Страница:
Хулигэн в упор смотрел на Му, а она, тоже поднявшись с места, глядела сейчас на Янгера, и на лице у нее был написан смертельный страх.
– Это он, да? Дебил не ошибся? Этот хуесос убил твою подружку?
Значение происходящего, а главное, намечающегося не осталось тайной для Элмора Бальфри, адвоката, который, потягивая лимонад и болтая с коллегой-адвокатом по имени Билл Джовинни, стоял тут же. Он явился в участок, представляя интересы Нырялы Бенни.
Если ты заканчиваешь самый ничтожный юридический колледж во всем городе и – по достигнутым в годы учения результатам – оказываешься в списке выпускников на предпоследнем месте, то тебе следует набрасываться на первую же подвернувшуюся добычу со сноровкой вырвавшейся из глубин ада летучей мыши. И это сравнение более чем уместно, потому что именно так – Летучей Мышью – и называли Элмора за глаза его коллеги. Когда ему поручали защиту неимущего, осуществляемую, естественно, за счет города, он неизменно радовался – но не потому, что получал возможность помочь обездоленному, а потому, что защита бедных и униженных представляет великолепную возможность привлечь к персоне адвоката внимание средств массовой информации.
Схватив Джовинни за локоть, чтобы удостовериться в том, что тот ни на что не отвлекся, Бальфри спросил:
– Все видел и все слышал?
– Что видел и что слышал?
– Хулигэн только что провернул незаконное опознание этого типа с перевязанной головой.
– А это перевязка? – удивился Ныряла Бенни. -А я решил, что он араб.
– Никакой он не араб, – сказал Бальфри. – А этому Хулигэну я сейчас яйца прищемлю. Ну что, Джовинни, ты видел, как он провел незаконное опознание? А ты, Бенни?
– Я видел то же, что и ты. Или, по-твоему, если я что-то увидел, мне это зачтется?
– Зачет, Бенни, не входит в компетенцию защиты, с чего ты взял? Об этом нужно договариваться с прокурором.
– Но нажать-то на него ты можешь.
– Я жму на педаль до упора, чтобы спасти тебя, Бенни, и уж сейчас-то это должно быть тебе ясно.
– Я хочу сказать: рука руку моет, верно.
– Что я, по-твоему, полный мудак? Думаешь, тебя вызовут в суд и предложат сотрудничество ради зачета и я разрешу тебе пойти на это, чтобы оказаться в глубокой жопе, так, что ли? Бенни, ничего не поняв, призадумался.
– Пойдешь на сделку с прокурором, – пояснил Бальфри, – и я прослежу, чтобы мои друзья переломали тебе на улице руки и ноги. Ну, и какой из тебя после этого получится свидетель?
– Я видел, как Хулигэн развернул этого араба и спросил у маленькой поблядушки, признает ли она в нем мудака, который пришил ее подружку.
– Ну и память у тебя, Бенни.
– Да уж, не жалуюсь.
– А ты что видел, Джовинни?
– То же самое.
– Ну, значит, у меня есть два свидетеля. Последи за моим мужичком, Джовинни, пока я схожу познакомлюсь с клиентом.
Он отошел, оставив Джовинни с разинутым ртом, потому что до того наконец доперло: шанс подвернулся им обоим одновременно, только Летучая Мышь сообразил воспользоваться им, а он, Джовинни, проморгал и теперь остался наедине с Нырялой Бенни.
Он подумал, долго ли Летучая Мышь будет кормить детективов их собственным дерьмом, прежде чем позволит им сбегать в уборную.
Городские репортеры уголовной хроники называли Бальфри Сутягой и Крючкотвором, но он с легкостью организовывал утечку информации, с готовностью шел на сотрудничество, ясно давая понять захудалым газетчикам, что звездный час пробьет позже – и тогда у них хватит материала на трехполосную, в семь колонок, передовицу в воскресном приложении.
Припав к ране, он норовил выпить из нее кровь до последней капли – и выпивал, если его не успевали оттащить от жертвы.
Он ринулся в общую суматоху: полицейские, задержанные на ночь и теперь подлежащие освобождению арестанты, бродяги, проститутки с вываливающейся из выреза платья грудью… Он рванулся мимо малолетней потаскушки и мимо Хулигэна, который все еще не отпустил человека с перевязанной головой, борясь за него с задержавшими его офицерами, как три собаки схватились бы из-за бараньей ноги. Он устремился прямо к своему трофею, к своему призу, к своей лестнице, ведущей на самый верх. И добрался до цели практически одновременно с капитаном Личем, который, подозванный Айзеком Канааном, втиснулся мясистой тушей между Бальфри и Дюймом Нигером, выставив одну руку, словно собрался вытолкнуть адвоката со спортивной площадки.
– Отвалите, мистер Бальфри, – сказал Лич.
Бальфри не удостоил его даже взглядом. Прошмыгнул под его рукой и вплотную притиснулся к перепуганному, осаждаемому со всех сторон Нигеру, который, должно быть, решил, что над ним прямо сейчас учинят суд Линча.
– Как вас зовут?
– Дюйм Янгер.
– Это ваше настоящее имя?
– Дэниэль Янгер.
– Мы с вами знакомы?
– Я вас вижу впервые в жизни.
– И я вас тоже, Янгер, но я вас знаю, потому что читаю газеты, и хотя фотография была нечеткой, я вас узнал. Вы Убийца из Лягушачьего Пруда, и вас только что выпустили на свободу.
Янгер нахмурился: вслед за словами Бальфри по толпе собравшихся прокатился шепоток, подобный легкой ряби на морской поверхности, но не долго оставалось ждать и океанских волн, которые накроют его с головой.
– Но мне на это наплевать, – сказал Бальфри. – Дэниэль Янгер, у вас есть постоянный адвокат?
– Нет, сэр.
– А вы можете нанять адвоката?
– Нет, сэр. Не могу.
– Хорошо, значит, вашим адвокатом стану я. Я общественный защитник. Мою работу оплачивают из муниципальной казны. – Он произнес это так, словно был единственным общественным защитником во всем Лос-Анджелесе, а вовсе не одним из многих представителей этой братии. – С этого мгновения я беру на себя ваше дело и предоставляю вам возможность пользоваться заступничеством и советами с моей стороны.
– Я ни в чем не виноват, – сказал Янгер.
– Это само собой разумеется. Но важно, что я смогу оказать вам юридическую помощь. Вы согласны принять мои услуги?
– Да, сэр.
– Отлично. Первым делом, сержант Хулигэн, руки прочь от моего клиента. Фоторепортеров здесь нет, так что вы зря стараетесь. Далее, капитан Лич, я бы попросил предоставить помещение, в котором я мог бы приватно поговорить со своим клиентом.
– Его имя еще даже не внесли в журнал.
– Так внесите в журнал, а после этого предоставьте нам с ним час на предварительные консультации.
– Проведите процедуру предварительного задержания мистера Янгера.
– А кто должен значиться в качестве произведшего задержание офицера? – спросил Крамп.
Он понял, что удача отвернулась от него и что в послужной список ему поимку этого особо опасного преступника не внесут.
– Вы с Шелли задержали его за подозрительное поведение, бродяжничество и нарушение пунктов условно-досрочного освобождения.
– Ну и аппетиты у вас, капитан, – сказал Бальфри.
– От него разит пивом, – сказал капитан Лич. – Так что, за дело, офицеры. – Он повернулся к Хулигэну. – А вы помогите молодой даме составить жалобу и не забудьте расписаться на этом документе. – Он повернулся к Бальфри. – Не угодно ли пройти в мой офис, адвокат?
Бальфри подбадривающе улыбнулся Янгеру и проследовал за капитаном.
Закрыв за собой дверь, Лич сказал:
– Если вы хотите взять на себя защиту мистера Янгера, мистер Бальфри, у меня нет на этот счет никаких возражений. Но мне нужно подтверждение из офиса общественной защиты. Если хотите воспользоваться моим телефоном, прошу вас.
– Мне кажется, капитан Лич, с этим можно и обождать, – с не меньшей учтивостью возразил адвокат. – Сейчас мне хотелось бы побыть с мистером Янгером во время регистрации. Просто чтобы убедиться, что все происходит по правилам. Если, конечно, вам не будет угодно провести со мной предварительное совещание с тем, чтобы мы подумали, какие обвинения могут быть предъявлены моему клиенту.
– Для решения этого вопроса я бы хотел сначала поговорить с окружным прокурором.
– Что ж, тогда до скорого, капитан Лич. А я прослежу за регистрацией моего клиента и немного поговорю с ним.
Лич, нависнув над письменным столом, пристально посмотрел на адвоката, словно мысленно прикидывая, что тот за птица.
– Вы его назвали, – сказал капитан. – Вы опознали его как условно-досрочно освобожденного убийцу. С тех пор не прошло и недели, а от него уже столько неприятностей.
– Его подозревают в неприятностях. Но это еще не означает, что он виновен.
– Нам всем будет лучше, если его снова упекут за решетку.
– Так дела на делаются, капитан.
– Я знаю, Бальфри, как делаются дела. Мне бы только хотелось, чтобы вы задумались над тем, что вы делаете и ради чего вы это делаете.
И через плечо адвоката капитан Лич посмотрел в общий зал, где сумятица за это время только усилилась.
Рабочий стол Хулигэна стал своего рода магнитом: сюда притянуло множество народу из общего зала, из всего полицейского участка, из городской штаб-квартиры полиции, из офисов общественного обвинения и общественной защиты, не говоря уж о газетчиках и о телевизионщиках.
Уже расползся слух о том, что одна из заблудших ночных бабочек, малолетняя потаскушка с голливудской панели, обездоленная жертва общества процветания, погибла от руки садиста и извращенца, дикаря-горца из Аппалачей, который сперва изнасиловал ее членом размером со сноп пшеницы, а потом проделал то же самое бутылочной «розочкой», вследствие чего она и погибла.
Чтобы эта история оказалась для средств массовой информации еще сладостней, в дело оказались замешаны подросток с синдромом Дауна и еще одна хорошенькая малолетняя потаскушка, разодетая как поп-звезда и уже начавшая получать удовольствие от внезапно обрушившегося на нее со всех сторон внимания.
Полицейские тоже летали как на крыльях: сам факт того, что внимательные офицеры патрульной службы остановили и задержали подозрительного человека, оказавшегося проклятым всей страной убийцей и насильником, – сам этот факт, как минимум, на неделю сводил на нет все жалобы на некомпетентность и неэффективность работы служб охраны городского порядка.
Бальфри ни на шаг не отходил от Янгера. И поговорить с глазу на глаз они успели. А теперь встали рядышком, позируя перед фотографами. Съемку разрешил сам адвокат.
– Давайте напрямую, – сказал репортер «Таймс» даме с Девятого канала телевидения. – Этот тип по имени Янгер подцепил на голливудской панели двух малолетних потаскушек. Завел их на крышу. Овладел одною и убил другую бутылочной "розочкой".
– Потому что она над ним посмеялась, – ответила дама.
– А почему она над ним посмеялась?
– Потому что у него оказалась слишком мелкая снасть.
– А я, наоборот, слышал, что прибор у этого сукиного сына как у жеребца, – возразил репортер.
– Вы слышали одно, а я другое.
Дама смерила репортера таким взглядом, словно подозревала его в соучастии в разыгравшейся трагедии. Ведь все мужчины испытывают проблемы в связи с неадекватностью собственного пениса и готовы убить женщину, которой вздумается исподтишка посмеяться над этим вместо того, чтобы упасть на колени в самозабвенном экстазе.
– Может, он ее чем-нибудь рассмешил? – сказал репортер.
– Что достал из штанов, тем и рассмешил, – ответила дама с телевидения.
– Но ведь он уже переспал с первой потаскушкой, и ей было не до смеха.
– Послушайте, Чарли, мы все устроены по-разному. То есть, я хочу сказать, у каждой из нас собственное чувство юмора.
Ныряла Бенни смотрел за тем, как следит за происходящим адвокат Джовинни. А Джовинни смотрел на Бальфри с ревностью и с завистью.
– Не поговорить ли нам о моем деле, мистер Джовинни?
– По-твоему, Бенни, это честно? По-твоему, честно, что этой злоебучей Летучей Мыши достался в клиенты насильник и убийца, а мне приходится возиться с обыкновенным карманником? Разве есть в этом хоть какая-нибудь справедливость? Я сюда пришел – и он сюда пришел – и вот эта злоебучая Летучая Мышь срывается с места, летит на добычу и получает в клиенты насильника и убийцу. Летучая Мышь Бальфри может нырнуть в бочку с навозом, а вынырнет, держа по золотой подкове в каждой руке.
– Меня избили.
– Именно на таких делах и составляют себе репутацию. – Все, что говорил Бенни, его адвокат просто-напросто пропускал мимо ушей. – Такое дело или выигрываешь, или проигрываешь. Но в обоих случаях перед тобой открываются самые широкие перспективы. Одни только прения сторон дают адвокату двадцать дюймов и три с половиной минуты ежедневно на протяжении целой недели.
– Какие такие дюймы? Какие такие минуты?
– Дюймы газетных колонок и минуты в шестичасовом выпуске новостей, – пояснил Джовинни. -А когда дело доходит до заключительной речи, это означает целую статью в воскресном приложении и отдельный сюжет по телевидению.
– Раз уж речь зашла о делах, мистер Джовинни, не могли бы вы пойти похлопотать за меня, пока всеобщее внимание привлечено к другому вопросу? Кому интересен карманный вор, когда тут на волю вырвался ебарь-одиночка?
И тут Мэкки, его дружок и двое полицейских в форме ввели в общий зал Фрэн. Ее нагота была лишь частично прикрыта наскоро наброшенной на плечи курткой, обута она была по-прежнему в нелепые ботфорты. Ее привели как раз в тот момент, когда толпящиеся в участке полицейские собрались препроводить Янгера в камеру предварительного заключения.
Сперва она взвизгнула, потом истошно закричала:
– Этот сукин сын хотел меня изнасиловать! Лич позвонил по телефону.
– Свяжите меня со службой условно-досрочного освобождения. С тем мудаком, который выпустил Дэниэля Янгера из-за решетки.
Глава тридцать седьмая
Глава тридцать восьмая
– Это он, да? Дебил не ошибся? Этот хуесос убил твою подружку?
Значение происходящего, а главное, намечающегося не осталось тайной для Элмора Бальфри, адвоката, который, потягивая лимонад и болтая с коллегой-адвокатом по имени Билл Джовинни, стоял тут же. Он явился в участок, представляя интересы Нырялы Бенни.
Если ты заканчиваешь самый ничтожный юридический колледж во всем городе и – по достигнутым в годы учения результатам – оказываешься в списке выпускников на предпоследнем месте, то тебе следует набрасываться на первую же подвернувшуюся добычу со сноровкой вырвавшейся из глубин ада летучей мыши. И это сравнение более чем уместно, потому что именно так – Летучей Мышью – и называли Элмора за глаза его коллеги. Когда ему поручали защиту неимущего, осуществляемую, естественно, за счет города, он неизменно радовался – но не потому, что получал возможность помочь обездоленному, а потому, что защита бедных и униженных представляет великолепную возможность привлечь к персоне адвоката внимание средств массовой информации.
Схватив Джовинни за локоть, чтобы удостовериться в том, что тот ни на что не отвлекся, Бальфри спросил:
– Все видел и все слышал?
– Что видел и что слышал?
– Хулигэн только что провернул незаконное опознание этого типа с перевязанной головой.
– А это перевязка? – удивился Ныряла Бенни. -А я решил, что он араб.
– Никакой он не араб, – сказал Бальфри. – А этому Хулигэну я сейчас яйца прищемлю. Ну что, Джовинни, ты видел, как он провел незаконное опознание? А ты, Бенни?
– Я видел то же, что и ты. Или, по-твоему, если я что-то увидел, мне это зачтется?
– Зачет, Бенни, не входит в компетенцию защиты, с чего ты взял? Об этом нужно договариваться с прокурором.
– Но нажать-то на него ты можешь.
– Я жму на педаль до упора, чтобы спасти тебя, Бенни, и уж сейчас-то это должно быть тебе ясно.
– Я хочу сказать: рука руку моет, верно.
– Что я, по-твоему, полный мудак? Думаешь, тебя вызовут в суд и предложат сотрудничество ради зачета и я разрешу тебе пойти на это, чтобы оказаться в глубокой жопе, так, что ли? Бенни, ничего не поняв, призадумался.
– Пойдешь на сделку с прокурором, – пояснил Бальфри, – и я прослежу, чтобы мои друзья переломали тебе на улице руки и ноги. Ну, и какой из тебя после этого получится свидетель?
– Я видел, как Хулигэн развернул этого араба и спросил у маленькой поблядушки, признает ли она в нем мудака, который пришил ее подружку.
– Ну и память у тебя, Бенни.
– Да уж, не жалуюсь.
– А ты что видел, Джовинни?
– То же самое.
– Ну, значит, у меня есть два свидетеля. Последи за моим мужичком, Джовинни, пока я схожу познакомлюсь с клиентом.
Он отошел, оставив Джовинни с разинутым ртом, потому что до того наконец доперло: шанс подвернулся им обоим одновременно, только Летучая Мышь сообразил воспользоваться им, а он, Джовинни, проморгал и теперь остался наедине с Нырялой Бенни.
Он подумал, долго ли Летучая Мышь будет кормить детективов их собственным дерьмом, прежде чем позволит им сбегать в уборную.
Городские репортеры уголовной хроники называли Бальфри Сутягой и Крючкотвором, но он с легкостью организовывал утечку информации, с готовностью шел на сотрудничество, ясно давая понять захудалым газетчикам, что звездный час пробьет позже – и тогда у них хватит материала на трехполосную, в семь колонок, передовицу в воскресном приложении.
Припав к ране, он норовил выпить из нее кровь до последней капли – и выпивал, если его не успевали оттащить от жертвы.
Он ринулся в общую суматоху: полицейские, задержанные на ночь и теперь подлежащие освобождению арестанты, бродяги, проститутки с вываливающейся из выреза платья грудью… Он рванулся мимо малолетней потаскушки и мимо Хулигэна, который все еще не отпустил человека с перевязанной головой, борясь за него с задержавшими его офицерами, как три собаки схватились бы из-за бараньей ноги. Он устремился прямо к своему трофею, к своему призу, к своей лестнице, ведущей на самый верх. И добрался до цели практически одновременно с капитаном Личем, который, подозванный Айзеком Канааном, втиснулся мясистой тушей между Бальфри и Дюймом Нигером, выставив одну руку, словно собрался вытолкнуть адвоката со спортивной площадки.
– Отвалите, мистер Бальфри, – сказал Лич.
Бальфри не удостоил его даже взглядом. Прошмыгнул под его рукой и вплотную притиснулся к перепуганному, осаждаемому со всех сторон Нигеру, который, должно быть, решил, что над ним прямо сейчас учинят суд Линча.
– Как вас зовут?
– Дюйм Янгер.
– Это ваше настоящее имя?
– Дэниэль Янгер.
– Мы с вами знакомы?
– Я вас вижу впервые в жизни.
– И я вас тоже, Янгер, но я вас знаю, потому что читаю газеты, и хотя фотография была нечеткой, я вас узнал. Вы Убийца из Лягушачьего Пруда, и вас только что выпустили на свободу.
Янгер нахмурился: вслед за словами Бальфри по толпе собравшихся прокатился шепоток, подобный легкой ряби на морской поверхности, но не долго оставалось ждать и океанских волн, которые накроют его с головой.
– Но мне на это наплевать, – сказал Бальфри. – Дэниэль Янгер, у вас есть постоянный адвокат?
– Нет, сэр.
– А вы можете нанять адвоката?
– Нет, сэр. Не могу.
– Хорошо, значит, вашим адвокатом стану я. Я общественный защитник. Мою работу оплачивают из муниципальной казны. – Он произнес это так, словно был единственным общественным защитником во всем Лос-Анджелесе, а вовсе не одним из многих представителей этой братии. – С этого мгновения я беру на себя ваше дело и предоставляю вам возможность пользоваться заступничеством и советами с моей стороны.
– Я ни в чем не виноват, – сказал Янгер.
– Это само собой разумеется. Но важно, что я смогу оказать вам юридическую помощь. Вы согласны принять мои услуги?
– Да, сэр.
– Отлично. Первым делом, сержант Хулигэн, руки прочь от моего клиента. Фоторепортеров здесь нет, так что вы зря стараетесь. Далее, капитан Лич, я бы попросил предоставить помещение, в котором я мог бы приватно поговорить со своим клиентом.
– Его имя еще даже не внесли в журнал.
– Так внесите в журнал, а после этого предоставьте нам с ним час на предварительные консультации.
– Проведите процедуру предварительного задержания мистера Янгера.
– А кто должен значиться в качестве произведшего задержание офицера? – спросил Крамп.
Он понял, что удача отвернулась от него и что в послужной список ему поимку этого особо опасного преступника не внесут.
– Вы с Шелли задержали его за подозрительное поведение, бродяжничество и нарушение пунктов условно-досрочного освобождения.
– Ну и аппетиты у вас, капитан, – сказал Бальфри.
– От него разит пивом, – сказал капитан Лич. – Так что, за дело, офицеры. – Он повернулся к Хулигэну. – А вы помогите молодой даме составить жалобу и не забудьте расписаться на этом документе. – Он повернулся к Бальфри. – Не угодно ли пройти в мой офис, адвокат?
Бальфри подбадривающе улыбнулся Янгеру и проследовал за капитаном.
Закрыв за собой дверь, Лич сказал:
– Если вы хотите взять на себя защиту мистера Янгера, мистер Бальфри, у меня нет на этот счет никаких возражений. Но мне нужно подтверждение из офиса общественной защиты. Если хотите воспользоваться моим телефоном, прошу вас.
– Мне кажется, капитан Лич, с этим можно и обождать, – с не меньшей учтивостью возразил адвокат. – Сейчас мне хотелось бы побыть с мистером Янгером во время регистрации. Просто чтобы убедиться, что все происходит по правилам. Если, конечно, вам не будет угодно провести со мной предварительное совещание с тем, чтобы мы подумали, какие обвинения могут быть предъявлены моему клиенту.
– Для решения этого вопроса я бы хотел сначала поговорить с окружным прокурором.
– Что ж, тогда до скорого, капитан Лич. А я прослежу за регистрацией моего клиента и немного поговорю с ним.
Лич, нависнув над письменным столом, пристально посмотрел на адвоката, словно мысленно прикидывая, что тот за птица.
– Вы его назвали, – сказал капитан. – Вы опознали его как условно-досрочно освобожденного убийцу. С тех пор не прошло и недели, а от него уже столько неприятностей.
– Его подозревают в неприятностях. Но это еще не означает, что он виновен.
– Нам всем будет лучше, если его снова упекут за решетку.
– Так дела на делаются, капитан.
– Я знаю, Бальфри, как делаются дела. Мне бы только хотелось, чтобы вы задумались над тем, что вы делаете и ради чего вы это делаете.
И через плечо адвоката капитан Лич посмотрел в общий зал, где сумятица за это время только усилилась.
Рабочий стол Хулигэна стал своего рода магнитом: сюда притянуло множество народу из общего зала, из всего полицейского участка, из городской штаб-квартиры полиции, из офисов общественного обвинения и общественной защиты, не говоря уж о газетчиках и о телевизионщиках.
Уже расползся слух о том, что одна из заблудших ночных бабочек, малолетняя потаскушка с голливудской панели, обездоленная жертва общества процветания, погибла от руки садиста и извращенца, дикаря-горца из Аппалачей, который сперва изнасиловал ее членом размером со сноп пшеницы, а потом проделал то же самое бутылочной «розочкой», вследствие чего она и погибла.
Чтобы эта история оказалась для средств массовой информации еще сладостней, в дело оказались замешаны подросток с синдромом Дауна и еще одна хорошенькая малолетняя потаскушка, разодетая как поп-звезда и уже начавшая получать удовольствие от внезапно обрушившегося на нее со всех сторон внимания.
Полицейские тоже летали как на крыльях: сам факт того, что внимательные офицеры патрульной службы остановили и задержали подозрительного человека, оказавшегося проклятым всей страной убийцей и насильником, – сам этот факт, как минимум, на неделю сводил на нет все жалобы на некомпетентность и неэффективность работы служб охраны городского порядка.
Бальфри ни на шаг не отходил от Янгера. И поговорить с глазу на глаз они успели. А теперь встали рядышком, позируя перед фотографами. Съемку разрешил сам адвокат.
– Давайте напрямую, – сказал репортер «Таймс» даме с Девятого канала телевидения. – Этот тип по имени Янгер подцепил на голливудской панели двух малолетних потаскушек. Завел их на крышу. Овладел одною и убил другую бутылочной "розочкой".
– Потому что она над ним посмеялась, – ответила дама.
– А почему она над ним посмеялась?
– Потому что у него оказалась слишком мелкая снасть.
– А я, наоборот, слышал, что прибор у этого сукиного сына как у жеребца, – возразил репортер.
– Вы слышали одно, а я другое.
Дама смерила репортера таким взглядом, словно подозревала его в соучастии в разыгравшейся трагедии. Ведь все мужчины испытывают проблемы в связи с неадекватностью собственного пениса и готовы убить женщину, которой вздумается исподтишка посмеяться над этим вместо того, чтобы упасть на колени в самозабвенном экстазе.
– Может, он ее чем-нибудь рассмешил? – сказал репортер.
– Что достал из штанов, тем и рассмешил, – ответила дама с телевидения.
– Но ведь он уже переспал с первой потаскушкой, и ей было не до смеха.
– Послушайте, Чарли, мы все устроены по-разному. То есть, я хочу сказать, у каждой из нас собственное чувство юмора.
Ныряла Бенни смотрел за тем, как следит за происходящим адвокат Джовинни. А Джовинни смотрел на Бальфри с ревностью и с завистью.
– Не поговорить ли нам о моем деле, мистер Джовинни?
– По-твоему, Бенни, это честно? По-твоему, честно, что этой злоебучей Летучей Мыши достался в клиенты насильник и убийца, а мне приходится возиться с обыкновенным карманником? Разве есть в этом хоть какая-нибудь справедливость? Я сюда пришел – и он сюда пришел – и вот эта злоебучая Летучая Мышь срывается с места, летит на добычу и получает в клиенты насильника и убийцу. Летучая Мышь Бальфри может нырнуть в бочку с навозом, а вынырнет, держа по золотой подкове в каждой руке.
– Меня избили.
– Именно на таких делах и составляют себе репутацию. – Все, что говорил Бенни, его адвокат просто-напросто пропускал мимо ушей. – Такое дело или выигрываешь, или проигрываешь. Но в обоих случаях перед тобой открываются самые широкие перспективы. Одни только прения сторон дают адвокату двадцать дюймов и три с половиной минуты ежедневно на протяжении целой недели.
– Какие такие дюймы? Какие такие минуты?
– Дюймы газетных колонок и минуты в шестичасовом выпуске новостей, – пояснил Джовинни. -А когда дело доходит до заключительной речи, это означает целую статью в воскресном приложении и отдельный сюжет по телевидению.
– Раз уж речь зашла о делах, мистер Джовинни, не могли бы вы пойти похлопотать за меня, пока всеобщее внимание привлечено к другому вопросу? Кому интересен карманный вор, когда тут на волю вырвался ебарь-одиночка?
И тут Мэкки, его дружок и двое полицейских в форме ввели в общий зал Фрэн. Ее нагота была лишь частично прикрыта наскоро наброшенной на плечи курткой, обута она была по-прежнему в нелепые ботфорты. Ее привели как раз в тот момент, когда толпящиеся в участке полицейские собрались препроводить Янгера в камеру предварительного заключения.
Сперва она взвизгнула, потом истошно закричала:
– Этот сукин сын хотел меня изнасиловать! Лич позвонил по телефону.
– Свяжите меня со службой условно-досрочного освобождения. С тем мудаком, который выпустил Дэниэля Янгера из-за решетки.
Глава тридцать седьмая
Свистуну казалось, будто его с Фэй словно бы заперли в стеклянном боксе. О чем бы они ни заводили разговор, нить его моментально терялась.
– Жаль, что вынужден огорчить тебя, – сказал он.
– Не расстраивайся. Я не из тех, кто убивает горевестников.
– Мне кажется, кто-то тебя ищет. Он указал за окно.
Там стоял, жестами пытаясь привлечь к себе внимание Фэй, Джоджо. Она призывно помахала ему рукой. Немного поколебавшись, он вошел в кофейню. И направился к их столику.
Фэй познакомила мужчин.
– Присаживайтесь. Может быть, чего-нибудь хотите? – сказал Свистун.
– Нет, спасибо. Я зашел за Фэй. Она нужна немедленно.
– Иду.
Фэй начала выбираться из-за столика.
– Но не в приют Святой Магдалины, – сказал Джоджо. – Нам нужно в суд.
– А в чем дело?
– Помнишь двух белых девочек, двух малышек, одевающихся одинаково? Мими и Му?
– Ну конечно же!
– Одна из них мертва, а вторая сейчас предстанет перед судом по обвинению в уличном приставании.
– Пошли, – решительно сказал Фэй. Свистун придержал ее за руку.
– А что вы, собственно говоря, собираетесь делать?
– Надо избавить девочку от исправительного заведения, в котором ее не ждет ничего хорошего.
– Хочешь, чтобы я тоже пошел?
– Не имеет смысла. Я там себя вести умею.
– Надеюсь, ты справишься со своим делом лучше, чем я со своим.
– Знаешь, Свистун, в чем твоя беда? – Она погладила его по руке. – Ты так и остался Печальником Сэмом. Ты по-прежнему хочешь взвалить всю тяжесть мира себе на плечи.
И тут она вышла, оставив его наедине со свежим номером "Энквайрера".
– Жаль, что вынужден огорчить тебя, – сказал он.
– Не расстраивайся. Я не из тех, кто убивает горевестников.
– Мне кажется, кто-то тебя ищет. Он указал за окно.
Там стоял, жестами пытаясь привлечь к себе внимание Фэй, Джоджо. Она призывно помахала ему рукой. Немного поколебавшись, он вошел в кофейню. И направился к их столику.
Фэй познакомила мужчин.
– Присаживайтесь. Может быть, чего-нибудь хотите? – сказал Свистун.
– Нет, спасибо. Я зашел за Фэй. Она нужна немедленно.
– Иду.
Фэй начала выбираться из-за столика.
– Но не в приют Святой Магдалины, – сказал Джоджо. – Нам нужно в суд.
– А в чем дело?
– Помнишь двух белых девочек, двух малышек, одевающихся одинаково? Мими и Му?
– Ну конечно же!
– Одна из них мертва, а вторая сейчас предстанет перед судом по обвинению в уличном приставании.
– Пошли, – решительно сказал Фэй. Свистун придержал ее за руку.
– А что вы, собственно говоря, собираетесь делать?
– Надо избавить девочку от исправительного заведения, в котором ее не ждет ничего хорошего.
– Хочешь, чтобы я тоже пошел?
– Не имеет смысла. Я там себя вести умею.
– Надеюсь, ты справишься со своим делом лучше, чем я со своим.
– Знаешь, Свистун, в чем твоя беда? – Она погладила его по руке. – Ты так и остался Печальником Сэмом. Ты по-прежнему хочешь взвалить всю тяжесть мира себе на плечи.
И тут она вышла, оставив его наедине со свежим номером "Энквайрера".
Глава тридцать восьмая
Судье Филипу Эспозито не хотелось председательствовать на суде. А на этом суде – в особенности.
Он был судьей по гражданским делам, а в суд по делам несовершеннолетних попал лишь временно, потому что дел здесь было действительно невпроворот. Другой причиной его появления здесь было его собственное мягкосердечие.
Проведя две недели за разбором дел, связанных с изнасилованием, содомией, хулиганством и убийством, притом, что многие из обвиняемых по возрасту не подлежали не только тюремному заключению, но даже официальному допросу, проведя две недели в обществе запуганных детей едва ли не грудного возраста, которых то и дело передавали из одной юридической инстанции в другую, судья Эспозито оказался сыт всем этим по самое горло.
Достаточно быстро он смирился с тем, что здесь не выносят приговора. Если ответчик – которого здесь, впрочем, именовали не ответчиком, а респондентом, – оказывался изобличен в совершении преступления, из-за которого он или она попали на скамью подсудимых, следовало ожидать жалобы – сперва предварительной, а потом и официальной, – на которую суд должен был в обязательном порядке отреагировать с учетом интересов несовершеннолетнего респондента. Даже в том случае, если несовершеннолетний респондент железной палкой проломил голову старушке, чтобы завладеть ее кошельком.
И лишь отведя эту жалобу, можно было вновь допрашивать – и судить – того же самого респондента, в результате чего его или ее уже могли упечь за решетку на долгие годы.
Дела, связанные с мелким хулиганством и сравнительно безобидными проделками несовершеннолетних, подлежали рассмотрению по аналогичной процедуре. Бывали даже случаи, когда матери-одиночки, желая освободиться на уик-энд от домашних забот или просто-напросто устав от исполнения родительских обязанностей, приводили в суд сына или дочь с жалобой на то, что их дети являются совершенно неуправляемыми. При этом такие матери явно не осознавали, что само слушание в суде фиксируется в бумагах ребенка и раз и навсегда метит его как паршивую овцу в стаде.
Судья Эспозито ненавидел рыхлую и сугубо приблизительную процедуру, связанную с рассмотрением дел несовершеннолетних. Он ненавидел частных и общественных адвокатов, в борьбе с которыми часто оказывался бессилен из-за несовершенства правил, в рамках которых должен был оперировать.
Он ненавидел также представителей общественного и частного обвинения, которые, главным образом, бессмысленно затягивали рассмотрение дел, потому что работали на условиях почасовой оплаты. Но сильнее всего он, пожалуй, ненавидел ревностных самаритян, которые являлись в зал суда не больше не меньше затем, чтобы спасти мир – и каждого насильника, убийцу, вора и грабителя в этом мире.
Он ненавидел и отвратительный зал заседаний, в котором вечно пахло нестиранными носками и заплесневелой апельсиновой кожурой, он ненавидел и обезвоживание, жертвой которого чувствовал себя нынешним утром.
Сегодня ему предстояло выслушать всех, явившихся в суд затем, чтобы похитить его, судьи, личное время, и он был преисполнен решимости свести все неизбежные с его стороны усилия к самому строгому минимуму.
Он назначит адвокатов тем, кто не позаботился об адвокате сам. Он отложит рассмотрение всех дел, которые ему удастся отложить. Применительно к подросткам, совершившим насильственные преступления, он, не дожидаясь начала слушаний, постарается с помощью сотрудника службы испытательного срока разобраться, кого из них можно будет отправить по домам до назначения конкретной даты суда, кого отправить в камеры предварительного заключения, а кого в какое-нибудь из исправительных заведений города.
– Ладно, – сказал он, придвигая к себе полицейский рапорт о Му, – подлинное имя неизвестно, постоянное место жительства отсутствует, род занятий – проституция, – подписанный детективом Фрэнсисом Хулиганом, голливудское отделение. -Кто представляет интересы этой молодой особы?
– Элен Данн, – откликнулся представитель института общественной защиты.
– И где она?
– Понятия не имею, ваша честь.
– А офицер, составивший рапорт, присутствует? – спросил Эспозито.
– Так точно, ваша честь. – Хулигэн вскочил со стула. – Детектив первого разряда Хулигэн.
– Ладно. Мистер Фарго, детектив Хулигэн, прошу сюда.
Когда они подошли к судейскому столу, Эспозито, сложив руки в трубочку, обратился к Хулигэну:
– Знаете, как мы привыкли обращаться с проститутками?
– Да, ваша честь.
– Мы их записываем, вызываем на определенное число и отправляем на все четыре стороны.
– Она несовершеннолетняя.
– Этого мы наверняка не знаем.
– Достаточно на нее взглянуть.
Эспозито посмотрел на Му и обнаружил, что она, если смыть с нее густой слой косметики, довольно привлекательна. И все же выглядела она жалко и смехотворно – как маленькая девочка, нацепившая на себя материнское нижнее белье, вызывающее, но в весьма непотребном состоянии.
– Я хочу сказать, что мы не можем судить о ее возрасте наверняка, поэтому нам следовало бы разобраться с этим вопросом как можно скорее. Разумеется, не причиняя ей никакого вреда. И мне не совсем понятно, по какой причине вы подали рапорт. Эта юная особа доставлена в суд в связи с какими-нибудь особыми обстоятельствами или только за приставание к мужчинам на улицах?
– Убийство, ваша честь.
– Это, конечно, меняет дело. Но в рапорте про убийство ничего не сказано.
– Мы не обвиняем ее в убийстве. Нам надо задержать ее в качестве свидетеля, – пояснил представитель прокурора Фарго.
– Тогда зачем этот рапорт?
– Это бездомная бродяжка, ваша честь. Если мы не задержим ее, она просто-напросто исчезнет, – пояснил Хулигэн.
– Вы уверены?
– Насчет того, чтобы исчезать, ваша честь, такие девочки – первоклассные мастерицы.
Эспозито вновь посмотрел на Му. На этот раз ему бросились в глаза ее перчатки.
– Вам холодно, барышня? – спросил он.
– Нет, сэр, не холодно, – поднявшись с места, ответила Му.
– Но вы в перчатках.
– Они без пальцев.
– Тогда зачем вы их носите?
– Их все носят.
– Вот как? Все?
– Ну, многие девочки.
– Впервые слышу. У меня нет дочерей. Да и что знать старому холостяку вроде меня о том, что носят или чего не носят молодые дамы?
– Вы мне не кажетесь старым, ваша честь.
– А как ты догадалась, что меня следует называть "вашей честью"?
– В кино видела. Главного мужика все называют вашей честью.
– Значит, я, по-твоему, главный мужик?
– Здесь вроде бы главный.
– Хорошо бы, чтобы это все поняли, – сказал Эспозито, окинув взглядом секретаря суда, стенографистку, адвокатов, Хулигэна и немногочисленных зрителей.
– А почему вы выбрали именно эту процедуру, мистер Фарго? – спросил судья.
– Понимаете, ваша честь, если мы попытаемся задержать ее как важного свидетеля, представители общественных организаций поднимут страшный крик. А так мы сумеем дождаться слушаний по основному делу. Они состоятся недели через две, через три. К тому времени мы соберем все улики и, может быть, Большое Жюри придет к окончательному выводу по делу об убийстве.
– Зачем по-доброму, когда можно по-злому. Так, что ли?
– Детектив прав, когда он говорит о том, что такие девочки имеют обыкновение исчезать.
– Ну, знаете ли, мне не хочется портить репутацию суда, пряча за решетку девочку лишь затем, чтобы облегчить жизнь следователю и прокурору.
– Но ее жизни может угрожать опасность, – сказал Фарго.
– Ладно, возвращайтесь на свое место. И вы тоже, детектив Хулигэн.
На задних скамьях в зале возник небольшой переполох – и стройная женщина в бежевом костюме-тройке с сумкой через плечо и с портфелем в руке, на ходу поправляя растрепавшиеся волосы, быстро пошла по проходу к судейскому столу.
– Миссис Данн, – сказал Эспозито. – Это вы представляете интересы этой молодой особы в данном деле?
Опустив сумку на пол, а портфель – на сиденье кресла, миссис Данн подняла палец, давая тем самым понять, что просит слова.
Му села на место. Миссис Данн обеими руками раскрыла портфель, достала из него стопку бумаг и вновь подняла палец. Она пробежала взглядом титульный лист, кивнула, подошла к Му и быстро переговорила с нею.
Фэй пересела из задних рядов в первые, она очутилась прямо за спиной у Му и подалась вперед, пытаясь привлечь к себе внимание адвокатессы. Однако та полностью проигнорировала ее.
– Вы уже готовы ответить на мой вопрос, миссис Данн? – осведомился судья.
– Да. Я представляю интересы мисс Смит. Эспозито, поглядев на Му, заметил:
– Вы обратили внимание на то, что у миссис Данн отнюдь не такие хорошие манеры, как у вас? Она не назвала меня "вашей честью".
Му хихикнула.
Эспозито это понравилось. Ему вроде бы стало самую малость полегче.
– Я называю ее миссис Данн, – забалагурил он. -Вы обратили внимание на то, как я с нею вежлив? А она не желает называть меня "вашей честью".
Адвокатесса проигнорировала и замечание судьи.
Фэй сказала:
– Я могла бы помочь вам, миссис Данн.
– В каком смысле?
– Я работаю в приюте Святой Магдалины. Адвокатесса пристально посмотрела на нее, но тут же повернулась к судье, который меж тем произнес:
– Слушания по этому делу начались уже пять минут назад.
– Я не знала, что оно назначено к слушанию.
– А вам бы следовало это знать.
– Мне все равно не удалось бы поспеть вовремя!
– Трудности с пробуждением?
– Трудности с машиной.
– Купите новую.
– Это мне не по средствам.
– Приведите в порядок старую.
– Так я и сделаю, ваша честь.
– Ну вот, наконец вы назвали меня "вашей честью".
– Можно мне еще несколько минут потратить на консультацию с клиенткой?
– Валяйте, консультируйтесь.
– Вы в этом тоже можете поучаствовать, – сказала адвокатесса, обратившись к Фэй. – Как твое настоящее имя, Му?
Он был судьей по гражданским делам, а в суд по делам несовершеннолетних попал лишь временно, потому что дел здесь было действительно невпроворот. Другой причиной его появления здесь было его собственное мягкосердечие.
Проведя две недели за разбором дел, связанных с изнасилованием, содомией, хулиганством и убийством, притом, что многие из обвиняемых по возрасту не подлежали не только тюремному заключению, но даже официальному допросу, проведя две недели в обществе запуганных детей едва ли не грудного возраста, которых то и дело передавали из одной юридической инстанции в другую, судья Эспозито оказался сыт всем этим по самое горло.
Достаточно быстро он смирился с тем, что здесь не выносят приговора. Если ответчик – которого здесь, впрочем, именовали не ответчиком, а респондентом, – оказывался изобличен в совершении преступления, из-за которого он или она попали на скамью подсудимых, следовало ожидать жалобы – сперва предварительной, а потом и официальной, – на которую суд должен был в обязательном порядке отреагировать с учетом интересов несовершеннолетнего респондента. Даже в том случае, если несовершеннолетний респондент железной палкой проломил голову старушке, чтобы завладеть ее кошельком.
И лишь отведя эту жалобу, можно было вновь допрашивать – и судить – того же самого респондента, в результате чего его или ее уже могли упечь за решетку на долгие годы.
Дела, связанные с мелким хулиганством и сравнительно безобидными проделками несовершеннолетних, подлежали рассмотрению по аналогичной процедуре. Бывали даже случаи, когда матери-одиночки, желая освободиться на уик-энд от домашних забот или просто-напросто устав от исполнения родительских обязанностей, приводили в суд сына или дочь с жалобой на то, что их дети являются совершенно неуправляемыми. При этом такие матери явно не осознавали, что само слушание в суде фиксируется в бумагах ребенка и раз и навсегда метит его как паршивую овцу в стаде.
Судья Эспозито ненавидел рыхлую и сугубо приблизительную процедуру, связанную с рассмотрением дел несовершеннолетних. Он ненавидел частных и общественных адвокатов, в борьбе с которыми часто оказывался бессилен из-за несовершенства правил, в рамках которых должен был оперировать.
Он ненавидел также представителей общественного и частного обвинения, которые, главным образом, бессмысленно затягивали рассмотрение дел, потому что работали на условиях почасовой оплаты. Но сильнее всего он, пожалуй, ненавидел ревностных самаритян, которые являлись в зал суда не больше не меньше затем, чтобы спасти мир – и каждого насильника, убийцу, вора и грабителя в этом мире.
Он ненавидел и отвратительный зал заседаний, в котором вечно пахло нестиранными носками и заплесневелой апельсиновой кожурой, он ненавидел и обезвоживание, жертвой которого чувствовал себя нынешним утром.
Сегодня ему предстояло выслушать всех, явившихся в суд затем, чтобы похитить его, судьи, личное время, и он был преисполнен решимости свести все неизбежные с его стороны усилия к самому строгому минимуму.
Он назначит адвокатов тем, кто не позаботился об адвокате сам. Он отложит рассмотрение всех дел, которые ему удастся отложить. Применительно к подросткам, совершившим насильственные преступления, он, не дожидаясь начала слушаний, постарается с помощью сотрудника службы испытательного срока разобраться, кого из них можно будет отправить по домам до назначения конкретной даты суда, кого отправить в камеры предварительного заключения, а кого в какое-нибудь из исправительных заведений города.
– Ладно, – сказал он, придвигая к себе полицейский рапорт о Му, – подлинное имя неизвестно, постоянное место жительства отсутствует, род занятий – проституция, – подписанный детективом Фрэнсисом Хулиганом, голливудское отделение. -Кто представляет интересы этой молодой особы?
– Элен Данн, – откликнулся представитель института общественной защиты.
– И где она?
– Понятия не имею, ваша честь.
– А офицер, составивший рапорт, присутствует? – спросил Эспозито.
– Так точно, ваша честь. – Хулигэн вскочил со стула. – Детектив первого разряда Хулигэн.
– Ладно. Мистер Фарго, детектив Хулигэн, прошу сюда.
Когда они подошли к судейскому столу, Эспозито, сложив руки в трубочку, обратился к Хулигэну:
– Знаете, как мы привыкли обращаться с проститутками?
– Да, ваша честь.
– Мы их записываем, вызываем на определенное число и отправляем на все четыре стороны.
– Она несовершеннолетняя.
– Этого мы наверняка не знаем.
– Достаточно на нее взглянуть.
Эспозито посмотрел на Му и обнаружил, что она, если смыть с нее густой слой косметики, довольно привлекательна. И все же выглядела она жалко и смехотворно – как маленькая девочка, нацепившая на себя материнское нижнее белье, вызывающее, но в весьма непотребном состоянии.
– Я хочу сказать, что мы не можем судить о ее возрасте наверняка, поэтому нам следовало бы разобраться с этим вопросом как можно скорее. Разумеется, не причиняя ей никакого вреда. И мне не совсем понятно, по какой причине вы подали рапорт. Эта юная особа доставлена в суд в связи с какими-нибудь особыми обстоятельствами или только за приставание к мужчинам на улицах?
– Убийство, ваша честь.
– Это, конечно, меняет дело. Но в рапорте про убийство ничего не сказано.
– Мы не обвиняем ее в убийстве. Нам надо задержать ее в качестве свидетеля, – пояснил представитель прокурора Фарго.
– Тогда зачем этот рапорт?
– Это бездомная бродяжка, ваша честь. Если мы не задержим ее, она просто-напросто исчезнет, – пояснил Хулигэн.
– Вы уверены?
– Насчет того, чтобы исчезать, ваша честь, такие девочки – первоклассные мастерицы.
Эспозито вновь посмотрел на Му. На этот раз ему бросились в глаза ее перчатки.
– Вам холодно, барышня? – спросил он.
– Нет, сэр, не холодно, – поднявшись с места, ответила Му.
– Но вы в перчатках.
– Они без пальцев.
– Тогда зачем вы их носите?
– Их все носят.
– Вот как? Все?
– Ну, многие девочки.
– Впервые слышу. У меня нет дочерей. Да и что знать старому холостяку вроде меня о том, что носят или чего не носят молодые дамы?
– Вы мне не кажетесь старым, ваша честь.
– А как ты догадалась, что меня следует называть "вашей честью"?
– В кино видела. Главного мужика все называют вашей честью.
– Значит, я, по-твоему, главный мужик?
– Здесь вроде бы главный.
– Хорошо бы, чтобы это все поняли, – сказал Эспозито, окинув взглядом секретаря суда, стенографистку, адвокатов, Хулигэна и немногочисленных зрителей.
– А почему вы выбрали именно эту процедуру, мистер Фарго? – спросил судья.
– Понимаете, ваша честь, если мы попытаемся задержать ее как важного свидетеля, представители общественных организаций поднимут страшный крик. А так мы сумеем дождаться слушаний по основному делу. Они состоятся недели через две, через три. К тому времени мы соберем все улики и, может быть, Большое Жюри придет к окончательному выводу по делу об убийстве.
– Зачем по-доброму, когда можно по-злому. Так, что ли?
– Детектив прав, когда он говорит о том, что такие девочки имеют обыкновение исчезать.
– Ну, знаете ли, мне не хочется портить репутацию суда, пряча за решетку девочку лишь затем, чтобы облегчить жизнь следователю и прокурору.
– Но ее жизни может угрожать опасность, – сказал Фарго.
– Ладно, возвращайтесь на свое место. И вы тоже, детектив Хулигэн.
На задних скамьях в зале возник небольшой переполох – и стройная женщина в бежевом костюме-тройке с сумкой через плечо и с портфелем в руке, на ходу поправляя растрепавшиеся волосы, быстро пошла по проходу к судейскому столу.
– Миссис Данн, – сказал Эспозито. – Это вы представляете интересы этой молодой особы в данном деле?
Опустив сумку на пол, а портфель – на сиденье кресла, миссис Данн подняла палец, давая тем самым понять, что просит слова.
Му села на место. Миссис Данн обеими руками раскрыла портфель, достала из него стопку бумаг и вновь подняла палец. Она пробежала взглядом титульный лист, кивнула, подошла к Му и быстро переговорила с нею.
Фэй пересела из задних рядов в первые, она очутилась прямо за спиной у Му и подалась вперед, пытаясь привлечь к себе внимание адвокатессы. Однако та полностью проигнорировала ее.
– Вы уже готовы ответить на мой вопрос, миссис Данн? – осведомился судья.
– Да. Я представляю интересы мисс Смит. Эспозито, поглядев на Му, заметил:
– Вы обратили внимание на то, что у миссис Данн отнюдь не такие хорошие манеры, как у вас? Она не назвала меня "вашей честью".
Му хихикнула.
Эспозито это понравилось. Ему вроде бы стало самую малость полегче.
– Я называю ее миссис Данн, – забалагурил он. -Вы обратили внимание на то, как я с нею вежлив? А она не желает называть меня "вашей честью".
Адвокатесса проигнорировала и замечание судьи.
Фэй сказала:
– Я могла бы помочь вам, миссис Данн.
– В каком смысле?
– Я работаю в приюте Святой Магдалины. Адвокатесса пристально посмотрела на нее, но тут же повернулась к судье, который меж тем произнес:
– Слушания по этому делу начались уже пять минут назад.
– Я не знала, что оно назначено к слушанию.
– А вам бы следовало это знать.
– Мне все равно не удалось бы поспеть вовремя!
– Трудности с пробуждением?
– Трудности с машиной.
– Купите новую.
– Это мне не по средствам.
– Приведите в порядок старую.
– Так я и сделаю, ваша честь.
– Ну вот, наконец вы назвали меня "вашей честью".
– Можно мне еще несколько минут потратить на консультацию с клиенткой?
– Валяйте, консультируйтесь.
– Вы в этом тоже можете поучаствовать, – сказала адвокатесса, обратившись к Фэй. – Как твое настоящее имя, Му?