Келли Кэти. Если женщина хочет...

   – Мэтт, я не могу остановить Адама! Он хочет вернуться на работу! – воскликнула Джесмин со слезами на глазах.
   Мэтт знал, что рано или поздно это случится. Сменив Джадда на посту босса и поняв, что это ему нравится, он сразу сказал се­бе, что Адам только болен, а не мертв. Он вернется, и Мэтт снова станет подчиненным. Ценным, уважаемым, но подчиненным. Одним из служащих, которые всегда будут плясать под дудку Джадда.
   – Выпьешь кофе? – услышал Мэтт свой абсолютно спокой­ный голос и махнул рукой секретарше. – А что сказал врач?
   В глубине души он надеялся, что врач повел себя как персонаж викторианской мелодрамы и сказал что-нибудь вроде: «Если Адам когда-нибудь снова поднимет ручку, это усилие убьет его!» Но оказалось, что врач не возражает против возвращения Адама к работе, и это повергало Джесмин в отчаяние. Понадобились десять минут, две чашки кофе и долгое поглаживание колена, чтобы она слегка воспрянула духом.
   Интересы Мэтта требовали сказать Джесмин, что Адаму следует купить яхту и вместе с женой уплыть в теплые моря, останавлива­ясь лишь на солнечных островах с мягкими налоговыми закона­ми и тратя регулярно поступающий доход от агентства, которое будет процветать под умелым руководством Мэтта Паркера. Но он не мог так поступить. Вместо этого он сказал Джесмин правду: что Адам из тех людей, которые умрут, если их лишат возможнос­ти править империей, и что через месяц его вынужденного безде­лья Джесмин сама будет умолять мужа вернуться на работу, иначе он сведет ее с ума.
   – Он живет и дышит только благодаря своей компании, – на­помнил Мэтт.
   Джесмин сдавленно всхлипнула:
   – Да. Но ты тоже был таким. И тем не менее сумел все бро­сить. Теперь ты припеваючи живешь в Ирландии, пишешь роман, и у тебя нет никаких сердечных приступов, правда? Хоуп повезло. У нее есть все! Уют, покой, безделье и никаких стрессов. В отли­чие от меня. Я схожу с ума от беспокойства!
   Джесмин снова зарыдала. Мэтт, рубашка которого уже про­мокла насквозь, вздохнул и снова обнял ее. О том, что они с Хоуп разошлись, в агентстве знал только Дэн.
   – Знаешь, чужая семейная жизнь не всегда бывает Узкой, как кажется с виду, – пробормотал он.
   – Что ты хочешь этим сказать? – Джесмин подняла на него заплаканные глаза.
   – Ну, у нас с Хоуп произошла ссора, – неохотно ответил Мэтт. – Мы не разговариваем, и я давно ее не видел.
   – Но вы же любите друг друга! Это ужасно, Мэтт… Вам нужно помириться, причем как можно скорее! Как только Адам выйдет на работу, лети к Хоуп и скажи, что любишь ее. Купи цветы, – добавила Джесмин. – И духи. Женщины любят духи.
   «Типичный совет куклы Барби», – подумал Мэтт.
   Когда главная художница Сэди наконец увела Джесмин на ленч, Мэтт сел за свой (точнее, Адама) письменный стол и тос­кливо осмотрелся. Его иллюзорная власть подошла к концу. Адам Джадд возвращается, выиграв поединок со смертью.
   А вдруг он почувствует в Мэтте угрозу и захочет избавиться от него?
   Хуже всего было то, что Мэтт сам дал ему основания для уволь­нения. До окончания творческого отпуска оставалось еще не­сколько месяцев; за это время Адам успеет найти другого копи-райтера, который заменит Мэтта на его посту. Впрочем, зачем ему нужен этот дурацкий отпуск? Чтобы вернуться к ненавистному роману и жене, которой он не нужен? О-хо-хо…
   – Не хочешь пропустить по стаканчику? – спросил Дэн в шесть часов. – Бетси уехала в Лондон на девичник с подружками из журнала, вернется домой не раньше половины второго, будет злиться и орать, что все мужчины ублюдки. Поэтому я считаю, что тоже имею право на свободный вечер.
   Плохое настроение не помешало Мэтту рассмеяться.
   – Значит, на девичнике будет эта радикальная феминистка и лесбиянка, которая ведет в их журнале колонку и пишет хлесткие статейки о шашнях знаменитостей?
   – Вот именно. У нее на лбу написано: «Я серьезный журна­лист, но сначала дайте мне закончить статью о „Спайс Герлс“, а потом я выскажу вам свое мнение о марксизме и мужчинах». Даже самая спокойная женщина после часа пребывания в ее компании начинает подумывать, а не пристукнуть ли ей собственно­го мужа. Хотя Бетси едва ли можно назвать угнетенной женщи­ной. Я глажу белье чаще, чем она; чековой книжкой тоже распо­ряжается жена, а если встанет вопрос о том, кому бросить работу, чтобы ухаживать за детьми, это наверняка буду я.
   – У меня сердце кровью обливается. Интересно, сколько фе­министок и лесбиянок требуется, чтобы сменить перегоревшую лампочку? – спросил Мэтт.
   – Дружище, анекдот старый, но добротный! – засмеялся Дэн. – Десять. Одна меняет, а девять устраивают диспут о том, что цо­коль угнетает несчастную розетку… Пора рассказать тебе кое-что поновее. Давай-ка клюкнем как следует.
   После третьей кружки Мэтт поведал Дэну о своем романе. Точнее, об обоих.
   – Мой большой роман оказался дерьмом. Другого слова не придумаешь, – мрачно сказал он.
   Его слегка обидело, что другие торопился с утешениями. Дэну следовало сказать: «Да ты что, старик?! Я уверен, что роман заме­чательный…» Или что-нибудь в этом роде.
   – Однажды я тоже пробовал написать большой роман, – при­знался Дэн. – И тоже получилось дерьмо.
   – Ох… – тут же смягчился Мэтт. – Это нелегко, правда? Но ты знаешь, вторая книга идет куда легче и веселее.
   – Какая вторая? – спросил Дэн, жестом показывая бармену, чтобы тот налил еще одну кружку.
   – Как-то ночью мне не спалось, и я написал примерно двадцать тысяч слов. Получилось нечто вроде фарса. О рекламном бизнесе.
   – Да уж, для фарса тут материала навалом, – усмехнулся Дэн. – Надеюсь, это не автобиографический фарс?
   – Ну, поскольку главный герой – смуглый красавец, а все женщины вешаются ему на шею, то можно сказать, что это авто­биография, – пошутил Мэтт.
   Принесли пиво.
   – И что же? Собираешься послать его литературному аген­ту? – спросил Дэн, выуживая из кармана мелочь, чтобы распла­титься с барменом.
   – И в мыслях нет, – отмахнулся Мэтт.
   – А почему? Это было бы ответом на твои мольбы. Мы все по­зеленеем от зависти, если ты получишь солидный аванс, смо­жешь целый день сидеть дома и издеваться над представителями рекламного бизнеса.
   – И над тобой тоже?
   – Ага, и надо мной. Попробуй. Терять тебе нечего.

33

   Динки первой услышала звонок в дверь и начала лаять.
   – Ты у меня великолепный сторож, – улыбнулась ей Вирджи­ния.
   Открыв входную дверь, она увидела стоявшую на крыльце по­жилую пару с двумя чемоданами. Женщина тяжело опиралась на палку, ее тонкое лицо было бледным от усталости.
   – Ну, слава богу! – с облегчением сказал мужчина. – Мы не смогли дозвониться до вас по телефону и испугались, что вы бро­сили этот бизнес.
   Вирджиния увидела в руке мужчины путеводитель трехлетней давности, в котором Килнагошелл был назван «очаровательным, слегка старомодным убежищем, где можно забыть о суете и на­сладиться знаменитыми завтраками Маргарет Делаханти и заме­чательными обедами ее мужа Джаспера».
   – Мне ужасно жаль, – искренне сказала Вирджиния, – но теперь это частный дом. Пансион давно закрылся.
   У обоих вытянулись лица, а женщина чуть не потеряла сознание.
   – О нет! – простонал мужчина. – Извините… Мы должны были позвонить… Моника, тебе плохо? – с тревогой спросил он, когда женщина слегка пошатнулась.
   – Войдите, – решительно сказала Вирджиния. – Оставьте чемоданы здесь. Никто их не украдет. Выпейте чаю, а я тем вре­менем позвоню в пансион миссис Иген и узнаю, есть ли там сво­бодные места.
   – Большое спасибо, – сказала Моника, и муж помог ей прой­ти в прихожую.
   Вирджиния провела их в гостиную с высоким потолком и вы­цветшими обоями, которая осталась почти такой же, как была прежде. Привезенная Вирджинией мебель стояла на старом цве­тастом ковре, который лежал здесь, должно быть, еще с тридца­тых годов. На окнах висели красивые шторы из голубой узорча­той ткани, но бархатная бахрома на них почти вылезла.
   – Здесь все по-прежнему! – воскликнула Моника, обведя комнату взглядом.
   – Да, я мало что изменила после своего переезда… Кстати, меня зовут Вирджиния Коннелл.
   – А мы – Эдмунд и Моника Харрис, – ответил мужчина. – Большое спасибо за приглашение. В последнее время Моника неважно себя чувствовала, и я боюсь, что просто не довез бы ее обратно.
   Вирджиния пошла заваривать чай и вернулась через десять минут с чайником и пирожными, которые испекла для благотво­рительного базара в поселке. К ее облегчению, теперь Моника выглядела намного лучше, хотя и была смущена тем, что достави­ла хозяйке хлопоты и оторвала от дел.
   – Не стоит беспокоиться, – любезно ответила Вирджиния, разливая чай. – Так, значит, вы уже бывали здесь?
   – Мы приезжали сюда в свадебное путешествие, и я никогда не могла его забыть. На самом деле это был даже не пансион, а скорее дача, где можно было за плату пожить с друзьями. Такая семейная обстановка, и еда удивительно вкусная, – грустно до­бавила Моника. – С тех пор мы останавливались в лучших оте­лях мира, но ни один из них и в подметки не годился Килнагошеллу.
   – Это все здешняя атмосфера, – подхватил Эдмунд. – Ее не купишь ни за какие деньги.
   На мгновение Вирджиния подумала о пансионе миссис Иген с невыразительным фасадом, облупившимися воротами и не­сколькими чахлыми геранями^в пластмассовых горшках, укра­шавшими вход. Окна всегда были задернуты крахмальными тю­левыми шторами, а в палисаднике стоял прибор для отпугивания кошек, который должен был отучить бедных животных справлять нужду на заросшем мхом клочке газона миссис Иген. В таком до­ме могла царить только атмосфера скуки и скаредности.
   Внезапно она повернулась к Монике и Эдмунду.
   – Знаете, я не очень к этому готова… но почему бы вам не ос­таться здесь на ночь? Бесплатно, потому что лицензии у меня нет. Впрочем, – улыбнулась она, – инспектор пансионов не по­казывался здесь уже лет сто.
   Стоило сказать это, чтобы увидеть, как осветились их лица.
   – Это было бы чудесно! – со слезами на глазах ответила рас­троганная Моника.
   – У меня есть новости, – сказала Вирджиния на следующий вечер, позвонив Джейми.
   – У меня тоже, – весело ответил он. – Мама, ты первая!
   – Нет, – с тревогой возразила Вирджиния. – Я твоя мать, и я волнуюсь. Говори первым, иначе я десять минут буду думать, что новости у тебя плохие и что ты собираешься совершить круго­светное турне, выступая в клубах мужского стриптиза, или что-нибудь в этом роде.
   – Мама! – воскликнул шокированный Джейми.
   – А что? Говорят, за это очень неплохо платят, – поддразнила его Вирджиния. – Ну, рассказывай.
   – Наверно, Лори позвонит тебе позже и сам обо всем расска­жет, но мне не терпится сообщить, что между ним и Барбарой все кончено.
   – Кончено? – поразилась Вирджиния.
   – Кончено! Помолвка расторгнута, и я не могу сказать, что расстроен. Я уже позвонил Доминику и Салли, но ты сделай вид, что ничего не знаешь, ладно?
   – Ох, бедный мальчик… – Вирджиния ужасно расстроилась при мысли о том, как страдает ее средний сын.
   – Бедный мальчик?! Черта с два! Ему крупно повезло!
   – Я с тобой абсолютно согласна, но Лоренс наверняка пере­живает. Когда кто-то тебя бросает, это ужасно. Ты испытываешь сильную душевную травму.
   – Мама, ты все поняла с точностью до наоборот, – сказал Джейми. – Помолвку расторгла не она, а он! Очень возможно, что Барбара позвонит тебе, будет рыдать и просить вмешаться…
   – Пусть только попробует! – Рот Вирджинии плотно сжал­ся. – Это лучшее, что Лоренс сделал за много лет.
   – Пожалуйста, повтори ему эти слова!
   – Ладно. Только не буквально. Мы должны его беречь. Кто бы ни разорвал помолвку, это всегда сильное потрясение.
   – А какая новость у тебя?
   – Я собираюсь снова превратить Килнагошелл в пансион.
   – Отлично, мама! – воскликнул Джейми. – Ты будешь чудес­ной хозяйкой… Слушай, мне пора бежать. Вечером встречаюсь с приятелями. Скоро позвоню. Счастливо.
   Вирджиния повесила трубку и улыбнулась. Джейми был опти­мистом. Ничто не могло его смутить. Если бы она сказала, что со­бирается открыть бордель, его реакция была бы точно такой же. Его беспечное «отлично, мама» заставило Вирджинию со смехом вспом­нить о том, что сама она провела бессонную ночь, обдумывая эту идею. В конце концов Вирджиния рассердилась на себя и пошла в спальню, сообщив Динки, что ее хозяйка полная идиотка, ко­торая не умеет даже кроссворды разгадывать, не говоря о содер­жании пансиона. Но когда наутро Вирджиния проснулась бод­рой и исполненной энтузиазма, она передумала. Килнагошелл был создан для того, чтобы в нем жило множество людей. Сам бог велел снова превратить его в пансион, и она решилась на это. Вирджинии не терпелось все обсудить с Мэри-Кейт, но она не хотела занимать линию на случай, если позвонит Лоренс. Зво­нить ему самой и вести себя как наседка не следовало. Скажет сам, когда созреет.
   Он позвонил после девяти.
   – Здравствуй, Лоренс… – мягко начала Вирджиния.
   – Джейми уже сказал тебе, да? – тут же спросил он.
   – Как ты догадался? – виновато спросила Вирджиния.
   – Ты заговорила таким сочувственным тоном, что я сразу все понял.
   – Хочешь поговорить об этом?
   – Да нет… Просто она сводила меня с ума. Мама, Барбара вы­ходила замуж не за меня, а за зубного врача. Ей очень хотелось стать женой дантиста, вот и все.
   Вирджиния решила, что ей лучше помалкивать.
   – А ты как поживаешь, мама? Все еще играешь в гольф с тем симпатичным вдовцом?
   – Мимо, – вздохнула Вирджиния. – Если что и было, то сплыло.
   – Что случилось?
   – Он все еще любит свою жену, – просто сказала Вирджиния.
   – Ох, мама, извини… Жаль. Он мне понравился. Он бы тебе подошел.
   – Маловат немножко, – попыталась пошутить она.
   – Не переживай. Наверняка найдется такой, который окажет­ся тебе впору.
   – Думаю, мое время ушло.
   – Не будь пессимисткой, – указал Лоренс. – Я не унываю и тебе не советую.
   – Подожди-ка… – Сердце Вирджинии вдруг дало сбой. – Ты хочешь сказать, что не осудил бы меня, если бы я действительно нашла подходящего человека? Ты не подумал бы, что я предала твоего отца?
   Лоренс от души рассмеялся.
   – Если бы кто-нибудь из нас стал возмущаться тем, что ты с кем-то встречаешься, папа спустился бы с небес и отодрал его до полусмерти!
   Вирджиния успокоилась.
   – Да, наверно… Твой отец был неповторим, – грустно доба­вила она. – Я никогда не найду второго такого же.
   – Правильно. Поэтому не надо никого с ним сравнивать. Главное, не горюй, мама. Поживем – увидим.
   Как только Лоренс повесил трубку, Вирджиния позвонила Мэри-Кейт. Услышав о ее планах, та так обрадовалась, словно мысль снова сделать Килнагошелл пансионом принадлежала ей самой.
   – Я знала, что этим кончится! – весело воскликнула она. – Замечательно! Именно это вам и требуется. Мало того, это требу­ется Редлайону: изысканная деревенская гостиница с особой ат­мосферой.
   – Я не сказала «гостиница», – встревожилась Вирджиния.
   – Деревенская гостиница! – стояла на своем Мэри-Кейт. – Это совсем другое дело. Красивая, элегантная, со своей атмосфе­рой, но без джакузи… Скажите-ка, – внезапно спросила она, – когда вы собираетесь ее открыть?
   – Я пока об этом не думала… А что?
   – Мы еще не нашли подходящего места для свадьбы Дельфи­ны. Что, если отметить ее в Килнагошелле? Подумайте, Вирджи­ния. Мы мобилизуем всех, чтобы подготовить помещение, а деньги за аренду пойдут на необходимое переоборудование. По-моему, прекрасная мысль!
   – О боже, Мэри-Кейт, – покачала головой Вирджиния. – Вы не женщина, а настоящее стихийное бедствие.
   Когда в понедельник Лидия зашла в кабинет, Сэм сразу поня­ла: что-то случилось. Ее секретарша была девушкой веселой, не­принужденной и пользовалась любой возможностью, чтобы по­болтать с начальницей. Даже рассказывала о своей личной жиз­ни, хотя Сэм никогда не спрашивала, с кем она встречается. Но сегодня Лидия была на себя не похожа. «Наверно, она нездоро­ва», – подумала Сэм, привычно просматривая почту.
   – Все в порядке? – спросила она, когда Лидия принесла кофе.
   Секретарша кивнула и односложно ответила:
   – Да.
   Не приходилось сомневаться, что это была ложь, но у Сэм бы­ли другие заботы. Интересно, как поведет себя Стив Пэррис пос­ле возвращения в Лондон, свою вотчину? В Лас-Вегасе они ни разу не оставались наедине. Поблизости всегда находились дру­гие делегаты, а также шишки из «Титуса», от которых Стив пред­почитал не отходить ни на шаг.
   Утро тянулось томительно медленно. Плохое настроение Ли­дии расползалось по кабинету, как туман. Наконец терпение Сэм лопнуло.
   – Я собираюсь перекусить. Пойдешь со ной? – спросила она. Испуганное лицо Лидии делало ее похожей на утку, которой предложили бесплатное путешествие в духовку.
   – Ладно, – наконец пробормотала она.
   В крошечном итальянском кафе Сэм для отвода глаз заказала что-то с соусом песто. Голода она не испытывала, но ей нрави­лась Лидия, и хотелось привести девушку в чувство. К счастью, подталкивать Лидию не пришлось; секретарша сама начала раз­говор.
   – Я чувствую себя виноватой, – пробормотала она, глядя в тарелку.
   – Почему? – непринужденно спросила Сэм.
   – Потому что я попросила отдел кадров перевести меня к кому-нибудь другому, а теперь жалею об этом.
   Изумленная Сэм ахнула:
   – Перевести к другому? Но почему? Лидия понурилась.
   – Потому что в последнее время мне стало трудно с вами ра­ботать, и я не могу этого вынести. А ведь еще недавно вы были совсем другой! – чуть не плача, воскликнула она. – Все говори­ли, что характер у вас трудный и немного стервозный, но я так не считала. Конечно, вы много работали, но это потому, что жен­щинам всегда приходится работать больше, чтобы их признали. Я понимала это и восхищалась вами. В последнее время у меня все валилось из рук. Вы набрасывались на меня так, словно я ка­кая-нибудь неумеха! Это было несправедливо…
   Сэм стало ужасно стыдно. Какое право она имела вымещать на ком-то свое дурное настроение?! Обвиняла Стива, а сама делала то же самое…
   – Лидия, мне очень, очень жаль, – серьезно сказала она, по­гладив девушку по руке. – Но в последнее время со мной дейст­вительно что-то происходит. Я сама не знаю, смогу ли продол­жать здесь работать. Я устала. „Устала от необходимости принимать жесткие решения, устала работать день и ночь и не иметь ника­кой личной жизни… Из-за этого я становлюсь человеком, кото­рый мне не нравится. – Она сухо рассмеялась. – Который нико­му не нравится.
   Лидия вытаращила глаза.
   – Не обижайтесь, но это полный бред, – решительно заявила она. – Мне вы нравитесь. И очень многим в «Титусе» тоже. Вы прямой человек, не любите подлиз и всегда справедливы.
   – Лидия, ты очень добра ко мне, хотя в последний месяц я была настоящей стервой. И все же я думаю, что мне нужно уйти. Только, пожалуйста, пока никому не говори об этом.
   – И не собиралась, – обиженно ответила Лидия. – Но я ду­маю, что вы сошли с ума. У вас такая блестящая карьера…
   – Блестящая карьера, но ни одного друга, потому что я пре­вратилась в неприступную крепость, – уныло ответила Сэм. – В мисс Смит, запершуюся в своем кабинете на пятом этаже. Ли­дия, жизнь – это нечто большее, чем высокое жалованье и хоро­шая пенсия. Ко времени выхода на пенсию у меня не будет сил на то, чтобы ее тратить. Нет, я всерьез думаю выйти из игры.
   – Это называется «бросить крысиные гонки»? Меньше рабо­тать, меньше зарабатывать, но зато радоваться жизни? Лично меня это не привлекает, – буркнула Лидия.
   – Да, но тебе всего двадцать три, а мне сорок. Я почти всю свою жизнь трудилась как проклятая, а что получила взамен? Отдель­ный кабинет и личную секретаршу, которая хочет уйти, потому что со мной невозможно работать.
   – Извините, – пробормотала Лидия.
   – Тебе извиняться не за что, – твердо ответила Сэм. – Это моя вина, и я еще раз прошу прошения. Спасибо за то, что тебе хватило смелости сказать об этом. Лидия засмеялась.
   – Это было нелегко, – призналась она. – Вы не похожи на исповедника. Ладно, хватит об этом. Уйдете вы или нет, а свое за­явление из отдела кадров я заберу.
   Они вернулись на работу в половине третьего. После разговора и двух бокалов вина Лидия развеселилась. Сэм тоже казалась ве­селой, но это была только видимость. На самом деле она была в ужасе. Оказывается, люди шарахались от нее как от чумы.
   Сэм вернулась домой рано и сразу же позвонила Хоуп. Та пек­ла печенье, а дети помогали покрывать его глазурью.
   – Милли, не ешь все! – услышала Сэм голос Хоуп. – У тебя заболит живот!
   – Не заболит! – упрямо ответила Милли.
   – Теперь ясно, что розовая глазурь привлекательнее зеленой, – пробормотала Хоуп.
   Несколько минут сестры болтали о всяких пустяках.
   – Можно задать тебе один вопрос? – внезапно выпалила Сэм.
   – Конечно.
   – Как бы ты определила саму себя?
   – Ничего себе вопрос! Для ответа требуется написать целый философский трактат! – засмеялась сестра. – «Твоя подлинная сущность: определи и обоснуй». Именно такие темы для сочине­ний по английскому нам давала мисс Марш.
   Сэм хмыкнула:
   – Мисс Марш следовало преподавать не литературу, а при­кладную психологию. Но я имела в виду нечто другое.
   – Что же?
   – Ну… – Сэм замялась, пытаясь найти нужные слова. – Я всег­да выражала себя в работе. Когда я занималась маркетингом, это определяло мою сущность: специалист по маркетингу.
   Хоуп прервала ее:
   – Это была не твоя сущность, а твоя работа… Милли, положи ложку! Нельзя есть столько варенья, тебя затошнит!
   – Да нет, именно сущность. Для меня это было одним и тем же. Работа была моей сущностью. А вот ты, например… Твоя сущность – это мать и жена.
   – Гм-м… В последнем я сомневаюсь, – небрежно бросила Хоуп.
   – О'кей, ты мать и подруга, работаешь на полной ставке в экс­курсионном бюро, встречаешься с людьми, ходишь веселиться в клуб макраме, убираешь помет за курами, которые несут нату­ральные яйца, и печешь печенье с глазурью… – Сэм сделала пау­зу. – В тебе множество граней. В то время как я – деловая женщина и ничего больше. Я свела всю свою жизнь к работе, а этого недостаточно. Когда я уйду в отставку, от меня ничего не оста­нется. Как от шара, из которого выпустили воздух.
   – Ты что, решила уйти в отставку?
   – Нет, но я не могу заниматься этим до конца своей жизни. Я просто сгорю. А что меня ждет потом? Пенсия, шикарная квар­тира, две кошки, куча никому не нужной деловой одежды и язва желудка.
   – Ну, не переживай. До этого еще далеко. Сэм вздохнула и промолчала.
   – Это все Морган, верно? – спросила Хоуп. – Я думала, это уже прошло. Ты никогда не переживала из-за мужчин.
   – Тут другое, – печально ответила Сэм. – Я никогда не меч­тала о будущем ни с одним из них. Даже с Карлом. Нам было хо­рошо, но мне и в голову не приходило думать о чем-то большем, чем несколько свиданий или уик-эндов. Я не заглядывала даже на месяц вперед. Кто знает, что случится через месяц? Но с Мор­ганом все было по-другому… – Даже звук его имени причинял Сэм боль. – Я никогда не думала, что захочу жить с мужчиной постоянно, но встреча с Морганом заставила меня передумать. А я все испортила… Ну, давай! Скажи, что я сама во всем винова­та, – мрачно добавила она.
   Хоуп вздохнула.
   – Как будто я имею право давать тебе советы в таких делах… Я, одинокая женщина с двумя маленькими детьми, шестью кура­ми, семейством крыс на заднем дворе и… – Хоуп остановилась, раздумывая, не настало ли время сказать, что она беременна.
   – У тебя все еще есть крысы?
   – Во всяком случае, кто-то продолжает шастать у бука и по ночам пугать кур. Перестань киснуть, Сэм. Это на тебя не похо­же.
   – Я сегодня весь день такая, – призналась Сэм. – Кажется, мне пора бросить эту работу.
   – Вот и хорошо, – сказала Хоуп.
   – Хорошо? Я думала, ты будешь в шоке.
   – С какой стати? Если тебе не придется вкалывать с утра до но­чи, мы будем чаще видеться. Эта проклятая работа убивает тебя.
   – Ох… – Сэм была совершенно уничтожена. Она считала, что Хоуп гордится сестрой, сделавшей блистательную карьеру, как мать, которая любуется своими отпрысками, достигшими высо­кого положения в обществе. Но теперь стало ясно, что единст­венным человеком, который гордился этим, была она сама…
   – Сэм, я гордилась бы тобой в любом случае, – сказала Хоуп, словно подслушав ее мысли. – Ты ничего не должна мне доказывать. Я знаю, что ты умная, талантливая и все прочее. Ты уже до­казала это, а теперь можешь начать новую жизнь.
   Сэм захлопала глазами и потянулась за бумажной салфеткой. – Мне действительно хочется начать новую жизнь, – выдави­ла она. – Но я никому не могла об этом сказать. А ты стала муд­рой, сестренка…
   Хоуп от души рассмеялась.
   – Спасибо. Я всю жизнь считала себя идиоткой, не способной что-то сделать без чужого совета или понукания, но в последние месяцы начала понимать, что это не так: Просто мне не хватало уверенности в себе. Дельфина шутит, что нам с ней следовало бы создать телефонную справочную службу «Советы старой тетушки».
   – Тогда я потратила бы на тебя целое состояние, – улыбну­лась Сэм.
   – Не торопись выписывать чек. Человек, который не сумел наладить собственную жизнь, едва ли имеет право давать про­фессиональные советы другим, – грустно ответила Хоуп.