Страница:
— Значит, он был проповедником? — переспросил я.
— Да, мальчиком-проповедником.
— Неужели? — изумился Пинки.
— Этот парнишка мог вызвать подлинную бурю в сердцах. Настоящий Билли Грэм в миниатюре. Чтобы увидеть его, люди стекались отовсюду. Парнишка выступал в храме баптистов в Бервике. Насколько я помню, Байрон начал проповедовать после того, как утонул его младший брат. — Она выдержала паузу и заметно помрачнела. — Когда это случилось, я ещё жила в Батон-Руже. Но ходили разные слухи.
— О чём, например? — спросил Пинки.
— О том, что это был не несчастный случай. Говорили, что Байрон, возможно, утопил своего маленького братишку. Не знаю, не знаю, — покачала она головой. — Когда это случилось, Байрон и сам был ребёнком. И я не могу вспомнить, когда люди стали его подозревать. После смерти брата или после того, как он убил своего отца.
— Он и это сделал? Действительно убил отца?
— То событие я хорошо помню. Как раз после убийства его и отправили в психушку. Он прикончил своего папочку-калеку.
— Вы серьёзно? — спросил я, хотя ни одно из деяний этого чудовища, каким бы ужасным оно ни было, не могло меня удивить.
— Более чем серьёзно, — ответила Вики. — Байрону было семнадцать, и его собирались судить, как взрослого. Но затем его признали душевнобольным, и все решили, что так оно и есть, поскольку парень был извращён до предела.
— Его отец был инвалидом? — спросил Пинки, допив кофе.
Вики Симс вытерла губы салфеткой и сказала:
— Клод — так звали папочку Байрона — работал на морской платформе нефтяной компании «Анадарко». Клод Бодро попал в какую-то аварию, и его прооперировали. Дело шло на поправку, но во время убийства он всё ещё оставался в инвалидном кресле. Что, как мне кажется, делало преступление ещё более отвратительным.
— Он что, его застрелил? — спросил Пинки и, обращаясь ко мне, добавил: — Мы, похоже, явимся туда во всеоружии.
— Нет. Байрон прибег к оригинальному способу. Он погубил папочку, как змея — ядом через кожу. Такое бывает?
— Трансдермальное отравление, — пояснил Пинки. — Bay! Ну и дела! Но как же его уличили?
— Не знаю, — ответила Вики. — На суд я ни разу не ходила. Но поскольку использовался яд, никто не сомневался, что убийство было преднамеренным. Именно поэтому судить Байрона собирались как взрослого.
— И его адвокат заявил о невменяемости клиента?
— Точно. Адвокаты сказали, что он — псих, что он слышал голоса, и отец издевался над сыном, когда тот был младенцем, и всё такое прочее. Все эти подробности вы найдёте в судебном отчёте. Или в газете «Новый ибер». Последнее даже, возможно, и лучше. Подумайте об этом. Я знакома с главным редактором Максом Мальдонадо. Хотите его телефон?
Я согласился, но в дело вступил Пинки:
— Стыдись, Макс. Давай колись немедленно. Разве ты не можешь пожертвовать пятью минутами своего драгоценного времени ради двух пропавших bambinos? Выкладывай всё, что знаешь.
— Неужели мне выпала честь беседовать с самым головастым частным сыщиком Луизианы? — в тон Пинки ответил редактор. — Почему, Пинки, ты, как распоследнее дерьмо, не сказал, что занимаешься этим делом?
— Мне хотелось проверить твои моральные ориентиры. — Услышав протестующий вопль Мальдонадо, Пинки расхохотался: — Да, я, конечно, дерьмо, но это не шутка. Нам всего-навсего нужны кое-какие сведения об этом парне. Где он жил, например. Где работал. Одним словом, чтобы продолжать поиск, нам нужна информация. Мы не хотим сидеть и сосать лапу, ожидая прибытия поганых судебных отчётов.
— Значит, мои моральные ориентиры? Хм… Ну да ладно. Придётся пойти у тебя на поводу, Пинк. Итак, Байрон Бодро… — Вздох. — Надо сказать, меня сильно удивляло, что о нём последнее время ничего не слышно. Ладно, сейчас я жертвую пять минут своего драгоценного времени, а вечером все моё драгоценное время принадлежит вам.
— Замечательно.
— Итак, с чего же начать? Начнём, пожалуй, с самого начала. Семья Бодро жила неподалёку от Бервика в трейлере. Кемпинг называется Медоулендз. Та ещё вонючая дыра, но в жилище семейства Бодро царили чистота и порядок. Я это знаю, потому что во время убийства Клода был по совместительству и фотографом. Помнится, я тогда сделал кучу снимков. Мэри — мать Байрона — была прекрасной женщиной. Клод тоже был хорошим человеком и, как я слышал, большим тружеником. Добывал нефть для «Анадарко» на одной из морских платформ. И был отравлен собственным сыном! Даже в больном воображении подобное невозможно представить. Сынок прогнил насквозь. Большинство людей не верили, что Клод издевался над мальчишкой. Все эти разговоры стоили не больше, чем мешок дерьма.
— Совсем как в деле братьев Менендез.
— Точно. Все в один голос утверждали, что Клод был правильным парнем. Что ещё?.. Да, на вашем месте я бы смотался в Медоулендз. Вполне вероятно, что его обитатели помнят семью Бодро. Тем временем я посажу кого-нибудь из своих людей сделать для вас подборку старых газет, освещавших этот процесс.
— А как нам найти этот самый Медоулендз? — поинтересовался Пинки.
— Где вы сейчас?
— В Морган-Сити. «Холидей-инн».
— Езжайте по мосту в Бервик, а затем ещё примерно… хм… примерно полмили. Медоулендз находится… хм… на Буковой улице. А может, на Дубовой. Одним словом, что-то растительное. Найдёте без труда.
В трубке послышались вопли. Мальдонадо прикрыл микрофон, но мы слышали, как он с кем-то говорит. Через некоторое время он вернулся к разговору с нами:
— Что-нибудь ещё?
— Семья Бодро всё ещё живёт там? — спросил я, чувствуя, как дрожит голос. Моё волнение было настолько заметно, что Пинки приподнял тёмные очки и внимательно посмотрел в мою сторону.
— Не думаю, — ответил Мальдонадо. — От семьи, насколько я знаю, ничего не осталось. Папа помер от яда. Мама скончалась ещё до этого. И… Один момент…
Его снова прервали.
— Похоже, ты и вправду занят, — заметил Пинки.
— Можем встретиться вечером, если хотите, — сказал Мальдонадо. — После того, как мы уложим ребёнка.
— Ужин за нами, — пообещал Пинки.
— Замётано, — ответил редактор.
Дорожный знак с идущими рука об руку детишками приказывал снизить скорость до пяти миль в час. Знак имел пулевые пробоины. Большая часть попаданий приходилась на детские силуэты. Перед многими трейлерами стояли большие мусорные баки, переполненные настолько, что их крышки не опускались. Грязные площадки перед домами были забиты стульями, используемыми в качестве сидений бочками, детскими велосипедами, разнообразными игрушками и старыми автомобильными покрышками. Рядом с каждым трейлером был запаркован автомобиль, а то и два. Большинство машин были пикапами.
Пинки притормозил рядом со свежевыкрашенным трейлером под номером 14. Сверкающий «БМВ» на этой пыльной, убогой улице выглядел космическим кораблём инопланетян.
Глава 34
— Да, мальчиком-проповедником.
— Неужели? — изумился Пинки.
— Этот парнишка мог вызвать подлинную бурю в сердцах. Настоящий Билли Грэм в миниатюре. Чтобы увидеть его, люди стекались отовсюду. Парнишка выступал в храме баптистов в Бервике. Насколько я помню, Байрон начал проповедовать после того, как утонул его младший брат. — Она выдержала паузу и заметно помрачнела. — Когда это случилось, я ещё жила в Батон-Руже. Но ходили разные слухи.
— О чём, например? — спросил Пинки.
— О том, что это был не несчастный случай. Говорили, что Байрон, возможно, утопил своего маленького братишку. Не знаю, не знаю, — покачала она головой. — Когда это случилось, Байрон и сам был ребёнком. И я не могу вспомнить, когда люди стали его подозревать. После смерти брата или после того, как он убил своего отца.
— Он и это сделал? Действительно убил отца?
— То событие я хорошо помню. Как раз после убийства его и отправили в психушку. Он прикончил своего папочку-калеку.
— Вы серьёзно? — спросил я, хотя ни одно из деяний этого чудовища, каким бы ужасным оно ни было, не могло меня удивить.
— Более чем серьёзно, — ответила Вики. — Байрону было семнадцать, и его собирались судить, как взрослого. Но затем его признали душевнобольным, и все решили, что так оно и есть, поскольку парень был извращён до предела.
— Его отец был инвалидом? — спросил Пинки, допив кофе.
Вики Симс вытерла губы салфеткой и сказала:
— Клод — так звали папочку Байрона — работал на морской платформе нефтяной компании «Анадарко». Клод Бодро попал в какую-то аварию, и его прооперировали. Дело шло на поправку, но во время убийства он всё ещё оставался в инвалидном кресле. Что, как мне кажется, делало преступление ещё более отвратительным.
— Он что, его застрелил? — спросил Пинки и, обращаясь ко мне, добавил: — Мы, похоже, явимся туда во всеоружии.
— Нет. Байрон прибег к оригинальному способу. Он погубил папочку, как змея — ядом через кожу. Такое бывает?
— Трансдермальное отравление, — пояснил Пинки. — Bay! Ну и дела! Но как же его уличили?
— Не знаю, — ответила Вики. — На суд я ни разу не ходила. Но поскольку использовался яд, никто не сомневался, что убийство было преднамеренным. Именно поэтому судить Байрона собирались как взрослого.
— И его адвокат заявил о невменяемости клиента?
— Точно. Адвокаты сказали, что он — псих, что он слышал голоса, и отец издевался над сыном, когда тот был младенцем, и всё такое прочее. Все эти подробности вы найдёте в судебном отчёте. Или в газете «Новый ибер». Последнее даже, возможно, и лучше. Подумайте об этом. Я знакома с главным редактором Максом Мальдонадо. Хотите его телефон?
* * *
Мы позвонили из моего номера. Пинки слушал по параллельному аппарату. Я объяснил свои намерения, и Мальдонадо ответил, что у него сейчас на выходе номер, но в прошлом он был репортёром и, конечно, помнит дело Бодро. Затем он обещал позвонить мне во второй половине дня.Я согласился, но в дело вступил Пинки:
— Стыдись, Макс. Давай колись немедленно. Разве ты не можешь пожертвовать пятью минутами своего драгоценного времени ради двух пропавших bambinos? Выкладывай всё, что знаешь.
— Неужели мне выпала честь беседовать с самым головастым частным сыщиком Луизианы? — в тон Пинки ответил редактор. — Почему, Пинки, ты, как распоследнее дерьмо, не сказал, что занимаешься этим делом?
— Мне хотелось проверить твои моральные ориентиры. — Услышав протестующий вопль Мальдонадо, Пинки расхохотался: — Да, я, конечно, дерьмо, но это не шутка. Нам всего-навсего нужны кое-какие сведения об этом парне. Где он жил, например. Где работал. Одним словом, чтобы продолжать поиск, нам нужна информация. Мы не хотим сидеть и сосать лапу, ожидая прибытия поганых судебных отчётов.
— Значит, мои моральные ориентиры? Хм… Ну да ладно. Придётся пойти у тебя на поводу, Пинк. Итак, Байрон Бодро… — Вздох. — Надо сказать, меня сильно удивляло, что о нём последнее время ничего не слышно. Ладно, сейчас я жертвую пять минут своего драгоценного времени, а вечером все моё драгоценное время принадлежит вам.
— Замечательно.
— Итак, с чего же начать? Начнём, пожалуй, с самого начала. Семья Бодро жила неподалёку от Бервика в трейлере. Кемпинг называется Медоулендз. Та ещё вонючая дыра, но в жилище семейства Бодро царили чистота и порядок. Я это знаю, потому что во время убийства Клода был по совместительству и фотографом. Помнится, я тогда сделал кучу снимков. Мэри — мать Байрона — была прекрасной женщиной. Клод тоже был хорошим человеком и, как я слышал, большим тружеником. Добывал нефть для «Анадарко» на одной из морских платформ. И был отравлен собственным сыном! Даже в больном воображении подобное невозможно представить. Сынок прогнил насквозь. Большинство людей не верили, что Клод издевался над мальчишкой. Все эти разговоры стоили не больше, чем мешок дерьма.
— Совсем как в деле братьев Менендез.
— Точно. Все в один голос утверждали, что Клод был правильным парнем. Что ещё?.. Да, на вашем месте я бы смотался в Медоулендз. Вполне вероятно, что его обитатели помнят семью Бодро. Тем временем я посажу кого-нибудь из своих людей сделать для вас подборку старых газет, освещавших этот процесс.
— А как нам найти этот самый Медоулендз? — поинтересовался Пинки.
— Где вы сейчас?
— В Морган-Сити. «Холидей-инн».
— Езжайте по мосту в Бервик, а затем ещё примерно… хм… примерно полмили. Медоулендз находится… хм… на Буковой улице. А может, на Дубовой. Одним словом, что-то растительное. Найдёте без труда.
В трубке послышались вопли. Мальдонадо прикрыл микрофон, но мы слышали, как он с кем-то говорит. Через некоторое время он вернулся к разговору с нами:
— Что-нибудь ещё?
— Семья Бодро всё ещё живёт там? — спросил я, чувствуя, как дрожит голос. Моё волнение было настолько заметно, что Пинки приподнял тёмные очки и внимательно посмотрел в мою сторону.
— Не думаю, — ответил Мальдонадо. — От семьи, насколько я знаю, ничего не осталось. Папа помер от яда. Мама скончалась ещё до этого. И… Один момент…
Его снова прервали.
— Похоже, ты и вправду занят, — заметил Пинки.
— Можем встретиться вечером, если хотите, — сказал Мальдонадо. — После того, как мы уложим ребёнка.
— Ужин за нами, — пообещал Пинки.
— Замётано, — ответил редактор.
* * *
Мы проехали по мосту Хью П. Лонга через довольно широкую реку под названием Ачафалья (Чафалайя, поправил меня Пинки) и через десять минут оказались в Медоулендзе. Несмотря на буколическое название поселения, в нём не оказалось ничего, даже отдалённо напоминавшего луговину. Жилой комплекс состоял из пары дюжин трейлеров, большинство которых, судя по их виду, пребывали здесь десятки лет. Часть трейлеров имели ограды из металлических цепей, и почти все они соединялись друг с другом деревянными тротуарами. Некоторые дома на колёсах стояли на отшибе. Они выглядели гораздо свежее остальных: их окружали ограды из штакетника, за которыми были разбиты цветочные клумбы.Дорожный знак с идущими рука об руку детишками приказывал снизить скорость до пяти миль в час. Знак имел пулевые пробоины. Большая часть попаданий приходилась на детские силуэты. Перед многими трейлерами стояли большие мусорные баки, переполненные настолько, что их крышки не опускались. Грязные площадки перед домами были забиты стульями, используемыми в качестве сидений бочками, детскими велосипедами, разнообразными игрушками и старыми автомобильными покрышками. Рядом с каждым трейлером был запаркован автомобиль, а то и два. Большинство машин были пикапами.
Пинки притормозил рядом со свежевыкрашенным трейлером под номером 14. Сверкающий «БМВ» на этой пыльной, убогой улице выглядел космическим кораблём инопланетян.
Глава 34
Я постучал в дверь. На веранде соседнего трейлера подняла голову седая женщина с пластиковыми бигуди в волосах — подобные штуковины я видел лишь в старых телевизионных шоу.
— Их нет дома, — крикнула она. — Может, я вам смогу помочь?
— Мы ищем… — начал было я, но Пинки не дал мне продолжить.
— Как поживаете, мэм? — поинтересовался он.
— Если вы что-нибудь продаёте, любовь моя, то знайте, дорогуша, — у меня и цента днём с огнём не сыскать. Но зато у меня уйма свободного времени, и вы можете, если хотите, попрактиковаться.
— Мы ничего не продаём, — сказал Пинки. — Мы…
— Прошу прощения, но вы, похоже, альбинос?
Я, оскорбившись, решил было выступить с гневной отповедью, но Пинки только расхохотался:
— Тонко подмечено. Я — альбинос. Перед вашим жильём, мэм, стоит генетический курьёз, если вы позволите мне так выразиться. Я знаю, что мой вид многих выбивает из колеи и они забывают о приличных манерах. Так всегда бывает, когда люди видят перед собой личность с ярко выраженными физическими отклонениями от нормы. Я считаю это проявлением своего рода расизма. Но с другой стороны, кто осмелится сказать, что в нашей Луизиане стыдно быть чрезмерно белым? — закончил он с улыбкой.
— Я хочу спросить, если позволите, — сказала женщина. — Легко ли вы обгораете на солнце?
— Это одна из самых серьёзных проблем, с которыми мне приходится сталкиваться.
— Я спрашиваю, потому что сама — светлокожая блондинка и мгновенно сгораю. Лью на себя крем от загара вёдрами. Но почему бы вам с приятелем не подняться сюда, чтобы скрыться от солнца и рассказать, что привело вас в Медоулендз?
Мы поднялись и оказались на рахитичной дощатой площадке. Потолок держался на сложенных из шлакоблоков столбах. Вся меблировка веранды состояла из нескольких складных металлических стульев и плетённого из прутьев кофейного столика, весьма древнего на вид. На столике находились пепельница и пластмассовая коробочка с маникюрными принадлежностями. Оказывается, дама занималась педикюром, и её ступни были закреплены в каком-то неизвестном мне приспособлении, а между пальцами с ярко-красными ногтями торчали валики из пенопласта.
— Меня зовут Пинки Штрайбер, а это — Алекс Каллахан, — представил нас Пинки, протягивая руку.
— Простите, дорогуша, — продемонстрировала женщина свои руки с растопыренными пальцами, дабы мы могли увидеть только что выкрашенные ногти, — но я ещё не просохла. Меня зовут Дора Гэррети, — назвалась она и, повернувшись ко мне, сказала: — А вас я видела по телевизору. Верно? — Её лицо вдруг омрачилось, и она воскликнула: — Великий Боже! Ведь вы — их папа. Папа тех двух крошек. Бедняжка. О Господи!
— Мы думаем, что мальчиков похитил Байрон Бодро.
Дора поднесла руки к губам, и её ярко-красные ногти вдруг показались мне каплями крови на фоне снега.
— О Боже… — прошептала она.
Я, увы, хорошо знал чувства, искривившие в горькой гримасе её лицо и заставившие крепко сжать губы.
— Этот мальчишка, — процедила она, закурив сигарету и выпустив длинную струю дыма, — был рождён порочным. Порочным до мозга костей.
— Вы знаете, где он сейчас? Где его родственники?
— Простите, мой сладкий, но в этом я не смогу вам помочь. Я не видела его с той минуты, когда парня увезли. Его старики умерли. Я даже не знала, что его выпустили из лечебницы. Когда это случилось?
— В девяносто шестом.
— Что же, остаётся только радоваться, что он сюда не вернулся.
— А люди, которые живут в их доме? Может, это родственники семейства Бодро?
— Нет. Клод и Мэри не были владельцами трейлера. Они его арендовали. После них там сменилось несколько жильцов.
— Знаете, что мне пришло в голову? — обратился ко мне Пинки. — Должны существовать документы. Клод наверняка владел какой-то собственностью, кем-то унаследованной. Надо будет это проверить. Напомните мне при случае.
— Я слышала, что всё ушло к Байрону, — вмешалась Дора, — и это вывело из себя брата Клода Лонни. Хотя после похорон Клода мало что осталось. Лонни писал кипятком из-за того, что Байрону вообще что-то досталось. Но из протестов брата ничего не вышло. Байрона признали психом, и получилось, будто он вообще не совершал преступления.
— Лонни живёт где-то поблизости?
— Лонни умер, — ответила Дора.
— А как насчёт друзей? — спросил я. — Возможно, у него здесь остались друзья.
— У этого парня не было друзей. Ни единого. Во время убийства Клода он постоянно торчал у черномазых. Связался там с каким-то колдуном.
— Колдуном?
Уловив в моём тоне нотки скептицизма, она сразу ощетинилась:
— Да, я это слышала. И среди них, к вашему сведению, есть колдуны. Они живут здесь три сотни лет и все ещё не вылезли из джунглей.
Я знал, что следует держать язык за зубами, но промолчать не смог.
— Вы понимаете, что это же…
— Вы знакомы с этим колдуном? — перебил меня Пинки. — Знаете, как его зовут?
— Нет, сэр, не знаю, — с оскорблённым видом ответила Дора. — Откуда я могу знать подобные вещи?
— Но вы же знали Байрона, — ухитрился вставить я.
— Но он же, радость моя, жил рядом со мной, а если домом вам служит трейлер, то основную часть времени приходится проводить на воздухе. Я живу здесь больше тридцати лет, и это, хотите верьте, хотите нет, далеко не рекорд. — Она рассмеялась смехом курильщика, похожим скорее на кашель. — Старый Ральф Гуидри обитает здесь ещё дольше.
— Не могли бы вы рассказать нам о Байроне?
— Что именно вы хотите знать?
— Все, — ответил Пинки. — Абсолютно все. Мы просто не представляем, что может помочь нам в поисках.
— Значит, так… — Она закурила новую сигарету («Мисти» с ментолом, если быть точным) и продолжила: — Байрон был одним из двоих детей. По крайней мере, некоторое время. Когда Байрону исполнилось десять, а его братику Джо — четыре, Байрон видел, как тонул брат. Некоторые, впрочем, утверждают, что он не видел, а наблюдал. Малыш утонул в муниципальном бассейне. Бассейн находился примерно в миле отсюда, и сейчас его уже нет. Пользовался большой популярностью у детишек.
— Именно об этом говорила Вики, — взглянул на меня Пинки. — Итак, брат утонул на глазах Байрона. Какой ужас. Пытался ли он его спасти?
— В этом-то вся загвоздка. Потому я и рассказываю. Все согласились, что это трагедия, но кое-кому показалось, что, возможно, хуже, чем трагедия. Всё случилось ночью, когда дети тайком выскользнули из дома. Вряд ли это мог придумать маленький Джо, не так ли? Вначале они бегали по округе, а затем Байрона осенила блестящая идея, и он помог брату перебраться через ограду бассейна, который, естественно, был закрыт. Позже Байрон рассказал, что вначале они играли на бортике, а затем Джо поскользнулся и упал в воду на глубоком конце бассейна. Поскольку ни один из них не умел плавать, Джо пошёл на дно, а Байрон не мог спасти брата.
— Зачем же они полезли в бассейн, если не умели плавать? — спросил Пинки.
— Самое любопытное во всём этом то, что мама Байрона Мэри частенько водила сыновей в бассейн. Я не раз видела их там с полотенцами, надувными кругами и всякими прочими купальными принадлежностями. Однако, когда Байрон заявил, что не умеет плавать, Мэри это не опровергла, — пожала плечами Дора.
— Значит, люди решили, что Байрон утопил брата?
— Во всяком случае, у них возникли подобные подозрения. Понимаете, ведь там был длинный шест с сеткой. С помощью этого приспособления из воды выуживали всякий мусор.
Я кивнул, призывая её продолжить рассказ.
— Когда прибыла полиция, шест лежал на бортике бассейна. Абсолютно сухой. К нему никто не прикасался. Байрон тоже остался сухим, да и на бортике не оказалось следов воды. Примерно через час после того, как Мэри, почитав мальчикам на ночь, оставила их в постели, соседи услышали вопли Байрона и позвонили по номеру девятьсот одиннадцать. Когда спасатели прибыли к бассейну, бортик, шест и всё такое прочее были абсолютно сухими.
— Хм… — протянул я, не совсем понимая, что она этим хочет сказать.
— На это сразу обратил внимание один из медиков. Чтобы лужи полностью высохли, требуется довольно много времени.
Плесень и грибок на деревянном бортике всегда были большой проблемой. Одним словом, ничто не указывало на то, что Байрон подбегал к краю бассейна и опускал руки в воду. Почему он не использовал шест? А ведь шест был под рукой. Одним словом, всё было странно.
— Не знаю, — усомнился я. — Обвинение Байрона в убийстве брата кажется мне притянутым за уши. Может, он просто окаменел от ужаса. Такое случается.
— Я тоже так подумала, — согласилась Дора. — Ведь парнишке, в конце концов, было всего десять. Байрон сказал полиции, что не воспользовался шестом, потому что его не увидел, и начал плакать. Мальчик рыдал до тех пор, пока его не оставили в покое.
— А вы не считаете, что, имея дело с ребёнком, все сомнения следует толковать в его пользу?
— Знаете, даже в те далёкие времена он своим поведением пугал людей. Но и это не все. Нашёлся свидетель — официантка, возвращавшаяся домой из рыбного ресторана. Она сказала, что видела Байрона, сидящего в позе индейца на конце трамплина и смотрящего на воду. В бассейне, кроме него, никого не было, и там определённо никто не «играл». Всё было тихо и мирно, как на фотографии. Спрашивается, куда же подевался маленький Джо?
— Хм…
— «Он был в туалете», — сказал тогда Байрон. Но парень соврал — туалет оказался на замке. Мы все решили, что, когда малыш упал в воду, Байрон остался на трамплине и следил с него, как тонет брат. Вы не поверите, но эта картина до сих пор нагоняет на меня ужас. Мэри после всего этого к Байрону никого не подпускала. Говорила, что жестоко приставать с расспросами к ребёнку, который и без того выплакал все глаза. Подозрения в его адрес ни к чему не привели. Никто открыто не обвинил его в убийстве, и смерть Джо была объявлена «несчастным случаем».
Дора, приподняв с лёгким стоном левую ногу, осторожно прикоснулась кончиком пальца к одному из сверкающих ногтей.
— Я могла бы рассказать о Байроне гораздо больше, но мои ногти высохли. — Она потрясла в воздухе расслабленными руками и продолжила: — Думаю, нам не помешало бы съездить к Ральфу. На пару мы с ним вспомним гораздо больше. Он очень хорошо знал это семейство. Работал вместе с Клодом на морских платформах. Но особо они сошлись на почве рыбалки.
Дора попросила нас подождать и появилась пять минут спустя. Бигуди по-прежнему оставались в волосах, но специальные сандалии для педикюра она сменила на новые кроссовки фирмы «Нью Бэланс».
— Неужели мы пойдём пешком? — бросив взгляд на её обувь, спросил Пинки.
— Ни за что, — ответила она. — Я жуть как хочу прокатиться на этом автомобиле.
— В то время я был просто болен фотографированием, — пояснил он, переворачивая страницы одного из альбомов. — Вот… — нашёл он нужный снимок. — Это — Клод.
Он показал нам фотографию размером три на четыре дюйма, и мы увидели сидящего на парковой скамье мужчину с длинными бакенбардами на довольно красивом лице.
— А это — Мэри, — ткнул он в изображение сидящей рядом с Клодом скромного вида женщины.
Женщина, слегка повернув голову, с любовью взирала на красивого и ухоженного мальчика. Пробор на головке парнишки был таким прямым, словно его делали по линейке.
— А вот это — наш Байрон, — сказала Дора. — Снимок сделан незадолго до рождения Джо. Она просто с ума сходила от своего старшего. Ты согласен, Ральф?
— Ещё бы. Послушать маму, так мальчик вообще не мог совершить ничего плохого.
— Что бы ни пожелал мальчишка, он получал это тут же. Мама для него ничего не жалела. Любую игрушку, любой велосипед. Игровые приставки «Нинтендо». Гитару. Батут. Карт. И вы не поверите — тёмные очки за две сотни баксов. Одежда… одним словом, всё, что душе угодно.
— Клод тоже любил парнишку, но пытался хоть как-то держать сына в узде. Мэри не позволяла мужу даже пальцем прикоснуться к парню или поднять на него голос. И что из этого получилось?
— Я не хочу во всём винить родителей, — вмешалась Дора. — Мэри была милой, как утренняя зорька. Клод тоже был хорошим человеком. Думаю, мальчишка был рождён порочным.
— Может, и так, — согласился Ральф.
Он отыскал снимок, сделанный двумя годами позже. На фото Байрону было лет семь. Мальчик красовался в чёрном костюме и цилиндре, с его плеч ниспадала тёмная, похожая на мантию накидка. За спиной виднелся плакат, на котором красивым шрифтом было выведено: БАЙРОН ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ.
Я помнил слова Кавано о том, что многие иллюзионисты начинали выступать ещё в детском возрасте, и, увидев снимок, похолодел.
— Ах да! Его магические представления! — воскликнула Дора. — Я о них совсем забыла. Байрон продавал билеты за четвертак, и все шли охотно на эти шоу, поскольку Мэри подавала лимонад, сандвичи и картофельный салат. В итоге зрители оказывались в выигрыше.
— Мэри делала потрясающий картофельный салат, — сказал Ральф и дипломатично добавил: — Хотя, конечно, до Доры ей далеко.
— Помнишь, как мы смотрели представления, сидя на складных стульях, которые выставлял перед трейлером Байрон?
— Да, в этом деле он был действительно хорош, — кивнул Ральф. — В таком юном возрасте! Я никогда не мог понять, как он ухитрялся исполнять это дерьмо, прошу прощения за мой французский. Парень, например, клал несколько перьев и пучок травы в ящик, произносил какую-то абракадабру, и оттуда вылетала птица. Я тоже рассматривал ящик. Там не было места для живой птицы.
«Магическая чаша», — подумал я, вспомнив слова Кавано.
— Расскажите нам о его отце.
— Клод работал на морских платформах. Так же как и я. Вкалывал что надо. Мэри тоже не бездельничала, брала бельё для глаженья.
Но, как следовало из рассказа соседей, Клод не часто бывал с семьёй. Вахта на платформе продолжалась шесть недель, после чего следовали три недели отдыха.
— Но и на отдыхе Клод мало бывал дома. Отправлялся рыбачить или ловить креветок. Почти всегда вместе со мной, — со смехом закончил Ральф.
— Байрон в рыбалках участвовал?
— Нет. Это казалось ему скучным, и он предпочитал оставаться дома с мамой.
— А в церковь они ходили? Я слышал, что Байрон выступал как проповедник.
— О да! — сказала Дора. — Они регулярно ходили в церковь, но Байрон по-настоящему ударился в религию лишь после смерти маленького Джо.
— С ним произошла трансформация, — пояснил Ральф.
— Что? — удивилась Дора. — Где ты выкопал это словечко?
— В библейской школе, — покраснел Ральф. — Что-то такое случилось с Павлом по пути в Дамаск. Смерть Джо заставила Байрона задуматься о душе.
— Не знаю, как там насчёт трансформации, но в парня вселился настоящий микроб проповедничества. Он был готов проповедовать каждому, кто соглашался его слушать. Выступал с моста и даже спускался с Библией в руках к причалам, когда рыбаки возвращались после лова креветок. Мэри это не нравилось. Вы, наверное, представляете себе, что за люди занимаются ловом креветок? Пьяницы и всё такое. Но ничто не могло остановить Байрона. Ведь он даже приобрёл известность как целитель. Правда, Ральф?
— Точно. Люди говорили, что парень получил этот дар свыше. — Ральф помолчал немного, а потом заключил: — Но все разговоры о божественном вдохновении — чепуха. Хотя поклонники у него точно имелись. Этот маленький негодяй умел устраивать те ещё шоу. Настоящий шоумен.
— Что вы имеете в виду? — спросил я. — И что в этом случае значит «шоумен»?
— Как-то, выступая с проповедью об «уходе от ответственности», он привёл пример с Понтием Пилатом. И, говоря о том, как Понтий Пилат «умыл руки», поставил перед собой на алтарь прозрачный сосуд с чистой водой. Не переставая обличать Понтия, он намылил руки и погрузил их в сосуд. Вода мгновенно стала кроваво-красной, а слушатели разинули рты. Всё это выглядело жуть как драматично. Байрон воздел к небу руки, с которых капала «кровь», и громогласно провозгласил, что «Пилат не мог смыть кровь с рук своих!».
— Фокус.
— Клод сказал, что трюк заключался в мыле, но эффект был потрясающий. Вы понимаете, что я хочу сказать? А затем, когда произошёл этот случай со щенком… — Он повернулся к Доре и спросил: — Его ведь именно тогда и выкинули из церкви?
— Что это за «случай со щенком»? — поинтересовался Пинки.
— Это произошло позже, — вмешалась Дора. — Байрон к тому времени уже был подростком.
Но я их не слушал, перед моим мысленным взором стоял мальчуган, с рук которого капала «кровь». Когда мальчик-проповедник щёлкал пальцами, в воздухе появлялся клуб дыма. Одним словом, во время своих проповедей мальчишка выступал с магическими трюками.
Байрон Великолепный уже в семь лет демонстрировал своё искусство. В моей памяти возникли фотографии сестёр Габлер. Девушки были одеты в свои сценические костюмы. Это было видно даже на полицейском снимке нижней половины тела Клары Габлер. Я подумал о близнецах Рамирес. Один из них был расчленён. Близнецы Сандлинг лазали по канатам и проделывали разного рода «упражнения». Почему? С какой целью?
— Их нет дома, — крикнула она. — Может, я вам смогу помочь?
— Мы ищем… — начал было я, но Пинки не дал мне продолжить.
— Как поживаете, мэм? — поинтересовался он.
— Если вы что-нибудь продаёте, любовь моя, то знайте, дорогуша, — у меня и цента днём с огнём не сыскать. Но зато у меня уйма свободного времени, и вы можете, если хотите, попрактиковаться.
— Мы ничего не продаём, — сказал Пинки. — Мы…
— Прошу прощения, но вы, похоже, альбинос?
Я, оскорбившись, решил было выступить с гневной отповедью, но Пинки только расхохотался:
— Тонко подмечено. Я — альбинос. Перед вашим жильём, мэм, стоит генетический курьёз, если вы позволите мне так выразиться. Я знаю, что мой вид многих выбивает из колеи и они забывают о приличных манерах. Так всегда бывает, когда люди видят перед собой личность с ярко выраженными физическими отклонениями от нормы. Я считаю это проявлением своего рода расизма. Но с другой стороны, кто осмелится сказать, что в нашей Луизиане стыдно быть чрезмерно белым? — закончил он с улыбкой.
— Я хочу спросить, если позволите, — сказала женщина. — Легко ли вы обгораете на солнце?
— Это одна из самых серьёзных проблем, с которыми мне приходится сталкиваться.
— Я спрашиваю, потому что сама — светлокожая блондинка и мгновенно сгораю. Лью на себя крем от загара вёдрами. Но почему бы вам с приятелем не подняться сюда, чтобы скрыться от солнца и рассказать, что привело вас в Медоулендз?
Мы поднялись и оказались на рахитичной дощатой площадке. Потолок держался на сложенных из шлакоблоков столбах. Вся меблировка веранды состояла из нескольких складных металлических стульев и плетённого из прутьев кофейного столика, весьма древнего на вид. На столике находились пепельница и пластмассовая коробочка с маникюрными принадлежностями. Оказывается, дама занималась педикюром, и её ступни были закреплены в каком-то неизвестном мне приспособлении, а между пальцами с ярко-красными ногтями торчали валики из пенопласта.
— Меня зовут Пинки Штрайбер, а это — Алекс Каллахан, — представил нас Пинки, протягивая руку.
— Простите, дорогуша, — продемонстрировала женщина свои руки с растопыренными пальцами, дабы мы могли увидеть только что выкрашенные ногти, — но я ещё не просохла. Меня зовут Дора Гэррети, — назвалась она и, повернувшись ко мне, сказала: — А вас я видела по телевизору. Верно? — Её лицо вдруг омрачилось, и она воскликнула: — Великий Боже! Ведь вы — их папа. Папа тех двух крошек. Бедняжка. О Господи!
— Мы думаем, что мальчиков похитил Байрон Бодро.
Дора поднесла руки к губам, и её ярко-красные ногти вдруг показались мне каплями крови на фоне снега.
— О Боже… — прошептала она.
Я, увы, хорошо знал чувства, искривившие в горькой гримасе её лицо и заставившие крепко сжать губы.
— Этот мальчишка, — процедила она, закурив сигарету и выпустив длинную струю дыма, — был рождён порочным. Порочным до мозга костей.
— Вы знаете, где он сейчас? Где его родственники?
— Простите, мой сладкий, но в этом я не смогу вам помочь. Я не видела его с той минуты, когда парня увезли. Его старики умерли. Я даже не знала, что его выпустили из лечебницы. Когда это случилось?
— В девяносто шестом.
— Что же, остаётся только радоваться, что он сюда не вернулся.
— А люди, которые живут в их доме? Может, это родственники семейства Бодро?
— Нет. Клод и Мэри не были владельцами трейлера. Они его арендовали. После них там сменилось несколько жильцов.
— Знаете, что мне пришло в голову? — обратился ко мне Пинки. — Должны существовать документы. Клод наверняка владел какой-то собственностью, кем-то унаследованной. Надо будет это проверить. Напомните мне при случае.
— Я слышала, что всё ушло к Байрону, — вмешалась Дора, — и это вывело из себя брата Клода Лонни. Хотя после похорон Клода мало что осталось. Лонни писал кипятком из-за того, что Байрону вообще что-то досталось. Но из протестов брата ничего не вышло. Байрона признали психом, и получилось, будто он вообще не совершал преступления.
— Лонни живёт где-то поблизости?
— Лонни умер, — ответила Дора.
— А как насчёт друзей? — спросил я. — Возможно, у него здесь остались друзья.
— У этого парня не было друзей. Ни единого. Во время убийства Клода он постоянно торчал у черномазых. Связался там с каким-то колдуном.
— Колдуном?
Уловив в моём тоне нотки скептицизма, она сразу ощетинилась:
— Да, я это слышала. И среди них, к вашему сведению, есть колдуны. Они живут здесь три сотни лет и все ещё не вылезли из джунглей.
Я знал, что следует держать язык за зубами, но промолчать не смог.
— Вы понимаете, что это же…
— Вы знакомы с этим колдуном? — перебил меня Пинки. — Знаете, как его зовут?
— Нет, сэр, не знаю, — с оскорблённым видом ответила Дора. — Откуда я могу знать подобные вещи?
— Но вы же знали Байрона, — ухитрился вставить я.
— Но он же, радость моя, жил рядом со мной, а если домом вам служит трейлер, то основную часть времени приходится проводить на воздухе. Я живу здесь больше тридцати лет, и это, хотите верьте, хотите нет, далеко не рекорд. — Она рассмеялась смехом курильщика, похожим скорее на кашель. — Старый Ральф Гуидри обитает здесь ещё дольше.
— Не могли бы вы рассказать нам о Байроне?
— Что именно вы хотите знать?
— Все, — ответил Пинки. — Абсолютно все. Мы просто не представляем, что может помочь нам в поисках.
— Значит, так… — Она закурила новую сигарету («Мисти» с ментолом, если быть точным) и продолжила: — Байрон был одним из двоих детей. По крайней мере, некоторое время. Когда Байрону исполнилось десять, а его братику Джо — четыре, Байрон видел, как тонул брат. Некоторые, впрочем, утверждают, что он не видел, а наблюдал. Малыш утонул в муниципальном бассейне. Бассейн находился примерно в миле отсюда, и сейчас его уже нет. Пользовался большой популярностью у детишек.
— Именно об этом говорила Вики, — взглянул на меня Пинки. — Итак, брат утонул на глазах Байрона. Какой ужас. Пытался ли он его спасти?
— В этом-то вся загвоздка. Потому я и рассказываю. Все согласились, что это трагедия, но кое-кому показалось, что, возможно, хуже, чем трагедия. Всё случилось ночью, когда дети тайком выскользнули из дома. Вряд ли это мог придумать маленький Джо, не так ли? Вначале они бегали по округе, а затем Байрона осенила блестящая идея, и он помог брату перебраться через ограду бассейна, который, естественно, был закрыт. Позже Байрон рассказал, что вначале они играли на бортике, а затем Джо поскользнулся и упал в воду на глубоком конце бассейна. Поскольку ни один из них не умел плавать, Джо пошёл на дно, а Байрон не мог спасти брата.
— Зачем же они полезли в бассейн, если не умели плавать? — спросил Пинки.
— Самое любопытное во всём этом то, что мама Байрона Мэри частенько водила сыновей в бассейн. Я не раз видела их там с полотенцами, надувными кругами и всякими прочими купальными принадлежностями. Однако, когда Байрон заявил, что не умеет плавать, Мэри это не опровергла, — пожала плечами Дора.
— Значит, люди решили, что Байрон утопил брата?
— Во всяком случае, у них возникли подобные подозрения. Понимаете, ведь там был длинный шест с сеткой. С помощью этого приспособления из воды выуживали всякий мусор.
Я кивнул, призывая её продолжить рассказ.
— Когда прибыла полиция, шест лежал на бортике бассейна. Абсолютно сухой. К нему никто не прикасался. Байрон тоже остался сухим, да и на бортике не оказалось следов воды. Примерно через час после того, как Мэри, почитав мальчикам на ночь, оставила их в постели, соседи услышали вопли Байрона и позвонили по номеру девятьсот одиннадцать. Когда спасатели прибыли к бассейну, бортик, шест и всё такое прочее были абсолютно сухими.
— Хм… — протянул я, не совсем понимая, что она этим хочет сказать.
— На это сразу обратил внимание один из медиков. Чтобы лужи полностью высохли, требуется довольно много времени.
Плесень и грибок на деревянном бортике всегда были большой проблемой. Одним словом, ничто не указывало на то, что Байрон подбегал к краю бассейна и опускал руки в воду. Почему он не использовал шест? А ведь шест был под рукой. Одним словом, всё было странно.
— Не знаю, — усомнился я. — Обвинение Байрона в убийстве брата кажется мне притянутым за уши. Может, он просто окаменел от ужаса. Такое случается.
— Я тоже так подумала, — согласилась Дора. — Ведь парнишке, в конце концов, было всего десять. Байрон сказал полиции, что не воспользовался шестом, потому что его не увидел, и начал плакать. Мальчик рыдал до тех пор, пока его не оставили в покое.
— А вы не считаете, что, имея дело с ребёнком, все сомнения следует толковать в его пользу?
— Знаете, даже в те далёкие времена он своим поведением пугал людей. Но и это не все. Нашёлся свидетель — официантка, возвращавшаяся домой из рыбного ресторана. Она сказала, что видела Байрона, сидящего в позе индейца на конце трамплина и смотрящего на воду. В бассейне, кроме него, никого не было, и там определённо никто не «играл». Всё было тихо и мирно, как на фотографии. Спрашивается, куда же подевался маленький Джо?
— Хм…
— «Он был в туалете», — сказал тогда Байрон. Но парень соврал — туалет оказался на замке. Мы все решили, что, когда малыш упал в воду, Байрон остался на трамплине и следил с него, как тонет брат. Вы не поверите, но эта картина до сих пор нагоняет на меня ужас. Мэри после всего этого к Байрону никого не подпускала. Говорила, что жестоко приставать с расспросами к ребёнку, который и без того выплакал все глаза. Подозрения в его адрес ни к чему не привели. Никто открыто не обвинил его в убийстве, и смерть Джо была объявлена «несчастным случаем».
Дора, приподняв с лёгким стоном левую ногу, осторожно прикоснулась кончиком пальца к одному из сверкающих ногтей.
— Я могла бы рассказать о Байроне гораздо больше, но мои ногти высохли. — Она потрясла в воздухе расслабленными руками и продолжила: — Думаю, нам не помешало бы съездить к Ральфу. На пару мы с ним вспомним гораздо больше. Он очень хорошо знал это семейство. Работал вместе с Клодом на морских платформах. Но особо они сошлись на почве рыбалки.
Дора попросила нас подождать и появилась пять минут спустя. Бигуди по-прежнему оставались в волосах, но специальные сандалии для педикюра она сменила на новые кроссовки фирмы «Нью Бэланс».
— Неужели мы пойдём пешком? — бросив взгляд на её обувь, спросил Пинки.
— Ни за что, — ответила она. — Я жуть как хочу прокатиться на этом автомобиле.
* * *
Ральф настоял, чтобы мы выпили чаю со льдом. Он подчёркнуто осторожно раздал нам стаканы, а затем, извинившись, сказал, что ему надо «кое-что принести». Мы остались ждать его возвращения в миниатюрной, сплошь заставленной мебелью гостиной. Вскоре хозяин появился с двумя запылёнными фотоальбомами в руках.— В то время я был просто болен фотографированием, — пояснил он, переворачивая страницы одного из альбомов. — Вот… — нашёл он нужный снимок. — Это — Клод.
Он показал нам фотографию размером три на четыре дюйма, и мы увидели сидящего на парковой скамье мужчину с длинными бакенбардами на довольно красивом лице.
— А это — Мэри, — ткнул он в изображение сидящей рядом с Клодом скромного вида женщины.
Женщина, слегка повернув голову, с любовью взирала на красивого и ухоженного мальчика. Пробор на головке парнишки был таким прямым, словно его делали по линейке.
— А вот это — наш Байрон, — сказала Дора. — Снимок сделан незадолго до рождения Джо. Она просто с ума сходила от своего старшего. Ты согласен, Ральф?
— Ещё бы. Послушать маму, так мальчик вообще не мог совершить ничего плохого.
— Что бы ни пожелал мальчишка, он получал это тут же. Мама для него ничего не жалела. Любую игрушку, любой велосипед. Игровые приставки «Нинтендо». Гитару. Батут. Карт. И вы не поверите — тёмные очки за две сотни баксов. Одежда… одним словом, всё, что душе угодно.
— Клод тоже любил парнишку, но пытался хоть как-то держать сына в узде. Мэри не позволяла мужу даже пальцем прикоснуться к парню или поднять на него голос. И что из этого получилось?
— Я не хочу во всём винить родителей, — вмешалась Дора. — Мэри была милой, как утренняя зорька. Клод тоже был хорошим человеком. Думаю, мальчишка был рождён порочным.
— Может, и так, — согласился Ральф.
Он отыскал снимок, сделанный двумя годами позже. На фото Байрону было лет семь. Мальчик красовался в чёрном костюме и цилиндре, с его плеч ниспадала тёмная, похожая на мантию накидка. За спиной виднелся плакат, на котором красивым шрифтом было выведено: БАЙРОН ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ.
Я помнил слова Кавано о том, что многие иллюзионисты начинали выступать ещё в детском возрасте, и, увидев снимок, похолодел.
— Ах да! Его магические представления! — воскликнула Дора. — Я о них совсем забыла. Байрон продавал билеты за четвертак, и все шли охотно на эти шоу, поскольку Мэри подавала лимонад, сандвичи и картофельный салат. В итоге зрители оказывались в выигрыше.
— Мэри делала потрясающий картофельный салат, — сказал Ральф и дипломатично добавил: — Хотя, конечно, до Доры ей далеко.
— Помнишь, как мы смотрели представления, сидя на складных стульях, которые выставлял перед трейлером Байрон?
— Да, в этом деле он был действительно хорош, — кивнул Ральф. — В таком юном возрасте! Я никогда не мог понять, как он ухитрялся исполнять это дерьмо, прошу прощения за мой французский. Парень, например, клал несколько перьев и пучок травы в ящик, произносил какую-то абракадабру, и оттуда вылетала птица. Я тоже рассматривал ящик. Там не было места для живой птицы.
«Магическая чаша», — подумал я, вспомнив слова Кавано.
— Расскажите нам о его отце.
— Клод работал на морских платформах. Так же как и я. Вкалывал что надо. Мэри тоже не бездельничала, брала бельё для глаженья.
Но, как следовало из рассказа соседей, Клод не часто бывал с семьёй. Вахта на платформе продолжалась шесть недель, после чего следовали три недели отдыха.
— Но и на отдыхе Клод мало бывал дома. Отправлялся рыбачить или ловить креветок. Почти всегда вместе со мной, — со смехом закончил Ральф.
— Байрон в рыбалках участвовал?
— Нет. Это казалось ему скучным, и он предпочитал оставаться дома с мамой.
— А в церковь они ходили? Я слышал, что Байрон выступал как проповедник.
— О да! — сказала Дора. — Они регулярно ходили в церковь, но Байрон по-настоящему ударился в религию лишь после смерти маленького Джо.
— С ним произошла трансформация, — пояснил Ральф.
— Что? — удивилась Дора. — Где ты выкопал это словечко?
— В библейской школе, — покраснел Ральф. — Что-то такое случилось с Павлом по пути в Дамаск. Смерть Джо заставила Байрона задуматься о душе.
— Не знаю, как там насчёт трансформации, но в парня вселился настоящий микроб проповедничества. Он был готов проповедовать каждому, кто соглашался его слушать. Выступал с моста и даже спускался с Библией в руках к причалам, когда рыбаки возвращались после лова креветок. Мэри это не нравилось. Вы, наверное, представляете себе, что за люди занимаются ловом креветок? Пьяницы и всё такое. Но ничто не могло остановить Байрона. Ведь он даже приобрёл известность как целитель. Правда, Ральф?
— Точно. Люди говорили, что парень получил этот дар свыше. — Ральф помолчал немного, а потом заключил: — Но все разговоры о божественном вдохновении — чепуха. Хотя поклонники у него точно имелись. Этот маленький негодяй умел устраивать те ещё шоу. Настоящий шоумен.
— Что вы имеете в виду? — спросил я. — И что в этом случае значит «шоумен»?
— Как-то, выступая с проповедью об «уходе от ответственности», он привёл пример с Понтием Пилатом. И, говоря о том, как Понтий Пилат «умыл руки», поставил перед собой на алтарь прозрачный сосуд с чистой водой. Не переставая обличать Понтия, он намылил руки и погрузил их в сосуд. Вода мгновенно стала кроваво-красной, а слушатели разинули рты. Всё это выглядело жуть как драматично. Байрон воздел к небу руки, с которых капала «кровь», и громогласно провозгласил, что «Пилат не мог смыть кровь с рук своих!».
— Фокус.
— Клод сказал, что трюк заключался в мыле, но эффект был потрясающий. Вы понимаете, что я хочу сказать? А затем, когда произошёл этот случай со щенком… — Он повернулся к Доре и спросил: — Его ведь именно тогда и выкинули из церкви?
— Что это за «случай со щенком»? — поинтересовался Пинки.
— Это произошло позже, — вмешалась Дора. — Байрон к тому времени уже был подростком.
Но я их не слушал, перед моим мысленным взором стоял мальчуган, с рук которого капала «кровь». Когда мальчик-проповедник щёлкал пальцами, в воздухе появлялся клуб дыма. Одним словом, во время своих проповедей мальчишка выступал с магическими трюками.
Байрон Великолепный уже в семь лет демонстрировал своё искусство. В моей памяти возникли фотографии сестёр Габлер. Девушки были одеты в свои сценические костюмы. Это было видно даже на полицейском снимке нижней половины тела Клары Габлер. Я подумал о близнецах Рамирес. Один из них был расчленён. Близнецы Сандлинг лазали по канатам и проделывали разного рода «упражнения». Почему? С какой целью?