за кулисы мимо скопившейся в зале толпы. За электронным оборудованием горбились какие-то длинноволосые типы; их обнаженные бицепсы были покрыты капельками пота. Никто не обращал на нее внимания.
Сэм не знала, куда идти, а спрашивать не хотела. Она двинулась по извилистому коридору и очутилась в просторной прохладной комнате, где стояли столы, пластмассовые стулья и несколько бочонков пива. В углу сидели два сотрудника звукозаписывающей компании, пили пиво из банок и болтали с худым бритоголовым пареньком.
Сэм еще не успела познакомиться со всеми служащими «Титуса», но этих двух она знала. Дариус из отдела репертуара был красивым парнем лет двадцати шести. В этом отделе работали люди молодые, музыкальные и очень богемные. Они рыскали по клубам и отыскивали новые таланты. Работа у этих ребят была ночная, а потому они появлялись в офисе не раньше половины десятого, с усталыми глазами и самопальными компакт-дисками, которые им всучили ночью. Кое-кто из них терпеть не мог людей типа Сэм, считая их снобами и ретроградами, не способными понять авангардную музыку, поклонниками которой были они сами. Сэм слышала, что Дариус великолепный работник, обладающий фантастическим чутьем, совершенно необходимым при общении с группами, авторами песен и администраторами.
Рядом с ним сидела сотрудница рекламного отдела. Лидия сказала, что все называют ее Шер, потому что эта тридцатилетняя женщина была очень похожа на американскую певицу и любила носить одежду в стиле семидесятых годов, подчеркивая это сходство.
– Привет, ребята, – сказала Сэм, подтягивая к себе стул. – Вы уже видели группу?
– Они не любят встречаться с кем-то перед концертом, – сурово сказала Шер. – Кроме Стива, – добавила она таким тоном, словно Стив Пэррис был самим господом богом. «Конечно, сам Стив именно так и считает», – сердито подумала Сэм.
– Стив уже здесь? – спросила она, зная, что после концерта ей обязательно придется поговорить с ним.
– Нет, он задерживается, – ответил Дариус. – Не хотите сигарету? – вежливо добавил он, протягивая пачку.
– Бросила, – сказала Сэм. – Но все равно спасибо.
На самом деле она отдала бы полжизни за чашку чая, который мог бы смягчить боль в горле. В углу стоял огромный чайник с кипятком и пластмассовые кружки, лежали пакетики с чаем и сахаром. Но здешняя публика предпочитала темное пиво, и Сэм чувствовала, что, если она выпьет чаю, это навсегда оставит на ней клеймо сноба.
Вскоре они услышали, что на сцену вышла группа разогрева, и комната тут же опустела, поскольку всем захотелось посмотреть на нее. Шум стоял ужасный. Казалось, что два слона устроили драку в посудной лавке. Сэм сумела выслушать две песни, затем вернулась в комнату и заварила чай. Плевать, пусть смотрят. Она лет на пятнадцать старше тех, кто собрался за кулисами, и если хочет чаю, то непременно выпьет. В конце концов, возраст имеет свои преимущества.
Когда группа разогрева наконец закончила выступление, она присоединилась к остальным и стала ждать выхода «Денсити». После десяти минут свиста, криков и хлопков на сцену вышли музыканты. Это были совсем молодые ребята, все они носили странные прически, чудовищные наряды и необычный пирсинг. Музыка этой группы была не во вкусе Сэм, но она ощущала ее энергию и напор. Оставалось надеяться, что люди, покупающие компакт-диски, с ней согласятся.
Спустя полчаса Сэм решила пройти в зал и посмотреть на группу глазами публики. Она всегда так поступала: реакция поклонников была одним из двух главных критериев оценки. Вторым (и более важным) критерием было то, как продается альбом.
Предупредив охранников, что она скоро вернется, Сэм спустилась в зал и тут же ощутила запах молодых тел, пота, духов и марихуаны. Она стояла у стены и вдыхала то, что можно было назвать Духом Времени.
Ее всегда удивляло, что эта публика пользуется цветочными духами. Вокруг стояли девушки в кожаных куртках, брюках в обтяжку, обуви на умопомрачительных каблуках и бросали на нее дерзкие взгляды. При этом Сэм ощущала ароматы знакомых духов, стоявших на туалетных столиках их матерей, и свежий запах дезодорантов; сексуальность соседствовала с невинностью. Внезапно эти девушки превращались из хулиганок в ранимых юных женщин, которые волновались перед выходом в свет, надеялись, что они правильно оделись, клялись родителям вернуться не поздно и не пить ничего крепче смеси вина с газированной водой.
Все они и в самом деле были очень молоды и стремились как можно скорее стать взрослыми. А она ощущала себя старой. Сэм устало потерла виски. Что это с ней? Она чувствовала себя так целый день и знала, что не сумеет выдержать весь концерт тяжелого рока. У нее не было сил стоять в прокуренном клубе и отбивать ногой какой-то непонятный ритм. Ей хотелось оказаться дома, выпить бокал красного вина, послушать сладкоголосую Нину Симонс и расслабиться.
Сэм закрыла глаза и мысленно ущипнула себя. Держись, старушка! Ты деловая женщина, вот и делай свое дело. Когда «Денсити» закончили выступление, она пошла искать Стива. Нужно было сказать ему, что он нашел группу двадцать первого века.
На следующее утро Сэм чувствовала себя так, словно попала под грузовик. Она проснулась в половине шестого, залитая холодным потом. Голова болела, в горле саднило… Сэм с трудом поднялась, дотащилась до кухни и вскипятила чайник. Может быть, лимон и мед помогут ей лучше, чем принятые накануне дурацкие снадобья от гриппа. Ах, если бы она могла позволить себе остаться дома! Но Сэм понимала, что не имеет права болеть, не проработав на новом месте и двух недель. Обычно она выходила из дома в десять минут восьмого, но это время давно прошло, а Сэм все еще чувствовала себя так, словно ее голова стала размером с баскетбольный мяч.
Ехать в метро было выше ее сил, и Сэм вызвала такси. Она была больна и имела право побаловать себя.
Когда Сэм вошла в кабинет, на часах было десять минут десятого. Жизнерадостная Лидия сидела за своим письменным столом.
– Вы ужасно выглядите, – сказала она.
Сэм злобно уставилась на нее и подумала, что неправильно выбрала секретаршу. Ее прежние помощницы не позволяли себе обсуждать внешность босса. Должно быть, с возрастом она помягчела. Единственным оправданием было то, что Лидия хорошо справлялась с работой, несмотря на беспечный вид.
– Спасибо за заботу, – проворчала Сэм. – И за то, что заразили меня гриппом.
– Ах вы, бедняжка! – посочувствовала ей Лидия. – Заварить вам чай? Или, может быть, дать таблетки?
– Лучше чай, – устало ответила Сэм. – Кто-нибудь меня спрашивал?
– Да. Звонила секретарша Стива Пэрриса и спрашивала, почему вы не пришли на совещание в половине девятого.
– О, черт!
Сэм слишком поздно вспомнила про важное утреннее совещание. Она опоздала на сорок минут. Непростительно. Точнее, непростительно, если тебе предстоит встреча с таким человеком, как Стив. Она лихорадочно перебрала в уме уважительные причины, поскольку ссылка на болезнь категорически исключалась. У Стива была мания – если кто-то заболевал, он начинал окуривать весь офис. Нет, здоровье сотрудников его не интересовало; он заботился о себе.
Оставалось только лгать. Она позвонила секретарше Пэрриса и сказала, что думала, будто совещание назначено на половину десятого.
– Это моя вина, – извиняющимся тоном сказала она. – Моей секретарши не было, а я записала напоминание не в ту строчку ежедневника. – После этого Сэм аккуратно вписала «Важное совещание у С. Пэрриса!» – в строчку, соответствовавшую девяти тридцати, на случай, если Стив вдруг потребует доказательств.
– Совещание уже закончилось, и Стив не в духе, – предупредила ее секретарша.