Страница:
На третий день Евмен отправил в форт посыльного, который пригласил капитана Гроува и его ближайших советников прибыть к царю.
22
23
22
КАРТА
Сильнее всего Николай ненавидел грязь. Через пару дней в шатровом городе он казался себе таким же потным и чумазым, как монголы, и таким же завшивленным — на самом деле ему казалось, что вши просто-таки облюбовали его, как источник новой, еще неиспробованной плоти.
«Если я не отравлюсь здешней едой, — думал Коля, — то эти паразиты высосут из меня всю кровь».
А Сейбл считала, что нужно притерпеться.
— Посмотри на Йе-Лю, — говорила она. — Он — цивилизованный человек. Думаешь, он вырос по уши в грязи? Конечно же нет. А если он может это терпеть, значит, и ты сможешь.
Безусловно, она была права. Но из-за этого жизнь среди монголов не становилась легче.
Чингисхан, судя по всему, был человеком редкого спокойствия.
С миром случилось нечто необъяснимое. Что бы это ни было, из-за этого раскололась Монгольская империя, что стало ясно на примере целого ряда исчезнувших ямов — обеспечивавших действие обширной сети путевых станций, между которыми перемещались, в частности, гонцы. Что ж, Чингисхан однажды построил свою империю, и в каком бы состоянии ни находился мир, он мог построить свою империю вновь — а если не он сам, так его неглупые сыновья. Йе-Лю, однако, советовал хану подождать. Монголы всегда имели привычку собирать побольше сведений, а уж потом решали, каким образом нанести удар. Чингисхан прислушивался к мнению своих советников.
Покуда тянулось ожидание и осмысливание сложившегося положения дел, Чингисхан, осознавая необходимость поддерживать своих воинов в хорошей форме и не давать им бездельничать, учинил войскам нешуточную подготовку, включавшую долгие переходы и конные вылазки. И еще он велел устроить battue. Под этим словом подразумевалась грандиозная охота на территории в несколько квадратных километров, поэтому на приготовления должно было уйти не меньше недели. Во время охоты можно было проверить войско на маневренность, сохранение дисциплины, владение оружием, умение поддерживать связь и выносить трудности. Охота считалась значительным событием, она, как и методы ведения войны, лежала в основе самосознания монголов.
Покуда шла подготовка, Сейбл обследовала город, составленный из юрт. Особое внимание она уделяла воинам — надеялась узнать их боевые приемы.
У монгольских воинов Сейбл вызывала раздражение. Коля уже знал, что обычный ритуал ухаживания здесь заключается в том, чтобы похитить свою будущую жену из юрты соседа, и поэтому женщины пользовались в монгольском обществе удивительным влиянием — по крайней мере, те из них, что входили в Золотой род. Голос первой жены Чингисхана, Борте, почти ровесницы императора, был главным при принятии решений ханского двора. Но женщины не воевали. И воины с опаской смотрели на странную Женщину с Небес в диковинных оранжевых одеждах и вовсе не собирались что-то ей показывать.
Неприятность случилась в тот день, когда один конник, напившись рисового вина, совсем забыл о могуществе Небес и попытался сорвать с Сейбл комбинезон. Это был крепко сложенный и необычайно сильный мужчина, ветеран первого похода Чингисхана на Русь — а стало быть, на его совести были сотни отнятых жизней. Но он не мог оказать достойного сопротивления человеку, подкованному в боевых искусствах на уровне двадцать первого века. Комбинезон расстегнулся, обнажилась одна бледная грудь Сейбл, но ее обидчик мгновенно рухнул на землю с двойным переломом ноги и завопил от боли.
После этого к Сейбл стали относиться с почтением и страхом. Ей позволяли ходить, где ей вздумается. Шел день за днем, и она дерзко пересекала одну преграду за другой и вела себя все увереннее и решительнее. Казалось, из-за того, что она очутилась в тринадцатом веке, в ней пробудились какие-то первобытные инстинкты.
Коля, между тем, проводил время в обществе Йе-Лю, главного чиновника империи.
Йе-Лю принадлежал к одному из народов, с землями которого граничила империя монголов, его привезли в монгольский лагерь пленником. Будучи по роду своих занятий астрологом, в империи безграмотных он быстро сделал карьеру. Дальновидный Чингисхан поручал управление растущей империей Йе-Лю и другим образованным придворным.
В качестве модели для нового государства Йе-Лю использовал Китай. Он отбирал самых способных и талантливых людей из числа пленных, которых монголы приводили из своих набегов на северные районы Китая, он находил книги и лекарственные снадобья в награбленной добыче. Однажды, скромно признался он, с помощью китайских лекарств и методов лечения ему удалось спасти много жизней во время вспыхнувшей в Монголии эпидемии.
Йе-Лю пытался усмирить жестокость монголов, взывая к их более высоким притязаниям. На самом деле Чингисхан хотел истребить все население Китая, дабы иметь больше пастбищ для своих коней, но Йе-Лю сумел его отговорить.
«Мертвые не платят дань», — сказал он.
Николай подозревал, что далеко идущие планы Йе-Лю состоят в том, чтобы окультурить монголов, позволив покоренным ими оседлым цивилизациям ассимилировать их — точно так же, как Китай в свое время поглотил и окультурил предыдущие волны захватчиков, приходивших с пустынного севера.
Коля не представлял себе, как закончится это приключение лично для него.
«Но уж если придется застрять здесь, на Мире, — думал он, — то лучшая надежда на будущее — в таких людях, как Йе-Лю».
Поэтому он с большим удовольствием разговаривал с Йе-Лю о сущности нового мира, размышлял о том, как быть.
Йе-Лю очень заинтересовала первая попытка Сейбл нарисовать на земляном полу карту мира. Теперь они с Николаем составили подробную карту планеты — по воспоминаниям Коли и снимкам, сделанным с борта «Союза». Йе-Лю был умным человеком и без труда воспринял понятие о том, что Земля представляет собой шар: как и древние греки, китайские ученые давно обратили внимание на кривизну тени Земли, падающей на Луну во время лунных затмений. Также Йе-Лю довольно легко воспринял проекцию шара на плоскости.
После того как были сделаны предварительные наброски, Йе-Лю собрал нескольких китайских художников-каллиграфов, и они начали рисовать огромную карту мира на шелке. В завершенном виде эта карта должна была стать украшением стены в одной из юрт дворцового павильона.
Постепенно появлявшееся изображение зачаровывало Йе-Лю. Он был поражен тем, как мало осталось в Евразии земель, еще не покоренных монголами. Им, мыслившим в масштабах материков, казалось, что от России до побережья Атлантики — всего один маленький шаг через страны Западной Европы. Но Йе-Лю волновало то, как он покажет карту Чингисхану. Так много земель в Новом Свете, на Дальнем Востоке, в Австралии и Океании, в Южной Африке и Антарктике — и обо всех этих землях Чингисхан не ведал.
На взгляд Коли, каллиграфы работали превосходно. Полярные шапки они вышивали тонкими белыми нитями, течение крупных рек — золотыми, большие города обозначали драгоценными камнями и всюду ставили аккуратные надписи монгольскими буквами. Правда, к своему изумлению, Николай узнал, что до начала правления Чингисхана у монголов вообще не было письменности, а он позаимствовал буквы у соседнего племени уйгуров.
Трудившиеся не покладая рук каллиграфы явно гордились своей работой. Йе-Лю относился к ним очень хорошо и хвалил их. Но они, как выяснилось, были рабами, захваченными в ходе набегов монголов на Китай. Раньше Николай никогда не видел рабов и поэтому смотрел на них с интересом и удивлением. Они все время держались скованно, сутулились и опускали глаза. Женщины-рабыни всеми силами старались сторониться монголов. Возможно, всем им нравилось общество Йе-Лю, но все равно они вели себя как люди побежденные, являющиеся собственностью победителей.
Коля тосковал по дому: по жене, по детям, потерявшимся в потоках времени. А ведь каждая из этих несчастных рабынь была оторвана от своего дома, ее жизнь была разбита — и вовсе не чьими-то грандиозными манипуляциями со временем и пространством, а жестокостью других людей. Горе рабов не убивало в Коле горечь потери, но глядя на них, он удерживался от жалости к себе.
Если ему становилось не по себе в обществе рабов-каллиграфов и вышивальщиц, Коля находил утешение в общении с цивилизованным и умным Йе-Лю. Через некоторое время он стал ловить себя на том, что ему легче доверять Йе-Лю, человеку из тринадцатого века, чем Сейбл, женщине из своего времени.
Скрупулезная подготовка карты нервировала Сейбл. Ее совсем не радовали те планы, которые Йе-Лю разрабатывал с такой осторожностью, чтобы затем представить их Чингисхану.
Важнее всего, по мнению Йе-Лю, сейчас было объединение. Монголы стали зависеть от ввоза зерна, тканей и многих других товаров первой необходимости, поэтому для них была важна торговля. Поскольку налаженных линий связи с Китаем осталось очень мало, прежде всего нужно было обследовать эту, первейшую и богатейшую часть азиатской империи Чингисхана. Николай же настаивал на том, что одновременно желательно отправить отряд в долину Инда, чтобы разыскать там Кейси и других его уцелевших современников.
Но для Сейбл во всем этом было мало смелости и быстроты. Миновала неделя, и она стремительно вошла в покои Йе-Лю и вонзила нож в карту мира. Рабы-каллиграфы разлетелись в стороны, как стайка перепуганных птиц. Йе-Лю устремил на Сейбл взгляд, наполненный холодным интересом.
Николай негромко проговорил:
— Сейбл, мы все еще чужие здесь...
— Вавилон, — не слушая его, объявила она и указала на свой нож, покачивающийся в самой середине Ирака. — Вот куда хану нужно направить свои силы. Житницы, торговые пути, жалкое блеяние китайских крестьян — все это пыль под ногами в сравнении с этим. Вавилон — вот где сосредоточена та сила, которая способна разрывать пространство и время. Ты не хуже меня знаешь о том, Ник, что сила, правящая новым миром, находится именно там. Если хан сумеет овладеть Вавилоном, если он победит эту силу, то его мечта стать властелином всего мира сбудется при его жизни.
— Такая чудовищная сила — в руках Чингисхана? Сейбл, да ты с ума сошла.
Сейбл смотрела на него сверкающими от волнения глазами.
— Мы — на восемь веков впереди них, не забывай об этом. Мы сможем приструнить этих монголов. — Она махнула рукой над картой мира, словно бы показывая, что мир принадлежит ей. — Для того чтобы создать современную цивилизацию на обломках истории, доставшихся нам, потребуется несколько столетий. Но опиревшись на монголов, мы сократим этот срок настолько, что уже следующее поколение будет жить так, как жили мы. Коля, мы сумеем это сделать. На самом деле это не просто шанс. Это наш долг.
Николай чувствовал себя слабаком рядом с этой страстной и яростной женщиной.
— Но ты собираешься оседлать дикого коня... Йе-Лю наклонился к Базилю, и тот перевел его слова:
— Вы будете говорить на понятном языке.
Коля и Сейбл извинились, и Николай пересказал в усеченном виде их разговор.
Йе-Лю осторожно извлек нож из шелковой карты, подержал в пальцах порванные нити. Обратившись к Сейбл, он сказал:
— Ты меня не убедила. Возможно, мы могли бы прибрать к рукам бьющееся сердце этого нового мира. Но удержать его надолго мы не сможем, если будем голодать.
Она покачала головой.
— Я пойду с этим к хану. Он не станет трусить и не упустит такую возможность.
Впервые за все время Николай увидел на лице Йе-Лю выражение, хоть сколько-то похожее на гнев.
— Посланница Небес, — сказал Йе-Лю. — Тебе пока недоступен слух Чингисхана.
— Погоди, скоро будет доступен, — проговорила Сейбл по-английски и нагло и бесстрашно ухмыльнулась.
«Если я не отравлюсь здешней едой, — думал Коля, — то эти паразиты высосут из меня всю кровь».
А Сейбл считала, что нужно притерпеться.
— Посмотри на Йе-Лю, — говорила она. — Он — цивилизованный человек. Думаешь, он вырос по уши в грязи? Конечно же нет. А если он может это терпеть, значит, и ты сможешь.
Безусловно, она была права. Но из-за этого жизнь среди монголов не становилась легче.
Чингисхан, судя по всему, был человеком редкого спокойствия.
С миром случилось нечто необъяснимое. Что бы это ни было, из-за этого раскололась Монгольская империя, что стало ясно на примере целого ряда исчезнувших ямов — обеспечивавших действие обширной сети путевых станций, между которыми перемещались, в частности, гонцы. Что ж, Чингисхан однажды построил свою империю, и в каком бы состоянии ни находился мир, он мог построить свою империю вновь — а если не он сам, так его неглупые сыновья. Йе-Лю, однако, советовал хану подождать. Монголы всегда имели привычку собирать побольше сведений, а уж потом решали, каким образом нанести удар. Чингисхан прислушивался к мнению своих советников.
Покуда тянулось ожидание и осмысливание сложившегося положения дел, Чингисхан, осознавая необходимость поддерживать своих воинов в хорошей форме и не давать им бездельничать, учинил войскам нешуточную подготовку, включавшую долгие переходы и конные вылазки. И еще он велел устроить battue. Под этим словом подразумевалась грандиозная охота на территории в несколько квадратных километров, поэтому на приготовления должно было уйти не меньше недели. Во время охоты можно было проверить войско на маневренность, сохранение дисциплины, владение оружием, умение поддерживать связь и выносить трудности. Охота считалась значительным событием, она, как и методы ведения войны, лежала в основе самосознания монголов.
Покуда шла подготовка, Сейбл обследовала город, составленный из юрт. Особое внимание она уделяла воинам — надеялась узнать их боевые приемы.
У монгольских воинов Сейбл вызывала раздражение. Коля уже знал, что обычный ритуал ухаживания здесь заключается в том, чтобы похитить свою будущую жену из юрты соседа, и поэтому женщины пользовались в монгольском обществе удивительным влиянием — по крайней мере, те из них, что входили в Золотой род. Голос первой жены Чингисхана, Борте, почти ровесницы императора, был главным при принятии решений ханского двора. Но женщины не воевали. И воины с опаской смотрели на странную Женщину с Небес в диковинных оранжевых одеждах и вовсе не собирались что-то ей показывать.
Неприятность случилась в тот день, когда один конник, напившись рисового вина, совсем забыл о могуществе Небес и попытался сорвать с Сейбл комбинезон. Это был крепко сложенный и необычайно сильный мужчина, ветеран первого похода Чингисхана на Русь — а стало быть, на его совести были сотни отнятых жизней. Но он не мог оказать достойного сопротивления человеку, подкованному в боевых искусствах на уровне двадцать первого века. Комбинезон расстегнулся, обнажилась одна бледная грудь Сейбл, но ее обидчик мгновенно рухнул на землю с двойным переломом ноги и завопил от боли.
После этого к Сейбл стали относиться с почтением и страхом. Ей позволяли ходить, где ей вздумается. Шел день за днем, и она дерзко пересекала одну преграду за другой и вела себя все увереннее и решительнее. Казалось, из-за того, что она очутилась в тринадцатом веке, в ней пробудились какие-то первобытные инстинкты.
Коля, между тем, проводил время в обществе Йе-Лю, главного чиновника империи.
Йе-Лю принадлежал к одному из народов, с землями которого граничила империя монголов, его привезли в монгольский лагерь пленником. Будучи по роду своих занятий астрологом, в империи безграмотных он быстро сделал карьеру. Дальновидный Чингисхан поручал управление растущей империей Йе-Лю и другим образованным придворным.
В качестве модели для нового государства Йе-Лю использовал Китай. Он отбирал самых способных и талантливых людей из числа пленных, которых монголы приводили из своих набегов на северные районы Китая, он находил книги и лекарственные снадобья в награбленной добыче. Однажды, скромно признался он, с помощью китайских лекарств и методов лечения ему удалось спасти много жизней во время вспыхнувшей в Монголии эпидемии.
Йе-Лю пытался усмирить жестокость монголов, взывая к их более высоким притязаниям. На самом деле Чингисхан хотел истребить все население Китая, дабы иметь больше пастбищ для своих коней, но Йе-Лю сумел его отговорить.
«Мертвые не платят дань», — сказал он.
Николай подозревал, что далеко идущие планы Йе-Лю состоят в том, чтобы окультурить монголов, позволив покоренным ими оседлым цивилизациям ассимилировать их — точно так же, как Китай в свое время поглотил и окультурил предыдущие волны захватчиков, приходивших с пустынного севера.
Коля не представлял себе, как закончится это приключение лично для него.
«Но уж если придется застрять здесь, на Мире, — думал он, — то лучшая надежда на будущее — в таких людях, как Йе-Лю».
Поэтому он с большим удовольствием разговаривал с Йе-Лю о сущности нового мира, размышлял о том, как быть.
Йе-Лю очень заинтересовала первая попытка Сейбл нарисовать на земляном полу карту мира. Теперь они с Николаем составили подробную карту планеты — по воспоминаниям Коли и снимкам, сделанным с борта «Союза». Йе-Лю был умным человеком и без труда воспринял понятие о том, что Земля представляет собой шар: как и древние греки, китайские ученые давно обратили внимание на кривизну тени Земли, падающей на Луну во время лунных затмений. Также Йе-Лю довольно легко воспринял проекцию шара на плоскости.
После того как были сделаны предварительные наброски, Йе-Лю собрал нескольких китайских художников-каллиграфов, и они начали рисовать огромную карту мира на шелке. В завершенном виде эта карта должна была стать украшением стены в одной из юрт дворцового павильона.
Постепенно появлявшееся изображение зачаровывало Йе-Лю. Он был поражен тем, как мало осталось в Евразии земель, еще не покоренных монголами. Им, мыслившим в масштабах материков, казалось, что от России до побережья Атлантики — всего один маленький шаг через страны Западной Европы. Но Йе-Лю волновало то, как он покажет карту Чингисхану. Так много земель в Новом Свете, на Дальнем Востоке, в Австралии и Океании, в Южной Африке и Антарктике — и обо всех этих землях Чингисхан не ведал.
На взгляд Коли, каллиграфы работали превосходно. Полярные шапки они вышивали тонкими белыми нитями, течение крупных рек — золотыми, большие города обозначали драгоценными камнями и всюду ставили аккуратные надписи монгольскими буквами. Правда, к своему изумлению, Николай узнал, что до начала правления Чингисхана у монголов вообще не было письменности, а он позаимствовал буквы у соседнего племени уйгуров.
Трудившиеся не покладая рук каллиграфы явно гордились своей работой. Йе-Лю относился к ним очень хорошо и хвалил их. Но они, как выяснилось, были рабами, захваченными в ходе набегов монголов на Китай. Раньше Николай никогда не видел рабов и поэтому смотрел на них с интересом и удивлением. Они все время держались скованно, сутулились и опускали глаза. Женщины-рабыни всеми силами старались сторониться монголов. Возможно, всем им нравилось общество Йе-Лю, но все равно они вели себя как люди побежденные, являющиеся собственностью победителей.
Коля тосковал по дому: по жене, по детям, потерявшимся в потоках времени. А ведь каждая из этих несчастных рабынь была оторвана от своего дома, ее жизнь была разбита — и вовсе не чьими-то грандиозными манипуляциями со временем и пространством, а жестокостью других людей. Горе рабов не убивало в Коле горечь потери, но глядя на них, он удерживался от жалости к себе.
Если ему становилось не по себе в обществе рабов-каллиграфов и вышивальщиц, Коля находил утешение в общении с цивилизованным и умным Йе-Лю. Через некоторое время он стал ловить себя на том, что ему легче доверять Йе-Лю, человеку из тринадцатого века, чем Сейбл, женщине из своего времени.
Скрупулезная подготовка карты нервировала Сейбл. Ее совсем не радовали те планы, которые Йе-Лю разрабатывал с такой осторожностью, чтобы затем представить их Чингисхану.
Важнее всего, по мнению Йе-Лю, сейчас было объединение. Монголы стали зависеть от ввоза зерна, тканей и многих других товаров первой необходимости, поэтому для них была важна торговля. Поскольку налаженных линий связи с Китаем осталось очень мало, прежде всего нужно было обследовать эту, первейшую и богатейшую часть азиатской империи Чингисхана. Николай же настаивал на том, что одновременно желательно отправить отряд в долину Инда, чтобы разыскать там Кейси и других его уцелевших современников.
Но для Сейбл во всем этом было мало смелости и быстроты. Миновала неделя, и она стремительно вошла в покои Йе-Лю и вонзила нож в карту мира. Рабы-каллиграфы разлетелись в стороны, как стайка перепуганных птиц. Йе-Лю устремил на Сейбл взгляд, наполненный холодным интересом.
Николай негромко проговорил:
— Сейбл, мы все еще чужие здесь...
— Вавилон, — не слушая его, объявила она и указала на свой нож, покачивающийся в самой середине Ирака. — Вот куда хану нужно направить свои силы. Житницы, торговые пути, жалкое блеяние китайских крестьян — все это пыль под ногами в сравнении с этим. Вавилон — вот где сосредоточена та сила, которая способна разрывать пространство и время. Ты не хуже меня знаешь о том, Ник, что сила, правящая новым миром, находится именно там. Если хан сумеет овладеть Вавилоном, если он победит эту силу, то его мечта стать властелином всего мира сбудется при его жизни.
— Такая чудовищная сила — в руках Чингисхана? Сейбл, да ты с ума сошла.
Сейбл смотрела на него сверкающими от волнения глазами.
— Мы — на восемь веков впереди них, не забывай об этом. Мы сможем приструнить этих монголов. — Она махнула рукой над картой мира, словно бы показывая, что мир принадлежит ей. — Для того чтобы создать современную цивилизацию на обломках истории, доставшихся нам, потребуется несколько столетий. Но опиревшись на монголов, мы сократим этот срок настолько, что уже следующее поколение будет жить так, как жили мы. Коля, мы сумеем это сделать. На самом деле это не просто шанс. Это наш долг.
Николай чувствовал себя слабаком рядом с этой страстной и яростной женщиной.
— Но ты собираешься оседлать дикого коня... Йе-Лю наклонился к Базилю, и тот перевел его слова:
— Вы будете говорить на понятном языке.
Коля и Сейбл извинились, и Николай пересказал в усеченном виде их разговор.
Йе-Лю осторожно извлек нож из шелковой карты, подержал в пальцах порванные нити. Обратившись к Сейбл, он сказал:
— Ты меня не убедила. Возможно, мы могли бы прибрать к рукам бьющееся сердце этого нового мира. Но удержать его надолго мы не сможем, если будем голодать.
Она покачала головой.
— Я пойду с этим к хану. Он не станет трусить и не упустит такую возможность.
Впервые за все время Николай увидел на лице Йе-Лю выражение, хоть сколько-то похожее на гнев.
— Посланница Небес, — сказал Йе-Лю. — Тебе пока недоступен слух Чингисхана.
— Погоди, скоро будет доступен, — проговорила Сейбл по-английски и нагло и бесстрашно ухмыльнулась.
23
ПЕРЕГОВОРЫ
По зову Александра к его шатру отправились капитан Гроув и офицеры — Бисеза и Абдыкадыр, а также Сесил де Морган в роли переводчика и Редди с Джошем, взявшие на себя труд записать все, что будет сказано на этих необычных переговорах, в свои блокноты. С македонской стороны должны были присутствовать сам Александр, Евмен, Гефестион, царский лекарь Филипп и немыслимое число придворной челяди, советников и слуг.
Обставлено все было грандиозно. Огромный шатер Александра, который сюда привезли из дельты Инда, был сшит из ткани, украшенной звездами, и покоился на золотых столбах. Для гостей перед золотым троном царя были поставлены сиденья с серебряными ножками. Между тем атмосфера была напряженная: всего в шатре, помимо участников переговоров, находилось не меньше ста вооруженных и готовых к бою воинов, называемых щитоносцами и одетых в алые с голубым туники, а также Бессмертные из Персии в чудесно вышитых, но совершенно непрактичных одеждах.
Евмен, пытаясь избежать ненужных трений, предварительно ознакомил Бисезу с тем, как полагается вести себя в присутствии царя. Поэтому все гости из будущего, войдя, приветствовали Александра, исполняя prosky-nesis. Так по-гречески именовался персидский обряд, заключавшийся в том, чтобы послать царю воздушный поцелуй и поклониться*[19]. Ясное дело, это не очень понравилось Абдыкадыру, а вот капитан Гроув и его подчиненные все сделали как надо, не моргнув глазом. Видимо, эти британцы, волею судеб оказавшиеся на задворках своей империи и окруженные всевозможными князьками, раджами и эмирами, научились уважать необычные местные традиции.
Но только этот обряд и вызвал у Абдыкадыра внутренний протест, а в остальном, как видела Бисеза, он получал от происходящего огромное удовольствие. Бисеза знала мало таких здравомыслящих людей, как Абдыкадыр, но сейчас он явно окунулся в приятные фантазии, представляя себе, что эти потрясающие македоняне — и в самом деле его предки.
Гости расселись по красивым сиденьям, пажи и слуги обошли всех с блюдами, уставленными угощеньями и напитками, и переговоры начались. Перевод, который вели греческие ученые и де Морган, шел медленно и порой обескураживал и раздражал и ту, и другую сторону. Но все же мало-помалу переговорщики продвигались вперед с помощью карт, рисунков или даже надписей на македонских восковых табличках или на листках бумаги, которые Джош и Редди вырывали из своих блокнотов.
Начали с обмена имеющимися сведениями. Людей Александра совсем не удивило Око Зла, повисшее в воздухе над плацем около крепости Джамруд. С того самого дня, когда, по выражению македонян, «солнце скакнуло по небу», их разведчики видели подобные шары по всей долине Инда. Как и британцы, македоняне быстро привыкли к этим безмолвным и неподвижным «соглядатаям» и относились к ним без всякого почтения.
Весьма практичного и здравомыслящего секретаря Евмена гораздо меньше интересовали эти безмолвные загадки. Более ему была интересна политика, проводимая в будущем и заставившая этих людей оказаться здесь. Некоторое время ушло на то, чтобы втолковать Евмену и всем остальным, что британцы под командованием капитана Гроува и группа Бисезы на самом деле — из разных времен, что между ними пропасть примерно в сто пятьдесят лет. Правда, такое расстояние во времени выглядело крошечным в сравнении с двадцатью четырьмя столетиями, отделявшими время Александра от времени Бисезы. И все же Евмен довольно-таки быстро уяснил картину событий века девятнадцатого, когда капитан Гроув вкратце обрисовал обстановку.
Бисеза ожидала, что конфликтная ситуация двадцать первого века будет менее понятна македонянам, но когда Абдыкадыр упомянул о запасах нефти в Средней Азии, в разговор вступил Евмен. Он вспомнил о том, что на берегах реки в некоей стране (как поняла Бисеза, это было на территории современного ей Ирана) прямо рядом с тем местом, где поставили царский шатер, в земле было два источника, из которых вытекала странная жидкость.
— По вкусу и цвету эта жидкость ничем не отличалась от оливкового масла, — объяснил Евмен, — но тамошняя почва вовсе не годилась для оливковых деревьев.
Но все же, по его словам, Александр размышлял о том, какую выгоду можно извлечь из таких запасов этой странной жидкости, если они окажутся большими. Правда, придворный прорицатель объявил, что это масло — предвестие больших грядущих трудов.
— Мы пришли сюда в разные времена, и привели нас разные цели, — сказал Евмен. — Возможно, здесь сосредоточены стремления мира к вечности.
Сам Александр говорил мало. Он восседал на троне, подперев подбородок кулаком и полуприкрыв глаза. Лишь изредка он приоткрывал их и смотрел на собравшихся чуть искоса с непонятным, обманчивым смущением. Ведение переговоров он практически целиком отдал на откуп Евмену, который представлялся Бисезе человеком дальновидным и умным, а также Гефестиону, а этот время от времени прерывал Евмена и просил разъяснить ему что-то или принимался спорить с секретарем царя. Было совершенно ясно, что отношения у Евмена с Гефестионом напряженные.
«Но наверное, — подумала Бисеза, — Александр доволен тем, что эти двое потенциальных соперников вот так разделены».
Постепенно разговор перешел на то, что произошло со всеми сразу, — каким образом история могла распасться на куски и почему.
На взгляд Бисезы, случившееся должно было бы повергнуть македонян в ужас, но это оказалось не так. Они были твердо убеждены в том, что все происходящее — деяния богов, замыслы которых неисповедимы: мировоззрение этих людей, не имевшее ничего общего с наукой, для Бисезы было абсолютно чуждым, но между тем мыслили македоняне достаточно гибко для того, чтобы принимать подобные загадки как данность и не шарахаться от них в страхе. Это были закаленные и решительные воины, прошагавшие по неведомым землям не одну тысячу километров. Они, как и их греческие советники-ученые, были далеко не дураки.
Александра явно занимали философские вопросы.
— Могут ли умершие жить снова? — негромко вопросил он гортанным баритоном. — Ведь я для вас давным-давно мертв... И можно ли воссоздать прошлое — вернуться туда, где ты еще не совершил будущих прегрешений и не испытал горечи утрат?
Абдыкадыр шепнул Бисезе:
— Человеку, на руках у которого столько крови, как у этого парня, мысль о том, что прошлое можно подправить, должна казаться весьма привлекательной...
Гефестион сказал:
— Большинство философов смотрят на время как на циклы повторений. Как биение сердца, как прохождение времен года, как прибывание и убывание Луны. В Вавилоне астрономы создали календарь, высчитав движение планет, они говорят о Великом Годе, который длится, если я не ошибаюсь, четыреста тысяч лет. Когда планеты собираются в одно, особенное созвездие, происходит большой пожар, а когда планеты собираются воедино в другом месте, наступает «зима» и приходят потопы... Некоторые даже утверждают, что события прошлого повторяются в точности от одного цикла до другого...
— Однако эта мысль не давала покоя Аристотелю, — вставил Александр, и Бисеза вспомнила, что он действительно был учеником этого философа. — Если я живу за столько же лет до падения Трои, на сколько и после ее падения, то что же вызвало эту войну?
— Но все же, — продолжал Гефестион, — если в понятии повторяемости циклов есть что-то верное, то можно объяснить немало странных вещей. К примеру, оракулы и пророки... Если время построено из циклов, то, возможно, предсказание будущего не только видение будущего, но и память о прошедшем. Если так, то странная смесь времен, которой мы теперь стали свидетелями, не так уж необъяснима. Ты согласен со мною, Аристандр?
Старик-прорицатель склонил голову.
Тут Александр, Гефестион и Аристандр начали переговариваться между собой. Порой — слишком взволнованно и быстро, и толмачи не успевали за ними.
Редди был зачарован происходящим.
— Как удивительны эти люди! — шептал он.
— Довольно философии, — вмешался прагматик Евмен и призвал собравшихся решить, что предпринять в дальнейшем.
Капитан Гроув сообщил, что у него имеется предложение. Британский офицер захватил с собой атлас — книгу довольно древнюю даже по его меркам. Наверное, ею пользовались школьники викторианских времен.
С картами и их составлением македоняне были знакомы. На самом деле в свои походы Александр всегда брал греков, искушенных в искусстве изучения местности и рисования карт. Они и составляли карты покоренных Александром и до тех пор почти неведомых древним грекам земель. Поэтому македоняне очень заинтересовались атласом и взволнованно сгрудились вокруг небольшой книжицы. Их поразило качество печати, точность повторения изображения одних и тех же стран на разных страницах, яркие краски. Они без особого труда восприняли тот факт, что мир с центром в Средиземноморье, знакомый им, — всего лишь малая часть планеты, что сама планета представляет собой шар, о чем говорил Пифагор за несколько столетий до рождения Александра. На самом деле Аристотель, учитель Александра, написал отдельную книгу об этом. А Бисезу довольно сильно удивили обширнейшие территории, закрашенные розовым цветом и обозначавшие земли, принадлежавшие Британии в пору ее расцвета.
Наконец Александр с некоторой долей недовольства потребовал, чтобы атлас поднесли к его трону. Однако он сильно разочаровался, когда увидел, что его империя была обозначена карандашом на карте мира.
— Я полагал, что оставил могущественный след в мире, — сказал он. — Но сколь многого я даже не увидел.
Пользуясь атласом, капитан Гроув объяснил, что его предложение состоит в том, чтобы, объединив силы, выступить маршем на Вавилон.
Абдыкадыр попробовал рассказать о радиосигналах, пойманных космонавтами с борта «Союза». Это, естественно, вконец обескуражило греков и македонян, но, на счастье, Джош и Редди сумели подыскать подходящие красочные выражения.
— Это — как звук неслышимых труб, — сказал Редди. — Или как вспышка солнца в невидимых зеркалах...
Абдыкадыр продолжал:
— И единственный сигнал, услышанный нами, исходил вот отсюда. — Он указал на Вавилон. — Именно здесь мы, скорее всего, сумеем понять, что случилось со всеми нами и со всем миром.
Все это было переведено Александру.
При упоминании о Вавилоне македоняне заволновались. Уже много дней они не имели никаких вестей ни из Македонии, ни откуда бы то ни было еще за пределами долины Инда — да и британцы давно не получали весточек из дома, из своего времени. И всем было понятно, куда надо двигаться, если все так и будет продолжаться: Александр всегда намеревался превратить Вавилон в столицу империи, протянувшейся от Средиземного моря до Индии — империи, где земли были бы соединены между собой морскими и речными путями. Возможно, именно теперь его мечта могла осуществиться даже с помощью тех сил, что были сосредоточены в его руках, и даже при том, что весь прочий ведомый ему мир исчез.
Исходя из всего этого, наилучший путь был ясен. Как только было достигнуто согласие, Редди ужасно разволновался.
— Вавилон! Боже мой, куда же заведут нас все эти приключения?
Переговоры быстро скатились к обсуждению практических вопросов — времени начала похода, снабжению продовольствием. Свет за стенами шатра потускнел. Слуги подносили и подносили вино. Собравшиеся все более расслаблялись, встреча становилась все более шумной.
Отойдя в сторону от македонян, Джош, Абдыкадыр, Бисеза и Редди собрались вчетвером.
Бисеза сказала:
— Нужно что-то оставить для Сейбл и Коли на тот случай, если они все-таки доберутся сюда.
Стали обсуждать такие ориентиры, как большие стрелы на земле, выложенные из камней, каменные пирамидки, внутри которых лежали бы записки. Было даже предложение оставить для космонавтов рации.
— Скажите, а вам нравится то, — осведомился Абдыкадыр, — что мы доверяем свою судьбу Александру и его войску?
— Да, — без раздумий отозвался Редди. — Аристотель учил этих парней открытости ума и сердца, учил любознательному отношению к миру. Поход Александра был настолько же завоевательской кампанией, насколько и исследовательской экспедицией...
— Капитан Кук с армией в пятьдесят тысяч человек, — проворчал Абдыкадыр.
— И конечно же, — продолжал свою мысль Редди, — именно эта открытость позволила им воспринять традиции незнакомых народов и так спаять воедино империю, что, если бы не безвременная смерть Александра, это громадное государство просуществовало бы не одно столетие, опережая остальные цивилизаций.
— Но здесь, — заметил Джош, — Александр пока не мертв.
Бисеза видела, что Александр наблюдает за ними. Вот он запрокинул голову и что-то негромко сказал евнуху.
«Уж не услышал ли он то, о чем мы говорили? — подумала Бисеза.
Редди закончил свою мысль:
— Мне не приходит на ум лучшей идеи, чем основать «Британскую империю» в Азии и Европе за две тысячи лет до того времени, когда она возникла!
— Но империя Александра, — возразил Джош, — не имеет ничего общего с демократией и духовными ценностями древних греков. Он совершал отвратительные зверства — например, сжег город Персеполь. Каждый новый этап его бесконечного похода оплачивался добром, награбленным за время предыдущего этапа. Он бросался чужими жизнями, как спичками. По некоторым оценкам, на его совести три четверти миллиона погибших.
Обставлено все было грандиозно. Огромный шатер Александра, который сюда привезли из дельты Инда, был сшит из ткани, украшенной звездами, и покоился на золотых столбах. Для гостей перед золотым троном царя были поставлены сиденья с серебряными ножками. Между тем атмосфера была напряженная: всего в шатре, помимо участников переговоров, находилось не меньше ста вооруженных и готовых к бою воинов, называемых щитоносцами и одетых в алые с голубым туники, а также Бессмертные из Персии в чудесно вышитых, но совершенно непрактичных одеждах.
Евмен, пытаясь избежать ненужных трений, предварительно ознакомил Бисезу с тем, как полагается вести себя в присутствии царя. Поэтому все гости из будущего, войдя, приветствовали Александра, исполняя prosky-nesis. Так по-гречески именовался персидский обряд, заключавшийся в том, чтобы послать царю воздушный поцелуй и поклониться*[19]. Ясное дело, это не очень понравилось Абдыкадыру, а вот капитан Гроув и его подчиненные все сделали как надо, не моргнув глазом. Видимо, эти британцы, волею судеб оказавшиеся на задворках своей империи и окруженные всевозможными князьками, раджами и эмирами, научились уважать необычные местные традиции.
Но только этот обряд и вызвал у Абдыкадыра внутренний протест, а в остальном, как видела Бисеза, он получал от происходящего огромное удовольствие. Бисеза знала мало таких здравомыслящих людей, как Абдыкадыр, но сейчас он явно окунулся в приятные фантазии, представляя себе, что эти потрясающие македоняне — и в самом деле его предки.
Гости расселись по красивым сиденьям, пажи и слуги обошли всех с блюдами, уставленными угощеньями и напитками, и переговоры начались. Перевод, который вели греческие ученые и де Морган, шел медленно и порой обескураживал и раздражал и ту, и другую сторону. Но все же мало-помалу переговорщики продвигались вперед с помощью карт, рисунков или даже надписей на македонских восковых табличках или на листках бумаги, которые Джош и Редди вырывали из своих блокнотов.
Начали с обмена имеющимися сведениями. Людей Александра совсем не удивило Око Зла, повисшее в воздухе над плацем около крепости Джамруд. С того самого дня, когда, по выражению македонян, «солнце скакнуло по небу», их разведчики видели подобные шары по всей долине Инда. Как и британцы, македоняне быстро привыкли к этим безмолвным и неподвижным «соглядатаям» и относились к ним без всякого почтения.
Весьма практичного и здравомыслящего секретаря Евмена гораздо меньше интересовали эти безмолвные загадки. Более ему была интересна политика, проводимая в будущем и заставившая этих людей оказаться здесь. Некоторое время ушло на то, чтобы втолковать Евмену и всем остальным, что британцы под командованием капитана Гроува и группа Бисезы на самом деле — из разных времен, что между ними пропасть примерно в сто пятьдесят лет. Правда, такое расстояние во времени выглядело крошечным в сравнении с двадцатью четырьмя столетиями, отделявшими время Александра от времени Бисезы. И все же Евмен довольно-таки быстро уяснил картину событий века девятнадцатого, когда капитан Гроув вкратце обрисовал обстановку.
Бисеза ожидала, что конфликтная ситуация двадцать первого века будет менее понятна македонянам, но когда Абдыкадыр упомянул о запасах нефти в Средней Азии, в разговор вступил Евмен. Он вспомнил о том, что на берегах реки в некоей стране (как поняла Бисеза, это было на территории современного ей Ирана) прямо рядом с тем местом, где поставили царский шатер, в земле было два источника, из которых вытекала странная жидкость.
— По вкусу и цвету эта жидкость ничем не отличалась от оливкового масла, — объяснил Евмен, — но тамошняя почва вовсе не годилась для оливковых деревьев.
Но все же, по его словам, Александр размышлял о том, какую выгоду можно извлечь из таких запасов этой странной жидкости, если они окажутся большими. Правда, придворный прорицатель объявил, что это масло — предвестие больших грядущих трудов.
— Мы пришли сюда в разные времена, и привели нас разные цели, — сказал Евмен. — Возможно, здесь сосредоточены стремления мира к вечности.
Сам Александр говорил мало. Он восседал на троне, подперев подбородок кулаком и полуприкрыв глаза. Лишь изредка он приоткрывал их и смотрел на собравшихся чуть искоса с непонятным, обманчивым смущением. Ведение переговоров он практически целиком отдал на откуп Евмену, который представлялся Бисезе человеком дальновидным и умным, а также Гефестиону, а этот время от времени прерывал Евмена и просил разъяснить ему что-то или принимался спорить с секретарем царя. Было совершенно ясно, что отношения у Евмена с Гефестионом напряженные.
«Но наверное, — подумала Бисеза, — Александр доволен тем, что эти двое потенциальных соперников вот так разделены».
Постепенно разговор перешел на то, что произошло со всеми сразу, — каким образом история могла распасться на куски и почему.
На взгляд Бисезы, случившееся должно было бы повергнуть македонян в ужас, но это оказалось не так. Они были твердо убеждены в том, что все происходящее — деяния богов, замыслы которых неисповедимы: мировоззрение этих людей, не имевшее ничего общего с наукой, для Бисезы было абсолютно чуждым, но между тем мыслили македоняне достаточно гибко для того, чтобы принимать подобные загадки как данность и не шарахаться от них в страхе. Это были закаленные и решительные воины, прошагавшие по неведомым землям не одну тысячу километров. Они, как и их греческие советники-ученые, были далеко не дураки.
Александра явно занимали философские вопросы.
— Могут ли умершие жить снова? — негромко вопросил он гортанным баритоном. — Ведь я для вас давным-давно мертв... И можно ли воссоздать прошлое — вернуться туда, где ты еще не совершил будущих прегрешений и не испытал горечи утрат?
Абдыкадыр шепнул Бисезе:
— Человеку, на руках у которого столько крови, как у этого парня, мысль о том, что прошлое можно подправить, должна казаться весьма привлекательной...
Гефестион сказал:
— Большинство философов смотрят на время как на циклы повторений. Как биение сердца, как прохождение времен года, как прибывание и убывание Луны. В Вавилоне астрономы создали календарь, высчитав движение планет, они говорят о Великом Годе, который длится, если я не ошибаюсь, четыреста тысяч лет. Когда планеты собираются в одно, особенное созвездие, происходит большой пожар, а когда планеты собираются воедино в другом месте, наступает «зима» и приходят потопы... Некоторые даже утверждают, что события прошлого повторяются в точности от одного цикла до другого...
— Однако эта мысль не давала покоя Аристотелю, — вставил Александр, и Бисеза вспомнила, что он действительно был учеником этого философа. — Если я живу за столько же лет до падения Трои, на сколько и после ее падения, то что же вызвало эту войну?
— Но все же, — продолжал Гефестион, — если в понятии повторяемости циклов есть что-то верное, то можно объяснить немало странных вещей. К примеру, оракулы и пророки... Если время построено из циклов, то, возможно, предсказание будущего не только видение будущего, но и память о прошедшем. Если так, то странная смесь времен, которой мы теперь стали свидетелями, не так уж необъяснима. Ты согласен со мною, Аристандр?
Старик-прорицатель склонил голову.
Тут Александр, Гефестион и Аристандр начали переговариваться между собой. Порой — слишком взволнованно и быстро, и толмачи не успевали за ними.
Редди был зачарован происходящим.
— Как удивительны эти люди! — шептал он.
— Довольно философии, — вмешался прагматик Евмен и призвал собравшихся решить, что предпринять в дальнейшем.
Капитан Гроув сообщил, что у него имеется предложение. Британский офицер захватил с собой атлас — книгу довольно древнюю даже по его меркам. Наверное, ею пользовались школьники викторианских времен.
С картами и их составлением македоняне были знакомы. На самом деле в свои походы Александр всегда брал греков, искушенных в искусстве изучения местности и рисования карт. Они и составляли карты покоренных Александром и до тех пор почти неведомых древним грекам земель. Поэтому македоняне очень заинтересовались атласом и взволнованно сгрудились вокруг небольшой книжицы. Их поразило качество печати, точность повторения изображения одних и тех же стран на разных страницах, яркие краски. Они без особого труда восприняли тот факт, что мир с центром в Средиземноморье, знакомый им, — всего лишь малая часть планеты, что сама планета представляет собой шар, о чем говорил Пифагор за несколько столетий до рождения Александра. На самом деле Аристотель, учитель Александра, написал отдельную книгу об этом. А Бисезу довольно сильно удивили обширнейшие территории, закрашенные розовым цветом и обозначавшие земли, принадлежавшие Британии в пору ее расцвета.
Наконец Александр с некоторой долей недовольства потребовал, чтобы атлас поднесли к его трону. Однако он сильно разочаровался, когда увидел, что его империя была обозначена карандашом на карте мира.
— Я полагал, что оставил могущественный след в мире, — сказал он. — Но сколь многого я даже не увидел.
Пользуясь атласом, капитан Гроув объяснил, что его предложение состоит в том, чтобы, объединив силы, выступить маршем на Вавилон.
Абдыкадыр попробовал рассказать о радиосигналах, пойманных космонавтами с борта «Союза». Это, естественно, вконец обескуражило греков и македонян, но, на счастье, Джош и Редди сумели подыскать подходящие красочные выражения.
— Это — как звук неслышимых труб, — сказал Редди. — Или как вспышка солнца в невидимых зеркалах...
Абдыкадыр продолжал:
— И единственный сигнал, услышанный нами, исходил вот отсюда. — Он указал на Вавилон. — Именно здесь мы, скорее всего, сумеем понять, что случилось со всеми нами и со всем миром.
Все это было переведено Александру.
При упоминании о Вавилоне македоняне заволновались. Уже много дней они не имели никаких вестей ни из Македонии, ни откуда бы то ни было еще за пределами долины Инда — да и британцы давно не получали весточек из дома, из своего времени. И всем было понятно, куда надо двигаться, если все так и будет продолжаться: Александр всегда намеревался превратить Вавилон в столицу империи, протянувшейся от Средиземного моря до Индии — империи, где земли были бы соединены между собой морскими и речными путями. Возможно, именно теперь его мечта могла осуществиться даже с помощью тех сил, что были сосредоточены в его руках, и даже при том, что весь прочий ведомый ему мир исчез.
Исходя из всего этого, наилучший путь был ясен. Как только было достигнуто согласие, Редди ужасно разволновался.
— Вавилон! Боже мой, куда же заведут нас все эти приключения?
Переговоры быстро скатились к обсуждению практических вопросов — времени начала похода, снабжению продовольствием. Свет за стенами шатра потускнел. Слуги подносили и подносили вино. Собравшиеся все более расслаблялись, встреча становилась все более шумной.
Отойдя в сторону от македонян, Джош, Абдыкадыр, Бисеза и Редди собрались вчетвером.
Бисеза сказала:
— Нужно что-то оставить для Сейбл и Коли на тот случай, если они все-таки доберутся сюда.
Стали обсуждать такие ориентиры, как большие стрелы на земле, выложенные из камней, каменные пирамидки, внутри которых лежали бы записки. Было даже предложение оставить для космонавтов рации.
— Скажите, а вам нравится то, — осведомился Абдыкадыр, — что мы доверяем свою судьбу Александру и его войску?
— Да, — без раздумий отозвался Редди. — Аристотель учил этих парней открытости ума и сердца, учил любознательному отношению к миру. Поход Александра был настолько же завоевательской кампанией, насколько и исследовательской экспедицией...
— Капитан Кук с армией в пятьдесят тысяч человек, — проворчал Абдыкадыр.
— И конечно же, — продолжал свою мысль Редди, — именно эта открытость позволила им воспринять традиции незнакомых народов и так спаять воедино империю, что, если бы не безвременная смерть Александра, это громадное государство просуществовало бы не одно столетие, опережая остальные цивилизаций.
— Но здесь, — заметил Джош, — Александр пока не мертв.
Бисеза видела, что Александр наблюдает за ними. Вот он запрокинул голову и что-то негромко сказал евнуху.
«Уж не услышал ли он то, о чем мы говорили? — подумала Бисеза.
Редди закончил свою мысль:
— Мне не приходит на ум лучшей идеи, чем основать «Британскую империю» в Азии и Европе за две тысячи лет до того времени, когда она возникла!
— Но империя Александра, — возразил Джош, — не имеет ничего общего с демократией и духовными ценностями древних греков. Он совершал отвратительные зверства — например, сжег город Персеполь. Каждый новый этап его бесконечного похода оплачивался добром, награбленным за время предыдущего этапа. Он бросался чужими жизнями, как спичками. По некоторым оценкам, на его совести три четверти миллиона погибших.