Страница:
Сьюзен Кэррол
Любовное заклятие
Пролог
Корабль легко скользил по волнам к берегу, туманные очертания которого, появившиеся на горизонте совсем недавно, становились с каждой минутой все отчетливее и ближе. Пассажиры столпились на палубе, весело переговариваясь, радуясь тому, что скоро ступят на твердую землю. Лишь один человек не разделял общего оживления. На протяжении всего путешествия он держался особняком — мрачный и неприветливый, так что другие пассажиры даже и не пытались хотя бы заговорить с ним.
Рафаэль Мортмейн стоял в стороне, отвернувшись от всех, и вглядывался в приближающийся берег со смешанным чувством радости и печали. Даже сейчас, спустя пять лет, он очень рисковал, возвращаясь в Корнуолл: ведь когда-то его объявили пиратом, вором и убийцей, за голову которого было назначено немалое вознаграждение.
Оставалось надеяться лишь на то, что тяжелая болезнь изменила его до неузнаваемости. Когда-то крепкий и статный, сейчас он был похож на живой скелет; вместо черных прямых волос торчала во все стороны косматая шевелюра неопределенного цвета, изможденное лицо почти полностью закрывала борода. Даже родная мать, будь она жива, едва ли узнала бы его сейчас. Если, конечно, вообще захотела бы вспомнить о том, что у нее есть сын, в чем Рэйф очень сомневался.
Эвелин Мортмейн бросила сына одного в Париже, когда ему едва исполнилось восемь лет. С тех пор он ничего не слышал о матери, если не считать сообщения о ее смерти. Она была одержима одной навязчивой идеей, которая оказалась для нее важнее, чем единственный сын, и которая в конце концов ее и погубила. Эта одержимость, владеющая Мортмейнами в течение многих поколений, преследовала одну цель — уничтожить род Сентледжей, исконных врагов всех Мортмейнов.
Это было что-то вроде лихорадки, отравляющей тело и душу ненавистью, некое сумасшествие, которому Рэйф не поддавался все сорок лет своей жизни — вплоть до недавнего времени. Но теперь это безумие завладело и его душой, он ни о чем больше не мог думать дни и ночи напролет.
Почувствовав, как его пробирает дрожь, Рэйф достал серебряную фляжку и сделал большой глоток. Виски обожгло ему горло, но и оно не могло изгнать вечный холод, поселившийся внутри. Рэйф отер губы дрожащей рукой, подумав с горечью, что эта рука уже никогда не будет такой же сильной и крепкой, как прежде.
Прищурившись, он вгляделся в далекий берег, окутанный туманом. Корнуолл! Чудесная страна, овеянная легендами, воспетая в волшебных сказках и героических рассказах… Рэйф криво усмехнулся. А на самом деле — всего лишь унылый, открытый всем ветрам пустынный берег, место, словно нарочно созданное для осуществления его мести.
Берег приближался. А вместе с ним все ближе становился его враг — благородный Валентин Сентледж. Ненависть исказила черты Рэйфа, когда он вспомнил, как когда-то пытался начать здесь достойную жизнь. Карьера таможенного инспектора привела его в эту забытую богом часть Корнуолла, где его предки в свое время приобрели дурную славу. Рэйф отчаянно, изо всех сил пытался смыть позорное пятно со своей фамилии. Он очень старался похоронить в прошлом древнюю вражду между Мортмейнами и Сентледжами, обретя верного друга в лице Ланса Сентледжа — возможно, лучшего и единственного Друга, который у него когда-либо был в его одинокой жизни, лишенной тепла и привязанностей.
Но Вэл Сентледж положил конец всем его стараниям и надеждам. Этот упрямый докторишка тщательнейшим образом изучил все преступления Мортмейнов против Сентледжей на протяжении веков. Вэл не мог забыть и не давал забыть никому, а особенно своему брату-близнецу Лансу, что Рэйф — последний отпрыск этого злодейского рода.
И неудивительно, что в конце концов, обиженный, уязвленный в своих лучших чувствах, Рэйф совершил несколько ошибок. Ужасных ошибок, это он готов был признать. И не только признать — он прилагал неимоверные усилия, чтобы все исправить! Но в дело грубо вмешался Вэл Сентледж, раскрыв перед всеми его тайные грехи. Это стоило ему дружбы Ланса, это стоило ему всего — ибо он был вынужден спешно уносить ноги из Корнуолла. «Не дадим второго шанса ненавистному Мортмейну!» — заявил тогда Вэл Сентледж.
— Что ж, теперь моя очередь, доктор. И уж будьте уверены, я не оставлю ни единого шанса проклятому Сентледжу! — прошептал Рэйф.
Он сделал еще один глоток из фляжки, но на этот раз виски застряло в горле, вызвав жестокий приступ кашля, который долго сотрясал все тело. Когда приступ прошел и Рэйф вытер рот, его ладонь окрасилась кровью.
Чахотка — таков был безжалостный приговор доктора из Бостона. Но Рэйф чувствовал, что болезнь, иссушающая его тело, имела другую, более коварную и далеко не столь естественную природу. Годы бессильной ярости и жажды мести, горечь и безысходность — все это, подобно кислоте, разъедало его душу и тело, грозя уничтожить самую основу его существования.
И Вэл Сентледж заплатит за все! При одном лишь воспоминании об этом человеке руки Рэйфа сами собой сжались в кулаки. Мортмейн представил, как в один прекрасный день он сдавит горло ненавистного доктора и…
Только почувствовав, как ногти впиваются в ладони, Рэйф немного пришел в себя. Неимоверным усилием воли он заставил себя расслабиться и восстановить дыхание. Нет, просто взять и убить Валентина Сентледжа — это было бы слишком легко, это не удовлетворит его жажду мести. У Рэйфа в голове зрел другой, более изощренный план. И никакой уникальный дар Сентледжей не спасет доктора на сей раз. Ему не помогут никакие романтические бредни, никакие россказни о наследуемом фамильном могуществе, все эти сказки о колдовстве.
На самом деле именно басни о колдовской силе Сентледжей и привели Рэйфа к мысли о том, как можно уничтожить ненавистного доктора. Рэйф сунул руку за пазуху и вытянул оттуда некий предмет, болтающийся на конце потускневшей серебряной цепочки, надетой на шею. Небольшой осколок кристалла выглядел сейчас до обидного прозаично, как самый обыкновенный тусклый кусок кварца. На какое-то мгновение туман, застилающий рассудок Рэйфа, рассеялся, и он сам усомнился в своем здравомыслии.
И все же этот кристалл, который он когда-то стащил у Сентледжей, не был обычным. Рэйф был уверен, что на него наложено заклятие. И силу этого заклятия он чувствовал на себе. Кристалл что-то сделал с ним — что-то ужасное, темное и очень странное. Даже сейчас Рэйф, наверное, мог бы положить конец всему этому безумию, если бы только… если бы…
Кристалл вдруг сверкнул, отражая блеск его глаз, и мысль исчезла… Пальцы Рэйфа сжали тусклый камень, ощутив невероятный, пронизывающий холод, отозвавшийся дрожью во всем теле. Его охватила тошнотворная слабость, голова закружилась, он был вынужден схватиться за поручень, чтобы не упасть.
О боже! Рэйф не представлял, сколько еще осталось сил в его изможденном теле, но был уверен, что должен спешить. Как только корабль причалит, он найдет лошадь и поскачет так быстро, как только сможет, к замку Сентледжей, возвышающемуся над голыми прибрежными скалами. Теперь уже не имело значения то, что его могут узнать. Угроза виселицы больше его не пугала.
Он и так уже был почти что мертвец, и осознание этого делало Рэйфа Мортмейна еще более опасным, чем когда бы то ни было.
Рафаэль Мортмейн стоял в стороне, отвернувшись от всех, и вглядывался в приближающийся берег со смешанным чувством радости и печали. Даже сейчас, спустя пять лет, он очень рисковал, возвращаясь в Корнуолл: ведь когда-то его объявили пиратом, вором и убийцей, за голову которого было назначено немалое вознаграждение.
Оставалось надеяться лишь на то, что тяжелая болезнь изменила его до неузнаваемости. Когда-то крепкий и статный, сейчас он был похож на живой скелет; вместо черных прямых волос торчала во все стороны косматая шевелюра неопределенного цвета, изможденное лицо почти полностью закрывала борода. Даже родная мать, будь она жива, едва ли узнала бы его сейчас. Если, конечно, вообще захотела бы вспомнить о том, что у нее есть сын, в чем Рэйф очень сомневался.
Эвелин Мортмейн бросила сына одного в Париже, когда ему едва исполнилось восемь лет. С тех пор он ничего не слышал о матери, если не считать сообщения о ее смерти. Она была одержима одной навязчивой идеей, которая оказалась для нее важнее, чем единственный сын, и которая в конце концов ее и погубила. Эта одержимость, владеющая Мортмейнами в течение многих поколений, преследовала одну цель — уничтожить род Сентледжей, исконных врагов всех Мортмейнов.
Это было что-то вроде лихорадки, отравляющей тело и душу ненавистью, некое сумасшествие, которому Рэйф не поддавался все сорок лет своей жизни — вплоть до недавнего времени. Но теперь это безумие завладело и его душой, он ни о чем больше не мог думать дни и ночи напролет.
Почувствовав, как его пробирает дрожь, Рэйф достал серебряную фляжку и сделал большой глоток. Виски обожгло ему горло, но и оно не могло изгнать вечный холод, поселившийся внутри. Рэйф отер губы дрожащей рукой, подумав с горечью, что эта рука уже никогда не будет такой же сильной и крепкой, как прежде.
Прищурившись, он вгляделся в далекий берег, окутанный туманом. Корнуолл! Чудесная страна, овеянная легендами, воспетая в волшебных сказках и героических рассказах… Рэйф криво усмехнулся. А на самом деле — всего лишь унылый, открытый всем ветрам пустынный берег, место, словно нарочно созданное для осуществления его мести.
Берег приближался. А вместе с ним все ближе становился его враг — благородный Валентин Сентледж. Ненависть исказила черты Рэйфа, когда он вспомнил, как когда-то пытался начать здесь достойную жизнь. Карьера таможенного инспектора привела его в эту забытую богом часть Корнуолла, где его предки в свое время приобрели дурную славу. Рэйф отчаянно, изо всех сил пытался смыть позорное пятно со своей фамилии. Он очень старался похоронить в прошлом древнюю вражду между Мортмейнами и Сентледжами, обретя верного друга в лице Ланса Сентледжа — возможно, лучшего и единственного Друга, который у него когда-либо был в его одинокой жизни, лишенной тепла и привязанностей.
Но Вэл Сентледж положил конец всем его стараниям и надеждам. Этот упрямый докторишка тщательнейшим образом изучил все преступления Мортмейнов против Сентледжей на протяжении веков. Вэл не мог забыть и не давал забыть никому, а особенно своему брату-близнецу Лансу, что Рэйф — последний отпрыск этого злодейского рода.
И неудивительно, что в конце концов, обиженный, уязвленный в своих лучших чувствах, Рэйф совершил несколько ошибок. Ужасных ошибок, это он готов был признать. И не только признать — он прилагал неимоверные усилия, чтобы все исправить! Но в дело грубо вмешался Вэл Сентледж, раскрыв перед всеми его тайные грехи. Это стоило ему дружбы Ланса, это стоило ему всего — ибо он был вынужден спешно уносить ноги из Корнуолла. «Не дадим второго шанса ненавистному Мортмейну!» — заявил тогда Вэл Сентледж.
— Что ж, теперь моя очередь, доктор. И уж будьте уверены, я не оставлю ни единого шанса проклятому Сентледжу! — прошептал Рэйф.
Он сделал еще один глоток из фляжки, но на этот раз виски застряло в горле, вызвав жестокий приступ кашля, который долго сотрясал все тело. Когда приступ прошел и Рэйф вытер рот, его ладонь окрасилась кровью.
Чахотка — таков был безжалостный приговор доктора из Бостона. Но Рэйф чувствовал, что болезнь, иссушающая его тело, имела другую, более коварную и далеко не столь естественную природу. Годы бессильной ярости и жажды мести, горечь и безысходность — все это, подобно кислоте, разъедало его душу и тело, грозя уничтожить самую основу его существования.
И Вэл Сентледж заплатит за все! При одном лишь воспоминании об этом человеке руки Рэйфа сами собой сжались в кулаки. Мортмейн представил, как в один прекрасный день он сдавит горло ненавистного доктора и…
Только почувствовав, как ногти впиваются в ладони, Рэйф немного пришел в себя. Неимоверным усилием воли он заставил себя расслабиться и восстановить дыхание. Нет, просто взять и убить Валентина Сентледжа — это было бы слишком легко, это не удовлетворит его жажду мести. У Рэйфа в голове зрел другой, более изощренный план. И никакой уникальный дар Сентледжей не спасет доктора на сей раз. Ему не помогут никакие романтические бредни, никакие россказни о наследуемом фамильном могуществе, все эти сказки о колдовстве.
На самом деле именно басни о колдовской силе Сентледжей и привели Рэйфа к мысли о том, как можно уничтожить ненавистного доктора. Рэйф сунул руку за пазуху и вытянул оттуда некий предмет, болтающийся на конце потускневшей серебряной цепочки, надетой на шею. Небольшой осколок кристалла выглядел сейчас до обидного прозаично, как самый обыкновенный тусклый кусок кварца. На какое-то мгновение туман, застилающий рассудок Рэйфа, рассеялся, и он сам усомнился в своем здравомыслии.
И все же этот кристалл, который он когда-то стащил у Сентледжей, не был обычным. Рэйф был уверен, что на него наложено заклятие. И силу этого заклятия он чувствовал на себе. Кристалл что-то сделал с ним — что-то ужасное, темное и очень странное. Даже сейчас Рэйф, наверное, мог бы положить конец всему этому безумию, если бы только… если бы…
Кристалл вдруг сверкнул, отражая блеск его глаз, и мысль исчезла… Пальцы Рэйфа сжали тусклый камень, ощутив невероятный, пронизывающий холод, отозвавшийся дрожью во всем теле. Его охватила тошнотворная слабость, голова закружилась, он был вынужден схватиться за поручень, чтобы не упасть.
О боже! Рэйф не представлял, сколько еще осталось сил в его изможденном теле, но был уверен, что должен спешить. Как только корабль причалит, он найдет лошадь и поскачет так быстро, как только сможет, к замку Сентледжей, возвышающемуся над голыми прибрежными скалами. Теперь уже не имело значения то, что его могут узнать. Угроза виселицы больше его не пугала.
Он и так уже был почти что мертвец, и осознание этого делало Рэйфа Мортмейна еще более опасным, чем когда бы то ни было.
1.
В маленькой хижине от резких порывов ветра дребезжали оконные стекла. Бледное, почти не греющее солнце клонилось к западу, знаменуя конец дня, который казался мучительно бесконечным молодой женщине, распростертой на кровати. При очередном приступе боли Кэрри Тревитан обхватила ладонями свой огромный живот и закричала, не в силах больше сдерживаться.
Повитуха наклонилась над ней и вытерла влажной тряпицей пот со лба.
— Тише, тише, голубушка. Держись. Скоро все закончится.
Она растянула свой беззубый рот в неком подобии улыбки, но не могла скрыть явного страха, отразившегося в ее глазах.
Кэрри и сама понимала, что с самого начала все пошло как-то неправильно. Схватки длились уже семнадцать часов — дольше, чем при прежних ее родах, а ребенок и не думал появляться на свет. Кэрри в изнеможении откинулась на кровати. Ее длинные прямые волосы, слипшиеся от пота, рассыпались по подушке, окружая ее худое лицо темным ореолом. Она больше не могла выносить эти муки. Она чувствовала, как с каждой новой волной боли тают ее силы.
«Я умираю…» — подумала Кэрри и зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Она должна была найти в себе силы жить. Не из-за себя — из-за ее малышей. Новорожденный, если он выживет, и другие дети: Джанетт, Том, Сэм и Агнесс. Что с ними станется без матери?
Потерявшись в тумане своих страданий, Кэрри очнулась, когда Сара, что-то бормоча себе под нос, отошла от ее кровати. Кто-то еще был в комнате. Может быть, это маленький Том снова плачет и зовет маму? Боже, только не это! Она не хочет, чтобы дети видели ее сейчас.
Кэрри с трудом повернулась, собираясь заставить сына уйти, но, увидев вошедшего, вдруг широко раскрыла глаза и задержала дыхание. Это был не Том. Человек, застывший на пороге, принес с собой терпкий, свежий запах осени. Высокий и широкоплечий, он был закутан в длинный черный плащ, и при виде этой мрачной фигуры Кэрри на миг показалось, что перед ней ангел смерти.
Кэрри сжалась от страха, когда незнакомец направился к ней, тяжело ступая по скрипящим половицам. Но прежде, чем она успела закричать, он сдернул плащ и бобровую шапку и сунул все это Саре. Тусклый свет, едва просачивающийся сквозь грязное окно, упал на его лицо, и сразу оказалось, что в нем нет ничего пугающего. Обычное лицо простого смертного. Правда, черные взлохмаченные волосы и густые брови казались слишком темными для такого бледного лица, а хищный ястребиный нос плохо сочетался с мягким изгибом чувственного рта. Но и одного взгляда на это лицо было достаточно, чтобы понять — перед вами хороший, добрый человек. А если он и обладает недюжинной силой, то она полностью находится под контролем его благородной натуры.
Весь страх Кэрри тут же улетучился, и у нее вырвался вздох облегчения.
— Доктор Сентледж! — прошептала она. — Вы… вы пришли…
— Да, Кэрри. — Он улыбнулся ей, но это была скупая мимолетная улыбка, говорящая о том, что этому человеку не свойственно часто предаваться веселью. В следующее мгновение он снова нахмурился. — Ради бога, Кэрри, почему вы не послали за мной раньше?
— Я вообще не должна была посылать за вами. Я… У меня совсем немного денег…
— Тише, молчите, — сказал он, придвинув стул к кровати. — Это не имеет значения.
Но Кэрри, судорожно облизав губы, поспешила договорить, прежде чем накатит следующая волна боли.
— Я бы не стала вас тревожить, но на этот раз все продолжается так долго… и очень больно… а я так устала… — Ее голос прервался от рыданий. — Только вы можете помочь мне, доктор Сентледж, вы один!
— И я помогу тебе, Кэрри. Теперь все будет хорошо.
Его голос звучал так ласково, в нем было столько спокойной уверенности, что она сразу поверила ему и успокоилась, хотя и знала, что ее муж Рив придет в ярость оттого, что ему придется платить деньги местному врачу. Впрочем, если бы не отчаянные обстоятельства, Кэрри и сама никогда не обратилась бы к нему. Валентин Сентледж был младшим сыном грозного хозяина замка Ледж Анатоля Сентледжа — человека, который, по слухам, вел свое происхождение от могущественного колдуна. В деревне шептались, что во всех Сентледжах есть что-то дьявольское.
Но Кэрри не находила сейчас ничего дьявольского в Валентине Сентледже. Скорее уж его глаза были глазами ангела: они излучали тепло, сочувствие. Казалось, он все знал о человеческих страданиях — и знал не понаслышке, а потому, что сам много страдал.
Ее мысли были прерваны новой подступающей волной боли, и в этот момент она почувствовала, как сильная мужская рука накрыла ее стиснутые руки.
— Не бойся, Кэрри, — ласково произнес Сентледж. — Просто смотри на меня и крепко держи меня за руку.
Кэрри всхлипнула, но постаралась сделать так, как он просил. Она сжала изо всех сил его руку и погрузилась взглядом в его необыкновенные бархатные темно-карие глаза. И в тот же момент Кэрри почувствовала, что начало происходить нечто странное. Сначала это было просто покалывание в ладонях, затем тепло, как будто вытекающее из его руки, разлилось золотым потоком, наполняя все ее тело. И тогда ужасная боль стала понемногу стихать, пока не исчезла совсем. Кэрри видела, как с силой сжался его рот, как потемнели глаза, словно он взял все ее страдания себе. Она слышала, как люди в деревне шептались, будто доктор Сентледж может исцелять любую боль, используя колдовство, но сама никогда в это не верила. До этой самой минуты.
Кэрри знала, что пришло время для очередной ужасной схватки, но ничего не почувствовала — только веки вдруг отяжелели, и ее охватила сладкая дремота. Откуда-то издалека до нее доносился голос доктора Сентледжа, отдающего краткие распоряжения Саре. Затем он приказал Кэрри тужиться, а в следующее мгновение она почувствовала, как что-то скользнуло между ее ног, и раздался тоненький плач ребенка.
— Слава тебе, господи! — казалось, Сара сказала это, находясь за сотни миль отсюда.
Кэрри улыбнулась, утопая в тумане сладкого сна. Когда она вновь смогла открыть глаза, то сразу почувствовала, что на ее руке что-то лежит. Она откинула краешек одеяла и увидела ребенка, маленькую девочку.
Очень медленно к ней возвращалось ощущение реальности. Она только что родила девочку… Кэрри была истощена до предела и не знала, откуда взять силы, чтобы заботиться о тех детях, которые у нее уже были. И все же она была счастлива. Малышка показалась ей настоящим чудом — такая здоровенькая, красивая… Кэрри крепко прижала ее к себе, уже не пытаясь сдерживать слезы радости.
Вспомнив, кому она обязана этим чудом, Кэрри обернулась, чтобы поблагодарить ангела, явившегося так вовремя, чтобы провести ее через это тяжелейшее испытание. Но, как и подобает ангелу, загадочный доктор Сентледж бесследно исчез.
Тропинка, ведущая в замок Ледж, причудливо извивалась по склонам холмов, почти теряясь в туманных сумерках. Однако чалый мерин хорошо знал дорогу. Он уверенно шагал вперед, не сбиваясь и не останавливаясь, к счастью для своего хозяина, который едва ли был сейчас способен крепко держать поводья в руках, а тем более управлять конем.
Выжатый до предела, Вэл Сентледж едва держался в седле. «Я чувствую себя так, будто сам только что пережил три часа тяжелейших родов, пытаясь дать жизнь ребенку», — подумал он и устало усмехнулся. Можно было поклясться, что едва ли найдется на свете пара мужчин, которые были бы способны на такой подвиг. Что ж, каждому свое. Вэл знал, что он, например, никогда не оставит свой след на земле как великий воин, блестящий художник или ловкий политический деятель. Но странный дар Сентледжей дает ему по крайней мере одно исключительное преимущество. Он из первых рук знает, каких мук стоит появление на свет нового человека, и может лишь восхищаться женщинами, которые с бесстрашием и упорством продолжают населять этот мир. Особенно такой женщиной, как Кэрри Тревитан.
За шесть лет своего замужества бедняжка родила пятерых — это было слишком. Вэл предупреждал ее болвана-мужа, что Кэрри не должна рожать так часто, что ей необходимо восстанавливать силы между беременностями. Просто чудо, что она вообще пережила эти последние роды! А Рив Тревитан все то время, что его жена боролась за жизнь — свою и ребенка, — провел в трактире, пьянствуя и похваляясь своей мужской силой. Этот тупица пренебрегал своей семьей и появлялся дома лишь для того, чтобы очередной раз затащить жену в постель.
Что ж, придется еще раз серьезно поговорить с Тревитаном. Поговорить! Вэл почувствовал, как его руки сами собой сжимаются в кулаки. Больше всего ему хотелось надавать Риву Тревитану крепких тумаков. Именно так поступил бы его брат Ланс. Но никто не ожидает подобного экстравагантного поведения от хромого деревенского врача.
Старая рана постоянно давала о себе знать, а сегодня вечером болела как никогда. Он и так устал от вечного сражения с собственной болью, поэтому было не слишком разумно брать на себя вдобавок и муки бедной Кэрри. «Но что еще я мог сделать?» — подумал Вэл, вспомнив ее полные страдания глаза, ее прерывающийся голос.
«Только вы можете помочь мне, доктор Сентледж. Вы один!» Как часто он слышал эту фразу от своих пациентов! Их умоляющие взгляды преследовали его даже во сне.
Безотчетным движением Вэл сжал бока Вулкана, словно вновь услышал чью-то мольбу, и вздрогнул, когда сильнейшая боль пронзила поврежденное колено. Он несколько раз резко и глубоко вздохнул, дожидаясь, пока острая боль перейдет в уже привычную, тупую. К счастью, Вулкан не обратил на это внимания, продолжая двигаться своим размеренным, ровным шагом.
Было время, когда Вэл мог целый день провести в седле, а затем еще полночи драться со своим братом на мечах. То были славные дни его юности, когда он ездил на самых норовистых жеребцах из конюшни отца. Теперь же эти воспоминания возбуждали лишь горькие мысли и сожаления, а Вэл не позволял себе горевать о том, что было потеряно безвозвратно. Он предпочитал прятать мрачные чувства и от себя, и от всех остальных в самых глубоких тайниках своей души.
Вулкан повернул, и Вэл немного воспрянул духом при виде родного дома. Густая линия дубов закрывала новые постройки замка Ледж, но старые зубчатые стены, как и встарь, возвышались над самыми высокими деревьями. И по-прежнему, спустя века, главная, самая старая башня замка гордо и величественно устремляла свой шпиль в темный небосвод. Эта башня служила личным убежищем первому хозяину замка — легендарному Просперо Сентледжу. Под ее сводами этот хитрый, коварный чародей творил свои заклинания и баловался алхимией, что в конечном итоге и погубило его, обрекая на страшную смерть в пламени костра.
«Сказки все это!» — усмехаясь, скажет кто-то, но Вэл слишком хорошо изучил прошлое своей семьи, чтобы не сомневаться в правдивости этих историй. Легенды о воинской доблести и сказки о великой власти волшебства тесно сплелись, скрепив крепче самого надежного раствора стены замка Ледж. Как часто замирало его сердце при виде величественных крепостных башен, внезапно открывающихся взору, когда на закате они вместе с Лансом подъезжали к дому! Причем Ланс всегда мчался впереди сломя голову, а Вэл, более спокойный и выдержанный, следовал за ним. Вообще из двух близнецов Вэл был более осмотрителен — скорее ученый и мечтатель, чем воин. И то сказать, довольно трудно мчаться во весь опор, если голова твоя занята романтическими фантазиями. В своих юношеских мечтах Вэл видел себя отважным рыцарем, который возвратился домой верхом на боевом коне и преклонил колено перед прекрасной леди, с нетерпением ожидающей его. Он никогда ясно не представлял себе ее лица — только нежность и доброту улыбки, ласковый взгляд и белые тонкие руки, протянутые к нему в призывном жесте.
Это было задолго до того, как он повзрослел и понял, что в девятнадцатом веке не очень-то нужны рыцари, гораздо более разумно стать хорошим врачом. «Что ж, во всяком случае, жалеть об этом не стоит, — вздохнув, подумал Вэл, потирая усталые, затекшие мышцы. — Да и какой из меня рыцарь? А уж что касается прекрасной леди…»
Вэл знал, что здесь никогда не появится леди. По крайней мере для него.
И все же какая-то женщина поджидала его на гребне холма. Ее тонкая гибкая фигурка была закутана в алый плащ с откинутым капюшоном, что позволяло увидеть темные волосы, мягкими волнами рассыпавшиеся по плечам. Последние лучи заходящего солнца окружили ее сверкающим золотым ореолом, на миг ослепившим Вэла и вызвавшим в его памяти образ прекрасной леди из его юношеских фантазий. Он даже зажмурился, подумав, что, может быть, его романтические мечты не столь уж беспочвенны, как ему всегда казалось. Подъехав ближе, Вэл с нетерпением вгляделся в фигуру женщины — и едва не рассмеялся над собственной глупостью, когда узнал, кто перед ним.
Это была вовсе не леди, а всего лишь Кейт — его юный друг, приемная дочь их дальней родственницы Эльфриды Фитцледж. Заметив Вэла, девушка издала громкий клич и помчалась вниз с холма, задрав юбки гораздо выше того, что позволяют приличия.
— Черт возьми, Кейт! Осторожнее! — прорычал Вэл.
Но она или не слышала его, или, что более вероятно, просто не обратила внимания и бежала все быстрее. Ее густые цыганские волосы черным шлейфом летели за ней. Вэл придержал Вулкана, боясь, что из-за своего безрассудства Кейт свалится прямо под копыта его лошади. Он и так уже потерял счет бесчисленным синякам и ссадинам, которые ему пришлось перевязывать за годы знакомства с этой неугомонной девчонкой-сорванцом.
Однако каким-то чудом этот бесенок удержался на ногах. Вэл вздохнул с облегчением, когда Кейт вдруг появилась прямо перед мордой Вулкана и ухватилась за его поводья, весело хохоча, в полном восторге от своего сумасшедшего спуска. Мерин при этом радостно заржал, мгновенно узнав старую знакомую, и ткнулся носом ей в плечо.
Смех Кейт звенел, как серебряный колокольчик в туманной тишине, и Вэлу стоило большого труда сохранить строгое выражение, когда он, нахмурившись, обратился к ней:
— Кэтрин Фитцледж, уж не потеряли ли вы рассудок? Она улыбнулась ему самой очаровательной, невинной улыбкой, на какую была способна. Ее смуглые щеки, все еще хранившие летний загар, раскраснелись от быстрого бега. Любуясь ее пышными волосами, Вэл вспомнил, что Кейт считала шляпки величайшим неудобством, придуманным специально, чтобы мучить молодых девиц.
— Что еще я натворила? Чем вызвала ваше неудовольствие, сэр?
— Что ты натворила? Разве недостаточно того, что ты могла запросто сломать себе шею?!
— Но ведь не сломала же!
— И что же ты делала здесь так поздно?
— Ждала тебя.
— Одна? В темноте?
— На самом деле еще не очень темно, — возразила девушка. — Да и что может здесь со мной случиться? Никто не осмелится тронуть меня на земле Сентледжей, даже какой-нибудь Мортмейн. К тому же ты выгнал отсюда последнего из этих злодеев много лет назад.
Кейт настаивала именно на такой трактовке тех далеких событий, воображая Вэла эдаким героем, совершившим славный подвиг. Хотя если Рэйф Мортмейн и был изгнан из Корнуолла, то это была скорее заслуга Ланса. А роль Вэла свелась тогда к тому, что он едва не позволил себя убить…
— Совсем не важно, как близко или далеко мы находимся от замка, — продолжал он свое нравоучение. — Ты все равно не должна больше бродить здесь одна. Ведь ты уже взрослая молодая леди… ну, или, во всяком случае, взрослая девушка.
— Неужели заметил?! — фыркнула Кейт, кокетливо хлопая своими длинными густыми ресницами, чем привела Вэла в совершенное замешательство. Если бы это была не Кейт, которую он знал едва ли не с пеленок, он мог бы подумать, что она пытается флиртовать с ним.
— Да, я заметил. Так же, как и большинство парней в округе. Если ты и впредь собираешься прогуливаться здесь в одиночестве, то в один прекрасный день тебя могут… — Вэл откашлялся в смущении, не зная, как более деликатно объяснить молодой девушке, чего именно следует опасаться.
— Изнасиловать? — закончила Кейт прямо.
— Я имел в виду просто… крайне нежелательное для тебя внимание с их стороны.
— Ха! Хотела бы я посмотреть, как кто-нибудь решится на такое! Этот день станет самым печальным в его жизни — тем более что у меня есть вот это!
Кейт сунула руку под складки плаща и с торжеством извлекла из кармана небольшой кремневый пистолет, которым и помахала перед носом у изумленного доктора.
Вэл невольно отшатнулся, напугав Вулкана.
— Святая Мария, Кейт! Сейчас же отдай мне эту штуку, пока ты не поранилась.
Но единственное, чего он смог добиться от нее, — это чарующей улыбки. Снова кокетливо похлопав ресницами, Кейт приподняла край плаща и спрятала пистолет во внутреннем кармане.
— Не беспокойся, Вэл, он не заряжен. И я не украла его, не думай. Это мой пистолет. Мне его Ланс подарил.
Вэл редко ругался. Но сейчас просто не смог сдержаться и тихо выругался себе под нос. Его братца всегда забавляла дикая, неуемная энергия Кейт. Он поощрял ее носить бриджи, скакать верхом, лазать по деревьям, он даже научил ее фехтовать. Но подарить Кейт пистолет! Неужели он совершенно потерял разум?
Ну, ничего! Как только он доберется до замка, сразу отправится к Лансу, возьмет его за грудки и скажет ему… И что он ему скажет? Взывать к благоразумию его невменяемого братца-близнеца так же бесполезно, как отчитывать кота, укравшего на кухне мясо. Или ругать Кейт.
Не слишком расстроившись реакцией Вэла по поводу своего приобретения, Кейт попыталась взобраться на лошадь впереди него, как делала это всегда, сколько себя помнила. Вэлу ничего не оставалось, кроме как помочь ей. Он приподнял ее и посадил перед собой в седло. Если бы не острая боль в колене, это было бы совсем не сложно: Кейт была тоненькой и изящной. Иногда Вэлу казалось, что она почти не подросла с тех пор, как восемь лет назад появилась в их замке — маленькая худышка с узловатыми, вечно ободранными коленками и дерзким, вызывающим взглядом карих глаз, казавшихся непомерно большими на худеньком остром личике.
Кейт устроилась боком в седле и повернулась к Вэлу.
— Ну, теперь можешь ругать меня, — сказала она, стараясь придать своему живому лицу столь несвойственное ему покорное выражение.
Повитуха наклонилась над ней и вытерла влажной тряпицей пот со лба.
— Тише, тише, голубушка. Держись. Скоро все закончится.
Она растянула свой беззубый рот в неком подобии улыбки, но не могла скрыть явного страха, отразившегося в ее глазах.
Кэрри и сама понимала, что с самого начала все пошло как-то неправильно. Схватки длились уже семнадцать часов — дольше, чем при прежних ее родах, а ребенок и не думал появляться на свет. Кэрри в изнеможении откинулась на кровати. Ее длинные прямые волосы, слипшиеся от пота, рассыпались по подушке, окружая ее худое лицо темным ореолом. Она больше не могла выносить эти муки. Она чувствовала, как с каждой новой волной боли тают ее силы.
«Я умираю…» — подумала Кэрри и зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Она должна была найти в себе силы жить. Не из-за себя — из-за ее малышей. Новорожденный, если он выживет, и другие дети: Джанетт, Том, Сэм и Агнесс. Что с ними станется без матери?
Потерявшись в тумане своих страданий, Кэрри очнулась, когда Сара, что-то бормоча себе под нос, отошла от ее кровати. Кто-то еще был в комнате. Может быть, это маленький Том снова плачет и зовет маму? Боже, только не это! Она не хочет, чтобы дети видели ее сейчас.
Кэрри с трудом повернулась, собираясь заставить сына уйти, но, увидев вошедшего, вдруг широко раскрыла глаза и задержала дыхание. Это был не Том. Человек, застывший на пороге, принес с собой терпкий, свежий запах осени. Высокий и широкоплечий, он был закутан в длинный черный плащ, и при виде этой мрачной фигуры Кэрри на миг показалось, что перед ней ангел смерти.
Кэрри сжалась от страха, когда незнакомец направился к ней, тяжело ступая по скрипящим половицам. Но прежде, чем она успела закричать, он сдернул плащ и бобровую шапку и сунул все это Саре. Тусклый свет, едва просачивающийся сквозь грязное окно, упал на его лицо, и сразу оказалось, что в нем нет ничего пугающего. Обычное лицо простого смертного. Правда, черные взлохмаченные волосы и густые брови казались слишком темными для такого бледного лица, а хищный ястребиный нос плохо сочетался с мягким изгибом чувственного рта. Но и одного взгляда на это лицо было достаточно, чтобы понять — перед вами хороший, добрый человек. А если он и обладает недюжинной силой, то она полностью находится под контролем его благородной натуры.
Весь страх Кэрри тут же улетучился, и у нее вырвался вздох облегчения.
— Доктор Сентледж! — прошептала она. — Вы… вы пришли…
— Да, Кэрри. — Он улыбнулся ей, но это была скупая мимолетная улыбка, говорящая о том, что этому человеку не свойственно часто предаваться веселью. В следующее мгновение он снова нахмурился. — Ради бога, Кэрри, почему вы не послали за мной раньше?
— Я вообще не должна была посылать за вами. Я… У меня совсем немного денег…
— Тише, молчите, — сказал он, придвинув стул к кровати. — Это не имеет значения.
Но Кэрри, судорожно облизав губы, поспешила договорить, прежде чем накатит следующая волна боли.
— Я бы не стала вас тревожить, но на этот раз все продолжается так долго… и очень больно… а я так устала… — Ее голос прервался от рыданий. — Только вы можете помочь мне, доктор Сентледж, вы один!
— И я помогу тебе, Кэрри. Теперь все будет хорошо.
Его голос звучал так ласково, в нем было столько спокойной уверенности, что она сразу поверила ему и успокоилась, хотя и знала, что ее муж Рив придет в ярость оттого, что ему придется платить деньги местному врачу. Впрочем, если бы не отчаянные обстоятельства, Кэрри и сама никогда не обратилась бы к нему. Валентин Сентледж был младшим сыном грозного хозяина замка Ледж Анатоля Сентледжа — человека, который, по слухам, вел свое происхождение от могущественного колдуна. В деревне шептались, что во всех Сентледжах есть что-то дьявольское.
Но Кэрри не находила сейчас ничего дьявольского в Валентине Сентледже. Скорее уж его глаза были глазами ангела: они излучали тепло, сочувствие. Казалось, он все знал о человеческих страданиях — и знал не понаслышке, а потому, что сам много страдал.
Ее мысли были прерваны новой подступающей волной боли, и в этот момент она почувствовала, как сильная мужская рука накрыла ее стиснутые руки.
— Не бойся, Кэрри, — ласково произнес Сентледж. — Просто смотри на меня и крепко держи меня за руку.
Кэрри всхлипнула, но постаралась сделать так, как он просил. Она сжала изо всех сил его руку и погрузилась взглядом в его необыкновенные бархатные темно-карие глаза. И в тот же момент Кэрри почувствовала, что начало происходить нечто странное. Сначала это было просто покалывание в ладонях, затем тепло, как будто вытекающее из его руки, разлилось золотым потоком, наполняя все ее тело. И тогда ужасная боль стала понемногу стихать, пока не исчезла совсем. Кэрри видела, как с силой сжался его рот, как потемнели глаза, словно он взял все ее страдания себе. Она слышала, как люди в деревне шептались, будто доктор Сентледж может исцелять любую боль, используя колдовство, но сама никогда в это не верила. До этой самой минуты.
Кэрри знала, что пришло время для очередной ужасной схватки, но ничего не почувствовала — только веки вдруг отяжелели, и ее охватила сладкая дремота. Откуда-то издалека до нее доносился голос доктора Сентледжа, отдающего краткие распоряжения Саре. Затем он приказал Кэрри тужиться, а в следующее мгновение она почувствовала, как что-то скользнуло между ее ног, и раздался тоненький плач ребенка.
— Слава тебе, господи! — казалось, Сара сказала это, находясь за сотни миль отсюда.
Кэрри улыбнулась, утопая в тумане сладкого сна. Когда она вновь смогла открыть глаза, то сразу почувствовала, что на ее руке что-то лежит. Она откинула краешек одеяла и увидела ребенка, маленькую девочку.
Очень медленно к ней возвращалось ощущение реальности. Она только что родила девочку… Кэрри была истощена до предела и не знала, откуда взять силы, чтобы заботиться о тех детях, которые у нее уже были. И все же она была счастлива. Малышка показалась ей настоящим чудом — такая здоровенькая, красивая… Кэрри крепко прижала ее к себе, уже не пытаясь сдерживать слезы радости.
Вспомнив, кому она обязана этим чудом, Кэрри обернулась, чтобы поблагодарить ангела, явившегося так вовремя, чтобы провести ее через это тяжелейшее испытание. Но, как и подобает ангелу, загадочный доктор Сентледж бесследно исчез.
Тропинка, ведущая в замок Ледж, причудливо извивалась по склонам холмов, почти теряясь в туманных сумерках. Однако чалый мерин хорошо знал дорогу. Он уверенно шагал вперед, не сбиваясь и не останавливаясь, к счастью для своего хозяина, который едва ли был сейчас способен крепко держать поводья в руках, а тем более управлять конем.
Выжатый до предела, Вэл Сентледж едва держался в седле. «Я чувствую себя так, будто сам только что пережил три часа тяжелейших родов, пытаясь дать жизнь ребенку», — подумал он и устало усмехнулся. Можно было поклясться, что едва ли найдется на свете пара мужчин, которые были бы способны на такой подвиг. Что ж, каждому свое. Вэл знал, что он, например, никогда не оставит свой след на земле как великий воин, блестящий художник или ловкий политический деятель. Но странный дар Сентледжей дает ему по крайней мере одно исключительное преимущество. Он из первых рук знает, каких мук стоит появление на свет нового человека, и может лишь восхищаться женщинами, которые с бесстрашием и упорством продолжают населять этот мир. Особенно такой женщиной, как Кэрри Тревитан.
За шесть лет своего замужества бедняжка родила пятерых — это было слишком. Вэл предупреждал ее болвана-мужа, что Кэрри не должна рожать так часто, что ей необходимо восстанавливать силы между беременностями. Просто чудо, что она вообще пережила эти последние роды! А Рив Тревитан все то время, что его жена боролась за жизнь — свою и ребенка, — провел в трактире, пьянствуя и похваляясь своей мужской силой. Этот тупица пренебрегал своей семьей и появлялся дома лишь для того, чтобы очередной раз затащить жену в постель.
Что ж, придется еще раз серьезно поговорить с Тревитаном. Поговорить! Вэл почувствовал, как его руки сами собой сжимаются в кулаки. Больше всего ему хотелось надавать Риву Тревитану крепких тумаков. Именно так поступил бы его брат Ланс. Но никто не ожидает подобного экстравагантного поведения от хромого деревенского врача.
Старая рана постоянно давала о себе знать, а сегодня вечером болела как никогда. Он и так устал от вечного сражения с собственной болью, поэтому было не слишком разумно брать на себя вдобавок и муки бедной Кэрри. «Но что еще я мог сделать?» — подумал Вэл, вспомнив ее полные страдания глаза, ее прерывающийся голос.
«Только вы можете помочь мне, доктор Сентледж. Вы один!» Как часто он слышал эту фразу от своих пациентов! Их умоляющие взгляды преследовали его даже во сне.
Безотчетным движением Вэл сжал бока Вулкана, словно вновь услышал чью-то мольбу, и вздрогнул, когда сильнейшая боль пронзила поврежденное колено. Он несколько раз резко и глубоко вздохнул, дожидаясь, пока острая боль перейдет в уже привычную, тупую. К счастью, Вулкан не обратил на это внимания, продолжая двигаться своим размеренным, ровным шагом.
Было время, когда Вэл мог целый день провести в седле, а затем еще полночи драться со своим братом на мечах. То были славные дни его юности, когда он ездил на самых норовистых жеребцах из конюшни отца. Теперь же эти воспоминания возбуждали лишь горькие мысли и сожаления, а Вэл не позволял себе горевать о том, что было потеряно безвозвратно. Он предпочитал прятать мрачные чувства и от себя, и от всех остальных в самых глубоких тайниках своей души.
Вулкан повернул, и Вэл немного воспрянул духом при виде родного дома. Густая линия дубов закрывала новые постройки замка Ледж, но старые зубчатые стены, как и встарь, возвышались над самыми высокими деревьями. И по-прежнему, спустя века, главная, самая старая башня замка гордо и величественно устремляла свой шпиль в темный небосвод. Эта башня служила личным убежищем первому хозяину замка — легендарному Просперо Сентледжу. Под ее сводами этот хитрый, коварный чародей творил свои заклинания и баловался алхимией, что в конечном итоге и погубило его, обрекая на страшную смерть в пламени костра.
«Сказки все это!» — усмехаясь, скажет кто-то, но Вэл слишком хорошо изучил прошлое своей семьи, чтобы не сомневаться в правдивости этих историй. Легенды о воинской доблести и сказки о великой власти волшебства тесно сплелись, скрепив крепче самого надежного раствора стены замка Ледж. Как часто замирало его сердце при виде величественных крепостных башен, внезапно открывающихся взору, когда на закате они вместе с Лансом подъезжали к дому! Причем Ланс всегда мчался впереди сломя голову, а Вэл, более спокойный и выдержанный, следовал за ним. Вообще из двух близнецов Вэл был более осмотрителен — скорее ученый и мечтатель, чем воин. И то сказать, довольно трудно мчаться во весь опор, если голова твоя занята романтическими фантазиями. В своих юношеских мечтах Вэл видел себя отважным рыцарем, который возвратился домой верхом на боевом коне и преклонил колено перед прекрасной леди, с нетерпением ожидающей его. Он никогда ясно не представлял себе ее лица — только нежность и доброту улыбки, ласковый взгляд и белые тонкие руки, протянутые к нему в призывном жесте.
Это было задолго до того, как он повзрослел и понял, что в девятнадцатом веке не очень-то нужны рыцари, гораздо более разумно стать хорошим врачом. «Что ж, во всяком случае, жалеть об этом не стоит, — вздохнув, подумал Вэл, потирая усталые, затекшие мышцы. — Да и какой из меня рыцарь? А уж что касается прекрасной леди…»
Вэл знал, что здесь никогда не появится леди. По крайней мере для него.
И все же какая-то женщина поджидала его на гребне холма. Ее тонкая гибкая фигурка была закутана в алый плащ с откинутым капюшоном, что позволяло увидеть темные волосы, мягкими волнами рассыпавшиеся по плечам. Последние лучи заходящего солнца окружили ее сверкающим золотым ореолом, на миг ослепившим Вэла и вызвавшим в его памяти образ прекрасной леди из его юношеских фантазий. Он даже зажмурился, подумав, что, может быть, его романтические мечты не столь уж беспочвенны, как ему всегда казалось. Подъехав ближе, Вэл с нетерпением вгляделся в фигуру женщины — и едва не рассмеялся над собственной глупостью, когда узнал, кто перед ним.
Это была вовсе не леди, а всего лишь Кейт — его юный друг, приемная дочь их дальней родственницы Эльфриды Фитцледж. Заметив Вэла, девушка издала громкий клич и помчалась вниз с холма, задрав юбки гораздо выше того, что позволяют приличия.
— Черт возьми, Кейт! Осторожнее! — прорычал Вэл.
Но она или не слышала его, или, что более вероятно, просто не обратила внимания и бежала все быстрее. Ее густые цыганские волосы черным шлейфом летели за ней. Вэл придержал Вулкана, боясь, что из-за своего безрассудства Кейт свалится прямо под копыта его лошади. Он и так уже потерял счет бесчисленным синякам и ссадинам, которые ему пришлось перевязывать за годы знакомства с этой неугомонной девчонкой-сорванцом.
Однако каким-то чудом этот бесенок удержался на ногах. Вэл вздохнул с облегчением, когда Кейт вдруг появилась прямо перед мордой Вулкана и ухватилась за его поводья, весело хохоча, в полном восторге от своего сумасшедшего спуска. Мерин при этом радостно заржал, мгновенно узнав старую знакомую, и ткнулся носом ей в плечо.
Смех Кейт звенел, как серебряный колокольчик в туманной тишине, и Вэлу стоило большого труда сохранить строгое выражение, когда он, нахмурившись, обратился к ней:
— Кэтрин Фитцледж, уж не потеряли ли вы рассудок? Она улыбнулась ему самой очаровательной, невинной улыбкой, на какую была способна. Ее смуглые щеки, все еще хранившие летний загар, раскраснелись от быстрого бега. Любуясь ее пышными волосами, Вэл вспомнил, что Кейт считала шляпки величайшим неудобством, придуманным специально, чтобы мучить молодых девиц.
— Что еще я натворила? Чем вызвала ваше неудовольствие, сэр?
— Что ты натворила? Разве недостаточно того, что ты могла запросто сломать себе шею?!
— Но ведь не сломала же!
— И что же ты делала здесь так поздно?
— Ждала тебя.
— Одна? В темноте?
— На самом деле еще не очень темно, — возразила девушка. — Да и что может здесь со мной случиться? Никто не осмелится тронуть меня на земле Сентледжей, даже какой-нибудь Мортмейн. К тому же ты выгнал отсюда последнего из этих злодеев много лет назад.
Кейт настаивала именно на такой трактовке тех далеких событий, воображая Вэла эдаким героем, совершившим славный подвиг. Хотя если Рэйф Мортмейн и был изгнан из Корнуолла, то это была скорее заслуга Ланса. А роль Вэла свелась тогда к тому, что он едва не позволил себя убить…
— Совсем не важно, как близко или далеко мы находимся от замка, — продолжал он свое нравоучение. — Ты все равно не должна больше бродить здесь одна. Ведь ты уже взрослая молодая леди… ну, или, во всяком случае, взрослая девушка.
— Неужели заметил?! — фыркнула Кейт, кокетливо хлопая своими длинными густыми ресницами, чем привела Вэла в совершенное замешательство. Если бы это была не Кейт, которую он знал едва ли не с пеленок, он мог бы подумать, что она пытается флиртовать с ним.
— Да, я заметил. Так же, как и большинство парней в округе. Если ты и впредь собираешься прогуливаться здесь в одиночестве, то в один прекрасный день тебя могут… — Вэл откашлялся в смущении, не зная, как более деликатно объяснить молодой девушке, чего именно следует опасаться.
— Изнасиловать? — закончила Кейт прямо.
— Я имел в виду просто… крайне нежелательное для тебя внимание с их стороны.
— Ха! Хотела бы я посмотреть, как кто-нибудь решится на такое! Этот день станет самым печальным в его жизни — тем более что у меня есть вот это!
Кейт сунула руку под складки плаща и с торжеством извлекла из кармана небольшой кремневый пистолет, которым и помахала перед носом у изумленного доктора.
Вэл невольно отшатнулся, напугав Вулкана.
— Святая Мария, Кейт! Сейчас же отдай мне эту штуку, пока ты не поранилась.
Но единственное, чего он смог добиться от нее, — это чарующей улыбки. Снова кокетливо похлопав ресницами, Кейт приподняла край плаща и спрятала пистолет во внутреннем кармане.
— Не беспокойся, Вэл, он не заряжен. И я не украла его, не думай. Это мой пистолет. Мне его Ланс подарил.
Вэл редко ругался. Но сейчас просто не смог сдержаться и тихо выругался себе под нос. Его братца всегда забавляла дикая, неуемная энергия Кейт. Он поощрял ее носить бриджи, скакать верхом, лазать по деревьям, он даже научил ее фехтовать. Но подарить Кейт пистолет! Неужели он совершенно потерял разум?
Ну, ничего! Как только он доберется до замка, сразу отправится к Лансу, возьмет его за грудки и скажет ему… И что он ему скажет? Взывать к благоразумию его невменяемого братца-близнеца так же бесполезно, как отчитывать кота, укравшего на кухне мясо. Или ругать Кейт.
Не слишком расстроившись реакцией Вэла по поводу своего приобретения, Кейт попыталась взобраться на лошадь впереди него, как делала это всегда, сколько себя помнила. Вэлу ничего не оставалось, кроме как помочь ей. Он приподнял ее и посадил перед собой в седло. Если бы не острая боль в колене, это было бы совсем не сложно: Кейт была тоненькой и изящной. Иногда Вэлу казалось, что она почти не подросла с тех пор, как восемь лет назад появилась в их замке — маленькая худышка с узловатыми, вечно ободранными коленками и дерзким, вызывающим взглядом карих глаз, казавшихся непомерно большими на худеньком остром личике.
Кейт устроилась боком в седле и повернулась к Вэлу.
— Ну, теперь можешь ругать меня, — сказала она, стараясь придать своему живому лицу столь несвойственное ему покорное выражение.