Страница:
Поисковая группа останавливалась каждые пять минут, когда над ней парил вертолёт. Зависая над нами, он бросал вниз сноп ярчайшего света, превращавшего ночь в день. Затем кто-то произносил: «Пошли», и мы вновь начинали продираться сквозь густую листву и кричать осипшими голосами.
Я впал в какой-то транс, сосредоточив все внимание на луче своего фонаря. Методично, словно автомат, я водил фонарём из стороны в сторону, освещая каждый дюйм своей зоны. Луч выхватывал из тьмы обломившуюся крупную ветку или кучу листьев, и мне каждый раз казалось, что я вижу ногу, руку, кроссовку или даже голову.
Ведь они такие крошечные. Когда я смотрел на близнецов, спящих в своих кроватках, они казались мне такими беспомощными и маленькими, что я бывал потрясён. И если мёртвых детей закидали листвой — пусть даже не очень старательно, — их легко не заметить.
Чтобы лучше видеть, я постоянно моргал. И гнал из головы подлую мыслишку: закидали листьями. Но эта ужасная картина постоянно возникала перед моим мысленным взором. Я невольно думал о кроссовке, валяющейся в грязи рядом с металлическими воротами. О кроссовке Кевина, отделённой от остального мира полицейским барьером и одиноко ожидающей появления спецов по сбору и обработке доказательств.
Группа «К-9», квадрат поиска, специалист по сбору вещдоков — эти слова мне хотелось забыть навсегда.
Когда Шоффлер дал приказ вернуться «на базу», члены поисковой группы единодушно потребовали продлить время.
— Мы не сдадимся, — гаркнул в микрофон руководитель нашей группы по имени Расти, — и идём дальше, Шофф!
Но ему пришлось капитулировать. Шоффлер, пробиваясь через сильные помехи, сообщил, что нашего возвращения ждёт другая смена поисковиков, а утомление грозит ошибками и для успеха поисков требуется свежий взгляд.
— Кроме того, — сказал детектив, — мне хотелось бы кое-что обсудить с мистером Каллаханом.
Я ждал обещанной беседы, но ощущал себя настолько опустошённым, что не было ни сил, ни желания вникать в её содержание или цель. О том, что мальчиков обнаружили, речи быть не могло (вторая поисковая команда готовилась двинуться в путь), а любая иная тема меня абсолютно не интересовала.
Шоффлер обнял меня за плечи своей огромной ручищей и велел отправляться домой. Я отверг эту идею, но детектив напомнил мне о двух обстоятельствах.
— Мы не можем считать факт похищения доказанным, — начал он. — Конечно, у нас имеется кроссовка, но, — пожал он плечами, — вы не можете её опознать однозначно.
— Я уверен, что это обувь Кевина.
— Вы считаете, что это его кроссовка, поскольку он носил похожие.
— Но он находился у турнирной арены.
— Вам известно, сколько ребятишек появляется здесь каждый уик-энд? — покачал головой Шоффлер. — Кто знает, сколько времени пробыла там кроссовка? Ведь это распространённый тип обуви, — добавил он, переминаясь с ноги на ногу. — Кроме того, даже если это и похищение, преступники не станут общаться с вашим автоответчиком, они захотят поговорить с вами лично. Что скажете?
Я согласно кивнул.
— Мы станем прослушивать ваш телефон сразу, как только вы окажетесь дома. В противном случае вам придётся заполнить несколько документов и передать их техникам вместе с ключами. Одним словом, целая морока. Если же вы будете на месте, то прослушивание начнётся уже через пару часов.
— О'кей.
Он склонил голову набок, немного пожевал губами и добавил:
— И второе, поиск невозможно хранить в тайне, когда в нём задействовано столько народу, а над местом происшествия кружит вертолёт. Сообщение об этом очень скоро появится в ночных новостях — в какой форме, сказать не берусь, — а затем и в утренней сводке. — Он покачал головой и добавил: — Что последует за этим, вы и сами знаете…
— Конечно, — согласился я.
Шоффлер был, конечно, прав. Мне и самому следовало подумать об этом. После недавней серии получивших громкую огласку похищений родители буквально стояли на ушах. В Калифорнии шёл суд по обвинению в похищении и убийстве пятилетней девочки. В этой атмосфере очередное исчезновение ребёнка приобретало общенациональное звучание и становилось сенсацией.
С точки зрения журналистской братии исчезновение Кевина и Шона было поистине золотой жилой. Пара фотогеничных близнецов исчезает в разгар рыцарского турнира… Дамы в нарядах елизаветинских времён, мужчины в коротких камзолах. Это станет не просто новостью… суперсенсацией.
— Но это только к лучшему, — продолжал Шоффлер. — Пора призвать на помощь как можно больше людей. И средства массовой информации сделают это за нас, сообщив о пропаже детей всей стране.
Он замолчал, ожидая реакции на свои слова. Я видел ход его мыслей, но не понимал, куда он клонит.
— Ведь вы, наверное, не хотите, чтобы ваши близкие узнали об этом событии из телевизионных новостей или звонка назойливого репортёра?
Великий Боже! Лиз! Я должен сказать Лиз.
— Думаю, вам следует поехать домой.
Я, не отрываясь, смотрел в пол. Лиз.
— Крис поедет с вами, — кивнул Шоффлер в сторону Кристиансена.
— Со мной всё будет в порядке, — ответил я.
Шоффлер считал, что мне не следует оставаться в одиночестве, но в обществе Кристиансена было ещё хуже.
Детектив, проигнорировав мои слова, кивнул напарнику и повёл нас к воротам.
— Неужели ты ухитрился напустить слюней в аппарат? — спросил Шоффлер, увидев, что Кристиансен вытащил из футляра сотовый телефон и открыл крышку.
— Готовлюсь, — ответил полицейский.
За воротами ярмарки царили тишина и покой. Откуда-то издали доносился шорох уличного движения. Стрекотали цикады. Вертолёт к тому времени улетел на дозаправку. На миг мне показалось, что я слышу крики поисковой команды, но шорох листвы под лёгким ветром поглотил этот звук.
Когда мы миновали небольшое скопление машин с внешней стороны ворот, Шоффлер сказал, подавив зевоту:
— Мы сделаем всё, что в наших силах.
Он протянул мне на прощание руку. Затем, легонько похлопав коллегу по плечу, детектив вернулся на территорию ярмарки.
Перед нами лежало тёмное и теперь совершенно пустое поле для парковки. Лишь в его дальнем конце угадывалось ещё более тёмное пятно моего джипа. Кристиансен шёл рядом и говорил:
— …пару лет назад я работал по делу о похищении детей. Детишек нашли во Флориде, на заднем дворе дома дружка безутешной мамочки.
По дороге к машине мысль о том, что Шоффлер отправил со мной копа из сочувствия к убитому горем папаше, сменилась иным, гораздо более мрачным соображением.
— Знаете, — продолжал бубнить Кристиансен, пока я рылся в кармане в поисках ключей, — говорят, что в девяти случаях из десяти в похищении детей замешаны те, кто их хорошо знает. В девяти случаях из десяти это бывают их родители.
Итак, коп приставлен ко мне в качестве стража, а я являюсь главным подозреваемым.
Когда я нажал кнопку дистанционного управления, дверные замки щёлкнули, а ближний свет фар рассеял тьму.
Я замер, держась за ручку двери, не в силах заставить себя влезть в машину. Отправиться домой без мальчишек… В этом было нечто противоестественное. Словно сигнал поражения и капитуляции, и мне казалось, что я предал своих детей.
— Может, хотите, чтобы за баранку сел я? — спросил полицейский.
В этот миг я ощутил новый прилив надежды и поспешно влез в автомобиль. Мне казалось, что мы зря теряем время.
— Стало быть, не хотите видеть меня своим шофёром, — резюмировал Кристиансен, занимая пассажирское место. — Что ж, не хотите, как хотите.
К тому времени, когда я, врубив дальний свет, съехал с заросшей травой парковки на гравийную дорогу, у меня в голове уже созрел сценарий этой истории со счастливым концом. Мальчики могли потерять ориентировку и, пытаясь отыскать свою охапку сена, повернули не в ту сторону. Когда турнир закончился, публика двинулась к выходу, начался общий хаос, и толпа унесла их с собой.
Не найдя меня, продолжал я фантазировать, свернув на асфальт скоростной дороги, мальчики, возможно, кого-то встретили — соседей, старых знакомых, которых не видели с тех пор, как Лиз увезла их в Мэн. И эти люди отвезли ребят домой.
А может, это Лиз?.. Лиз следила за детьми от самого Мэна. Ей обязательно хотелось доказать, что я плохой отец, и она выжидала момент, когда папа и сыновья на время разлучатся… Ну, если и не сама Лиз, то какой-то нанятый ею человек…
Я проигрывал в уме разные варианты, разрываясь между надеждой и страхом. В глубине подсознания я понимал, что все мои умозрительные построения не выдерживают никакой критики. Все оптимистические предположения рухнут в один миг, решись я реально оценить ситуацию.
Оказавшись на шоссе, я вдруг ощутил совершенно иррациональное желание вернуться домой как можно скорее. Мне казалось, что, едва я окажусь дома, всё образуется само собой. Это называется «тяга к домашнему очагу». Там вся наша семья должна быть в безопасности. Дети, естественно, тоже. В голове крутилась безумная мысль, что парни уже дома и с нетерпением ждут моего возвращения.
— Может, стоит слегка притормозить? — спросил коп.
Я бросил взгляд на спидометр. Мы гнали со скоростью восемьдесят миль в час.
— Давайте потише. Это дорога… — Голос полисмена звучал как комариный писк.
Я сбросил скорость до семидесяти пяти, и в этот момент зазвонил мой сотовый телефон. Я ударил по тормозам, выруливая на засыпанную гравием обочину.
— Боже мой! — вскрикнул коп, когда я полез за телефоном.
Наконец мне удалось прижать проклятый прибор к уху:
— Алло! Алло!
— Кто это? — спросил Кристиансен, но я его практически не слышал.
— Алло! Алло! — вопил я в трубку.
Связь здесь была ни при чём. Никаких помех. Просто на другом конце молчали. Тишина.
— Сэр! Скажите кто?.. — сунулся коп, но я знаком велел ему заткнуться.
Я не разъединялся, поскольку в трубке слышались какие-то звуки. Я слышал дыхание. Кто-то дышал в телефон.
— Кто это? — спросил я, стараясь контролировать голос. — Кто говорит?
Молчание.
А затем в моей груди запылал огонь надежды. Я услышал голос Кевина — дрожащий и неуверенный:
— Папа?!
Глава 6
Глава 7
Я впал в какой-то транс, сосредоточив все внимание на луче своего фонаря. Методично, словно автомат, я водил фонарём из стороны в сторону, освещая каждый дюйм своей зоны. Луч выхватывал из тьмы обломившуюся крупную ветку или кучу листьев, и мне каждый раз казалось, что я вижу ногу, руку, кроссовку или даже голову.
Ведь они такие крошечные. Когда я смотрел на близнецов, спящих в своих кроватках, они казались мне такими беспомощными и маленькими, что я бывал потрясён. И если мёртвых детей закидали листвой — пусть даже не очень старательно, — их легко не заметить.
Чтобы лучше видеть, я постоянно моргал. И гнал из головы подлую мыслишку: закидали листьями. Но эта ужасная картина постоянно возникала перед моим мысленным взором. Я невольно думал о кроссовке, валяющейся в грязи рядом с металлическими воротами. О кроссовке Кевина, отделённой от остального мира полицейским барьером и одиноко ожидающей появления спецов по сбору и обработке доказательств.
Группа «К-9», квадрат поиска, специалист по сбору вещдоков — эти слова мне хотелось забыть навсегда.
Когда Шоффлер дал приказ вернуться «на базу», члены поисковой группы единодушно потребовали продлить время.
— Мы не сдадимся, — гаркнул в микрофон руководитель нашей группы по имени Расти, — и идём дальше, Шофф!
Но ему пришлось капитулировать. Шоффлер, пробиваясь через сильные помехи, сообщил, что нашего возвращения ждёт другая смена поисковиков, а утомление грозит ошибками и для успеха поисков требуется свежий взгляд.
— Кроме того, — сказал детектив, — мне хотелось бы кое-что обсудить с мистером Каллаханом.
* * *
В комнате царил хаос. Помещение превратилось в настоящую закусочную. Пол был усыпан пластмассовыми стаканчиками, повсюду валялись пустые бутылки и коробки из-под пиццы. Беспорядочная груда одежды и обуви почти полностью скрывала под собой стол находок. На полу громоздились горы разнообразных средств связи, оранжевых пирамидок дорожной полиции, жилетов с нашитой на них отражательной лентой и пачек зелёно-оливковых одеял в прозрачных целлофановых пакетах.Я ждал обещанной беседы, но ощущал себя настолько опустошённым, что не было ни сил, ни желания вникать в её содержание или цель. О том, что мальчиков обнаружили, речи быть не могло (вторая поисковая команда готовилась двинуться в путь), а любая иная тема меня абсолютно не интересовала.
Шоффлер обнял меня за плечи своей огромной ручищей и велел отправляться домой. Я отверг эту идею, но детектив напомнил мне о двух обстоятельствах.
— Мы не можем считать факт похищения доказанным, — начал он. — Конечно, у нас имеется кроссовка, но, — пожал он плечами, — вы не можете её опознать однозначно.
— Я уверен, что это обувь Кевина.
— Вы считаете, что это его кроссовка, поскольку он носил похожие.
— Но он находился у турнирной арены.
— Вам известно, сколько ребятишек появляется здесь каждый уик-энд? — покачал головой Шоффлер. — Кто знает, сколько времени пробыла там кроссовка? Ведь это распространённый тип обуви, — добавил он, переминаясь с ноги на ногу. — Кроме того, даже если это и похищение, преступники не станут общаться с вашим автоответчиком, они захотят поговорить с вами лично. Что скажете?
Я согласно кивнул.
— Мы станем прослушивать ваш телефон сразу, как только вы окажетесь дома. В противном случае вам придётся заполнить несколько документов и передать их техникам вместе с ключами. Одним словом, целая морока. Если же вы будете на месте, то прослушивание начнётся уже через пару часов.
— О'кей.
Он склонил голову набок, немного пожевал губами и добавил:
— И второе, поиск невозможно хранить в тайне, когда в нём задействовано столько народу, а над местом происшествия кружит вертолёт. Сообщение об этом очень скоро появится в ночных новостях — в какой форме, сказать не берусь, — а затем и в утренней сводке. — Он покачал головой и добавил: — Что последует за этим, вы и сами знаете…
— Конечно, — согласился я.
Шоффлер был, конечно, прав. Мне и самому следовало подумать об этом. После недавней серии получивших громкую огласку похищений родители буквально стояли на ушах. В Калифорнии шёл суд по обвинению в похищении и убийстве пятилетней девочки. В этой атмосфере очередное исчезновение ребёнка приобретало общенациональное звучание и становилось сенсацией.
С точки зрения журналистской братии исчезновение Кевина и Шона было поистине золотой жилой. Пара фотогеничных близнецов исчезает в разгар рыцарского турнира… Дамы в нарядах елизаветинских времён, мужчины в коротких камзолах. Это станет не просто новостью… суперсенсацией.
— Но это только к лучшему, — продолжал Шоффлер. — Пора призвать на помощь как можно больше людей. И средства массовой информации сделают это за нас, сообщив о пропаже детей всей стране.
Он замолчал, ожидая реакции на свои слова. Я видел ход его мыслей, но не понимал, куда он клонит.
— Ведь вы, наверное, не хотите, чтобы ваши близкие узнали об этом событии из телевизионных новостей или звонка назойливого репортёра?
Великий Боже! Лиз! Я должен сказать Лиз.
— Думаю, вам следует поехать домой.
Я, не отрываясь, смотрел в пол. Лиз.
— Крис поедет с вами, — кивнул Шоффлер в сторону Кристиансена.
— Со мной всё будет в порядке, — ответил я.
Шоффлер считал, что мне не следует оставаться в одиночестве, но в обществе Кристиансена было ещё хуже.
Детектив, проигнорировав мои слова, кивнул напарнику и повёл нас к воротам.
— Неужели ты ухитрился напустить слюней в аппарат? — спросил Шоффлер, увидев, что Кристиансен вытащил из футляра сотовый телефон и открыл крышку.
— Готовлюсь, — ответил полицейский.
За воротами ярмарки царили тишина и покой. Откуда-то издали доносился шорох уличного движения. Стрекотали цикады. Вертолёт к тому времени улетел на дозаправку. На миг мне показалось, что я слышу крики поисковой команды, но шорох листвы под лёгким ветром поглотил этот звук.
Когда мы миновали небольшое скопление машин с внешней стороны ворот, Шоффлер сказал, подавив зевоту:
— Мы сделаем всё, что в наших силах.
Он протянул мне на прощание руку. Затем, легонько похлопав коллегу по плечу, детектив вернулся на территорию ярмарки.
Перед нами лежало тёмное и теперь совершенно пустое поле для парковки. Лишь в его дальнем конце угадывалось ещё более тёмное пятно моего джипа. Кристиансен шёл рядом и говорил:
— …пару лет назад я работал по делу о похищении детей. Детишек нашли во Флориде, на заднем дворе дома дружка безутешной мамочки.
По дороге к машине мысль о том, что Шоффлер отправил со мной копа из сочувствия к убитому горем папаше, сменилась иным, гораздо более мрачным соображением.
— Знаете, — продолжал бубнить Кристиансен, пока я рылся в кармане в поисках ключей, — говорят, что в девяти случаях из десяти в похищении детей замешаны те, кто их хорошо знает. В девяти случаях из десяти это бывают их родители.
Итак, коп приставлен ко мне в качестве стража, а я являюсь главным подозреваемым.
Когда я нажал кнопку дистанционного управления, дверные замки щёлкнули, а ближний свет фар рассеял тьму.
Я замер, держась за ручку двери, не в силах заставить себя влезть в машину. Отправиться домой без мальчишек… В этом было нечто противоестественное. Словно сигнал поражения и капитуляции, и мне казалось, что я предал своих детей.
— Может, хотите, чтобы за баранку сел я? — спросил полицейский.
В этот миг я ощутил новый прилив надежды и поспешно влез в автомобиль. Мне казалось, что мы зря теряем время.
— Стало быть, не хотите видеть меня своим шофёром, — резюмировал Кристиансен, занимая пассажирское место. — Что ж, не хотите, как хотите.
К тому времени, когда я, врубив дальний свет, съехал с заросшей травой парковки на гравийную дорогу, у меня в голове уже созрел сценарий этой истории со счастливым концом. Мальчики могли потерять ориентировку и, пытаясь отыскать свою охапку сена, повернули не в ту сторону. Когда турнир закончился, публика двинулась к выходу, начался общий хаос, и толпа унесла их с собой.
Не найдя меня, продолжал я фантазировать, свернув на асфальт скоростной дороги, мальчики, возможно, кого-то встретили — соседей, старых знакомых, которых не видели с тех пор, как Лиз увезла их в Мэн. И эти люди отвезли ребят домой.
А может, это Лиз?.. Лиз следила за детьми от самого Мэна. Ей обязательно хотелось доказать, что я плохой отец, и она выжидала момент, когда папа и сыновья на время разлучатся… Ну, если и не сама Лиз, то какой-то нанятый ею человек…
Я проигрывал в уме разные варианты, разрываясь между надеждой и страхом. В глубине подсознания я понимал, что все мои умозрительные построения не выдерживают никакой критики. Все оптимистические предположения рухнут в один миг, решись я реально оценить ситуацию.
Оказавшись на шоссе, я вдруг ощутил совершенно иррациональное желание вернуться домой как можно скорее. Мне казалось, что, едва я окажусь дома, всё образуется само собой. Это называется «тяга к домашнему очагу». Там вся наша семья должна быть в безопасности. Дети, естественно, тоже. В голове крутилась безумная мысль, что парни уже дома и с нетерпением ждут моего возвращения.
— Может, стоит слегка притормозить? — спросил коп.
Я бросил взгляд на спидометр. Мы гнали со скоростью восемьдесят миль в час.
— Давайте потише. Это дорога… — Голос полисмена звучал как комариный писк.
Я сбросил скорость до семидесяти пяти, и в этот момент зазвонил мой сотовый телефон. Я ударил по тормозам, выруливая на засыпанную гравием обочину.
— Боже мой! — вскрикнул коп, когда я полез за телефоном.
Наконец мне удалось прижать проклятый прибор к уху:
— Алло! Алло!
— Кто это? — спросил Кристиансен, но я его практически не слышал.
— Алло! Алло! — вопил я в трубку.
Связь здесь была ни при чём. Никаких помех. Просто на другом конце молчали. Тишина.
— Сэр! Скажите кто?.. — сунулся коп, но я знаком велел ему заткнуться.
Я не разъединялся, поскольку в трубке слышались какие-то звуки. Я слышал дыхание. Кто-то дышал в телефон.
— Кто это? — спросил я, стараясь контролировать голос. — Кто говорит?
Молчание.
А затем в моей груди запылал огонь надежды. Я услышал голос Кевина — дрожащий и неуверенный:
— Папа?!
Глава 6
Послышался щелчок, и огонь в груди погас так же быстро, как и вспыхнул.
— Кевин? Кевин?!
Я включил свет в салоне и уставился на крошечный дисплей телефона. Как и большинство сотовых аппаратов, мой показывал номера входящих звонков. Но только, вспомнил я, если нажмёшь кнопку, чтобы ответить на звонок. Сейчас на экране значилось: ТЕКУЩИЙ ВЫЗОВ: 18 СЕКУНД.
— Сэр, кто это был? — спросил Кристиансен. — Кто вам звонил?
— Подождите минуточку! — Я лихорадочно листал меню до раздела ВХОДЯЩИЕ ЗВОНКИ. Добравшись до нужного места, я набрал «ВХОДЯЩИЙ — 1» и прочитал: 202-555-0199.
Это невозможно. Передо мной был номер моего домашнего телефона. Означает ли это (сердце в груди совершило невероятное сальто-мортале), что мальчики уже дома?
Я не мог представить, чтобы человек, доставивший близнецов домой (кем бы он ни был), не позвонил мне в течение тех одиннадцати часов, что я искал их.
Во всём этом не было никакого смысла, но я тем не менее был счастлив.
Мой аппарат, очевидно, вырубился, когда я въехал в зону, где нет приёма. Так происходит сплошь и рядом. Теперь сигнал был чётким и сильным. Я нажал кнопку 2 — быстрый вызов дома.
После четырёх длинных гудков я услышал свой собственный голос: «Привет, вы звоните Алексу Каллахану. В данный момент я не могу подойти к телефону, но…»
Я прервал вызов. Аппарат обладал функцией ожидания, а это значит, что, находясь на связи, вы не отключаетесь от новых звонков и принимаете их. Сын, видимо, звонил в тот момент, когда я сам связывался с домом, и наши звонки блокировали друг друга. Выждав немного, я снова позвонил и снова попал на автоответчик. Я повторил процесс, пояснив Кристиансену, что мне звонил Кевин и я пытаюсь установить с ним связь.
После четвёртой попытки я капитулировал. Не исключено, что я поторопился. Вполне вероятно, что для регистрации звонка требуется пара минут. Я вернулся в меню к «ВХОДЯЩИМ», но под номером 1 по-прежнему значился мой домашний телефон. Я нажал кнопку «Время вызова», и на дисплее появились цифры 4:42. Бросив взгляд на панель, я увидел, что часы показывают 4:48. Это означало, что Кевин действительно звонил из нашего дома на Кливленд-парк.
Если это так, то почему никто не отвечает?
— Мистер Каллахан, — сказал Кристиансен, — а вы уверены, что это был один из ваших мальчиков?
— Абсолютно уверен, — ответил я дрожащим от волнения голосом. — Это был Кевин.
— Но как вы можете различить, если они близнецы и всё такое?
— Тембр голоса был таким, как у Кевина, — выпалил я, не желая объяснять, что Кевин по большей части обращается ко мне «папа», а Шон ограничивается кратким «па» и его голос при этом звучит весьма воинственно.
— Надо же, — недоверчиво буркнул коп.
И вдруг я засомневался. Может, это всё же был Шон? Подобная неуверенность меня встревожила.
— И что он сказал? — не унимался Кристиансен. — Что с ними? Где они?
Я вывел джип на дорогу и надавил на акселератор, вливаясь в движение. Я ничего не ответил полицейскому, спросив себя: Так что же сказал Кевин? Он сказал «папа». Голос сына звучал в моей памяти, был для меня сладчайшим, сулящим надежду эликсиром.
Папа.
Я включил телефон и позвонил домой. Едва дождавшись последовавшего за сообщением автоответчика сигнала, я выпалил:
— Кто бы ни был с мальчиками, прошу вас поднять трубку. Очень прошу…
В доме стояло несколько телефонов, но жизнь вращалась вокруг аппарата на кухне. Он ютился на маленьком красном столике, который Лиз приобрела на распродаже. Это был старый бежевый аппарат с длиннющим черным проводом, имевшим обыкновение путаться и кучей валяться на полу. Рядом с телефоном стоял прямоугольный автоответчик с красной сигнальной лампочкой. Мигание лампы означало, что аппарат имеет сообщения. Я представил, как из небольшого динамика машины по кухне разносится мой голос:
— Кев, Шон, если вы дома, снимите трубку. Говорит ваш папа. Просто снимите трубку.
Ничего.
Над телефоном висела доска, нижний край которой был вымазан зелёной краской. Это Шон, едва начав ходить, упражнялся в живописи. После отъезда Лиз пробковый квадрат превратился для меня в хранилище счётов из прачечной, газетных вырезок, меню ресторанов с обслуживанием навынос, листков с нацарапанными на них именами и номерами телефонов. Здесь же были пришпилены фотографии, образцы детского творчества и старые лотерейные билеты. Дни моих дежурств обозначались на нём красными кружками. Эта поистине безумная коллекция разрасталась с пугающей быстротой.
— Снимите трубку, — молил я. — Снимите, пожалуйста.
Машина заработала, и я снова услышал свой голос:
— Привет, вы звоните…
Я попытался представить личики Кевина и Шона столь же отчётливо, как и дурацкую пробковую доску, но почему-то не смог.
— Что вы делаете? — спросил Кристиансен.
Проигнорировав вопрос, я набрал цифру 411 и спросил номер телефона Жасмин Зигель. Но звонить ей не стал, а вместо этого попробовал соединиться со своим ближайшим соседом Фредом Биллингсли. Жасмин было за восемьдесят, и, прежде чем она доберётся до дверей моего дома, пройдёт вечность. Фред похоронил свою жену Нэнси два года назад и теперь жил под одной крышей со своей взрослой дочерью. Он казался мне надёжным парнем, хотя семьями мы и не дружили.
— Сэр, — произнёс Кристиансен, — мне необходимо доложить детективу Шоффлеру. Не могли бы вы…
Сказать, что Фред изумился, услышав мой голос, значит, ничего не сказать.
— Это ты, Алекс? Сколько же сейчас времени? — тревожно спросил он. — У тебя какие-то проблемы?
— Не мог бы ты оказать мне огромную услугу? — Я обрисовал ситуацию и сказал, где найти ключи от дома.
Фред уверил, что немедленно отправляется и позвонит мне на мобильный через несколько минут.
Кристиансен наклонился вперёд, взглянул на приборную доску и завопил:
— Ой! Сэр, сэр! Немедленно тормозите!
Когда позвонил Фред, я был уже на окружной дороге.
— Там никого нет, — сказал он. — Я не увидел ничего странного или необычного. Ты уверен, что они звонили из дома?
Я ответил, что, если верить сотовому, звонок был именно оттуда, однако ошибки тоже нельзя исключать.
— Неужели мальчики действительно… пропали? — спросил Фред. — Великий Боже! Что я ещё могу для тебя сделать?
Я искренне поблагодарил его и подумал, что дети всё же могли быть дома и просто спрятались от него. Без особой причины — если не считать его манеры держаться подчёркнуто сухо — они всегда боялись «мистера Б.».
— Ещё раз спасибо, Фред, — сказал я. — Я твой должник. Боюсь, больше ты ничего не можешь сделать. Я буду дома через полчаса. Отправляйся спать. Мне очень жаль, что я тебя разбудил.
— Ничего страшного, — сухо ответил Фред. — Рад был тебе помочь.
Кристиансену удалось соединиться с Шоффлером, когда я сворачивал с Коннектикут-авеню на Ордуэй. Я уже подъезжал к дому, а они все ещё говорили. Беседа продолжалась и после того, как я, выскочив из машины, побежал к крыльцу.
Я распахнул противомоскитную сетчатую дверь, отодвинул щеколду и, ворвавшись внутрь, начал носиться из комнаты в комнату, выкрикивая имена мальчиков. Я хлопал дверями и щёлкал выключателями, обшаривая каждый угол. Их спальню я осмотрел в последнюю очередь. Какой-то безумный оптимизм заставлял меня верить в то, что я увижу их мирно спящими в своих постелях.
Но комната была пуста.
Никого.
Я проверил чердак, затем подвал, потом ещё раз обошёл все помещения, распахивая дверцы шкафов, заглядывая под кровати и двигая мебель, за которой, как мне казалось, могли спрятаться малыши. Закончив повторный осмотр в их спальне, я побрёл к выходящему на улицу окну.
Жасмин Зигель — не просто сова. Дама утверждает, что за ночь спит всего три-четыре часа. Кроме того, она принадлежит к той категории женщин, которым, похоже, известно всё, что происходит в округе. Может, она видела машину, мальчиков или того, кто привозил их в дом, — одним словом, хоть что-нибудь. Старушка не спала. Я видел мерцание телевизионного экрана в её гостиной.
Я выходил из спальни, чтобы позвонить Жасмин из своего кабинета, когда мой взгляд наткнулся на предмет, которого я раньше никогда не видел.
Это был крошечный игрушечный кролик. Зверушка сидела на комоде — невысоком сооружении со множеством выдвижных ящиков, приобретённом Лиз в магазине ИКЕА. Комод стоял на стороне Шона, где в отличие от принадлежащей Кевину половины не хранилось почти никакого хлама. В противном случае я бы просто не заметил кролика. Подойдя ближе, я понял, что это — оригами. Фигурка размером примерно в четыре дюйма была сложена, как мне показалось, из упаковочной бумаги. Я — полный невежда по части оригами, но передо мной было не карикатурное изображение животного. Кролик, воссозданный в мельчайших деталях, выглядел весьма натурально. Скорее, это можно было назвать миниатюрной скульптурой.
Когда я взял фигурку в руки, она показалась мне ещё более странной. Кролик был сложен не из бумаги, а из шкурки какого-то животного. И это почему-то очень меня напугало.
Может, зверёк был здесь всегда? Впрочем, вряд ли. Я бы его заметил.
«Впрочем, — подумал я, возвращая фигурку на место, — разве я заметил, насколько мои мальчики увлечены игрой в рыцарей? Нет. А ведь Лиз всегда таскала их в разные творческие кружки… Во все, какие только можно вообразить. Хотя… ни Кевин, ни Шон никак не могли создать кролика своими руками. Может, это сделала их мама?»
При мысли о Лиз я вздрогнул, как от удара кнутом.
Великий Боже, ведь мне же ещё предстоит ей звонить…
— Кевин? Кевин?!
Я включил свет в салоне и уставился на крошечный дисплей телефона. Как и большинство сотовых аппаратов, мой показывал номера входящих звонков. Но только, вспомнил я, если нажмёшь кнопку, чтобы ответить на звонок. Сейчас на экране значилось: ТЕКУЩИЙ ВЫЗОВ: 18 СЕКУНД.
— Сэр, кто это был? — спросил Кристиансен. — Кто вам звонил?
— Подождите минуточку! — Я лихорадочно листал меню до раздела ВХОДЯЩИЕ ЗВОНКИ. Добравшись до нужного места, я набрал «ВХОДЯЩИЙ — 1» и прочитал: 202-555-0199.
Это невозможно. Передо мной был номер моего домашнего телефона. Означает ли это (сердце в груди совершило невероятное сальто-мортале), что мальчики уже дома?
Я не мог представить, чтобы человек, доставивший близнецов домой (кем бы он ни был), не позвонил мне в течение тех одиннадцати часов, что я искал их.
Во всём этом не было никакого смысла, но я тем не менее был счастлив.
Мой аппарат, очевидно, вырубился, когда я въехал в зону, где нет приёма. Так происходит сплошь и рядом. Теперь сигнал был чётким и сильным. Я нажал кнопку 2 — быстрый вызов дома.
После четырёх длинных гудков я услышал свой собственный голос: «Привет, вы звоните Алексу Каллахану. В данный момент я не могу подойти к телефону, но…»
Я прервал вызов. Аппарат обладал функцией ожидания, а это значит, что, находясь на связи, вы не отключаетесь от новых звонков и принимаете их. Сын, видимо, звонил в тот момент, когда я сам связывался с домом, и наши звонки блокировали друг друга. Выждав немного, я снова позвонил и снова попал на автоответчик. Я повторил процесс, пояснив Кристиансену, что мне звонил Кевин и я пытаюсь установить с ним связь.
После четвёртой попытки я капитулировал. Не исключено, что я поторопился. Вполне вероятно, что для регистрации звонка требуется пара минут. Я вернулся в меню к «ВХОДЯЩИМ», но под номером 1 по-прежнему значился мой домашний телефон. Я нажал кнопку «Время вызова», и на дисплее появились цифры 4:42. Бросив взгляд на панель, я увидел, что часы показывают 4:48. Это означало, что Кевин действительно звонил из нашего дома на Кливленд-парк.
Если это так, то почему никто не отвечает?
— Мистер Каллахан, — сказал Кристиансен, — а вы уверены, что это был один из ваших мальчиков?
— Абсолютно уверен, — ответил я дрожащим от волнения голосом. — Это был Кевин.
— Но как вы можете различить, если они близнецы и всё такое?
— Тембр голоса был таким, как у Кевина, — выпалил я, не желая объяснять, что Кевин по большей части обращается ко мне «папа», а Шон ограничивается кратким «па» и его голос при этом звучит весьма воинственно.
— Надо же, — недоверчиво буркнул коп.
И вдруг я засомневался. Может, это всё же был Шон? Подобная неуверенность меня встревожила.
— И что он сказал? — не унимался Кристиансен. — Что с ними? Где они?
Я вывел джип на дорогу и надавил на акселератор, вливаясь в движение. Я ничего не ответил полицейскому, спросив себя: Так что же сказал Кевин? Он сказал «папа». Голос сына звучал в моей памяти, был для меня сладчайшим, сулящим надежду эликсиром.
Папа.
Я включил телефон и позвонил домой. Едва дождавшись последовавшего за сообщением автоответчика сигнала, я выпалил:
— Кто бы ни был с мальчиками, прошу вас поднять трубку. Очень прошу…
* * *
Вскоре после рождения сыновей Лиз и я оказались настолько занятыми, что завели привычку не отвечать на большинство звонков, доверив это автоответчику. Услышав, кто говорит, мы поднимали трубку, если могли и… если хотели. Друзья и родственники знали об этом, так же как и с полдюжины человек на телестудии. Сообщения часто начинались словами: «Алекс… если ты дома, сними трубку…» — или: «Лиз, это мама. Можешь не отвечать, я всего лишь хочу сказать тебе…»В доме стояло несколько телефонов, но жизнь вращалась вокруг аппарата на кухне. Он ютился на маленьком красном столике, который Лиз приобрела на распродаже. Это был старый бежевый аппарат с длиннющим черным проводом, имевшим обыкновение путаться и кучей валяться на полу. Рядом с телефоном стоял прямоугольный автоответчик с красной сигнальной лампочкой. Мигание лампы означало, что аппарат имеет сообщения. Я представил, как из небольшого динамика машины по кухне разносится мой голос:
— Кев, Шон, если вы дома, снимите трубку. Говорит ваш папа. Просто снимите трубку.
Ничего.
Над телефоном висела доска, нижний край которой был вымазан зелёной краской. Это Шон, едва начав ходить, упражнялся в живописи. После отъезда Лиз пробковый квадрат превратился для меня в хранилище счётов из прачечной, газетных вырезок, меню ресторанов с обслуживанием навынос, листков с нацарапанными на них именами и номерами телефонов. Здесь же были пришпилены фотографии, образцы детского творчества и старые лотерейные билеты. Дни моих дежурств обозначались на нём красными кружками. Эта поистине безумная коллекция разрасталась с пугающей быстротой.
— Снимите трубку, — молил я. — Снимите, пожалуйста.
Машина заработала, и я снова услышал свой голос:
— Привет, вы звоните…
Я попытался представить личики Кевина и Шона столь же отчётливо, как и дурацкую пробковую доску, но почему-то не смог.
— Что вы делаете? — спросил Кристиансен.
Проигнорировав вопрос, я набрал цифру 411 и спросил номер телефона Жасмин Зигель. Но звонить ей не стал, а вместо этого попробовал соединиться со своим ближайшим соседом Фредом Биллингсли. Жасмин было за восемьдесят, и, прежде чем она доберётся до дверей моего дома, пройдёт вечность. Фред похоронил свою жену Нэнси два года назад и теперь жил под одной крышей со своей взрослой дочерью. Он казался мне надёжным парнем, хотя семьями мы и не дружили.
— Сэр, — произнёс Кристиансен, — мне необходимо доложить детективу Шоффлеру. Не могли бы вы…
Сказать, что Фред изумился, услышав мой голос, значит, ничего не сказать.
— Это ты, Алекс? Сколько же сейчас времени? — тревожно спросил он. — У тебя какие-то проблемы?
— Не мог бы ты оказать мне огромную услугу? — Я обрисовал ситуацию и сказал, где найти ключи от дома.
Фред уверил, что немедленно отправляется и позвонит мне на мобильный через несколько минут.
Кристиансен наклонился вперёд, взглянул на приборную доску и завопил:
— Ой! Сэр, сэр! Немедленно тормозите!
Когда позвонил Фред, я был уже на окружной дороге.
— Там никого нет, — сказал он. — Я не увидел ничего странного или необычного. Ты уверен, что они звонили из дома?
Я ответил, что, если верить сотовому, звонок был именно оттуда, однако ошибки тоже нельзя исключать.
— Неужели мальчики действительно… пропали? — спросил Фред. — Великий Боже! Что я ещё могу для тебя сделать?
Я искренне поблагодарил его и подумал, что дети всё же могли быть дома и просто спрятались от него. Без особой причины — если не считать его манеры держаться подчёркнуто сухо — они всегда боялись «мистера Б.».
— Ещё раз спасибо, Фред, — сказал я. — Я твой должник. Боюсь, больше ты ничего не можешь сделать. Я буду дома через полчаса. Отправляйся спать. Мне очень жаль, что я тебя разбудил.
— Ничего страшного, — сухо ответил Фред. — Рад был тебе помочь.
Кристиансену удалось соединиться с Шоффлером, когда я сворачивал с Коннектикут-авеню на Ордуэй. Я уже подъезжал к дому, а они все ещё говорили. Беседа продолжалась и после того, как я, выскочив из машины, побежал к крыльцу.
Я распахнул противомоскитную сетчатую дверь, отодвинул щеколду и, ворвавшись внутрь, начал носиться из комнаты в комнату, выкрикивая имена мальчиков. Я хлопал дверями и щёлкал выключателями, обшаривая каждый угол. Их спальню я осмотрел в последнюю очередь. Какой-то безумный оптимизм заставлял меня верить в то, что я увижу их мирно спящими в своих постелях.
Но комната была пуста.
Никого.
Я проверил чердак, затем подвал, потом ещё раз обошёл все помещения, распахивая дверцы шкафов, заглядывая под кровати и двигая мебель, за которой, как мне казалось, могли спрятаться малыши. Закончив повторный осмотр в их спальне, я побрёл к выходящему на улицу окну.
Жасмин Зигель — не просто сова. Дама утверждает, что за ночь спит всего три-четыре часа. Кроме того, она принадлежит к той категории женщин, которым, похоже, известно всё, что происходит в округе. Может, она видела машину, мальчиков или того, кто привозил их в дом, — одним словом, хоть что-нибудь. Старушка не спала. Я видел мерцание телевизионного экрана в её гостиной.
Я выходил из спальни, чтобы позвонить Жасмин из своего кабинета, когда мой взгляд наткнулся на предмет, которого я раньше никогда не видел.
Это был крошечный игрушечный кролик. Зверушка сидела на комоде — невысоком сооружении со множеством выдвижных ящиков, приобретённом Лиз в магазине ИКЕА. Комод стоял на стороне Шона, где в отличие от принадлежащей Кевину половины не хранилось почти никакого хлама. В противном случае я бы просто не заметил кролика. Подойдя ближе, я понял, что это — оригами. Фигурка размером примерно в четыре дюйма была сложена, как мне показалось, из упаковочной бумаги. Я — полный невежда по части оригами, но передо мной было не карикатурное изображение животного. Кролик, воссозданный в мельчайших деталях, выглядел весьма натурально. Скорее, это можно было назвать миниатюрной скульптурой.
Когда я взял фигурку в руки, она показалась мне ещё более странной. Кролик был сложен не из бумаги, а из шкурки какого-то животного. И это почему-то очень меня напугало.
Может, зверёк был здесь всегда? Впрочем, вряд ли. Я бы его заметил.
«Впрочем, — подумал я, возвращая фигурку на место, — разве я заметил, насколько мои мальчики увлечены игрой в рыцарей? Нет. А ведь Лиз всегда таскала их в разные творческие кружки… Во все, какие только можно вообразить. Хотя… ни Кевин, ни Шон никак не могли создать кролика своими руками. Может, это сделала их мама?»
При мысли о Лиз я вздрогнул, как от удара кнутом.
Великий Боже, ведь мне же ещё предстоит ей звонить…
Глава 7
Лиз прилетела поздним утром. Когда она вышла из зоны контроля Национального аэропорта, я сразу увидел, как пострадал от слёз её всегда безукоризненный внешний вид. После короткого объятия я взял Лиз за локоть, повернул налево и представил Кристиансену.
Кристиансен присутствовал в аэропорту из вежливости — или, как сформулировал Шоффлер, «чтобы помочь доставить миссис Каллахан домой».
Я пытался отказаться от этой идеи, однако Шоффлер переубедил меня, сказав, что копу в мундире будет легче провести нас через толпу репортёров.
— Парень в униформе шутить не станет. Более того, он может позволить себе нагрубить журналистской братии, и это будет выглядеть вполне нормально. Ведь он просто делает свою работу. Полицейская машина и мундир вам помогут.
— О! — выдохнула Лиз.
При виде полицейского её глаза округлились и в них промелькнул испуг. Я знал, что она думает. Супруга решила, что полицейский находится здесь, чтобы официально сообщить ей плохую новость. Хотя это мог сделать и я.
— Мэм… — пробормотал коп, склоняя голову в подобии лёгкого поклона.
Лиз напряглась, но, убедившись, что продолжения не последует, прильнула ко мне, уткнувшись лицом в плечо:
— О Алекс! Алекс.
Я обнимал её, пока нас обтекала толпа пассажиров. Мы просто стояли, и Лиз рыдала у меня на плече. Я не знал, что делать. Но жена вдруг отшатнулась, вытерла слёзы и направилась к месту получения багажа. Шагала она так быстро, что я почти бежал следом. Мы стояли рядом и наблюдали, как чемоданы вываливались из люка и начинали кружение на бесконечном конвейере.
Я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же отказался от этой идеи. Что, в сущности, я мог изречь? Как прошёл полет? Прости, я потерял наших детей?
Телефонный разговор, в котором я сообщил ей о случившемся, был сущим кошмаром. Но то, что происходило сейчас, было гораздо хуже. Наше воссоединение произошло совсем не так, как я видел в своих мечтах. Я надеялся, что, когда мы встретимся, близнецы будут радостно скакать вокруг нас, а я смогу сказать: «Прошу тебя, возвращайся насовсем, я стал образцовым папой и вообще исправился». Но все, повторяю, произошло совсем не так. Моя любовь стояла в двенадцати дюймах от меня, окружённая защитным полем из горя и гнева. Надо сказать, что во время телефонного разговора, когда я с трудом пытался ей все поведать, Лиз держалась исключительно корректно. Она изо всех сил старалась убедить меня, что не видит в этом моей вины, я не должен казниться, она меня вовсе не осуждает и так далее и тому подобное.
Но всё это было неправдой. Как она могла меня не винить? Представить подобное было просто невозможно.
— Что с твоим лицом? — отстраненно спросила она. — Ты выглядишь…
— Поиски, — пояснил я, — в лесу.
— А вот и мой багаж, — натянуто произнесла Лиз и показала на зелёный чемодан. Жест получился механическим, словно моя супруга была не живым человеком, а заводной игрушкой.
Светло-зелёный, с кожаной отделкой чемодан был мне совершенно незнаком. При виде его я погрузился в ещё большую печаль. За время нашей разлуки Лиз приобрела не только чемодан. Она купила близнецам новые рюкзачки. Блузку, которая была на ней, и многое другое. Это обстоятельство, как мне казалось, говорило о том, что наши жизненные пути все больше расходятся. А стильный чемодан возвещал о другой реальности — о весёлой и шикарной жизни.
Она веселилась, вместо того чтобы быть здесь и делить со мной весь этот ужас.
— У него есть колёсики, — сказала Лиз, когда я, протолкавшись через толпу, подхватил чемодан с багажной карусели. Но я всё же понёс его в руках — чемодан хоть и был тяжёл, но по крайней мере (так же как и встреча самолёта) смягчал ощущение моей полной никчёмности.
К этому времени стало ясно, что несчастье набирает обороты и меня относит все дальше от центра событий. Я по меньшей мере раз шесть рассказал, как всё произошло, нашёл и передал для распространения самые последние фотографии близнецов. Кроме того, я позволил объявить об исчезновении в средствах массовой информации. Детально описал одежду мальчишек. Обзвонил соседей, чтобы узнать, не видели ли они этой ночью чего-нибудь около моего дома: машин, мальчиков, огней. (Жасмин Зигель призналась, что заснула перед ящиком во время передачи «Сопранос».) Я дал согласие на прослушивание телефона, запись разговоров, проверку содержимого компьютера и обыск дома.
Меня злило, что они до сих пор не удосужились осмотреть дом. Я не понимал, что им мешает это сделать, и не преминул поделиться своими соображениями с Шоффлером, перед тем как отправиться в аэропорт.
Кристиансен присутствовал в аэропорту из вежливости — или, как сформулировал Шоффлер, «чтобы помочь доставить миссис Каллахан домой».
Я пытался отказаться от этой идеи, однако Шоффлер переубедил меня, сказав, что копу в мундире будет легче провести нас через толпу репортёров.
— Парень в униформе шутить не станет. Более того, он может позволить себе нагрубить журналистской братии, и это будет выглядеть вполне нормально. Ведь он просто делает свою работу. Полицейская машина и мундир вам помогут.
— О! — выдохнула Лиз.
При виде полицейского её глаза округлились и в них промелькнул испуг. Я знал, что она думает. Супруга решила, что полицейский находится здесь, чтобы официально сообщить ей плохую новость. Хотя это мог сделать и я.
— Мэм… — пробормотал коп, склоняя голову в подобии лёгкого поклона.
Лиз напряглась, но, убедившись, что продолжения не последует, прильнула ко мне, уткнувшись лицом в плечо:
— О Алекс! Алекс.
Я обнимал её, пока нас обтекала толпа пассажиров. Мы просто стояли, и Лиз рыдала у меня на плече. Я не знал, что делать. Но жена вдруг отшатнулась, вытерла слёзы и направилась к месту получения багажа. Шагала она так быстро, что я почти бежал следом. Мы стояли рядом и наблюдали, как чемоданы вываливались из люка и начинали кружение на бесконечном конвейере.
Я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же отказался от этой идеи. Что, в сущности, я мог изречь? Как прошёл полет? Прости, я потерял наших детей?
Телефонный разговор, в котором я сообщил ей о случившемся, был сущим кошмаром. Но то, что происходило сейчас, было гораздо хуже. Наше воссоединение произошло совсем не так, как я видел в своих мечтах. Я надеялся, что, когда мы встретимся, близнецы будут радостно скакать вокруг нас, а я смогу сказать: «Прошу тебя, возвращайся насовсем, я стал образцовым папой и вообще исправился». Но все, повторяю, произошло совсем не так. Моя любовь стояла в двенадцати дюймах от меня, окружённая защитным полем из горя и гнева. Надо сказать, что во время телефонного разговора, когда я с трудом пытался ей все поведать, Лиз держалась исключительно корректно. Она изо всех сил старалась убедить меня, что не видит в этом моей вины, я не должен казниться, она меня вовсе не осуждает и так далее и тому подобное.
Но всё это было неправдой. Как она могла меня не винить? Представить подобное было просто невозможно.
— Что с твоим лицом? — отстраненно спросила она. — Ты выглядишь…
— Поиски, — пояснил я, — в лесу.
— А вот и мой багаж, — натянуто произнесла Лиз и показала на зелёный чемодан. Жест получился механическим, словно моя супруга была не живым человеком, а заводной игрушкой.
Светло-зелёный, с кожаной отделкой чемодан был мне совершенно незнаком. При виде его я погрузился в ещё большую печаль. За время нашей разлуки Лиз приобрела не только чемодан. Она купила близнецам новые рюкзачки. Блузку, которая была на ней, и многое другое. Это обстоятельство, как мне казалось, говорило о том, что наши жизненные пути все больше расходятся. А стильный чемодан возвещал о другой реальности — о весёлой и шикарной жизни.
Она веселилась, вместо того чтобы быть здесь и делить со мной весь этот ужас.
— У него есть колёсики, — сказала Лиз, когда я, протолкавшись через толпу, подхватил чемодан с багажной карусели. Но я всё же понёс его в руках — чемодан хоть и был тяжёл, но по крайней мере (так же как и встреча самолёта) смягчал ощущение моей полной никчёмности.
К этому времени стало ясно, что несчастье набирает обороты и меня относит все дальше от центра событий. Я по меньшей мере раз шесть рассказал, как всё произошло, нашёл и передал для распространения самые последние фотографии близнецов. Кроме того, я позволил объявить об исчезновении в средствах массовой информации. Детально описал одежду мальчишек. Обзвонил соседей, чтобы узнать, не видели ли они этой ночью чего-нибудь около моего дома: машин, мальчиков, огней. (Жасмин Зигель призналась, что заснула перед ящиком во время передачи «Сопранос».) Я дал согласие на прослушивание телефона, запись разговоров, проверку содержимого компьютера и обыск дома.
Меня злило, что они до сих пор не удосужились осмотреть дом. Я не понимал, что им мешает это сделать, и не преминул поделиться своими соображениями с Шоффлером, перед тем как отправиться в аэропорт.