Страница:
Энэлайз поняла довольно быстро, что деньги дают не только житейские удобства, но — и это самое главное, — свободу и независимость. Она получила и то, и другой и гордилась этим своим достижением.
Теперь она сама могла заботиться о сыне, могла предоставить сыну и себе не только все необходимое, но и гораздо больше. Как хорошо не зависеть от милостей отца или брата, любовника или мужа! Никогда она не будет больше трепетать от страха так, как когда была любовницей Марка, сознавая, что если он выгонит ее, она станет нищей и бездомной.
Энэлайз вздохнула и вытерла слезы с лица. Боже, если бы ее деловые успехи помогли преодолеть страдание и одиночество, прочно поселившиеся в сердце!
Она, конечно, очень любила Джонни, и все редкие часы отдыха проводила с ним. Но это была иная любовь. Тепло материнской любви не могло заменить ей полностью тот жар, который давала страсть между мужчиной и женщиной. Марк разбудил дремавшие в ней инстинкты, и этот страстный голод не был утоляем. Она вспомнила, как билось ее сердце, и кровь стучала в висках, только при одном взгляде на него!
Она вспомнила, как она трепетала от его прикосновений, какое наслаждение давала ей близость с Марком, и какая безумная страсть возникала между ними во время любовной игры!
Познав с ним наслаждение, она страдала о его утрате.
Иногда она думала, что место Марка никто не сможет занять. Она не видела достойных претендентов, хотя по работе встречалась со многими мужчинами, и многие из них были очень привлекательны. Но ни один из них не заставил забиться ее сердце.
Даже Курта, который помог ей в трудную минуту, который был всегда так добр и внимателен, она воспринимала только как друга. Она легко и непринужденно беседовала с ним, ей было приятно смотреть на него — его внешность была достаточно привлекательной. Этот крепкий голубоглазый блондин был порядочным и одаренным человеком.
Но как ни решала она забыть своего такого необузданного в страстях мужа и влюбиться в Курта — это у нее не получалось.
Она не могла приказать своему сердцу и телу сделать это. Марк — его лицо, руки, его голос, его худощавое тело — постоянно вспоминался ей, и у нее начинало щемить сердце.
Пусть он постоянно игнорировал ее и не написал ни строки, пусть он безосновательно обвинил ее в неверности, и в том, что это она не писала ему, — несмотря на все это, Энэлайз знала, что она все еще любила его и любила так, как и в те времена, когда она, бывшая первой красавицей Нового Орлеана, только встретила Марка.
Вздохнув, Энэлайз, наконец, открыла глаза и начала расхаживать по комнате. Она никак не могла сосредоточиться после того потока воспоминаний и мыслей, который вызвало известие об окончании войны и даже обрадовалась, когда в дверь постучали.
— Войдите, — разрешила она, и в кабинет вошел Курт.
— Ты слышала новости? — спросил он своим мягким голосом.
Энэлайз улыбнулась.
— Разве я могла их не услышать?!
— И что ты скажешь?
— О, Курт, — ответила Энэлайз, — ты ведь помнишь, что я южанка и, хотя я давно предвидела такой результат, мне сейчас очень горько. Это известие заставило меня вспомнить о моем прекрасном и теплом Новом Орлеане, и понять, как я тоскую здесь в холодном Нью-Йорке! Я так хочу снова оказаться дома, Курт.
— Мне знакомо это чувство. Я, когда только эмигрировал в Америку, долго оставался здесь чужим.
Энэлайз помолчала, а потом тихим голосом произнесла:
— А еще я вспомнила свою встречу с Марком.
Лицо Курта страдальчески дернулось, и он спросил:
— Ты все еще любишь его?
— Не знаю. Я приложила все усилия, чтобы забыть его. Я никак не могу разобраться… и еще…
— Наберись терпения, — сказал Курт Миллер и дотронулся до ее руки. — Мне кажется, что ты так стараешься забыть его, что в результате только о нем и думаешь. Расслабься, отдохни и просто живи своей жизнью, и в один прекрасный момент ты обнаружишь, что он исчез из твоего сердца также, как из твоей жизни.
Энэлайз хотелось разрыдаться.
— Но, когда, как скоро это будет? — спросила она его. А затем, улыбнулась и, пожав плечами, сказала:
— Ты, конечно, прав, Курт. Я так и сделаю.
— В честь окончания войны у всех праздник. И мы закрываем магазин и даем всем день отдыха. Впрочем, это не только подарок — они так перевозбуждены, что работа не будет эффективной. Да, и сегодня всем не до покупок!
— Хорошо, — ответила Энэлайз. — Как раз у меня будет время закончить свои дела в отделе домашних товаров. Я посмотрю, что там можно сделать.
— Нет! Ты не будешь этим заниматься! — запротестовал Курт. — Ты и я, как и все сотрудники, возьмем выходной день и отправимся в Хадсон.
— Но, Курт, — запротестовала сначала Энэлайз, но сдалась и слегка улыбнулась. — Ты прав. Мне нужно поднять свое настроение. А сейчас, позволь мне надеть свою шляпку.
Они плыли на небольшом корабле от Хадсона к Йон-керсу и обратно. На судне царила праздничная атмосфера — все пассажиры пели и кричали, надрывно гудел корабельный свисток. Все вокруг праздновали победу. И даже Энэлайз захватила эта атмосфера торжества. Они стояли на палубе, и их обвевал весенний ветерок.
— Ох, Курт! — сказала печально Энэлайз. — Как я изменилась за последние несколько лет! Какой я была счастливой, веселой, всегда в обществе, всегда в окружении поклонников, а сейчас…
— А сейчас ты прекрасная, зрелая женщина, а не легкомысленная девчонка, — подхватил Курт.
Энэлайз засмеялась на сказанный комплимент и продолжила:
— Я так постарела, устала, стала резкой и скучной. Скоро я превращусь в какое-то бесполое существо, которое не интересует ничего кроме бизнеса.
— А твой чудесный ребенок? — задал вопрос Курт. — Война всех нас состарила, Энэлайз. Многих она не только состарила, но искалечила морально и физически, но многих сделала лучше, проявив те качества, которые оставались ранее невостребованными. Кем бы ты была сейчас, если бы не война? Просто чей-то капризной женой, и была бы ты счастлива? Ведь ты сильная натура, очень способная к предпринимательству. Пусть в трагических обстоятельствах, но ты получила возможность реализовать свои способности, а не остаться кокеткой, кружащей мужчинам головы.
— Но в душе мне так одиноко! — попыталась возразить Энэлайз, стараясь приоткрыть ему свой внутренний мир.
— Энэлайз! — сказал серьезно Курт и взял ее руки в свои. — Я люблю тебя, и ты это знаешь.
Она послушно кивнула головой, и слезы подступили к ее глазам. Он был такой хороший, такой добрый и… так не подходил ей.
«Я хочу Марка!» — кричало предательски ее сердце.
— Выходи за меня замуж, Энэлайз. Ты заслужила любви! Позволь мне сделать тебя счастливой.
— Но, Курт! Я ведь замужем! — запротестовала Энэлайз.
— Замужем за бессердечным, лживым мерзавцем, — подхватил Курт. — Ты можешь получить от него развод. Судя по тому, что ты рассказала, мы можем уличить его в нарушении супружеской неверности.
— Но скандал… Я не хочу тебя втягивать в нечто подобное…
— Я уже втянут во все, что касается тебя. Я это выбрал сам.
Энэлайз нахмурилась и посмотрела на водную гладь реки.
Освободиться от Марка… Разве не об этом она мечтала? Здесь, рядом был Курт, который предлагал ей доброту, любовь и состояние — одним словом, все, о чем женщина может только мечтать. Но она знала… что не будет счастлива.
— Курт, — обратилась она к нему. — Даже, если я расторгну брак с помощью суда, я все равно останусь замужней женщиной в глазах моей церкви! Я — католичка, и ты об этом знаешь.
— Но ведь и церковный брак можно аннулировать! — воскликнул Курт.
— Иногда можно, — призналась Энэлайз.
— О, Боже! Он заставил тебя выйти за него замуж. Затем он бросил тебя. Он унижал тебя… Ведь это веские причины для расторжения брака в глазах твоей церкви, — сказал Курт.
Энэлайз стояла молча и смотрела на воду, а затем вздохнула и ответила:
— Я подумаю об этом, Курт. Я обещаю тебе. Дай мне немного подумать. Я не хочу спешить. Немец улыбнулся.
— Конечно, mein liebchen[32], ты можешь все обдумать. Ты же знаешь, что я умею ждать.
Редкостная, искренняя улыбка озарила лицо Энэлайз. Какой же он был добрый человек, но, пожалуй, слишком положительный для нее. Сможет ли он когда-нибудь понять ее?
На следующий день Курт Миллер уехал в Новую Англию заключать контракты с валадельцами фабрик готового платья. Все военные годы они работали на армию, поставляя обмундирование для солдат, и сейчас были совершенно выбиты из колеи известием об окончании военных действий. Миллер надеялся воспользоваться их растерянностью и заключить максимально выгодные для себя контракты.
У Энэлайз появилось время обдумать предложение владельца магазина и почувствовать — действительно ли она будет скучать без него.
Да, ей было не только одиноко, но и плохо без Курта.
В магазине ее не любили — она была женщиной, сделавшей карьеру среди мужчин, и они побаивались и избегали ее. У нее не было времени, чтобы подружиться с дамами, жившими с ней по соседству.
Кроме того, их отталкивало то, что она работает, что ее семейное положение двусмысленно, и что у нее есть черная служанка.
Получалось, что никаких друзей и знакомых, кроме Курта, у нее не было. Ей не с кем было просто поболтать, посмеяться, никто так преданно не восхищался ею и не выслушивал ее мысли по самым различным вопросам.
Вечером после работы, она с нетерпением бежала домой к Джонни, которого так любила, но это общение не могло заменить ей отсутствие мужского внимания.
Иногда она возвращалась так поздно, что заставала сына уже спящим, и ее собеседницей становилась Мэй.
Энэлайз отлично понимала, что Курт никогда не станет ддя нее тем, кем был для нее Марк. Но ведь и выбора — или Курт или Марк — у нее тоже не было. Марк отказался от нее.
Вернувшись из поездки, Курт выжидательно поглядывал на нее, но Энэлайз делала вид, что не замечает этих взглядов. Она действительно была рада его возвращению, но обсуждение вопроса о браке она решила отложить. Он понял это и не настаивал, а просто слушал ее отчеты о делах в магазине, о ее новых идеях и о проделках ее сына Джонни.
Возвращаясь домой, Энэлайз все думала о том, что рано или поздно ей надо будет дать ответ Курту. Она не могла долго оставлять его в неопределенности и, если он не нужен ей, должна была освободить его. Может другая женщина сделает его счастливым.
Она перешагнула порог своего дома, и сын радостно бросился ей навстречу.
— Джонни! — воскликнула Энэлайз и обняла его маленькое, крошечное тельце.
Какой же он был маленький и как ей было страшно за него! Возможно, сейчас ему было достаточно ее любви, но потом… Как сможет она научить его тому, чему должен научить его отец? Мальчику нужен отец, с которого можно брать пример, и она никогда не заменит ему отца.
— Угадай! Что я нашел сегодня? — спросил Джонни.
— Не знаю, а что? — она улыбнулась и погладила его вьющиеся черные волосы. Он так был похож на своего отца. Как мог Марк уехать и бросить его? Неужели его не интересует его сын?!
— Я нашел улитку! Вот что! — гордо сказал мальчик.
— О! Дай-ка мне посмотреть! — сказала Энэлайз. Джонни затряс головой.
— Это — секрет! — ответил Джонни.
Сначала она расстроилась, что у него уже появились секреты, которые он таит от матери, а потом поняла, что у ребенка должна быть своя тайна. Энэлайз не хотелось быть похожей на тех матерей, которые всю жизнь навязывают своим детям свое мнение.
Но он — все, что я имею, — возражало ей ее сердце.
Вдруг она с ужасом представила себе картину своего будущего через двадцать лет — одинокая, средних лет женщина с потухшим взглядом, постоянно поучающая своего единственного взрослого сына и не дающая ему совершенно свободы.
— Нет, — такому не бывать, — прошептала она. — Такого не будет!
Но если она будет и дальше одинока, такой финал неизбежен. Она должна выйти замуж за Курта, дать ребенку отца и не ограничивать свою жизнь только материнской любовью. Курт станет хорошим отцом для Джонни, и мальчик сможет полностью доверять ему.
Его родному отцу, очевидно, не интересно как растет его сын, лишь бы он не нищенствовал.
— Джонни, — обратилась к сыну Энэлайз, — тебе нравится дядя Курт?
— Дядя Курт? — переспросил мальчик и утвердительно кивнул головой, — и его лошади тоже!
Энэлайз улыбнулась — конечно лошади были для Джонни важнее всего. И вдруг его лицо, только что очень оживленное, чем-то омрачилось.
— Что случилось, — озабоченно спросила она.
— Я вспомнил дядю. Он был в доме у дедушки.
Сердце у Энэлайз защемило.
— Что за дядя у дедушки в доме? Кто он?
— Плохой. Он кричал на тетю Фрэн.
— Кто он? — спросила Энэлайз и заглянула мальчику в лицо.
— Не знаю, — ответил мальчик. Его маленькое личико насупилось, а губки задрожали. — Он сильно кричал, мама.
— Он напугал тебя? — спросила сочувственно Энэлайз.
Джонни кивнул головой и сказал:
— Он — страшный! Он — злой!
— Ну, тебе нечего было бояться. Дедушка и тетя Фрэн не дадут тебя обидеть.
— Я знаю, — вздохнул мальчик, — но тетя Фрэн плакала.
— Не беспокойся ни о чем, — заверила его Энэлайз и поцеловала. — Я поговорю с твоим дедушкой, и дедушка сделает все, чтобы этот мужчина не испугал тебя снова. Хорошо?
Мальчик послушно кивнул, а Энэлайз добавила:
— Следующий раз ничего не скрывай. Говори все сразу мне, а я что-нибудь придумаю.
Мальчик весело улыбнулся, а мать крепко обняла его.
— А теперь беги и вымой руки. Будем ужинать.
Энэлайз посмотрела вслед сыну и подумала, что сердитый дядя в доме Шэфферов был, конечно, Марком. Кто еще, кроме него, мог довести Фрэнсис до слез?! Кто еще, кроме него, мог позволить кричать на нее?! Видимо, Фрэнсис приготовила обоим сюрприз — встречу друг с другом, но попала Марку под горячую руку.
Конечно же, Марк возвратился после окончания войны домой, но даже не попытался навестить ее. Было ясно, что он и впредь собирается соблюдать свое обещание никогда не встречаться и не расспрашивать о ней. Но неужели он распространил это на собственного сына? Как же я была глупа, все еще продолжая хранить ему верность!
Мы с Джонни ему не нужны. Оставаясь верной этому браку, она лишит мальчика отца, а себя — полного женского счастья. Это несправедливо.
Ей придется выбросить Марка из своего сердца, так же, как это сделал он!
За ужином Энэлайз была рассеянна и плохо улавливала, о чем болтал Джонни. Уложив мальчика в кроватку, она торопливо рассказала ему сказку и спела привычную колыбельную. Когда же Джонни заснул, Энэлайз быстро поднялась к себе. Постояв немного перед зеркалом, она поправила прическу, затем накинула плащ и вышла из дома.
Если она не предпримет решительного шага сейчас, узнав, что Марк не только не явился к ней, но и накричал на их собственого сына, то потом — у нее не хватит воли.
На улице она окликнула извозчика и назвала ему адрес Курта Миллера. Было очень страшно и, конечно, неприлично так поздно ехать к нему.
На следующее утро об этом узнают все и будут шокированы. Энэлайз слабо улыбнулась — ей не привыкать.
Дворецкий сразу проводил ее в кабинет Курта. Как и положено вышколенному слуге, он ничем не высказал своего удивления по поводу ее столь позднего визита.
Когда Курту доложили о приезде Энэлайз, он на минуту замер — поняв, что сейчас решится его судьба. Тревога, удивление и восторг охватили его. Он стремительно направился в кабинет, где ждала его любимая женщина.
— Энэлайз?! Что… что случилось?
— Ничего, Курт. Честное слово, ничего не случилось, не волнуйся. — Она почувствовала, как ее решимость вдруг резко упала, но продолжала, — Курт, сегодня вечером я решила для себя все. Джонни видел в доме Шэфферов Марка. Тот накричал на мальчика, когда Фрэнсис привела его к нему. Я была так глупа. Я пришла сказать, Курт, что я принимаю твое предложение. Я разведусь с Марком и выйду за тебя замуж.
Курт, не веря своим ушам, стоял, как завороженный. Его лицо озарилось радостной улыбкой.
— Энэлайз, любовь моя, — произнес он и сжал ее в своих объятиях.
Глава 14
Теперь она сама могла заботиться о сыне, могла предоставить сыну и себе не только все необходимое, но и гораздо больше. Как хорошо не зависеть от милостей отца или брата, любовника или мужа! Никогда она не будет больше трепетать от страха так, как когда была любовницей Марка, сознавая, что если он выгонит ее, она станет нищей и бездомной.
Энэлайз вздохнула и вытерла слезы с лица. Боже, если бы ее деловые успехи помогли преодолеть страдание и одиночество, прочно поселившиеся в сердце!
Она, конечно, очень любила Джонни, и все редкие часы отдыха проводила с ним. Но это была иная любовь. Тепло материнской любви не могло заменить ей полностью тот жар, который давала страсть между мужчиной и женщиной. Марк разбудил дремавшие в ней инстинкты, и этот страстный голод не был утоляем. Она вспомнила, как билось ее сердце, и кровь стучала в висках, только при одном взгляде на него!
Она вспомнила, как она трепетала от его прикосновений, какое наслаждение давала ей близость с Марком, и какая безумная страсть возникала между ними во время любовной игры!
Познав с ним наслаждение, она страдала о его утрате.
Иногда она думала, что место Марка никто не сможет занять. Она не видела достойных претендентов, хотя по работе встречалась со многими мужчинами, и многие из них были очень привлекательны. Но ни один из них не заставил забиться ее сердце.
Даже Курта, который помог ей в трудную минуту, который был всегда так добр и внимателен, она воспринимала только как друга. Она легко и непринужденно беседовала с ним, ей было приятно смотреть на него — его внешность была достаточно привлекательной. Этот крепкий голубоглазый блондин был порядочным и одаренным человеком.
Но как ни решала она забыть своего такого необузданного в страстях мужа и влюбиться в Курта — это у нее не получалось.
Она не могла приказать своему сердцу и телу сделать это. Марк — его лицо, руки, его голос, его худощавое тело — постоянно вспоминался ей, и у нее начинало щемить сердце.
Пусть он постоянно игнорировал ее и не написал ни строки, пусть он безосновательно обвинил ее в неверности, и в том, что это она не писала ему, — несмотря на все это, Энэлайз знала, что она все еще любила его и любила так, как и в те времена, когда она, бывшая первой красавицей Нового Орлеана, только встретила Марка.
Вздохнув, Энэлайз, наконец, открыла глаза и начала расхаживать по комнате. Она никак не могла сосредоточиться после того потока воспоминаний и мыслей, который вызвало известие об окончании войны и даже обрадовалась, когда в дверь постучали.
— Войдите, — разрешила она, и в кабинет вошел Курт.
— Ты слышала новости? — спросил он своим мягким голосом.
Энэлайз улыбнулась.
— Разве я могла их не услышать?!
— И что ты скажешь?
— О, Курт, — ответила Энэлайз, — ты ведь помнишь, что я южанка и, хотя я давно предвидела такой результат, мне сейчас очень горько. Это известие заставило меня вспомнить о моем прекрасном и теплом Новом Орлеане, и понять, как я тоскую здесь в холодном Нью-Йорке! Я так хочу снова оказаться дома, Курт.
— Мне знакомо это чувство. Я, когда только эмигрировал в Америку, долго оставался здесь чужим.
Энэлайз помолчала, а потом тихим голосом произнесла:
— А еще я вспомнила свою встречу с Марком.
Лицо Курта страдальчески дернулось, и он спросил:
— Ты все еще любишь его?
— Не знаю. Я приложила все усилия, чтобы забыть его. Я никак не могу разобраться… и еще…
— Наберись терпения, — сказал Курт Миллер и дотронулся до ее руки. — Мне кажется, что ты так стараешься забыть его, что в результате только о нем и думаешь. Расслабься, отдохни и просто живи своей жизнью, и в один прекрасный момент ты обнаружишь, что он исчез из твоего сердца также, как из твоей жизни.
Энэлайз хотелось разрыдаться.
— Но, когда, как скоро это будет? — спросила она его. А затем, улыбнулась и, пожав плечами, сказала:
— Ты, конечно, прав, Курт. Я так и сделаю.
— В честь окончания войны у всех праздник. И мы закрываем магазин и даем всем день отдыха. Впрочем, это не только подарок — они так перевозбуждены, что работа не будет эффективной. Да, и сегодня всем не до покупок!
— Хорошо, — ответила Энэлайз. — Как раз у меня будет время закончить свои дела в отделе домашних товаров. Я посмотрю, что там можно сделать.
— Нет! Ты не будешь этим заниматься! — запротестовал Курт. — Ты и я, как и все сотрудники, возьмем выходной день и отправимся в Хадсон.
— Но, Курт, — запротестовала сначала Энэлайз, но сдалась и слегка улыбнулась. — Ты прав. Мне нужно поднять свое настроение. А сейчас, позволь мне надеть свою шляпку.
Они плыли на небольшом корабле от Хадсона к Йон-керсу и обратно. На судне царила праздничная атмосфера — все пассажиры пели и кричали, надрывно гудел корабельный свисток. Все вокруг праздновали победу. И даже Энэлайз захватила эта атмосфера торжества. Они стояли на палубе, и их обвевал весенний ветерок.
— Ох, Курт! — сказала печально Энэлайз. — Как я изменилась за последние несколько лет! Какой я была счастливой, веселой, всегда в обществе, всегда в окружении поклонников, а сейчас…
— А сейчас ты прекрасная, зрелая женщина, а не легкомысленная девчонка, — подхватил Курт.
Энэлайз засмеялась на сказанный комплимент и продолжила:
— Я так постарела, устала, стала резкой и скучной. Скоро я превращусь в какое-то бесполое существо, которое не интересует ничего кроме бизнеса.
— А твой чудесный ребенок? — задал вопрос Курт. — Война всех нас состарила, Энэлайз. Многих она не только состарила, но искалечила морально и физически, но многих сделала лучше, проявив те качества, которые оставались ранее невостребованными. Кем бы ты была сейчас, если бы не война? Просто чей-то капризной женой, и была бы ты счастлива? Ведь ты сильная натура, очень способная к предпринимательству. Пусть в трагических обстоятельствах, но ты получила возможность реализовать свои способности, а не остаться кокеткой, кружащей мужчинам головы.
— Но в душе мне так одиноко! — попыталась возразить Энэлайз, стараясь приоткрыть ему свой внутренний мир.
— Энэлайз! — сказал серьезно Курт и взял ее руки в свои. — Я люблю тебя, и ты это знаешь.
Она послушно кивнула головой, и слезы подступили к ее глазам. Он был такой хороший, такой добрый и… так не подходил ей.
«Я хочу Марка!» — кричало предательски ее сердце.
— Выходи за меня замуж, Энэлайз. Ты заслужила любви! Позволь мне сделать тебя счастливой.
— Но, Курт! Я ведь замужем! — запротестовала Энэлайз.
— Замужем за бессердечным, лживым мерзавцем, — подхватил Курт. — Ты можешь получить от него развод. Судя по тому, что ты рассказала, мы можем уличить его в нарушении супружеской неверности.
— Но скандал… Я не хочу тебя втягивать в нечто подобное…
— Я уже втянут во все, что касается тебя. Я это выбрал сам.
Энэлайз нахмурилась и посмотрела на водную гладь реки.
Освободиться от Марка… Разве не об этом она мечтала? Здесь, рядом был Курт, который предлагал ей доброту, любовь и состояние — одним словом, все, о чем женщина может только мечтать. Но она знала… что не будет счастлива.
— Курт, — обратилась она к нему. — Даже, если я расторгну брак с помощью суда, я все равно останусь замужней женщиной в глазах моей церкви! Я — католичка, и ты об этом знаешь.
— Но ведь и церковный брак можно аннулировать! — воскликнул Курт.
— Иногда можно, — призналась Энэлайз.
— О, Боже! Он заставил тебя выйти за него замуж. Затем он бросил тебя. Он унижал тебя… Ведь это веские причины для расторжения брака в глазах твоей церкви, — сказал Курт.
Энэлайз стояла молча и смотрела на воду, а затем вздохнула и ответила:
— Я подумаю об этом, Курт. Я обещаю тебе. Дай мне немного подумать. Я не хочу спешить. Немец улыбнулся.
— Конечно, mein liebchen[32], ты можешь все обдумать. Ты же знаешь, что я умею ждать.
Редкостная, искренняя улыбка озарила лицо Энэлайз. Какой же он был добрый человек, но, пожалуй, слишком положительный для нее. Сможет ли он когда-нибудь понять ее?
На следующий день Курт Миллер уехал в Новую Англию заключать контракты с валадельцами фабрик готового платья. Все военные годы они работали на армию, поставляя обмундирование для солдат, и сейчас были совершенно выбиты из колеи известием об окончании военных действий. Миллер надеялся воспользоваться их растерянностью и заключить максимально выгодные для себя контракты.
У Энэлайз появилось время обдумать предложение владельца магазина и почувствовать — действительно ли она будет скучать без него.
Да, ей было не только одиноко, но и плохо без Курта.
В магазине ее не любили — она была женщиной, сделавшей карьеру среди мужчин, и они побаивались и избегали ее. У нее не было времени, чтобы подружиться с дамами, жившими с ней по соседству.
Кроме того, их отталкивало то, что она работает, что ее семейное положение двусмысленно, и что у нее есть черная служанка.
Получалось, что никаких друзей и знакомых, кроме Курта, у нее не было. Ей не с кем было просто поболтать, посмеяться, никто так преданно не восхищался ею и не выслушивал ее мысли по самым различным вопросам.
Вечером после работы, она с нетерпением бежала домой к Джонни, которого так любила, но это общение не могло заменить ей отсутствие мужского внимания.
Иногда она возвращалась так поздно, что заставала сына уже спящим, и ее собеседницей становилась Мэй.
Энэлайз отлично понимала, что Курт никогда не станет ддя нее тем, кем был для нее Марк. Но ведь и выбора — или Курт или Марк — у нее тоже не было. Марк отказался от нее.
Вернувшись из поездки, Курт выжидательно поглядывал на нее, но Энэлайз делала вид, что не замечает этих взглядов. Она действительно была рада его возвращению, но обсуждение вопроса о браке она решила отложить. Он понял это и не настаивал, а просто слушал ее отчеты о делах в магазине, о ее новых идеях и о проделках ее сына Джонни.
Возвращаясь домой, Энэлайз все думала о том, что рано или поздно ей надо будет дать ответ Курту. Она не могла долго оставлять его в неопределенности и, если он не нужен ей, должна была освободить его. Может другая женщина сделает его счастливым.
Она перешагнула порог своего дома, и сын радостно бросился ей навстречу.
— Джонни! — воскликнула Энэлайз и обняла его маленькое, крошечное тельце.
Какой же он был маленький и как ей было страшно за него! Возможно, сейчас ему было достаточно ее любви, но потом… Как сможет она научить его тому, чему должен научить его отец? Мальчику нужен отец, с которого можно брать пример, и она никогда не заменит ему отца.
— Угадай! Что я нашел сегодня? — спросил Джонни.
— Не знаю, а что? — она улыбнулась и погладила его вьющиеся черные волосы. Он так был похож на своего отца. Как мог Марк уехать и бросить его? Неужели его не интересует его сын?!
— Я нашел улитку! Вот что! — гордо сказал мальчик.
— О! Дай-ка мне посмотреть! — сказала Энэлайз. Джонни затряс головой.
— Это — секрет! — ответил Джонни.
Сначала она расстроилась, что у него уже появились секреты, которые он таит от матери, а потом поняла, что у ребенка должна быть своя тайна. Энэлайз не хотелось быть похожей на тех матерей, которые всю жизнь навязывают своим детям свое мнение.
Но он — все, что я имею, — возражало ей ее сердце.
Вдруг она с ужасом представила себе картину своего будущего через двадцать лет — одинокая, средних лет женщина с потухшим взглядом, постоянно поучающая своего единственного взрослого сына и не дающая ему совершенно свободы.
— Нет, — такому не бывать, — прошептала она. — Такого не будет!
Но если она будет и дальше одинока, такой финал неизбежен. Она должна выйти замуж за Курта, дать ребенку отца и не ограничивать свою жизнь только материнской любовью. Курт станет хорошим отцом для Джонни, и мальчик сможет полностью доверять ему.
Его родному отцу, очевидно, не интересно как растет его сын, лишь бы он не нищенствовал.
— Джонни, — обратилась к сыну Энэлайз, — тебе нравится дядя Курт?
— Дядя Курт? — переспросил мальчик и утвердительно кивнул головой, — и его лошади тоже!
Энэлайз улыбнулась — конечно лошади были для Джонни важнее всего. И вдруг его лицо, только что очень оживленное, чем-то омрачилось.
— Что случилось, — озабоченно спросила она.
— Я вспомнил дядю. Он был в доме у дедушки.
Сердце у Энэлайз защемило.
— Что за дядя у дедушки в доме? Кто он?
— Плохой. Он кричал на тетю Фрэн.
— Кто он? — спросила Энэлайз и заглянула мальчику в лицо.
— Не знаю, — ответил мальчик. Его маленькое личико насупилось, а губки задрожали. — Он сильно кричал, мама.
— Он напугал тебя? — спросила сочувственно Энэлайз.
Джонни кивнул головой и сказал:
— Он — страшный! Он — злой!
— Ну, тебе нечего было бояться. Дедушка и тетя Фрэн не дадут тебя обидеть.
— Я знаю, — вздохнул мальчик, — но тетя Фрэн плакала.
— Не беспокойся ни о чем, — заверила его Энэлайз и поцеловала. — Я поговорю с твоим дедушкой, и дедушка сделает все, чтобы этот мужчина не испугал тебя снова. Хорошо?
Мальчик послушно кивнул, а Энэлайз добавила:
— Следующий раз ничего не скрывай. Говори все сразу мне, а я что-нибудь придумаю.
Мальчик весело улыбнулся, а мать крепко обняла его.
— А теперь беги и вымой руки. Будем ужинать.
Энэлайз посмотрела вслед сыну и подумала, что сердитый дядя в доме Шэфферов был, конечно, Марком. Кто еще, кроме него, мог довести Фрэнсис до слез?! Кто еще, кроме него, мог позволить кричать на нее?! Видимо, Фрэнсис приготовила обоим сюрприз — встречу друг с другом, но попала Марку под горячую руку.
Конечно же, Марк возвратился после окончания войны домой, но даже не попытался навестить ее. Было ясно, что он и впредь собирается соблюдать свое обещание никогда не встречаться и не расспрашивать о ней. Но неужели он распространил это на собственного сына? Как же я была глупа, все еще продолжая хранить ему верность!
Мы с Джонни ему не нужны. Оставаясь верной этому браку, она лишит мальчика отца, а себя — полного женского счастья. Это несправедливо.
Ей придется выбросить Марка из своего сердца, так же, как это сделал он!
За ужином Энэлайз была рассеянна и плохо улавливала, о чем болтал Джонни. Уложив мальчика в кроватку, она торопливо рассказала ему сказку и спела привычную колыбельную. Когда же Джонни заснул, Энэлайз быстро поднялась к себе. Постояв немного перед зеркалом, она поправила прическу, затем накинула плащ и вышла из дома.
Если она не предпримет решительного шага сейчас, узнав, что Марк не только не явился к ней, но и накричал на их собственого сына, то потом — у нее не хватит воли.
На улице она окликнула извозчика и назвала ему адрес Курта Миллера. Было очень страшно и, конечно, неприлично так поздно ехать к нему.
На следующее утро об этом узнают все и будут шокированы. Энэлайз слабо улыбнулась — ей не привыкать.
Дворецкий сразу проводил ее в кабинет Курта. Как и положено вышколенному слуге, он ничем не высказал своего удивления по поводу ее столь позднего визита.
Когда Курту доложили о приезде Энэлайз, он на минуту замер — поняв, что сейчас решится его судьба. Тревога, удивление и восторг охватили его. Он стремительно направился в кабинет, где ждала его любимая женщина.
— Энэлайз?! Что… что случилось?
— Ничего, Курт. Честное слово, ничего не случилось, не волнуйся. — Она почувствовала, как ее решимость вдруг резко упала, но продолжала, — Курт, сегодня вечером я решила для себя все. Джонни видел в доме Шэфферов Марка. Тот накричал на мальчика, когда Фрэнсис привела его к нему. Я была так глупа. Я пришла сказать, Курт, что я принимаю твое предложение. Я разведусь с Марком и выйду за тебя замуж.
Курт, не веря своим ушам, стоял, как завороженный. Его лицо озарилось радостной улыбкой.
— Энэлайз, любовь моя, — произнес он и сжал ее в своих объятиях.
Глава 14
Марк проснулся испуганный, весь в холодном поту. Он снова видел во сне Энэлайз.
Она, одетая в белую ночную сорочку, стояла перед ним. Ее прекрасные локоны разметались по плечам. Энэлайз выглядела так же, как и в их первую ночь. Она улыбалась ему, а он шел ей навстречу. Но вдруг солдат в голубой форме, появившийся между ними, схватил Энэлайз, которая стала кричать и вырываться из его рук, но безуспешно. Офицер разорвал ее одежду и грубо бросил на землю. А Марк в это время стоял как вкопанный, его ноги налились свинцом и не в силах двинуться с места он, цепенея от ужаса, смотрел, как насилуют Энэлайз. Он видел ее большие голубые глаза, умолявшие о помощи, слышал ее душераздирающий крик, но оставался недвижим. Его переполнял дикий гнев, но при виде обнаженного тела Энэлайз он, как всегда, почувствовал желание. Сделав свое дело, солдат встал, и Марк впервые увидел его лицо. Солдатом в голубой форме был он сам, ужаснувшись, понял Марк.
Сердце его бешено заколотилось, и он проснулся. Неужели он никогда не перестанет думать о ней? Она врывается даже в его сны!
Чертыхаясь, он здоровой рукой потянулся к бутылке, стоящей на столике, рядом с кроватью. Неловко задетая бутылка тихо звякнула и чуть было не опрокинулась.
— Мне надо выпить, чтобы успокоиться, — сказал он сам себе и, действуя, на этот раз осторожней, достал бутылку.
— Ну, вот, а говорят, что я сам о себе не смогу позаботиться!
Марк медленно, не выпуская бутулку из руки, сел и принялся ее откупоривать. Сделав большой глоток, он с облегчением почувствовал, как огненная жидкость обжигая горло, пошла внутрь.
В последнее время он пил уже не для того, чтобы заглушить боль; она его почти не мучила. Он пил, потому что если не напивался до бесчувствия, то постоянно думал об Энэлайз.
Дверь открылась, и на пороге показалась фигура его назойливого адъютанта.
— Сэр, с Вами все в порядке? — спросил он.
— А, Джексон! Надо сказать, что ты следишь за мной как преданная жена и даже больше, — саркастически приветствовал его Марк, отдавая бутылкой честь. — Такой кошачий слух надо иметь разведчикам.
Джексон не отвечал. Полковник говорил такое слишком часто, и Джексон предпочитал не возражать ему.
Он вошел в комнату, зажег керосиновую лампу на столике и, как обычно, уселся в свое кресло дежурить.
«И к чему так напиваться?» — рассуждал он про себя.
— Все вспоминаете о ней, — произнес он вслух. Это был не столько вопрос, сколько утверждение.
В ответ Марк только громко расхохотался и сделал еще один большой глоток из бутылки.
Понять, как женщина может настолько сбить мужчину с толку, Джексон никак не мог. Если бы на месте полковника был другой человек, то сержант решил бы, что тот сошел с ума. Но его командир был настолько бесстрашен и хладнокровен, когда водил солдат в сражение, и такое простое объяснение не устраивало Джексона. Именно командиру, тогда еще бывшему майору, сержант был обязан жизнью — тот вытащил раненого сержанта с поля боя. На фронте Марк Шэффер стал живой легендой. Рассказы о его бесстрашии и хладнокровии были нисколько не преувеличены.
Сержант, бесконечно ему преданный, сам неоднократно был свидетелем, как полковник выполнял самые опасные задания, мгновенно принимая решения, позволявшие им всем остаться живыми и невредимыми.
Джексон, будучи обязанным своему командиру жизнью, ненавидел женщину, из-за которой этот сильный человек катился сейчас в пропасть.
Еще на фронте сержант замечал, что майор всегда с нетерпением ждет почты, хотя и старается скрыть свое волнение. Он быстро просматривал полученную личную корреспонденцию, но не радовался, а наоборот, все глубже залегали у него на лице горестные морщины. Но самое плохое время наступило, когда командир вернулся из короткого отпуска домой. Он и раньше был одним из самых храбрых командиров, но теперь явно было видно, что он ищет смерти. Добровольно он вызывался выполнять самые опасные задания, а в боях бросался в гущу сражения, как тигр. Но удача долго сопутствовала ему.
Он прошел невредимым через все кровопролитные сражения, особенно у Вилдернесса и только в последнем бою пролетевший снаряд разорвался рядом, поразив крупной шрапнелью всю левую половину тела.
За смелость в боях ему после ранения было присвоено звание полковника. И только Джексон и лечащий врач знали, что это звание чуть не стоило Марку Шэфферу жизни.
На этот раз Джексон, спасая командиру жизнь, вынес его с поля боя и доставил в лазарет. Врачи сделали все возможное и во время операции удалили большую часть шрапнели, зашили крупные раны. После операции командир долго приходил в себя и постоянно бредил.
Джексон, находившийся постоянно рядом, понял, наконец, сложив отрывки бессвязных речей командира, почему тот искал смерти. Полковник безумно любил свою неверную жену! Именно переживая ее измену, он стал искать смерти.
Доктора не надеялись, что полковник выживет, но его железное здоровье, данное ему от природы, не позволило ему умереть, несмотря на то, что душа его жаждала смерти.
Он вынес послеоперационную инфекцию и подхваченную в госпитале лихорадку; он выжил после еще одной операции, которую сделали уже в военном госпитале Балтимора, извлекая остатки шрапнели.
На этот раз осложнений не было, но выздоровление текло слишком медленно, и прошло несколько месяцев, прежде чем Джексон смог увезти полковника из военного госпиталя в Нью-Йорк.
Джексон привез домой невероятно изменившегося человека. Тот красивый сильный мужчина исчез. Тяжелое ранение невероятно изменило Марка Шэффера. Его левая рука безжизненно висела, а левая нога волочилась по земле, совершенно утратив подвижность. Передвигаться некогда гибкий и стройный Марк, мог только с помощью костылей, превозмогая острую боль. Но более всего пострадало его красивое лицо. Длинный рваный шрам, точнее два, едва разделенных здоровой кожей, протянулись через левую щеку и стянули всю кожу от левого виска до уголков рта. В результате на искривленном лице Марка губы сложились в постоянную сардоническую[33] улыбку.
Не меньшие изменения произошли и в его психике. После ранения и операций доктора, чтобы смягчить невыносимую боль, давали ему опиум.
Но, опасаясь привыкания, как только это стало возможным, отменили опасное лекарство. А боль все еще оставалась, и Марк, чтобы выдержать ее, стал пить. Именно в эти длинные ночи, когда был так одинок со своей душевной и физической болью, полковник, слово за слово рассказал Джексону об своей любви к Энэлайз, о ее красоте. Он рассказал о своей, все погубившей ревности, и о том, что она возненавидела его. За все время на фронте, он не дождался от нее ни одного письма, более того, она ушла из дома его отца, забрав их маленького сына. Особенно мучительно было Марку рассказывать о последней встрече, когда он обвинил ее в измене, а она даже не попыталась этого опровергнуть.
Джексон узнал также о клятве полковника никогда больше не видеть жену и не интересоваться ею.
Вот почему такой сильный человек, как его командир, потерял желание жить — его сломало женское предательство.
Выжив после ранения вопреки своей воле, теперь он остался беспомощным инвалидом, находящим утешение только в пьянстве. Его физические мучения переплелись, усиливая друг друга, с его душевными муками, и Марк замкнулся в себе, полностью уйдя в свои страдания.
Сержант, пытаясь как-то отвлечь полковника от бутылки, сказал:
— Я видел Вашего сына. Он совершенно замечательный мальчик.
Лицо Марка скривилось еще больше.
— Эта дура Фрэн… Какого черта она принесла его сюда?! Ему вредно видеть такого отца! Ему после этого будет сниться кошмары, — зло ответил он.
— Будьте уверены, полковник, если Вы будете на него так кричать, как вчера, он действительно испугается, — заметил Джексон.
Марк выпил еще глоток и продолжил разговор о еыне.
— Фрэн постоянно говорит отцу, что мальчика надо забрать от нее.
Сержант заметил, что полковник избегает называть жену по имени.
— Это идиотка Фрэн решила, что мне хочется воспитывать сына самому. Только мне этого не хватало, особенно здесь, в этой угрюмой семье. Могу себе представить, что будет с ребенком, если его воспитанием займется Фрэн!
После этой вспышки Марк замолчал, и его мысли вновь унеслись к Энэлайз. Он представил себе, как она красивая и радостно оживленная играет с сыном, протягивая руки, чтобы поймать его в объятия!
Марк должен был согласиться с сержантом в том, что его сын — совершенно замечательный парень! Ему было чем гордиться. Несмотря на краткий и неудачный визит, Марк успел заметить, что мальчик был похож на него, прекрасно одет и воспитан. В нем не чувствовалось робости и застенчивости, характерной для мальчиков, которых воспитывают одинокие женщины.
— А впрочем, почему только одни женщины?.. О нем ведь заботится тот немец — владелец магазина, который заменяет, видимо, ему отца! — продолжил свои размышления Марк. — Глупая Фрэнсис думала, что если приведет к нему Джонни, тот сразу полюбит отца!
Марк еще пытался о чем-то думать, но тут алкоголь сделал свое дело, и мысли его стали расплываться. Он почувствовал, что сейчас уснет.
Она, одетая в белую ночную сорочку, стояла перед ним. Ее прекрасные локоны разметались по плечам. Энэлайз выглядела так же, как и в их первую ночь. Она улыбалась ему, а он шел ей навстречу. Но вдруг солдат в голубой форме, появившийся между ними, схватил Энэлайз, которая стала кричать и вырываться из его рук, но безуспешно. Офицер разорвал ее одежду и грубо бросил на землю. А Марк в это время стоял как вкопанный, его ноги налились свинцом и не в силах двинуться с места он, цепенея от ужаса, смотрел, как насилуют Энэлайз. Он видел ее большие голубые глаза, умолявшие о помощи, слышал ее душераздирающий крик, но оставался недвижим. Его переполнял дикий гнев, но при виде обнаженного тела Энэлайз он, как всегда, почувствовал желание. Сделав свое дело, солдат встал, и Марк впервые увидел его лицо. Солдатом в голубой форме был он сам, ужаснувшись, понял Марк.
Сердце его бешено заколотилось, и он проснулся. Неужели он никогда не перестанет думать о ней? Она врывается даже в его сны!
Чертыхаясь, он здоровой рукой потянулся к бутылке, стоящей на столике, рядом с кроватью. Неловко задетая бутылка тихо звякнула и чуть было не опрокинулась.
— Мне надо выпить, чтобы успокоиться, — сказал он сам себе и, действуя, на этот раз осторожней, достал бутылку.
— Ну, вот, а говорят, что я сам о себе не смогу позаботиться!
Марк медленно, не выпуская бутулку из руки, сел и принялся ее откупоривать. Сделав большой глоток, он с облегчением почувствовал, как огненная жидкость обжигая горло, пошла внутрь.
В последнее время он пил уже не для того, чтобы заглушить боль; она его почти не мучила. Он пил, потому что если не напивался до бесчувствия, то постоянно думал об Энэлайз.
Дверь открылась, и на пороге показалась фигура его назойливого адъютанта.
— Сэр, с Вами все в порядке? — спросил он.
— А, Джексон! Надо сказать, что ты следишь за мной как преданная жена и даже больше, — саркастически приветствовал его Марк, отдавая бутылкой честь. — Такой кошачий слух надо иметь разведчикам.
Джексон не отвечал. Полковник говорил такое слишком часто, и Джексон предпочитал не возражать ему.
Он вошел в комнату, зажег керосиновую лампу на столике и, как обычно, уселся в свое кресло дежурить.
«И к чему так напиваться?» — рассуждал он про себя.
— Все вспоминаете о ней, — произнес он вслух. Это был не столько вопрос, сколько утверждение.
В ответ Марк только громко расхохотался и сделал еще один большой глоток из бутылки.
Понять, как женщина может настолько сбить мужчину с толку, Джексон никак не мог. Если бы на месте полковника был другой человек, то сержант решил бы, что тот сошел с ума. Но его командир был настолько бесстрашен и хладнокровен, когда водил солдат в сражение, и такое простое объяснение не устраивало Джексона. Именно командиру, тогда еще бывшему майору, сержант был обязан жизнью — тот вытащил раненого сержанта с поля боя. На фронте Марк Шэффер стал живой легендой. Рассказы о его бесстрашии и хладнокровии были нисколько не преувеличены.
Сержант, бесконечно ему преданный, сам неоднократно был свидетелем, как полковник выполнял самые опасные задания, мгновенно принимая решения, позволявшие им всем остаться живыми и невредимыми.
Джексон, будучи обязанным своему командиру жизнью, ненавидел женщину, из-за которой этот сильный человек катился сейчас в пропасть.
Еще на фронте сержант замечал, что майор всегда с нетерпением ждет почты, хотя и старается скрыть свое волнение. Он быстро просматривал полученную личную корреспонденцию, но не радовался, а наоборот, все глубже залегали у него на лице горестные морщины. Но самое плохое время наступило, когда командир вернулся из короткого отпуска домой. Он и раньше был одним из самых храбрых командиров, но теперь явно было видно, что он ищет смерти. Добровольно он вызывался выполнять самые опасные задания, а в боях бросался в гущу сражения, как тигр. Но удача долго сопутствовала ему.
Он прошел невредимым через все кровопролитные сражения, особенно у Вилдернесса и только в последнем бою пролетевший снаряд разорвался рядом, поразив крупной шрапнелью всю левую половину тела.
За смелость в боях ему после ранения было присвоено звание полковника. И только Джексон и лечащий врач знали, что это звание чуть не стоило Марку Шэфферу жизни.
На этот раз Джексон, спасая командиру жизнь, вынес его с поля боя и доставил в лазарет. Врачи сделали все возможное и во время операции удалили большую часть шрапнели, зашили крупные раны. После операции командир долго приходил в себя и постоянно бредил.
Джексон, находившийся постоянно рядом, понял, наконец, сложив отрывки бессвязных речей командира, почему тот искал смерти. Полковник безумно любил свою неверную жену! Именно переживая ее измену, он стал искать смерти.
Доктора не надеялись, что полковник выживет, но его железное здоровье, данное ему от природы, не позволило ему умереть, несмотря на то, что душа его жаждала смерти.
Он вынес послеоперационную инфекцию и подхваченную в госпитале лихорадку; он выжил после еще одной операции, которую сделали уже в военном госпитале Балтимора, извлекая остатки шрапнели.
На этот раз осложнений не было, но выздоровление текло слишком медленно, и прошло несколько месяцев, прежде чем Джексон смог увезти полковника из военного госпиталя в Нью-Йорк.
Джексон привез домой невероятно изменившегося человека. Тот красивый сильный мужчина исчез. Тяжелое ранение невероятно изменило Марка Шэффера. Его левая рука безжизненно висела, а левая нога волочилась по земле, совершенно утратив подвижность. Передвигаться некогда гибкий и стройный Марк, мог только с помощью костылей, превозмогая острую боль. Но более всего пострадало его красивое лицо. Длинный рваный шрам, точнее два, едва разделенных здоровой кожей, протянулись через левую щеку и стянули всю кожу от левого виска до уголков рта. В результате на искривленном лице Марка губы сложились в постоянную сардоническую[33] улыбку.
Не меньшие изменения произошли и в его психике. После ранения и операций доктора, чтобы смягчить невыносимую боль, давали ему опиум.
Но, опасаясь привыкания, как только это стало возможным, отменили опасное лекарство. А боль все еще оставалась, и Марк, чтобы выдержать ее, стал пить. Именно в эти длинные ночи, когда был так одинок со своей душевной и физической болью, полковник, слово за слово рассказал Джексону об своей любви к Энэлайз, о ее красоте. Он рассказал о своей, все погубившей ревности, и о том, что она возненавидела его. За все время на фронте, он не дождался от нее ни одного письма, более того, она ушла из дома его отца, забрав их маленького сына. Особенно мучительно было Марку рассказывать о последней встрече, когда он обвинил ее в измене, а она даже не попыталась этого опровергнуть.
Джексон узнал также о клятве полковника никогда больше не видеть жену и не интересоваться ею.
Вот почему такой сильный человек, как его командир, потерял желание жить — его сломало женское предательство.
Выжив после ранения вопреки своей воле, теперь он остался беспомощным инвалидом, находящим утешение только в пьянстве. Его физические мучения переплелись, усиливая друг друга, с его душевными муками, и Марк замкнулся в себе, полностью уйдя в свои страдания.
Сержант, пытаясь как-то отвлечь полковника от бутылки, сказал:
— Я видел Вашего сына. Он совершенно замечательный мальчик.
Лицо Марка скривилось еще больше.
— Эта дура Фрэн… Какого черта она принесла его сюда?! Ему вредно видеть такого отца! Ему после этого будет сниться кошмары, — зло ответил он.
— Будьте уверены, полковник, если Вы будете на него так кричать, как вчера, он действительно испугается, — заметил Джексон.
Марк выпил еще глоток и продолжил разговор о еыне.
— Фрэн постоянно говорит отцу, что мальчика надо забрать от нее.
Сержант заметил, что полковник избегает называть жену по имени.
— Это идиотка Фрэн решила, что мне хочется воспитывать сына самому. Только мне этого не хватало, особенно здесь, в этой угрюмой семье. Могу себе представить, что будет с ребенком, если его воспитанием займется Фрэн!
После этой вспышки Марк замолчал, и его мысли вновь унеслись к Энэлайз. Он представил себе, как она красивая и радостно оживленная играет с сыном, протягивая руки, чтобы поймать его в объятия!
Марк должен был согласиться с сержантом в том, что его сын — совершенно замечательный парень! Ему было чем гордиться. Несмотря на краткий и неудачный визит, Марк успел заметить, что мальчик был похож на него, прекрасно одет и воспитан. В нем не чувствовалось робости и застенчивости, характерной для мальчиков, которых воспитывают одинокие женщины.
— А впрочем, почему только одни женщины?.. О нем ведь заботится тот немец — владелец магазина, который заменяет, видимо, ему отца! — продолжил свои размышления Марк. — Глупая Фрэнсис думала, что если приведет к нему Джонни, тот сразу полюбит отца!
Марк еще пытался о чем-то думать, но тут алкоголь сделал свое дело, и мысли его стали расплываться. Он почувствовал, что сейчас уснет.