Кэннинг Виктор. Тающий человек

пересылки ценной вещи из одного места в другое?
- Нет. Нет, если кому-то еще нужна эта ценная вещь или пачка
документов.
- Именно.
Я встал.
- Сколько людей знали, что вы собираетесь пригласить меня сюда?
Он тоже встал.
- Я, Джулия, Тиш Кермод, Денфорд, несколько человек из прислуги и,
конечно, Миггз. И два-три человека, у которых я справлялся о вас. А что?
- То, что меня не покидает чувство, что сегодняшние две пули
предназначались мне.
- Уверяю вас, что не вам.
- Почему вы так в этом уверены?
- Потому что за последний месяц было три телефонных звонка с угрозами
моей жизни. А сегодня вечером, сразу после нашего возвращения был
четвертый. Звонил мужчина. Если я точно помню слова, сказано было
следующее: "Сегодня тебе повезло. Но я достану тебя, ублюдок".
Он широко улыбнулся. Конечно, он мог наврать.
- Кажется, это вас не беспокоит.
- Возможно, я не показываю этого, мистер Карвер, но меня это
беспокоит. Мне нравится жить. Но в любом случае, покушение на мою жизнь не
имеет никакого отношения к нашему делу. Вы хотите поговорить с Денфордом
сейчас или утром?
Я посмотрел на часы. Было уже за полночь.
- Он, наверное, уже спит.
- Я всегда могу поднять его.
Конечно, если ты - миллионер, какое тебе дело до чьего-либо сна. Но в
эту ночь мне не хотелось смотреть в те моргающие агатовые глаза.
- Лучше утром.
- Хорошо. Но прежде чем уехать, возьмите у Денфорда список моих
передвижений на следующей неделе. Я хочу, чтобы вы сообщали мне о ходе
поисков как можно чаще. - Он осушил свой бокал и подмигнул мне. - Я,
большой человек, мистер Карвер. И у меня большие аппетиты. Я люблю жизнь и
я готов любить людей. Но я - миллионер. И на самом деле меня никто не
любит.
- Я не думаю, что эта мысль не дает вам спать по ночам.
Впервые с явно ирландским акцентом, он произнес:
- Ты чертовски прав, парень.
Как только моя голова коснулась подушки, я выключился. Проснулся я
через два часа. Какое-то время я лежал, пытаясь определить, где я и что
меня разбудило. Затем через открытое окно балкона в комнату упал луч
фонарика. Луч исчез, и на фоне серого ночного неба я увидел какую-то
фигуру, подходящую к окну и влезающую в него. Через мгновение я услышал,
как скрипнуло кресло и женский голос произнес:
- Черт бы побрал это дурацкое кресло.
Я вспомнил записку Джулии, сел в кровати и включил лампу.
Она стояла у окна, одной рукой опираясь на спинку кресла, а другой -
потирая левую лодыжку. На ней было короткое вечернее платье и ее волосы
были взъерошены.
Она сердито посмотрела на меня и сказала:
- Вы же знали, что я приду. Зачем вы поставили здесь это чертово
кресло?
- Оно стояло там с момента моего прихода. И как сегодня была переправа
через балкон - бурная?
- Говорите тише.
Джулия повернулась и задернула на окне занавески. Затем она подошла и
села на край кровати. Даже в моих полных сна глазах она выглядела
прекрасно. Она поджала левую ногу и снова стала потирать лодыжку. Нога была
замечательная.
- Можно я сделаю это за вас? - сказал я.
- Сидите на месте.
- "Ночь, яркий факел и открыта окошка створка для тепла любви".
- Что это, черт возьми?
- Китс. Я испытываю слабость к нему и некоторым другим. А когда я в
замешательстве, я всегда опираюсь на поэзию.
- Обопритесь на свою подушку и не шевелитесь.
Я повиновался, закурил и бросил зажигалку и сигарету ей.
Даже просто смотреть на нее было удовольствием. В ней все еще
присутствовало то, что нокаутировало меня в моей конторе, и я понимал, что
бороться с этим бесполезно. По сравнению с большинством девушек, которых я
знал, она, несомненно, принадлежала к классу "люкс". Те заслуживали лишь
поездок по окольным дорогам, с этой же, если бы у меня нашлись силы, можно
смело отправляться в первоклассный круиз. Когда она зажгла сигарету, я
спросил:
- Зачем этот таинственный ночной визит?
- Вы не знаете этот дом. Это - тюрьма. Ультрасовременная. Оснащенная
всеми средствами защиты. Идешь по коридору и за тобой следит телеглаз или
что-нибудь еще. Открываешь дверь и в подвальном помещении загорается
красная лампочка. Ночью никто не может подняться выше первого этажа без
специального ключа для лифта.
- У миллионеров - привычки феодалов. Но вы ведь не бедная девушка,
попавшая в беду, правда?
- Я хочу поговорить с вами... серьезно.
- Начинайте.
- Почему вы спросили меня, за что я не люблю своего неродного папу?
- Просто так, чтобы завязать разговор.
- Врун.
- А что вы имеете против него?
- Ничего. Он великодушен и добр.
- Ну и хорошо. Могу я вернуться ко сну?
Она подошла к трюмо, взяла для себя пепельницу и затем снова
устроилась на конце кровати, поджав под себя ноги.
- Почему, - спросила она, - он так хочет вернуть свой "Мерседес"? Он
застрахован, и видит бог, у нас хватает машин.
- Он хочет вернуть его. И пока он платит за эту работу деньги, мне
этого достаточно.
Она вытянула ногу в нейлоновом чулке и поиграла пальцами.
- Хотите сказать, что не намерены обсуждать детали этого дела?
- Да.
- Потому что он просил вас об этом?
Чтобы переменить тему и все еще не понимая цели ее визита, я сказал:
- Расскажите мне о Зелии.
- Зачем?
- Я собираюсь встретиться с ней. Я собираюсь выяснить подробности
того, как, где и, возможно, почему она потеряла машину. Пока, как мне
сказали, она рассказала не слишком много. Потеря памяти, как она говорит.
- Да, правильно. Ее пытались лечить, но это не помогло.
- Это никогда не помогает, когда люди не хотят вспоминать.
- Почему, черт побери, вы так говорите? - В ее глазах промелькнула
высоковольтная вспышка гнева.
- Просто общее наблюдение. Она младше вас?
- Почти на два года.
- А что ваша мать... разве она не может узнать у нее что-нибудь?
- Мама умерла несколько лет назад.
- Понимаю. Вы ведь любите Зелию, правда?
- Конечно, люблю. Она - моя сестра. - Ее искренность не подлежала
сомнению. С другой стороны, не подлежало сомнению сильное, почти страстное,
защитное чувство, которое исходило от нее, когда она говорила о своей
сестре.
Я сказал:
- Прежде чем мы перейдем к истинной причине вашего визита, как вы
думаете, сможете вы ответить на несколько вопросов, касающихся Зелии, не
пытаясь откусить мне голову, если я задену вас за живое?
В ее глазах на секунду показалось упрямство, затем взгляд смягчился и
она сказала:
- Я попробую.
- Отлично. Вы хорошо знаете Зелию, у вас с ней близкие отношения?
- Да.
- Она потеряла эту машину и свою память. Как вы думаете, она
действительно знает, что произошло, но не говорит, чтобы досадить
О'Дауде... скажем, в отместку за что-либо?
Я не попал, но был близок к этому. Я понял это по движению ее тела и
вздернутому подбородку, пока она обдумывала мой вопрос.
- У нас обеих не очень хорошие отношения с отчимом, но я уверена, что
причина не в этом. Она действительно потеряла память и... Хорошо, я
согласна. Я думаю, она не хочет вспоминать.
Я мог бы решительно продолжить движение в этом направлении, но мне это
показалось неразумным, потому что я почувствовал, что если я это сделаю,
мне, возможно, больше ничего не удастся узнать у нее, а мне было нужно еще
много чего, если я собирался в итоге получить тысячефунтовую премию
О'Дауды. Корыстно, но что поделаешь. Я работаю за деньги.
- Сколько раз О'Дауда был женат? - спросил я.
- Два. Со своей первой женой он расписался в одна тысяча девятьсот
двадцать шестом году. У них был сын. Она умерла через десять лет.
- Сын - это тот, которого убили на глазах Миггза?
Она кивнула.
- Ему было девятнадцать. Он рано ушел в армию, скрыв свой настоящий
возраст. Я думаю, он был единственным человеком, которого О'Дауда
действительно любил.
Я не стал комментировать вслух, что она так же, как и я, называла его
О'Дауда.
- А потом?
- В пятьдесят пятом он женился на моей маме. Она была вдовой. Зелии
тогда было двенадцать, мне - четырнадцать.
Она посмотрела на меня, ожидая моего следующего вопроса. Я не задал
его. Я сосредоточился на созерцании. Вот она сидит передо мной - ее волосы
слегка растрепаны, цыганские глаза огромны и бездонны, а ее поза вызвала бы
у Гойи страстное желание раздеть ее и нарисовать. Я понимал, что ей очень
не хочется переходить к главному пункту ее визита.
Я спросил:
- А в социальном плане какую жизнь ведет Зелия? Я имею в виду: она
дружелюбна, общительна? У нее хорошие отношения с мужчинами? Много друзей?
Она покачала головой.
- Она вся в себе. Она очень красива, но мужчины ее не интересуют.
- Тогда в чем проблема? - сказал я. - Что вы тогда здесь делаете?
Она нахмурилась.
- Я вас не понимаю.
- Нет, вы понимаете. Вы уже давно подаете мне сигналы. Может быть вы
не хотите выразить это словами. Вы бы хотели, наверное, чтобы я сказал об
этом. Хорошо, она потеряла машину. Возможно, у нее ее украли. Возможно, она
продала ее. Да мало ли что могло случиться. Но ничто подобное не заставило
бы ее скрывать это от О'Дауды... кроме одного. И это одно - что-то,
связанное непосредственно с Зелией, что-то, что случилось лично с ней и что
она не хочет никому рассказывать. Даже вам... хотя, мне думается, вы
догадываетесь, что это могло быть. Правильно?
- Откуда вы можете это знать?
Я пожал плечами.
- По работе мне приходится уже довольно длительное время копаться в
грязи. Я знаю расклад. Дочки миллионеров ни о чем не беспокоятся. Деньги
могут поправить все. Кроме одного - их оскорбленного достоинства, позора,
страданий и тому подобного. Так о чем вы хотите попросить меня?
Какое-то время она молчала, затем сказала:
- Я думаю, что я, возможно, ошибалась, оценивая вас. Я не знаю, откуда
вы могли все это узнать, но вы все знаете. Да, я хочу, чтобы вы сделали
одну вещь. Именно поэтому я здесь и пришла сюда таким странным способом. Я
не хочу, чтобы он узнал. Ради Зелии, я просто хочу, чтобы вы сказали, что
вы не можете взяться за эту работу. Я просто хочу, чтобы ее оставили в
покое. Эта работа ничего для вас не значит. Вы найдете себе другую. Но я не
хочу, чтобы Зелии причинили боль.
- И в частности вы не хотите, чтобы я выяснил, что произошло, и
передал эту информацию О'Дауде.
- Конечно, не хочу. Это бы погубило Зелию.
Я зажег вторую сигарету.
- Вы даже готовы заплатить мне, чтобы я отказался от этой работы?
- Конечно. Ведь вас интересует именно это? Деньги.
- Покажите мне человека, которого они не интересуют. Но меня еще
интересует логика.
- Что вы имеете в виду?
- Если я отбрыкнусь от этой работы, то О'Дауда наймет кого-нибудь
другого. Ведь когда ему что-то нужно, он это получает, не так ли?
- Если бы деньги могли помочь, он бы изменил погоду на свой лад, и к
черту все урожаи.
Сердитым движением она соскользнула с кровати и стала искать свои
туфли.
- Тогда вам придется иметь дело с кем-то другим. О'Дауде нужна эта
машина. И может так случиться, что перед вами появится кто-то, кто, в
отличие от меня, не будет благоразумно осмотрителен. Кто-то, кому будет
наплевать на Зелию. Возможно, он даже найдет это очень смешным.
- Вы просто хотите сказать, что не собираетесь отказываться от хорошей
работы.
- Возможно. И плохо, что вас это так возмущает. Я собираюсь найти ему
машину. Это означает, что мне, возможно, придется выяснить, что произошло с
Зелией в те сорок восемь часов. Но это не означает, что я должен буду
кому-либо рассказать об этом. Ни вам, ни О'Дауде. Моя задача - найти
машину. Маленькое печатное примечание в самом низу бланка договора гласит,
что я не обязан сообщать детали всех моих операций или разглашать
конфиденциальную информацию и ее источники. Это вам подходит?
Она посмотрела на меня сверху вниз, решая, видимо, оставить ли ей все
как есть и перестать обращать на меня внимание или устроить мне разгон. Не
потому, что у нее накипело против меня, а потому, что она беспокоилась за
Зелию, как она, возможно, всегда беспокоилась за нее; потому, что она
защищала ее, как она, возможно, всегда защищала ее, и просто потому, что
она хотела скинуть с себя весь груз эмоций, устроив кому-либо первоклассный
скандал, чтобы потом чувствовать себя лучше.
- Выбора у меня нет, не так ли?
- На самом деле он у вас есть. Я только что его назвал... и вы можете
его сделать. Либо вы имеете дело со мной, либо с другим парнем, который
займет мое место. Ну, так как?
Где-то в парке закричала сова, и мое лицо приняло выражение суровой
индейской непроницаемости. Ночной бриз шевелил занавески, и прекрасная
ундина смотрела на меня, словно решая, какой кинжал воткнуть в мое сердце.
Затем она сказала:
- Если вы причините Зелии боль, я найду способ ответить вам тем же.
Я широко, по-мальчишески улыбнулся ей.
- Справедливо. И спасибо вам за вотум доверия.
Она подошла к окну и взяла фонарик. Мне нравилось, как она двигалась.
Вообще, мне нравилось все, что она делала, даже когда она злилась на меня,
но с личной точки зрения - я не стал бы обманывать себя - наши отношения
завязывались не лучшим образом. Это было неприятно, потому что в кои-то
веки я встретил человека, с которым предпочел бы завязать более хорошие
отношения.
У окна она сказала:
- Вы не хотите выключить лампу? - Она уже взялась за занавеску, чтобы
отдернуть ее.
- Зачем?
- Затем, что по ночам вокруг дома прогуливаются два охранника. Я не
хочу, чтобы за моими балконными перемещениями наблюдали зрители.
Я выключил лампу, услышал звук раздвигаемых занавесок, почувствовал
дуновение свежего ночного воздуха и увидел, как ее фигура скользнула в
длинный прямоугольник серого ночного неба. Я лег и стал думать о
миллионерах, о том, как спокойно О'Дауда был готов вытащить из постели
Денфорда в первом часу ночи, и как он налил себе больше бренди, чем мне, о
дюжине машин и почти таком же количестве домов, о тетеревиных охотничьих
угодьях и торфяных ирландских озерах и об общественной тропе к озеру,
которую нужно как-то закрыть... и я думал, как здорово было бы быть
миллионером и не копаться в чужом дерьме, и иметь под рукой кучу
подхалимов, которые готовы в любую минуту убрать твое. А затем я подумал о
Зелии, у которой совсем не было времени на мужчин. Это не понравилось
матушке-природе и, я готов был спорить, она, как водится, выбрала
подходящий момент, чтобы исправить положение. А затем я заснул и мне
снилось, что я иду по Макджилликаддиз Рикс с Джулией. Ветер и дождь, а наши
сердца поют одну и ту же песню. По крайней мере, мои сны меня не
обманывают.
Завтрак был доставлен мне прямо в постель моим вчерашним слугой. Я
повернулся, сел, и моему затуманенному взору предстал томатный сок, два
крутых яйца на тосте, кофе, джем и все остальное.
Слуга сказал:
- Доброе утро, сэр.
- Я так не думаю, - ответил я.
Он посмотрел на меня в недоумении.
Я пояснил:
- Я еще не видел ни одного доброго утра, начинающегося в шесть
тридцать.
Помпезно, словно он зачитывал правило клуба, которое каждый его член
должен знать наизусть, он произнес:
- Мистер О'Дауда, сэр, верит в раннее пробуждение. Завтрак всегда
подается между шестью тридцатью и семью часами.
Я снова лег и кивнул на поднос.
- Унесите это и принесите опять без четверти восемь. И я люблю яйца
всмятку, а не вкрутую. Варить две с половиной минуты. А если мистер О'Дауда
следит за временем утреннего приема пищи, скажите ему, что так как у меня
язва, доктора запрещают мне вставать и принимать пищу раньше семи сорока
пяти.
Я повернулся и погрузился в легкий сон, полный неприятных видений по
поводу миллионеров.
Я получил свои яйца всмятку в точно назначенное мною время.
В начале десятого я был у секретаря. Денфорд был не в настроении. Он,
вероятно, уже выполнил весь объем дневной работы. Я изо всех сил старался
поменьше смотреть на него, потому что для меня было еще слишком раннее
утро, чтобы созерцать его постоянно моргающие, холодные агатовые глаза,
крупные зубы и щетку усов, всю в желтых никотиновых пятнах. Мы оба
инстинктивно поняли, что никогда не понравимся друг другу, что во многих
отношениях было хорошо. Мы четко знали свои места и не стали тратить время
на идиотскую чепуху признаний в братской любви.
Он уклонился от прямого ответа на мои условия, но я сделал резкий
выпад и он их принял.
Он дал мне список передвижения О'Дауды, адреса и все остальное на две
последующие недели, и напротив двух пунктов он поставил красную звездочку.
Это были названия отелей, и если он мне понадобится, то мне следует
установить личный или телефонный контакт в любое время до восьми вечера.
После восьми его ни в коем случае нельзя беспокоить.
- Почему? - спросил я.
Денфорд пропустил мой вопрос мимо ушей.
Он описал мне продвижение Зелии на "Мерседесе" от Эвьена - то, что им
было известно - и назвал ее настоящее местопребывание - яхта О'Дауды в
Каннах.
Я спросил:
- Вы действительно считаете, что она утратила память?
Он ответил довольно жестко:
- Если мисс Зелия говорит, что это так, значит так оно и есть. У меня
еще не было случая усомниться в ее словах.
- Приятно слышать. Кстати... какие у нее отношения с отчимом?
Он подумал какое-то время, затем сказал резко:
- Неважные.
- А какие отношения с ним были у ее матери?
Что-то шевельнулось в нем, мимолетно, но очень сильно, и я не мог не
заметить продолжительную дрожь борьбы с этим шевелением, пока он пытался
обуздать его.
- Я не понимаю, какое отношение к делу имеет этот вопрос. Вас
нанимают, чтобы вы нашли машину.
- Что подразумевает выяснение причины утраты мисс Зелией памяти,
которая могла явиться следствием множества вещей. Однако давайте поговорим
о машине, раз вы не хотите обсуждать семейные отношения О'Дауды.
- Не хочу, - сказал он.
Он подробно рассказал мне о "Мерседесе", дал его цветную фотографию, а
также список заграничных банков, получивших уведомление о моей персоне,
куда я мог обратиться за наличными. Затем он встал, давая понять, что со
мной у него все. И хотя я собирался задать ему несколько вопросов об
О'Дауде, его деловых интересах, я решил не делать этого. Я мог получить эту
информацию и в другом месте. Поэтому я тоже встал и направился к двери.
Открывать ее для меня он явно не собирался.
У двери я сказал:
- А что вы собираетесь делать с общественной тропой?
Впервые, и не потому, я был в этом уверен, что он проникся ко мне, в
нем появилось что-то человеческое.
- Если вы думаете, мистер Карвер, что работать на такого человека, как
мистер О'Дауда, - приятное времяпровождение, выбросите эту мысль из головы.
Ему нужны результаты.
- И неважно, как они получены?
Он быстро моргнул, словно я неожиданно зажег слишком яркий свет, и
сказал:
- Обычно, да. - Он посмотрел на свои часы. - Кермод отвезет вас на
станцию. Вы спокойно успеваете на 10.10.
Я приоткрыл дверь.
- Кермод, - сказал я, - отвезет меня в Лондон. Иначе работа отпадает.
Да или нет?
- В таком случае, да, - ответил он.
Кермод отвез меня в Лондон на фордовском фургоне. Я сидел рядом с ним,
и он всю дорогу говорил о рыбалке, лошадях, охоте, женщинах и политике.
Больше всего он говорил все же о рыбалке и ни единым словом не обмолвился
об О'Дауде, и это было не просто уважение и восхищение. Тиш Кермод был
человеком О'Дауды до самого кончика сигары последнего, которую он курил.
Я зашел в контору почти в полдень. Мне пришлось пользоваться своим
ключом, потому что Уилкинз не было. Где она, я не знал. Отпечатанная на
машинке записка сообщила: "Вернусь после обеда".
На моем столе лежала четвертинка бумажного листа, на котором ею были
напечатаны три следующих сообщения:
1. От Миггза, девять тридцать. Следующая информация, полученная им от
Гаффи (Ярд). Владелец мотороллера ГН 4839 Джозеф Бована. Из Западной
Африки. Фентиман Роуд, Маршкрофт Вилла, квартира 2.
2. От Миггза, десять тридцать. Гаффи сообщает о докладе Суссекской
полиции. Джозеф Бована, находившийся за рулем мотороллера ГН 4839, был сбит
неизвестной машиной на Укфилд-Форест Роу Роуд вчера в 18. 00. Свидетелей
нет. На момент обнаружения Бована был мертв.
3. От Гаффи, одиннадцать тридцать. Пожалуйста, позвоните ему.
Я откинулся в кресле и уставился на листок. Джозеф Бована, из Западной
Африки. Чтобы перекрыть общественную тропу, нужно время, даже если
приказывает миллионер. А стереть с лица земли человеческое существо - это
просто... если вы - О'Дауда и у вас всегда под рукой два-три человека из
личной охраны.
Зазвонил городской телефон.
- Карвер слушает.
- А, Гаффи говорит, дорогуша. Тебе не стоит тратить время и идти ко
мне. Я буду у тебя через пять минут.
Он повесил трубку, а я уставился в пространство. Я это частенько
делал. Ты просто смотришь в него и через какое-то время обнаруживаешь, что
ты абсолютно ни о чем не думаешь, и пока это длится, тебе хорошо и покойно.


Глава третья

"Ты можешь спрятать пламя,
но что ты будешь делать с дымом?"
Джоул Чандлер Хэррис

Полное имя Гаффи было Джеральд Алстер Фоули. Если любого в Ярде можно
было назвать моим близким другом, то он был самым близким, но даже это нас
не слишком сближало. Однако хотя деловое общение со мной приносило ему
сплошные напряги и катастрофы, он был всегда любезен и воспитан. Приятно
осознавать, что кто-то, кто с готовностью запихнул бы тебя на угли и
поджарил, постоянно улыбается тебе и бормочет извинения.
Официально он был старшим детективом в Отделе С, зарабатывая около
двух с половиной тысяч фунтов в год. С его качествами и способностями он
мог бы зарабатывать в производственной сфере раз в десять больше, но, мне
представлялось, там бы он страдал от недостатка острых ощущений и забавных
происшествий. А Гаффи любил острые ощущения и разнообразие. Даже при одной
только мысли о них его зелено-желтые кошачьи глаза сужались, и он начинал
мурлыкать. Он был похож на тощего бродячего кота, и если его уши и морда не
были разодраны в битвах с другими кузьками и васьками, то только лишь
потому, что он знал, как себя вести в драках, как и почти всякий известный
мне мужчина. Никто из знакомых мне работников Ярда никогда не рассказывал о
специфике своей работы. Но я точно знал, что Гаффи два года исправно
посещал дом 26 по Рю Арненгод в столице Франции и, насколько мне было
известно, все еще работал на Интерпол.
Он сидел у стола напротив меня, курил свою привычную "Датч
Шиммельпенник", улыбался и вообще выглядел так, словно был готов поверить
каждому моему слову и, в свою очередь, ожидал, что я поверю ему.
Я очень аккуратно рассказывал о причинах моего интереса к покойному
Джозефу Боване. Я рассказал ему все о моем визите к О'Дауде, не упомянув
лишь о характере работы, полученной мною от моего клиента, и о душевном
ночном разговоре с Джулией. Также я не сказал о полевом бинокле и о
двусторонней радиосвязи в лодке на озере. Возможно, О'Дауда приказал убить
Бовану, а возможно, это был несчастный случай. Если это был все же не
несчастный случай, тогда О'Дауда очень отзывчив, защищая либо меня, либо
себя. В любом случае, этика и здравый смысл говорили мне, что не следует
пускаться в размышления с таким человеком, как Гаффи, до тех пор, пока меня
не возьмут за руку и не подведут к этому.
Когда я закончил, он вежливо сказал:
- Хороший конспект всей истории, дорогуша. Четкий, подтянутый и
лишенный всех существенных деталей. Например, такой, как суть задания
О'Дауды.
- Он хочет, чтобы я нашел ему кое-что. Чисто розыскная работа. Ты
настаиваешь на моем сообщении всех подробностей?
- Не сейчас. А может быть, и вообще никогда. Как ты думаешь, почему
Бована хотел убить тебя или О'Дауду?
- Понятия не имею. Расскажи мне о Боване.
- Охотно. Винтовка, из которой он стрелял, была найдена в разобранном
виде в одном из багажных отсеков мотороллера. Он был студентом. Не
Лондонского университета, а коммерческого колледжа. Перед этим он закончил
курсы компьютерного управления. Но все это ничего не значит. Просто крыша
для политической деятельности. Знаешь, сколько африканских политических
групп действуют из Лондона в настоящий момент?
- Нет.
- Гораздо больше всех уже существующих организаций польских, русских и
других, бежавших от европейских тюрем. На них натыкаешься на каждом шагу.
Половина из них - такие же безобидные организации, как и общества "Кому за
тридцать". Из остальных одни - разведывательные организации ряда
африканских государств, другие - организации политических изгнанников,
которые хотят вернуться на родину, влекомые ветром перемен. Некоторыми из
них управляют идеалисты, но большинство - авантюристы и пройдохи. Некоторые
их действия могут вызвать смех, другие - слезы, а от некоторых кровь стынет
в жилах. Вообще-то, все они - мелочь, но нам приходится держать их в поле
зрения. Твой интерес к Джозефу Боване, естественно, разжег мое любопытство.
Он был одним из кровезамораживателей - наемный убийца.
- И кто его нанимал?
- Я не знаю. Поэтому-то я и говорю с тобой, старина. - Он встал. -
Мысля логически - а я не сомневаюсь, что ты пришел к этому еще до меня -
если он хотел убить тебя, значит, кто-то очень не хочет, чтобы ты занимался
поисками или чем-то еще для О'Дауды.
- О'Дауда говорит, что это была ошибка. Им нужен он.
- Может быть, может быть. И говоря между нами, старик, я бы не пролил
слезу. Но это не для записи.