Страница:
– А я не хочу.
– Правда? А почему?
– Не думаю, что смогу вести себя хорошо.
Он постарался, чтобы это прозвучало цинично и вызывающе.
Она захихикала.
– Да и я, наверное, тоже.
Когда она поцеловала его, просунув ему в рот язык, его это крайне изумило. Она меж тем принялась одновременно расстегивать на нем рубашку и брюки.
Он тоже принялся за дело, завозившись с собственным брючным ремнем и с молнией. И вот под рукой у него оказались ее срамные волосы – жесткие как проволока. Его охватило такое волнение, что до боли зазвенело в ушах.
Му повалилась на постель, но оттолкнула Котлету, когда он набросился на нее, по-прежнему целуя в губы, обнимая ее одной рукой и извлекая член из штанов другой.
Отброшенный в сторону, он спросил с внезапно вспыхнувшим гневом:
– Ты что?
С какой это стати она оттолкнула его? Или она его только дразнит? Нарочно заводит, чтобы потом оттолкнуть и рассмеяться ему в лицо.
– Да я ничего, – прошептала она. – Надо же мне задрать рубаху.
Подняв и раздвинув ноги, она затолкала рубашку куда-то на уровень талии. Пахнуло мускусом, горячо, горько и сладко. Котлета вдохнул этот запах носом и ртом.
У него внизу живота все горело пламенем. И странно покалывало с внутренней стороны бедер. А член сморщился, как будто он залез в ледяную ванну…
Она теперь сама повалила его на себя, широко раскинула ноги, раскрылась. Пошарила в пространстве между собой и Котлетой, взяла его член, попыталась ввести.
А он больше не мог сдерживаться. И, задрожав всем телом, кончил.
Сперва она посмотрела на него с удивлением. Потом рассмеялась. А потом вспомнила.
Да и что я мог сделать, подумал Канаан.
Полицейских было явно недостаточно. Но и окажись их достаточно, ошибки совершаются при любых обстоятельствах. Люди порой появляются там, где их не ждут, потому что они ни в коем случае не могут там появиться. Наряд оказался чересчур малочисленным, и выслали его слишком поздно. Разливанное море наркотиков становится все шире и шире. И со всех сторон прибывают все новые и новые бездомные дети. И гибнут на улицах и в аллеях.
А ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы остановить это. Вроде как в той книге, которая появилась в годы его молодости: какой-то парень сидит над пропастью во ржи и ловит детей, уже готовых в эту пропасть сорваться.
А ты делаешь все, что в твоих силах, даже если это означает, что сам ты практически не живешь и даже почти не спишь.
Он отъехал от приюта Святой Магдалины. В приюте, видел он, свет горит и в вестибюле, и за занавешенными окнами в гостиной. Да и в маленьком оконце мансарды под самой крышей горит свет. Кто-то не спит. Может быть, его юная подопечная?
Подъехал и остановился, немного не доехав до приюта, пикап. Оттуда вышли этот негр, Джоджо, и Фэй Чани. Постояли, уставившись на машину Канаана. Он отсалютовал им, словно желая дать понять, что полиция бдит. Но они вроде бы этого не заметили. Джоджо обошел пикап и опять уселся за руль.
Фэй, подойдя к приюту, взглянула на свет в окне мансарды. Затем принялась отпирать дверь.
Фэй поднялась но лестнице. Поднялась на самый верх. Ей хотелось удостовериться в том, что у Му все в порядке. Не стало ли ей страшно, не мучит ли бессонница, не нуждается ли она в утешении. Поднесла ухо к двери, прислушалась. Тишина. Легонько постучала. Никакого ответа. Должно быть, Му заснула, забыв погасить свет.
Она открыла дверь и в свете настольной лампы увидела нечто немыслимое на постели. И сразу же почувствовала острый укол страха. Включив верхний свет, обнаружила, что на Му взгромоздился полураздетый мужчина.
Котлете понадобилось какое-то мгновение, чтобы развернуться на сто восемьдесят градусов и встретить непрошеную гостью лицом к лицу. Фэй увидела у него на тщедушной груди, ближе к подмышке, родимое пятно в форме жабьей лапки.
– О Господи, – простенала она.
Котлета соскочил с кровати. Грудь и руки были у него залиты кровью, а в руке сверкал нож.
– Я не смог. Я так разволновался, что не смог, а она стала надо мной смеяться, – сказал он, как будто подобное объяснение могло показаться ей исчерпывающим.
Фэй даже не попыталась оказать сопротивление. Застыв на месте, она встречала свою судьбу. Которая показалась ей сейчас в некотором смысле справедливой.
Глава сорок седьмая
Глава сорок восьмая
Глава сорок девятая
– Правда? А почему?
– Не думаю, что смогу вести себя хорошо.
Он постарался, чтобы это прозвучало цинично и вызывающе.
Она захихикала.
– Да и я, наверное, тоже.
Когда она поцеловала его, просунув ему в рот язык, его это крайне изумило. Она меж тем принялась одновременно расстегивать на нем рубашку и брюки.
Он тоже принялся за дело, завозившись с собственным брючным ремнем и с молнией. И вот под рукой у него оказались ее срамные волосы – жесткие как проволока. Его охватило такое волнение, что до боли зазвенело в ушах.
Му повалилась на постель, но оттолкнула Котлету, когда он набросился на нее, по-прежнему целуя в губы, обнимая ее одной рукой и извлекая член из штанов другой.
Отброшенный в сторону, он спросил с внезапно вспыхнувшим гневом:
– Ты что?
С какой это стати она оттолкнула его? Или она его только дразнит? Нарочно заводит, чтобы потом оттолкнуть и рассмеяться ему в лицо.
– Да я ничего, – прошептала она. – Надо же мне задрать рубаху.
Подняв и раздвинув ноги, она затолкала рубашку куда-то на уровень талии. Пахнуло мускусом, горячо, горько и сладко. Котлета вдохнул этот запах носом и ртом.
У него внизу живота все горело пламенем. И странно покалывало с внутренней стороны бедер. А член сморщился, как будто он залез в ледяную ванну…
Она теперь сама повалила его на себя, широко раскинула ноги, раскрылась. Пошарила в пространстве между собой и Котлетой, взяла его член, попыталась ввести.
А он больше не мог сдерживаться. И, задрожав всем телом, кончил.
Сперва она посмотрела на него с удивлением. Потом рассмеялась. А потом вспомнила.
Да и что я мог сделать, подумал Канаан.
Полицейских было явно недостаточно. Но и окажись их достаточно, ошибки совершаются при любых обстоятельствах. Люди порой появляются там, где их не ждут, потому что они ни в коем случае не могут там появиться. Наряд оказался чересчур малочисленным, и выслали его слишком поздно. Разливанное море наркотиков становится все шире и шире. И со всех сторон прибывают все новые и новые бездомные дети. И гибнут на улицах и в аллеях.
А ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы остановить это. Вроде как в той книге, которая появилась в годы его молодости: какой-то парень сидит над пропастью во ржи и ловит детей, уже готовых в эту пропасть сорваться.
А ты делаешь все, что в твоих силах, даже если это означает, что сам ты практически не живешь и даже почти не спишь.
Он отъехал от приюта Святой Магдалины. В приюте, видел он, свет горит и в вестибюле, и за занавешенными окнами в гостиной. Да и в маленьком оконце мансарды под самой крышей горит свет. Кто-то не спит. Может быть, его юная подопечная?
Подъехал и остановился, немного не доехав до приюта, пикап. Оттуда вышли этот негр, Джоджо, и Фэй Чани. Постояли, уставившись на машину Канаана. Он отсалютовал им, словно желая дать понять, что полиция бдит. Но они вроде бы этого не заметили. Джоджо обошел пикап и опять уселся за руль.
Фэй, подойдя к приюту, взглянула на свет в окне мансарды. Затем принялась отпирать дверь.
Фэй поднялась но лестнице. Поднялась на самый верх. Ей хотелось удостовериться в том, что у Му все в порядке. Не стало ли ей страшно, не мучит ли бессонница, не нуждается ли она в утешении. Поднесла ухо к двери, прислушалась. Тишина. Легонько постучала. Никакого ответа. Должно быть, Му заснула, забыв погасить свет.
Она открыла дверь и в свете настольной лампы увидела нечто немыслимое на постели. И сразу же почувствовала острый укол страха. Включив верхний свет, обнаружила, что на Му взгромоздился полураздетый мужчина.
Котлете понадобилось какое-то мгновение, чтобы развернуться на сто восемьдесят градусов и встретить непрошеную гостью лицом к лицу. Фэй увидела у него на тщедушной груди, ближе к подмышке, родимое пятно в форме жабьей лапки.
– О Господи, – простенала она.
Котлета соскочил с кровати. Грудь и руки были у него залиты кровью, а в руке сверкал нож.
– Я не смог. Я так разволновался, что не смог, а она стала надо мной смеяться, – сказал он, как будто подобное объяснение могло показаться ей исчерпывающим.
Фэй даже не попыталась оказать сопротивление. Застыв на месте, она встречала свою судьбу. Которая показалась ей сейчас в некотором смысле справедливой.
Глава сорок седьмая
Стена ливня надвигалась со стороны океана.
Первые струи дождя уже омыли пыльные стены многоквартирного дома, который, казалось, вот-вот должно было унести ветром. Черепица там и здесь облупилась, облицовка тоже, казалось, будто это линяет гигантский розовый слон. Здесь можно было бы снимать фильм о запустении и разрухе.
Петли ворот оказались, разумеется, ржавыми. А одна из них и вовсе была сломана, так что ворота прикрутили проволокой, в результате чего их нельзя было ни открыть, ни закрыть.
Многие почтовые ящики были сломаны, и их дверцы болтались нараспашку, подобно разинутым ртам. Проверяя таблички, Свистун обнаружил на одном из этих ящиков имя Е. Шойрен.
От бассейна, почерневшего под дождем, несло хлоркой – так сильно, что у него засвербило в носу. Пластиковые пальмы поразила какая-то технологическая проказа. Пепельного цвета, они сильно смахивали на трупы.
Свистун поднялся на второй этаж, причем на последней ступеньке поскользнулся и едва не упал, так как покрытие на ней отсутствовало. За занавешенным витражным окном горел свет, однако никто не отреагировал на звон колокольчика, поэтому Свистун забарабанил по двери кулаком.
Через две-три минуты он собрался было уйти отсюда.
Но тут на верхней лестничной площадке в дальнем конце балкона показался человек в черном пластиковом дождевике и видавшей виды ирландской шляпе. Подойдя поближе, он спросил:
– Кого-нибудь ищете?
– Еву Шойрен. Но ее, судя по всему, нет дома.
– Совершенно верно.
– А вы случайно не знаете, где она?
– Простите, а с кем я имею дело?
– Не играет роли.
– Послушайте, нечего лезть в бутылку. Мне надо знать, кто вы – друг, враг, полицейский или кредитор.
– У нее столько посетителей, что личному секретарю приходится рассортировывать их?
– У нее когда-то были сотни друзей. Людей, которых она любила или которым хотелось, чтобы она их полюбила. И, конечно же, множество врагов – во дни ее славы, когда она вела по телевизору программу о колдовстве и обо всей прочей чуши.
– Выходит, вы сами в это не верите?
– Я перестал верить с тех пор, как мамочка объяснила мне, что Санта-Клауса не существует в природе.
– Вы упомянули и полицейских.
– Полицейские появлялись здесь как по расписанию, стоило им обнаружить где-нибудь труп с подозрительными царапинами или с черным свечным воском под ногтями, или хотя бы кошку с выколотыми глазами. Издержки ремесла, так она называла тогда эти визиты.
– А в последнее время?
– А в последнее время, конечно, пореже. И в основном те, кому она задолжала. Еве сейчас приходится нелегко. Конечно, она старается держать хвост пистолетом, но на самом деле едва сводит концы с концами. Да уж такой у нас город, сами понимаете.
– В каком смысле?
– Перестаешь быть молодым, а в знаменитые так и не выбиваешься. Оглядитесь по сторонам. Взять хоть тех же самых колдуний. Казалось бы, чем старше она становится, тем многоопытней и, тем самым, уважаемей, не правда ли? Да только не тут-то было! Молодые колдуньи отбили клиентуру у старых. Их показывают по телевизору. Их рекламируют. Вот люди к ним и идут.
– А вам не кажется…
Свистун многозначительно прервал фразу на полуслове.
– Что не кажется?
Свистун ткнул пальцем в сторону двери в квартиру Шойрен.
– … что мне имело бы смысл заглянуть?
– Чего ради?
– Сам не знаю. Никогда не знаешь, чего искать, пока не найдешь.
Он достал бумажник и отсчитал двадцать долларов мелкими купюрами.
– Знаете, что я вам скажу насчет денег, – сказал мужчина. – Не такая уж это важная вещь, какою они слывут. Это всего лишь способ экономить время. Сэкономишь его сегодня, а используешь завтра. Если бы сэкономил достаточно таких бумажек лет десять, двадцать назад, мне бы не пришлось на старости лет служить управляющим в такой развалюхе.
Он взял двадцатку.
– Никогда не поздно открыть накопительный счет. Об этом вам скажут в любом банке, – заметил Свистун.
– Когда Ева куда-то уезжает и заранее знает, что задерживается, она просит меня вывести на прогулку ее кошку. Именно этим я сейчас и собирался заняться.
Он достал ключ и отпер дверь. К его ногам бесшумно выскользнула сиамская кошка и посмотрела на обоих мужчин по-восточному таинственными глазами.
– Пойдем, Люцифага.
Управляющий хлопнул в ладоши. Кошка тут же вскарабкалась ему на руки и уже с этой высоты уставилась на Свистуна.
– Под дождем она долго не гуляет, – пояснил управляющий. – Две, максимум, три минуты. Так что украсть вы ничего не успеете. Да ладно, шутка. Я же вижу, что вы не вор. Да, честно говоря, и не представляю себе, что у старой бедняжки можно украсть.
Он удалился по длинному балкону в сторону лестницы, чтобы кошка смогла справить нужду под пластиковой пальмой.
Свистун вышел на середину квартиры и, медленно развернувшись на триста шестьдесят градусов, обозрел ее целиком. Кухонька здесь была не больше стенного шкафа. Старый диван, кожаная обивка которого – особенно на валиках – была исполосована кошачьими когтями. Кресло с подлокотниками, телевизор на вертящейся ножке, коврик, свернутый в трубку, чтобы можно было погреть в нем ноги зябкой одинокой ночью. На стене – фотографии в рамках.
Слабый запах давних благовоний, однако ни малейшего признака того, чтобы здесь проводились какие-нибудь ритуалы или церемонии. Никаких сатанинских параферналий. Никаких ужасов.
Он прошел в спальню, по дороге бросив взгляд в крошечную ванную. Все, чего и следовало ожидать в квартире у одинокой женщины, – простиранные трусики на одной стойке с полотенцами, запасной рулон туалетной бумаги на бачке, циновка на полу у ванны.
И в спальне он не обнаружил никаких признаков одержимости сатанизмом. Все как у всех. Все унылое, старое, неоднократно использованное и заношенное, но все как у всех.
Когда Свистун вернулся в гостиную, управляющий уже пришел с прогулки. Раскрыв руки, он выпустил кошку, которая, приземлившись на четвереньки и выгнув спину, грозно уставилась на злодея. При этом она зашипела – но это, должно быть, тоже было частью здешней рутины.
– Ну что, ничего особенного? – спросил управляющий. – У женщины, которая, как она утверждает, напрямую общается с Сатаной, могло найтись и что-нибудь поинтересней, не правда ли?
Снаружи послышались шаги. Управляющий посмотрел, не идет ли кто-нибудь из соседей. Но вновь прибывшим оказался Майк Риальто.
– Привет, Свистун. Так я и думал, что найду тебя здесь.
Риальто вопросительно посмотрел на управляющего.
– Не имеет значения. Давай выкладывай, – сказал Свистун.
– Платишь ты мне или нет, а я пошел по следу Янгера. И заглянул в гостиницу.
– А как ты узнал, в какую гостиницу заглядывать?
– У тебя есть дружки в полиции и у меня тоже.
– Ладно. Продолжай.
– Янгер вышел из гостиницы и остановился на перекрестке. Через какое-то время подъехала Ева Шойрен и передала ему ключи от своей машины. Они сели в салон. Через две минуты она вылезла оттуда. Одна. Через пять минут поймала такси и уехала. Я не знал, следовать ли мне за такси или смотреть, куда поедет Янгер. Примерно через час он снова вышел из гостиницы, явно приняв душ и побрившись, в чистой рубашке, в дорогой жилетке, в начищенных башмаках. Он забрался в ее машину. Я смеха ради сел ему на хвост. Он поехал на побережье. В колонию Малибу. К дому Пола Хобби.
– Там он сейчас и находится?
– Я видел, как он туда вошел. Он оставался в доме, когда я уехал разыскивать тебя.
– Они с Хобби были вдвоем?
– Этого я не знаю. Хочешь, я отвезу тебя туда? Свистун еще раз огляделся в маленькой унылой квартирке, попрощался с управляющим и пошел с Риальто туда, где тот припарковал свой старый "кадиллак".
Первые струи дождя уже омыли пыльные стены многоквартирного дома, который, казалось, вот-вот должно было унести ветром. Черепица там и здесь облупилась, облицовка тоже, казалось, будто это линяет гигантский розовый слон. Здесь можно было бы снимать фильм о запустении и разрухе.
Петли ворот оказались, разумеется, ржавыми. А одна из них и вовсе была сломана, так что ворота прикрутили проволокой, в результате чего их нельзя было ни открыть, ни закрыть.
Многие почтовые ящики были сломаны, и их дверцы болтались нараспашку, подобно разинутым ртам. Проверяя таблички, Свистун обнаружил на одном из этих ящиков имя Е. Шойрен.
От бассейна, почерневшего под дождем, несло хлоркой – так сильно, что у него засвербило в носу. Пластиковые пальмы поразила какая-то технологическая проказа. Пепельного цвета, они сильно смахивали на трупы.
Свистун поднялся на второй этаж, причем на последней ступеньке поскользнулся и едва не упал, так как покрытие на ней отсутствовало. За занавешенным витражным окном горел свет, однако никто не отреагировал на звон колокольчика, поэтому Свистун забарабанил по двери кулаком.
Через две-три минуты он собрался было уйти отсюда.
Но тут на верхней лестничной площадке в дальнем конце балкона показался человек в черном пластиковом дождевике и видавшей виды ирландской шляпе. Подойдя поближе, он спросил:
– Кого-нибудь ищете?
– Еву Шойрен. Но ее, судя по всему, нет дома.
– Совершенно верно.
– А вы случайно не знаете, где она?
– Простите, а с кем я имею дело?
– Не играет роли.
– Послушайте, нечего лезть в бутылку. Мне надо знать, кто вы – друг, враг, полицейский или кредитор.
– У нее столько посетителей, что личному секретарю приходится рассортировывать их?
– У нее когда-то были сотни друзей. Людей, которых она любила или которым хотелось, чтобы она их полюбила. И, конечно же, множество врагов – во дни ее славы, когда она вела по телевизору программу о колдовстве и обо всей прочей чуши.
– Выходит, вы сами в это не верите?
– Я перестал верить с тех пор, как мамочка объяснила мне, что Санта-Клауса не существует в природе.
– Вы упомянули и полицейских.
– Полицейские появлялись здесь как по расписанию, стоило им обнаружить где-нибудь труп с подозрительными царапинами или с черным свечным воском под ногтями, или хотя бы кошку с выколотыми глазами. Издержки ремесла, так она называла тогда эти визиты.
– А в последнее время?
– А в последнее время, конечно, пореже. И в основном те, кому она задолжала. Еве сейчас приходится нелегко. Конечно, она старается держать хвост пистолетом, но на самом деле едва сводит концы с концами. Да уж такой у нас город, сами понимаете.
– В каком смысле?
– Перестаешь быть молодым, а в знаменитые так и не выбиваешься. Оглядитесь по сторонам. Взять хоть тех же самых колдуний. Казалось бы, чем старше она становится, тем многоопытней и, тем самым, уважаемей, не правда ли? Да только не тут-то было! Молодые колдуньи отбили клиентуру у старых. Их показывают по телевизору. Их рекламируют. Вот люди к ним и идут.
– А вам не кажется…
Свистун многозначительно прервал фразу на полуслове.
– Что не кажется?
Свистун ткнул пальцем в сторону двери в квартиру Шойрен.
– … что мне имело бы смысл заглянуть?
– Чего ради?
– Сам не знаю. Никогда не знаешь, чего искать, пока не найдешь.
Он достал бумажник и отсчитал двадцать долларов мелкими купюрами.
– Знаете, что я вам скажу насчет денег, – сказал мужчина. – Не такая уж это важная вещь, какою они слывут. Это всего лишь способ экономить время. Сэкономишь его сегодня, а используешь завтра. Если бы сэкономил достаточно таких бумажек лет десять, двадцать назад, мне бы не пришлось на старости лет служить управляющим в такой развалюхе.
Он взял двадцатку.
– Никогда не поздно открыть накопительный счет. Об этом вам скажут в любом банке, – заметил Свистун.
– Когда Ева куда-то уезжает и заранее знает, что задерживается, она просит меня вывести на прогулку ее кошку. Именно этим я сейчас и собирался заняться.
Он достал ключ и отпер дверь. К его ногам бесшумно выскользнула сиамская кошка и посмотрела на обоих мужчин по-восточному таинственными глазами.
– Пойдем, Люцифага.
Управляющий хлопнул в ладоши. Кошка тут же вскарабкалась ему на руки и уже с этой высоты уставилась на Свистуна.
– Под дождем она долго не гуляет, – пояснил управляющий. – Две, максимум, три минуты. Так что украсть вы ничего не успеете. Да ладно, шутка. Я же вижу, что вы не вор. Да, честно говоря, и не представляю себе, что у старой бедняжки можно украсть.
Он удалился по длинному балкону в сторону лестницы, чтобы кошка смогла справить нужду под пластиковой пальмой.
Свистун вышел на середину квартиры и, медленно развернувшись на триста шестьдесят градусов, обозрел ее целиком. Кухонька здесь была не больше стенного шкафа. Старый диван, кожаная обивка которого – особенно на валиках – была исполосована кошачьими когтями. Кресло с подлокотниками, телевизор на вертящейся ножке, коврик, свернутый в трубку, чтобы можно было погреть в нем ноги зябкой одинокой ночью. На стене – фотографии в рамках.
Слабый запах давних благовоний, однако ни малейшего признака того, чтобы здесь проводились какие-нибудь ритуалы или церемонии. Никаких сатанинских параферналий. Никаких ужасов.
Он прошел в спальню, по дороге бросив взгляд в крошечную ванную. Все, чего и следовало ожидать в квартире у одинокой женщины, – простиранные трусики на одной стойке с полотенцами, запасной рулон туалетной бумаги на бачке, циновка на полу у ванны.
И в спальне он не обнаружил никаких признаков одержимости сатанизмом. Все как у всех. Все унылое, старое, неоднократно использованное и заношенное, но все как у всех.
Когда Свистун вернулся в гостиную, управляющий уже пришел с прогулки. Раскрыв руки, он выпустил кошку, которая, приземлившись на четвереньки и выгнув спину, грозно уставилась на злодея. При этом она зашипела – но это, должно быть, тоже было частью здешней рутины.
– Ну что, ничего особенного? – спросил управляющий. – У женщины, которая, как она утверждает, напрямую общается с Сатаной, могло найтись и что-нибудь поинтересней, не правда ли?
Снаружи послышались шаги. Управляющий посмотрел, не идет ли кто-нибудь из соседей. Но вновь прибывшим оказался Майк Риальто.
– Привет, Свистун. Так я и думал, что найду тебя здесь.
Риальто вопросительно посмотрел на управляющего.
– Не имеет значения. Давай выкладывай, – сказал Свистун.
– Платишь ты мне или нет, а я пошел по следу Янгера. И заглянул в гостиницу.
– А как ты узнал, в какую гостиницу заглядывать?
– У тебя есть дружки в полиции и у меня тоже.
– Ладно. Продолжай.
– Янгер вышел из гостиницы и остановился на перекрестке. Через какое-то время подъехала Ева Шойрен и передала ему ключи от своей машины. Они сели в салон. Через две минуты она вылезла оттуда. Одна. Через пять минут поймала такси и уехала. Я не знал, следовать ли мне за такси или смотреть, куда поедет Янгер. Примерно через час он снова вышел из гостиницы, явно приняв душ и побрившись, в чистой рубашке, в дорогой жилетке, в начищенных башмаках. Он забрался в ее машину. Я смеха ради сел ему на хвост. Он поехал на побережье. В колонию Малибу. К дому Пола Хобби.
– Там он сейчас и находится?
– Я видел, как он туда вошел. Он оставался в доме, когда я уехал разыскивать тебя.
– Они с Хобби были вдвоем?
– Этого я не знаю. Хочешь, я отвезу тебя туда? Свистун еще раз огляделся в маленькой унылой квартирке, попрощался с управляющим и пошел с Риальто туда, где тот припарковал свой старый "кадиллак".
Глава сорок восьмая
Во сне Канаан слышал чириканье птицы. Повернув голову и навострив уши, он понял, что никакая это не птица. Это звала на помощь его маленькая племянница. Он с трудом стряхнул дремоту. Полицейский, о котором ходили легенды, будто он никогда не спит, взял да и заснул на посту. На посту, на который поставил себя сам.
И тут он понял, что крик, донесшийся до него, прозвучал вовсе не во сне. Крик стоял в приюте Святой Магдалины.
Ноги у Канаана стали ватными. Но все-таки ему удалось как-то выбраться из машины. Перед ним в аллее промелькнула какая-то тень. Он бросился через дорогу, но не смог развить нужную скорость. Кем бы ни был этот человек, Канаану было его не догнать.
– Эй! Стоять! – крикнул он.
Бегущий обернулся, и Канаан увидел его лицо.
В свете уличного фонаря мелькнули бледная кожа и похожие на шерсть испуганного кота вздыбившиеся волосы.
Канаан понял, что это мальчик лет тринадцати, самое большее четырнадцати. И лицо его было ему знакомо.
– Не шевелись! Ни с места! – крикнул Канаан.
В ответ на это мальчик припустил, как заправский спринтер. И через несколько секунд пропал из виду. Однако Канаан успел увидеть достаточно. Этого мальчика все называли Котлетой. Чего он сейчас не смог понять, это как он ухитрился не опознать его сразу – на фотографии, которую показал ему Свистун. И где тот точно так же прищурился, как сейчас под фонарем. Тогда – под солнцем, а сейчас – под фонарем.
Свистун и Риальто ехали под дождем; дорога вилась по знаменитому бульвару на много миль, уходила за особняки на Беверли-Хиллс, за университетский кампус, пересекая фривей на Сан-Диего, огибала Брентвуд-Хайтс, лежащий на отшибе и делающий вид, будто он представляет собой совершенно отдельный городок, и бежала дальше по морскому берегу в районе Санта-Моники.
Они взяли чуть дальше на север, чем следовало бы, объехали трактир "У Бадди", возле которого в Лягушачьей Яме пятнадцать лет назад нашли обезображенные трупы трех женщин.
Выехали на длинную, в семь миль, песчаную полосу, известную как колония Малибу, – поселок роскошных вилл, не имеющий центра, – семь миль в длину и шестьсот ярдов в ширину.
Риальто проехал мимо дома Пола Хобби, выключил зажигание и передние фары. На крыльце соседнего дома стоял под зонтиком мужчина в белых парусиновых брюках и в белом свитере.
Свистун потянулся к ручке, собравшись открыть дверцу машины.
– Меня не жди, – сказал он.
– Ты что? Здесь ничто не ходит, кроме маршрутного такси, да и того даже днем не дождешься.
– Возвращайся к Четырем Углам. Поиграй на тотализаторе.
– А как же ты доберешься домой?
– Да уж как-нибудь.
– Льет как из ведра.
– Ну, это же не навечно. Да и доводилось мне уже здесь бывать.
– Я могу тебе понадобиться, – сказал Риальто.
– Мне не хочется, чтобы ты ошивался поблизости. Не хочется, чтобы ты во всем этом участвовал.
– В чем это – во всем?
Свистун не ответил. Открыл дверцу и вылез из машины.
Риальто, нажав на кнопку, открыл окно, пока Свистун, обойдя машину, выбирался на хайвей. Риальто высунул голову наружу.
– Не делай этого. Не стоит он того, чтобы его убивать.
– А может, он только этого и стоит.
– Не надо. Это не в твоем стиле.
– А что в моем стиле? Стоять сложа руки, пока этот ублюдок разгуливает по улицам и, может быть, замышляет что-то против Фэй?
– Этого ты наверняка не знаешь.
– Значит, имеет смысл поговорить и выяснить. Может быть, удастся ограничиться предостережением.
Человек у соседнего дома сошел с крыльца и поднял руку, привлекая к себе их внимание. Можно было подумать, будто он именно их и дожидался.
Свистун перешел через хайвей.
Риальто все никак не заводил машину. Он сидел, выжидая и, вместе с тем, раздумывая, как ему быть. Раздумывая, как поступить, если Свистун, войдя в дом, убьет там Янгера.
Свистун меж тем перешел на другую сторону. Ноги у него уже совершенно промокли.
– Вы из полиции? Меня зовут Мэнни Шайнер. Это я вас вызвал.
– А что стряслось?
– Сам не знаю. Я хочу сказать, дело не в шуме, который они подняли, исполняя эту чертову музыку на полную громкость, и все такое. Я не из тех, кто звонит в полицию, когда соседи устраивают вечеринку.
– А у вашего соседа вечеринка?
– Вот и я о том же. Я сам не могу понять, что там происходит. Пели, кричали, визжали, потом раздался какой-то грохот, как будто опрокидывают мебель.
Слушая жалобы Шайнера, Свистун смотрел на дом Хобби.
– Потом все прекратилось. Буквально все. Может быть, десять минут назад. Сразу же после того, как я вам позвонил. Ну, а теперь, сами слышите, там тихо как…
– Как где?
– Тихо как в могиле. Вы хотите туда войти?
– А как выглядит дом с задней стороны?
– Сплошное стекло, за которым шумит океан. Свистун подошел к воротам и подергал за ручку. Ворота оказались заперты.
Он вернулся к Шайнеру и спросил, можно ли ему пройти через его участок, чтобы выйти к дому Хобби со стороны пляжа.
– Ладно, – сказал Шайнер. – Давайте сюда. Если они заснули или что-нибудь в этом роде, Пол даже не узнает, что я вызвал полицию.
– Вы думаете, они уснули? – спросил Свистун Шайнера у ворот дома.
Шайнер пристально посмотрел на него и на мгновение показалось, будто он сейчас расплачется.
– Нет, не думаю, – ответил он шепотом. – А вы что думаете?
– Честно говоря, еще ничего, – ответил Свистун таким тоном, которым заговорил бы на его месте настоящий полицейский: дескать, в отсутствие фактов, никаких предположений.
Он обошел весь дом Шайнера, оставляя влажные отпечатки на каменном полу и на белом ковре, и вышел из него на океанскую сторону. Сейчас на море было довольно сильное волнение: белые барашки волн разлетались хлопьями пены под дождем и ветром.
Он перешагнул через низенькую стену, которой было обнесено со стороны моря патио Шайнера, и пошлепал по сырому песку к чугунным воротам. Открыл их и очутился у черного даже во тьме бассейна, бушевавшего сейчас куда сильнее, чем море.
Еще не успев приблизить лицо к оконному стеклу, он разглядел, что все в гостиной забрызгано алым, а на диване и на ковре, подобно тряпичным куклам, валяются тела.
Раздвижные двери оказались заперты. Схватившись за ручку, он принялся расшатывать их, одновременно пиная ногой алюминиевую окантовку, пока наконец внутренняя задвижка не слетела с петель, дав ему возможность проникнуть в дом. Он шагнул в комнату и застыл, глядя на Янгера, который безмолвно и неподвижно сидел на диване и, в свою очередь, смотрел на Свистуна.
В дверь позвонили.
Никто не шевельнулся.
Янгер и глазом не моргнул.
Свистун услышал шаги у себя за спиной. Откуда-то сзади метнулся луч карманного фонарика и замер, упершись в лицо Янгеру.
А Янгер и тут не моргнул.
– Руки вверх, – сказал за спиной у Свистуна помощник шерифа.
В ту же минуту, когда Канаан вошел в кофейню, Боско понял, что произошло нечто страшное. Самое страшное.
– Свистун здесь? – спросил Канаан, даже не посмотрев в нишу у окна, где, как правило, сидел, приходя к «Милорду», Свистун.
– Что с тобой, Айзек? Ты что, сам не видишь, что его тут нет?
– А где же он?
– Откуда мне знать? Он ведь не всегда мне докладывает, куда идет и чем собирается заняться.
– Но ведь он должен прийти с минуты на минуту, не правда ли? Я хочу сказать, ведь он же всегда приходит примерно в это время.
– Да что с тобой, Айзек?
– Ты что-нибудь припрятал под стойкой?
– Опять не понял.
– Свистуну надо будет выпить, когда я расскажу ему то, что должен рассказать.
– Свистун не пьет.
Они стояли, глядя друг на друга и играя друг с дружкой в молчанку. Того, что Канаан не рассказал, а Свистун не услышал, словно бы и не случилось. И не случится, пока один не заговорит, а другой не услышит. Надо одному остаться немым, а другому глухим, и тогда время остановится.
– Что же может произойти такое страшное, чтобы ему понадобилось выпить? – в конце концов спросил Боско.
– И мне понадобится. Мне это нужно прямо сейчас, – сказал Канаан.
– У меня есть коньяк.
– На два пальца в кофейную чашку и кофе до самого верха. А потом принеси за столик, договорились?
Он медленно, осторожно повернул голову, словно в страхе перед тем, что, пока они разговаривали, Свистун проскользнул мимо них и уже уселся на свое всегдашнее место в нише.
Канаан проследовал в нишу и сел за столик. Снял шляпу. Никто из присутствовавших в кофейне еще ни разу не видел, чтобы Канаан снимал шляпу.
Темя у него оказалось практически лысым. Волосы располагались по кругу, как у монаха с пробритой тонзурой. Сзади на черепе косо сидела кипа.
– Никогда не думал, Айзек, что ты так религиозен, – заметил Боско, подав ему кофе с коньяком.
– Это на память.
– И давно ты ее носишь?
– С тех пор как убили мою племянницу.
– Тебе не нужны такие памятки, ты этого и так никогда не забудешь, – сказал Боско.
– Да, не забуду. Такое никогда не забываешь. Никогда. Никогда. Никогда.
– Фэй умерла, верно?
Канаан отхлебнул из чашки.
– Ее убили, верно?
Канаан поднял взгляд и едва заметно кивнул.
– И это сделал Янгер?
– Не знаю. Не знаю, кто это сделал. Эксперты сейчас на месте преступления. Может быть, собранные ими материалы изобличат кого-нибудь, а может быть, и нет.
– И где это произошло?
– Прямо там. В приюте Святой Магдалины.
– Как?
– Ножом. Ее буквально искололи ножом. Судя по всему, она натолкнулась на убийцу сразу после того, как он заколол ту малолетнюю проститутку, которую мы охраняли как важную свидетельницу по делу об убийстве на крыше.
– Значит, Янгер, – без тени сомнения произнес Боско.
– Очень похоже на то. Но не знаю. И никто пока ничего не знает. Поскорее бы сюда вернулся Свистун. Мне пора назад – на место преступления.
– Господи, что же ты ему скажешь? – вздохнул Боско.
– Можно сказать: "Иисус принял ее к себе", – ответил Канаан. – Она ведь была верующей, не правда ли?
На стойке зазвенел телефон.
– Ширли, возьми трубку, – заорал Боско. Телефон успел прозвонить еще дважды, прежде чем Ширли Хайтауэр сняла трубку.
– Сержант, это вас.
Канаан вышел из ниши и отправился к стойке. Боско воровато отхлебнул из его чашки. Вернувшись к столику, Канаан сказал:
– Можешь допить. Мне все равно пора.
– Они что-то нашли?
– В каком-то смысле. Они нашли Янгера в Малибу. И, судя по временно'му графику, он ни в коем случае не мог совершить преступление в приюте Святой Магдалины.
– Почему?
– Потому что примерно в то же самое время Янгера застрелили. Так оно, по крайней мере, выглядит. Но это еще не все.
– А что еще?
– Голливудский продюсер по имени Пол Хобби и эта ведьма Ева Шойрен найдены мертвыми. Практически разрублены на куски. Но и это еще не все.
– Ну? – спросил Боско, хотя на самом деле ему и услышанного мало не показалось.
– Помощники шерифа нашли Свистуна на месте преступления. Я поеду туда как можно скорее. Сейчас за мной заедет Хулигэн. Ему тоже хочется посмотреть на то, как все это выглядит в Малибу.
Он пошел было к двери.
Боско схватил со стола его шляпу.
– Эй, погоди!
Черный седан припарковался в запретной зоне. В машине нетерпеливо нажали на гудок.
– А вот и он, – сказал Канаан.
– Не забудь шляпу, – сказал Боско. – Не хочешь же ты промочить голову. Да и не к чему выставлять напоказ свою наготу.
И тут он понял, что крик, донесшийся до него, прозвучал вовсе не во сне. Крик стоял в приюте Святой Магдалины.
Ноги у Канаана стали ватными. Но все-таки ему удалось как-то выбраться из машины. Перед ним в аллее промелькнула какая-то тень. Он бросился через дорогу, но не смог развить нужную скорость. Кем бы ни был этот человек, Канаану было его не догнать.
– Эй! Стоять! – крикнул он.
Бегущий обернулся, и Канаан увидел его лицо.
В свете уличного фонаря мелькнули бледная кожа и похожие на шерсть испуганного кота вздыбившиеся волосы.
Канаан понял, что это мальчик лет тринадцати, самое большее четырнадцати. И лицо его было ему знакомо.
– Не шевелись! Ни с места! – крикнул Канаан.
В ответ на это мальчик припустил, как заправский спринтер. И через несколько секунд пропал из виду. Однако Канаан успел увидеть достаточно. Этого мальчика все называли Котлетой. Чего он сейчас не смог понять, это как он ухитрился не опознать его сразу – на фотографии, которую показал ему Свистун. И где тот точно так же прищурился, как сейчас под фонарем. Тогда – под солнцем, а сейчас – под фонарем.
Свистун и Риальто ехали под дождем; дорога вилась по знаменитому бульвару на много миль, уходила за особняки на Беверли-Хиллс, за университетский кампус, пересекая фривей на Сан-Диего, огибала Брентвуд-Хайтс, лежащий на отшибе и делающий вид, будто он представляет собой совершенно отдельный городок, и бежала дальше по морскому берегу в районе Санта-Моники.
Они взяли чуть дальше на север, чем следовало бы, объехали трактир "У Бадди", возле которого в Лягушачьей Яме пятнадцать лет назад нашли обезображенные трупы трех женщин.
Выехали на длинную, в семь миль, песчаную полосу, известную как колония Малибу, – поселок роскошных вилл, не имеющий центра, – семь миль в длину и шестьсот ярдов в ширину.
Риальто проехал мимо дома Пола Хобби, выключил зажигание и передние фары. На крыльце соседнего дома стоял под зонтиком мужчина в белых парусиновых брюках и в белом свитере.
Свистун потянулся к ручке, собравшись открыть дверцу машины.
– Меня не жди, – сказал он.
– Ты что? Здесь ничто не ходит, кроме маршрутного такси, да и того даже днем не дождешься.
– Возвращайся к Четырем Углам. Поиграй на тотализаторе.
– А как же ты доберешься домой?
– Да уж как-нибудь.
– Льет как из ведра.
– Ну, это же не навечно. Да и доводилось мне уже здесь бывать.
– Я могу тебе понадобиться, – сказал Риальто.
– Мне не хочется, чтобы ты ошивался поблизости. Не хочется, чтобы ты во всем этом участвовал.
– В чем это – во всем?
Свистун не ответил. Открыл дверцу и вылез из машины.
Риальто, нажав на кнопку, открыл окно, пока Свистун, обойдя машину, выбирался на хайвей. Риальто высунул голову наружу.
– Не делай этого. Не стоит он того, чтобы его убивать.
– А может, он только этого и стоит.
– Не надо. Это не в твоем стиле.
– А что в моем стиле? Стоять сложа руки, пока этот ублюдок разгуливает по улицам и, может быть, замышляет что-то против Фэй?
– Этого ты наверняка не знаешь.
– Значит, имеет смысл поговорить и выяснить. Может быть, удастся ограничиться предостережением.
Человек у соседнего дома сошел с крыльца и поднял руку, привлекая к себе их внимание. Можно было подумать, будто он именно их и дожидался.
Свистун перешел через хайвей.
Риальто все никак не заводил машину. Он сидел, выжидая и, вместе с тем, раздумывая, как ему быть. Раздумывая, как поступить, если Свистун, войдя в дом, убьет там Янгера.
Свистун меж тем перешел на другую сторону. Ноги у него уже совершенно промокли.
– Вы из полиции? Меня зовут Мэнни Шайнер. Это я вас вызвал.
– А что стряслось?
– Сам не знаю. Я хочу сказать, дело не в шуме, который они подняли, исполняя эту чертову музыку на полную громкость, и все такое. Я не из тех, кто звонит в полицию, когда соседи устраивают вечеринку.
– А у вашего соседа вечеринка?
– Вот и я о том же. Я сам не могу понять, что там происходит. Пели, кричали, визжали, потом раздался какой-то грохот, как будто опрокидывают мебель.
Слушая жалобы Шайнера, Свистун смотрел на дом Хобби.
– Потом все прекратилось. Буквально все. Может быть, десять минут назад. Сразу же после того, как я вам позвонил. Ну, а теперь, сами слышите, там тихо как…
– Как где?
– Тихо как в могиле. Вы хотите туда войти?
– А как выглядит дом с задней стороны?
– Сплошное стекло, за которым шумит океан. Свистун подошел к воротам и подергал за ручку. Ворота оказались заперты.
Он вернулся к Шайнеру и спросил, можно ли ему пройти через его участок, чтобы выйти к дому Хобби со стороны пляжа.
– Ладно, – сказал Шайнер. – Давайте сюда. Если они заснули или что-нибудь в этом роде, Пол даже не узнает, что я вызвал полицию.
– Вы думаете, они уснули? – спросил Свистун Шайнера у ворот дома.
Шайнер пристально посмотрел на него и на мгновение показалось, будто он сейчас расплачется.
– Нет, не думаю, – ответил он шепотом. – А вы что думаете?
– Честно говоря, еще ничего, – ответил Свистун таким тоном, которым заговорил бы на его месте настоящий полицейский: дескать, в отсутствие фактов, никаких предположений.
Он обошел весь дом Шайнера, оставляя влажные отпечатки на каменном полу и на белом ковре, и вышел из него на океанскую сторону. Сейчас на море было довольно сильное волнение: белые барашки волн разлетались хлопьями пены под дождем и ветром.
Он перешагнул через низенькую стену, которой было обнесено со стороны моря патио Шайнера, и пошлепал по сырому песку к чугунным воротам. Открыл их и очутился у черного даже во тьме бассейна, бушевавшего сейчас куда сильнее, чем море.
Еще не успев приблизить лицо к оконному стеклу, он разглядел, что все в гостиной забрызгано алым, а на диване и на ковре, подобно тряпичным куклам, валяются тела.
Раздвижные двери оказались заперты. Схватившись за ручку, он принялся расшатывать их, одновременно пиная ногой алюминиевую окантовку, пока наконец внутренняя задвижка не слетела с петель, дав ему возможность проникнуть в дом. Он шагнул в комнату и застыл, глядя на Янгера, который безмолвно и неподвижно сидел на диване и, в свою очередь, смотрел на Свистуна.
В дверь позвонили.
Никто не шевельнулся.
Янгер и глазом не моргнул.
Свистун услышал шаги у себя за спиной. Откуда-то сзади метнулся луч карманного фонарика и замер, упершись в лицо Янгеру.
А Янгер и тут не моргнул.
– Руки вверх, – сказал за спиной у Свистуна помощник шерифа.
В ту же минуту, когда Канаан вошел в кофейню, Боско понял, что произошло нечто страшное. Самое страшное.
– Свистун здесь? – спросил Канаан, даже не посмотрев в нишу у окна, где, как правило, сидел, приходя к «Милорду», Свистун.
– Что с тобой, Айзек? Ты что, сам не видишь, что его тут нет?
– А где же он?
– Откуда мне знать? Он ведь не всегда мне докладывает, куда идет и чем собирается заняться.
– Но ведь он должен прийти с минуты на минуту, не правда ли? Я хочу сказать, ведь он же всегда приходит примерно в это время.
– Да что с тобой, Айзек?
– Ты что-нибудь припрятал под стойкой?
– Опять не понял.
– Свистуну надо будет выпить, когда я расскажу ему то, что должен рассказать.
– Свистун не пьет.
Они стояли, глядя друг на друга и играя друг с дружкой в молчанку. Того, что Канаан не рассказал, а Свистун не услышал, словно бы и не случилось. И не случится, пока один не заговорит, а другой не услышит. Надо одному остаться немым, а другому глухим, и тогда время остановится.
– Что же может произойти такое страшное, чтобы ему понадобилось выпить? – в конце концов спросил Боско.
– И мне понадобится. Мне это нужно прямо сейчас, – сказал Канаан.
– У меня есть коньяк.
– На два пальца в кофейную чашку и кофе до самого верха. А потом принеси за столик, договорились?
Он медленно, осторожно повернул голову, словно в страхе перед тем, что, пока они разговаривали, Свистун проскользнул мимо них и уже уселся на свое всегдашнее место в нише.
Канаан проследовал в нишу и сел за столик. Снял шляпу. Никто из присутствовавших в кофейне еще ни разу не видел, чтобы Канаан снимал шляпу.
Темя у него оказалось практически лысым. Волосы располагались по кругу, как у монаха с пробритой тонзурой. Сзади на черепе косо сидела кипа.
– Никогда не думал, Айзек, что ты так религиозен, – заметил Боско, подав ему кофе с коньяком.
– Это на память.
– И давно ты ее носишь?
– С тех пор как убили мою племянницу.
– Тебе не нужны такие памятки, ты этого и так никогда не забудешь, – сказал Боско.
– Да, не забуду. Такое никогда не забываешь. Никогда. Никогда. Никогда.
– Фэй умерла, верно?
Канаан отхлебнул из чашки.
– Ее убили, верно?
Канаан поднял взгляд и едва заметно кивнул.
– И это сделал Янгер?
– Не знаю. Не знаю, кто это сделал. Эксперты сейчас на месте преступления. Может быть, собранные ими материалы изобличат кого-нибудь, а может быть, и нет.
– И где это произошло?
– Прямо там. В приюте Святой Магдалины.
– Как?
– Ножом. Ее буквально искололи ножом. Судя по всему, она натолкнулась на убийцу сразу после того, как он заколол ту малолетнюю проститутку, которую мы охраняли как важную свидетельницу по делу об убийстве на крыше.
– Значит, Янгер, – без тени сомнения произнес Боско.
– Очень похоже на то. Но не знаю. И никто пока ничего не знает. Поскорее бы сюда вернулся Свистун. Мне пора назад – на место преступления.
– Господи, что же ты ему скажешь? – вздохнул Боско.
– Можно сказать: "Иисус принял ее к себе", – ответил Канаан. – Она ведь была верующей, не правда ли?
На стойке зазвенел телефон.
– Ширли, возьми трубку, – заорал Боско. Телефон успел прозвонить еще дважды, прежде чем Ширли Хайтауэр сняла трубку.
– Сержант, это вас.
Канаан вышел из ниши и отправился к стойке. Боско воровато отхлебнул из его чашки. Вернувшись к столику, Канаан сказал:
– Можешь допить. Мне все равно пора.
– Они что-то нашли?
– В каком-то смысле. Они нашли Янгера в Малибу. И, судя по временно'му графику, он ни в коем случае не мог совершить преступление в приюте Святой Магдалины.
– Почему?
– Потому что примерно в то же самое время Янгера застрелили. Так оно, по крайней мере, выглядит. Но это еще не все.
– А что еще?
– Голливудский продюсер по имени Пол Хобби и эта ведьма Ева Шойрен найдены мертвыми. Практически разрублены на куски. Но и это еще не все.
– Ну? – спросил Боско, хотя на самом деле ему и услышанного мало не показалось.
– Помощники шерифа нашли Свистуна на месте преступления. Я поеду туда как можно скорее. Сейчас за мной заедет Хулигэн. Ему тоже хочется посмотреть на то, как все это выглядит в Малибу.
Он пошел было к двери.
Боско схватил со стола его шляпу.
– Эй, погоди!
Черный седан припарковался в запретной зоне. В машине нетерпеливо нажали на гудок.
– А вот и он, – сказал Канаан.
– Не забудь шляпу, – сказал Боско. – Не хочешь же ты промочить голову. Да и не к чему выставлять напоказ свою наготу.
Глава сорок девятая
Стены и мебель в доме выглядели так, словно их заляпали красной краской.
– Ну, так как же по-вашему? – спросил Хулиган. – Человек может устроить такую бойню – и не испачкаться в крови? Даже башмаки не испачкать?
– Башмаки у него как раз испачканы, – возразил шериф.
– На подошвах. Там, где он наступил на кровь.
– Значит, он съездил домой, почистился и вернулся обратно полюбоваться трудами рук своих.
– Это все сказочки, а я не ребенок.
– Ну, а чего вы, собственно говоря, от меня хотите? Нам звонят, сообщают о какой-то ссоре. Прибывают мои помощники – и что они видят? Двое людей разрублены практически на куски, у третьего мертвеца во лбу три глаза, а частный сыщик, предварительно выдавший себя за офицера полиции, стоит посреди всего этого, сунув руки в карманы. А когда мы спрашиваем у него, что ему тут нужно, он отвечает, что разыскивал некоего Дюйма Янгера – этот как раз трехглазый, – то есть условно-досрочно освобожденного убийцу, который, возможно, угрожает своей бывшей ляющейся одновременно нынешней пассией частного сыщика. Ну, и поглядите сами, какая мотивация здесь вырисовывается.
– Он сам навязал вам эту мотивацию. Он предоставил вам информацию прежде, чем вы успели про нее спросить. Разве настоящие убийцы так себя ведут? Да, кстати, разве так ведут себя разумные частные сыщики?
Хулигэн посмотрел на дверь, ведущую на террасу. Там, под открытым небом, словно не чувствуя никакого дождя, сидели в шезлонгах Канаан и Свистун. А меж тем в три ручья лило им и за ворот, и в башмаки.
Под лампами, горящими над бассейном, они казались парочкой мертвецов, ведущих беседу в аду под свинцовым ливнем.
– Ну, так как же по-вашему? – спросил Хулиган. – Человек может устроить такую бойню – и не испачкаться в крови? Даже башмаки не испачкать?
– Башмаки у него как раз испачканы, – возразил шериф.
– На подошвах. Там, где он наступил на кровь.
– Значит, он съездил домой, почистился и вернулся обратно полюбоваться трудами рук своих.
– Это все сказочки, а я не ребенок.
– Ну, а чего вы, собственно говоря, от меня хотите? Нам звонят, сообщают о какой-то ссоре. Прибывают мои помощники – и что они видят? Двое людей разрублены практически на куски, у третьего мертвеца во лбу три глаза, а частный сыщик, предварительно выдавший себя за офицера полиции, стоит посреди всего этого, сунув руки в карманы. А когда мы спрашиваем у него, что ему тут нужно, он отвечает, что разыскивал некоего Дюйма Янгера – этот как раз трехглазый, – то есть условно-досрочно освобожденного убийцу, который, возможно, угрожает своей бывшей ляющейся одновременно нынешней пассией частного сыщика. Ну, и поглядите сами, какая мотивация здесь вырисовывается.
– Он сам навязал вам эту мотивацию. Он предоставил вам информацию прежде, чем вы успели про нее спросить. Разве настоящие убийцы так себя ведут? Да, кстати, разве так ведут себя разумные частные сыщики?
Хулигэн посмотрел на дверь, ведущую на террасу. Там, под открытым небом, словно не чувствуя никакого дождя, сидели в шезлонгах Канаан и Свистун. А меж тем в три ручья лило им и за ворот, и в башмаки.
Под лампами, горящими над бассейном, они казались парочкой мертвецов, ведущих беседу в аду под свинцовым ливнем.