Страница:
Я видел, как шарфы, бечёвки и листы бумаги разрывались в клочья лишь для того, чтобы через миг предстать перед изумлённой публикой в своём первозданном виде. Я наблюдал за тем, как читают мысли. Я был свидетелем чудесного освобождения от сложнейших оков, сеансов левитации и многих десятков превращений (обрывков бумаги в птичку, мяча в кролика, куклы в женщину и куска верёвки в змею).
Я много раз видел, как исчезали блондинки с длиннющими ногами, чтобы с улыбкой возникнуть в совершенно неожиданном месте. В задних рядах театра, например. В Сан-Ремо по вечерам работала группа, именуемая «Волшебные шоу-герлз». Все девицы были красавицами, свои роскошные груди выставляли на всеобщее обозрение, а ноги у них начинались где-то в области шеи. Помимо своих прелестей, красотки демонстрировали публике карточные фокусы, трюки с монетами и, естественно, кроликами.
По окончании всех представлений публика имела возможность приобрести различного рода сувениры, стандартные наборы для показа фокусов в домашних условиях, репродукции известных рекламных плакатов, красочное жизнеописание Гудини и разнообразные книги по сценической магии и иллюзионизму.
Именно в этих лавчонках я демонстрировал продавцам и кассирам портрет Дудочника. Я говорил им, что этот человек — иллюзионист, и спрашивал, не приходилось ли им его встречать. Некоторым казалось, что они его видели, но где и когда, вспомнить не могли.
Перед тем как отправиться на представление Ланса Бёртона, я решил побаловать себя пивком. Когда я сделал заказ, ко мне подошёл какой-то сильно смахивающий на медведя человек.
— Бойд Веранек, — представился он. — Очень рад встрече. Смотрите.
Я сразу понял, что парень решил продемонстрировать мне один из своих фокусов. У меня не было ни малейшего желания становиться его аудиторией, но бар был переполнен, и избавиться от него, не проявив при этом грубости, было невозможно. Поэтому я решил смириться. Человек сложил свои похожие на лапы ладони, потом медленно развёл их, и в воздухе между руками повисла бумажная роза. Затем Веранек резко развёл руки, и цветок стал плавно снижаться. Однако прежде чем роза успела коснуться пола, фокусник поймал её и с лёгким поклоном передал мне.
Сложные лепестки цветка были свиты из бумажной салфетки с монограммой Ланса Бёртона, а стеблем служил туго скрученный листок бумаги. Веранек взирал на меня с широкой улыбкой.
— Вы сделали её… прямо сейчас? Здорово.
— Особенно впечатляет женщин, — продолжая улыбаться, произнёс Веранек. — Я заметил вас на выступлении «Волшебных шоу-герлз» и на спектакле «Пенна и Теллера». Ведь вы же мой коллега-иллюзионист, не так ли?
— Не совсем, — ответил я. — А вот вы, как я вижу, — настоящий маг.
— Можно и так сказать, — рассмеялся Веранек. — Вообще-то я отставной инженер и фокусы были моим хобби. Однако со временем хобби переросло во вторую профессию. Я выступаю на детских утренниках, на праздновании Бармицва и Батмицва, в морских круизах и на торговых выставках. Весьма полезное занятие, если учесть, что случилось с портфелем моих акций. Выражаясь профессиональным языком, произошёл акт исчезновения. — Он рассмеялся своей шутке, и я последовал его примеру. — Итак, если вы не маг, то кто же? Человек, для которого магия стала чем-то вроде наркотика?
Я сказал ему, что подвизаюсь на ниве частного сыска и в данный момент разыскиваю убийцу. В последнее время я, пытаясь избежать приступов душевной боли, перестал, по мере возможности, упоминать о детях. Неизбежный процесс узнавания и следующее за ним вынужденное проявление сочувствия вызывали у собеседника излишнюю ажитацию, которая вскоре сменялась едва скрытой антипатией. Ажитация легко объяснялась. Она была сродни тому чуть ли не радостному возбуждению, которое мы испытываем, наблюдая за результатом дорожного происшествия. Что касается антипатии, то с подобным чувством окружающих хорошо знакомы калеки и раковые больные. Несмотря на то, что опасности заражения нет, здоровые люди тем не менее боятся подхватить болезнь. Со мной случилась ужасная беда, и все подсознательно опасаются, что моя злая судьба может распространиться и на них.
— Убийство? — переспросил Веранек с таким видом, словно сомневался, не шучу ли я. — И каким же образом, позвольте спросить, все эти магические шоу укладываются в ваше расследование?
— Я думаю, что убийца — иллюзионист.
— О Боже. Это уже наша область. И кто же этот тип — профессионал или любитель?
— Понятия не имею, — покачал я головой. — Но у меня есть кое-какие зарисовки. Не желаете взглянуть?
— С удовольствием. — Он некоторое время, склонив голову чуть набок, изучал рисунки, а затем спросил: — Убийство произошло здесь? В Вегасе?
— Поблизости от города. Примерно три года назад. Двух девушек из шоу-бизнеса убили в ущелье Красные скалы. Вы, возможно, об этом слышали.
Он, пытаясь припомнить, наморщил лоб, но более свежие проявления жестокости, видимо, успели вытравить из его памяти столь древнее событие.
— Великий Боже, я таскаюсь на эти шоу, чтобы выудить что-нибудь полезное для своих представлений, а вы… чтобы подцепить на крючок убийцу.
Я утвердительно кивнул.
— Если вы действительно хотите узнать что-то полезное об иллюзионизме и сценической магии, вам следует потолковать с Карлом Кавано, — посоветовал Веранек. — Он живёт в Вегасе и знает все.
— Чем занимается этот Кавано?
— Он иллюзионист, хотя и не выступает. Карл работает в музее магии, который открыл здесь Копперфилд.
— Неужели?
— Это частный музей, но Карл знает о магии все от альфы до омеги. Он маг среди магов и, вероятно, сумеет вам помочь. Не исключено, что Карл даже опознает вашего парня.
— У вас есть его телефон?
— С собой нет. Но его номер можно найти в телефонной книге. Карл Кавано. Если не найдёте, позвоните мне, и я, возможно, смогу вам дать телефон Карла. Я живу в «Луксоре», фамилия Веранек.
— Огромное спасибо.
До начала представления оставалось пять минут, и толпа потекла в зал. Когда я был готов влиться в этот поток, Веранек сунул свой стакан в мою руку и сказал:
— Идёт моя жена, не могли бы вы подержать пару секунд?
Он принялся крутить в пальцах программку, изготовляя из неё нечто магическое. Через несколько мгновений рядом с ним оказалась очень милая женщина.
— Чтобы попасть в комнату для маленьких девочек, мне пришлось выстоять длиннющую очередь.
— Надо сказать, что выбралась ты оттуда как раз вовремя, — улыбнулся Веранек. — Посмотри, что ты там подхватила. Она, наверное, сидела в водопроводной трубе.
С этими словами фокусник раскрыл ладонь и продемонстрировал нам бумажного лягушонка. Каким-то непостижимым образом он заставил его совершить прыжок.
— О Бойд! — воскликнула женщина и засмеялась, как девчонка.
Я смотрел на лягушку, поразительно напоминавшую бумажного кролика, обнаруженного мной в комнате мальчиков.
На меня снова накатил приступ паранойи. Ведь это он подошёл ко мне, а не я к нему. Парень совсем не похож на Дудочника, но высок и умеет делать бумажных животных. Он показывает фокусы.
— Поразительно, — услышал я свой голос. — У вас получилась замечательная лягушка.
— Ничего подобного. Боюсь, что мои суставы слегка проржавели. Сейчас я главным образом использую технику фонариков, что считается у любителей оригами искусством второго сорта. Плохо. Но изготовление магических бумажных фигурок иллюзионистами уходит корнями в далёкое прошлое. Эти фигуры, чтобы вы знали, имеют весьма важное значение.
— Почему?
— Во-первых, их изготовление требует ловкости рук, — ответил Веранек, — а в ловкости рук иллюзионистам никак не откажешь. Во-вторых, они являют собой некий продукт трансформации. Несколько быстрых движений, и вы превращаете плоский листок бумаги в птицу или животное. Но теперь мало кто умеет складывать листки. В наши дни больше применяется техника фонариков. Хотя идея та же самая, — с улыбкой закончил он.
Я ощутил шум в ушах, словно находился на глубине.
— А кроликов вы делать умеете?
— Бойд, — вступила в разговор его милая супруга, — я не хочу пропустить начало представления.
— Не беспокойся, дорогая, кролика я могу создать за полминуты, секунда в секунду.
И он создал кролика. Проявив изрядную ловкость рук, мгновенно придал последней странице программки квадратную форму, а затем столь же быстро превратил квадрат в крохотного забавного крольчишку. Зверёк вовсе не был похож на кролика, найденного в моём доме. Я сказал себе, что это ровным счётом ничего не доказывает, но моё подозрение существенно ослабело.
Лампы в фойе начали мигать.
— Изумительно, — одобрил я, разглядывая примостившуюся на ладони Веранека зверушку.
— Ну, пошли же, Бойд, — позвала его жена.
Веранек отвесил мне лёгкий поклон, и кролик исчез. Как он это сделал, я не увидел.
Глава 26
Я много раз видел, как исчезали блондинки с длиннющими ногами, чтобы с улыбкой возникнуть в совершенно неожиданном месте. В задних рядах театра, например. В Сан-Ремо по вечерам работала группа, именуемая «Волшебные шоу-герлз». Все девицы были красавицами, свои роскошные груди выставляли на всеобщее обозрение, а ноги у них начинались где-то в области шеи. Помимо своих прелестей, красотки демонстрировали публике карточные фокусы, трюки с монетами и, естественно, кроликами.
По окончании всех представлений публика имела возможность приобрести различного рода сувениры, стандартные наборы для показа фокусов в домашних условиях, репродукции известных рекламных плакатов, красочное жизнеописание Гудини и разнообразные книги по сценической магии и иллюзионизму.
Именно в этих лавчонках я демонстрировал продавцам и кассирам портрет Дудочника. Я говорил им, что этот человек — иллюзионист, и спрашивал, не приходилось ли им его встречать. Некоторым казалось, что они его видели, но где и когда, вспомнить не могли.
Перед тем как отправиться на представление Ланса Бёртона, я решил побаловать себя пивком. Когда я сделал заказ, ко мне подошёл какой-то сильно смахивающий на медведя человек.
— Бойд Веранек, — представился он. — Очень рад встрече. Смотрите.
Я сразу понял, что парень решил продемонстрировать мне один из своих фокусов. У меня не было ни малейшего желания становиться его аудиторией, но бар был переполнен, и избавиться от него, не проявив при этом грубости, было невозможно. Поэтому я решил смириться. Человек сложил свои похожие на лапы ладони, потом медленно развёл их, и в воздухе между руками повисла бумажная роза. Затем Веранек резко развёл руки, и цветок стал плавно снижаться. Однако прежде чем роза успела коснуться пола, фокусник поймал её и с лёгким поклоном передал мне.
Сложные лепестки цветка были свиты из бумажной салфетки с монограммой Ланса Бёртона, а стеблем служил туго скрученный листок бумаги. Веранек взирал на меня с широкой улыбкой.
— Вы сделали её… прямо сейчас? Здорово.
— Особенно впечатляет женщин, — продолжая улыбаться, произнёс Веранек. — Я заметил вас на выступлении «Волшебных шоу-герлз» и на спектакле «Пенна и Теллера». Ведь вы же мой коллега-иллюзионист, не так ли?
— Не совсем, — ответил я. — А вот вы, как я вижу, — настоящий маг.
— Можно и так сказать, — рассмеялся Веранек. — Вообще-то я отставной инженер и фокусы были моим хобби. Однако со временем хобби переросло во вторую профессию. Я выступаю на детских утренниках, на праздновании Бармицва и Батмицва, в морских круизах и на торговых выставках. Весьма полезное занятие, если учесть, что случилось с портфелем моих акций. Выражаясь профессиональным языком, произошёл акт исчезновения. — Он рассмеялся своей шутке, и я последовал его примеру. — Итак, если вы не маг, то кто же? Человек, для которого магия стала чем-то вроде наркотика?
Я сказал ему, что подвизаюсь на ниве частного сыска и в данный момент разыскиваю убийцу. В последнее время я, пытаясь избежать приступов душевной боли, перестал, по мере возможности, упоминать о детях. Неизбежный процесс узнавания и следующее за ним вынужденное проявление сочувствия вызывали у собеседника излишнюю ажитацию, которая вскоре сменялась едва скрытой антипатией. Ажитация легко объяснялась. Она была сродни тому чуть ли не радостному возбуждению, которое мы испытываем, наблюдая за результатом дорожного происшествия. Что касается антипатии, то с подобным чувством окружающих хорошо знакомы калеки и раковые больные. Несмотря на то, что опасности заражения нет, здоровые люди тем не менее боятся подхватить болезнь. Со мной случилась ужасная беда, и все подсознательно опасаются, что моя злая судьба может распространиться и на них.
— Убийство? — переспросил Веранек с таким видом, словно сомневался, не шучу ли я. — И каким же образом, позвольте спросить, все эти магические шоу укладываются в ваше расследование?
— Я думаю, что убийца — иллюзионист.
— О Боже. Это уже наша область. И кто же этот тип — профессионал или любитель?
— Понятия не имею, — покачал я головой. — Но у меня есть кое-какие зарисовки. Не желаете взглянуть?
— С удовольствием. — Он некоторое время, склонив голову чуть набок, изучал рисунки, а затем спросил: — Убийство произошло здесь? В Вегасе?
— Поблизости от города. Примерно три года назад. Двух девушек из шоу-бизнеса убили в ущелье Красные скалы. Вы, возможно, об этом слышали.
Он, пытаясь припомнить, наморщил лоб, но более свежие проявления жестокости, видимо, успели вытравить из его памяти столь древнее событие.
— Великий Боже, я таскаюсь на эти шоу, чтобы выудить что-нибудь полезное для своих представлений, а вы… чтобы подцепить на крючок убийцу.
Я утвердительно кивнул.
— Если вы действительно хотите узнать что-то полезное об иллюзионизме и сценической магии, вам следует потолковать с Карлом Кавано, — посоветовал Веранек. — Он живёт в Вегасе и знает все.
— Чем занимается этот Кавано?
— Он иллюзионист, хотя и не выступает. Карл работает в музее магии, который открыл здесь Копперфилд.
— Неужели?
— Это частный музей, но Карл знает о магии все от альфы до омеги. Он маг среди магов и, вероятно, сумеет вам помочь. Не исключено, что Карл даже опознает вашего парня.
— У вас есть его телефон?
— С собой нет. Но его номер можно найти в телефонной книге. Карл Кавано. Если не найдёте, позвоните мне, и я, возможно, смогу вам дать телефон Карла. Я живу в «Луксоре», фамилия Веранек.
— Огромное спасибо.
До начала представления оставалось пять минут, и толпа потекла в зал. Когда я был готов влиться в этот поток, Веранек сунул свой стакан в мою руку и сказал:
— Идёт моя жена, не могли бы вы подержать пару секунд?
Он принялся крутить в пальцах программку, изготовляя из неё нечто магическое. Через несколько мгновений рядом с ним оказалась очень милая женщина.
— Чтобы попасть в комнату для маленьких девочек, мне пришлось выстоять длиннющую очередь.
— Надо сказать, что выбралась ты оттуда как раз вовремя, — улыбнулся Веранек. — Посмотри, что ты там подхватила. Она, наверное, сидела в водопроводной трубе.
С этими словами фокусник раскрыл ладонь и продемонстрировал нам бумажного лягушонка. Каким-то непостижимым образом он заставил его совершить прыжок.
— О Бойд! — воскликнула женщина и засмеялась, как девчонка.
Я смотрел на лягушку, поразительно напоминавшую бумажного кролика, обнаруженного мной в комнате мальчиков.
На меня снова накатил приступ паранойи. Ведь это он подошёл ко мне, а не я к нему. Парень совсем не похож на Дудочника, но высок и умеет делать бумажных животных. Он показывает фокусы.
— Поразительно, — услышал я свой голос. — У вас получилась замечательная лягушка.
— Ничего подобного. Боюсь, что мои суставы слегка проржавели. Сейчас я главным образом использую технику фонариков, что считается у любителей оригами искусством второго сорта. Плохо. Но изготовление магических бумажных фигурок иллюзионистами уходит корнями в далёкое прошлое. Эти фигуры, чтобы вы знали, имеют весьма важное значение.
— Почему?
— Во-первых, их изготовление требует ловкости рук, — ответил Веранек, — а в ловкости рук иллюзионистам никак не откажешь. Во-вторых, они являют собой некий продукт трансформации. Несколько быстрых движений, и вы превращаете плоский листок бумаги в птицу или животное. Но теперь мало кто умеет складывать листки. В наши дни больше применяется техника фонариков. Хотя идея та же самая, — с улыбкой закончил он.
Я ощутил шум в ушах, словно находился на глубине.
— А кроликов вы делать умеете?
— Бойд, — вступила в разговор его милая супруга, — я не хочу пропустить начало представления.
— Не беспокойся, дорогая, кролика я могу создать за полминуты, секунда в секунду.
И он создал кролика. Проявив изрядную ловкость рук, мгновенно придал последней странице программки квадратную форму, а затем столь же быстро превратил квадрат в крохотного забавного крольчишку. Зверёк вовсе не был похож на кролика, найденного в моём доме. Я сказал себе, что это ровным счётом ничего не доказывает, но моё подозрение существенно ослабело.
Лампы в фойе начали мигать.
— Изумительно, — одобрил я, разглядывая примостившуюся на ладони Веранека зверушку.
— Ну, пошли же, Бойд, — позвала его жена.
Веранек отвесил мне лёгкий поклон, и кролик исчез. Как он это сделал, я не увидел.
Глава 26
Карл Кавано в телефонной книге значился, и мы договорились о встрече следующим утром. Кавано предложил встретиться в ресторане «Перечница», расположенном, как пояснил он, в верхней части Стрипа, прямо напротив «Цирка». «Перечница» находилась в изрядно потрёпанном, покрытом гонтом здании, постройки семидесятых годов, приткнувшемся между двумя массивными соседями. Внутри заведения под сенью искусственных вишнёвых деревьев стояли голубые бархатные банкетки.
Кавано — высокий изящный мужчина в синем костюме — ждал меня около входа.
— Мне за шестьдесят, — сообщил он по телефону, — и я ношу большие солнцезащитные очки.
Мы обменялись рукопожатием. У Кавано была крупная, сильная рука с длинными, изящной формы пальцами.
— Бойд, как всегда, преувеличивает, — сказал он. — Не знаю, что он вам наговорил, но я вовсе не маг магов. О себе могу лишь заметить, что изучаю искусство иллюзионизма. Или искусство магии, если хотите.
Молодая женщина провела нас к столику. На ней были коротенький клетчатый сарафан и белая блузка — сексуальная версия униформы ученицы католической школы.
— Вы даёте представления в Вегасе? — поинтересовался я.
— Я, если можно так выразиться, в отставке, а сюда переехал вслед за ремеслом.
— Как это понять?
— Некоторые виды бизнеса имеют постоянные центры, — пояснил Кавано. — Киноиндустрия, металлургия или судостроение, например. В отличие от них, иллюзионизм и магия постоянно меняют столицу. В данный момент таковая находится в Вегасе.
— А до этого?
— В начале века это был Нью-Йорк, что имело смысл. — Глаза отставного иллюзиониста загорелись. — Ведь там находились главные сценические площадки, именно там подвизались театральные агенты и скандальные журналисты, и в городе шла бойкая торговля разного рода сценическими принадлежностями. А о масштабах аудитории не стоит даже говорить. Кино в ту пору ещё не существовало, и живое представление было единственным развлечением. Мастера вроде Гудини собирали огромные толпы. Так же, как их конкуренты и имитаторы. Авторского права в то время не было и в помине, поэтому вы и представить не можете, сколько Гудвини, Гудивини и Гудвани выходило на подмостки. И эти люди тоже собирали немалую аудиторию.
— Гудивини? Вы, наверное, шутите?
— Нисколько. И это объясняет тот факт, что во многих рекламных плакатах того времени указывалось: «Единственный и неповторимый», «Подлинный!», «Настоящий!», «Аутентичный!» Для всех этих людей хватало места на сцене, поскольку фокусы, иллюзии и магия в то время процветали. Но затем появилось кино, и искусство сцены начало умирать. Вместе с кораблём пошли на дно и многие иллюзионисты со своими трюками.
— Но почему?
— Наше искусство невозможно перенести на экран. Как на большой, так и, значительно позже, на малый, телевизионный.
— Любопытно.
— Тогда эпицентр магического искусства переместился в Чикаго. Это произошло в двадцатых годах, когда там пересекались все железнодорожные линии страны, а сам город стал «домом вне дома» для армии коммивояжёров. В Чикаго проходили торговые ярмарки, выставки и всё такое прочее. Фокусники, работая на выставках, обрели, если так можно выразиться, второе дыхание. И до сей поры главным рабочим местом иллюзионистов остаются ярмарки и торговые выставки.
— Выставки? Вы не шутите?
— Конечно, нет. Потому что торговые выставки сами, по существу, являются развлечением. Если вы хотите привлечь посетителей к своему стенду, то лучше иллюзиониста это сделать никто не сможет. Люди обязательно задержатся, чтобы посмотреть.
— А где, кроме Лас-Вегаса, трудятся в наши дни маги?
— На круизных судах… там очень много работы. На торжествах по случаю дня рождения или Бармицва. В домах престарелых, — ответил он, задумчиво барабаня по столу пальцами.
Я принялся делать заметки в записной книжке, перечисляя места, где подвизаются иллюзионисты. Позже, если удастся, я смогу показать нужным людям портреты Дудочника.
— И конечно, Рен-фестивали, — добавил Карл. — Они собирают массу разного рода магов и иллюзионистов.
— А что такое Рен-фестивали? — спросил я.
— Фестивали, посвящённые эпохе Возрождения. Весьма популярные мероприятия.
«Праздник Ренессанса». На меня снова обрушилось прошлое, и перед мысленным взором возникли обрывки того дня, когда я последний раз был со своими детьми. Я вспомнил изумлённое лицо взирающего на жонглёра Шона и Кевина, с опаской смотрящего на хищную птицу, гордо восседающую на кожаной перчатке сокольничего…
Я попытался отбросить эти воспоминания и сконцентрировать все внимание на записной книжке.
Но Карл, видимо, узрел на моём лице нечто такое, что заставило его поинтересоваться, в порядке ли я.
Я пробормотал что-то о разнице во времени между Вашингтоном и Вегасом, и через несколько секунд он уже продолжал рассказ о миграции иллюзионистов:
— Итак, Чикаго оставался столицей нашего искусства примерно с тридцатого по шестьдесят второй год, после чего вся магическая братия перебралась в Лос-Анджелес.
— Но почему именно туда?
— Известный иллюзионист купил там особняк и открыл в нём клуб, который назвал «Магический замок». В результате на западное побережье к «Магическому замку» потянулись толпы иллюзионистов и Лос-Анджелес стал эпицентром магии.
— А как звали этого известного иллюзиониста?
— Марк Митчелл. Но вряд ли это имя вам что-то скажет.
Я отрицательно покачал головой.
— Все это говорило об упадке иллюзионизма. Я, как человек, специально занимающийся данной проблемой, заявляю об этом с полной ответственностью.
— Но что изменилось с тех пор? Фокусы, как мне кажется, пользуются здесь огромной популярностью.
— Возможно. Но это всего лишь аномалия. Если снова вернуться к прошлому, то можно смело утверждать, что магия и иллюзионизм были в своё время высшей формой искусства и те, кто подвизался в этом жанре, пользовались поистине всемирной славой. Перед этими кудесниками люди преклонялись, а их выступления вызывали всеобщее восхищение. Но эти времена, увы, миновали. В современном мире слово «магический» в его высоком смысле употребляется лишь в качестве характеристики чего-то совсем иного.
— Поясните, пожалуйста.
— Если, допустим, блюдо в ресторане вдруг оказывается изумительно вкусным, то шеф-повара называют «магом», что, вне сомнения, является высшей формой похвалы. Но сама сценическая магия в наши дни считается не искусством, а всего лишь набором дешёвых фокусов или более дорогих постановочных трюков.
— Да, вы правы.
— А все наши путеводные звезды прошлого ушли в забвение. Как Марк Митчелл и его «Магический замок». Теперь я знаю, что вы о нём ничего не слышали. А что вы можете сказать о человеке по имени Дей Вернон?
— Ничего.
— Хочу подвергнуть вас испытанию. Скажите, каких иллюзионистов, кроме Гудини и работающего в данный момент в Вегасе Копперфилда, вы знаете?
— Минуточку… — Я сделал серьёзное лицо и посмотрел на собеседника: — Марка Митчелла и… Карла Кавано.
— Я понимаю, что этот исторический экскурс вам ни к чему, — засмеялся Карл, — но я уже заканчиваю. Итак, Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес, — перечислил он, поочерёдно загибая свои изящные пальцы. — Где-то в восемьдесят пятом или около того, когда начался расцвет Вегаса, центр сценической магии перекочевал сюда.
— Но почему именно в Вегас?
— Потому что иллюзионизм — искусство, реализуемое на сцене живыми людьми, а особенность Вегаса состоит в том, что это единственное место в стране, где процветает сценическое искусство. Не только театр, но и музыка, танцы, разговорный жанр и… магия. Именно поэтому я сказал, что популярность иллюзии в этих местах является аномалией.
Я слушал его и вспоминал гигантские рекламные щиты, зазывающие на выступления изрядно присыпанных пылью времён звёзд и знаменитостей, о которых я никогда не слышал.
Официантка приняла наши заказы. Кавано попросил принести ему лимонад, а я заказал клубный сандвич и кофе.
— Берегитесь, — улыбнулся Карл, — этот сандвич будет размером с авианосец.
— Мистер Кавано, — укоризненно произнесла официантка, — возможно, ваш гость, в отличие от вас, не страдает отсутствием аппетита.
— Моё дело предупредить, — ответил Кавано. — Итак, на чём же мы остановились?
— Вы объясняли мне, почему магия так здесь популярна.
— Верно. Здесь популярна не только магия, но и все живое сценическое искусство. Гости города не могут проводить за игрой всё время. Поймите, люди приезжают в Вегас вовсе не для того, чтобы покупать лотерейные билеты и шляться по кино. Лас-Вегас — место уникальное. Взгляните на большие отели. Им даже не нужны вывески. Они сами по себе являются вывесками. Служат своего рода голливудскими декорациями, на фоне которых разыгрывают свои роли туристы и делегаты конференций. Старикан из Скрэнтона или парочка из Хантсвилла, прибыв в Вегас, вдруг оказываются звёздами собственного фильма. Здесь все сверкает роскошью, и люди из провинции купаются в этом блеске. Ведь, прибыв сюда, они оказываются не только в Вегасе, но также и в Венеции, Каире, Париже или Нью-Йорке. Разница состоит в том, что здесь их окружают полуобнажённые и очень красивые девочки, стоят игровые автоматы и подаётся бесплатная выпивка. Они тратятся на то, чтобы увидеть представление живьём, поскольку в Вегасе сами участвуют в спектакле. Дамам это очень нравится. А магия и иллюзионизм популярны потому, что они особенно хорошо смотрятся на сцене. — Он наклонился ко мне и добавил с застенчивой улыбкой: — По правде говоря, у меня на этот счёт есть теория.
— Поделитесь, прошу вас, — сказал я.
— Нам настолько осточертели разного рода специальные эффекты в фильмах, что мы уже ничему не удивляемся. Мы видим на экране потрясающий трюк, который было страшно трудно поставить и ещё труднее выполнить, но он нас оставляет равнодушными. Мы от этих фокусов устали. Нас даже не интересует, как это делается.
— Это делается с помощью компьютеров, каскадёров или какими-то иными средствами.
— Верно, и магические трюки не работают по телевизору, поскольку в фильме можно сделать всё, что угодно. Само кино, по моему мнению, есть не что иное, как растянутый во времени магический трюк. Мы видим реальность, которая, как мы знаем, на самом деле реальностью не является. Но когда вы видите что-то собственными глазами в реальном времени, вы верите своим чувствам. Поэтому даже самые простые трюки вызывают изумление. Я показываю карточный фокус и вижу, как от удивления раскрываются рты. Магия остаётся магией, когда люди видят чудеса вблизи. Она всё ещё способна вызвать восторг и изумление. «А как он это делает?» — спрашивает зритель. Однако я ни при каких обстоятельствах не открываю тайну.
— Никогда?
— Практически никогда. Объяснение может привести к разочарованию. Некоторые иллюзионисты используют для своих трюков чрезвычайно сложные приборы и механизмы. Да и в стародавние времена иллюзионисты находились на передней линии технического прогресса. В восемнадцатом и девятнадцатом веках ими были созданы потрясающие автоматы. Просто удивительные. Я вовсе не хочу преуменьшить значение хитроумных приборов, однако очень часто за интереснейшим трюком стоит нечто весьма простое, даже вульгарное. Комок воска, струна или магнит. И нам не хочется приподнимать занавес, дабы не обнажать эти пошлости. Люди ходят на представления иллюзионистов не для этого.
— Так для чего же?
— Для того чтобы их обманули, ввели в заблуждение, изумили. И удовольствие они находят именно в этом, а вовсе не в том, чтобы узнать о существовании тайного люка, зеркала или подсадного помощника среди публики. Зрители радуются, что их обманули, а они и не знают, как это было сделано.
— О'кей…
— Возьмём, к примеру, такого подлинного мастера, как Гудини. Парень умел довести накал интриги до высшей точки. Перед тем, как провести трюк с освобождением от оков, он требовал, чтобы его обыскали нагим и убедились, что «в рукаве» у него ничего не припрятано. Обыск, как правило, проводили полицейские. Прежде чем вывести его на сцену, копы тщательно изучали его шорты или спортивные трусы… Одним словом, все, в чём он тогда выступал. По счастью, в те старые добрые времена ещё не догадались осматривать отверстия на человеческом теле.
— Вы хотите сказать…
— Именно. Только не «в рукаве», а в заднице. Это лишь подозрение, и я вовсе не хочу принизить талант Гудини. Он был потрясающим атлетом и тренировался не меньше Лэнса Армстронга.
— Никто не способен тренироваться так, как Армстронг.
— Возможно, я слегка и преувеличиваю, но он тренировался как дьявол. В одном из трюков на него надевали наручники, обматывали металлической цепью, вешали на цепь замки и погружали парня в воду. Ледяную воду, заметьте. Гудини наверняка имел на себе какие-то отмычки, чтобы открыть все запоры. Но делал он это, вися вниз головой в ледяной воде, с закованными руками и ногами и обёрнутый тяжёлыми цепями. Ему надо было не только открыть запоры, но и сбросить с себя все эти оковы. Он много лет тренировался в задержке дыхания и в результате научился оставаться без воздуха три с половиной минуты. Поразительно. Чтобы приучить себя к холодной воде, он в течение многих недель каждый вечер сидел в заполненной льдом ванне. В конце концов его тело научилось преодолевать стресс и повиновалось ему в самых экстремальных условиях. Мальчонка Дэйвид Блейн недавно проделал нечто подобное, заключив себя на несколько дней в ледяной куб. Но это было лишь упражнением на выносливость. Правда, следует признать, что подобные эскапады высоко ценятся у иллюзионистов и имеют давнюю историю. Похороны заживо, например. Надо сказать, что трюки, связанные со скрытыми физическими возможностями организма, были в своё время неотъемлемой частью многих магических шоу. Извержение фонтанов воды. Поедание камней. Хождение по раскалённым углям. Очень хорошо, что Блейн возвращает к жизни эту форму нашего искусства.
— Блейн?
— Вы о нём ничего не слышали? Займитесь им. Это любопытно. Парень вёл несколько телевизионных программ. Первая из них, насколько я помню, называлась «Уличная магия». Затея, надо заметить, оказалась весьма удачной.
— Но… ведь вы сами сказали, что на экране магия не работает.
— Блейн выступил новатором, сосредоточив все внимание на общении с аудиторией. Парень демонстрирует трюки для очень маленькой группы зрителей. Для одного, двух, максимум четырёх человек. Наблюдать за их реакцией потрясающе интересно. Они от восторга сходят с ума и проявляют массу других эмоций. У них едет крыша. Они буквально не верят своим глазам. Потрясающая картина. Некоторые, самые впечатлительные зрители, даже прикрывают глаза ладонями, словно больше не могут доверять зрению.
Я открыл блокнот и записал: Дэйвид Блейн.
— Я могу продолжать в том же духе весь день, — вздохнул Кавано. — Поэтому будет лучше, если вы мне скажете, что именно хотите узнать.
— Честно говоря, я и сам до конца этого не знаю, — ответил я и рассказал, что расследую убийство сестёр Габлер, добавив, что их убийцей, по моему мнению, мог быть кто-то из иллюзионистов.
Кавано поставил локти на стол, сцепил пальцы и опёрся на них подбородком.
— Я помню это дело. Ужасно. Но почему вы решили, что убийство совершил представитель нашей профессии?
Когда я рассказал ему обо всём, что мне удалось узнать, он откинулся на спинку стула. Я услышал короткий вздох, а его лицо приняло серьёзное и, я бы даже сказал, мрачное выражение.
— О Боже! Женщина, распиленная надвое. Какая злая шутка!
Я показал ему плакат с надписью «Разыскивается!» и рисунки с изображением Дудочника.
— Не знаю, — задумчиво произнёс он. — Вы можете дать мне это?
— Конечно.
Кавано аккуратно сложил плакат вдвое, провёл ногтем по сгибу, сложил ещё раз и спрятал бумажный квадрат в карман.
— Не могу сказать, что полностью разделяю вашу точку зрения, и надеюсь, что мои коллеги к убийству не причастны. Возможно, преступление совершил выродок, обладающий каким-то отвратительным, извращённым чувством юмора. Если же это сделал один из иллюзионистов, то знайте — всем нам присущи кое-какие общие черты. Вы хотите о них услышать? Это сможет принести вам пользу?
— Ну конечно.
— В таком случае слушайте. Большинство иллюзионистов приобщаются к искусству с детства. И для этого, поверьте, имеются веские причины. Во-первых, чтобы развить ловкость рук, без которой работать иллюзионистом невозможно, нужно много времени. Во-вторых, большинство фокусов требуют для своего выполнения огромной практики. Это… это… как… — он посмотрел в потолок, — как катание на скейтборде. Чтобы выйти даже на самый примитивный уровень — я это знаю, поскольку мой внук увлекается скейтбордом, — требуется много, много часов тренировок. То же самое можно сказать и о сценической магии. Взрослый человек был бы просто обескуражен, узнав, сколько времени необходимо для того, ну, скажем… для того, чтобы обучиться перемешивать карты в стиле «фараон».
Кавано — высокий изящный мужчина в синем костюме — ждал меня около входа.
— Мне за шестьдесят, — сообщил он по телефону, — и я ношу большие солнцезащитные очки.
Мы обменялись рукопожатием. У Кавано была крупная, сильная рука с длинными, изящной формы пальцами.
— Бойд, как всегда, преувеличивает, — сказал он. — Не знаю, что он вам наговорил, но я вовсе не маг магов. О себе могу лишь заметить, что изучаю искусство иллюзионизма. Или искусство магии, если хотите.
Молодая женщина провела нас к столику. На ней были коротенький клетчатый сарафан и белая блузка — сексуальная версия униформы ученицы католической школы.
— Вы даёте представления в Вегасе? — поинтересовался я.
— Я, если можно так выразиться, в отставке, а сюда переехал вслед за ремеслом.
— Как это понять?
— Некоторые виды бизнеса имеют постоянные центры, — пояснил Кавано. — Киноиндустрия, металлургия или судостроение, например. В отличие от них, иллюзионизм и магия постоянно меняют столицу. В данный момент таковая находится в Вегасе.
— А до этого?
— В начале века это был Нью-Йорк, что имело смысл. — Глаза отставного иллюзиониста загорелись. — Ведь там находились главные сценические площадки, именно там подвизались театральные агенты и скандальные журналисты, и в городе шла бойкая торговля разного рода сценическими принадлежностями. А о масштабах аудитории не стоит даже говорить. Кино в ту пору ещё не существовало, и живое представление было единственным развлечением. Мастера вроде Гудини собирали огромные толпы. Так же, как их конкуренты и имитаторы. Авторского права в то время не было и в помине, поэтому вы и представить не можете, сколько Гудвини, Гудивини и Гудвани выходило на подмостки. И эти люди тоже собирали немалую аудиторию.
— Гудивини? Вы, наверное, шутите?
— Нисколько. И это объясняет тот факт, что во многих рекламных плакатах того времени указывалось: «Единственный и неповторимый», «Подлинный!», «Настоящий!», «Аутентичный!» Для всех этих людей хватало места на сцене, поскольку фокусы, иллюзии и магия в то время процветали. Но затем появилось кино, и искусство сцены начало умирать. Вместе с кораблём пошли на дно и многие иллюзионисты со своими трюками.
— Но почему?
— Наше искусство невозможно перенести на экран. Как на большой, так и, значительно позже, на малый, телевизионный.
— Любопытно.
— Тогда эпицентр магического искусства переместился в Чикаго. Это произошло в двадцатых годах, когда там пересекались все железнодорожные линии страны, а сам город стал «домом вне дома» для армии коммивояжёров. В Чикаго проходили торговые ярмарки, выставки и всё такое прочее. Фокусники, работая на выставках, обрели, если так можно выразиться, второе дыхание. И до сей поры главным рабочим местом иллюзионистов остаются ярмарки и торговые выставки.
— Выставки? Вы не шутите?
— Конечно, нет. Потому что торговые выставки сами, по существу, являются развлечением. Если вы хотите привлечь посетителей к своему стенду, то лучше иллюзиониста это сделать никто не сможет. Люди обязательно задержатся, чтобы посмотреть.
— А где, кроме Лас-Вегаса, трудятся в наши дни маги?
— На круизных судах… там очень много работы. На торжествах по случаю дня рождения или Бармицва. В домах престарелых, — ответил он, задумчиво барабаня по столу пальцами.
Я принялся делать заметки в записной книжке, перечисляя места, где подвизаются иллюзионисты. Позже, если удастся, я смогу показать нужным людям портреты Дудочника.
— И конечно, Рен-фестивали, — добавил Карл. — Они собирают массу разного рода магов и иллюзионистов.
— А что такое Рен-фестивали? — спросил я.
— Фестивали, посвящённые эпохе Возрождения. Весьма популярные мероприятия.
«Праздник Ренессанса». На меня снова обрушилось прошлое, и перед мысленным взором возникли обрывки того дня, когда я последний раз был со своими детьми. Я вспомнил изумлённое лицо взирающего на жонглёра Шона и Кевина, с опаской смотрящего на хищную птицу, гордо восседающую на кожаной перчатке сокольничего…
Я попытался отбросить эти воспоминания и сконцентрировать все внимание на записной книжке.
Но Карл, видимо, узрел на моём лице нечто такое, что заставило его поинтересоваться, в порядке ли я.
Я пробормотал что-то о разнице во времени между Вашингтоном и Вегасом, и через несколько секунд он уже продолжал рассказ о миграции иллюзионистов:
— Итак, Чикаго оставался столицей нашего искусства примерно с тридцатого по шестьдесят второй год, после чего вся магическая братия перебралась в Лос-Анджелес.
— Но почему именно туда?
— Известный иллюзионист купил там особняк и открыл в нём клуб, который назвал «Магический замок». В результате на западное побережье к «Магическому замку» потянулись толпы иллюзионистов и Лос-Анджелес стал эпицентром магии.
— А как звали этого известного иллюзиониста?
— Марк Митчелл. Но вряд ли это имя вам что-то скажет.
Я отрицательно покачал головой.
— Все это говорило об упадке иллюзионизма. Я, как человек, специально занимающийся данной проблемой, заявляю об этом с полной ответственностью.
— Но что изменилось с тех пор? Фокусы, как мне кажется, пользуются здесь огромной популярностью.
— Возможно. Но это всего лишь аномалия. Если снова вернуться к прошлому, то можно смело утверждать, что магия и иллюзионизм были в своё время высшей формой искусства и те, кто подвизался в этом жанре, пользовались поистине всемирной славой. Перед этими кудесниками люди преклонялись, а их выступления вызывали всеобщее восхищение. Но эти времена, увы, миновали. В современном мире слово «магический» в его высоком смысле употребляется лишь в качестве характеристики чего-то совсем иного.
— Поясните, пожалуйста.
— Если, допустим, блюдо в ресторане вдруг оказывается изумительно вкусным, то шеф-повара называют «магом», что, вне сомнения, является высшей формой похвалы. Но сама сценическая магия в наши дни считается не искусством, а всего лишь набором дешёвых фокусов или более дорогих постановочных трюков.
— Да, вы правы.
— А все наши путеводные звезды прошлого ушли в забвение. Как Марк Митчелл и его «Магический замок». Теперь я знаю, что вы о нём ничего не слышали. А что вы можете сказать о человеке по имени Дей Вернон?
— Ничего.
— Хочу подвергнуть вас испытанию. Скажите, каких иллюзионистов, кроме Гудини и работающего в данный момент в Вегасе Копперфилда, вы знаете?
— Минуточку… — Я сделал серьёзное лицо и посмотрел на собеседника: — Марка Митчелла и… Карла Кавано.
— Я понимаю, что этот исторический экскурс вам ни к чему, — засмеялся Карл, — но я уже заканчиваю. Итак, Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес, — перечислил он, поочерёдно загибая свои изящные пальцы. — Где-то в восемьдесят пятом или около того, когда начался расцвет Вегаса, центр сценической магии перекочевал сюда.
— Но почему именно в Вегас?
— Потому что иллюзионизм — искусство, реализуемое на сцене живыми людьми, а особенность Вегаса состоит в том, что это единственное место в стране, где процветает сценическое искусство. Не только театр, но и музыка, танцы, разговорный жанр и… магия. Именно поэтому я сказал, что популярность иллюзии в этих местах является аномалией.
Я слушал его и вспоминал гигантские рекламные щиты, зазывающие на выступления изрядно присыпанных пылью времён звёзд и знаменитостей, о которых я никогда не слышал.
Официантка приняла наши заказы. Кавано попросил принести ему лимонад, а я заказал клубный сандвич и кофе.
— Берегитесь, — улыбнулся Карл, — этот сандвич будет размером с авианосец.
— Мистер Кавано, — укоризненно произнесла официантка, — возможно, ваш гость, в отличие от вас, не страдает отсутствием аппетита.
— Моё дело предупредить, — ответил Кавано. — Итак, на чём же мы остановились?
— Вы объясняли мне, почему магия так здесь популярна.
— Верно. Здесь популярна не только магия, но и все живое сценическое искусство. Гости города не могут проводить за игрой всё время. Поймите, люди приезжают в Вегас вовсе не для того, чтобы покупать лотерейные билеты и шляться по кино. Лас-Вегас — место уникальное. Взгляните на большие отели. Им даже не нужны вывески. Они сами по себе являются вывесками. Служат своего рода голливудскими декорациями, на фоне которых разыгрывают свои роли туристы и делегаты конференций. Старикан из Скрэнтона или парочка из Хантсвилла, прибыв в Вегас, вдруг оказываются звёздами собственного фильма. Здесь все сверкает роскошью, и люди из провинции купаются в этом блеске. Ведь, прибыв сюда, они оказываются не только в Вегасе, но также и в Венеции, Каире, Париже или Нью-Йорке. Разница состоит в том, что здесь их окружают полуобнажённые и очень красивые девочки, стоят игровые автоматы и подаётся бесплатная выпивка. Они тратятся на то, чтобы увидеть представление живьём, поскольку в Вегасе сами участвуют в спектакле. Дамам это очень нравится. А магия и иллюзионизм популярны потому, что они особенно хорошо смотрятся на сцене. — Он наклонился ко мне и добавил с застенчивой улыбкой: — По правде говоря, у меня на этот счёт есть теория.
— Поделитесь, прошу вас, — сказал я.
— Нам настолько осточертели разного рода специальные эффекты в фильмах, что мы уже ничему не удивляемся. Мы видим на экране потрясающий трюк, который было страшно трудно поставить и ещё труднее выполнить, но он нас оставляет равнодушными. Мы от этих фокусов устали. Нас даже не интересует, как это делается.
— Это делается с помощью компьютеров, каскадёров или какими-то иными средствами.
— Верно, и магические трюки не работают по телевизору, поскольку в фильме можно сделать всё, что угодно. Само кино, по моему мнению, есть не что иное, как растянутый во времени магический трюк. Мы видим реальность, которая, как мы знаем, на самом деле реальностью не является. Но когда вы видите что-то собственными глазами в реальном времени, вы верите своим чувствам. Поэтому даже самые простые трюки вызывают изумление. Я показываю карточный фокус и вижу, как от удивления раскрываются рты. Магия остаётся магией, когда люди видят чудеса вблизи. Она всё ещё способна вызвать восторг и изумление. «А как он это делает?» — спрашивает зритель. Однако я ни при каких обстоятельствах не открываю тайну.
— Никогда?
— Практически никогда. Объяснение может привести к разочарованию. Некоторые иллюзионисты используют для своих трюков чрезвычайно сложные приборы и механизмы. Да и в стародавние времена иллюзионисты находились на передней линии технического прогресса. В восемнадцатом и девятнадцатом веках ими были созданы потрясающие автоматы. Просто удивительные. Я вовсе не хочу преуменьшить значение хитроумных приборов, однако очень часто за интереснейшим трюком стоит нечто весьма простое, даже вульгарное. Комок воска, струна или магнит. И нам не хочется приподнимать занавес, дабы не обнажать эти пошлости. Люди ходят на представления иллюзионистов не для этого.
— Так для чего же?
— Для того чтобы их обманули, ввели в заблуждение, изумили. И удовольствие они находят именно в этом, а вовсе не в том, чтобы узнать о существовании тайного люка, зеркала или подсадного помощника среди публики. Зрители радуются, что их обманули, а они и не знают, как это было сделано.
— О'кей…
— Возьмём, к примеру, такого подлинного мастера, как Гудини. Парень умел довести накал интриги до высшей точки. Перед тем, как провести трюк с освобождением от оков, он требовал, чтобы его обыскали нагим и убедились, что «в рукаве» у него ничего не припрятано. Обыск, как правило, проводили полицейские. Прежде чем вывести его на сцену, копы тщательно изучали его шорты или спортивные трусы… Одним словом, все, в чём он тогда выступал. По счастью, в те старые добрые времена ещё не догадались осматривать отверстия на человеческом теле.
— Вы хотите сказать…
— Именно. Только не «в рукаве», а в заднице. Это лишь подозрение, и я вовсе не хочу принизить талант Гудини. Он был потрясающим атлетом и тренировался не меньше Лэнса Армстронга.
— Никто не способен тренироваться так, как Армстронг.
— Возможно, я слегка и преувеличиваю, но он тренировался как дьявол. В одном из трюков на него надевали наручники, обматывали металлической цепью, вешали на цепь замки и погружали парня в воду. Ледяную воду, заметьте. Гудини наверняка имел на себе какие-то отмычки, чтобы открыть все запоры. Но делал он это, вися вниз головой в ледяной воде, с закованными руками и ногами и обёрнутый тяжёлыми цепями. Ему надо было не только открыть запоры, но и сбросить с себя все эти оковы. Он много лет тренировался в задержке дыхания и в результате научился оставаться без воздуха три с половиной минуты. Поразительно. Чтобы приучить себя к холодной воде, он в течение многих недель каждый вечер сидел в заполненной льдом ванне. В конце концов его тело научилось преодолевать стресс и повиновалось ему в самых экстремальных условиях. Мальчонка Дэйвид Блейн недавно проделал нечто подобное, заключив себя на несколько дней в ледяной куб. Но это было лишь упражнением на выносливость. Правда, следует признать, что подобные эскапады высоко ценятся у иллюзионистов и имеют давнюю историю. Похороны заживо, например. Надо сказать, что трюки, связанные со скрытыми физическими возможностями организма, были в своё время неотъемлемой частью многих магических шоу. Извержение фонтанов воды. Поедание камней. Хождение по раскалённым углям. Очень хорошо, что Блейн возвращает к жизни эту форму нашего искусства.
— Блейн?
— Вы о нём ничего не слышали? Займитесь им. Это любопытно. Парень вёл несколько телевизионных программ. Первая из них, насколько я помню, называлась «Уличная магия». Затея, надо заметить, оказалась весьма удачной.
— Но… ведь вы сами сказали, что на экране магия не работает.
— Блейн выступил новатором, сосредоточив все внимание на общении с аудиторией. Парень демонстрирует трюки для очень маленькой группы зрителей. Для одного, двух, максимум четырёх человек. Наблюдать за их реакцией потрясающе интересно. Они от восторга сходят с ума и проявляют массу других эмоций. У них едет крыша. Они буквально не верят своим глазам. Потрясающая картина. Некоторые, самые впечатлительные зрители, даже прикрывают глаза ладонями, словно больше не могут доверять зрению.
Я открыл блокнот и записал: Дэйвид Блейн.
— Я могу продолжать в том же духе весь день, — вздохнул Кавано. — Поэтому будет лучше, если вы мне скажете, что именно хотите узнать.
— Честно говоря, я и сам до конца этого не знаю, — ответил я и рассказал, что расследую убийство сестёр Габлер, добавив, что их убийцей, по моему мнению, мог быть кто-то из иллюзионистов.
Кавано поставил локти на стол, сцепил пальцы и опёрся на них подбородком.
— Я помню это дело. Ужасно. Но почему вы решили, что убийство совершил представитель нашей профессии?
Когда я рассказал ему обо всём, что мне удалось узнать, он откинулся на спинку стула. Я услышал короткий вздох, а его лицо приняло серьёзное и, я бы даже сказал, мрачное выражение.
— О Боже! Женщина, распиленная надвое. Какая злая шутка!
Я показал ему плакат с надписью «Разыскивается!» и рисунки с изображением Дудочника.
— Не знаю, — задумчиво произнёс он. — Вы можете дать мне это?
— Конечно.
Кавано аккуратно сложил плакат вдвое, провёл ногтем по сгибу, сложил ещё раз и спрятал бумажный квадрат в карман.
— Не могу сказать, что полностью разделяю вашу точку зрения, и надеюсь, что мои коллеги к убийству не причастны. Возможно, преступление совершил выродок, обладающий каким-то отвратительным, извращённым чувством юмора. Если же это сделал один из иллюзионистов, то знайте — всем нам присущи кое-какие общие черты. Вы хотите о них услышать? Это сможет принести вам пользу?
— Ну конечно.
— В таком случае слушайте. Большинство иллюзионистов приобщаются к искусству с детства. И для этого, поверьте, имеются веские причины. Во-первых, чтобы развить ловкость рук, без которой работать иллюзионистом невозможно, нужно много времени. Во-вторых, большинство фокусов требуют для своего выполнения огромной практики. Это… это… как… — он посмотрел в потолок, — как катание на скейтборде. Чтобы выйти даже на самый примитивный уровень — я это знаю, поскольку мой внук увлекается скейтбордом, — требуется много, много часов тренировок. То же самое можно сказать и о сценической магии. Взрослый человек был бы просто обескуражен, узнав, сколько времени необходимо для того, ну, скажем… для того, чтобы обучиться перемешивать карты в стиле «фараон».