– Общепризнанно, – продолжал Джеймс, – что такой Порок самый ненавистный для Бога и Человека. Даже те, кто взращивает его в себе, ненавидят его в других.
   – Джеймс, пожалуйста… – пытался выговорить Бен немеющим языком, он испугался, как бы не задохнуться.
   Джеймс говорил словами Бена, которые он написал в письме от лица Смиренной Добродетели, якобы корреспондента газеты Джеймса «Куранты».
   Лицо Джеймса сделалось злым, он стоял, выставив вперед указательный палец, как это обычно делает пастор, предостерегающий паству от грехопадения, голос его зазвучал еще громче.
   – Возгордившийся человек ни к чему не стремится, кроме как к безграничному Превосходству над своими Собратьями. Он почитает себя Королем Монолога, воображает себя покорителем всего Мира, населению коего даются им правильные Указания, чтобы доказать его собственное Превосходство!
   Его насмешливый тон сменился бешеной яростью, а Бен стоял, как парализованный, в то время как его брат вдруг ринулся вперед и ударил его в левый висок. Бен отлетел к стене, задохнувшись от тяжелого запаха гниющей плоти, который неожиданной наполнил его легкие. Джеймс стоял и смотрел на него, и ничего во внешнем облике его не изменилось, лишь глаза потухли, а вместе с этим и ярость угасла. Очень медленно его брат развернулся, пошел назад, к прессу, и занялся своим привычным делом. Бен еще постоял некоторое время, дрожа всем телом, и вышел, обливаясь призрачными слезами.
   Снаружи было уже не так темно, между деревьями показался просвет. Казалось, он стоит на площадке огромного амфитеатра, и у него над головой небо раскрылось во всей своей девственной наготе.
   Небеса были светлы, и не от света луны или звезд, а озарялись сиянием объекта, величиной с кулак, за которым через все небо протянулся дымный след.
 
   Он проснулся, дрожа от ужасного холода и боли в груди.
   – Ну что, проснулся, дорогуша? – спросил его сладко-ехидный голос.
   Бен, не поднимая головы, скосил глаза влево, вправо: он лежал на холодном камне. Над ним колокольней возвышался Роберт, носком тяжелого башмака он легонько пинал его в бок.
   – Господи, Роберт, ну что тебе надо? – разозлился Бен.
   – Ну что ты за неблагодарный человек, – сказал Роберт. – Ты чуть не замерз, а мы тебя спасли, и ты еще чем-то недоволен.
   – Что? – Бен сел и протер глаза: «Где это я?»
   И это снова нахлынуло на него, когда он увидел мерцание меди и холодные, неясные шарики звезд над головой.
   – А-а, – буркнул он, – я, должно быть, уснул.
   – Что это за место? – раздался еще чей-то голос.
   Бен обернулся и увидел Петера Фриска, который с любопытством рассматривал телескоп.
   – Доброе утро, капитан Фриск, – с трудом произнес Бен, разминая свои заледеневшие члены. – Это астрономическая лаборатория Математической башни.
   – Я решил начать отсюда, а потом уже рыскать по будуарам красоток в Мале Стране, – пояснил Роберт. – И чего это тебя сюда занесло? Любая девчонка могла бы согреть тебя и вернуть к жизни куда быстрее, чем эти научные глупости. – Он махнул рукой в сторону телескопа.
   – Да я просто не хотел тебя слишком расстраивать долгими поисками моей персоны. – Бен потряс головой. – Я не мог спать долго, разве что задремал на несколько минут, – продолжал он. – Сейчас еще чуть-чуть, и я окончательно проснусь.
   Роберт пожал плечами:
   – Да как хочешь. Слушай, а сегодня ясно? Можно что-нибудь интересное увидеть на небе?
   – Нет, черт подери. Трижды нет. – Он зло посмотрел на звезды, гадая, которая из них принесет смерть Праге.
   – Ты чего это, Бен, распаляешься, а? – удивился Роберт.
   Бен потер руки.
   – Роберт, я вернулся сюда не из праздного любопытства, – буркнул он. – Это опять должно случиться.
   У Роберта округлились глаза и лицо вмиг сделалось очень серьезным.
   – Не может быть!
   – Может. Об этом тот голубоглазый сообщил.
   – Но как?
   Бен фыркнул:
   – Да это просто сделать. Стирлинг и Василиса остались живы. Ну и французы, или кто они там, тоже. Вот дураки.
   – А нельзя ли и меня посвятить в тайну вашего разговора? – спросил Фриск. – Не обижайтесь, господин Фриск, но что заставило вас прийти сюда с Робертом?
   – О! Ну…
   – Император, – пришел ему на помощь Роберт, – решил, что тебе нужен еще один телохранитель, и капитан Фриск показался ему вполне подходящим для этого.
   Бен окинул Фриска взглядом, заметил его перевязанное плечо. Конечно же, он благодарен Фриску, но неужели император напрочь лишен здравого смысла? Ведь вместо того чтобы защищать Бена от русских шпионов, Фриск сам может оказаться шпионом. Конечно, почти все телохранители и солдаты уже задействованы и пристроены к делу. Но это не неразрешимая задача, а всего лишь повод, чтобы пораскинуть мозгами и найти выход, а не хвататься за первого встречного.
   А может быть, это один из «стариков» оказал ему такую услугу, надеясь, что Фриск в каком-то смысле подходящий убийца.
   – Ну что ж, капитан Фриск, похоже, ваше желание найти работу исполнилось. Как ваша рана?
   – Слава богу, кость не задета, лишь сверху поцарапало. Сэр, и я очень счастлив, что меня назначили вашим телохранителем.
   – Я надеюсь, ваше счастье не улетучится, если я отложу на некоторое время объяснение смысла нашего с Робертом разговора. Это объяснение займет слишком много времени. – Он подозрительно огляделся кругом. – Даже у стен здесь могут быть уши.
   На мгновение Бену показалось, что он заметил легкую тень недовольства, промелькнувшую на лице шведа, но Фриск лишь кивнул и сказал:
   – Я вам служу, а не свои интересы преследую.
   – А ты сказал об этом сэру Исааку? – спросил Бена Роберт.
   – Нет еще. Я пошел прямо сюда… – Он закрыл глаза, и картины сна снова всплыли у него перед глазами. – Понимаешь, я должен кое-что сделать. И в разговорах нет никакого смысла. – Он вздохнул. – Но нам не везет. Это самый простой телескоп. А мне нужен сродствоскоп, подобный тому, что был в Крейн-корт.
   – Так сделай его.
   – Я не знаю как, а сэр Исаак все планы и чертежи оставил в Лондоне. Я умолял его открыть мне секрет, но он только отмахнулся. Сейчас это его не интересует.
   – Уверен, если он узнает о том, что сказал…
   – Есть, конечно, слабая надежда… Но те, кто живет надеждами, быстро умирают. Когда он проснется, я обязательно с ним поговорю. Скоро рассвет?
   – Через час. Но Ньютон уже встал. Он отправил нас искать тебя.
   – Да? Зачем?
   – Он хочет, чтобы ты ему что-то принес, – ответил Роберт, протягивая ему записку.
   – Что это?
   – Думаю, здесь он написал, что ему нужно принести. Он дал мне адрес.
   – Чудесно… – Бен заколебался. – В каком он был настроении?
   – А как ты думаешь? Он считает, что ты на какой-нибудь пирушке.
   Бен кивнул:
   – Лучше бы я пировал. Здесь все равно нечего делать.
   Дух Джеймса попал в самую точку. Он занят лишь тем, что льстит своей гордости и тщеславию. И правда заключается в том, что Прага прекрасно обойдется и без его мнимой помощи.
   – Что ж, пойдем туда, куда нас послал Ньютон, – пробурчал он. – На обратной дороге я предложу вам по доброй кружке пива. Говори, Роберт, куда нам идти?
   – В Йозефов.
 
   – Вот он, – сказал Роберт.
   Это был самый обыкновенный дом, и не очень большой, и не очень маленький. Бен остановился, понимая, что он так и не знает до конца, зачем его сюда послали. Он порылся в кармане и извлек оттуда записку, которую дал ему Роберт.
   «Сефер Ха-Разим» – было написано на клочке бумаги. «Книга каббалистических формул». Внизу – неразборчиво, нетвердой рукой название той же самой книги на древнееврейском.
   У Бена глаза округлились. Одна из тех книг. Прага была одним из крупнейших хранилищ книг по оккультным знаниям, и он большую часть своего времени тратил на то, что таскал эти книги из одной части города в другую. Раньше это в основном были книги по истории и хронологии древних царств, но в последние месяцы интересы Ньютона сместились в сторону каббалистических текстов, таких как совершенно запутанная и беспорядочно выстроенная книга Зоар. Из-за этого Бену пришлось заняться древнееврейским, дело у него продвигалось туго, поскольку язык этот казался ему нестерпимо скучным.
   Подойдя к двери, он резко постучал.
   Прошло несколько минут, но никто не ответил. Бен снова постучал. Он уже успел сделать неблагоприятный вывод: хозяин либо куда-то ушел, либо еще спит без задних ног, но Ньютон не захочет считаться ни с первым, ни со вторым вариантом… В этот момент, прервав рассуждения Бена, дверь со скрипом приоткрылась.
   Показалось лицо самого Мафусаила. Его глаз почти не было видно в морщинистых складках, а скулы на худом лице выступали так остро, что казалось, они вот-вот прорвут прозрачную кожу. Борода напоминала выбившийся из расщелины белый альпийский мох, она прядями свисала и ложилась на маленький круглый живот. Легкие как пух волосы выбивались из-под черной шапочки, и голубая вена четко выступала на лбу. Бен затруднялся сказать, что выражали нахмуренные брови старика – удивление или раздражение, а может быть, он с таким лицом и родился.
   – Еще очень рано, – сказал Мафусаил старческим, дребезжащим голосом, – я как раз молился.
   – Прошу прощения, господин… – Бен замолчал, потому что понял, что не знает полное имя старика. Пытаясь скрыть неловкость, он начал с другого: – Меня зовут Бенджамин Франклин, я ученик сэра Исаака Ньютона. Мой учитель послал меня…
   – Я знаю, кто вы.
   Бен открыл рот от изумления.
   – Мой учитель заранее сообщил о моем визите?
   – О вас много говорят, herr Zauberlehrling. Вы тот юноша, который носит «одежду Адама».
   Бен растерянно заморгал глазами:
   – Я вас не понимаю, сэр.
   Мафусаил тяжело вздохнул:
   – Так зачем же вы пожаловали?
   Бен просиял:
   – А, так, значит, вас все-таки предупредили о моем приходе.
   Борода закачалась взад-вперед.
   – Еще раз говорю, что нет. Юные христиане не решаются по собственной воле посещать Еврейский квартал и беспокоить стариков, если только их за чем-нибудь сюда не пошлют.
   – А, понятно. Тогда вот… – Бен протянул старику клочок бумаги, но тот даже не сделал движения, чтобы взять его.
   – Я не надел очки, прочитайте, что там написано.
   – Ммм… «Сефер Ха-Разим». Книга.
   Мафусаил посмотрел на него долгим взглядом, едва заметная загадочная улыбка блуждала по его лицу. Пауза затянулась настолько, что Бен уже и не знал, собирается старик ему что-нибудь отвечать или нет. Испытывая неловкость от молчания, он сказал:
   – Сэр, я немного смущен, поскольку не знаю, с кем я говорю.
   – Я ни на мгновение не сомневался в том, что вы не знаете, – ответил старик. – Я рабби Исаак бен Иешуа. – Он поджал губы. – У меня без церемоний. Входите.
   – Сэр, а как же насчет книги?
   – Все верно, у меня есть такая книга, юный господин, но я бы хотел знать, для чего она понадобилась вашему учителю Ньютону.
   – Я вас не понимаю.
   – Видите ли, я читал некоторые его труды. Я и сам алхимик. И книга, которую он желает получить, – совершеннейшая глупость и будет ему совершенно бесполезна.
   Бен пожал плечами:
   – Я уже давно перестал задавать себе вопросы, почему интересы моего учителя смещаются то в одну, то в другую сторону. Я знаю только, что он с большим уважением относится к книгам еврейских мудрецов. Он верит, что древние пророки обладали более глубокими и совершенными знаниями, чем те, что доступны нашему веку.
   Рабби посмотрел на него с некоторым удивлением:
   – Он действительно так думает?
   – Действительно, уверяю вас.
   Рабби задумчиво покачал головой:
   – Я все еще размышляю, мудрый ли это шаг с его стороны – окунуться в тайну этой книги. Боюсь, это такая книга, которую осилит не каждый, а только тот, кто постиг глубину Талмуда и Зоара.
   – Я знаю, что он прочитал их обе.
   – Я не сказал «прочитал», я сказал «постиг глубину».
   Бен вздохнул:
   – Господин, если бы я пришел к вам по собственной воле, я бы послушался вашего совета. Но меня прислал мой учитель, он желает получить эту книгу.
   – Он вправе желать все, что угодно. Но я не уверен, что мне удастся ее найти.
   – Господин, я вас умоляю, вы уж постарайтесь ее отыскать. Просьба моего учителя выражает волю самого императора.
   – Просьба… Понимаю, просьба. – Старик нахмурился, глядя в пол, затем пожал плечами: – Ну что ж, подождите меня здесь.
   Старик ушел и долго не возвращался, так что у Бена было предостаточно времени, чтобы порадоваться своей сообразительности и настойчивости, которую он проявил в разговоре со стариком.
   Но ожидание так затянулось, что он уже начал беспокоиться: вдруг рабби покинул дом через какой-нибудь потайной ход. Но спустя еще несколько минут старик все же вернулся, ворча и неся в руках внушительных размеров фолиант. Он с явной неохотой передал книгу Бену.
   – Эту книгу желает получить ваш учитель? – спросил рабби.
   Бен посмотрел на титульный лист книги. Конечно же, заглавие было на древнееврейском. Крайней справа была буква «samekh», которая соответствовала латинской «s», за ней следовала «ре», а за ней «resh». И конечно же, не было ни одной гласной, но можно было догадаться, что первое слово было «Сефер». Он мог бы задержать внимание на заглавии, поднатужиться и прочитать его до конца. Но он не стал этого делать, чтобы не показывать старику глубину своего невежества.
   Это казалось Бену глупым занятием. Он улыбнулся, передал внушительный фолиант Роберту и протянул руку рабби:
   – Благодарю вас, господин рабби, от себя и от лица моего учителя.
   – Вы вернете книгу?
   – Ну конечно, господин рабби. – С этими словами Бен повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и снова обратился к старику: – А что вы имели в виду, когда сказали, что видите меня в «одежде Адама»?
   Рабби поднял вверх костлявый палец:
   – Когда Адам был изгнан из райского сада, Бог даровал ему одежду, в которой он делался невидимым, и потому прикоснуться к нему было невозможно.
   – А, вы имели в виду мою эгиду.
   – Называйте это как хотите. Эта одежда не вам предназначена, она украдена.
   – Украдена? Нет, я ее сделал своими собственными руками.
   – Чтобы ее сделать, вы пользовались знаниями, а знания украсть легче всего. – Старик говорил, а взгляд его был прикован к книге в руках Роберта.
   – Знания не обязательно воровать, их можно приобрести, – возразил Бен. – И конечно же, Бог ценит то, что мы стремимся познать созданный Им мир, а не просто живем и наслаждаемся его совершенством.
   Рабби усмехнулся:
   – Вы знаете, кто последний носил «одежду Адама»?
   – Нет, господин рабби.
   – От Адама одежда его передавалась из поколения в поколение, пока не досталась Нимроду. Нимрод носил ее для того, чтобы снискать силу и славу, чтобы заставить людей поклоняться ему как Богу, чтобы построить башню до небес. И он был наказан за это. А теперь идите, до свидания.
 
   – Хорошо ты у него эту книжонку выцыганил, – заметил Роберт, когда они расположились за столом в таверне «Три медвежонка».
   Бен постучал ладонью по внушительному фолианту.
   – Сэр Исаак может обвинять меня в чем угодно, но сказать, что я плохо выполняю его поручения, он не сможет никогда.
   – Это какая-то мистическая книга? – с любопытством спросил Фриск.
   – Думаю, что да. Я не знаю, что точно означает «Сефер Ха-Разим». Думаю, что «Сефер» означает «книга». – Бен открыл фолиант и начал листать его в поисках картинок, которые могли бы пролить свет на содержание. Были страницы, похожие на перечень магических формул, но ни одной картинки ему не попалось.
   – Прошу прощения, герр Франклин…
   – У меня нет титула и нет желания приставлять его к своему имени, поэтому можно называть меня просто Бен.
   – Бен придерживается теории, что времена королей и лордов доживают свои последние минуты, – пояснил Роберт.
   У Фриска округлились глаза:
   – Как это? Если не будет королей, то кто же будет править людьми?
   – А почему кто-то должен править людьми? Они сами должны собой управлять.
   – Вы думаете, что простые люди могут сами собой управлять? Вот я, например, солдат. И я с полной уверенностью могу сказать, что солдат ничто по сравнению с генералом.
   – Очень хороший пример. Как вы думаете, многие ли из этих придворных щеголей понимают в войне столько же, сколько и вы?
   – Принц Савойский – великолепный солдат.
   – Кто еще?
   – Вы лучше меня знаете, господин Франклин. Я не бываю при дворе и ни с кем там не знаком.
   – Да… – Бен вздохнул. – Во времена, описанные в Библии, на земле было много великих людей, вы согласны со мной? И ведь эти эсквайры и маркизы пустынь не ходили на «достопочтенные мессы»! У них не было титулов, а лишь имена, которые они получали за свои деяния, а их деяния были их предназначением. Если бы людям до сих пор давали титулы за их заслуги, то и принц Савойский, несомненно, был бы великим человеком. Я не на таких людей, как он, нападаю, а только против тех ничтожеств, у которых нет талантов и от которых нет никакой пользы, а я все же должен снимать шляпу и раскланиваться перед ними.
   Фриск нахмурился:
   – Но и в Библии упоминаются цари – царь Давид, например, царь Соломон…
   – Но они стали царями как по праву своего рождения, так и за свои личные заслуги… А, вот и наше пиво.
   Он поднял кружку:
   – За тех из нас, господа, за кем будущее нашего мира.
   Фриск мгновение колебался, потом пожал плечами и тоже поднял свою кружку. Но пить из нее не стал.
   – Наш спор, – сказал он, – сбил меня, а я вот что хотел спросить. Если вы не можете читать на языке Моисея, откуда же вы знаете, что вам дали нужную книгу?
   – Я могу немного читать. И к тому же у меня есть это… – Бен достал из кармана клочок бумаги с названием книги, нацарапанным неровным почерком Ньютона на древнееврейском. – Понимаешь… – начал Бен и вдруг замолчал. Он правильно прочитал первое слово «Sepher». Но последнее, он знал теперь точно, было не «Razim».
   Сомнений не осталось – ему дали не ту книгу.

2
Монохорд

   Два последующих дня прошли для Адрианы без каких-либо значительных событий, хотя вокруг царила изрядная суматоха: слуги и солдаты готовились к длительному походу на восток. Они получили известия, что войска русского царя стоят лагерем на расстоянии чуть более двадцати миль и в ближайшее время не собираются сниматься. Из менее достоверных источников поступали сведения, что под Парижем ведутся сражения, и д'Аргенсон строил предположения, что московиты откладывают осаду Нанси, чтобы сохранить больше сил для решительного броска на саму столицу.
   – Почему вы не хотите слиться с теми военными силами, которые защищают Францию? – спросила Адриана д'Аргенсона, когда они прогуливались по запущенному саду среди увитых виноградом статуй.
   Д'Аргенсон чуть печально улыбнулся и откинул назад свои не очень густые каштановые волосы.
   – Париж падет если не под натиском армии противника, то от внутренних передряг. Вести столько войн и построить столько крепостей можно только за счет обнищания народа, отнимая последний кусок у бедноты. Но так может длиться до тех пор, пока люди не обезумеют, как голодные псы. Король, прошу прощения, мадемуазель, никогда этого не понимал.
   Он потер подбородок.
   – Располагая лишь двумя тысячами человек, мы не в состоянии защитить даже Лоррейн. С таким отрядом мы, при счастливом стечении обстоятельств, можем только до Праги добраться. Я бы лично предпочел отправиться в Тоскану. Я слышал, что там с небольшой армией можно многое сделать. Но герцог… он мечтает о Священной Римской Империи. Я думаю, он в будущем видит себя императором.
   – Он вам говорил об этом?
   – Нет, но у императора Карла две дочери, и, поскольку Бог не дал ему сыновей, он объявил их наследницами.
   – Понятно. А люди юного герцога последуют за ним на восток?
   Д'Аргенсон одернул свой красный камзол и задумчиво кивнул:
   – Те, которые не особенно были ему преданы, уже давно его покинули, а те, что остались, верят, будто былая жизнь вернется, и они делают ставку на того, кто, возможно, станет императором.
   – Я правильно поняла, что вы придерживаетесь иного мнения?
   Д'Аргенсон прислонился спиной к мраморной колонне небольшого павильона и сложил на груди руки.
   – Вы знаете историю? Знаете, как правили варвары в смутные дни после падения Рима? Как потом среди них появились великие люди, такие как Карл Великий, они основали империю и навели порядок.
   – Да, мне это известно.
   Д'Аргенсон улыбнулся:
   – Нынешние короли сами придумывают для себя родословную, не так ли? Сочиняют, будто их предки некогда были римскими сенаторами, или троянцами, или еще кем-нибудь в этом роде. И проницательный студент, изучающий историю, способен понять, что, если уж говорить о рождении, даже Карл Великий был простым варваром, хотя и самым сильным и самым талантливым из них. Таково наше время. Мы наблюдаем закат Рима. Вся наша история себя изжила, все великие роды одряхлели, они должны уступить место молодой, более чистой крови.
   – Вы думаете, что ваша кровь чиста, Эркюль д'Аргенсон?
   – Моя? Ха-х! Будь я императором, легко предсказать, чем была бы моя жизнь. Со всех сторон меня обступали бы враги, мои сыновья сцепились бы в смертельной схватке за то, чтобы получить большую долю от моей власти и моих богатств. Нет, мадемуазель, я прочитал слишком много книг по истории.
   – Вы предпочитаете иную жизнь? Какую?
   – Я бы предпочел, чтобы было довольно еды, вкусной еды, не отбросов. Развлечения, разнообразные и доставляющие мне удовольствие. Хорошие друзья, с которыми дни и ночи моей жизни были бы наполнены радостью. – Он говорил и смотрел на нее, и глаза его сверкали, и ей показалось, что его сломанный нос не такой уж и безобразный, и даже вовсе не безобразный, а красивый.
   – Но и эти простые вещи требуют некоторого, пусть скромного, но все же состояния, – заметила Адриана.
   – Конечно, но я никогда и не говорил, что я ничего не хочу, мадемуазель. Я не мечтаю о скудной жизни монаха. Нет, с меня достаточно и того, чтобы быть рядом с теми, кто может стать королем. Я готов ждать своего шанса, служить им, а придет момент, потребовать причитающееся мне вознаграждение. Ничего сверхъестественного – просто маленькое графство, поместье где-нибудь на лоне природы.
   – Так вы думаете, что у юного герцога есть все шансы стать императором?
   – Во всяком случае, он может приблизить меня к тому, кто им действительно станет. И мне тогда потребуется сделать самую малость. – Он пожал плечами. – У Френсиса все данные, чтобы стать хорошим королем, а до полной потери доверия к аристократам крови осталось всего несколько лет. – Он вновь снисходительно улыбнулся. – К моему собственному удовольствию и удовольствию моих компаньонов, я буду сопровождать их куда смогу и когда смогу. Я не буду лезть на рожон, а буду тихо ждать своего счастливого случая.
   – Я уверена, мсье, все сбудется так, как вы того желаете, – согласилась с ним Адриана, отметив про себя, что некогда такое смелое замечание могло бы заставить ее покраснеть. Некогда, но не сейчас, румянец девственной стыдливости уже давно сошел с ее щек. – Только я бы хотела узнать…
   – Что именно? – Он вопросительно поднял брови.
   – Вокруг такие сборы, я могла бы быть чем-нибудь полезна?
   – Конечно же! Вы могли бы облегчить страдания того, кто особенно старается в этом деле.
   Она натянуто улыбнулась:
   – Я думала, что могла бы заняться упаковкой необходимых вещей.
   Д'Аргенсон театрально вздохнул:
   – Кажется, мои страдания самые непомерные.
   – Я уверена, что здесь вы не безутешны, – сухо бросила Адриана. – Здесь достаточно горничных и кухарок. Если для меня найдется какое-нибудь иное занятие…
   – Само собой разумеется, что найдется, – сказал д'Аргенсон уже более серьезно. – У герцога довольно большая библиотека. Он хотел бы отобрать кое-какие из книг и взять их с собой. Я знаю, что вас в Сен-Сире…
   – Я с удовольствием отберу для герцога книги, – перебила его Адриана. – Будьте добры, покажите мне, где библиотека.
   – Прямо сейчас?
   – Да, если вас это не затруднит.
   – С большим удовольствием я занялся бы каким-нибудь другим делом, – заметил он игриво, – но будет так, и всегда будет так, как вы пожелаете.
   – Вы очень галантны, сударь.
   – Меня же за мою доброту вы и обвиняете! О да, такова жизнь, и таковы женщины.
   Они повернули назад, к дому, и всю дорогу, пока шли по запущенному саду, молчали.
   – А как ваш сын? – наконец спросил он. – Как он перенес этот ужасный период дождей?
   – Довольно-таки хорошо. Хотя, я думаю, вся эта жизнь сбивает его с толку.
   – Я не слышал, чтобы он говорил, – заметил д'Аргенсон. – Он еще такой маленький.
   – Да, он пока не говорит, – подтвердила Адриана.
   – Нет еще? А девчонки в его возрасте уже вовсю болтают.
   – У вас есть дети?
   Он развел руками.
   – Очень надеюсь, что у меня есть дочь. Если Богу будет угодно, то придет день, и я снова ее увижу. Это еще одна причина, почему я бы хотел отправиться в Тоскану. Ее мать флорентийка. Девочке в этом году должно исполниться тринадцать.
   – И в год она уже разговаривала?
   – Я думал, в этом возрасте обычно все начинают говорить. Хотя дети такие разные.