-- Ты разошелся, Ян, -- предупредила она.
-- О, я прошу прощения у благородной леди! -- ответил он, вскидывая
руки в притворном примирительном жесте. -- Разве этого недостаточно для
убийства, а? Или это будет наказанием? Я забывчив.
-- Есть одна вещь, о которой тебе не следовало бы забывать, Ян, --
ледяным тоном заявила Карисса. -- Морган, как ты хорошо знаешь, пятнадцать
лет назад убил моего отца. Мы оба были совсем детьми тогда -- ему шел
четырнадцатый год, я была немного младше, -- но никогда не забуду того, что
он сделал.
Ее голос стал совсем низким и перешел в суровый шепот, когда она стала
вспоминать.
-- Он предал кровь Дерини, объединившись с королем Брионом против нас,
он переманил Совет Камбера на сторону смертных. Я видела, как они лишили
власти и убили моего отца Марлука. И это Морган, обладая хитростью Дерини,
указал Бриону дорогу. Никогда не забывай этого, Ян.
Ян уклончиво пожал плечами.
-- Не сердись, крошка. У меня есть свои причины желать смерти Моргана,
помнишь? Герцогство Корвин граничит с моей восточной границей. Я только
удивляюсь, как долго ты терпишь Моргана в живых.
-- Ему осталось в лучшем случае несколько недель, -- сообщила Карисса.
-- Я намерена некоторое время полюбоваться его страданиями. Сегодня Бриона
убьет магия Дерини, и Морган будет знать, что это сделала я. Это само по
себе ранит Моргана больше, чем другие простенькие вещи, которые я могла бы
сделать. А потом я постараюсь уничтожить всех других, кто ему дорог.
-- И принца Келсона? -- воскликнул Ян.
-- Не будь таким жадным, Ян, -- ответила она, улыбнувшись с мрачным
предвкушением. -- Ты получишь своего любезного Келсона, всему свое время. А
я буду править Гвинеддом, как правили мои предки. Вот увидишь.
Развернувшись на каблуках, она пересекла просеку, подав повелительный
знак Мустафе, который отвел в сторону густую листву, обнажив просвет в
подлеске. Вдоль пологого склона и ниже тянулся широкий зеленый луг, все еще
влажный в лучах слабого предполуденного солнца.
Помолчав, Ян присоединился к Кариссе и, бросив быстрый взгляд в проем,
ласково обнял ее за плечи.
-- Признаться, мне почти нравится твой план, моя крошка, -- пробормотал
он. -- Изгибы твоего милого умишка никогда не перестают интриговать меня. --
Он, задумавшись, посмотрел на нее сквозь длинные темные ресницы. -- А ты
уверена, что никто, кроме Моргана, не догадается? Я подумал о том, что
будет, если, скажем, Брион раскроет тебя?
Карисса самодовольно улыбнулась и отклонилась от него.
-- Ты слишком много беспокоишься, Ян. С умом, затуманенным мерашой,
добавленной в вино, Брион ничего не почувствует, пока моя рука не вцепится в
его сердце, -- а тогда будет слишком поздно. Что до Колина, мераша не
подействует на него, если только в его жилах нет ни капли крови Дерини. Но
если даже есть, он проживет ровно столько, сколько ты сумеешь удержать его
вдали от Бриона.
-- С Колином все будет хорошо, мы об этом позаботились, -- сказал Ян.
Он небрежно снял случайную травинку с ее плаща и, растерев ее между двумя
пальцами, продолжал: -- Я неделями работал с этим молодым дворянином, и уж
поверьте на слово, он достаточно приятен, чтобы снискать расположение вашей
милости, графиня Восточной Марки.
Карисса отпрянула от него в раздражении:
-- Ян, ты начинаешь надоедать мне. Если тебе по душе такая
напыщенность, советую вернуться в эту твою компанию, охочую до королевских
игр. Ее дух гораздо больше подходит для самовосхвалений и щепетильного
обмена плоскостями, до чего ты, по-видимому, большой охотник.
Ян не сказал ничего, но, приподняв бровь, перешел к своей лошади и стал
оправлять стремя. Думая о сатисфакции, он бросил взгляд через седло на
Кариссу.
-- Передать это ее величеству? -- спросил он, скривив уголки губ.
Карисса медленно улыбнулась, затем подошла к нему. Ян обошел вокруг
лошади, и Карисса взяла поводья, приказав отпустить их стоящим наготове
маврам.
-- Так? -- пробормотал Ян, когда мавры, поклонившись, отошли.
-- Я не думаю, что тебе стоило бы для этого встречаться сейчас с
Брионом, -- тихо произнесла она и, сняв руку в перчатке с шеи гнедого,
оправила причудливую кисточку на запутанной уздечке. -- А теперь тебе лучше
уйти совсем. Охотники скоро появятся.
-- Слушаю и повинуюсь, моя леди, -- сказал Ян, одобрительно кивнув, и
запрыгнул в седло.
Он подтянул поводья и взглянул на Кариссу, затем протянул ей левую
руку. Карисса безмолвно вложила в его ладонь свою, и он, нагнувшись,
коснулся губами мягкой кожи ее серой перчатки.
-- Доброй охоты, моя леди! -- сказал Ян. Он ласково сжал и отпустил ее
руку и, тронув коня, направил его по подлеску той же тропой, по которой
приехал.
Сумеречная, прищурившись, смотрела ему вслед, пока он не скрылся из
виду, а затем вернулась к своему одинокому бдению.
Вновь соединившись с охотниками, Ян примкнул к королевскому отряду. Они
легко продвигались по светлой лесистой местности, впереди неподалеку Ян уже
видел лужайку. Он подъехал к Колину и поднял руку в приветствии, мимоходом
взглянув на его стремя.
-- Лорд Ян, -- начал Колин, зная его привычку к уединению, -- хорош ли
путь в тылу нашего отряда?
Ян вспыхнул обезоруживающей юношеской улыбкой:
-- Необыкновенно хорош, мой друг.
Он немного расслабился: повторяющееся потрескивание кожаного стремени
говорило о том, что дорога поворачивает направо.
-- Черт! -- выругался он, почувствовав, что теряет равновесие. --
Сейчас охота для меня может кончиться.
Он медленно отъехал от охотников, продолжающих свой путь, качнувшись,
поправил стремя, зацепившееся за носок сапога, одобрительно улыбнулся,
глядя, как Колин правит конем, и догнал его. Когда они оказались позади
всех, он спешился, чтобы проверить седло, и заметил сочувствующий взгляд
Колина.
-- Я говорил этой свинье груму поправить эту кожу три дня назад, --
сердился Ян, потрогав потертый ремень. -- Не думаю, что у тебя есть
запасной, а, Колин?
-- Может быть, -- сказал Колин, спешиваясь.
Пока он копался в своей переметной сумке, Ян мельком осмотрел луг.
Стоял полдень. Как только отряд подтянулся к середине луга, собаки опять
потеряли след.
Еще несколько мгновений...
Доезжачие изо всех сил пытались удержать собак, и, видя это, Брион с
легкой досадой постукивал кнутовищем по седлу.
-- Эван, твои щенки снова принялись за свое, -- сказал он, посмотрев
вперед. -- Келсон, съезди-ка туда и узнай, что там случилось? Не могли же
они потерять след посреди чистого поля. А ты, Эван, останься.
Когда Келсон отъехал, Эван привстал на стременах, чтобы лучше видеть,
затем с ворчанием снова сел. В средоточии сцепившихся собак и окруживших их
всадников разглядеть что-то было невозможно, и конец тирады пламенного
старого бойца был очевиден.
-- Эти проклятые твари сошли с ума, -- ворчал он, -- ждут не дождутся,
пока я...
-- Не надо терять самообладания, Эван, -- спокойно сказал Брион. --
Нам, очевидно, не суждено... Ох!
Бриона внезапно пронзил внутренний холод, его серые глаза расширились
от ужаса.
-- О Боже Мой! -- воскликнул он, закрыв глаза и скрючившись от боли.
Кнутовище и поводья выпали из его онемевших пальцев, он схватился за грудь и
со стоном повалился на луку седла.
-- Ваше величество! -- закричал Эван.
Эван и Роджер одновременно подхватили под руки выскальзывающего из
седла короля, и кто-то еще, оказавшийся между ними, пытался поддержать его.
Все, кто находился поблизости, тоже спешились и бросились на помощь. Невесть
откуда появившийся принц Нигель безмолвно поддерживал ладонями голову
умирающего брата.
Когда Роджер и Эван с тревогой стали на колени слева от короля, Брион,
вновь скрученный ослепляющей болью, слабым голосом позвал:
-- Келсон!
Далеко впереди, близ собак, Келсон, прежде чем услышал крик, увидел
волнение в центре охотничьего кортежа и вернулся назад галопом, понимая
только, что произошла какая-то серьезная неприятность. Но когда он достиг
толпы, стоящей в печали вокруг короля и увидел на земле отца в агонии, он
рывком остановил коня и, стремительно выпрыгнув из седла, бросился к нему,
расталкивая охотников.
Грудь короля тяжело вздымалась, его зубы были сжаты от иссушающей боли,
которую причинял теперь каждый удар сердца. Его закатившиеся и лихорадочно
напряженные глаза искали сына. Он не замечал всех усилий Звана, Роджера и
епископа Арилана, пытавшихся помочь ему.
Брион видел сейчас только одного Келсона, по-детски ставшего на колени
справа от него. И он, задыхаясь, сжимал руку сына, когда очередной приступ
боли поглощал его.
-- Так быстро, -- с трудом прошептал он, почти раздавив руку Келсона
своей ладонью. -- Келсон, помни, что ты обещал. Обе...
Его рука обвисла в сыновней, глаза закрылись, скрученное болью тело
обмякло.
Нигель и Эван пытались нащупать пульс -- хотя бы малый признак жизни, и
Келсон, ошеломленно наблюдая за этим, не верил своим глазам. Но
обнадеживающих признаков не было, и мальчик припал лбом к руке мертвого
короля.
Епископ Арилан перекрестился и начал читать отходную голосом твердым и
ровным среди страшной тишины. Стоявшие вокруг лорды и вассалы Бриона
преклонили колени, повторяя каждое слово епископа.
"Вечный покой даруй ему. Господи,
И да сияет над ним безначальный свет,
Kyrie eleison
Christie eleison".
Келсон позволил знакомым фразам омыть себя, дал ритму укротить больную
вязкую пустоту внутри, сделать ее более переносимой, расслабить сжатое
спазмой горло. Прошло немало времени, прежде чем он смог поднять голову и
оглядеться.
Нигель был спокоен, почти безмятежен, покоя на своей ладони
безжизненную голову брата. Вновь и вновь его длинные пальцы разглаживали
прямые черные волосы вдоль лба умершего -- мягко, почти нежно, и одному ему
было ведомо, где были его мысли в тот миг.
А Роджер смотрел перед собой, не видя ничего: его глаза следовали за
пальцами Нигеля, губы машинально двигались во время литании, не зная, что
говорят.
Но Эвана юный принц будет вспоминать даже тогда, когда другие детали
этого дня сотрутся, что и простительно, из его памяти. Гофмаршал подобрал
где-то красную кожаную охотничью шапочку Бриона, испачканную и помятую в
суматохе и ужасе последних минут.
Каким-то чудом белое перо на шапочке осталось неповрежденным, его
белизна не запятналась, оно не обломилось. И когда Эван прижимал шапочку к
груди, легкое перо дрожало перед глазами Келсона, почти гипнотизируя его.
Эван внезапно поймал напряженный взгляд Келсона и недоуменно взглянул
на шапочку и подрагивающее перо, как будто увидел их впервые. Какой-то
момент он колебался, а затем медленно обхватил перо своей огромной ладонью и
сжал так, что оно хрустнуло.
Келсон удивленно посмотрел на него.
-- Король умер, ваше величество, -- печально сказал Эван. Его лицо,
окаймленное косматой рыжей бородой и такими же волосами, побледнело.
Он медленно открыл глаза и проследил, как сломанный конец пера мягко
упал на плечо Бриона.
-- Я знаю, -- ответил Келсон.
-- Что это? -- Голос Эвана сорвался от волнения, но он начал снова: --
Здесь что-то...
Нигель перевел взгляд с лица своего мертвого брата на него и дотронулся
до плеча старого воина.
-- Не нужно, Эван, -- мягко сказал он, опустил руку, снова взглянул на
Бриона и встретился глазами с племянником.
-- Ты теперь король, Келсон, -- кротко сказал он. -- Каковы твои
приказания?
Келсон снова посмотрел на мертвого отца, затем освободил его
запутавшуюся в стременах руку и сложил обе руки короля на груди.
-- Прежде всего, -- сказал он твердо, -- пошлите за генералом Морганом.
ГЛАВА II
"Князья сидят и сговариваются против меня"[1].
Через несколько недель после случившегося Морган с одетым в голубое
оруженосцем миновал северные ворота Ремута, столицы владений Бриона. Хотя
стояло еще раннее утро, лошади были взмылены и почти что истощены; их
прерывистое дыхание собиралось в холодном утреннем воздухе густыми белыми
клубами.
В Ремуте был базарный день, и на улицах царило большее оживление, чем
обычно. Вдобавок завтрашняя коронация привлекла в город сотни гостей и
путешественников изо всех одиннадцати королевств. Из-за такого наплыва людей
узкие, мощенные булыжником улицы стали совершенно непроходимыми. Кареты и
богато украшенные паланкины, купцы со своими караванами, лоточники,
торгующие дорогими безделушками, скучающие аристократы с многочисленной
свитой -- все это мерцало и переливалось в калейдоскопе красок, ароматов и
звуков, соперничая с великолепно украшенными зданиями и арками самого
города.
Прекрасный Ремут -- так называли город, и он был поистине восхитителен.
Медленно продвигаясь на утомленном коне среди пешеходов и экипажей,
следуя за лордом Дерри к главным дворцовым воротам, Морган бросил задумчивый
взгляд на свое собственное мрачное одеяние, так выделявшееся среди
окружающего его ослепительного великолепия: грязная черная кожа поверх
кольчуги, траурный плащ из тяжелой черной шерсти почти от шлема и до колен.
Странно, как быстро может измениться настроение людей. Всего
несколькими неделями раньше ему казалось несомненным, что горожане будут
одеты так же, как он, искренне оплакивая потерю своего монарха, однако
сейчас он видел на них праздничные, торжественные одежды.
Виной ли тому короткая память, или же чувство утраты притупилось по
прошествии дней? Или, может быть, это просто возбуждение, вызванное
предстоящей коронацией, позволило простолюдинам забыть о горе и возвратиться
к обычной жизни? Наверное, и вправду для всех, кто не знал Бриона близко,
дело было только за тем, чтобы, изменив привычку, научиться произносить
другое имя после королевского титула.
Другое имя... Другой король... Королевство без Бриона...
Воспоминания... девять долгих дней... сумерки... четверо по-дорожному
одетых всадников, достигших их лагеря в Кардосе... мертвенно-бледные лица
лорда Ральсона, Колина, двух солдат, когда они сообщали ужасную новость...
мучительное и бесплодное желание броситься через много миль вперед и
коснуться души, которая уже не смогла бы ответить, даже если бы и была
досягаема... оцепенение, овладевшее им, когда они пустились в этот безумный
путь в Ремут... изможденные лошади, не раз смененные за время пути...
кошмары ночных засад и стычек, после которых в живых остались только они с
Дерри... снова нескончаемые мили...
И теперь -- усталое осознание того, что все это случилось в самом деле,
что окончилась эпоха, что никогда больше им с Брионом не подниматься с горы
Гвинедда.
Безысходная тоска охватила Моргана, как нечто вещественное, угрожая
завладеть им еще больше, чем за все долгие девять дней пути.
Задыхаясь от отчаяния, душившего его, он вцепился в переднюю луку
седла, чтобы удержаться.
Нет!
Он не должен допустить, чтобы его чувства мешали предстоящей работе!
Впереди власть, которую нужно охранять, король, которого нужно короновать, и
битва, которую нужно выиграть.
Он принудил себя расслабиться и дышать глубоко и ровно, усилием воли
заставив боль утихнуть. Позже еще будет время для скорби; в самом деле, нет
же нужды в том, чтобы он, изменив своему долгу, присоединился к мертвому
Бриону. И довольно таких мыслей! Предаваться сейчас горю -- слишком большая
роскошь, которой он не мог позволить себе.
Спустя мгновение он огромным усилием взял себя в руки и бросил взгляд
на Дерри -- не заметил ли тот его внутренней борьбы.
Дерри ничего не заметил -- или, по крайней мере, сделал вид.
Молодой гофмейстер был слишком занят -- привстав в седле, он
старательно объезжал пешеходов, -- чтобы обращать внимание на что-нибудь
другое. Вдобавок Морган догадывался, что раны причиняют юноше отнюдь не
просто маленькие неудобства, хотя он никогда бы этого не показал.
Морган продолжал путь бок о бок со своим спутником и собирался что-то
сказать, как вдруг лошадь Дерри внезапно споткнулась. Морган быстро схватил
уздечку, и животное чудом не упало, но наездник сильно пошатнулся и едва
усидел в седле.
-- Дерри, у тебя все в порядке? -- встревоженно спросил Морган, сжимая
уже не уздечку, а плечо юноши.
Они встали посреди улицы, Дерри медленно выпрямился, болезненное
выражение застыло на его лице, насколько оно было видно из-под увенчанного
гребнем шлема. Осторожно укачивая правой рукой перевязанное запястье левой,
он, тяжело дыша, закрыл глаза и затем, открыв их, слабо кивнул.
-- Все в порядке, милорд, -- прошептал Дерри и, вложив раненую руку
обратно в черную шелковую перевязь, ощупал себя здоровой рукой. -- Я только
хотел перевязать ее прямо в седле.
Морган был настроен несколько более скептически.
Он склонился было, чтобы самому осмотреть запястье Дерри, как вдруг его
остановил резкий, скрипучий окрик, прозвучавший прямо над ухом:
-- Дорогу владыке Ховисса! Дорогу его высочеству! -- И затем, чуть
потише: -- Что, солдат, другого места не мог найти со своими руками?
В то же мгновение сбоку раздался звонкий щелчок кнута, лошадь Моргана
неожиданно резко шарахнулась в сторону, потеснив при этом коня Дерри,
который, в свою очередь, толкнул около полдюжины перепуганных пешеходов.
Морган оглянулся: в глазах Дерри вспыхнул гнев, он готов был
взорваться, когда генерал толкнул его, заставив промолчать. Морган придал
своему лицу как можно более приниженное выражение и сделал Дерри знак, чтобы
тот поступил так же.
Крикун был гигантом в семь футов ростом, в бронзовой кольчуге, одетый в
ярко-зеленое и фиолетовое, -- цвета Объединенного королевства Ховисса и
Ланнеда. И нельзя сказать, что в одиночку и при иных обстоятельствах он
выглядел бы очень устрашающе, но его сопровождали еще шестеро таких же, как
он, а Дерри к тому же был ранен.
Это слегка меняло дело. Кроме того, Морган вовсе не испытывал
непреодолимого желания быть арестованным и заключенным в тюрьму за уличную
драку. Слишком многое было поставлено на карту.
Генерал с нескрываемым интересом наблюдал за проезжающими всадниками.
Он осторожно отметил для себя их черные бороды и волосы, их сверкающие
бронзовые шлемы, по которым в их владельцах можно было узнать наемников из
Коннаита; ливреи с варварским зелено-фиолетовым орнаментом, помеченные
эмблемой Ховисса; их длинные мечи на перевязях и извивающиеся змееподобные
плетки в руках.
Не было ни намека на то, кто такой этот владыка Ховисса и что он из
себя представляет, хотя кое-какие подозрения на этот счет у Моргана
возникли. Великаны сопровождали разукрашенную повозку, которую тянула
упряжка серых лошадей. Гобеленовые занавески, прикрывающие повозку, были
расшиты вызывающим головную боль узором, сочетающим зеленый, фиолетовый,
оранжевый и сверкающий розовый цвета. Еще шестеро смуглолицых гигантов
охраняли тылы. Принимая во внимание все это, Морган сомневался, что им
понравилось бы, вздумай он приблизиться, чтобы разглядеть их получше.
Да и нет нужды -- он уже получил представление о тех, кто имел
нахальство величать себя "ваше высочество", и теперь не забудет ни владыку
Ховисса, ни его охранников.
Очевидно, мысли Дерри текли в том же направлении, так как, едва проехал
кортеж, он наклонился к Моргану со злой усмешкой:
-- Ради всех чертей, кто такой этот владыка Ховисса?
-- Точно не знаю, -- ответил Морган проникновенным театральным шепотом,
-- но я не думаю, что это сама квинтэссенция посредственности. Скорее всего,
какой-нибудь младший посол, заблуждающийся насчет собственной значимости.
Замечание, как и хотел Морган, было услышано: вокруг пробежала рябь
робкого смеха. Последний из великанов бросил свирепый взгляд в их сторону,
но Морган принял невинный вид и склонился в седле. Великан поскакал дальше.
-- Ну, кем бы он ни был, -- заключил Дерри, когда они снова тронулись,
-- у него невоспитанная стража. Когда-нибудь кто-нибудь их проучит.
Теперь настала очередь Моргана зло усмехнуться.
-- Я уже подумываю об этом, -- сказал он, показав пальцем в направлении
процессии, исчезающей за углом в глубине улицы. Первый гигант работал своей
плеткой тем безжалостнее, чем ближе отряд подъезжал ко дворцу, рассчитывая,
очевидно, именно здесь произвести впечатление на более важных персон.
И тут произошло странное событие. Длинная черная плетка, которой гигант
размахивал с таким явным удовольствием, вдруг словно бы одушевилась: вместо
того чтобы возвратиться на место после особенно небрежного удара по
пробегающему уличному мальчишке, она резко обвилась вокруг передних ног
коня.
Прежде чем кто-нибудь сообразил, что случилось, великан рухнул вместе с
конем на булыжную мостовую, металлическим лязгом и громкими воплями вызвав
всеобщее замешательство.
Пока гигант поднимался, лиловый от ярости и изрыгающий поток далеко
слышимых ругательств, взрывы смеха доносились со всех сторон. В конце концов
великан вынужден был обрезать конец своей плетки, чтобы освободить
испуганного коня.
Моргану этого было достаточно. Довольный собой и развлечением, он,
пряча улыбку, кивком пригласил Дерри следовать за собой в менее оживленную
боковую аллею.
Дерри бросил долгий взгляд на своего герцога, как только они очутились
на другом конце аллеи.
-- Как удивительно, что этот верзила ухитрился так запутать собственную
плетку, милорд, -- заметил оруженосец. В его голосе чувствовалось
удовлетворение. -- Довольно неуклюже с его стороны, не правда ли?
Морган приподнял одну бровь.
-- Ты что, намекаешь, будто этот печальный случай произошел по моей
вине? Ну что ты, Дерри, право. Во всяком случае, я замечал, что верзилы
вообще испытывают некоторые трудности, ориентируясь в пространстве. Мне
думается, это потому, что у них маловато мозгов.
Себе под нос он добавил:
-- К тому же мне никогда не нравились люди, которые хлещут плетками
других людей.
Сколько Морган помнил себя, он еще не видел главный королевский двор
таким оживленным. Они с Дерри с трудом протиснулись в дворцовые ворота. Бог
знает, как во дворце управятся с таким количеством гостей.
Действительно, многие аристократы, собравшиеся на завтрашнюю коронацию,
разместились прямо здесь. Площадку напротив главной лестницы переполняли
кареты, паланкины, повозки, вьючные животные и конский навоз. Лорды, леди и
толпы слуг в кажущемся беспорядке расхаживали повсюду. В воздухе стояли
ужасный шум и зловоние.
Моргана удивило то, что так много знати изо всех одиннадцати королевств
соизволило приехать и поучаствовать в предстоящем событии. И не потому
вовсе, что коронация очередного халдейнского короля -- событие
незначительное; конечно, нет. Но то, что такое множество обычно не терпящих
друг друга лордов добровольно и мирно собралось в одном месте, -- это в
самом деле было примечательно. Еще удивительнее будет, если по крайней мере
одна грандиозная ссора не вспыхнет раньше, чем закончатся празднества.
И впрямь, компании кавалеров из враждующих между собой Форсинских
Вольных Княжеств уже спорили, чей повелитель займет сегодня за столом более
почетное место. Нелепее всего было то, что все они являлись вассалами одного
лорда, так как все пять Вольных Княжеств состояли под протекцией и
экономическим контролем Орсальского Удела. Орсальское знамя обязательно
развевалось на одном из флагштоков над стенами их крепостей, и появление
орсальских эмиссаров предшествовало всем распрям между ними.
Сам же Орсаль, контролирующий всю торговлю на большей части побережья
Южного моря, очевидно, приехать не удосужился. Его отношения с Р'Касси на
юге в последнее время были не очень дружелюбными. Старый морской лев,
очевидно, решил, что благоразумнее остаться дома и охранять свое
единовластие в портах. Это было в духе старика Орсаля.
Однако младший Орсаль был здесь. Справа развевалось несколько знамен
цвета морской волны -- его цвета. Слуги в таких же ливреях деловито
разгружали его обширный багаж.
Морган подумал, что после завтрашней коронации -- если он, конечно,
останется в живых -- нужно бы повидаться с младшим Орсалем. Его тоже
беспокоили Форсинские Княжества. Он надеялся, что может быть достигнуто
взаимное согласие. Во всяком случае, он чувствовал -- Орсаль наверняка
что-то знает. Отношения же между герцогствами Корвин и Хортин всегда были
прекрасными.
Морган поклонился, приветствуя проходящего мимо него лорда Верховного
канцлера Торента, но мысли его были уже далеко. В конце дня надо бы
встретиться с лордами королевскими советниками... А кое-кого из прибывших он
попросту должен остерегаться...
Морган заметил мелькнувший край светло-оранжевого бархата и рыжую,
ставшую фамильным отличием, макушку лорда Эвана, входящего в этот момент с
лестницы в главные двери. Старый граф тащил за собой лорда Брэна Кориса и
графа Восточной Марки.
Налево, по направлению к королевской конюшне, шагал паж, ведя под уздцы
двух коней, принадлежавших Мак-Лайнам, -- с клетчатыми яркими попонами.
Да, теперь он мог рассчитывать на надежную поддержку. Лорд Яред, его
названый дядя, правил примерно пятой частью Гвинедда, учитывая владения его
старшего сына, графство Кирни, примыкающее к его собственному Кассану. А
граф Кирни и Морган были старыми друзьями; вдобавок они скоро должны были
породниться. И это не считая Дункана, третьего Мак-Лайна, от которого так
много будет зависеть сегодня.
-- О, я прошу прощения у благородной леди! -- ответил он, вскидывая
руки в притворном примирительном жесте. -- Разве этого недостаточно для
убийства, а? Или это будет наказанием? Я забывчив.
-- Есть одна вещь, о которой тебе не следовало бы забывать, Ян, --
ледяным тоном заявила Карисса. -- Морган, как ты хорошо знаешь, пятнадцать
лет назад убил моего отца. Мы оба были совсем детьми тогда -- ему шел
четырнадцатый год, я была немного младше, -- но никогда не забуду того, что
он сделал.
Ее голос стал совсем низким и перешел в суровый шепот, когда она стала
вспоминать.
-- Он предал кровь Дерини, объединившись с королем Брионом против нас,
он переманил Совет Камбера на сторону смертных. Я видела, как они лишили
власти и убили моего отца Марлука. И это Морган, обладая хитростью Дерини,
указал Бриону дорогу. Никогда не забывай этого, Ян.
Ян уклончиво пожал плечами.
-- Не сердись, крошка. У меня есть свои причины желать смерти Моргана,
помнишь? Герцогство Корвин граничит с моей восточной границей. Я только
удивляюсь, как долго ты терпишь Моргана в живых.
-- Ему осталось в лучшем случае несколько недель, -- сообщила Карисса.
-- Я намерена некоторое время полюбоваться его страданиями. Сегодня Бриона
убьет магия Дерини, и Морган будет знать, что это сделала я. Это само по
себе ранит Моргана больше, чем другие простенькие вещи, которые я могла бы
сделать. А потом я постараюсь уничтожить всех других, кто ему дорог.
-- И принца Келсона? -- воскликнул Ян.
-- Не будь таким жадным, Ян, -- ответила она, улыбнувшись с мрачным
предвкушением. -- Ты получишь своего любезного Келсона, всему свое время. А
я буду править Гвинеддом, как правили мои предки. Вот увидишь.
Развернувшись на каблуках, она пересекла просеку, подав повелительный
знак Мустафе, который отвел в сторону густую листву, обнажив просвет в
подлеске. Вдоль пологого склона и ниже тянулся широкий зеленый луг, все еще
влажный в лучах слабого предполуденного солнца.
Помолчав, Ян присоединился к Кариссе и, бросив быстрый взгляд в проем,
ласково обнял ее за плечи.
-- Признаться, мне почти нравится твой план, моя крошка, -- пробормотал
он. -- Изгибы твоего милого умишка никогда не перестают интриговать меня. --
Он, задумавшись, посмотрел на нее сквозь длинные темные ресницы. -- А ты
уверена, что никто, кроме Моргана, не догадается? Я подумал о том, что
будет, если, скажем, Брион раскроет тебя?
Карисса самодовольно улыбнулась и отклонилась от него.
-- Ты слишком много беспокоишься, Ян. С умом, затуманенным мерашой,
добавленной в вино, Брион ничего не почувствует, пока моя рука не вцепится в
его сердце, -- а тогда будет слишком поздно. Что до Колина, мераша не
подействует на него, если только в его жилах нет ни капли крови Дерини. Но
если даже есть, он проживет ровно столько, сколько ты сумеешь удержать его
вдали от Бриона.
-- С Колином все будет хорошо, мы об этом позаботились, -- сказал Ян.
Он небрежно снял случайную травинку с ее плаща и, растерев ее между двумя
пальцами, продолжал: -- Я неделями работал с этим молодым дворянином, и уж
поверьте на слово, он достаточно приятен, чтобы снискать расположение вашей
милости, графиня Восточной Марки.
Карисса отпрянула от него в раздражении:
-- Ян, ты начинаешь надоедать мне. Если тебе по душе такая
напыщенность, советую вернуться в эту твою компанию, охочую до королевских
игр. Ее дух гораздо больше подходит для самовосхвалений и щепетильного
обмена плоскостями, до чего ты, по-видимому, большой охотник.
Ян не сказал ничего, но, приподняв бровь, перешел к своей лошади и стал
оправлять стремя. Думая о сатисфакции, он бросил взгляд через седло на
Кариссу.
-- Передать это ее величеству? -- спросил он, скривив уголки губ.
Карисса медленно улыбнулась, затем подошла к нему. Ян обошел вокруг
лошади, и Карисса взяла поводья, приказав отпустить их стоящим наготове
маврам.
-- Так? -- пробормотал Ян, когда мавры, поклонившись, отошли.
-- Я не думаю, что тебе стоило бы для этого встречаться сейчас с
Брионом, -- тихо произнесла она и, сняв руку в перчатке с шеи гнедого,
оправила причудливую кисточку на запутанной уздечке. -- А теперь тебе лучше
уйти совсем. Охотники скоро появятся.
-- Слушаю и повинуюсь, моя леди, -- сказал Ян, одобрительно кивнув, и
запрыгнул в седло.
Он подтянул поводья и взглянул на Кариссу, затем протянул ей левую
руку. Карисса безмолвно вложила в его ладонь свою, и он, нагнувшись,
коснулся губами мягкой кожи ее серой перчатки.
-- Доброй охоты, моя леди! -- сказал Ян. Он ласково сжал и отпустил ее
руку и, тронув коня, направил его по подлеску той же тропой, по которой
приехал.
Сумеречная, прищурившись, смотрела ему вслед, пока он не скрылся из
виду, а затем вернулась к своему одинокому бдению.
Вновь соединившись с охотниками, Ян примкнул к королевскому отряду. Они
легко продвигались по светлой лесистой местности, впереди неподалеку Ян уже
видел лужайку. Он подъехал к Колину и поднял руку в приветствии, мимоходом
взглянув на его стремя.
-- Лорд Ян, -- начал Колин, зная его привычку к уединению, -- хорош ли
путь в тылу нашего отряда?
Ян вспыхнул обезоруживающей юношеской улыбкой:
-- Необыкновенно хорош, мой друг.
Он немного расслабился: повторяющееся потрескивание кожаного стремени
говорило о том, что дорога поворачивает направо.
-- Черт! -- выругался он, почувствовав, что теряет равновесие. --
Сейчас охота для меня может кончиться.
Он медленно отъехал от охотников, продолжающих свой путь, качнувшись,
поправил стремя, зацепившееся за носок сапога, одобрительно улыбнулся,
глядя, как Колин правит конем, и догнал его. Когда они оказались позади
всех, он спешился, чтобы проверить седло, и заметил сочувствующий взгляд
Колина.
-- Я говорил этой свинье груму поправить эту кожу три дня назад, --
сердился Ян, потрогав потертый ремень. -- Не думаю, что у тебя есть
запасной, а, Колин?
-- Может быть, -- сказал Колин, спешиваясь.
Пока он копался в своей переметной сумке, Ян мельком осмотрел луг.
Стоял полдень. Как только отряд подтянулся к середине луга, собаки опять
потеряли след.
Еще несколько мгновений...
Доезжачие изо всех сил пытались удержать собак, и, видя это, Брион с
легкой досадой постукивал кнутовищем по седлу.
-- Эван, твои щенки снова принялись за свое, -- сказал он, посмотрев
вперед. -- Келсон, съезди-ка туда и узнай, что там случилось? Не могли же
они потерять след посреди чистого поля. А ты, Эван, останься.
Когда Келсон отъехал, Эван привстал на стременах, чтобы лучше видеть,
затем с ворчанием снова сел. В средоточии сцепившихся собак и окруживших их
всадников разглядеть что-то было невозможно, и конец тирады пламенного
старого бойца был очевиден.
-- Эти проклятые твари сошли с ума, -- ворчал он, -- ждут не дождутся,
пока я...
-- Не надо терять самообладания, Эван, -- спокойно сказал Брион. --
Нам, очевидно, не суждено... Ох!
Бриона внезапно пронзил внутренний холод, его серые глаза расширились
от ужаса.
-- О Боже Мой! -- воскликнул он, закрыв глаза и скрючившись от боли.
Кнутовище и поводья выпали из его онемевших пальцев, он схватился за грудь и
со стоном повалился на луку седла.
-- Ваше величество! -- закричал Эван.
Эван и Роджер одновременно подхватили под руки выскальзывающего из
седла короля, и кто-то еще, оказавшийся между ними, пытался поддержать его.
Все, кто находился поблизости, тоже спешились и бросились на помощь. Невесть
откуда появившийся принц Нигель безмолвно поддерживал ладонями голову
умирающего брата.
Когда Роджер и Эван с тревогой стали на колени слева от короля, Брион,
вновь скрученный ослепляющей болью, слабым голосом позвал:
-- Келсон!
Далеко впереди, близ собак, Келсон, прежде чем услышал крик, увидел
волнение в центре охотничьего кортежа и вернулся назад галопом, понимая
только, что произошла какая-то серьезная неприятность. Но когда он достиг
толпы, стоящей в печали вокруг короля и увидел на земле отца в агонии, он
рывком остановил коня и, стремительно выпрыгнув из седла, бросился к нему,
расталкивая охотников.
Грудь короля тяжело вздымалась, его зубы были сжаты от иссушающей боли,
которую причинял теперь каждый удар сердца. Его закатившиеся и лихорадочно
напряженные глаза искали сына. Он не замечал всех усилий Звана, Роджера и
епископа Арилана, пытавшихся помочь ему.
Брион видел сейчас только одного Келсона, по-детски ставшего на колени
справа от него. И он, задыхаясь, сжимал руку сына, когда очередной приступ
боли поглощал его.
-- Так быстро, -- с трудом прошептал он, почти раздавив руку Келсона
своей ладонью. -- Келсон, помни, что ты обещал. Обе...
Его рука обвисла в сыновней, глаза закрылись, скрученное болью тело
обмякло.
Нигель и Эван пытались нащупать пульс -- хотя бы малый признак жизни, и
Келсон, ошеломленно наблюдая за этим, не верил своим глазам. Но
обнадеживающих признаков не было, и мальчик припал лбом к руке мертвого
короля.
Епископ Арилан перекрестился и начал читать отходную голосом твердым и
ровным среди страшной тишины. Стоявшие вокруг лорды и вассалы Бриона
преклонили колени, повторяя каждое слово епископа.
"Вечный покой даруй ему. Господи,
И да сияет над ним безначальный свет,
Kyrie eleison
Christie eleison".
Келсон позволил знакомым фразам омыть себя, дал ритму укротить больную
вязкую пустоту внутри, сделать ее более переносимой, расслабить сжатое
спазмой горло. Прошло немало времени, прежде чем он смог поднять голову и
оглядеться.
Нигель был спокоен, почти безмятежен, покоя на своей ладони
безжизненную голову брата. Вновь и вновь его длинные пальцы разглаживали
прямые черные волосы вдоль лба умершего -- мягко, почти нежно, и одному ему
было ведомо, где были его мысли в тот миг.
А Роджер смотрел перед собой, не видя ничего: его глаза следовали за
пальцами Нигеля, губы машинально двигались во время литании, не зная, что
говорят.
Но Эвана юный принц будет вспоминать даже тогда, когда другие детали
этого дня сотрутся, что и простительно, из его памяти. Гофмаршал подобрал
где-то красную кожаную охотничью шапочку Бриона, испачканную и помятую в
суматохе и ужасе последних минут.
Каким-то чудом белое перо на шапочке осталось неповрежденным, его
белизна не запятналась, оно не обломилось. И когда Эван прижимал шапочку к
груди, легкое перо дрожало перед глазами Келсона, почти гипнотизируя его.
Эван внезапно поймал напряженный взгляд Келсона и недоуменно взглянул
на шапочку и подрагивающее перо, как будто увидел их впервые. Какой-то
момент он колебался, а затем медленно обхватил перо своей огромной ладонью и
сжал так, что оно хрустнуло.
Келсон удивленно посмотрел на него.
-- Король умер, ваше величество, -- печально сказал Эван. Его лицо,
окаймленное косматой рыжей бородой и такими же волосами, побледнело.
Он медленно открыл глаза и проследил, как сломанный конец пера мягко
упал на плечо Бриона.
-- Я знаю, -- ответил Келсон.
-- Что это? -- Голос Эвана сорвался от волнения, но он начал снова: --
Здесь что-то...
Нигель перевел взгляд с лица своего мертвого брата на него и дотронулся
до плеча старого воина.
-- Не нужно, Эван, -- мягко сказал он, опустил руку, снова взглянул на
Бриона и встретился глазами с племянником.
-- Ты теперь король, Келсон, -- кротко сказал он. -- Каковы твои
приказания?
Келсон снова посмотрел на мертвого отца, затем освободил его
запутавшуюся в стременах руку и сложил обе руки короля на груди.
-- Прежде всего, -- сказал он твердо, -- пошлите за генералом Морганом.
ГЛАВА II
"Князья сидят и сговариваются против меня"[1].
Через несколько недель после случившегося Морган с одетым в голубое
оруженосцем миновал северные ворота Ремута, столицы владений Бриона. Хотя
стояло еще раннее утро, лошади были взмылены и почти что истощены; их
прерывистое дыхание собиралось в холодном утреннем воздухе густыми белыми
клубами.
В Ремуте был базарный день, и на улицах царило большее оживление, чем
обычно. Вдобавок завтрашняя коронация привлекла в город сотни гостей и
путешественников изо всех одиннадцати королевств. Из-за такого наплыва людей
узкие, мощенные булыжником улицы стали совершенно непроходимыми. Кареты и
богато украшенные паланкины, купцы со своими караванами, лоточники,
торгующие дорогими безделушками, скучающие аристократы с многочисленной
свитой -- все это мерцало и переливалось в калейдоскопе красок, ароматов и
звуков, соперничая с великолепно украшенными зданиями и арками самого
города.
Прекрасный Ремут -- так называли город, и он был поистине восхитителен.
Медленно продвигаясь на утомленном коне среди пешеходов и экипажей,
следуя за лордом Дерри к главным дворцовым воротам, Морган бросил задумчивый
взгляд на свое собственное мрачное одеяние, так выделявшееся среди
окружающего его ослепительного великолепия: грязная черная кожа поверх
кольчуги, траурный плащ из тяжелой черной шерсти почти от шлема и до колен.
Странно, как быстро может измениться настроение людей. Всего
несколькими неделями раньше ему казалось несомненным, что горожане будут
одеты так же, как он, искренне оплакивая потерю своего монарха, однако
сейчас он видел на них праздничные, торжественные одежды.
Виной ли тому короткая память, или же чувство утраты притупилось по
прошествии дней? Или, может быть, это просто возбуждение, вызванное
предстоящей коронацией, позволило простолюдинам забыть о горе и возвратиться
к обычной жизни? Наверное, и вправду для всех, кто не знал Бриона близко,
дело было только за тем, чтобы, изменив привычку, научиться произносить
другое имя после королевского титула.
Другое имя... Другой король... Королевство без Бриона...
Воспоминания... девять долгих дней... сумерки... четверо по-дорожному
одетых всадников, достигших их лагеря в Кардосе... мертвенно-бледные лица
лорда Ральсона, Колина, двух солдат, когда они сообщали ужасную новость...
мучительное и бесплодное желание броситься через много миль вперед и
коснуться души, которая уже не смогла бы ответить, даже если бы и была
досягаема... оцепенение, овладевшее им, когда они пустились в этот безумный
путь в Ремут... изможденные лошади, не раз смененные за время пути...
кошмары ночных засад и стычек, после которых в живых остались только они с
Дерри... снова нескончаемые мили...
И теперь -- усталое осознание того, что все это случилось в самом деле,
что окончилась эпоха, что никогда больше им с Брионом не подниматься с горы
Гвинедда.
Безысходная тоска охватила Моргана, как нечто вещественное, угрожая
завладеть им еще больше, чем за все долгие девять дней пути.
Задыхаясь от отчаяния, душившего его, он вцепился в переднюю луку
седла, чтобы удержаться.
Нет!
Он не должен допустить, чтобы его чувства мешали предстоящей работе!
Впереди власть, которую нужно охранять, король, которого нужно короновать, и
битва, которую нужно выиграть.
Он принудил себя расслабиться и дышать глубоко и ровно, усилием воли
заставив боль утихнуть. Позже еще будет время для скорби; в самом деле, нет
же нужды в том, чтобы он, изменив своему долгу, присоединился к мертвому
Бриону. И довольно таких мыслей! Предаваться сейчас горю -- слишком большая
роскошь, которой он не мог позволить себе.
Спустя мгновение он огромным усилием взял себя в руки и бросил взгляд
на Дерри -- не заметил ли тот его внутренней борьбы.
Дерри ничего не заметил -- или, по крайней мере, сделал вид.
Молодой гофмейстер был слишком занят -- привстав в седле, он
старательно объезжал пешеходов, -- чтобы обращать внимание на что-нибудь
другое. Вдобавок Морган догадывался, что раны причиняют юноше отнюдь не
просто маленькие неудобства, хотя он никогда бы этого не показал.
Морган продолжал путь бок о бок со своим спутником и собирался что-то
сказать, как вдруг лошадь Дерри внезапно споткнулась. Морган быстро схватил
уздечку, и животное чудом не упало, но наездник сильно пошатнулся и едва
усидел в седле.
-- Дерри, у тебя все в порядке? -- встревоженно спросил Морган, сжимая
уже не уздечку, а плечо юноши.
Они встали посреди улицы, Дерри медленно выпрямился, болезненное
выражение застыло на его лице, насколько оно было видно из-под увенчанного
гребнем шлема. Осторожно укачивая правой рукой перевязанное запястье левой,
он, тяжело дыша, закрыл глаза и затем, открыв их, слабо кивнул.
-- Все в порядке, милорд, -- прошептал Дерри и, вложив раненую руку
обратно в черную шелковую перевязь, ощупал себя здоровой рукой. -- Я только
хотел перевязать ее прямо в седле.
Морган был настроен несколько более скептически.
Он склонился было, чтобы самому осмотреть запястье Дерри, как вдруг его
остановил резкий, скрипучий окрик, прозвучавший прямо над ухом:
-- Дорогу владыке Ховисса! Дорогу его высочеству! -- И затем, чуть
потише: -- Что, солдат, другого места не мог найти со своими руками?
В то же мгновение сбоку раздался звонкий щелчок кнута, лошадь Моргана
неожиданно резко шарахнулась в сторону, потеснив при этом коня Дерри,
который, в свою очередь, толкнул около полдюжины перепуганных пешеходов.
Морган оглянулся: в глазах Дерри вспыхнул гнев, он готов был
взорваться, когда генерал толкнул его, заставив промолчать. Морган придал
своему лицу как можно более приниженное выражение и сделал Дерри знак, чтобы
тот поступил так же.
Крикун был гигантом в семь футов ростом, в бронзовой кольчуге, одетый в
ярко-зеленое и фиолетовое, -- цвета Объединенного королевства Ховисса и
Ланнеда. И нельзя сказать, что в одиночку и при иных обстоятельствах он
выглядел бы очень устрашающе, но его сопровождали еще шестеро таких же, как
он, а Дерри к тому же был ранен.
Это слегка меняло дело. Кроме того, Морган вовсе не испытывал
непреодолимого желания быть арестованным и заключенным в тюрьму за уличную
драку. Слишком многое было поставлено на карту.
Генерал с нескрываемым интересом наблюдал за проезжающими всадниками.
Он осторожно отметил для себя их черные бороды и волосы, их сверкающие
бронзовые шлемы, по которым в их владельцах можно было узнать наемников из
Коннаита; ливреи с варварским зелено-фиолетовым орнаментом, помеченные
эмблемой Ховисса; их длинные мечи на перевязях и извивающиеся змееподобные
плетки в руках.
Не было ни намека на то, кто такой этот владыка Ховисса и что он из
себя представляет, хотя кое-какие подозрения на этот счет у Моргана
возникли. Великаны сопровождали разукрашенную повозку, которую тянула
упряжка серых лошадей. Гобеленовые занавески, прикрывающие повозку, были
расшиты вызывающим головную боль узором, сочетающим зеленый, фиолетовый,
оранжевый и сверкающий розовый цвета. Еще шестеро смуглолицых гигантов
охраняли тылы. Принимая во внимание все это, Морган сомневался, что им
понравилось бы, вздумай он приблизиться, чтобы разглядеть их получше.
Да и нет нужды -- он уже получил представление о тех, кто имел
нахальство величать себя "ваше высочество", и теперь не забудет ни владыку
Ховисса, ни его охранников.
Очевидно, мысли Дерри текли в том же направлении, так как, едва проехал
кортеж, он наклонился к Моргану со злой усмешкой:
-- Ради всех чертей, кто такой этот владыка Ховисса?
-- Точно не знаю, -- ответил Морган проникновенным театральным шепотом,
-- но я не думаю, что это сама квинтэссенция посредственности. Скорее всего,
какой-нибудь младший посол, заблуждающийся насчет собственной значимости.
Замечание, как и хотел Морган, было услышано: вокруг пробежала рябь
робкого смеха. Последний из великанов бросил свирепый взгляд в их сторону,
но Морган принял невинный вид и склонился в седле. Великан поскакал дальше.
-- Ну, кем бы он ни был, -- заключил Дерри, когда они снова тронулись,
-- у него невоспитанная стража. Когда-нибудь кто-нибудь их проучит.
Теперь настала очередь Моргана зло усмехнуться.
-- Я уже подумываю об этом, -- сказал он, показав пальцем в направлении
процессии, исчезающей за углом в глубине улицы. Первый гигант работал своей
плеткой тем безжалостнее, чем ближе отряд подъезжал ко дворцу, рассчитывая,
очевидно, именно здесь произвести впечатление на более важных персон.
И тут произошло странное событие. Длинная черная плетка, которой гигант
размахивал с таким явным удовольствием, вдруг словно бы одушевилась: вместо
того чтобы возвратиться на место после особенно небрежного удара по
пробегающему уличному мальчишке, она резко обвилась вокруг передних ног
коня.
Прежде чем кто-нибудь сообразил, что случилось, великан рухнул вместе с
конем на булыжную мостовую, металлическим лязгом и громкими воплями вызвав
всеобщее замешательство.
Пока гигант поднимался, лиловый от ярости и изрыгающий поток далеко
слышимых ругательств, взрывы смеха доносились со всех сторон. В конце концов
великан вынужден был обрезать конец своей плетки, чтобы освободить
испуганного коня.
Моргану этого было достаточно. Довольный собой и развлечением, он,
пряча улыбку, кивком пригласил Дерри следовать за собой в менее оживленную
боковую аллею.
Дерри бросил долгий взгляд на своего герцога, как только они очутились
на другом конце аллеи.
-- Как удивительно, что этот верзила ухитрился так запутать собственную
плетку, милорд, -- заметил оруженосец. В его голосе чувствовалось
удовлетворение. -- Довольно неуклюже с его стороны, не правда ли?
Морган приподнял одну бровь.
-- Ты что, намекаешь, будто этот печальный случай произошел по моей
вине? Ну что ты, Дерри, право. Во всяком случае, я замечал, что верзилы
вообще испытывают некоторые трудности, ориентируясь в пространстве. Мне
думается, это потому, что у них маловато мозгов.
Себе под нос он добавил:
-- К тому же мне никогда не нравились люди, которые хлещут плетками
других людей.
Сколько Морган помнил себя, он еще не видел главный королевский двор
таким оживленным. Они с Дерри с трудом протиснулись в дворцовые ворота. Бог
знает, как во дворце управятся с таким количеством гостей.
Действительно, многие аристократы, собравшиеся на завтрашнюю коронацию,
разместились прямо здесь. Площадку напротив главной лестницы переполняли
кареты, паланкины, повозки, вьючные животные и конский навоз. Лорды, леди и
толпы слуг в кажущемся беспорядке расхаживали повсюду. В воздухе стояли
ужасный шум и зловоние.
Моргана удивило то, что так много знати изо всех одиннадцати королевств
соизволило приехать и поучаствовать в предстоящем событии. И не потому
вовсе, что коронация очередного халдейнского короля -- событие
незначительное; конечно, нет. Но то, что такое множество обычно не терпящих
друг друга лордов добровольно и мирно собралось в одном месте, -- это в
самом деле было примечательно. Еще удивительнее будет, если по крайней мере
одна грандиозная ссора не вспыхнет раньше, чем закончатся празднества.
И впрямь, компании кавалеров из враждующих между собой Форсинских
Вольных Княжеств уже спорили, чей повелитель займет сегодня за столом более
почетное место. Нелепее всего было то, что все они являлись вассалами одного
лорда, так как все пять Вольных Княжеств состояли под протекцией и
экономическим контролем Орсальского Удела. Орсальское знамя обязательно
развевалось на одном из флагштоков над стенами их крепостей, и появление
орсальских эмиссаров предшествовало всем распрям между ними.
Сам же Орсаль, контролирующий всю торговлю на большей части побережья
Южного моря, очевидно, приехать не удосужился. Его отношения с Р'Касси на
юге в последнее время были не очень дружелюбными. Старый морской лев,
очевидно, решил, что благоразумнее остаться дома и охранять свое
единовластие в портах. Это было в духе старика Орсаля.
Однако младший Орсаль был здесь. Справа развевалось несколько знамен
цвета морской волны -- его цвета. Слуги в таких же ливреях деловито
разгружали его обширный багаж.
Морган подумал, что после завтрашней коронации -- если он, конечно,
останется в живых -- нужно бы повидаться с младшим Орсалем. Его тоже
беспокоили Форсинские Княжества. Он надеялся, что может быть достигнуто
взаимное согласие. Во всяком случае, он чувствовал -- Орсаль наверняка
что-то знает. Отношения же между герцогствами Корвин и Хортин всегда были
прекрасными.
Морган поклонился, приветствуя проходящего мимо него лорда Верховного
канцлера Торента, но мысли его были уже далеко. В конце дня надо бы
встретиться с лордами королевскими советниками... А кое-кого из прибывших он
попросту должен остерегаться...
Морган заметил мелькнувший край светло-оранжевого бархата и рыжую,
ставшую фамильным отличием, макушку лорда Эвана, входящего в этот момент с
лестницы в главные двери. Старый граф тащил за собой лорда Брэна Кориса и
графа Восточной Марки.
Налево, по направлению к королевской конюшне, шагал паж, ведя под уздцы
двух коней, принадлежавших Мак-Лайнам, -- с клетчатыми яркими попонами.
Да, теперь он мог рассчитывать на надежную поддержку. Лорд Яред, его
названый дядя, правил примерно пятой частью Гвинедда, учитывая владения его
старшего сына, графство Кирни, примыкающее к его собственному Кассану. А
граф Кирни и Морган были старыми друзьями; вдобавок они скоро должны были
породниться. И это не считая Дункана, третьего Мак-Лайна, от которого так
много будет зависеть сегодня.