Кейз Джон. Мистерия убийства

   — Ничего подобного в базах данных я не встречала. Абсолютно ничего. Возможно, это связано с какими-то жертвоприношениями. Эту версию мы продолжаем прорабатывать.
   — Лично я полагаю, — с мрачной гримасой произнёс Шоффлер, — что это — попытка направить следствие по ложному следу. Но это вовсе не означает, что мы исключаем иные версии. Пропали два ребёнка, и их поиск ведётся безостановочно. Но до результата лабораторных исследований мы, естественно, сосредоточили внимание на Алексе. — Он печально покачал головой. — Я думаю, что эта футболка была подброшена для отвода глаз и действительно подействовала на нас как некий талисман.
   — Ложный след, или «копчёная селёдка», как говорится, — сказала Джонс. — Хотя на футболке изображён кит, а не сельдь.
   Лиз со стоном уронила голову.
   — Этому мерзавцу, чтобы он сдох, в воображении не откажешь, — вставил мой отец.
   — Детектив Шоффлер попросил меня распутать пару ниточек в его расследовании, — продолжила Джонс. — Прежде всего требовалось разобраться с кроликом. С этим я покончила.
   — Вот как? И что же вам удалось узнать? — спросил я.
   — По правде говоря, немного, — пожала она плечами. — Мы показали его специалисту по оригами. Эксперт заявил, что фигурка сделана талантливо и по сложности соответствует достаточно высокому уровню. Больше он ничего не смог нам сообщить. Сейчас кролик находится у другого эксперта, но я убеждена, что это нас никуда не приведёт. Как любое явление субкультуры, начиная от дайвинга и кончая вышивкой, оригами имеет гораздо больше горячих поклонников, чем можно предположить.
   — А что говорят о материале? — спросила Лиз. — Этой шкурке…
   — Материал только по виду и на ощупь напоминает шкурку. На самом деле он называется «слоновья кожа», и это всего лишь особый вид бумаги, используемый в оригами.
   — Вот как?
   — Эксперт пояснил, что «слоновья кожа» не рвётся, когда её складывают увлажнённой. Она используется очень широко и на определённом уровне мастерства часто является любимым материалом. Особенно для создания животных форм. Боюсь, что поиск источника происхождения бумаги многого нам не обещает. Лишь в Интернете можно найти десятки, если не сотни, таких источников.
   Лиз, казалось, готова была разреветься.
   — Кроме того, детектив Шоффлер поручил мне заняться возможными недругами мистера Каллахана. Мистер Каллахан передал мне список подготовленных им материалов, — взгляд в мою сторону, — и, как только мы закончим здесь, я им займусь.
   Мама, покраснев от волнения, подняла руку, словно находилась в классе.
   — А что, если это произошло только потому, что они близнецы? — спросила она. — Я всё время думаю об этом докторе-нацисте и его экспериментах. — Она прижала ладони к губам, метнула взгляд на меня и Лиз и прошептала: — Простите…
   — Я тоже думал об этом, — проговорил мой отец, обнимая маму за плечи.
   Эта мысль была для меня нестерпима, и я изо всех сил гнал её прочь. Я не мог представить, как некий современный доктор Менгеле экспериментирует с моими детьми. Пусть они лучше умрут. Да и я тоже.
   — Версию близнецов я проверила, — сказала Джуди Джонс, — и могу заверить, что за последние двадцать лет было мало дел, связанных с похищением двойняшек. Или их пропажей. И ни одно из них не похоже на наш случай.
   — А как насчёт тех мальчиков из Лос-Анджелеса? Лопес, кажется… Одним словом, какое-то латиноамериканское имя… — Это возник Джек.
   — Близнецы по фамилии Рамирес, — ответил я.
   — Думаю, Алекс знает, почему тот случай никак не соотносится с нашим делом, — кивнула Джонс в мою сторону.
   — Полиция схватила похитителя и нашла тела мальчиков, — пояснил я. — А преступник покончил с собой.
   — И дело, насколько я понимаю, было закрыто, — заметила Джонс. — Итак…

* * *

   Мать Лиз прилетела из штата Мэн, и после прорыва через толпу журналистов, было впору снова отправлять её в больницу. Хотя следовало признать, что толпа эта по прошествии недели начала редеть.
   Сочувствующие добровольцы вливались в поисковые группы, продолжавшие (когда позволяла погода) прочёсывать территорию вокруг ярмарки. Когда у нас появлялась возможность, мы, то есть Лиз, Джек, Маргрэт, отец и я, присоединялись к поискам. Облачившись в созданные для работы в зарослях костюмы, бесплатно полученные нами из компании «Туристическое оборудование Тенлиаун» (компанией владел друг моего друга), мы, доехав за полтора часа до Кромвеля, расходились, присоединяясь к разным поисковым группам. Всеми нашими действиями, естественно, руководила полиция.
   Слабое зрение не позволяло маме бродить по лесу, спотыкаясь о валуны и цепляясь за ветки, и она оставалась дома, чтобы помочь нам молитвой во Всемирной паутине вместе со множеством объединённых одной идеей людей. Программа была запущена её подругой, работающей на крупном почтамте.
   К телефону в моём кабинете власти подключили десяток других аппаратов, имевших тот же номер.
   — Если вдруг позвонит похититель, — объяснила мама членам одной из своих групп, — мы обязаны предоставить ему возможность дозвониться с первого раза.
   Телефон трезвонил не переставая. Когда мы были дома, то все бросались к трубке, чтобы ответить и занести в специальную карточку имя звонящего, номер его телефона и цель звонка.

* * *

   Как-то дней через десять после исчезновения детей ко мне заглянул Шоффлер. Все другие были чем-то заняты, и мы сумели поговорить тет-а-тет.
   Во-первых, он сообщил, что ему удалось собрать дополнительную информацию о человеке с собакой.
   — Вокруг этого парня всё время крутились детишки. Видимо, из-за собаки. Очень славный пёс, выступавший в роли магнита. Притягивал к себе детей.
   — Я это как раз и видел. Кучу гладивших собаку детей.
   — Один из кассиров у ворот сообщил, что помнит, как двое мальчиков уходили с ярмарки в компании парня с собакой.
   — Помнит, как они уходили? Неужели? И где же раньше был этот кассир?
   — Он не рвался в свидетели, поскольку имеет приводы. Мы заставили его дать показания, сам бы он наверняка не пришёл. Мы явились к нему вторично (идёт повторный опрос всех служащих) и спросили в лоб: не видел ли он, как с ярмарки уходил высокий человек с собакой и парой ребятишек? Вообще-то кассир неплохой парень и законопослушный гражданин, если не считать его увлечения травкой. Он нас боится. Задал нам кучу вопросов. А что случится, если он ничего не скажет? Будет ли это означать, что он нам солгал? Будет ли это считаться помехой следствию? Не привлекут ли его к ответственности? Одним словом, он дал показания.
   — Хм…
   — Я тоже был настроен весьма скептически. Как он мог это запомнить? Мимо него ежедневно проходят тысячи людей, добрая половина которых облачена в наряд отца Тука или короля Артура. Да и событие произошло больше недели назад.
   — Десять дней.
   — Верно. Но, так или иначе, парень сказал мне следующее. Близнецов он не помнит. Помнит лишь пару ребятишек примерно одного роста. Он в них особо не вглядывался. Запомнил только потому, что компания показалась ему довольно странной.
   — Компания?
   — Да. Двое ребятишек, мужчина и собака. Я спросил, что он имеет в виду. Ведь мимо него постоянно валят рыцари, принцессы, отряды готов, менестрели и всё такое прочее… а он вдруг находит странной какую-то крошечную группу. Почему она показалась ему странной? Какого рода странность он увидел? И знаете, что он мне сказал? Ему показалось странным, что на мужчине был исторический костюм, на собаке был костюм, а на мальчиках не было. Он счёл это бессмыслицей, поскольку обычно все бывает наоборот.
   — Хм…
   — Когда он все это изложил, я решил, что его история заслуживает внимания. Такие вещи обычно не выдумывают. Кроме того, он опознал собаку.
   — Уиппет?
   Шоффлер достал записную книжку и нацепил очки. Я давно обратил внимание, что детектив страшно привязан к своим блокнотам и заносит в них чуть ли не каждое слово. Иногда во время разговора он обращался к своим записям по нескольку раз. По-моему, блокнотов у него не меньше сотни. Шоффлер шутит, что когда-нибудь напишет мемуары.
   — Вот оно, — нашёл он нужное место. — Когда я спросил его о собаке, парень ответил, что она похожа на грейхаунда, только не такая большая.
   — Верно.
   — Когда я спросил, как был одет хозяин пса, парень ответил буквально следующее: «Я же вам сказал — в костюм». Я поинтересовался, какого рода костюм? Он ответил, что работу для него подыскала сестра, а сам он в этом «дерьме эпохи Возрождения» ничего не смыслит. И справедливо заметил, что люди не ходят на эту ярмарку в одежде ковбоев или суперменов.
   — Верное наблюдение, — согласился я, не понимая, почему обычные слова привели Шоффлера в такое возбуждение и куда он клонит.
   — Парень устал от моих вопросов, — продолжал детектив, — а я все давил на него. Не мог ли он высказаться конкретнее? Оказалось, что высокий человек не был в костюме короля. Не был он и рыцарем. Кассир не знал, чей костюм был на хозяине собаки. Ведь его наряд, так же как и наряд костлявого пса, практически состоял из одного здоровенного воротника. Затем кассир сказал мне, что на человеке были колготки, а в руках он держал флейту. — Шоффлер взглянул на меня поверх очков и продолжил: — Я спросил: «Постой, какая флейта?» Я слышал о музыкальном инструменте и от другого источника, но не придал информации значения. Парнишка оживился, словно к нему вдруг пришло озарение, и заявил: «Вспомнил! На нём была куртка четырёх разных цветов, и в руке — флейта». И теперь я знаю, под кого он косил. Это был так называемый Дудочник в пёстром костюме. Флейтист-соблазнитель из поэмы Браунинга.
   Шоффлер закрыл блокнот. Он был явно собой доволен, а я ощутил, как ужас ледяной рукой впивается в мой затылок. О чём говорится в этой сказке? Насколько я помню, Дудочник избавил поселение от крыс, но жители ему не заплатили. Тогда он стал наигрывать какую-то мелодию, и за ним последовали дети. Я забыл, что потом случилось с детьми. Неужели они исчезли?

Глава 13

   Я в любое мгновение мог точно сказать, сколько времени прошло с момента исчезновения сыновей. Для этого мне не нужно было упражняться в математике, я моментально извлекал из недр памяти нужную цифру. Когда я отвозил родителей в аэропорт, со времени пропажи близнецов прошёл двадцать один день и восемь с небольшим часов.
   Я предложил им лететь домой (Джек и Маргрэт сделали это неделей раньше), и мне без особого труда удалось преодолеть их символическое сопротивление.
   В аэропорту мама долго не выпускала меня из объятий, а выпустив, расплакалась. Отец коротко, по-мужски, коснулся губами моей щеки. Я, стоя за пределами зоны контроля, наблюдал, как лысый плечистый мужчина отвёл маму в сторону, чтобы досмотреть ещё раз. Мама сняла светло-жёлтый блейзер и стояла, вытянув в стороны руки, пока охранник проверял её сканером. Он делал это так медленно и методично, что её руки начали дрожать от усилия сохранить позу.
   Ощущения, которые я в этот момент испытывал, свидетельствовали, как плохо я контролирую свои эмоции. Глядя, как плешивый издевается над мамой, я кипел дикой яростью, с трудом сдерживаясь, чтобы не прорваться через ворота металлоискателя и как следует врезать мерзавцу. Мне хотелось одним ударом свалить его с ног, чтобы его плешивая башка стукнулась об пол. Мне казалось, что я уже слышу его фальшивые причитания: «Я всего лишь делаю свою работу». Фальшь состояла в том, что если бы он по-настоящему старался выявить потенциальных террористов, то не стал бы тратить время и казённые деньги на издевательство над моей мамой. Он вовсе не «делал свою работу». Он упивался властью.

* * *

   Шли дни, и поднятый журналистской братией тарарам понемногу стихал. Кевин и Шон упоминались в новостях все реже. Звонки, соболезнования по электронной почте и пожертвования тоже начали сходить на нет. Горячая линия едва теплилась, жёлтые ленты выцвели и истрепались, плакаты с изображением мальчиков исчезли из витрин магазинов, а их место заняли программы хоровой музыки, объявления о пропавших собаках и бюллетени общества «Бег ради здоровья».
   Полиция тем временем «делала всё возможное», что в переводе на нормальный язык означало «кое-что». Пока шла проработка очередной версии, во мне каждый раз теплилась надежда, и это продолжалось до тех пор, пока Шоффлер не объявлял, что копы снова оказались в тупике.
   Как-то вечером детектив заскочил к нам с упаковкой китайской еды и сказал, что полиция изучает людей или, скорее, инфраструктуру «Праздника Ренессанса» и, в частности, ищет высокого человека, рассылая куда только можно рисунки, описание собаки и тому подобное.
   — Вы просто не поверите, — добавил он, — сколько поклонников средневековья обитает в этой стране.
   — И сколько среди них «Дудочников в пёстром наряде»? — спросила Лиз.
   — Не надо представлять его только в этом образе, — произнёс детектив, перестав на минуту жевать. — Костюм он мог использовать для маскировки. Это почти то же, что и человек в униформе. Возьмём, например, квартирную кражу, ограбление банка или нечто подобное. Вы можете мне не поверить, но свидетели преступления говорят лишь о человеке в униформе посыльной службы, комбинезоне автомеханика или синей робе водопроводчика.
   — Ну а как же с Дудочником? — прервал я его теоретические рассуждения. — Что-нибудь удалось выяснить?
   — Пока ничего, — поморщился Шоффлер, — если не считать нескольких явлений Элвиса Пресли народу.

* * *

   Большую часть недели я проводил в Кромвеле в обществе самых упорных волонтёров, собиравшихся каждый божий день, чтобы, несмотря на безумную жару, продолжить поиски. Я с радостью проделывал длинный путь, поскольку это было подобием каких-то активных действий. Кроме того, мне хотелось выбраться из дома.
   Но однажды, продираясь через густой подлесок, я вдруг понял, что участвую в поисках, не надеясь найти следы детей и даже не боясь случайно на них наткнуться. Я уже не верил, что под опавшими листьями и ветками мы вдруг увидим их маленькие разлагающиеся тела. А вот Лиз представляла все совершенно в ином свете. Она вела поиски с яростным упорством, и я понимал, что именно она рассчитывает найти.
   Лично я считал, что мальчики находятся у Дудочника, кем бы тот ни был. Я верил, что Кевин и Шон живы, не опасаясь очередных обвинений в беспочвенных иллюзиях и вопреки собственным сомнениям. Для Лиз поиски в компании добровольцев были своего рода ритуалом, воплощением её преданности мальчикам. Это очень походило на религиозный экстаз или паломничество по святым местам.
   Некоторые волонтёры меня настораживали. Я не понимал рвения, с которым они вели поиски. Меня удивляла их неукротимая готовность продираться через заросли ядовитого плюща, отмахиваясь от назойливых насекомых. К этому времени я знал почти их всех. Большинство этих людей принадлежало к категории энтузиастов, из тех, что собирают средства на борьбу с раком груди или строительство детской площадки. А часть волонтёров меня просто тревожила. Меня, например, беспокоил неукротимый огонь, пылавший в глазах одного из мужчин, и смущал религиозный фанатизм пары женщин.
   Меня интересовал их образ жизни с учётом времени, которое они тратят на общественные дела. Иногда я даже думал, что кто-то из них мог быть причастен к похищению и теперь информирует Дудочника обо всех наших действиях. Стыдясь своих подозрений, я тем не менее составил досье с их именами, адресами, роде занятий, семейном положении, доходах, причудах и хобби. Все эти данные я отправил частному детективу Мэри Макгафферти.

* * *

   Наши с Лиз отношения продолжали ухудшаться. Первые несколько дней после похищения детей мы находили некоторое утешение в обществе друг друга. Ведь это, что ни говори, была наша общая потеря.
   Но эта относительная близость давно исчезла, и на смену ей пришла отчуждённость, постепенно перераставшая в нечто ещё менее дружелюбное. Когда мы оказывались в одной комнате, она, как мне казалось, с большим трудом удерживалась от желания подняться со стула и уйти. Если наши глаза случайно встречались, Лиз немедленно отводила взгляд.
   За всем этим стоял один неоспоримый факт: в глубине души во всём случившемся она обвиняла меня. И это всё чаще и чаще проявлялось в виде различных сценариев, начинавшихся с «если бы».
   Я убеждал себя, что это всего лишь типичная реакция на любую катастрофу. Пережив первоначальный шок, родственники жертвы начинают размышлять, каким образом можно было бы предотвратить потерю. Я помню это по тем материалам, которые мне довелось готовить, — пожар в ночном клубе в штате Род-Айленд, гибель реактивного самолёта во Флориде, взрыв космического челнока «Челленджер». «Событие носит столь трагический характер, потому что оно не должно было произойти». Подобные соображения играют заметную роль в нашей судебной системе, и обвинения предъявляются ещё до того, как успевает погаснуть пламя. Это называется «поиски виновного».
   Наш случай не требовал ни расследования, ни реконструкции событий. Я выступал в роли живого воплощения «человеческой ошибки» и в глазах жены из лица, способного предотвратить катастрофу, постепенно превращался в главную её причину.

* * *

   Центр розыска пропавших детей организовал акцию по сбору средств, и мы с Лиз приняли в ней участие. Отказаться было невозможно, но само мероприятие вызывало у меня тошноту. Лиз и я сидели на подиуме среди других жертв подобного несчастья. На груди некоторых родителей висели похожие на удостоверения личности ламинированные фотографии их детишек. Галерея радостных улыбок и сверкающих глаз разрывала душу.
   Множество незнакомых людей всегда стремились помочь таким, как мы, но нечто в этой «акции» заставляло меня скрипеть от злости зубами. Создавалось впечатление, что некоторые родители пришли сюда лишь для того, чтобы погреться в лучах всенародной известности.
   Основной спич произнесла мать-одиночка по имени Мелинда. Она поведала нам душераздирающую историю о похищении своей восьмилетней дочери. Это было незатейливое, но продуманное повествование прирождённого рассказчика. Во всех нужных местах она для достижения максимального эффекта выдерживала паузы. Через восемь лет после исчезновения останки девочки были найдены в земле на заднем дворе соседнего дома.
   — Все толкуют о том, что за год злодеи похищают и убивают около сотни детей, — говорила Мелинда. — Несмотря на самое широкое освещение в средствах массовой информации, эти преступления крайне редки. Ребёнок скорее может погибнуть от удара молнии. — Она выдержала паузу и добавила: — И эта молния ударила в некоторых из нас.
   Мелинда возложила скрещённые ладони на грудь в области сердца, а мы, сидящие на подиуме, печально склонили головы. Одна из женщин всхлипнула.
   — Когда ударяет молния, — хрипло произнесла Мелинда, — смерть наступает быстро. Семьдесят четыре процента этих детей — и моя дочурка Бонни была среди них — погибают в течение трёх часов после похищения. Среди всех похищенных детей подавляющее большинство, а именно семьдесят шесть процентов, составляют девочки, средний возраст которых одиннадцать лет. В восьмидесяти процентах случаев похищение происходит в радиусе четверти мили от дома. Поэтому не думайте, что ваше дитя находится в безопасности, если играет на зелёной лужайке перед домом или катается на велосипеде в вашем квартале. Большинство автомобильных наездов, между прочим, тоже случается в радиусе одной мили от жилья ребёнка. Огромное число несчастных случаев происходит и в самом доме. Наши дома, леди и джентльмены, возможно, и являются нашими крепостями, но они вовсе не неприступны.
   Когда она для вящего эффекта выдерживала очередную паузу, я подумал, что Кевин и Шон никак не вписываются в типичную картину. Во-первых, они не девочки. Во-вторых, значительно младше усреднённой жертвы и, в-третьих, их похитили на расстоянии более чем пятьдесят миль от дома. Кроме того, их двое.
   — Итак, нам нужны средства, чтобы реагировать немедленно, — возобновила свой монолог Мелинда.
   Время для просьбы раскошелиться было выбрано безукоризненно, и я не удивился, услышав, что она делает успешную карьеру в рекламном бизнесе и состряпала книгу под названием «Как нам уберечь своих деток». Книга, как оказалось, содержит массу ценных советов, как защитить детей от хищников, в то же время не напугав их до безумия. И её, как сказала Мелинда, можно приобрести прямо сейчас рядом с банкетным залом. Десять процентов от суммы продаж должно было поступить на счёт «Центра».
   После того как разошлась публика, родители и родственники пропавших детей объединились для общей молитвы. Мы расселись на складных стульях, взявшись за руки. Оказавшийся рядом мужчина сжал мне руку с такой силой, что пальцы практически онемели. После минуты молчания каждый из нас поведал о своём несчастье.
   Я ушёл, осознав, что большинство членов молитвенного кружка оплакивает пропавших детей. Они пришли, чтобы совместно противостоять боли от непоправимой потери своих детей. Несмотря на мистическую веру в чудо, эти люди, подобно родителям без вести пропавших во Вьетнаме, считали детей мёртвыми и не пытались найти «своих любимых». Им надо было совсем иное. Это иное называлось «финалом». Другими словами, этим людям нужны были лишь «останки». Свидетельство смерти.
   — Я не могу здесь оставаться, — прошептал я на ухо жене. — Они считают, что их дети умерли.
   Когда я поднялся, она пошла за мной следом. Но вовсе не потому, что хотела этого.
   — Простите… Простите… — бормотала она, когда я, выдернув ладонь из руки соседа, направился к двери.
   В машине она осуждающе посмотрела на меня и сухо сказала:
   — Кто ты такой, Алекс, чтобы осуждать их за то, что они пытаются справиться со своей потерей?
   — Они считают, что их дети мертвы, а я так не думаю.
   Лиз разрыдалась.
   — Я возвращаюсь в Мэн, — глядя на свои ногти, объявила она вечером и снова разрыдалась.
   На следующий день Лиз уехала.

* * *

   Работа. Хотя Ал и сказал, узнав об исчезновении близнецов, что я могу забыть о работе на тот срок, какой мне потребуется, на прошлой неделе я получил по электронной почте письмо с просьбой «прояснить свои планы». Мне было предложено решить, возвращаюсь я на работу (по крайней мере не на полный рабочий день) или беру отпуск без сохранения содержания с указанием времени ухода и примерной даты возвращения. Мелким шрифтом сообщалось, что, учитывая обстоятельства, студия будет мне «помогать», даже в том случае, если я выберу «отпуск». На «помощь» они согласны, но, поскольку моё длительное отсутствие вынудит их искать замену, о «вознаграждении» не было и речи.
   Практически все сходились во мнении, что возвращение на работу будет для меня «лучшим исходом». Работа, как утверждали эти люди, отвлечёт меня от грустных размышлений и даст «терапевтический эффект». Одним словом, все рассуждения сводились к следующему: я буду так занят, что времени на думы о пропавших сыновьях у меня не останется. А это, в свою очередь, уменьшит депрессию.
   Я очень и очень сомневался в справедливости подобных рассуждений.
   Подъем, сборы, до боли знакомая дорога на работу… возврат ко всей этой рутине казался мне очень странным. Да и сама студия стала для меня чужой землёй. Телевизионные станции напоминают сумасшедший дом. Там стоит невообразимый шум, энергия бьёт ключом, все или лезут из кожи вон, чтобы выполнить задание к указанному сроку, или расслабляются, сделав это. Я же в водовороте безумной спешки чувствовал себя чужеродным, инертным телом. Я существовал в каком-то защитном коконе, сотканном из подчёркнутого такта моих коллег. Когда я проходил мимо, разговоры стихали, люди отводили глаза, не зная, что мне сказать и как себя вести в моём присутствии. Я видел, что машина работает, а жизнь продолжается. Но не знал, стоит ли мне им об этом говорить. Когда же всё-таки однажды сказал, что они ничем не могут мне помочь, то почувствовал себя ещё хуже, а коллеги обиделись.

* * *

   Вечером, после моего возвращения с работы, ко мне заехал Шоффлер. Он прибыл с упаковкой из шести бутылок пива «Сьерра-Невада» и огромной, плохо пропечённой пиццей.
   — Здоровая пища, — произнёс он с характерным тонким смешком. — Пообщайся со мной, и ты тоже скоро станешь жирным уродом, на которого и смотреть-то противно.
   Его появление меня обрадовало. Сильнее меня могло обрадовать лишь возвращение сыновей. Кроме него, мне никого не хотелось видеть в своём доме. Во-первых, Шоффлер был единственным в мире человеком, всегда готовым говорить на самую главную для меня тему. Во-вторых, он был циничным, остроумным и, как я недавно понял, очень толковым парнем. Все наши встречи заканчивались тем, что мы снова и снова прокручивали отвергнутые версии, дабы убедиться, что ничего не было упущено. Мы говорили о бумажном кролике, об уиппете, о свидетелях, видевших, как высокий человек садится в чёрный внедорожник, о свежих явлениях народу Элвиса Пресли, о куриной крови и о списке «врагов», атакованных мной в эфире. Шоффлер постоянно рылся в своей записной книжке — третьей по счёту. Файл по нашему делу, сказал он мне, насчитывает уже семь толстенных папок. Каждое дело, пояснил детектив, начинается с единственной папки толщиной в три дюйма. Папки (Шоффлер позволил мне на них взглянуть) содержали копии всех бумаг, появившихся в ходе следствия. Там были доклады, заявления свидетелей, протоколы допросов, фотографии с места преступления, результаты судебно-медицинских анализов, список изъятых при обыске предметов, ордера на обыск и так далее и тому подобное.