Кемпбелл Роберт. Расчудесный Хуливуд

   Но на Мэй Свифт – а ей все было известно и про Мэй Свифт – ее терпимость не распространялась. Она внесла в свой деловой блокнот соответствующую пометку. Среди дел, которыми необходимо было заняться. Среди дел, от которых необходимо было избавиться. Избавиться было необходимо именно от Мэй Свифт. Шарон не потерпит, чтобы ее мужу вечно отсасывала профессиональная проститутка, не позволит, чтобы она в черных чулочках давала ему на столе, удовлетворяя потребность Хобби в акробатических изысках.
   Он должен принадлежать ей всецело. И она вовсе не собиралась заражаться СПИДом, участвуя в любовном треугольнике.
   Ему нравилось называть ее Ледяной Девой в полуночной тьме, когда она неподвижно и бестрепетно лежала на спине под тяжестью его поросшего шерстью тела, позволяя этой грубой скотине насиловать свою безукоризненную, холодную и сладкую плоть.
   И дело заключалось вовсе не в том, что она испытывала перед ним робость или страх. Просто она отказывалась от каких бы то ни было попыток возбудить или подстегнуть его. Такова была игра, в которую она играла и с ним, и с самой собой. Играла совершенно сознательно. Она прекрасно понимала, что невозмутимость, с которой она, например, раздевается, воспламеняет его куда сильнее любого профессионального стриптиза.
   Он сидел на кровати, а она, отвернувшись от него, снимала одну за другой туфли, потом чулки, как бы невзначай сдвинув поясок так, чтобы приобнажить ягодицы.
   Звук расстегиваемой молнии на юбке напоминал шорох разрываемого пополам листа бумаги. Она спустила юбку, перешагнула через нее, потом аккуратно повесила ее на спинку стула. Сняла узкие трусики и осталась в блузке, галстуке, жилетке и кофте.
   Иногда, в игривом настроении, он говорил ей что-нибудь вроде "Ну-ка, покажи мне свою мохнатку", а когда она подчеркнуто пропускала это мимо ушей, торопливо добавлял: "Ну, ладно-ладно, я пошутил".
   Иногда она с недоумением думала о том, как такому глупцу, как он, удается зарабатывать кучу денег, но в конце концов пришла к следующему выводу: в мире глупцов только глупец и может по-настоящему разбогатеть. Ведь присказка, согласно которой кривой непременно становится королем в царстве слепых, не верна в принципе. Слепцы изобличают одноглазого и убивают его, потому что само его существование представляет для них страшную опасность. Иного не дано!
   Трусики, больше похожие на два тополиных листа, она смяла в комок и бросила на ночной столик.
   Он зарабатывал столько денег, что, когда они только познакомились, это сердило и обижало ее. Он спросил у нее, сколько она сама зарабатывает, и, услышав о ста пятидесяти тысячах в год, насмешливо улыбнулся и сказал, что это просто замечательно. Но сказал это с откровенной издевкой. И она поняла, что, каких бы профессиональных вершин ни достигла, ее доходы ни за что не сравняются с его доходами. Не исключено, что в конце концов ей еще придется наниматься к нему на службу.
   Она расстегнула единственную пуговицу на своей мужского фасона куртке, сняла ее и повесила поверх юбки. Иногда он забирал у нее одежду и вешал в шкаф, делая вид, будто находится у нее в услужении. Но сейчас он просто сидел на кровати и смотрел на нее словно бы ничего не видящими глазами.
   Конечно, он устал после вчерашней оргии, подумала она. Подобное мальчишество с его стороны ее даже забавляло.
   Она подошла к шкафу и развесила одежду сама.
   Большую часть гардероба она по-прежнему держала в своей квартирке. А здесь, в Брентвуд-Хаусе, у нее было шесть костюмов – по одному на каждый будний день плюс один сверх того на случай, если ей предстоит деловая встреча в субботу. Она надевала их в строго определенной последовательности и, если не происходило ничего чрезвычайного, раз в шесть недель отправляла в чистку, заменяя шестью другими.
   Она вернулась к кровати, собравшись начать представление.
   С жилеткой она управилась быстро, а с блузкой спешить не стала.
   Галстук – разумеется, от братьев Брукс, за пятьдесят два доллара, – зазмеившись, соскользнул с шеи. Хобби не шевельнулся; он сидел, уставившись на светлые и тонкие волосы, которыми было покрыто ее лоно. Она сделала вид, будто не замечает его взгляда. Расстегнула блузку, приспустила ее по плечам, встала перед ним во весь рост, полностью обнаженная (лифчика она не носила, да и груди у нее практически не было). Ее тело было белым и гладким, как алебастр. Безупречная жертвенная овечка – так ее однажды окрестила Ева Шойрен.
   Единственным способом по-настоящему разбогатеть – к такому выводу пришла в конце концов Шарон – было замужество. Таким образом ей удастся приблизиться к цели, к осуществлению которой она стремится уже, как минимум, двадцать лет.
   Она приблизилась к кровати.
   Он наконец соизволил обратить на нее внимание.
   – Трудный был денек?
   Она посмотрела ему между ног и не увидела ничего мало-мальски обнадеживающего.
   – Нет, но, судя по всему, у тебя была трудная ночь.
   Он вяло усмехнулся.
   – Перед смертью не надышишься.
   Она смахнула с кровати лежащую поверх простыней газету. Та опустилась на пол, в полутьме мелькнул рисунок, изображающий Дюйма Янгера.
   – Ну, а теперь, деточка, не расскажешь ли мамочке, в чем дело?

Глава девятнадцатая

   Встретившись с Венделем, бывшим владельцем ничтожного мотеля на полдороге в Никуда и бывшим супругом женщины, которую можно было бы описать в тех же самых выражениях, Свистун более или менее понял, зачем тому вздумалось хранить регистрационные карточки.
   Они с Хоком обнаружили Венделя в обшарпанном кресле-качалке на крыльце полуразрушенного дома у проселочной дороги. Старик махал рукой, приветствуя время от времени проезжающие мимо его дома машины. Кресло было мягким, но обивка продрана, и войлок здесь и там пробивался наружу подобно тому, как торчали патлы и космы из-под шляпы, из-за ворота и из-под небрежно застегнутой рубахи на животе у самого Венделя. Шерсть выбилась и из-под приспущенных джинсов.
   Двор был захламлен всевозможным оборудованием загадочного назначения, явно подобранным после того, как люди выбросили его на свалку. Казалось, за каждой дверью и за каждым окном – кладовые, полные точно такого же никому не нужного хлама. Правда, Вендель проложил в своей сокровищнице нечто вроде туннелей, чтобы, по меньшей мере, иметь возможность уйти под крышу, если пойдет дождь.
   – Как поживаешь, Хок? Давненько не виделись, – сказал Вендель.
   – Да уж, немало воды утекло, – согласился Хок – Позволь, Вендель, познакомить тебя с моим другом. Его можно называть Свистуном. Он прибыл из Калифорнии.
   – Как поживаете? – спросил Вендель, уставившись не на Свистуна, а на проезжающую мимо машину и даже успев помахать ей.
   Шофер грузовичка погудел в ответ.
   – Можно нам сесть? – спросил Свистун.
   – Можете сидеть столько, пока мне не надоест слушать ваши истории. Или же сидите молча и машите машинам, как я.
   – А зачем? – спросил Свистун, присаживаясь на трехногую табуретку, четвертую ножку которой заменяла стопка кирпичей.
   Хок уселся на такую же колченогую табуретку.
   – Да просто так. Машите, улыбайтесь, а люди буду проезжать мимо.
   Машины появлялись здесь с интервалом самое меньшее в десять минут.
   – Летом движение оживленней, – пояснил Вендель. – Приезжают, спасаясь от жары, горожане.
   И все замолчали, дожидаясь, пока старик не заговорит вновь.
   – Ну вот, а теперь, когда мы познакомились, – начал он наконец, – не объясните ли вы, что привело вас в наши края?
   – Здесь столько интересного, что у меня глаза разбегаются, – ответил Свистун. – Так бы все и купил, так бы всем и завладел. Только ума не приложу, как мне все это отсюда вывезти.
   – Да, транспортировка грузов – это задача непростая, – согласился Вендель.
   – Но, может быть, у вас найдется кое-что, способное поместиться у меня в кармане.
   И с этими словами Свистун извлек из кармана пятерку.
   – На такие деньги можно приобрести и здоровенную штуковину, – сказал старик. – А что вас интересует конкретно?
   – Не помните ли вы супружескую чету по фамилии Тренчер? Они останавливались в Королевском мотеле.
   – Ну-ка, поподробней. Мужчину звали Босли.
   – Босли Тренчер. Имя знакомое. Нет, не помню, но если вам известен месяц, когда они останавливались, то мы все выясним.
   – Месяца я не знаю.
   – А как насчет года?
   – Это было четыре, может быть, четыре с половиной года назад.
   – Никаких проблем.
   – Вот как?
   – Я храню все регистрационные карточки, рассортированные по годам, месяцам и по алфавиту.
   – Не могли бы вы взглянуть?
   – Для этого мне придется встать и отправиться в дом.
   – Но вы же это сделаете?
   – Это серьезное путешествие. И потом, когда я усаживаюсь в это кресло, мне бывает трудно подняться.
   – Но, Вендель, ты же встаешь, чтобы отлить, верно? – спросил Хок.
   – Конечно. Но сейчас мне не хочется.
   – А у вас случайно не осталось спичечных коробков, покрытых цветной фольгой? – спросил Свистун.
   – А вам такие попадались, верно? Венделю это явно польстило.
   – Попадались.
   – Прямо там, в Калифорнии?
   – Прямо там.
   – Когда-то я, знаете ли, купил пять тысяч таких коробков.
   – Но мне-то нужен всего один. Свистун накрыл первую пятерку второй.
   – Всегда говорил, что когда-нибудь я на этих коробках разбогатею. – Вендель забрал деньги у Свистуна. – Возможно, я отдам вам самый последний.
   – Так, может, все-таки встанешь, а заодно поищешь то, что нужно моему другу, – сказал Хок.
   Вендель, поразмыслив над этим, попросил подать ему руку. И отправился к дому по узкой тропинке среди страшного хлама. На полдороге он остановился и крикнул гостям:
   – И когда будете махать машинам, не забывайте улыбаться водителям.
   Махать и улыбаться им пришлось примерно с полчаса. Но вот появился Вендель и вручил Свистуну регистрационную карточку.
   – Они прибыли из Моудивиля, – пояснил он.
   На карточке и впрямь было написано только это.
   – А как насчет коробка? – спросил Свистун.
   Вендель осторожно извлек из кармана коробок. Зажал его двумя пальцами, поднес к свету, словно рассматривая драгоценный камень.
   И вот яркий, практически не выцветший, коробок оказался на ладони у Свистуна и заблистал добрым знаменьем или, как минимум, хорошей приметой.

Глава двадцатая

   Если не предпримешь особых мер предосторожности, спасение заблудших душ может стать для тебя не более чем профессиональной деятельностью. Спроси у любого священника.
   Изо дня в день Фэй занималась всегдашней рутиной в приюте Святой Магдалины, следя за стиркой белья и за закупкой продуктов, за приготовлением пищи, за уборкой помещений и чисткой ковров, за своевременным вывозом мусора. Каждое утро поднимая из постели заспанных девочек так, словно они доводились ей родными дочерьми, а она им – требовательной матерью.
   Хотя они вовсе не были ее дочерьми, и в родительском доме всем им пришлось несладко. Их били, мучали, запугивали, насиловали или просто выставляли за дверь и велели им убираться на все четыре стороны, потому что без них жизнь становится гораздо спокойней. Многие из них могли уже сойти на вид за взрослых женщин, но мозги у них были устроены вовсе не как у взрослых женщин. Каждой из них в своем юном возрасте довелось претерпеть больше мучений, чем многим из нас – за целую жизнь. Претерпеть их душой и телом. Измученным телом. С детства изношенным телом. Бессчетное количество раз изнасилованным телом.
   Дневная рутина была для Фэй не более чем профессиональной деятельностью.
   А ночью на городских улицах она служила своему призванию.
   По меньшей мере, в рутину это еще не превратилось. Ни для нее самой, ни для Джоджо. Время на улицах тянулось мучительно медленно, их достижения оставались крайне ничтожными, но, так или иначе, они несли бессрочную вахту на улицах и в аллеях, в полуразрушенных нежилых домах, где по чердаку шныряли крысы, а одурманенные наркотиками дети беспокойно ворочались во сне. Высвечивая себе дорогу во мрак двумя карманными фонариками, эта парочка порой опускалась в самую бездну.
   – Мне кажется, с той, которая откликается на имя Сисси, у нас может кое-что получиться, – сказал Фэй.
   – С чего ты взяла? – спросил Джоджо.
   – Чутье.
   – В последний раз, когда я доверился своему чутью, я спустился в подвал, в котором, как мне казалось, держали в заложниках одного мальчика. И очутился среди мелких наркосбытчиков, которые приняли меня за легавого. Мне тогда руку порезали.
   – И все-таки я на Сисси надеюсь.
   Мими и Му стояли посреди квартала, сразу за книжной лавкой. Они веселились, хихикали, сотрясаясь от смеха всем телом. Рядом крутился Хоган: круглая попка старшеклассника в джинсах в обтяжку, длинные белокурые волосы краше, чем у иной девчонки. Котлета стоял, прислонившись к застекленной витрине, его белая кожа отливала голубым в неоновом свете, из-за чего он походил на выставленный на всеобщее обозрение труп. Котлета с завистью поглядывал на Хогана и на девочек.
   К ним приблизились Фэй и Джоджо – в одинаковых джинсах, туфлях и свитерах, высвечивая себе дорогу карманными фонариками. В другой руке у каждого из них было по термосу с горячим шоколадом.
   – Привет, – сказал Фэй. – А ночь, однако, холодная.
   – Блядство, – сказал Хоган.
   – И машин почти нет.
   – А знаешь, что сказал человек, вручную изготовивший роллс-ройс ценой в миллион баксов?
   – Что?
   – Мне нужен только один покупатель.
   Все рассмеялись. Можно было подумать, будто это ватага школьников, вышедших на вечернюю прогулку. Времени, правда, было час ночи.
   Фэй заговорила, обратившись к Мими и к Му:
   – Вы наверняка продрогли в таких юбчонках. И не вздумайте уверять меня в том, что это не так.
   – Только когда ветер задумает залезть им под юбку, – сказал Хоган.
   – Не слушай его, Фэй. Ему кажется, будто он ужасно остроумный.
   – Именно что кажется, – из своего угла сказал Котлета.
   Он слышал каждое слово. Не пропускал мимо ушей ничего. Занимался мониторингом полуночной улицы. Диппер захохотал, словно Котлета хорошо сострил.
   Фэй посмотрела в их сторону.
   Котлета вошел в подъезд книжной лавки, Диппер последовал его примеру.
   – Кто это?
   – Котлета.
   – Он новенький?
   – Нет. Он здесь уже месяцев пять-шесть. Котлета взял книгу в мягкой обложке, раскрыл ее, сделал вид, будто читает. Диппер собезьянничал, хотя у него и не было никакой книги.
   – А кто это с ним?
   – Мы зовем его Диппером.
   – У него не все дома, – вмешался Хоган.
   – Значит, ему не надо крутиться на улице.
   – А где же ему крутиться? – спросил, а вернее, прокричал из подъезда Котлета.
   – А пошел бы ты на хер, – крикнул ему в ответ Хоган.
   – Значит, ему надо быть в лечебном заведении. В приюте, – сказала Фэй.
   – Черта с два, – крикнул Котлета.
   – Чего это ты, мудак, разорался? – удивился Хоган. – Того гляди, нагрянут легавые и отправят нас всех в участок за нарушение общественного порядка.
   – Мы уже как-то пытались помочь Дипперу, – сказала Мими. – Его продержали три дня, а потом выгнали. Сказали, что он умственно неполноценный, – процитировала она по памяти трудные для нее слова.
   Фэй посмотрела на Джоджо. Он отправился потолковать с Диппером и с Котлетой в надежде уговорить их пойти в какой-нибудь из приютов. В нескольких церковных и профсоюзных приютах было устроено нечто вроде ночлежки. Но не успел он дойти до подъезда, как Котлета и Диппер, дико захохотав, сорвались с места и бросились прочь по бульвару.
   – А второй мальчик тоже умственно отсталый? – спросила Фэй.
   – Вы про Котлету?
   – Да, про Котлету.
   – Он, конечно, полное говно, но не идиот, – сказал Хоган.
   – С Котлетой все в порядке, – заметила Мими. -Просто он воображает, будто он наша общая мамочка.
   – Наркоман?
   – Ясное дело. Сидит на каких-то колесах.
   – Но не колется?
   – По-моему, не колется. А, Хоган, как по-твоему, колется Котлета или нет?
   – Не знаю. Может, время от времени.
   – Нет, не думаю, – сказала Му. – Котлета боится иглы. Он мне сам сказал.
   Фэй проводила взглядом становящиеся все меньше и меньше фигурки двух мальчиков. Теперь они бежали уже по разделительной полосе на проезжей части.
   – Куда это он отправился?
   – Домой.
   – А куда это – домой?
   – Есть один дом в самом конце Сансет. – А точный адрес?
   – Проехали, – сказала Мими.
   – Сисси тоже здесь? – спросила Фэй.
   – Я ее сегодня не видела, – ответила Мими.
   – Я слышал, что ее подцепил какой-то мужик на шикарной тачке. И снял, судя по всему, надолго, – сказал Хоган.
   – А мне кажется, она уехала из города, – тихим голосом сказала Му.
   Фэй посмотрела на Джоджо, а он пожал плечами. Они оба прекрасно понимали, что может означать исчезновение Сисси. Она могла попасться в руки какому-нибудь маньяку, могла оказаться изувеченной и замученной до смерти где-нибудь на свалке или на крыше.
   Почти каждую ночь труповозки доставляли в морг тела, найденные на городских крышах или в пустынных аллеях. Перерезанные горла, проломленные черепа, простреленные сердца.
   – Почему бы тебе на сегодняшнюю ночь не остановиться, Мими, – сказала Фэй. – Пойдем с нами в приют Святой Магдалины. Я тебя куда-нибудь положу. Накормлю и напою чем-нибудь горячим.
   – Нет уж, – сказала Мими. – Надо подзаработать на карманные расходы.
   – Ну, а ты, Му? Хочешь провести ночь в теплой постели? Там, знаешь ли, вовсе не обязательно застревать надолго. Переночуешь разок и, если тебе не понравится, уйдешь.
   – Мне не хочется, но все равно большое спасибо.
   Все казалось таким заурядным, таким обыденным. Взрослые люди предлагали подросткам поужинать и переночевать в тепле.
   – Надеюсь, это не обидит тебя, Фэй, и мы благодарны тебе за предложение… но если вы с Джоджо так и будете стоять вместе с нами, никого из нас никто не снимет. Вы выглядите парочкой полицейских, поэтому клиенты просто-напросто проезжают мимо, – сказала Мими.
   Хоган внезапно обратился к Джоджо:
   – А то, может, трахнемся? Джоджо покачал головой.
   – Может, вы все-таки передумаете, – сказала фэй.
   Они с Джоджо вернулись к своему пикапу, проехали пару кварталов, остановились и вышли на новые поиски подлежащих спасению детей.
   Так они и прокрутились до полчетвертого утра, раздавая чашечки горячего шоколада, консервные банки и презервативы. Таким образом они частично обошли, частично объехали весь бульвар и в конце концов оказались возле самого дома, в котором нашли пристанище Котлета и Диппер.
   Осветили лучами фонариков полуразрушенную дверь. Джоджо быстро разгадал, как с нею справиться, – отодвинул одну панель, и образовался довольно сносный вход.
   – Закончили на сегодня или продолжим? – спросил он у напарницы.
   – Этот дом – и все, – ответила Фэй.
   Они прошли внутрь, обнаружили лестницу, поднялись по ней на самый верх, длинными лезвиями лучей рассекая стоящую здесь тьму. Ветхие заброшенные комнаты, кое-какая жалкая мебель. Сломанное кресло, например. Со стен содраны обои, потолки искрошились. Кругом – россыпь битого стекла. Приметы прошедшего здесь пожара. Повсюду жестянки из-под консервов и алюминиевая посуда.
   В одной из комнатушек они обнаружили в углу стопку циновок и одеял, а пол здесь оказался выметен дочиста.
   – Здесь кто-то спит, – пробормотала Фэй.
   Они подошли к своеобразному ложу. Фэй отвернула верхнее одеяло и обнаружила спящего Диппера.
   Она посмотрела на Джоджо.
   – Этот тот мальчик. Умственно отсталый.
   – Диппер, – согласился Джоджо.
   И хотя он произнес эту кличку тихим голосом, тот, казалось, прогремел в абсолютно пустом помещении.
   Под одеялами зашевелилось еще одно маленькое тело. Сонный детский голос простонал:
   – Валите отсюда. Дайте поспать.
   Фэй подошла к Котлете. Направила луч фонарика на его лицо, дополнительно сфокусировав свет собранной в горсть ладонью.
   Похож на лисенка, подумала она. Острый подбородок, мягкий рот, большие глазные впадины. Веки опущены – алебастрово-белые, чуть ли не прозрачные. Красивые каштановые волосы, прядь упала на лоб. Волосы почему-то кажутся влажными.
   Что-то шевельнулось в ее душе. Она вспомнила четырехлетнего мальчика, почему-то очень похожего на этого. Может быть, потому, что во сне он казался столь же беспомощным. И в высшей степени уязвимым – словно выставленным напоказ перед всяким, кому захочется причинить ему боль.
   Подавшись вперед, она погладила его по щеке, потом прикоснулась ладонью к его лбу.
   Котлета дернулся так, словно она его ужалила. Вскочил на ноги, заорал. Отбросил ее руку, отпрянул из-под луча, развел руки в стороны, готовый вступить в драку.
   – Это же мы, – торопливо сказала Фэй. – Из приюта Святой Магдалины.
   – Какого черта вы сюда лезете? Какого черта будите людей, тычете им в лицо фонарем?
   – У тебя высокая температура. Ты нормально себя чувствуешь?
   – Совершенно нормально.
   – А я подумала, что ты, может быть, все-таки пойдешь с нами. Мы могли бы отвезти тебя в больницу. А там тебе дали бы какое-нибудь лекарство.
   – Мне ничего не надо. Только оставьте меня в покое.
   – Позволь нам помочь тебе.
   – Не нужна мне ваша помощь. Да и ничья не нужна. Послушайте, леди, сделайте мне одолжение. Вы ведь хотите сделать мне одолжение? Вот и оставьте меня, пожалуйста, в покое.
   – Ну, выпей хотя бы горячего шоколаду.
   – А не пошла бы ты на хер, тетя?
   – Ну, как хочешь…
   Сдавшись, Фэй отошла от него. Она была готова покинуть этот дом, хотя ей этого и не хотелось. Ее охватили всегдашняя радость и вновь вспыхнувшая боль – и она оказалась не в состоянии избавиться от этого смешанного чувства. Оказалась не в состоянии забыть о том, как подходила во тьме к малютке Джону, как смахивала у него со лба прядки влажных волос. Как прикасалась к нему – чтобы проверить, нет ли жара, – на рассвете.

Глава двадцать первая

   Свистун сидел на переднем сиденье джипа рядом с Хоком.
   – Вы могли бы взять машину напрокат в Джонсон-сити, – заметил таксист. – Это обошлось бы вам дешевле, чем ехать в Моудивиль со мной. Вы, горожане, денег считать не умеете.
   – Ты мой талисман, Хок, – ответил Свистун. -Ты приносишь мне удачу. Чужак появляется на холмах, а ты оказываешься рядом, и передо мною раскрываются любые двери.
   – Они вас как следует выдоили.
   – Да какого рожна. Я не богат, но ты со мною, и ты честно отрабатываешь каждый цент.
   Свистун высунул голову из окошка. Он блаженствовал, подставив лицо встречному ветру, меж тем никаких особых поводов для радости у него не было. Вот разве что сумел сделать кое-что для Фэй. Для своей любимой. Для своей подружки. Для своей былой любви. Для своей первой любви, как сказал бы на его месте кто-нибудь другой.
   Похоже, все у него начало получаться. Он найдет мальчика и доставит его Фэй, и они все трое подружатся, а какое-то время спустя он на ней женится. В субботу вечерком он поведет Джона в Гриффит-парк и поиграет с ним в мяч. В воскресенье Фэй приготовит курицу или ростбиф. Он получит постоянную работу, он начнет делать карьеру. Они купят дом на Вудлэнд-Хиллз или в Саузанд-Оакс. Каждое утро он будет отправляться на работу и каждый вечер возвращаться к домашнему очагу.
   И не будет из ночи в ночь сидеть за столиком в нише "У Милорда", разве что до слез жалея все горемычное и проклятущее человечество.
   Он убрал голову из-под потоков встречного ветра.
   Моудивиль оказался лишь впятеро больше Рысцы Собачьей; жило здесь человек шестьсот, может быть, семьсот. Хок остановился на центральной площади городка.
   Почтовое отделение располагалось в киоске на территории бакалейного магазина. Женщина за стойкой подозрительно уставилась на Свистуна – он был в дорогом костюме и при галстуке. Свистун купил себе и Хоку по бутылочке содовой, уложил их в ящик, набитый крупными кусками льда.
   – Я только что навещал родственников в Рысце Собачьей, – решил прикинуться простачком Свистун.
   – Не знаю такого места.
   – Это за Джонсон-сити.
   – Далековато. Ну, а сюда-то вы зачем пожаловали?
   – Друг моего друга в Рысце Собачьей дружит кое с кем в этом городе.
   Она презрительно улыбнулась – то ли его словам, то ли тону, каким они были произнесены.
   – Меня попросили найти здесь ребенка моего друга из Рысцы Собачьей, – продолжил он меж тем.
   – Вот как?
   – Ребенка оставили с дедушкой, а тот был уже слишком стар, чтобы как следует за ним присматривать. Так мне, по крайней мере, объяснили. Сейчас старик уже умер, так что ни подтвердить, ни опровергнуть он не может. Старик отдал мальчика на воспитание в семью Тренчеров. Вы их знаете?
   – Босли и Кэт Тренчеров? Конечно, знаю.
   – Они все еще здесь живут?
   – Кэт живет.
   – А Босли отошел в мир иной?
   Она обрадованно посмотрела на незнакомца, которому еще ничего не известно. Зато она сама все знает. И сейчас поделится с ним своим знаньем.
   – Босли сбежал с Шарлоттой, сестрой Кэт, и мальчика прихватил с собой. Дрянь, и всегда была дрянью. Это я про Шарлотту. Танцевала нагишом в Мемфисе и в Новом Орлеане, так рассказывают. Так что Босли с Кэт больше не живет. Сбежал с Шарлоттой и с мальчиком.