Страница:
И это все терзало его так, что горло сдавило, он подлетел к двери и с разбегу ударился в нее. Дверь была закрыта.
– Ленка! – завопил он, тарабаня в тяжелую дверь лаборатории. – Ленка, открой!
И только тут до него дошло, что у него есть ключ.
Он открыл дверь и задохнулся на мгновение от того, что он увидел, вернее – не увидел. Сверкающий шар, деревянная лодка, приготовленные им вещи – все исчезло, и Ленки нигде не было видно.
Часть крыши была разобрана, в зияющем проломе мерцало радужным сиянием небо, и поднимался вверх лунный корабль, подмигивая красным огоньком на носу корабля стоял – ошибиться было нельзя – Ньютон, он в своем ярко-красном камзоле походил на красногрудую птицу, парящую среди сверкающих вечными льдами гор.
А вдалеке, там, где заканчивалось золотое сияние шпилей Праги, ветер раздувал черные паруса армады кораблей – они вместе с огненным дождем исторгались из кроваво-красной точки на небе.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
2
– Ленка! – завопил он, тарабаня в тяжелую дверь лаборатории. – Ленка, открой!
И только тут до него дошло, что у него есть ключ.
Он открыл дверь и задохнулся на мгновение от того, что он увидел, вернее – не увидел. Сверкающий шар, деревянная лодка, приготовленные им вещи – все исчезло, и Ленки нигде не было видно.
Часть крыши была разобрана, в зияющем проломе мерцало радужным сиянием небо, и поднимался вверх лунный корабль, подмигивая красным огоньком на носу корабля стоял – ошибиться было нельзя – Ньютон, он в своем ярко-красном камзоле походил на красногрудую птицу, парящую среди сверкающих вечными льдами гор.
А вдалеке, там, где заканчивалось золотое сияние шпилей Праги, ветер раздувал черные паруса армады кораблей – они вместе с огненным дождем исторгались из кроваво-красной точки на небе.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ТАИНСТВЕННЫЙ ТУМАН
Нам служат очень мудрые духи, которые питают отвращение к яркому свету, исходящему из других царств и от беспокойных жителей, те царства населяющих. Они жадно алкают завладеть нашей тенью и они ведут с нами разговоры, обращаясь к самой нашей душе.
Фиоксильд своему сыну ДуракотусуИоганн Кеплер. Сновидение
1
Василиса
Адриана прижалась щекой к груди Эркюля, представляя, что это – бесконечная Вселенная. Его мышцы и кожа – всего лишь внешний полог, за которым спиралью закручивающаяся темная бездна, где сверкают драгоценными камнями загадочные планеты. Удары его сердца – ритм, подчиняясь которому, планеты вовлекаются в танец, простой ритм, за которым стоит музыка сфер. Во Вселенной Эркюля его сердце было Богом, без него все остановится, померкнут его глаза-звезды, тепло его губ превратится в вечный холод.
– Ты снова ушла куда-то далеко-далеко, – прошептал Эркюль, гладя ее по голове.
– Да.
– Можно спросить, в каких облаках ты витаешь?
– Я думаю о тебе, мой дорогой.
Лицо его расплылось в довольной улыбке, и эта удовлетворенность нежно убаюкала его, зачаровала, увлекла в сон. Ритм работы его солнечной системы замедлился.
И у Вселенной должно быть такое же сердце, подумалось Адриане. Непременно должно быть. И хотя она видела замысловатый узор, в который сплетались тысячи действующих во Вселенной сил, видела, как джинны проделывают ходы в эфире, словно муравьи в муравейнике, она никак не могла услышать биение сердца этой Вселенной. Иными словами, она никак не могла увидеть Бога.
Неужели возможно такое, что «Корай» все же был прав? Может ли быть такое, что суеверия «Корая» вовсе и не суеверия, а правда, и мир проклят и обречен существовать без Бога? И если это так, то как человек может удостоиться милосердия, прощения и спасения?
Ей милость Бога была необходима, как воздух.
Но вместе с тем эта мысль заставляла ее смеяться над собой. Разве эту думу она должна была лелеять, скитаясь в компании Ле Лупа? Она не достойна была даже помышлять о ней. Но тогда она не могла ни чувствовать, ни думать, ни рассуждать. Сейчас может, хотя и вновь скитается с людьми неприкаянными, сиротами, лишившимися родной страны. Сейчас она может, хотя и едет верхом на пугливой лошади и вожжи держит в одной руке.
Тело Эркюля дышало теплом, и в ее засыпающем сознании ее собственное тело превратилось в планету. И эта планета неспешно вращалась вокруг оси своего сознания и с еще большей непринужденностью скользила по эллиптической орбите. Из года в год она проходила по тем же самым местам: вот она возле самого солнца и ощущает его обжигающий жар; а вот – в афелии, в самой далекой точке от источника жизненного тепла. И в это мгновение, на пороге провала в сон, она испытала подобие сурового покоя, будто ее жизнь не знала попеременного движения вверх-вниз, а лишь скользила по орбите, неизменно следуя по одному и тому же маршруту. Хотя и это было в какой-то степени иллюзией – орбиты планет не являлись чем-то раз и навсегда установленным. Слабое притяжение со стороны других небесных тел создавало едва уловимые гармонии, которые непрерывно видоизменялись, и оттого ее жизнь, неизменно описывая один и тот же круг, приобретала новые вариации, подобно тому как развивается тема в фуге. Придет время, и совокупность кругов и вариаций достигнет своего предельного объема и разрушит ее орбиту, и она навсегда останется в солнечном потоке света или же в темных безднах за его пределами.
И пусть на мгновение посреди бесконечных скитаний по неласковым просторам земли Адриана де Морней де Моншеврой ощутила покой, и она знала, что этот покой краток, но знала и то, что когда-нибудь этот миг вновь повторится. И в этом промежуточном состоянии между сновидениями и парением духа она услышала голос. Голос принадлежал одному из ее джиннов – и таким образом это был ее собственный голос, – но мелодия его, воспроизводимая ее верными эфирными слугами, отличалась от всех тех мелодий, что она слышала раньше.
– Мадемуазель, какое счастье, что я наконец нашла тебя, – звучал голос.
– Кто ты? – спросила Адриана.
– Та, что так долго тебя искала.
Адриану всколыхнуло легкое беспокойство. Это было что-то новое. Из предосторожности она призвала джинни встать поближе к ней. Вдруг это один из злодеев, о которых ей рассказывала Креси?
– Тогда покажись. Ты человек или джинн?
Голос весело рассмеялся:
– Я не malakus,если ты об этом спрашиваешь. Я человек, мадемуазель, человек, как и ты. Я твоя сестра.
– Сестра? Но что за глупость!
– Это вовсе не глупость. Chairete, Korai, Athenes therapainai.
Адриана вздрогнула и непроизвольно ответила:
– Chairete.
– Enthade euthetoumen temeron, – пропел голос.
– Не glaux, ho drakon, he parthenos, – закончила фразу Адриана, и уже через силу: – Ну хватит. Кто ты?
– Одна из «Корая».
– Этого ответа недостаточно. Назови свое имя.
– Это не совсем учтиво, – зазвенел голос, – я же не знаю твоего имени. Но я хочу, чтобы ты мне доверяла, поэтому я назову себя. Я – Василиса Карева.
– Это русское имя, – догадалась Адриана.
– Да, мадемуазель, это русское имя.
– В таком случае ты принадлежишь к моим врагам.
– Будь я твоим врагом, я бы не назвала тебе своего настоящего имени, я бы не позволила тебе понять, что я русская. Будь я твоим врагом, я бы приказала войскам, что со всех сторон окружают твою маленькую группку, взять вас всех в плен…
– Здесь нет никаких войск, – прервала голос Адриана. – Мои джинны предупредили бы меня об этом.
– Ты не единственная колдунья в этом мире, моя дорогая, – ответила Карева, – и ты совсем недавно ею стала. В нашем деле есть определенные хитрости и тонкости, которые тебе совершенно не известны. Существа, названные тобой джиннами, не особенно смышлены, по крайней мере те, с которыми мы с тобой имеем дело. Их возможности ограниченны, и их легко обмануть.
Адриана не нашлась что возразить. Вдруг они действительно окружены? Ей хотелось верить, что сказанные слова не нужно понимать как «выставленные вами часовые мертвы».
– Чего ты хочешь?
– Только одного, чтобы моя сестра «Корая» была на моей стороне. В этом мире мужчин мы очень нужны друг другу.
Эти слова были так в стиле Креси.
– Это не ответ. Чего ты хочешь от меня? Что я должна сделать?
– Я хочу только одного – чтобы ты присоединилась ко мне. Чтобы мы могли встретиться во плоти и поговорить…
– Кому ты служишь?
– Кораю. – И затем как-то неохотно голос добавил: – И русскому царю. Он ценит таких, как ты и я, и никто больше на всем белом свете не умеет нас ценить.
– Он ценит «Корай»?
– Ах, моя дорогая, он, конечно же, ничего не знает о «Корае». Я имею в виду, что он высоко чтит философов и науку. Он дает нам убежище, утешение… все, что нам необходимо для продолжения наших научных исследований. Разве ты располагаешь всем этим сейчас?
– Да, у меня все это было, пока ваши войска не перебили всех моих друзей.
– Это было несчастное стечение обстоятельств. Но я в этом не принимала участия. Герцог направлялся в Богемию, а Россия воюет с Богемией.
– Но я не помню, чтобы нам дали шанс добровольно сдаться.
– Сейчас тяжелые времена, и, как я уже сказала, это не моих рук дело. И все же я не могу поверить, что в военном обозе у тебя была библиотека и лаборатория для твоих научных занятий. И если ты веришь, что так называемая Священная Римская Империя обеспечит тебя – женщину – всем необходимым, то ты глубоко заблуждаешься.
– А твой царь не в пример лучше? – скептически бросила Адриана.
– Мой царь, прежде всего, реалист. Он не погряз, как европейские королевские дворы, в глупых условностях и иллюзиях. Он приближает к себе людей, оценивая их заслуги, и вознаграждает их по заслугам, й потому даже человек из крестьянского сословия может получить дворянское звание, если он – или она – обладает выдающимся талантом и мастерством. Его жена из литовских крестьянок, а один из его ближайших сподвижников – самого простого звания. И я – женщина из бедной и незнатной семьи – занимаю почетное место при его дворе.
– Как ты нашла меня?
– И ты спрашиваешь? Ты слишком открыто пользовалась услугами malakim.И потому нет ничегоудивительного в том, что тебя заметили. Мне о тебе сообщили по эфирному самописцу, и я поспешила на поиски. И вот я нашла тебя и очень тому рада. И ты должна радоваться, что первой нашла тебя я, а не кто-то другой.
– Да, я очень рада этому.
– Ты должна понять меня. Я могу спасти твою жизнь, более того, я могу спасти жизнь твоих друзей. Я не обманываю тебя, русский царь к своим друзьям великодушен, к врагам – беспощаден. Ты на какое-то время ускользнула от его внимания, но это был всего лишь короткий отрезок времени.
Адриана растянула губы в улыбке, радости она никакой не испытывала, ее голова по-прежнему покоилась на мерно вздымающейся груди Эркюля.
– У меня есть два пути: либо присоединиться к вам, либо умереть?
– Думаю, что именно так.
– Какое необычное предложение, я должна обсудить его со своими друзьями.
– Пожалуйста, обсуди.
– И я думаю, что ты должна прийти сюда во плоти и изложить свои условия.
– Я согласна. Условимся – завтра вечером, часов в шесть. Идет? Я возьму с собой еду, и мы устроим пир.
– Боюсь, я забыла свои часы в Версале, и мне сложно быть пунктуальной, – едко заметила Адриана.
– Я пошлю – как ты их называешь? джинна? – сообщить тебе время. Ну что ж, прощаюсь с тобой до завтра.
– До завтра, – ответила Адриана.
– И что же, мы должны ей верить? – спросил Эркюль.
– Нет, не должны, – ответила Креси.
– А что говорят дозорные, Эркюль? – спросила Адриана.
Эркюль скривился и смахнул грязь с сапог. Они втроем сидели на стволе поваленного старого дуба и смотрели на простирающуюся перед глазами равнину, забрызганную фиолетовыми пятнышками головок чертополоха. Вдалеке равнина обрывалась, и стеной вставал лес. Там прятался враг и вот уже три дня шел за ними по пятам.
– Московиты там, – сказал Эркюль и махнул в сторону запада, – и там, – он махнул на север, – и там, – он показал на восток. – Как это все в лесу может обернуться, я не знаю, но, случись мне при таком раскладе оказаться с ними за карточным столом, я бы не стал рисковать и начинать с ними игру.
– Значит, в этом она права, и мы действительно окружены, – сказала Адриана.
– Она не только в этом права, – заметила Креси, глядя на восток.
Адриана повернула голову в ту сторону и тоже увидела восемь всадников, они быстро приближались.
Эркюль кивнул:
– Их всего восемь. Издалека видно, что московиты сверкают драгоценными камнями.
– За исключением одной, – усмехнулась Адриана.
Эркюль нагнулся, поцеловал ее в мочку уха и прошептал:
– Женщины, которые меня сейчас окружают, драгоценнее всех камней, что украшают этих мужчин.
– Может быть, попробуем прорваться? Поедем прямо им навстречу.
– Все от тебя зависит. Ты готова потягаться с их колдуньей?
– Боюсь, что нет, – призналась Адриана.
– Не позволяй ей тебя обманывать, Адриана, – предупредила ее Креси. – Она может выдавать себя за всемогущую, но на самом деле это может оказаться всего лишь маской. Скорее всего, это уловка, чтобы поселить в твоей душе сомнения. Так крестьянин убеждает рыцаря отбросить в сторону меч.
– Скорее всего, так оно и есть. Но эти всадники, их же всего восемь…
– Давайте послушаем, что за условия они нам выдвинут, – рассудительно заключил Эркюль.
– Давайте послушаем, – согласилась Адриана.
Креси лишь пожала плечами и кончиком меча срезала головку чертополоха.
Василиса Карева оказалась женщиной невысокого роста, с черными как смоль волосами и раскосыми, почти азиатскими глазами. На ней были костюм для верховой езды из кроваво-алого бархата и пелерина из густого черного меха, на голове круглая соболья шапочка. Сопровождавших ее мужчин отличали обычные для московитов зеленого сукна кафтаны и черные треуголки, лица у них, как и у Каревой, имели азиатские черты. К их седлам были приторочены по две кобуры с пистолетами, на боку у каждого всадника – по криво изогнутой сабле.
– День добрый, – поздоровались московиты, когда Адриана подошла к ним ближе. – Надеемся, вы готовы попировать с нами на лоне природы.
Один из всадников спешился, нарочито избегая касаться своего оружия, и начал спускать на землю корзины с едой и напитками.
– Я бы хотела просто поговорить, – тихо заметила Адриана.
– И два дела можно делать сразу. Вы…
– Адриана де Морней де Моншеврой. А это мои друзья – мсье д'Аргенсон и мадемуазель де Креси.
Карева приготовилась соскочить с седла, но замерла и посмотрела на Адриану:
– Вы позволите?
– Да, конечно.
Русская колдунья спрыгнула на землю и сделала реверанс.
– Очень рада со всеми вами познакомиться. Мадемуазель де Креси, ваша слава бежит впереди вас.
Креси едва заметно улыбнулась:
– Как мне не повезло, – проговорила она.
Несмотря на возражения Адрианы, московиты начали распаковывать корзины. И вдруг сопротивление Адрианы ослабло, как только она увидела жирных перепелов, черный хлеб, вино, жареную свинину. Это был сильнейший искус для ослабленного голодом и грубой пищей тела.
У нее потекли слюнки от вида появляющихся из корзин яств, но она постаралась не замечать своего состояния и, показывая на землю, сказала:
– Боюсь, наши кресла остались у герцога.
Карева пожала плечами, аккуратно подобрала юбку и грациозно опустилась на землю.
– Вы уверены, что не хотите начать встречу с трапезы?
– Уверена, – ответила Адриана.
– Ну… хорошо, давайте тогда быстро обсудим дела и уже потом начнем наслаждаться трапезой.
– Я очень сомневаюсь, что мы будем наслаждаться трапезой, мадам, – вмешался в разговор Эркюль, – после того, как услышим то, что вы намерены нам сообщить.
Она удивленно посмотрела на него:
– Мсье читает чужие мысли и способен предвидеть будущее? Если так, то он должен был бы знать, что я мадемуазель, а не мадам.
Эркюль нахмурился, но ничего на это не ответил. Карева восприняла это как знак того, что ей позволено продолжать.
– Мой царь предлагает вам, – оживилась Василиса, – вам и вашим друзьям, мадемуазель де Моншеврой, поселиться во дворце Санкт-Петербурга.
– Вы дворцом тюрьму называете?
Карева покачала головой:
– Вовсе нет. Вы сможете свободно передвигаться не только в пределах дворца, но и по городу, правда, на определенных условиях. Вы должны будете присягнуть на верность царю, и вы не должны будете покидать город без царского на то позволения. В отдельных случаях вам достаточно будет разрешения президента Академии наук.
Адриана развернулась к ней, и Василиса улыбнулась:
– Да, я так и думала, что это вас заинтересует. Вы, мадемуазель, можете стать полноправным членом академии.
Адриана с удивлением взглянула на нее:
– Как такое возможно?
– Именно это возможно, мадемуазель. Я не буду вас обманывать, утверждая, что это вызывает особый восторг философов-мужчин, но все же это истинная правда. Русский царь определяет мужчине и женщине то место, которого они, по его разумению, достойны.
– А какая участь ждет мадемуазель де Креси и мсье д'Аргенсона?
– Они могут заняться тем, что им придется по душе, хотя царь особенно ценит в своих подданных усердие и трудолюбие. Насколько мне известно, мадемуазель де Креси обладает многими достойными качествами, как, полагаю, и мсье д'Аргенсон.
– А что будет с остальными? – задал вопрос Эркюль, указывая в сторону солдат, в пыльных, с пятнами крови камзолах, расположившихся группкой неподалеку от них.
– У нас им не грозит опасность, но они могут и здесь остаться, это как вы решите. Но, конечно, их необходимо разоружить, и, кроме того…
– Оставить их здесь и безоружными – значит, обречь их на верную смерть.
– Я же сказала, они могут отправиться с нами, если присягнут на верность царю. Для них у нас найдется полезное занятие, они смогут трудиться на судостроительных верфях, отливать пушки…
– Они солдаты, – не дала договорить ей Адриана. – Они останутся при оружии и будут моей личной охраной.
Улыбка на лице Каревой застыла.
– Это совершенно невозможно, – ответила она.
– В таком случае упаковывайте корзины и возвращайтесь к царю. Мы примем смерть все вместе.
– Мадемуазель, не впадайте в крайность. Сохраняйте достойное вас благоразумие.
– Именно благоразумие заставляет меня принять подобное решение. Только в том случае, если они останутся при мне, я могу быть совершенно уверена, что с ними хорошо обращаются. Со своей стороны я могу гарантировать, что они никогда не поднимут оружия против вашего царя до тех пор, пока он будет верен своему слову. Но они должны остаться со мной под командованием мсье д'Аргенсона. Если вас это не устраивает, мы будем с оружием в руках защищать свои жизни.
Несколько мгновений, не моргая, Карева смотрела на Адриану.
– Это не в моей власти, мадемуазель, даровать вам подобные привилегии.
– А в чьей же?
– Только сам царь принимает подобные решения.
– Хорошо, в таком случае передайте мои пожелания царю.
Карева изящно повела плечами.
– Очень хорошо, – сказала она. – Что вы скажете на то, чтобы отправиться к нему вместе?
– В Санкт-Петербург?
– Нет, что вы, он значительно ближе. Мы можем проехать туда вместе. При этом ваши люди останутся при оружии и будут сопровождать вас. Вы принимаете такое предложение?
Адриана пристально вглядывалась в лицо женщины, ища в нем намек на ее коварство, но лицо не давало никаких поводов для подозрений. Если она откажется от этого предложения, они едва ли доживут до завтрашнего утра. Лжет эта женщина или нет, но поездка в стан русских даст ей время оценить силы и определить слабые места противника. Она посмотрела на Эркюля, который чуть приподнял одну бровь, что означало – ей принимать решение. Креси поджала губы – сигнал с тем же смыслом.
– Очень хорошо, – сказала Адриана, – мы согласны.
– Вот и отлично. Ну а теперь вы дадите себя уговорить отведать нашего угощения?
Креси тихо кашлянула:
– Что касается меня, то я соглашусь с превеликим удовольствием. Но, надеюсь, вы не сочтете это за дурной тон, если я попрошу вас отведать первой.
Карева широко улыбнулась и что-то сказала по-русски своим спутникам. Те засмеялись, и один что-то ответил ей также по-русски.
– Они говорят, что у вас сердце настоящей казачки, – перевела Карева Креси. – И я с ним полностью согласна.
– Вы нас обяжете, – сказала Адриана, – если вы поделитесь вашим угощением и с нашими солдатами. Я не буду есть, пока не удостоверюсь, что они получили хотя бы по куску хлеба.
Карева улыбнулась еще шире:
– А у вас, моя дорогая, сердце настоящей царицы.
– Ты снова ушла куда-то далеко-далеко, – прошептал Эркюль, гладя ее по голове.
– Да.
– Можно спросить, в каких облаках ты витаешь?
– Я думаю о тебе, мой дорогой.
Лицо его расплылось в довольной улыбке, и эта удовлетворенность нежно убаюкала его, зачаровала, увлекла в сон. Ритм работы его солнечной системы замедлился.
И у Вселенной должно быть такое же сердце, подумалось Адриане. Непременно должно быть. И хотя она видела замысловатый узор, в который сплетались тысячи действующих во Вселенной сил, видела, как джинны проделывают ходы в эфире, словно муравьи в муравейнике, она никак не могла услышать биение сердца этой Вселенной. Иными словами, она никак не могла увидеть Бога.
Неужели возможно такое, что «Корай» все же был прав? Может ли быть такое, что суеверия «Корая» вовсе и не суеверия, а правда, и мир проклят и обречен существовать без Бога? И если это так, то как человек может удостоиться милосердия, прощения и спасения?
Ей милость Бога была необходима, как воздух.
Но вместе с тем эта мысль заставляла ее смеяться над собой. Разве эту думу она должна была лелеять, скитаясь в компании Ле Лупа? Она не достойна была даже помышлять о ней. Но тогда она не могла ни чувствовать, ни думать, ни рассуждать. Сейчас может, хотя и вновь скитается с людьми неприкаянными, сиротами, лишившимися родной страны. Сейчас она может, хотя и едет верхом на пугливой лошади и вожжи держит в одной руке.
Тело Эркюля дышало теплом, и в ее засыпающем сознании ее собственное тело превратилось в планету. И эта планета неспешно вращалась вокруг оси своего сознания и с еще большей непринужденностью скользила по эллиптической орбите. Из года в год она проходила по тем же самым местам: вот она возле самого солнца и ощущает его обжигающий жар; а вот – в афелии, в самой далекой точке от источника жизненного тепла. И в это мгновение, на пороге провала в сон, она испытала подобие сурового покоя, будто ее жизнь не знала попеременного движения вверх-вниз, а лишь скользила по орбите, неизменно следуя по одному и тому же маршруту. Хотя и это было в какой-то степени иллюзией – орбиты планет не являлись чем-то раз и навсегда установленным. Слабое притяжение со стороны других небесных тел создавало едва уловимые гармонии, которые непрерывно видоизменялись, и оттого ее жизнь, неизменно описывая один и тот же круг, приобретала новые вариации, подобно тому как развивается тема в фуге. Придет время, и совокупность кругов и вариаций достигнет своего предельного объема и разрушит ее орбиту, и она навсегда останется в солнечном потоке света или же в темных безднах за его пределами.
И пусть на мгновение посреди бесконечных скитаний по неласковым просторам земли Адриана де Морней де Моншеврой ощутила покой, и она знала, что этот покой краток, но знала и то, что когда-нибудь этот миг вновь повторится. И в этом промежуточном состоянии между сновидениями и парением духа она услышала голос. Голос принадлежал одному из ее джиннов – и таким образом это был ее собственный голос, – но мелодия его, воспроизводимая ее верными эфирными слугами, отличалась от всех тех мелодий, что она слышала раньше.
– Мадемуазель, какое счастье, что я наконец нашла тебя, – звучал голос.
– Кто ты? – спросила Адриана.
– Та, что так долго тебя искала.
Адриану всколыхнуло легкое беспокойство. Это было что-то новое. Из предосторожности она призвала джинни встать поближе к ней. Вдруг это один из злодеев, о которых ей рассказывала Креси?
– Тогда покажись. Ты человек или джинн?
Голос весело рассмеялся:
– Я не malakus,если ты об этом спрашиваешь. Я человек, мадемуазель, человек, как и ты. Я твоя сестра.
– Сестра? Но что за глупость!
– Это вовсе не глупость. Chairete, Korai, Athenes therapainai.
Адриана вздрогнула и непроизвольно ответила:
– Chairete.
– Enthade euthetoumen temeron, – пропел голос.
– Не glaux, ho drakon, he parthenos, – закончила фразу Адриана, и уже через силу: – Ну хватит. Кто ты?
– Одна из «Корая».
– Этого ответа недостаточно. Назови свое имя.
– Это не совсем учтиво, – зазвенел голос, – я же не знаю твоего имени. Но я хочу, чтобы ты мне доверяла, поэтому я назову себя. Я – Василиса Карева.
– Это русское имя, – догадалась Адриана.
– Да, мадемуазель, это русское имя.
– В таком случае ты принадлежишь к моим врагам.
– Будь я твоим врагом, я бы не назвала тебе своего настоящего имени, я бы не позволила тебе понять, что я русская. Будь я твоим врагом, я бы приказала войскам, что со всех сторон окружают твою маленькую группку, взять вас всех в плен…
– Здесь нет никаких войск, – прервала голос Адриана. – Мои джинны предупредили бы меня об этом.
– Ты не единственная колдунья в этом мире, моя дорогая, – ответила Карева, – и ты совсем недавно ею стала. В нашем деле есть определенные хитрости и тонкости, которые тебе совершенно не известны. Существа, названные тобой джиннами, не особенно смышлены, по крайней мере те, с которыми мы с тобой имеем дело. Их возможности ограниченны, и их легко обмануть.
Адриана не нашлась что возразить. Вдруг они действительно окружены? Ей хотелось верить, что сказанные слова не нужно понимать как «выставленные вами часовые мертвы».
– Чего ты хочешь?
– Только одного, чтобы моя сестра «Корая» была на моей стороне. В этом мире мужчин мы очень нужны друг другу.
Эти слова были так в стиле Креси.
– Это не ответ. Чего ты хочешь от меня? Что я должна сделать?
– Я хочу только одного – чтобы ты присоединилась ко мне. Чтобы мы могли встретиться во плоти и поговорить…
– Кому ты служишь?
– Кораю. – И затем как-то неохотно голос добавил: – И русскому царю. Он ценит таких, как ты и я, и никто больше на всем белом свете не умеет нас ценить.
– Он ценит «Корай»?
– Ах, моя дорогая, он, конечно же, ничего не знает о «Корае». Я имею в виду, что он высоко чтит философов и науку. Он дает нам убежище, утешение… все, что нам необходимо для продолжения наших научных исследований. Разве ты располагаешь всем этим сейчас?
– Да, у меня все это было, пока ваши войска не перебили всех моих друзей.
– Это было несчастное стечение обстоятельств. Но я в этом не принимала участия. Герцог направлялся в Богемию, а Россия воюет с Богемией.
– Но я не помню, чтобы нам дали шанс добровольно сдаться.
– Сейчас тяжелые времена, и, как я уже сказала, это не моих рук дело. И все же я не могу поверить, что в военном обозе у тебя была библиотека и лаборатория для твоих научных занятий. И если ты веришь, что так называемая Священная Римская Империя обеспечит тебя – женщину – всем необходимым, то ты глубоко заблуждаешься.
– А твой царь не в пример лучше? – скептически бросила Адриана.
– Мой царь, прежде всего, реалист. Он не погряз, как европейские королевские дворы, в глупых условностях и иллюзиях. Он приближает к себе людей, оценивая их заслуги, и вознаграждает их по заслугам, й потому даже человек из крестьянского сословия может получить дворянское звание, если он – или она – обладает выдающимся талантом и мастерством. Его жена из литовских крестьянок, а один из его ближайших сподвижников – самого простого звания. И я – женщина из бедной и незнатной семьи – занимаю почетное место при его дворе.
– Как ты нашла меня?
– И ты спрашиваешь? Ты слишком открыто пользовалась услугами malakim.И потому нет ничегоудивительного в том, что тебя заметили. Мне о тебе сообщили по эфирному самописцу, и я поспешила на поиски. И вот я нашла тебя и очень тому рада. И ты должна радоваться, что первой нашла тебя я, а не кто-то другой.
– Да, я очень рада этому.
– Ты должна понять меня. Я могу спасти твою жизнь, более того, я могу спасти жизнь твоих друзей. Я не обманываю тебя, русский царь к своим друзьям великодушен, к врагам – беспощаден. Ты на какое-то время ускользнула от его внимания, но это был всего лишь короткий отрезок времени.
Адриана растянула губы в улыбке, радости она никакой не испытывала, ее голова по-прежнему покоилась на мерно вздымающейся груди Эркюля.
– У меня есть два пути: либо присоединиться к вам, либо умереть?
– Думаю, что именно так.
– Какое необычное предложение, я должна обсудить его со своими друзьями.
– Пожалуйста, обсуди.
– И я думаю, что ты должна прийти сюда во плоти и изложить свои условия.
– Я согласна. Условимся – завтра вечером, часов в шесть. Идет? Я возьму с собой еду, и мы устроим пир.
– Боюсь, я забыла свои часы в Версале, и мне сложно быть пунктуальной, – едко заметила Адриана.
– Я пошлю – как ты их называешь? джинна? – сообщить тебе время. Ну что ж, прощаюсь с тобой до завтра.
– До завтра, – ответила Адриана.
– И что же, мы должны ей верить? – спросил Эркюль.
– Нет, не должны, – ответила Креси.
– А что говорят дозорные, Эркюль? – спросила Адриана.
Эркюль скривился и смахнул грязь с сапог. Они втроем сидели на стволе поваленного старого дуба и смотрели на простирающуюся перед глазами равнину, забрызганную фиолетовыми пятнышками головок чертополоха. Вдалеке равнина обрывалась, и стеной вставал лес. Там прятался враг и вот уже три дня шел за ними по пятам.
– Московиты там, – сказал Эркюль и махнул в сторону запада, – и там, – он махнул на север, – и там, – он показал на восток. – Как это все в лесу может обернуться, я не знаю, но, случись мне при таком раскладе оказаться с ними за карточным столом, я бы не стал рисковать и начинать с ними игру.
– Значит, в этом она права, и мы действительно окружены, – сказала Адриана.
– Она не только в этом права, – заметила Креси, глядя на восток.
Адриана повернула голову в ту сторону и тоже увидела восемь всадников, они быстро приближались.
Эркюль кивнул:
– Их всего восемь. Издалека видно, что московиты сверкают драгоценными камнями.
– За исключением одной, – усмехнулась Адриана.
Эркюль нагнулся, поцеловал ее в мочку уха и прошептал:
– Женщины, которые меня сейчас окружают, драгоценнее всех камней, что украшают этих мужчин.
– Может быть, попробуем прорваться? Поедем прямо им навстречу.
– Все от тебя зависит. Ты готова потягаться с их колдуньей?
– Боюсь, что нет, – призналась Адриана.
– Не позволяй ей тебя обманывать, Адриана, – предупредила ее Креси. – Она может выдавать себя за всемогущую, но на самом деле это может оказаться всего лишь маской. Скорее всего, это уловка, чтобы поселить в твоей душе сомнения. Так крестьянин убеждает рыцаря отбросить в сторону меч.
– Скорее всего, так оно и есть. Но эти всадники, их же всего восемь…
– Давайте послушаем, что за условия они нам выдвинут, – рассудительно заключил Эркюль.
– Давайте послушаем, – согласилась Адриана.
Креси лишь пожала плечами и кончиком меча срезала головку чертополоха.
Василиса Карева оказалась женщиной невысокого роста, с черными как смоль волосами и раскосыми, почти азиатскими глазами. На ней были костюм для верховой езды из кроваво-алого бархата и пелерина из густого черного меха, на голове круглая соболья шапочка. Сопровождавших ее мужчин отличали обычные для московитов зеленого сукна кафтаны и черные треуголки, лица у них, как и у Каревой, имели азиатские черты. К их седлам были приторочены по две кобуры с пистолетами, на боку у каждого всадника – по криво изогнутой сабле.
– День добрый, – поздоровались московиты, когда Адриана подошла к ним ближе. – Надеемся, вы готовы попировать с нами на лоне природы.
Один из всадников спешился, нарочито избегая касаться своего оружия, и начал спускать на землю корзины с едой и напитками.
– Я бы хотела просто поговорить, – тихо заметила Адриана.
– И два дела можно делать сразу. Вы…
– Адриана де Морней де Моншеврой. А это мои друзья – мсье д'Аргенсон и мадемуазель де Креси.
Карева приготовилась соскочить с седла, но замерла и посмотрела на Адриану:
– Вы позволите?
– Да, конечно.
Русская колдунья спрыгнула на землю и сделала реверанс.
– Очень рада со всеми вами познакомиться. Мадемуазель де Креси, ваша слава бежит впереди вас.
Креси едва заметно улыбнулась:
– Как мне не повезло, – проговорила она.
Несмотря на возражения Адрианы, московиты начали распаковывать корзины. И вдруг сопротивление Адрианы ослабло, как только она увидела жирных перепелов, черный хлеб, вино, жареную свинину. Это был сильнейший искус для ослабленного голодом и грубой пищей тела.
У нее потекли слюнки от вида появляющихся из корзин яств, но она постаралась не замечать своего состояния и, показывая на землю, сказала:
– Боюсь, наши кресла остались у герцога.
Карева пожала плечами, аккуратно подобрала юбку и грациозно опустилась на землю.
– Вы уверены, что не хотите начать встречу с трапезы?
– Уверена, – ответила Адриана.
– Ну… хорошо, давайте тогда быстро обсудим дела и уже потом начнем наслаждаться трапезой.
– Я очень сомневаюсь, что мы будем наслаждаться трапезой, мадам, – вмешался в разговор Эркюль, – после того, как услышим то, что вы намерены нам сообщить.
Она удивленно посмотрела на него:
– Мсье читает чужие мысли и способен предвидеть будущее? Если так, то он должен был бы знать, что я мадемуазель, а не мадам.
Эркюль нахмурился, но ничего на это не ответил. Карева восприняла это как знак того, что ей позволено продолжать.
– Мой царь предлагает вам, – оживилась Василиса, – вам и вашим друзьям, мадемуазель де Моншеврой, поселиться во дворце Санкт-Петербурга.
– Вы дворцом тюрьму называете?
Карева покачала головой:
– Вовсе нет. Вы сможете свободно передвигаться не только в пределах дворца, но и по городу, правда, на определенных условиях. Вы должны будете присягнуть на верность царю, и вы не должны будете покидать город без царского на то позволения. В отдельных случаях вам достаточно будет разрешения президента Академии наук.
Адриана развернулась к ней, и Василиса улыбнулась:
– Да, я так и думала, что это вас заинтересует. Вы, мадемуазель, можете стать полноправным членом академии.
Адриана с удивлением взглянула на нее:
– Как такое возможно?
– Именно это возможно, мадемуазель. Я не буду вас обманывать, утверждая, что это вызывает особый восторг философов-мужчин, но все же это истинная правда. Русский царь определяет мужчине и женщине то место, которого они, по его разумению, достойны.
– А какая участь ждет мадемуазель де Креси и мсье д'Аргенсона?
– Они могут заняться тем, что им придется по душе, хотя царь особенно ценит в своих подданных усердие и трудолюбие. Насколько мне известно, мадемуазель де Креси обладает многими достойными качествами, как, полагаю, и мсье д'Аргенсон.
– А что будет с остальными? – задал вопрос Эркюль, указывая в сторону солдат, в пыльных, с пятнами крови камзолах, расположившихся группкой неподалеку от них.
– У нас им не грозит опасность, но они могут и здесь остаться, это как вы решите. Но, конечно, их необходимо разоружить, и, кроме того…
– Оставить их здесь и безоружными – значит, обречь их на верную смерть.
– Я же сказала, они могут отправиться с нами, если присягнут на верность царю. Для них у нас найдется полезное занятие, они смогут трудиться на судостроительных верфях, отливать пушки…
– Они солдаты, – не дала договорить ей Адриана. – Они останутся при оружии и будут моей личной охраной.
Улыбка на лице Каревой застыла.
– Это совершенно невозможно, – ответила она.
– В таком случае упаковывайте корзины и возвращайтесь к царю. Мы примем смерть все вместе.
– Мадемуазель, не впадайте в крайность. Сохраняйте достойное вас благоразумие.
– Именно благоразумие заставляет меня принять подобное решение. Только в том случае, если они останутся при мне, я могу быть совершенно уверена, что с ними хорошо обращаются. Со своей стороны я могу гарантировать, что они никогда не поднимут оружия против вашего царя до тех пор, пока он будет верен своему слову. Но они должны остаться со мной под командованием мсье д'Аргенсона. Если вас это не устраивает, мы будем с оружием в руках защищать свои жизни.
Несколько мгновений, не моргая, Карева смотрела на Адриану.
– Это не в моей власти, мадемуазель, даровать вам подобные привилегии.
– А в чьей же?
– Только сам царь принимает подобные решения.
– Хорошо, в таком случае передайте мои пожелания царю.
Карева изящно повела плечами.
– Очень хорошо, – сказала она. – Что вы скажете на то, чтобы отправиться к нему вместе?
– В Санкт-Петербург?
– Нет, что вы, он значительно ближе. Мы можем проехать туда вместе. При этом ваши люди останутся при оружии и будут сопровождать вас. Вы принимаете такое предложение?
Адриана пристально вглядывалась в лицо женщины, ища в нем намек на ее коварство, но лицо не давало никаких поводов для подозрений. Если она откажется от этого предложения, они едва ли доживут до завтрашнего утра. Лжет эта женщина или нет, но поездка в стан русских даст ей время оценить силы и определить слабые места противника. Она посмотрела на Эркюля, который чуть приподнял одну бровь, что означало – ей принимать решение. Креси поджала губы – сигнал с тем же смыслом.
– Очень хорошо, – сказала Адриана, – мы согласны.
– Вот и отлично. Ну а теперь вы дадите себя уговорить отведать нашего угощения?
Креси тихо кашлянула:
– Что касается меня, то я соглашусь с превеликим удовольствием. Но, надеюсь, вы не сочтете это за дурной тон, если я попрошу вас отведать первой.
Карева широко улыбнулась и что-то сказала по-русски своим спутникам. Те засмеялись, и один что-то ответил ей также по-русски.
– Они говорят, что у вас сердце настоящей казачки, – перевела Карева Креси. – И я с ним полностью согласна.
– Вы нас обяжете, – сказала Адриана, – если вы поделитесь вашим угощением и с нашими солдатами. Я не буду есть, пока не удостоверюсь, что они получили хотя бы по куску хлеба.
Карева улыбнулась еще шире:
– А у вас, моя дорогая, сердце настоящей царицы.
2
Карл
– Я так понимаю, что это был наш шанс на спасение, – произнес Роберт, стоя за спиной Бена.
– Проклятие! – закричал Бен и ударил кулаком по подоконнику. – Ну что ему стоило подождать каких-нибудь пару… – Он умолк на полуслове и огляделся: – Ленка!
Но он точно знал, что ему никто не ответит.
– Что это такое? – спросил Фриск удивленно и тихо, кивая в сторону летящих по небу кораблей.
– Смерть падает на наши головы с неба, – пробормотал Бен. – Я ожидал комету, но на нас обрушилось нечто иное.
– Корабли. Корабли летают по небу. Царь Петр должен быть этим очень доволен… – проронил Фриск.
Бен прислонился спиной к стене, смутно догадываясь, что он не способен сейчас о чем-то говорить. Не каждый день ты видишь армаду кораблей, плывущих по воздуху.
– Ну, и что нам теперь делать? – спросил Роберт, и в его голосе прозвучала решимость к действию.
– Воспользоваться другим способом бегства, – ответил Фриск. – В общей свалке это будет не так уж сложно.
– Но и не так уж просто, – парировал Роберт. – Вон по лестнице кто-то поднимается. Судя по топоту, их там много.
– Запри дверь, – попросил Бен. – Дайте мне немного подумать.
Роберт в мгновение ока оказался у двери, но вместо того чтобы закрыть дверь, он достал пистолет и выглянул на лестницу. Сразу вслед за этим лабораторию сотряс оглушительный взрыв и внутрь хлынул серый дым. Послышался хор воплей, после чего Роберт закрыл тяжелую дверь и задвинул засов.
– Думай, да побыстрее, – сказал он.
– Да и так ясно, что надо делать, – ответил Бен. Он подошел к щели в стене, где спрятал пластинку, на которую был настроен компас, вытащил ее и положил себе в карман, после чего повернулся к друзьям: – Придется нам прыгать.
Роберт с сомнением посмотрел вниз – около пятидесяти футов, не шутка.
– Думаю, на научном языке «прыгать» имеет не то значение, что в обычной жизни.
Бен язвительно усмехнулся и покачал головой:
– Слышал историю о дефенестрации?
– Чего-чего?
– В Средние века Прага была протестантской, но правил в городе католик. В один прекрасный день толпа взбунтовалась и выбросила его вместе с секретарем из окна верхнего этажа дворца. Но они оба остались живы, потому что их одежда надулась, подобно парусу, замедлила падение и смягчила приземление. – Бен кивнул в угол лаборатории: там внушительным холмом возвышалась шелковая оболочка шара, которую он надувал газовым генератором.
– Ну уж нет, только не это. Лучше давай порвем его на ленты и сплетем веревки, – сказал Роберт, запуская руки в шелковую массу.
– Да у нас времени нет, скоро стража сюда ворвется.
И словно в подтверждение его слов, железные петли двери застонали от удара, за ним последовал еще один.
– Мы должны прыгать все вместе, разом, – уже командовал Бен.
– Ну и то хорошо, что вместе и разом на тот свет отправимся, – съязвил Роберт.
– Чем зубоскалить, предложи вариант лучше.
Через минуту они уже стояли на крыше, каждый мертвой хваткой вцепился в свободный угол шелковой оболочки шара. Она только наполовину была наполнена воздухом и напоминала увядший гриб. Подняться в воздух на таком «воздушном шаре» было совершенно невозможно, особенно если учесть, что вниз его тянули своим весом трое взрослых мужчин.
– Нам нужно, чтобы отверстие оболочки все время было внизу и наполнялось воздухом, тогда мы сможем плавно приземлиться, – пояснил Бен.
– Представляю, что это будет за мягкая посадка, – проворчал Роберт.
Дверь вновь сотряслась, жалобно взвыла и перекосилась. На какое-то время все стихло.
– Эта тишина – недобрый знак, – заметил Фриск. – Нашли, видно, верный способ взломать дверь.
Не успел он договорить, как пламя ворвалось в щели дверного проема. За дверью истошно завопили от боли, похоже, пламя кого-то обожгло.
– Вперед! – закричал Бен и прыгнул.
Фриск сразу же последовал за ним, но Роберт на секунду замешкался, и их завертело. Бен стиснул зубы, чтобы не закричать, он вдруг осознал, что тверди под ногами нет, и ему вдруг показалось, что шелковая оболочка сейчас свернется и вместе с ними камнем упадет на землю. Так бы оно, наверное, и случилось, если бы их в круговерти не ударило о стену башни. Больше всех досталось Роберту, Бен и Фриск налетели уже на него. Но благодаря этому столкновению их воздушный шар перестал кружиться. Он так рванулся вверх, наполняясь воздухом, что Бен едва удержал свой угол в руках. Он вцепился в него еще сильнее, костяшки пальцев побелели, и наблюдал, как со сверхъестественной скоростью приближалась земля. Затрещал, ломаясь, мелкий кустарник, росший у подножия башни. Они приземлились, ударившись ногами о твердую землю, и этот удар, пройдя сквозь все тело, как сквозь пустоту, застрял в голове.
Когда они выпутывались из-под разорванного шелкового полога, вокруг завизжали пули – в них стреляли сверху, из башни. Пригнув головы, они почти кубарем скатились по склону берега Влтавы, сопровождаемые непрерывными и очень живописными ругательствами Роберта.
Несколько минут спустя, когда их уже было не видно с башни, они сошлись вместе. Внизу перед ними Влтава делала поворот, несла свои воды безмятежно, совершенно равнодушная к взрывам и охваченному пламенем небу над Прагой. Огромными морскими звездами вспыхивали в небе взрывы, свидетельствуя о том, что защитный экран продолжает спасать город; однако поднимающиеся с земли столбы огня и густого черного дыма говорили о том, что местами он пробит. Бену было видно, как на противоположном берегу реки, в Старе Месте, людские потоки текли по улицам, подобно муравьям, поспешно покидающим свой муравейник, безжалостно смятый ногой гиганта. Они группками толпились на берегу, густо усыпанному лодками.
– Проклятие! – закричал Бен и ударил кулаком по подоконнику. – Ну что ему стоило подождать каких-нибудь пару… – Он умолк на полуслове и огляделся: – Ленка!
Но он точно знал, что ему никто не ответит.
– Что это такое? – спросил Фриск удивленно и тихо, кивая в сторону летящих по небу кораблей.
– Смерть падает на наши головы с неба, – пробормотал Бен. – Я ожидал комету, но на нас обрушилось нечто иное.
– Корабли. Корабли летают по небу. Царь Петр должен быть этим очень доволен… – проронил Фриск.
Бен прислонился спиной к стене, смутно догадываясь, что он не способен сейчас о чем-то говорить. Не каждый день ты видишь армаду кораблей, плывущих по воздуху.
– Ну, и что нам теперь делать? – спросил Роберт, и в его голосе прозвучала решимость к действию.
– Воспользоваться другим способом бегства, – ответил Фриск. – В общей свалке это будет не так уж сложно.
– Но и не так уж просто, – парировал Роберт. – Вон по лестнице кто-то поднимается. Судя по топоту, их там много.
– Запри дверь, – попросил Бен. – Дайте мне немного подумать.
Роберт в мгновение ока оказался у двери, но вместо того чтобы закрыть дверь, он достал пистолет и выглянул на лестницу. Сразу вслед за этим лабораторию сотряс оглушительный взрыв и внутрь хлынул серый дым. Послышался хор воплей, после чего Роберт закрыл тяжелую дверь и задвинул засов.
– Думай, да побыстрее, – сказал он.
– Да и так ясно, что надо делать, – ответил Бен. Он подошел к щели в стене, где спрятал пластинку, на которую был настроен компас, вытащил ее и положил себе в карман, после чего повернулся к друзьям: – Придется нам прыгать.
Роберт с сомнением посмотрел вниз – около пятидесяти футов, не шутка.
– Думаю, на научном языке «прыгать» имеет не то значение, что в обычной жизни.
Бен язвительно усмехнулся и покачал головой:
– Слышал историю о дефенестрации?
– Чего-чего?
– В Средние века Прага была протестантской, но правил в городе католик. В один прекрасный день толпа взбунтовалась и выбросила его вместе с секретарем из окна верхнего этажа дворца. Но они оба остались живы, потому что их одежда надулась, подобно парусу, замедлила падение и смягчила приземление. – Бен кивнул в угол лаборатории: там внушительным холмом возвышалась шелковая оболочка шара, которую он надувал газовым генератором.
– Ну уж нет, только не это. Лучше давай порвем его на ленты и сплетем веревки, – сказал Роберт, запуская руки в шелковую массу.
– Да у нас времени нет, скоро стража сюда ворвется.
И словно в подтверждение его слов, железные петли двери застонали от удара, за ним последовал еще один.
– Мы должны прыгать все вместе, разом, – уже командовал Бен.
– Ну и то хорошо, что вместе и разом на тот свет отправимся, – съязвил Роберт.
– Чем зубоскалить, предложи вариант лучше.
Через минуту они уже стояли на крыше, каждый мертвой хваткой вцепился в свободный угол шелковой оболочки шара. Она только наполовину была наполнена воздухом и напоминала увядший гриб. Подняться в воздух на таком «воздушном шаре» было совершенно невозможно, особенно если учесть, что вниз его тянули своим весом трое взрослых мужчин.
– Нам нужно, чтобы отверстие оболочки все время было внизу и наполнялось воздухом, тогда мы сможем плавно приземлиться, – пояснил Бен.
– Представляю, что это будет за мягкая посадка, – проворчал Роберт.
Дверь вновь сотряслась, жалобно взвыла и перекосилась. На какое-то время все стихло.
– Эта тишина – недобрый знак, – заметил Фриск. – Нашли, видно, верный способ взломать дверь.
Не успел он договорить, как пламя ворвалось в щели дверного проема. За дверью истошно завопили от боли, похоже, пламя кого-то обожгло.
– Вперед! – закричал Бен и прыгнул.
Фриск сразу же последовал за ним, но Роберт на секунду замешкался, и их завертело. Бен стиснул зубы, чтобы не закричать, он вдруг осознал, что тверди под ногами нет, и ему вдруг показалось, что шелковая оболочка сейчас свернется и вместе с ними камнем упадет на землю. Так бы оно, наверное, и случилось, если бы их в круговерти не ударило о стену башни. Больше всех досталось Роберту, Бен и Фриск налетели уже на него. Но благодаря этому столкновению их воздушный шар перестал кружиться. Он так рванулся вверх, наполняясь воздухом, что Бен едва удержал свой угол в руках. Он вцепился в него еще сильнее, костяшки пальцев побелели, и наблюдал, как со сверхъестественной скоростью приближалась земля. Затрещал, ломаясь, мелкий кустарник, росший у подножия башни. Они приземлились, ударившись ногами о твердую землю, и этот удар, пройдя сквозь все тело, как сквозь пустоту, застрял в голове.
Когда они выпутывались из-под разорванного шелкового полога, вокруг завизжали пули – в них стреляли сверху, из башни. Пригнув головы, они почти кубарем скатились по склону берега Влтавы, сопровождаемые непрерывными и очень живописными ругательствами Роберта.
Несколько минут спустя, когда их уже было не видно с башни, они сошлись вместе. Внизу перед ними Влтава делала поворот, несла свои воды безмятежно, совершенно равнодушная к взрывам и охваченному пламенем небу над Прагой. Огромными морскими звездами вспыхивали в небе взрывы, свидетельствуя о том, что защитный экран продолжает спасать город; однако поднимающиеся с земли столбы огня и густого черного дыма говорили о том, что местами он пробит. Бену было видно, как на противоположном берегу реки, в Старе Месте, людские потоки текли по улицам, подобно муравьям, поспешно покидающим свой муравейник, безжалостно смятый ногой гиганта. Они группками толпились на берегу, густо усыпанному лодками.