– А как насчет его брата, Томми? Его алиби вы тоже можете подтвердить?
   – Томми Рина не является моим клиентом, так что относительно его ничего не знаю. Если у вас есть к нему какие-то претензии, пожалуйста, занимайтесь.
   Дверь из коридора отворилась, и в викторианский кабинет судьи вошел Джозеф Рина, одетый в серые слаксы и темно-синюю рубашку с галстуком в тон. На ногах изящные мокасины. Двигался он, как обычно, слегка на цыпочках.
   Виктории следовало бы признать, что Джозеф Рина упакован прекрасно. И к тому же красив так, что глаз не оторвешь. Чистая, оливкового оттенка, кожа, умные свет­ло-голубые и одновременно чуть зеленоватые глаза (цвет океанской воды в тропиках, у рифов), а какая выдержка! Эту дьявольскую самоуверенность Виктория ненавидела больше всего.
   – Извините за опоздание и позвольте поинтересо­ваться; в чем дело? – произнес он с невинной улыбкой. Несколько секунд Джо смотрел на судью, после чего кивнул Джерри Коэну, затем Виктории.
   Судья Гоулдстон выпрямился и чуть подался вперед.
   – У нас очень короткая повестка дня, включающая вопросы процедурного характера. Мисс Харт, давайте начнем с вашей свидетельницы. Мне утром позвонил Гил, и… насколько я понял, у вас возникли проблемы с ее присутствием в суде.
   – Проблемы? Ваша честь, моя свидетельница похи­щена.
   – Вы можете это доказать? – с пафосом произнес Джерри немного в нос, с каким-то подвыванием. Было видно, что он шокирован.
   – Из «спецквартиры» в «Трентонской башне» ис­чезли свидетельница и двое охранников-полицей­ских. Это произошло в промежуток времени между
   девятью вечера и восемью утра. От них не осталось ни­каких следов. А ведь никто из них даже ни разу не вы­шел, чтобы купить мороженого.
   – Ваша честь, – прервал ее Джерри, – очевидно, обвинитель предполагает, что совершено преступление. Тогда нужно привести хотя бы какие-то доказатель­ства. Но в данный момент вообще никто не знает, что там случилось. Лично я со всей ответственностью ут­верждаю: мой клиент всю ночь находился в своем но­мере в отеле «Хилтон». Там также были Тревор Сен-Джон, Калвин Лепон и Баррет Брокингем. Все они здесь присутствуют и готовы это подтвердить. – Он сделал движение в сторону помощников, и они, как вокальная группа фирмы звукозаписи «Мотаун», тут же задвигали ногами и в хорошем темпе закивали го­ловами. – Повторяю, если мисс Харт хочет предъявить моему клиенту обвинение в похищении, то следует, видимо, представить нечто большее, чем просто некие предположения.
   Виктория вскочила.
   – Ваша честь, Джозеф Рина – крестный отец ма­фии. Это общеизвестно.
   – Это еще нужно доказать, – запротестовал Джерри,
   – Он у них главный, но не в этом дело, – продол­жила она. – У меня была свидетельница, видевшая своими глазами, как он почти до смерти забил чело­века.
   – Жаль только, что у вас нет этого человека, – про­изнес Джо Рина мягким, почти нежным голосом. – Я всегда думал, что это необходимая часть судебного про­цесса – наличие жертвы преступления. Если меня кто-то в чем-то обвиняет, я хотел бы видеть его лицо.
   Виктория нахмурилась. Она знала, что, хотя манеры Джо Рина изысканные, как у принца крови, в душе он похож на ведущего низкопробного игрового шоу «Телемундо».
   – Потерпевший нам не нужен, – продолжила она храбро. – Факт избиения Фрэнка Лемея, – возможно, у него другие имя и фамилия, но это не важно, – мы можем подтвердить со всей определенностью. У нас име­ются письменные показания врачей «скорой помощи», которая его забрала. Там указаны нанесенные ему трав­мы. Есть свидетельства врачей и сестер приемного по­коя, а также отделения травматологии больницы округа Мерсер Трентона. Этот человек находился в коме двое суток. У нас также была свидетельница, которая виде­ла избиение. Она видела, как мистер Рина бил этого человека клюшкой для гольфа. Для обвинения этого было достаточно, и Джо Рина это знал. Это знал и Джерри. И вы знали это, ваша честь. И вот теперь, когда свидетельница и два полицейских неожиданно исчезли из охраняемой «спецквартиры», мне предла­гают считать, что никакого преступления совершено не было? Нет, преступление имело место, причем на­верняка. И это не предположение. Обещаю, что скоро все выяснится. И потом, какая разница, есть у него алиби или нет? Разумеется, такие вещи не обязательно делать лично. Достаточно снять трубку и отдать прика­зание своим людям.
   – Я думаю, мисс Харт нужно успокоиться. То, что она сейчас говорит, звучит неразумно, – сказал Джо Рина, повернув к ней свое лицо киногероя. Впрочем, улыбался он приветливо, зеленоватые глаза, подобно фильтрам, маскировали внутреннюю жестокость.
   – Давайте все-таки подведем итоги, – вставил су­дья Гоулдетон. – Мисс Харт, вы считаете, что будете способны представить свидетельницу и поддержать в суде свое дело?
   – Не знаю. Мне нужна Кэрол Сесник. Без нее или потерпевшего я поддержать обвинение не смогу. Поэтому прошу отложить судебное разбирательство на две недели.
   – Еще две недели? – Джерри Коэн театрально вздох­нул. – А почему не два месяца или два года? Наверное, Гилу Грину потребовалось еще некоторое время кормить этим прессу. Может быть, мы затянем дело до всеобщих выборов в ноябре? К чему беспокоиться о Джо Рина и его гарантированном конституцией праве на безотлага­тельное рассмотрение дела судом? К черту Джо Рина, чего с ним церемониться! Давайте установим новые пра­вила, раз уж так получилось. Он не в счет. У него нет никаких прав. Давайте называть его крестным отцом, хотя единственное, чем он занимается, – это продажа продо­вольственных товаров, и никогда ни в чем противоза­конном не обвинялся. Это дело тянется уже целых девять месяцев, И что даст отсрочка еще на полмесяца?.. Просто абсурд какой-то.
   – Чего вы хотите, Джерри? – спросил судья Гоулдстон. – Чтобы все это было занесено в протокол?
   – Мы хотим сегодня же закончить подбор присяж­ных и начать судебное разбирательство. Мы имеем кон­ституционное право на безотлагательное рассмотрение дела судом.
   – Ладно, я согласен, – сказал судья. – Суду тоже хотелось бы начать. И здесь у нас возникает еще один процедурный вопрос. Как только будет утвержден последний член жюри присяжных, вступает в силу закон о подсудности.
   Это была проблема, о которой Виктория не пере­ставала думать все утро. При рассмотрении уголовных дел существует следующее правило: после утвержде­ния полного состава жюри присяжных тут же вступает в силу закон, согласно которому нельзя кого-либо пре­давать суду дважды за одно и то же преступление. Это означало, что, если к тому времени, когда будет вы­бран последний член жюри присяжных, обвинение не выстроит свою линию, Джо Рина может успокоиться. Он никогда больше не будет привлечен к ответственности за данное преступление, даже если позднее обнаружатся пропавшие Фрэнк Лемей и Кэрол Сесник, готовые свидетельствовать по делу об избиении. Виктория знала, что во что бы то ни стало нужно уговорить судью Гоулдстона предоставить ей от­срочку раньше, чем будет выбран последний член жюри присяжных. Другого выхода нет. Она знала, что сильно рискует, но попытаться стоило.
   – Ваша честь, – медленно начала Виктория, – по­жалуйста, вначале дайте нам отсрочку. Членов жюри при­сяжных, тех, кого мы уже выбрали, можно отправить на две недели по домам, а потом снова собрать. Потому что, как только начнет действовать закон о двойной под­судности, никакого жюри вообще не потребуется. Дело придется» закрыть.
   – Сколько можно тянуть время? – проворчал Джер­ри. – По этому показателю вы, наверное, занимаете вто­рое место после видеоигр. Поимейте совесть! Уже три месяца, как мы находимся в стадии подготовки к судеб­ному разбирательству. Ваша честь, обвинение умышлен­но затягивает дело. Так не пойдет. Все это время мой клиент был вынужден сносить нападки в средствах мас­совой информации, а наш окружной прокурор чуть ли не каждую неделю в вечерних «Новостях» проходится по его адресу. Единственное преступление моего клиента состоит в том, что он родился с итальянской фамилией. С этим пора кончать. Мы хотим сегодня же иметь пол­ный состав жюри. Если в деле имеется хотя бы крупица доказательств, в чем я сомневаюсь, то мы бы хотели на­чать судебное разбирательство.
   Судья Гоулдстон размышлял, вычисляя вероятность отмены решения апелляционным судом. Стоящие в углу кабинета старинные часы тикали, отсчитывая секунды. Наконец Марри Гоулдстон откашлялся.
   – Мисс Харт, я понял вашу проблему, но нам нужно начинать. Мистер Рина обвиняется в попытке убийства. Если вы хотите предъявить ему еще об­винение в похищении или убийстве первой степени в отношении Кэрол Сесник и двух полицейских, я приму это к рассмотрению позднее.
   – Пока я этого доказать не могу. Полиция только начала расследование.
   – В таком случае извините. Сегодня мы продолжим выбор членов жюри присяжных, а по окончании я пре­доставлю вам отсрочку на семьдесят два часа для подго­товки материалов дела. Если в указанный срок они пред­ставлены не будут, мне придется принять к рассмотре­нию ходатайство о прекращении дела.
   Пока судья произносил эти слова, Виктория внима­тельно наблюдала за Джо Рина, пытаясь оценить его ре­акцию. Он был неколебим как скала. И уж разумеется, никакой радости на его красивом лице не отразилось. Напротив, он смотрел на судью с легкой печалью, как если бы его действительно заботила пропажа свидетель­ницы.
   «Он хорошо держится, – подумала Виктория. – И вообще я, кажется, основательно села в лужу».
   Деревья рядом со зданием суда штата шелестели ли­ствой. Ярко светило апрельское солнце, хотя день вы­дался довольно прохладный.
   Две минуты назад пискнул пейджер. Виктория по­смотрела на маленький дисплей и увидела знакомое «911-GG», что означало: «Быстро возвращайтесь в офис. Гил Грин». Она знала, что, должно быть, ему уже сообщили о решении судьи Гоулдстона и он соби­рается закатить по этому поводу одну из своих тихих истерик. Виктория уже подошла к «ниссану», вставила ключ в замок, но, почувствовав запах мятного одеко­лона, резко повернулась. Сзади стоял Джо Рина. Это ее даже немного испугало. Как он ухитрился подойти так близко, что она не заметила? Они
   были почти одного роста, и Виктория смотрела прямо в его бездонные глаза.
   – Ты из кожи лезла вон, сделала все возможное и невозможное, но я на тебя не в обиде, – мягко произнес он, как будто они были не жестокими врагами, а близ­кими друзьями.
   – Что значит «не в обиде»? Ты, может быть, и нет, а вот я в обиде. И очень большой. Поэтому пошел отсюда прочь, ты, убийца.
   Он ласково улыбнулся.
   – Сейчас уйду, только скажу, что я обо всем этом думаю. Мне хочется, чтобы ты знала: это твоя вина, что пропала она и двое копов. Это ты их потеряла.
   – Неужели? Ты что, Джо, все-таки решил признать­ся, что имеешь к этому отношение?
   Он улыбнулся и помолчал. Его густые черные воло­сы чуть шевелил ветерок.
   – Это как посмотреть. Вот, предположим, ты при­ходишь на концерт. Так ведь качество музыки нередко зависит от того, какой ты купила билет, то есть на каком месте в зале ты сидишь. Верно? Вот так и со всякими признаниями.
   – Пошел ты… – Виктория ненавидела его сейчас настолько остро, что едва могла сдерживаться. Подумать только, этот негодяй убил троих близких ей людей и те­перь стоит здесь улыбается и треплет языком, изображая из себя музыкального критика!
   – Мисс Харт, прошу вас, успокойтесь и перестаньте употреблять нецензурные выражения. Не надо уподоб­ляться людям, которые умеют выражать чувства не ина­че, как в сквернословии.
   – Ай-ай! Какая скромность. Прекрати пудрить мне мозги, придурок. Ты как был дерьмом, так им и оста­нешься, даже если будешь правильно строить фразы и употреблять приличные слова. Ты такой же тор­говец продовольственными товарами, как я балерина. Убийца, вот ты кто. Понял? А теперь оставь меня в покое.
   – Это твоя ошибка, Виктория. «Трентонская баш­ня» была выбрана крайне неудачно. Если бы ты помес­тила ее в «Берлингтон-Плейс», всего в двух кварталах оттуда, на верхнем этаже, то можно было бы запереть двери лифта. Можно было бы контролировать вход и выход. Там у них сидит охрана с телевизионными мониторами. Я это знаю, мне приходилось прятать в этом здании несколько человек. Может быть, в следующий раз ты выберешь его.
   – Значит, ты все-таки раскололся.
   – А хотя бы и так. И что ты будешь с этим делать? Понесешь в суд? Кто там будет слушать твои необосно­ванные обвинения?
   – А ты действительно гигант, – призналась она, горя ненавистью.
   – Ты тоже, Виктория. Извини, но, видимо, так по­лучилось, что теперь тебе придется наконец отстать от меня до следующего душещипательного приключения. – Он снова ласково улыбнулся, затем развернулся и, граци­озно ступая на цыпочках, направился к своему автомо­билю, где его ждал за рулем Тексако Филлипс.
   – Я еще с тобой не закончила! – крикнула она ему вслед.
   Он повернулся и с улыбкой посмотрел на нее. Безу­коризненно белые зубы сверкнули на солнце.
   – Да, не закончила. И если бы я был азартным иг­роком, то обязательно съездил бы в букмекерскую кон­тору и поставил на то, что ты больше никогда не уви­дишь свою свидетельницу. Так что не советую тратить время на ее поиски. Хотелось бы закончить наш разго­вор традиционной фразой: «Увидимся в суде», но боюсь, этого тоже не случится.
   Он влез в машину и уселся рядом с Тексако. Когда длинный, сияющий лаком черный
   лимузин проезжал мимо нее, она на мгновение увиде­ла свое отражение в его блестящей поверхности, как в кривом зеркале.
   Они встретились наверху в кабинете Гила, увешан­ном металлическими, фарфоровыми, деревянными и пласт­массовыми декоративными тарелками. Виктории так и не удалось заставить окружного прокурора, а также кан­дидата на должность вице-губернатора штата хотя бы раз посмотреть на нее.
   – Ответственность за жизнь свидетельницы лежала на вас, – произнес Гил, глядя в окно на медленное дви­жение автомобилей по Стейт-стрит.
   Он был одет как обычно: строгий серый кашемиро­вый костюм с темно-бордовым галстуком, который был самой яркой вещью во всей одежде. То есть готов для вечерних «Новостей». Гил Грин по всем параметрам был человеком крайне неприметным. Виктория даже одна­жды подумала, что из окружного прокурора мог бы по­лучиться хороший шпион: его бы наверняка никто не выделил из ряда других людей. Он не имел никаких ха­рактерных отличительных черт, кроме непомерного чес­толюбия и связанных с этим политических амбиций.
   – Гил, ее охраняли двое полицейских…
   – Вы прокурор, поддерживающий обвинение в суде. Вы выбрали это здание, поместили туда свидетельницу, вот и отвечайте. Я не могу вас выгородить в этом, даже если бы хотел.
   Жизненное кредо окружного прокурора сокращенно можно было бы обозначить как ПСЖ – каждый должен сам «прикрывать свою жопу». Поэтому Гил прежде всего прикрывал свою. О том, чтобы пойти на какие-то жерт­вы, в чем-то разделить вину, не могло быть и речи.
   – Сесник исчезла, – продолжил он. – Даже если бы я имел три трупа, кому, спрашивается, предъявлять обвинение в убийстве? У Рина железное алиби. А без наличия трупов я могу квалифици­ровать это только как пропажу людей. Как вы знаете, таких дел у нас до черта. И нераскрытых. При наличии трупов было бы легче, но, насколько мне известно, ни­каких улик не обнаружено. Значит, это верный висяк. А к, Рина цепляться бесполезно, его врасплох не застанешь. У них там целая группа бойскаутов-адвокатов, не говоря уже о Джерри Коэне.
   – Как насчет Томми? – спросила она.
   – А что у нас есть против него? Ровным счетом ниче­го. Не удивлюсь, если, например, за него поручится карди­нал католической епархии. Заявит, что Томми всю прош­лую ночь готовил для него облатки для причастия. – Гил по-прежнему не поворачивал лица в ее сторону. – Мы сели в лужу. Или, позвольте поправиться… вы сели в лужу.
   Виктория это понимала. Совсем недавно она имен­но так и подумала, но ей хотелось, чтобы он по крайней мере почувствовал себя неловко.
   – Так что же, Гил, вы оставляете меня совсем одну?
   – Мы сделали с вами большое дело, привлекли Джо Рина к суду. Но сейчас для меня наступает самый на­пряженный период – на носу выборы. Дело развали­лось, и вам, Вики, придется принять то, что положено. Извините, но такова спортивная жизнь. Каждый отвечает за свой неправильный пас или пропущенный мяч.
   Забавно было слышать спортивные термины из уст человека, самой атлетической забавой которого был бридж.
   – Я потрясена, – сказала она явно неискренне, пото­му что на самом деле это ее нисколько не удивило.
   – Простите, если мне придется что-то сказать по телевизору, – продолжил он. – Это не лично против вас, просто так надо.
   Она дождалась шестичасовых «Новостей» и убедилась, что простить Гила Грина невозможно. Он выступал в рубрике «Актуальное интервью в Нью-Джер­си», сидел в задрапированной голубым студии напротив ведущего Теда Келендера. Тот был в светлом парике, ко­торый сидел на нем как-то нелепо – казалось, что на голове у него примостился рыжий кот. Мягким бесстраст­ным голосом Гил рассказывал ведущему, что потеря клю­чевой свидетельницы определенно ставит точку в уголов­ном деле против Джо Рина. Перед этим он сообщил теле­зрителям, что Кэрол Сесник исчезла из «спецквартиры» вместе с двумя храбрыми полицейскими, и неохотно при­знал, что весьма разочарован тем, как была организована работа по обеспечению ее безопасности. Сказал, что толь­ко сегодня утром узнал, насколько неудачно было выбрано здание для содержания свидетельницы.
   – Жизнь этой женщины была под нашей защи­той, – печально произнес Гил Грин. – Боюсь, что моя подчиненная допустила серьезные ошибки – как в вы­боре «спецквартиры», так и в организации мер безопас­ности, результатом которых, возможно, стала смерть этих мужественных людей. Я намереваюсь незамедлительно провести детальное расследование действий этого про­курора. Вот, пожалуй, и все, что можно сейчас сообщить по этому поводу.
   Виктория сидела в своей квартире перед телевизо­ром и мысленно проклинала его, хотя со многим ей при­шлось согласиться. Она сглупила. Недооценила Джо и Томми Рина.
   Ей вдруг вспомнилась милая улыбка Кэрол Сесник. Как она стояла в ванной комнате с копной кудряшек на голове. «Вики, я все испортила по глупости», – отозвалось эхом в ее памяти.
   – Нет, дорогая, это не ты, – громко произнесла Вик­тория. – Это я все испортила.
   Когда же спустя семь часов Виктория наконец забы­лась беспокойным сном, зазвонил телефон, и зво­нок этот изменил ее жизнь. Навсегда.

Глава 4
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

   Это случилось посреди ночи.
   – Повторите, пожалуйста, я не расслышала, – ска­зала она, пытаясь стряхнуть с себя пушистое облако сна. Мужской голос в трубке бормотал что-то невнятное. Похоже, на жаргоне обитателей черного гетто. – Что вы сказали?
   – Рад, что подцепил тебя, мама, так что кончай кри­чать «ура», сейчас идет тариф обычный, без скидок для цветных. Поэтому ближе к делу и давай работать.
   – О… – протянула Виктория, взглянув на часы. Было два часа ночи. Она понятия не имела, кто это звонит, и уже собиралась положить трубку, но следующая фраза ее заинтриговала.
   – Этот Джейк, гангста, поимел всех. А его брат, вче­ра ночью его видели в Хобокене. Этот тупой Раста, нигга, кто-то натянул ему жопу на затылок… бросили на помойке… там. Слышишь… это…
   Теперь Виктория села. – С кем я разговариваю?
   – Этот нигга, он мой хороший кореш, клевый. Вот почему я сейчас здесь. Все, что ты должна знать, – это что я злой очень из-за этого… вот почему я звоню тебе, что ты пыталась прижать этих белых сук-итальяшек.
   Она едва улавливала смысл – половину звуков гово­рящий проглатывал, половину до неузнаваемости иска­жал, – но ей показалось, что звонит друг ямайца, труп которого был обнаружен накануне полицейскими в уг­нанном «эконолайне» на кладбище старых автомобилей в Хобокене. Позвонивший человек, кажется, считает, что это имеет какое-то отношение к братьям Рина. Насчет убийства на кладбище старых автомобилей она слышала, но ее мысли весь день крутились вокруг исчезновения Кэрол и развала дела. В полиции по­лагали, что убийство связано с разборками из-за нарко­тиков, потому что в крови ямайца был обнаружен геро­ин, но этот человек, который звонит сейчас, в два ночи, кажется, придерживается другого мнения. Голос у него был какой-то очень тревожный. «Интересно, откуда у него номер моего телефона?» – подумала Виктория и произнесла в трубку:
   – Вы можете говорить по-английски?
   – Эй, не надо так не уважать мою жопу. Я пытаюсь капнуть на тебя немного хорошей науки.
   – Так говори яснее! – с досадой крикнула Викто­рия. – В чем дело?
   Она потянулась и включила настольную лампу, ос­ветившую черно-белую спальню с минимумом мебели. В щель между шторами светила полная луна.
   – Значит, приходит тут ко мне мой клевый кореш, весь такой, задрал нос. «Слышь, Амп, – говорит он мне, – есть один план. Итальяшки мне предложили ра­боту, теперь наркоты будет… кайф ловить будем, когда захотим. Значит, – он говорит, – заживу я теперь класс». Но он всегда был такой нигга, с приветом, слишком много времени проводил, сосал стеклянный член. Он всегда вешал каждому лапшу. Понимаешь? Так что я не обра­тил много внимания, никакого. Он говорил, они собра­лись идти поиметь эту суку, ну, что ты охраняла, и тех двух спецов в голубом… спустить их всех вниз, в шахту лифта. Он говорил, эти итальяшки, дерьмо белое, дадут ему вести прикинутую тачку… говорил, все, что нужно делать ему, это сидеть в ней впереди и ехать. Вот, зна­чит, какую работу он поимел.
   Теперь она была уже на ногах и ходила с телефоном по комнате.
   – Я правильно поняла твои слова? Ты говоришь, что Кэрол Сесник и двое полицейских находятся на дне лифтовой шахты «Трентонской башни»?
   – Ты что, типа, не слушаешь? Это вот я и говорю! Ставлю кучу бабок против ничего, что они там и есть.
   – Назови себя!
   – Назвать себя? Дай-ка подумать… ну, пусть я буду для тебя приблудный пес, который позвонил. Я не член профсоюза. Понимаешь? Так что считай – никто. Мой клевый кореш, дурной нигга, он сейчас мертвый, зна­чит, тоже никто. И наркоты никакой не нужно. Ты по­ищешь ее, увидишь, я не трепло. Хочешь больше, тогда подпитай меня.
   – Если это все всерьез, я согласна. Но как с тобой встретиться?
   – Не беспокойся, дорогуша. Я смотрю телик. Так что как-нибудь постараюсь постучать тебе в дверь.
   После этого в трубке раздался гудок. Виктория схва­тила записную книжку и набрала номер Рона Джонсона, который записала вчера утром. После нескольких гудков трубку сняла жена Рона.
   – Кто это? – спросила она хриплым сонным го­лосом.
   – Виктория Харт. Извините, что звоню так поздно. Рон дома?
   Потом, похоже, трубку там уронили, подняли, и че­рез несколько секунд Виктория услышала голос Рона.
   – Слушаю, – произнес он деланно-бодрым голо­сом. – Что случилось?
   – У меня только что состоялся интересный теле­фонный разговор. Собеседник не назвался, но, похоже, это черный.
   – Мисс Харт, неужели для вас это имеет значение? – спросил Рон. Он начинал сердиться – мало того что разбудила посреди ночи, так ей еще, кажется, негры не нравятся.
   – Дело не в этом, Рон. Вы бы послушали, что он
   говорил! На жутком жаргоне. Если бы мне не довелось несколько лет подряд допрашивать по тюрьмам этих ребят, я бы не поняла ни слова. Так Вот, он сказал, что Кэрол, Тони и Бобби лежат на дне лифто­вой шахты в «Трентонской башне».
   – Мы там смотрели. Ничего нет.
   – Как, совсем ничего?
   – Густая пастообразная грязь. Которая копилась лет пятьдесят.
   – Вы посылали кого-нибудь потыкать палкой?
   – Нет. Я же сказал, там просто грязь. Понимаете, многие годы на дно шахты капало масло и смешивалось с подземными водами. Мы посмотрели план и провери­ли глубину, сунув туда шест. Это железобетонный резер­вуар глубиной чуть больше полутора метров. Стоит толь­ко пошевелить, как начинает вонять хуже, чем. на по­мойке, куда сбрасывают гнилую рыбу.
   – Пошлите туда снова кого-нибудь в болотных са­погах.
   – Вы уверены, что это нужно?
   – Нет, не уверена… но в голосе позвонившего пар­ня было что-то такое, что заставляет меня думать, что это возможно.
   – Вики, поверьте мне, телефонные розыгрыши в два часа ночи не так уж редки, – сказал он и резко положил трубку.
   Она знала, что он уже звонит и отдает распоряжения.
   Закончив ночной разговор с Викторией Харт, Бино Бейтс медленно двинулся на кухню. Мотель располагал­ся в Корал-Гейблс и был чуть приличнее бесплатной ноч­лежки. Убогое жилище, и без того наводящее уныние, а тут еще эта ужасная новость насчет Кэрол.
   Бино открыл холодильник, вынул пиво, но пить не стал, а только прижал лицо к холодной бутылке. В же­лудке творилось что-то невообразимое. Плут Роджер по­смотрел на него снизу, тихо зарычал, а потом от­рывисто гавкнул. Бино уставился на пса.
   – Почему она это сделала, Родж?
   Накануне в вечерних одиннадцатичасовых «Новостях» сообщили об исчезновении Кэрол Сесник. Это нанесло ему удар сильнее, чем клюшка Джозефа Рина. Досмотрев передачу, он вышел из ветхого деревянного строе­ния, которое служило ему жилищем, сел в «эскорт» и поехал в ночной супермаркет, где продавали газеты со всей страны. Там купил «Трентон геральд». Держась за живот, который скручивало болью, он нашел материалы об исчезновении свидетельницы и внимательно их про­читал. Там снова подробно излагалась история его изби­ения (он по-прежнему фигурировал в ней как Фрэнк Лемей), говорилось, что он исчез из больницы накануне встречи с прокурором штата. А вскоре нашлась свиде­тельница, которая своими глазами видела это побоище, и женщина-прокурор, Виктория Харт, – журналист упо­мянул, что она носит прозвище Хитрая Вики, – приня­ла решение возбудить против Джозефа Рина уголовное дело. Личность свидетельницы, разумеется, держалась в секрете, но в газете говорилось, что все полагали, что это мужчина. И только сейчас выяснилось: свидетельни­цей была Кэрол Сесник, медицинская сестра, работав­шая в онкологическом отделении Трентонской детской больницы. Бино отложил газету, почувствовав, что сле­зы начинают щипать глаза. Он знал, что Кэрол ничего не видела и не могла видеть, потому что не была в тот вечер на автостоянке «Кантри-клуба» в Гринборо. Она солгала Виктории Харт, потому что знала: Джо Рина не успокоится, пока не убьет Бино. Поэтому она вызвалась свидетельствовать. Бино будет в безопасности, только ког­да Джо Рина окажется в тюрьме, – так, наверное, дума­ла Кэрол.