Он мягко усмехнулся и сказал голосом, дрожащим от желания:
   — Подойди ко мне и хорошенько посмотри. Время пришло. Я хочу, чтобы ты узнала меня как можно лучше, так же, как я хочу узнать тебя.
   Энэлайз с опаской перевела свой взгляд к запрещенному месту, туда, где была его мужская плоть. Едва сдержав волнение, она быстро перевела свой взгляд в сторону, но что-то перевернулось внутри нее, отдаваясь неясной болью между ног. Почти одновременно с этим непонятным ощущением ее взгляд опять скользнул к запрещенному месту. Его плоть… Какой она была сильной, даже пугающей… И еще она поняла, к своему удивлению, что ей хочется почувствовать эту силу.
   Дыхание Марка стало тяжелым, и он произнес заклинающим тоном:
   — Достаточно, хватит, я не могу больше терпеть, — положив ее на толстый ковер, лежавший на полу, Марк снова начал ее целовать, осыпая поцелуями ее шею, грудь и опускаясь все ниже и ниже. Его руки одновременно ласкали ее живот и ноги, как бы предлагая им раскрыться. Его пальцы проникли, наконец, в ее интимное место и начали теребить клитор, возбуждая в ней желание. Ртом он целовал ее соски и Энэлайз, не выдержав, застонала от удовольствия.
   Руки Энэлайз судорожно обнимали тело Марка. Своими пальцами она вцепилась в его кожу.
   — О, Клэй, пожалуйста… Клэй…. — прошептала она дрожащим голосом.
   Марк откликнулся на ее призыв и, не видя больше причины, чтобы сдерживать себя, лег на нее сверху, раздвинул ее ноги и ввел в нее орудие своей любви. Энэлайз пронзила внезапная острая боль, но, почувствовав, что он окончательно вошел в нее, она испытала прекрасное удовлетворение. Она вскрикнула от острой боли, но этот крик быстро перешел в глухой стон желания.
   Марк, подстегнутый ее стоном, начал ритмичные движения, которые она подхватила, принимая его дикую страсть. Энэлайз обвила его своими ногами вокруг талии. Боль, которая не отступала, перемежалась с волнами удовольствия, накатывавшимися на нее. Никогда прежде она не испытывала еще таких чувств, как теперь. Возбуждение нарастало и нарастало до тех пор, пока она не достигла его пика и страсть не захлестнула ее. По ее телу пробежали спазмы удовольствия. В ответ на ее непроизвольное движение Марк содрогнулся и вскрикнул, а затем упал напротив нее, и они лежали рядом, обессиленные страстью, пойманные в ловушку древнейшего инстинкта любви.
   — Я люблю тебя, — пробормотала Энэлайз.
   — И я люблю тебя, — ответил Марк хриплым голосом, проводя ее волосами себе по щеке. — Всегда помни, что я люблю тебя.
   Марк закрыл глаза и пожелал, чтобы ему не надо было никуда идти. Он бы хотел остаться здесь с Энэлайз и наслаждаться любовью, которая возникла у них. Затем, вздохнув, он поцеловал Энэлайз в губы и сел.
   — Мне нужно идти, — произнес он. Она улыбнулась ему. Ее глаза сияли.
   — Да, — согласилась она. — Сюда в любое время может кто-нибудь зайти.
   Он быстро оделся, избегая взгляда ее доверчивых, влюбленных глаз.
   Надев пальто, он почувствовал в кармане карты и обернулся к Энэлайз. Она уже встала с пола и теперь стояла перед ним. Ее тело отсвечивало в лучах лунного света.
   — Я люблю тебя, — прошептал он дрожащим голосом, а затем быстро покинул ее, проскочив через узкую дверь на веранде.
   Энэлайз пошла следом за ним и увидела, как он легко перепрыгнул через перила веранды и скрылся в тени сада. У Энэлайз на губах затаилась нежная улыбка. Она надела на себя ночную сорочку и осторожно пробралась к себе в комнату. Затуманенная любовной игрой, она медленно легла в свою кровать и быстро уснула. Под утро какой-то отдаленный шум разбудил ее. Она попыталась сквозь сон сообразить, что это был за странный звук… Этот звук повторился еще, переходя в глухой гул. Энэлайз нахмурилась, но ее спящий разум отказывался что-либо понимать, и она вновь погрузилась в сны, где был Марк и была любовь.

Глава 4

   Энэлайз медленно открыла глаза и осмотрелась. Это была ее спальня и все вокруг было таким же, как и прежде, но… Вспомнив все, что произошло ночью, она содрогнулась и покраснела.
   На минуту ей захотелось представить произошедшее сумасшедшим сном, но нет — Клэй действительно был здесь, и ее тело еще сохраняло его мужской запах. Заложив руки за голову, она мечтательно уставилась в потолок, детально восстанавливая в памяти предыдущую ночь, вспоминая каждое его слово, каждый его поцелуй, каждую его ласку.
   Она вспоминала, как его мускулистое худощавое тело прижималось к ее телу и какие волнующие дивные ощущения возникли у нее при этом. Воспоминания возбудили ее, и она улыбнулась, уверенная, что он непременно зайдет днем с визитом, и они смогут договориться о новой ночной встрече.
   Она уже больше ничего не боялась. Для нее перестали существовать требования приличия. Единственное, что было важно — это их любовь, страсть. Она была настолько велика и сильна, что ни обычаи, ни страх, ни условности, — никакие другие обстоятельства, — не могли помешать ей. Ее матушка, без сомнения, упадет в обморок, если узнает, что натворила Энэлайз. Но Энэлайз не испытывала никакого чувства стыда — она и Клэй Феррис были так внутренне похожи и так отличались от других членов общества своей независимостью, уверенностью в себе и, наконец, страстностью. Без сомнения, они скоро поженятся, но то, что уже произошло, было чудом любви, прекрасным и потрясающим ее проявлением.
   Приятные размышления Энэлайз были прерваны негромким стуком в дверь. В комнату вошла, неся в одной руке поднос с завтраком, ее служанка Мэй.
   — Доброе утро, мисс Энэлайз. Я принесла Ваш кофе и орешки, — сказала Мэй.
   — А ты разве не знаешь, что я люблю к кофе? — спросила Энэлайз, скорчив недовольную гримаску. Но тон ее был мягок, и она была настолько счастлива, что совсем не рассердилась на Мэй.
   — Да, мэм, извините, — ответила негритянка, ставя поднос на кровать.
   — Чудесное сегодня утро, Мэй! Не правда ли? — спросила Энэлайз.
   — Чудесное, потому что Вы сегодня в хорошем настроении, мисс Энэлайз. Вы думаете о том красивом капитане Феррисе? — спросила служанка.
   Энэлайз засмеялась:
   — Это не твоего ума дело, — ответила она.
   — Я знаю, что не моего. Но когда такой красивый джентльмен наносит Вам визит и смотрит при этом на Вас таким влюбленным взглядом, трудно, мисс, не заметить, что Ваш взгляд точной такой же!
   Тут Энэлайз прикусила язычок и поспешила перевести разговор на другую тему.
   — А что это за грохот я слышала ночью сквозь сон? Он меня разбудил.
   — Да, мисс, меня тоже. Похоже, это взорвалось что-то на реке. Грохнуло дважды.
   — Что-то на реке? — переспросила Энэлайз. — Что же это могло быть — может корабль? Как ты думаешь?
   — Нет, мэм, на корабль не похоже, — ответила служанка.
   Энэлайз нахмурилась и недоуменно пожала плечами. Выпив кофе, Энэлайз быстро оделась и спустилась вниз. В это время дворецкий доложил, что прибыл полковник Дьюмэр.
   — Кто он такой? — переспросила у дворецкого Энэлайз.
   — Я не знаю его, мисс Энэлайз. Но он говорит, что должен сказать Вам что-то важное.
   — Хорошо, приведите его, — сказала Энэлайз и стала с любопытством ожидать гостя.
   В гостиную, следом за дворецким, вошел невысокого роста смуглый мужчина, одетый в серую форму полковника армии Конфедерации.
   — Полковник Дьюмэр, мэм, — произнес, нараспев, дворецкий и покинул комнату.
   — Мисс Колдуэлл, я очень извиняюсь за то, что пришлось побеспокоить Вас, но боюсь, что это дело не терпит никакого отлагательства. Вы знаете что-нибудь о местонахождении капитана Клэйтона Ферриса?
   — Клэй! — повторила ошеломленная Энэлайз. — Что такое?..
   — Мисс Колдуэлл, это чрезвычайно важно. Прошлой ночью торпеды на реке — торпеды Вашего отца — были взорваны.
   — Так вот что я слышала ночью! Но как? Кто? — спросила она.
   — У нас есть все основания подозревать, что это был Клэйтон Феррис, — сказал полковник.
   — Вы, должно быть, сошли с ума! — воскликнула Энэлайз. — С чего это Клэю Феррису понадобилось взрывать торпеды?
   Полковник перевел дыхание — похоже, узнать здесь что-то будет трудно. По сердитому взгляду голубых глаз и всему облику девушки было видно, что она оскорблена. По-видимому, она увлеклась обманщиком Феррисом.
   — Мэм, — обратился полковник, — мы получили информацию и у нас есть основания подозревать то, что капитан Феррис — это шпион-янки и диверсант.
   Энэлайз уставилась на него. Она была настолько ошеломлена и сердита, что не могла произнести и слова.
   Полковник Дьюмэр поторопился продолжить:
   — Видите ли, лейтенант Даниэльс, у которого есть родственники в Саванне, несколько дней назад познакомился с капитаном Феррисом. Даниэльс очень часто гостил в Саванне, знал там многих Феррисов, но никогда не видел Клэйтона и не слышал о нем. Он рассказал об этом своей матери, которая родом из Саванны, и она тоже ничего не знала о Клэйтоне Феррисе.
   — Можно подумать, женщина, давно уехавшая из Саванны, должна помнить там каждого человека! — иронично сказала Энэлайз.
   — Видите ли, эта информация заставила нас телеграфировать запрос по поводу этого человека в Джорджию. Он представлялся капитаном четвертой джорджийской конницы, но оттуда телеграфировали, что такого там не значилось.
   — А может быть в их списках есть ошибка? — воскликнула Энэлайз. — Даже мне известно, как неполны и небрежно составлены списки нашей армии.
   — Думайте, как хотите, — ответил полковник, — но, если бы это было не так, то капитан Феррис не исчез бы.
   — Исчез бы? — озабоченно повторила Энэлайз.
   — Он так и не вернулся к себе на квартиру прошлой ночью.
   Энэлайз призадумалась. Она знала, где Клэй провел часть ночи, но куда он ушел от нее? Почему он не вернулся к себе на квартиру? Это было непонятно, но она продолжала упорно защищать его.
   — Неужели Вы не слышали о джентльменах, которые ночи напролет пьют и играют в карты или занимаются еще какими-то делами? Кроме того, даже, если он взял себе фальшивое имя, это еще совсем не значит, что он диверсант!
   — Потому что, — сказал полковник, глядя прямо в глаза Энэлайз, — попав в город, он проявил явный интерес к дочери изобретателя торпед.
   У Энэлайз перехватило дыхание, но она твердо сказала:
   — И Вы думаете, что единственной причиной интереса ко мне могут быть торпеды моего отца? — спросила она.
   — Думаю, что да. Ведь ухаживание за вами — это безопасный предлог для частных визитов в его дом. Скажите, пожалуйста, мисс Колдуэлл, где хранятся чертежи Вашего отца? — спросил полковник.
   — В его кабинете, — ответила Энэлайз.
   — Вы не будете возражать, если я в Вашем присутствии посмотрю — не пропало ли что из его кабинета? — спросил полковник.
   — Конечно, нет, — с этими словами она повернулась и пошла через зал к отцовскому кабинету. Она шла и вся кипела от злости.
   Как он осмелился обвинять Клэя? Поверить в то, что Клэй добивался ее любви только, чтобы проникнуть в дом и похитить планы, Энэлайз никак не могла. И, хотя доказательства полковника по поводу имени Клэя звучали убедительно, она была уверена, что этому есть какое-то совершенно другое объяснение. Клэй не лгал ей, когда говорил, что любит ее. Энэлайз подошла к кабинету и дернула на себя ручку двери, чтобы показать, как крепко он заперт.
   Какового же было ее удивление, когда дверь легко открылась. Энэлайз отдернула руку назад, как будто обожглась. Полковник Дьюмэр опустился на колени и исследовал замок. Ничего не сказав, он просто указал на царапины вокруг замочной скважины. Энэлайз быстро прошла мимо полковника в отцовский кабинет. Остановившись, она осмотрелась. Замок в кабинете был явно взломан. Во рту у нее пересохло, но, взяв себя в руки, она подошла к ящикам и стала разворачивать чертежи, просматривая их и бросая на пол.
   Чертежей торпеды не было. Она медленно повернулась к полковнику, — на лице ее было отчаяние и боль.
   — Все исчезло! Чертежи и карты!
   Полковник, с самого начала уверенный в своей правоте, получил неоспоримые доказательства.
   — У Вашего отца находилась карта, на которой была отмечена дислокация кораблей, не так ли? — спросил полковник.
   — Да, у отца была эта карта, данная его другом, — ответила она расстроенно.
   — Мисс Колдуэлл, — снова обратился к ней полковник, — есть ли у Вас какие-то предположения о том, где может быть Феррис?
   Она холодно взглянула на него своими голубыми глазами и ответила:
   — Нет, не знаю. Даже не могу представить, куда он сбежал.
   — Спасибо, мэм. Я извиняюсь за свое вторжение. А сейчас мне надо уходить, — полковник поклонился и ушел.
   Энэлайз закрыла глаза и прислонилась к стене. Клэй Феррис украл карты и чертежи торпед. Нет — это было даже не его настоящее имя. Она решила, что он любит ее, а он даже не назвал ей своего настоящего имени. Мужчины, которого она полюбила, не существует в действительности. Его маску надел холодный лжец, шпион-янки!
   Боже! Он ведь лгал! Лгал обо всем! Только теперь она смогла все сопоставить и оценить — его быстрое признание в любви, вопросы, которые он задавал ее отцу о его изобретениях, и его присутствие в доме прошлой ночью. Без сомнения, она увидела его, когда он готовился бежать из обокраденного дома.
   Горячие слезы стыда потекли из ее глаз, когда она вспомнила то, что говорила и делала прошлой ночью. Какая же она дура! Как бессовестно он использовал ее любовь и доверчивость! Чтобы она не подняла паники и он смог убежать! А она еще рассказывала все о себе, о своем интересе к бизнесу и управлению плантацией, когда они катались по городу! Да ему было на все ее интересы наплевать! Он стал бы ухаживать за ней, даже если бы она была косая и кривая!
   Неудивительно, что сразу она почувствовала к нему неприязнь. Сердце ее разрывалось от боли и, казалось, было готово выскочить из груди.
   Клэй не любил ее! Он даже не существовал в действительности!
   Она зарыдала от безнадежности и беспомощности.
   По Новому Орлеану моментально распространились слухи о причастности Клэя Ферриса ко взрыву торпед на реке и о его таинственном исчезновении в ту же ночь.
   Каждый высказывал предположение, что его демонстративное ухаживание за Энэлайз Колдуэлл было продиктовано намерением попасть к ним в дом и похитить чертежи и планы.
   Прекрасная Энэлайз выглядела бледной, апатичной, явно не хотела обсуждать происшедшее, и все решили, что она влюбилась в Клэя Ферриса.
   Представить только — гордая прекрасная мисс Колдуэлл, по которой вздыхало не менее половины всех мужчин Нового Орлеана и которая не отдала предпочтения никому из них, влюбилась в шпиона, который использовал ее для того, чтобы выведать секреты ее отца! Так рассуждали отвергнутые поклонники Энэлайз, до сих пор безнадежно вздыхавшие по ней.
   Но и подруги, которых она затмевала красотой, не отставали в злословии.
   Бекки Олдвэй, якобы пришедшая утешить Энэлайз, смотрела на нее с таким любопытством с примесью злорадства, что Энэлайз очень хотелось залепить ей пощечину,
   Но самая бурная реакция была у брата Эмиля. Услышав все городские сплетни, он вихрем влетел в гостиную, где была сестра. Его глаза гневно сверкали.
   — Негодяй! Подлец! Изменник! Предатель! — закричал он сердито.
   — Но только не своей армии, — улыбнулась Энэлайз, надеясь шуткой унять гнев Эмиля. Ей совсем не хотелось обсуждать с братом то, что вызывало в ней такое страдание.
   — Может, я с тобой и соглашусь, но он все равно подлец, — сказал Эмиль. — Поставить тебя в такое положение, сделать твое имя достоянием всех этих сплетников — это непростительно!
   — Ну что теперь об этом говорить, Эмиль? — ответила Энэлайз. — Бывают вещи и похуже.
   Эмиль взглянул на нее.
   — Я предполагал, что он может и не посчитаться с тобой. Так оно и вышло. Неужели ты не видишь этого? Теперь люди будут сплетничать, что ты уступила ему. Ты даешь им основание так думать, потому что стала затворницей и перестала бывать в обществе. Знаешь, ты не должна так себя вести. Тебе нужно бывать в обществе и показать им всем, как мало тебя все это затронуло.
   У Энэлайз слезы хлынули из глаз, и она повернулась лицом к брату.
   — Но, Эмиль, вся беда в том, что это очень затронуло меня. Видишь ли, я влюбилась в него.
   — Не может этого быть. Ты же ведь знаешь его так мало, — сказал он.
   Энэлайз пожала плечами, а Эмиль, немного помолчав и подумав, снова продолжил:
   — Ну, даже, если это все так и произошло, ты все равно не должна позволять им знать о твоих чувствах!
   — Почему? Что из этого? — спросила она. — И какое мне дело до того, что они думают обо мне? — воскликнула Энэлайз в сердцах. — Ты сейчас похож на маму. Все, что ее беспокоит, так это «честь семьи», а что касается моих чувств, так до этого никому нет дела. Когда она услышала об этом, то тотчас же сказала мне:
   «Ну, слава Богу, что ты не наделала ничего дурного и не влюбилась в него, как сделала та бедняжка Маккин, влюбившаяся в картежного шулера в прошлом году. Как переживала по этому поводу ее семья. Не думаю, что я смогла бы пережить это». Вот, что значит это для нее, Эмиль. Но, честно говоря, брат, я ничего другого от нашей матушки не ожидала. Но ты, Эмиль…
   Эмиль нахмурился. Лицо его было озабочено. И вдруг Энэлайз поняла, что он был таким же, как и их мать, как и все в обществе. Имя и репутация для него были важнее всего.
   Она вздохнула и вытерла набежавшую слезу. Глупо было бы, с ее стороны, ожидать от них чего-то другого. Это она была среди них странной, слишком странной, чтобы быть ими понятой.
   — Мне жаль, Эмиль, — сказала она нежным голосом. — Мне не хотелось бы разговаривать с тобой таким образом. Боюсь, что мои нервы не выдержат больше.
   — Конечно, — согласился он и, улыбнувшись, тронул ее за руку. Он очень хорошо был знаком с тем, что такое женские нервы. — Тебе нужно немного отдохнуть. Почему бы тебе не подняться к себе и не прилечь?
   Энэлайз послушалась его совета и пошла к себе не потому, что ей захотелось отдохнуть, а потому, что ей захотелось побыть в одиночестве. Никто не понимал ее чувств, кроме, возможно, Полины, которая сама страдала от неразделенной любви. Но даже Полине она ничего не сказала — насколько глубока была ее душевная рана. Ей было слишком стыдно признаться, что она настолько была обманута шпионом, что отдалась ему. Это больно ранило Энэлайз, оскорбило ее самолюбие и заставляло думать о том, что она упала к нему в руки, как зрелая слива.
   Без сомнения, теперь он бахвалится перед своими друзьями-янки легкой победой над южной красавицей, которая среагировала на его ухаживания, как сучка в период течки! О, как она ненавидела его за обман! Как могла она позволить ему так легко себя одурачить?!
   Джон Колдуэлл решил выехать со слугами на плантацию в «Белль Терр», где они все обычно проводили жаркие месяцы, чтобы приготовить дом к приезду всей семьи. Энэлайз, зная, как мало способен отец распоряжаться слугами, все распоряжения им сделала сама, приказав вымыть дом, вычистить мебель, ковры. Отец был очень опечален тем, что любимая дочь несчастна.
   Энэлайз не переживала по поводу его отъезда, так как никто не мог ее сейчас утешить. Она только хотела, чтобы он взял с собой сразу мать, потому что суетность и глупость Терезы сейчас ее особенно раздражала. Но отец не хотел оставлять Энэлайз одну. Чтобы отвлечься, она проводила время, разбираясь в конторских книгах.
   В пятницу, 18 апреля, когда Тереза громко восхищалась коробкой шоколадных конфет, купленной у беженца, а Энэлайз читала книгу, раздавшийся отдаленный шум нарушил тишину и спокойствие.
   — Что это было? — воскликнула Тереза, испуганно раскрыв глаза и театрально приложив руку к сердцу.
   — О чем ты? — взглянула на мать Энэлайз, оторвавшись от книги.
   — Боже праведный! Только не говори мне, что ты ничего не слышала? Какой-то странный звук!
   В этот момент звук повторился, и Тереза торжествующе сказала:
   — Вот! Слышишь? Слышишь?
   Энэлайз пожала плечами.
   — Это — гром, — сказала она и вернулась к чтению книги.
   Звук опять повторился, и миссис Колдуэлл вышла на веранду. Вернувшись, она заявила:
   — Это не может быть громом. На небе нет ни облачка!
   — Наверное, гремит где-то вдалеке, мама, — пояснила Энэлайз.
   — Это ружейная стрельба, — сказала многозначительно Тереза. — Я в этом уверена.
   — Ружейная стрельба? — переспросила Энэлайз. — Какая может быть ружейная стрельба, если сражения идут за семьсот километров от нас?
   — Тем не менее я уверена в этом, — сказала Тереза. — Так гремело, когда салютовали из ружей четвертого форта герою, приплывшему в Новый Орлеан. Как это его звали? Не помнишь? Нет, конечно, ты ж ведь тогда еще не родилась, — сказала Тереза.
   Энэлайз встала и закрыла книгу. Теперь она отчетливо слышала гул и согласилась, что он не был похож на раскаты грома.
   — Мама, ты полагаешь, что это может быть форт сражается с янки? Неужели янки поднялись вверх по реке? — спросила Энэлайз.
   — Поднялись вверх по реке? — повторила Тереза, вытаращив глаза. — Не глупи! Они никогда не смогут пройти форты, и я уверена, что они не настолько глупы, чтобы даже попытаться.
   — Янки что-нибудь предпримут, — сказала Энэлайз озабоченно.
   Когда появилась служанка, Энэлайз сказала, обратившись к ней:
   — Джевел, пошли мальчишку в город узнать, что это был за шум. Нет, погоди, скажи, чтобы сходил Джозеф и узнал все точно и достоверно.
   — Да, мэм, — сказала Джевел и поклонилась. Энэлайз отметила какой-то странный взгляд у чернокожей женщины, но она не придала этому значения, решив, что Джевел была также обеспокоена странным звуком.
   Гул прекратился. Воцарилась тишина, и обе женщины посмотрели друг на друга.
   — Как ты думаешь, что это? — спросила Энэлайз. Спустя тридцать минут дворецкий Джозеф вошел в комнату.
   Энэлайз вопросительно посмотрела на него.
   — Это на фортах[16], мисс Энэлайз, — сказал он. Миссис Тереза Колдуэлл всплеснула руками и приложила руку к сердцу. Ее дочь проигнорировала этот жест и продолжала расспрашивать дворецкого:
   — Неужели янки стараются пройти форты?
   — Нет, мэм, они обстреливают форты снарядами.
   — Что? — переспросили обе в один голос.
   — Это канонерки[17], мисс Энэлайз, они подошли к фортам и стали их обстреливать снарядами.
   — Спасибо, Джозеф, — произнесла Энэлайз. После того, как дворецкий покинул комнату, обе женщины уставились друг на друга. Старшая судорожно теребила концы своего носового платка.
   — Что же нам делать, Энэлайз, — наконец выкрикнула она. — Может нам отправиться вверх по реке на плантацию?
   — Не нервничай так, мама, — сказала Энэлайз. Но, хотя она и успокаивала мать, чувство тревоги передалось ей тоже.
   — Сейчас янки обстреливают форты. Они еще далеки от того, чтобы войти в город. Форты стоят далеко вниз по реке. И, кроме того, стрельба уже прекратилась. Форты, возможно, уже потопили корабли, — сказала Энэлайз.
   Ее слова не убедили Терезу, так как отдаленный грохот повторился снова. И дальше он не прекращался уже ни днем, ни ночью. Энэлайз с сочувствием представляла, как ужасен этот грохот в самих фортах.
   С самого начала войны Энэлайз страшилась врага. А теперь враг был уже у их ворот. Смогут ли защитники фортов устоять под бомбардировкой янки. А что, если янки пройдут форты? Да, но вдоль реки были еще цепи и укрепления у Чэлмитта, где произошла известная победа генерала Джэксона над англичанами в 1814 году. Но, если форты не смогут удержать их, как могут те небольшие укрепления сделать это?
   И она вспомнила отца Полины, который однажды сказал насмешливо, что цепи были расположены в реке слишком глубоко, чтобы задержать канонерки. А что потом? Был еще броненосец «Миссисипи» — но это был один корабль против многих. «Благодаря» Клэю Феррису и тому, что он вскружил ей голову, были уничтожены торпеды. Она знала, что отец не закончил еще конструировать подводную лодку. Еще была надежда, что форты удержат янки от прорыва к городским докам[18]. Но, если янки прорвутся, они смогут высадить солдат с кораблей прямо на улицах города! И, чтобы защитить граждан, солдатам Конфедерации придется сражаться с солдатами в голубой форме прямо на улицах Нового Орлеана!
   Энэлайз содрогнулась. Представленная картина была так нелепа, так абсурдна, нет… нет… этого не должно произойти. И все-таки… форты, представлявшие собой единственную реальную защиту города, уже который день были под сильным обстрелом.
   Пришло пасхальное воскресение, а янки продолжали непрерывно обстреливать форт. Энэлайз с матерью в сопровождении Эмиля отправились на пасхальную мессу в церковь Святого Патрика.
   Там, как и во всех других церквях города, горожане обсуждали военные действия и делились друг с другом последними новостями. Обстрел действовал всем на нервы, и по этому поводу ежечасно распространялись новые слухи.
   Одни говорили, что корабли янки уже прорвались через форт и поднимаются к городу; другие — что фортам нанесен только небольшой ущерб, и они выстоят. Также распространялись слухи о том, что новый Орлеан наводнен диверсантами. Некоторые заявляли, что солдаты отходят от Нового Орлеана и что рабы поднимают восстания на плантациях.