Костры пылали на лужайке возле деревни, на их фоне мелькали тени танцующих. Точно флаги, взвивались пышные юбки, стучали тяжелые деревенские башмаки, отбивая такт веселой зажигательной мелодии. Музыка, крики и смех проникали даже сквозь толстые каменные стены средневековой гостиницы. «И все эти чудачества — только для того, чтобы прогнать дьявола из деревни на один-единственный вечер!» — подумал Рив с кривой усмешкой.
   — Кучка суеверных идиотов, — пробормотал он, обращаясь к своей кружке.
   Похоже, он был единственным человеком в Торрекомбе, сохранившим достаточно здравого смысла, чтобы игнорировать всю эту чепуху. Ну, если не считать еще одного парня, который притаился в темном углу пивной и в данный момент тупо глядел в стакан с виски, стоящий у него на столе.
   Он, без сомнения, принадлежал к тем парням, которые заставляли девичьи сердца биться в два раза быстрее, и Тревитан подумал об этом с завистливой ухмылкой. Юность всегда привлекательна. Она обладает тем неотразимым для молодых девиц нахальством, против которого они не могут устоять. У молодого человека было смуглое красивое лицо, обрамленное густыми черными волосами, а длинные ресницы скорее подошли бы какой-нибудь юной девушке, чем мужчине. И, конечно, ястребиный нос и дорогая одежда безошибочно указывали на его принадлежность к этим проклятым Сентледжам. Хотя Рив никак не мог припомнить, кто бы это мог быть. Скорее всего, какой-нибудь дальний родственник.
   Впрочем, какое ему дело до этого! Все остальные в Торрекомбе могут сколько угодно болтать об этой таинственной семейке со всеми их причудами и сверхъестественными способностями, но он, Рив, всегда старался быть от них подальше — и особенно от доктора Вэла Сентледжа. Подумать только, этот докторишка осмелился прочитать ему, Риву, лекцию о том, как он должен обращаться со своей женой! С ней, видите ли, надо быть поосторожнее, потому что новая беременность убьет ее. Он и Кэрри постарался внушить, чтобы она не пускала его, законного мужа, в свою постель!
   Такое воздержание, может, и годится для самого Вэла Сентледжа. Этот доктор — ну просто что твой монах. Но он, Рив, нормальный мужчина с нормальными мужскими потребностями.
   И эти потребности он намерен удовлетворять, несмотря на идиотские рекомендации сотни таких докторов!
   Рив сделал большой глоток эля и едва не осушил кружку, но вовремя спохватился. Он слишком хорошо знал, что хозяин не спускает с него глаз и готов вышвырнуть его на улицу сразу, как только он допьет последнюю каплю.
   Между тем хозяин медленной ленивой походкой приблизился к столику Рива. Дорогой жилет в полоску и начищенные до блеска сапоги делали его похожим скорее на городского богатого купца, чем на деревенского трактирщика.
   — Ну что, мистер Тревитан, полагаю, вам понравился мой эль? — небрежно заметил мистер Уэнворт.
   — Я ведь заплатил за него, разве нет?
   Уэнворт взялся своими холеными руками за спинку соседнего пустого стула, не обратив ни малейшего внимания на резкую реплику Рива.
   — Признаться, я очень удивился, увидев вас здесь сегодня вечером. Я полагал, что вы присоединитесь к общему веселью.
   — Если вы считаете это весельем, то почему бы вам самому не снять сапоги и не поджарить свою задницу, прыгая Через этот дурацкий костер?
   Уэнворт лишь улыбнулся и кивнул в сторону печально застывшего юноши в углу зала.
   — Похоже, этот молодой джентльмен разделяет вашу точку зрения.
   — Ба! Этот? — Рив бросил на юношу высокомерный взгляд. — Глупый щенок! Только взгляните, как он уставился в свой стакан. Кто это такой, кстати сказать?
   — Мастер Виктор Сентледж, внук капитана Адриана Сентледжа.
   — А, помню этого старого пьяницу. Ему следовало бы лучше учить своего внука, чтобы тот знал цену доброму виски. Этот прекрасный напиток существует вовсе не для того, чтобы им любоваться.
   — Думаю, мастер Виктор просто собирается с духом.
   — Для того, чтобы напиться?
   — Да нет, чтобы жениться. Видно, вы совсем не прислушиваетесь к деревенским сплетням, мистер Тревитан. Мисс Фитцледж выбрала в невесты для мастера Виктора Молли Грей. И сегодня ночью парень должен сделать предложение молодой леди. Только мне кажется, мастер Виктор не слишком-то горит желанием.
   — Ну что ж, его нельзя винить за это. Молли Грей — довольно костлявая особа. Если уж честно, груди-то у нее совсем нет.
   — Большой бюст — вовсе не главное при выборе жены, мистер Тревитан, — укоризненно заметил Уэнворт.
   «Нет, конечно, — подумал Рив. — Гораздо важнее, чтобы у нее была роскошная задница. Ну и выносливость, конечно, тоже… А вообще-то, все эти суеверия с Найденными невестами Сентледжей — полная чепуха».
   И все же он был бы, пожалуй, не против, чтобы какой-нибудь Искатель невест выбрал ему жену. Может, даже эта дурочка мисс Фитцледж справилась бы с делом лучше, чем он сам. А ведь Кэрри казалась на первый взгляд совсем не плохим вариантом — пышногрудая, веселая… Кто ж знал, что она так быстро превратится в жалкое, больное существо, неспособное выполнять основные женские функции — рожать детей и ублажать его в постели?
   Рив поднял кружку, но лишь для того, чтобы с разочарованием заглянуть в нее. Не осталось даже самого маленького глоточка. Он пощупал пустой кошелек и с надеждой посмотрел на мистера Уэнворта, хотя знал, что на кредит надеяться бесполезно. Не то что в былые времена.
   Прежний хозяин «Огня дракона» Сайлас Брэгге был обычным негодяем, контрабандистом и вором, а некоторые говорили, что и убийцей. Он таинственным образом исчез восемь лет назад — примерно тогда же, когда и этот высокомерный таможенный инспектор капитан Мортмейн. Но как бы там ни было, а старина Брэгге всегда был готов услужить постоянным клиентам и никогда не отказывал в выпивке. А мистер Уэнворт вечно напускал на себя важность и почему-то считал, что имеет на это право. Случалось, он отказывался обслуживать Рива, даже если у него были деньги.
   — На сегодня хватит, мистер Тревитан, — говорил он. — Вы уже достаточно выпили. Сохраните-ка лучше немного монет, чтобы накормить вашу семью, сэр, — добавлял этот лицемерный негодяй.
   «Если бы мне была нужна проповедь, — думал Рив, — то Я бы пошел к викарию».
   Покрутив осадок в своей кружке, он оглянулся в надежде, что, может быть, удастся уговорить Виктора Сентледжа… но нет, молодой человек в конце концов все-таки допил свое виски и направился к двери с видом человека, идущего на казнь.
   Рив вздохнул. Что ж, раз нет надежды на выпивку, придется тоже уходить. Когда он поднялся на ноги и двинулся к двери, Уэнворт бросил ему вслед:
   — Спокойной ночи, мистер Тревитан. Передайте мои поздравления вашей жене с рождением дочери.
   Поздравления для Кэрри? Как будто это только ее дочь, а он, Рив, здесь вовсе ни при чем! Зло взглянув на Уэнворта, Рив вышел на улицу и сморщился от внезапно налетевшего порыва ветра. Ничего не поделаешь, надо идти домой — где его ждут кричащие голодные дети, больная жена и холодная постель…
   Чувствуя себя ужасно несчастным и не желая встречаться с веселящимися соседями, Рив выбрал темную тропинку в обход деревни, но тут же наткнулся на какого-то прохожего, который, видимо, тоже стремился обойти праздничные костры. Это был высокий мужчина, закутанный в черный плащ с капюшоном, который он так низко надвинул на лоб, что было невозможно разглядеть его лицо.
   — Черт тебя возьми, парень! — выругался Рив. — Почему бы тебе не откинуть капюшон и не посмотреть, куда идешь?
   Он уже собрался пройти мимо, но незнакомец неожиданно схватил его за руку.
   — Извини, дружище, — раздался глухой голос из глубины капюшона. — Кажется, именно ты-то мне и нужен.
   Тревитан уже открыл было рот, чтобы отправить нахала куда подальше, но что-то в облике незнакомца заставило его замолчать. Властность, яростная энергия… И еще рука, которая мертвой хваткой вцепилась в его руку. Пальцы были длинными, костлявыми, как у скелета, обтянутого кожей, и такими же ледяными, но при этом отличались неожиданной силой. Рив не слишком-то верил в сказки о колдунах и оживших мертвецах, но тут даже у него по спине пробежал холодок.
   — Что… что вам от меня надо?
   — Всего лишь кое-какую информацию. К огромному облегчению Рива, незнакомец отпустил его, и он сразу отступил на шаг, потирая запястье.
   — Мне сказали, что доктор Валентин Сентледж больше не живет в замке на скалах.
   — Да, верно. Он обосновался в небольшой хижине недалеко от деревни. Наверное, чтобы было проще совать свой нос в супружеские постели честных…
   Рив оборвал себя, нервно облизав губы. Что, если этот живой скелет — старый друг чертова доктора?
   — И где же находится эта хижина? — спросил незнакомец.
   — Как раз по этой дороге, в полумиле отсюда, если держаться ближе к берегу. Дом с шиферной крышей. Его еще называют…
   — Неважно, я помню это место.
   — Так вы бывали здесь раньше?
   Любопытство пересилило страх, и Рив чуть подался вперед, чтобы получше разглядеть лицо в тени капюшона. Но лучше бы он этого не делал. Темные глаза, в которых не было ни малейшего признака души, яростно сверкнули на белом, как смерть, лице, почти полностью заросшем косматой бородой. Рив отпрянул назад и, споткнувшись о камень, тяжело упал на землю. Внезапно его охватил жуткий страх. Судорожно пытаясь подняться, он запутался в колючих ветках кустарника и поранил руки, а когда сумел все-таки встать на ноги, обнаружил, что бежать-то уже не от кого. Он вновь был один на тропинке; незнакомец в капюшоне растаял в темноте, будто его и не было вовсе. А может быть, и вправду не было?…
   — Вот дьявольщина! — пробормотал Рив.
   Он понял, что дрожит, волосы на шее и на лбу взмокли от пота. Видит бог, он никогда не был суеверным. Но только если его соседи собирались с помощью песен и танцев вокруг костра держать дьявола подальше от деревни, им следовало бы плясать чуточку старательнее…
   Жилище Вэла, известное у местных жителей под названием Дом на берегу, действительно располагалось совсем близко от берега моря. Это был видавший виды серый, унылый в своем одиночестве коттедж. Его ближайшими соседями были песчаные дюны, пучки прибрежной травы да чайки, чьи пронзительные голоса вместе с шумом прибоя только и оживляли здешнюю тишину. Дом был погружен во тьму, лишь слабо светилось окно библиотеки с задней стороны. Стены этой комнаты были так тесно заставлены полками, что библиотека напоминала маленькую пещеру в книжной горе.
   Джим Спаркинс зажег еще несколько свечей, затем обошел всю комнату, чтобы убедиться, плотно ли закрыты ставни, предохраняющие от порывов морского соленого ветра.
   — Не очень-то мне нравится оставлять вас одного сегодня ночью, сэр, — сказал Джим, украдкой взглянув на хозяина, расположившегося в большом кресле у камина.
   Вэл Сентледж откинулся на подушках, его больная нога была удобно устроена на скамеечке, трость с костяным набалдашником стояла рядом, у руки. Теплая шерстяная шаль была накинута на колени, в руках он держал раскрытую книгу. Однако за последние полчаса Вэл едва ли что-нибудь усвоил из описания лекарственных трав. Он сидел, уставившись в очаг, но вместо сверкающих язычков пламени видел залитый лунным светом осенний сад и девушку, глядящую на него с отчаянием в глазах.
   «Это моя боль, Вэл Сентледж. Не твоя!»
   Ах Кейт, Кейт!… Вэл подавил тяжелый вздох. Он прекрасно знал, как вела себя девушка, когда ей было очень больно. В эти минуты она была похожа на тех диких раненых животных, которые стремятся убежать от всех, спрятаться и зализывать свои раны. Но от него, от Вэла Сентледжа, она никогда прежде не убегала. И эта мысль причиняла ему невыносимую боль.
   С того самого вечера Кейт избегала его. Целых два дня! Когда он на следующий день зашел к Кейт, чтобы справиться о ее самочувствии, та выслала к нему служанку, которая сообщила, что молодая леди не принимают. У них голова болит…
   Голова болит! Вэл посмеялся бы над нелепостью этого утверждения, если бы не беспокоился о ней так. Его Кейт вообще не знала, что такое головная боль, хотя… Вэл потер лоб… хотя была мастером вызывать головную боль у других.
   — Сэр! Доктор Сентледж!
   Вэлу потребовалось несколько секунд, чтобы отвлечься от своих беспокойных мыслей и вернуться к действительности. Он вопросительно взглянул на долговязого слугу.
   — Да? Ты что-то сказал, Джим?
   — Ну да, я сказал, что не хочу оставлять вас одного, особенно сегодня ночью, в Хэллоуин.
   — Почему? Уж не думаешь ли ты, что какой-нибудь злой гоблин заберется сюда по трубе и утащит меня? Грубоватое лицо Джима расплылось в улыбке.
   — Нет, сэр, сомневаюсь, что даже злой дух осмелился бы связываться с кем-нибудь из Сентледжей. Но вы отпустили Салли и Лукаса в деревню на праздник, и… и…
   Джим смущенно замолчал, но ему и не надо было договаривать. Вэл и так его прекрасно понял. Кто-то же должен остаться, чтобы приглядывать за бедным хромым доктором!
   Вэл с трудом подавил знакомую горечь. Видит бог, он должен был бы уже давно привыкнуть к постоянным заботам своих слуг, своих родственников и даже абсолютно незнакомых ему людей. И все-таки не мог. Единственным человеком, который полностью его понимал и никогда не относился к нему как к калеке, была Кейт.
   — Думаю, что вполне могу сам себя обслужить хотя бы в течение нескольких часов, — довольно сухо сказал он. — Так что отправляйся, не то пропустишь весь праздник.
   Джим открыл было рот, чтобы возразить, но Вэл резко оборвал его:
   — Все, спасибо, Джим. Спокойной ночи.
   И хотя Вэл был самым добрым и терпеливым хозяином на свете, слуги прекрасно знали, когда с ним не следует больше спорить.
   — Спокойной ночи, сэр, — вздохнул Джим. Он неохотно направился к двери, несколько раз обеспокоенно оглянувшись, но все-таки ушел, хотя и выглядел при этом совершенно несчастным.
   Вэл услышал, как хлопнула наружная дверь, и библиотека погрузилась в гнетущую тишину, прерываемую лишь потрескиванием огня в камине да похожим на стон скрипом ставней под резкими порывами ветра.
   Вэл чуть поерзал в кресле, стараясь устроиться поудобнее. У него был сегодня тяжелый день — пришлось проехать много миль, чтобы посетить всех пациентов. Он так мечтал именно об этой минуте, когда сможет остаться совсем один, удобно устроившись у домашнего очага с книгой и стаканом бренди! Но теперь, когда он наконец достиг своей вожделенной цели, им овладело странное беспокойство.
   Вэл нацепил на нос очки, собираясь почитать, но вскоре снова закрыл книгу. Может быть, это все оттого, что в доме слишком пусто и тихо? Хотя его и называли по привычке коттеджем, на самом деле это был довольно большой дом с бестолковой планировкой. В таком доме должны были бы сновать вверх и вниз по лестнице по крайней мере полдюжины сорванцов обоего пола, а веселая и довольная жена распоряжаться по поводу вечернего чая. «Семья, которой у меня никогда не будет», — подумал Вэл, скривив рот в горькой усмешке.
   К счастью, он не был хозяином этого дома. Он просто снимал его у отцовского кузена доктора Мариуса, который был его учителем, наставником, фактически вторым отцом. Но в это последнее лето Мариус решил принять предложение Эдинбургского университета и уехал туда читать лекции по медицине, к огромному огорчению лорда Анатоля. Отец Вэла всегда считал Мариуса своим самым близким другом и крайне болезненно воспринял это решение.
   — Корнуолл — твой дом! — бушевал он. — Так какого дьявола несет тебя в эту далекую Шотландию?
   Мариус улыбнулся и отделался неопределенным ответом, но Вэл хорошо понимал истинную причину его отъезда. «Причина» все еще находилась в этой самой комнате, на каминной полке — несколько предметов, оставшихся от единственной любви Мариуса. Пара перчаток, выцветшая лента и веер были благоговейно разложены перед миниатюрным портретом хорошенькой молодой леди. Энн Сайлер, Найденная невеста Мариуса. Но он нарушил фамильную традицию Сентледжей, слишком долго откладывал свадьбу. В конце концов Мариус сделал ей предложение — и через два года она умерла у него на руках от чахотки.
   Вэлу совсем не трудно было понять, почему Мариус почувствовал необходимость уехать отсюда. Слишком неотвязно преследовала его в этом доме память об Энн. Слишком долго ему приходилось оставаться молчаливым свидетелем семейных радостей других Сентледжей, того же Анатоля или Ланса, зная При этом, что подобное счастье уже никогда не случится в его одинокой жизни.
   Вэл вдруг подумал, что, возможно, однажды тоже уедет из Корнуолла, когда станет уже совсем старым и не сможет больше смотреть, как Кейт…
   Что?! Вэл со скорбным удивлением посмотрел на свалившиеся с носа очки, на коричневый плед, которым были закутаны его колени. Презирая сам себя, он отложил очки, резко сдернул плед и поднялся на ноги… но снова упал в кресло, пытаясь превозмочь нестерпимую боль. Отдышавшись, он наклонился и принялся массировать больное колено, вздрагивая от каждого прикосновения. Он почувствовал, как свело мышцы под коленом, и его сердце упало. Это был грозный признак: его ждала еще одна кошмарная ночь. Ему придется дожидаться рассвета, сжав зубы от боли и борясь с искушением выпить лауданума, от которого боль стихнет, но зато появится страшная слабость, которую он ненавидел всей душой.
   Заставив себя подняться на ноги. Вэл, прихрамывая, заковылял по библиотеке, пытаясь размять затвердевшие мышцы. Он слышал далекие раскаты грома, но и без них мог точно сказать, что приближается буря. Просто великолепно! Собственная нога предсказывает погоду не хуже какого-нибудь чертова барометра!
   Доковыляв до окна, Вэл уставился в ночную мглу. Бледный серп луны то и дело заслоняли бегущие по небу темные облака каких-то зловещих причудливых форм. Но ничего, если каким-нибудь ведьмам случится пролетать мимо Торрекомба, их, без сомнения, прогонят добрые деревенские жители, которые сейчас лихо отплясывают возле костров, размахивая вилами.
   Вэл от души надеялся, что Кейт тоже участвует в деревенском празднике, что она сейчас танцует вместе со всеми, вместо того чтобы хандрить в одиночестве в своей комнате. Ведь она всегда так любила праздник Хэллоуин, с таким самозабвением танцевала около костра! Глаза сверкают, черные волосы шелковым вихрем взлетают вокруг головы… Вэл с удовольствием наблюдал за ней, любуясь безудержной радостью и дикой грацией ее движений, но Кейт всегда было этого недостаточно. Она тянула его в круг, игнорируя его протесты, и настаивала на том, чтобы он танцевал вместе с ней.
   Чистая глупость, но он никогда не мог устоять против ее умоляющей улыбки и зовущих сверкающих глаз. Каким-то образом ей удавалось заставить его забыть обо всем — о своем достоинстве и положении, о своей боли и хромоте, наконец, — и он резвился и дурачился вместе с ней у костра, пока они оба не падали без сил, задыхаясь от смеха.
   «В течение всех этих лет мы с Кейт прогнали своими плясками множество демонов, но больше этого не будет. Никогда», — думал Вэл, с тоской вглядываясь в темноту.
   Он мог смириться со своей хромотой, с тем, что по злой иронии судьбы у него никогда не будет невесты, а следовательно, и своей семьи. Но его всегда утешала мысль, что у него есть дружба Кейт.
   Если же он будет лишен и этого утешения, то тогда и жить-то не стоит…
   Это была дикая, горькая мысль, и Вэл быстро отогнал ее. Он задернул шторы, чтобы отгородиться от безликой мрачной ночи за окном, и повернулся, собираясь направиться в спальню. Но когда он пересекал общий холл, громко зазвонил колокольчик над входной дверью.
   Кейт!
   Вэл крепче сжал трость, чувствуя, как бешено забилось сердце. Она часто заходила к нему в самые неподходящие для визитов часы — и это несмотря на все его лекции о неподобающем для леди поведении или об опасности, которой она подвергалась, разгуливая одна по пустынному берегу.
   Однако вдруг вспыхнувшая надежда исчезла так же быстро, как и появилась. Кейт никогда не тратила время на то, чтобы позвонить у двери. Она просто сразу же подходила к окну библиотеки, где он почти всегда сидел вечерами, и стучала в стекло.
   А колокольчиком у двери пользовались в основном его пациенты или же их расстроенные родственники. «О, доктор Сентледж. Вы должны сейчас же пойти со мной! Вы один можете помочь!»
   «Господи, только не сегодня!» — взмолился Вэл. Ему было как-то особенно плохо в этот вечер. Нога болела сильнее обычного, и не было сил никуда двигаться.
   Когда колокольчик прозвенел снова, Вэл закрыл глаза, всерьез задумавшись, что будет, если он проигнорирует вызов. Почему, в конце концов, он не может сделать это хотя бы один раз в жизни?!
   Да потому, что он — Вэл Сентледж; такой, каким его создала природа. Врач, лекарь, человек, которому дано исцелять боль других людей. Но только не свою собственную…
   Тяжело опираясь на трость, Вэл доковылял до входа и отворил массивную дубовую дверь. В холл сразу ворвался ветер, и закутанная в плащ фигура выступила из темноты.
   В следующую секунду Вэл вскрикнул от неожиданности и отшатнулся, потому что неизвестный вдруг пошатнулся и тяжело рухнул прямо к его ногам.
   С сильно бьющимся сердцем Вэл бросился закрывать двери, пока ветер не задул все свечи в холле, и только после этого склонился над потерявшим сознание незнакомцем. Сразу прошла боль и усталость — вернее, он больше не чувствовал их, так бывало всегда, когда кому-то требовалась его помощь. Стараясь сохранить равновесие, он перевернул лежащего лицом вверх. При этом капюшон откинулся, открыв спутанную всклокоченную бороду, закрывающую пол-лица.
   На первый взгляд Вэл не обнаружил ни раны, ни увечья, но незнакомец был явно очень плох, дыхание затруднено, кожа пылала. Следовало бы отнести беднягу в приемную, там он мог бы его как следует обследовать, но как это сделать? Даже в свои лучшие дни Вэл не смог бы дотащить такого великана на плече. Ему ничего не оставалось, как обследовать незнакомца прямо здесь, на холодном полу. Вэл выругался вполголоса, пожалев, что так настойчиво выпроваживал Джима сегодня вечером.
   В этот самый момент незнакомец вдруг дернулся и открыл глаза. Его взгляд заметался по незнакомой комнате, затем горящие глаза остановились на лице Вэла.
   — Все хорошо, — произнес Вэл спокойным, профессиональным тоном, положив руку на плечо незнакомца. — Теперь все будет в порядке. Я врач. Я постараюсь помочь вам.
   — Сентледж? Вэл Сентледж? — прохрипел незнакомец.
   — Вы меня знаете? — удивился Вэл.
   Он более внимательно вгляделся в лицо незнакомца, пытаясь мысленно убрать всклокоченную бороду. Было что-то знакомое в голосе, хоть и ослабленном болью, и это заставило Вэла насторожиться.
   Внезапно тонкие губы незнакомца скривились в змеиной усмешке, и тут же леденящий ужас узнавания поразил Вэла, подобно предательскому клинку, вонзившемуся в спину.
   — Рэйф, — прошептал он, все еще отказываясь верить глазам.
   Но сомнений не было — перед ним лежал Рэйф Мортмейн!
 
   Шторм накатил с моря. Кейт еще никогда не видела, чтобы облака мчались по небу с такой скоростью, то и дело закрывая луну черными зловещими тенями. Поднявшийся ветер грозил вырвать из ее рук книгу, разорвать страницы. Кейт старалась спешить, используя красноватый свет костра, чтобы разобрать загадочные символы Просперо. Она изучала эти записи все последние два дня, но переводила все еще с трудом.
   «Приди ночью в… в самое колдовское место», — произнесла она нараспев и бросила взгляд на древний стоячий камень — одинокий и загадочный. Определенно, она не смогла бы найти ни более колдовского места, ни более удачного времени для своего заклинания, чем канун Дня Всех Святых.
   Кейт перевернула страницу и продолжала читать:
   «Положи на пламя — символ твоего заветного желания — начало имени твоей страсти, вырезанное на черном затвердевшем огне».
   Кейт довольно долго думала, что бы это могло значить — черный затвердевший огонь? Может быть, Просперо говорил об угле? А начало имени страсти — это, должно быть, инициалы Вэла. Во всяком случае, Кейт очень надеялась, что угадала правильно.
   Достав из кармана плаща перочинный ножик, она подобрала с земли большой кусок угля, на котором дрожащей рукой вырезала инициалы «В.С.». Затем помедлила в нерешительности и, сделав глубокий вдох, бросила уголь в костер. Он упал на горящие ветки, подняв целый фонтан искр, и Кейт отпрянула назад, сжимая в руках книгу. Ветер свистел в ее ушах, языки пламени плясали перед глазами. Оставалось самое сложное — произнести само заклятие так, чтобы все слова прозвучали правильно. Иначе может случиться беда.
   Громкий раскат грома прогрохотал над головой, словно само небо пыталось остановить ее.
   — Ну же, смелее! — прошептала сама себе Кейт, тщетно стараясь унять дрожь в руках. Наконец она облизала губы, закрыла глаза и громко произнесла: — М-м-миткэрил бокурум и-и-пс!
 
   От удара грома зазвенели стекла в окнах, лампа в холле задрожала, и в ее неровном мерцающем свете еще более зловещим показалось лицо человека, распростертого на полу.