Кларк Артур Чарльз. Око времени

   К услугам Александра и его советников из числа людей из девятнадцатого и двадцать первого веков была иная историческая перспектива. Они знали о классической тактике монголов. Первая атака войска Чингисхана была обманным маневром, затеянным для того, чтобы попытаться спровоцировать македонян на преследование. Монголы были готовы при необходимости налетать и отходить несколько дней подряд, истощая и разделяя силы Александра, до тех пор, пока не приготовились бы захлопнуть ловушку. Советники из более поздних веков рассказали Александру о том, как однажды монголы разбили войско рыцарей-христиан в Польше, обманув и втянув в погоню. А Александру и самому доводилось встречаться в бою с воинами-скифами, применявшими такую же тактику.
   Кроме того, Александр разыгрывал собственную карту и многое от монголов утаивал. Половина его пехоты и вся кавалерия пока находились внутри стен Вавилона, а оружие девятнадцатого и двадцать первого веков еще не было пущено в ход. Эти хитрости могли сработать. Хотя в окрестностях Вавилона были замечены монгольские лазутчики, в город шпионы Чингисхана, замаскируйся они как угодно, проникнуть не могли.
   Несмотря на напряженное ожидание защитников города, в этот день монголы больше не появились.
   Когда начало темнеть, на горизонте стала видна длинная полоса костров, протянувшаяся с севера на юг. Эта огненная линия словно бы взяла мир в кольцо. Абдыкадыр знал о том, что воины говорят между собой о чудовищной численности монгольского войска.
   «Они бы боялись еще больше, — думал он, — если бы им сказали, что посреди длинной полосы монгольских юрт замечена похожая на купол конструкция посадочной капсулы космического корабля».
   Но Александр самолично обошел лагерь в сопровождении Гефестиона и Евмена. Царь слегка прихрамывал, но его шлем и железный нагрудник блестели, как серебро. Где бы он ни оказался, он заводил с воинами шутливые разговоры. Он убеждал их в том, что монголы действуют обманным путем. Возможно, они зажгли по два-три костра на каждого человека из войска. Бывали случаи, когда они выезжали на поле боя, усадив верхом на свободных лошадей чучела людей, набитые соломой, чтобы напугать врагов своим числом. Но македоняне не попадутся на их удочку! Тем временем Александр, наоборот, распорядился костров разводить поменьше, чтобы монголы недооценили численность его войска, не догадались о том, какова несокрушимая отвага и воля македонян!
   Даже у Абдыкадыра поднялось настроение, когда мимо него прошел царь.
   «Александр — удивительный человек, — подумал он, — хотя к тому же ужасный, как, впрочем, и Чингисхан».
   Спрятав под пончо и грубым британским одеялом автомат Калашникова, Абдыкадыр попытался заснуть.
   Как ни странно, он ощущал спокойствие. Это противостояние с монголами словно бы сфокусировало его собственную решимость. Одно дело было знать о монголах абстрактно, вообще, как о странице в запыленной книге истории, но совсем другое — увидеть воочию, во плоти их разрушительную свирепость.
   Монголы причинили исламскому миру громадные разрушения. Они явились в богатое исламское государство Хорезм. Это была древняя страна, существовавшая с середины седьмого века до нашей эры. На самом деле Александр Македонский, совершая свой великий евразийский поход, соприкасался с этим государством. Монголы разрушили красивейшие города Афганистана и северной Персии, от Герата и Кандагара до Самарканда. Как и в Вавилонии, в Хорезме действовали сложные оросительные системы, сохранившиеся с античных времен. Монголы разрушили и их, а с ними — и весь Хорезм.
   Некоторые арабские историки утверждали, что экономика региона так и не оправилась после этого потрясения. И так далее. Душа ислама после этих событий навсегда омрачилась.
   Абдыкадыр никогда не был религиозным фанатиком. Но теперь он обнаружил в себе страстное желание исправить историю. На этот раз ислам будет спасен от катастрофы, случившейся из-за монгольского нашествия — будет спасен и возродится. Но сначала нужно было победить в этой проклятой войне. Любой ценой.
   «Как это хорошо, — думал он, — что впервые после замешательства, в которое всех нас поверг Разрыв, нам есть чем заняться».
   Усилия были направлены на достижение цели, имевшей неоценимую важность. А может быть, он просто по-настоящему открывал в себе свою македонскую кровь.
   Он гадал, что сказал бы на это Кейси — Кейси, не слишком верующий христианин, родившийся в Айове в две тысячи четвертом году и теперь, во времени, лишенном дат, оказавшийся между войсками монголов и македонян.
   — Хороший воин-христианин, — пробормотал Абдыкадыр, — всегда не дальше километра от рая. — И улыбнулся.
 
   Коля пролежал в яме под монгольской юртой трое суток — ослепший, оглохший, страдающий от жуткой боли. И все же он остался жив. Он даже чувствовал ход времени по звуку ног, ступавших на доски. Шаги появлялись и утихали, как прилив и отлив.
   Если бы монголы обыскали его, они бы нашли у него под жилетом пластиковый пакет с водой. Глотки воды из этого пакета и помогли ему так долго продержаться. Да, пакет с водой и еще одну очень важную вещь, из-за которой велась эта великая борьба. Но его не обыскали. И пока все складывалось в его пользу.
   Он знал о монголах намного больше, чем могла выведать Сейбл, потому что вырос с памятью о них. С памятью длиной в восемь веков. И он слышал об обычае Чингисхана замуровывать иноземных князей под полом своей юрты. Поэтому Коля передал Кейси как можно больше сведений, понимая, что его обязательно поймают, а когда поймали, он позволил коварной Сейбл уговорить монголов даровать ему такую «милосердную» пытку. Он только хотел оказаться здесь, в темноте. Лежать здесь и хранить собранное им устройство всего в одном метре от Чингисхана.
   На борту «Союза» не было гранат, хотя граната была бы идеальна. Но были неиспользованные взрывболты. Монголы ни за что не поняли бы, что он прихватил, вылезая из посадочной капсулы, даже если бы следили за ним во все глаза. Сейбл, конечно, поняла бы, но в своей наглости и самонадеянности она давно сбросила Колю со счетов, решила, что он — не помеха для осуществления ее амбициозных планов. Оставленный без внимания Коля без особого труда соорудил простейший выключатель-детонатор, после чего спрятал свое самодельное оружие.
   Нужно было дождаться определенного времени и нанести удар. Вот почему надо было ждать и ждать, лежа в темноте и страдая от боли. Трое суток — он словно прожил эти трое суток после собственной смерти. Его тело продолжало функционировать, так что ему приходилось мочиться и даже испражняться. Организм словно бы решил, что его история должна иметь послесловие.
   «Однако это походит на конвульсии свежего трупа, манекена, бессмысленные спазмы», — думал Коля.
   Трое суток. Но русские — терпеливый народ. У них есть поговорка: «Только первые пятьсот лет трудно, а потом привыкаешь».
 
   Занялся рассвет. Македоняне начали подниматься и ходить. Кто-то покашливал, кто-то протирал глаза, кто-то почесывался. Абдыкадыр сел. Серо-розовые краски зари были удивительно красивы. Солнечный свет, разбросанный по облакам цвета вулканического пепла, напоминал лепестки цветущей вишни, упавшие на пемзу.
   Но после пробуждения Абдыкадыру досталось всего несколько минут покоя. Рассвет и закат — самые опасные моменты для солдата. В это время глаза пытаются привыкнуть к быстро меняющейся освещенности. И как раз в эти самые мгновения максимальной уязвимости монголы пошли в атаку.
   Они приблизились к македонским позициям бесшумно. Но вот забили огромные наккара — обтянутые верблюжьей кожей огромные боевые барабаны, и монголы с дикими воплями бросились в атаку. От внезапного шума кровь стыла в жилах. Казалось, наваливается какая-то жуткая природная стихия — потоп или лавина.
   Но в следующую минуту запели македонские трубы. Воины разбежались и заняли свои позиции. Прозвучали быстрые приказы:
   — Построиться!
   — Стоять по местам!
   — Держать строй!
   Македонская пехота, вставшая шеренгой по восемь человек в затылок, превратилась в стену из прочнейшей кожи и железа.
   Александр, естественно, был готов к этой атаке. Ожидая нападения, он дал врагам подойти на максимально возможное расстояние. Теперь настала пора нажать на пружину ловушки.
   Абдыкадыр занял свое место в строю — на три ряда позади передовой линии. По обе стороны от него стояли взволнованные томми. Переглянувшись с ними, Абдыкадыр заставил себя улыбнуться и поднял свой автомат Калашникова.
   В оптический прицел он хорошо рассмотрел монгольского воина.
   Впереди легкой монгольской кавалерии скакала тяжелая. Эти воины были в доспехах из полос кожи яков и в металлических шлемах с кожаными забралами, закрывающими шеи и уши. Каждый воин был вооружен двумя луками и тремя колчанами, полными стрел, копьем со зловещего вида крюком на конце, топориком и кривой саблей. Даже лошади были в доспехах: их бока прикрывали широкие кожаные попоны, а головы — металлические нашлепки. Во всей этой броне и с кучей вооружения монголы больше походили на бронированных насекомых, чем на людей.
   Но все получилось не так, как они хотели. Пропела труба — и за парапетами вавилонских стен встали лучники, и в воздухе зашипели стрелы, они полетели над головой Абдыкадыра навстречу наступающим монголам. Стоило всаднику свалиться с лошади — и происходило замешательство, на некоторое время сдерживавшее атаку.
   Потом — еще один залп из луков. На этот раз наконечники стрел были обмазаны смолой и подожжены. Лучники посылали эти стрелы в ямы, набитые пропитанной смолой соломой. Вскоре под ногами у монголов и их коней образовались озера огня и дыма. Линии кавалеристов огласились криками, лошади начали пятиться и упорно отказывались скакать вперед. Однако, хотя потери и ослабили наступление монголов, оно все равно продолжалось.
   И снова тяжелая кавалерия обрушилась на македонян.
   Они отступили по всему протяжению линии обороны. Мощь наступления монголов и неприкрытая ярость, с которой конники размахивали мечами и палицами, сделала отход македонян неизбежным.
   Абдыкадыр, отделенный теперь расстоянием чуть больше метра от гущи боя, видел встающих на дыбы лошадей, видел плоские лица монголов, нависающие над сражающейся толпой, видел, как люди бьются и гибнут. Он чувствовал запах крови, пыли и пота испуганных лошадей, и ко всему этому примешивалась маслянистая вонь — это зловоние могло исходить только от самих монголов. На поле боя стало так тесно, люди и животные сбились так плотно, что посреди гомона толпы числом в десять тысяч было трудно не то что драться — даже поднять оружие. Со свистом рассекали воздух лезвия мечей, кровь и куски тел летали по воздуху в таком количестве, что это казалось невероятным. Мало-помалу крики ярости сменились воплями боли. Новый удар нанесла легкая монгольская кавалерия. Эти конники пробивались в прорехи, проделанные в обороне македонян тяжелой кавалерией и орудовали мечами и пиками.
   Но Александр нанес ответный удар. Из-за передовых рядов оборонявшихся македонян выскочили храбрые пехотинцы с длинными копьями с загнутыми наконечниками. Если острие копья не достигало цели, конника можно было сдернуть с коня крюком. Монголы начали падать, но другие их соратники косили мечами македонян, как цветы серпом.
   Но вот громче грохота боя запела чистым голосом македонская труба.
   В самой середине поля, прямо перед тем местом, где стоял Абдыкадыр, уцелевшие ряды македонян оттянулись назад, растаяли позади дальних рядов и оставили после себя погибших и раненых. Вдруг не осталось никого и ничего между Абдыкадыром и самыми свирепыми из конных воинов в истории человечества.
   Монгольские лошади артачились и вставали на дыбы, их хозяева на миг растерялись. Один богатырь — коротышка, но по-медвежьи широкий в плечах — уставился прямо в глаза Абдыкадыра и замахнулся тяжелой шипастой палицей, с которой уже капала кровь.
   Капитан Гроув встал рядом с Абдыкадыром.
   — Стрелять без команды!
   Абдыкадыр поднял автомат Калашникова и потянул спусковой крючок. Голова монгола взорвалась и превратилась в фарш из крови и костей, его металлический шлем смешно взлетел в воздух. Его лошадь встала на дыбы, обезглавленное тело сползло с седла и упало посреди мятущейся толпы сражающихся.
   Повсюду вокруг Абдыкадыра британцы открыли огонь по наступающим монголам. Древнее покашливание британских «мартини-генри» и «снайдеров» звучало на фоне стрекотания «Калашниковых». Люди и кони рассеивались под беспощадным градом пуль. Затем настала очередь гранат. Большей частью это были всего-навсего «хлопушки», но и их хватило для того, чтобы напугать лошадей и кое-кого из воинов. Но одна граната разорвалась прямо под лошадью. Животное разлетелось на куски, а всадника отбросило в сторону.
   Одна граната упала слишком близко от Абдыкадыра. Взрывную волну он ощутил как удар кулаком в живот. Он повалился на спину, в ушах у него звенело, в носу и во рту ощущался кисловатый, металлический запах и привкус крови, а еще пахло гарью. На несколько мгновений Абдыкадыр потерял ориентацию, он словно бы пережил еще один Разрыв. Но какая-то частица сознания подсказывала ему: будешь валяться на земле — оставишь дыру в линии обороны. Он поднял автомат, выпустил очередь, не глядя, и с трудом поднялся на ноги.
   Прозвучал приказ наступать. Линия британцев двинулась вперед, солдаты стреляли не переставая.
   Абдыкадыр пошел вперед вместе с остальными, на ходу вставив в автомат новый магазин. Идти было непросто: земля под ногами была завалена трупами и оторванными частями тел. Кое-где ноги разъезжались, когда он наступал на вывороченные кишки. Один раз даже пришлось наступить на спину раненого бойца, и тот жутко закричал, но другого выхода не было.
   «Получается!» — думал Абдыкадыр поначалу.
   Слева и справа, на сколько хватало глаз, те монголы, которые не гибли в седлах, начали отступать. Их вооружение не могло сравниться с тем оружием, которое было изобретено и изготовлено лет через шестьсот и больше после их времени.
   Но вдруг Абдыкадыр услышал пронзительный голос — женский голос — и некоторые монголы спрыгнули с лошадей. И пошли вперед, прямо на ружейный огонь, прикрываясь телами своих товарищей. Абдыкадыру была знакома эта тактика: посмотреть, нет ли угрозы, перебежать, залечь, снова оглядеться. Монголы стреляли из луков — единственного оружия, которое могло хоть как-то сравниться с винтовками по дальности стрельбы — и прикрывая друг дружку, пробирались вперед. Этот маневр именовался «перчением». Вскрикивания македонян и хор шотландских ругательств подсказывали ему, что некоторые монгольские стрелы долетают до цели.
   «Этих монголов обучили тому, как выдерживать ружейный огонь и как ему противостоять, — догадался Абдыкадыр. — Сейбл. Это сделала она, как мы и боялись».
   У него заныло сердце. Он с резким щелчком вставил в автомат новый магазин и снова начал стрельбу.
   Но монголы упорно надвигались. К Абдыкадыру, как к каждому из стрелков, был приставлен щитоносец, но щитоносцев монголы расшвыривали. Один всадник пробился почти напрямую к Абдыкадыру, и ему пришлось отбиваться автоматом, как дубинкой. Удачный удар прикладом по виску — и монгол покачнулся в седле. Не дав ему опомниться, Абдыкадыр пристрелил его и огляделся по сторонам в поисках новой цели.
   С наблюдательного пункта, расположенного на воротах Иштар, Джош видел все огромное поле боя. Кровавая гуща сражающихся людей и животных находилась прямо перед воротами. Здесь тяжелая кавалерия монголов сошлась в сражении с друзьями-пехотинцами из войска Александра Македонского. И повсюду в воздухе парили Очи, будто большие летающие жемчужины, они висели над головами бьющихся за победу воинов.
   Тяжелая кавалерия была самым мощным подразделением монгольского войска. Она предназначалась для того, чтобы одним ударом сокрушить самые сильные места в обороне врагов. Защитники Вавилона надеялись, что неожиданная огнестрельная атака сумеет нанести тяжелой кавалерии достаточно потерь, и за счет этого сила монгольского наступления значительно снизится. Но по какой-то причине монголы не отступили, как все надеялись. Отступать и гибнуть стали стрелки.
   Это была плохая новость. В гарнизоне Джамруда насчитывалось всего-то около трех сотен солдат. Числом они сравниться с монголами не могли, и даже если бы каждая пуля попадала в цель и разила монгольского воина насмерть, все равно силы Чингиса в конце концов одолели бы стрелков только за счет численного преимущества.
   И вот монголы послали в атаку новые подразделения кавалерии, чтобы те окружили македонян с флангов. Этот маневр не застал войско Александра врасплох — его ожидали и к нему готовились. Этот классический монгольский прием назывался «тулугма». Но хоть к этому и готовились, ярость и жестокость атаки оказались ошеломляющими.
   Но и Александр еще не исчерпал все свои ресурсы. Вновь на городских стенах запели трубы. С оглушительным грохотом распахнулись створки ворот, и на поле боя наконец появилась македонская кавалерия. Всадники были построены плотным клином. С первого же взгляда Джош понял, насколько эти конники из древних времен искуснее монголов. А во главе всадников, скакавших по правому флангу, Джош разглядел ярко-лиловый плащ и шлем с белым плюмажем. Это был сам Александр Великий. Поверх попоны на спине его коня была переброшена шкура леопарда. Он, как всегда, сам вел своих воинов к славе или к погибели.
   Македоняне — быстрые, ловкие, необычайно дисциплинированные — врезались во фланг монгольского войска, точно скальпель. Монголы попытались развернуться, но теперь они оказались зажаты между упрямой македонской пехотой и идущей в атаку кавалерией. Македоняне принялись наносить удары своими длинными деревянными копьями по незащищенным лицам монголов.
   «Вот еще одна классическая тактика», — вспомнил Джош.
   Такое построение предпочитал Александр Великий, но унаследовал он его от отца: кавалерия, размещенная справа, наносила смертельный удар, а шагавшая по центру пехота как бы «додавливала» врага.
   Джош не был любителем войн. Но он видел, какой радостью светятся глаза воинов, вступающих в схватку и с той и с другой стороны. Все, что они копили в себе столько времени, наконец можно было выплеснуть, и это порождало воинственный восторг. У Джоша, глядевшего на то, как у него перед глазами разворачивается блестящий древний маневр, от волнения засосало под ложечкой. В расквашенной грязи сражались и гибли люди. Терялась уникальная, неповторимая жизнь каждого из них.
   «Вот так мы ведем войны, — думал Джош. — Вот почему мы ставим на карту самое дорогое. Не ради выгоды, не ради власти, не ради захвата новых земель. Просто нам это нравится. Киплинг прав: война — это развлечение. Это темная тайна человечества».
   Может быть, именно потому сюда и слетелись Очи — чтобы насладиться уникальным зрелищем того, как самые злобные существа во Вселенной гибнут в грязи. В душе Джоша жуткий стыд смешался со странной, жалкой гордостью.
   За исключением небольшого резерва, теперь на поле битвы войска находились почти целиком. Кавалерия билась по флангам, но самая страшная кровавая бойня шла в середине. Без устали воины нападали друг на друга. Огненные ямы все еще полыхали, от них валил дым и заслонял поле боя, а со стен Вавилона градом летели стрелы.
   Джош уже не мог судить, на чьей стороне перевес. Теперь уже было не до тактики для каждого. Настало время сражаться или погибнуть.
   Медпункт, организованный Бисезой, был перегружен. Иначе не скажешь.
   Работая одна, она пыталась спасти македонянина, без чувств распростертого на столе перед ней. Его тело напоминало разделанную тушу животного в лавке мясника. Это был совсем мальчик, лет семнадцати-восем-надцати, но ему копьем проткнули живот. Бисеза, как только могла, очистила, промокнула и зашила рану. Ее руки дрожали от слабости. Но она понимала, что погубить юношу может инфекция, попавшая в рану вместе с грязью с наконечника копья.
   А раненых все приносили и приносили. Тех безнадежных, кого отбирали сортировочные бригады, оттаскивали уже не в жилой дом, который она выделила под морг, а сваливали прямо на улицах. Темная кровь растекалась по вавилонской пыли. Из тех, кого отобрали для лечения, горстку удалось «подштопать», и они возвратились на поле боя, но больше половины пациентов умирали на операционных столах.
   «А чего ты ждала, Бисеза? — спрашивала она себя. — Ведь ты — не врач. Ты — всего лишь опытный ассистент древнего грека, который, может быть, когда-то здоровался за руку с самим Аристотелем. У тебя нет запаса медикаментов и перевязочных материалов, у тебя заканчивается все — от чистых повязок до кипяченой воды».
   Но она знала, что за сегодняшний день все же спасла несколько жизней.
   Правда, все это могло быть тщетно. Громадная волна монгольской агрессии могла прорвать стены и уничтожить всех, но сейчас Бисеза поймала себя на том, что на самом деле не хочет, чтобы этот мальчик, раненный в живот, умер от заражения крови. Она открыла свою аптечку, которую виновато прятала от посторонних глаз, и, стараясь, чтобы этого никто не видел, сделала юноше в бедро укол стрептомицина.
   Затем она велела, чтобы его унесли.
   — Следующий!
 
   Николай искренне считал, что монгольская экспансия по своей природе патологична. Это была отвратительная спираль позитивной обратной связи, рожденная бесспорным военным гением Чингисхана и распаленная легкими завоеваниями. Потом эта чума безумия и разрушений распространилась по большей части ведомого людям мира.
   У русских были особые причины ненавидеть память о Чингисхане. Татаро-монголы нападали на Русь дважды. Великие города, разбогатевшие на торговле, — Новгород, Рязань и Киев — превратились в поля, усыпанные костями. В те страшные годы из страны навсегда было вырвано сердце.
   — Это не повторится снова, — прошептал Коля, не способный услышать собственные слова. — Не повторится.
   Он знал, что Кейси и его товарищи будут сопротивляться натиску монголов изо всех сил. Может быть, монголы нажили себе слишком много врагов в ином времени. Может быть, в мистическом смысле, теперь их настигло возмездие.
   И еще — Николай должен был довести до конца свою игру. Но достаточно ли мощно его оружие? Сработает ли оно вообще? И все же он верил в свои технические познания.
   Готовность и мощность оружия — это одно. Нужно было добраться до цели. Он следил за Чингисом. В отличие от Александра, Чингис наблюдал за ходом сражения из безопасного места в тылу и к концу дня всегда возвращался в свою юрту. Вполне нормальное поведение для человека, которому под шестьдесят.
   Но мог ли Коля по прошествии трех суток верно оценивать время? Мог ли он быть уверен в том, что тяжелая поступь у него над головой — действительно шаги того самого человека, которого он хотел уничтожить? Только о том он и сожалел, что никогда этого не узнает.
   Николай улыбнулся, вспомнил о жене и нажал на кнопку. У него не было ни глаз, ни ушей, но он почувствовал, как содрогнулась земля.
 
   Абдыкадыр, спиной к спине с горсткой британцев и македонян, дрался с окружившими их монголами. Большинство монголов все еще сидели верхом на конях и орудовали мечами и саблями. Давно истратив все патроны, Абдыкадыр выбросил ставший бесполезным автомат и дрался то штыком, то ятаганом, то копьем, то пикой — что удавалось подобрать с земли посреди тел павших воинов, отделенных друг от друга пропастью шириной в тысячу лет.
   Круг сужался. В какое-то мгновение Абдыкадыру показалось, что в нем словно бы стало больше жизни, что она сосредоточилась в этих мгновениях крови, шума, боли, напряжения всех сил. А все, что было прежде, казалось просто прологом. Однако накапливалась усталость, и эта мнимая живость начала отступать, ей на смену пришло странное ощущение нереальности происходящего. Он словно бы должен был вот-вот лишиться чувств. Во время тренировок его готовили к такому состоянию — оно именовалось «дремотной зоной». В этом состоянии человек не ощущает боли, становится нечувствителен к жаре и холоду, у него формируется новая разновидность сознания — нечто наподобие одурманенного автопилота. Но и в этом состоянии пребывать было не так-то легко.
   Маленькая группа оборонявшихся еще держалась, в то время как остальных уже перебили — островок сопротивления в море крови, по которому, как хотели, плыли монголы. Абдыкадыр принимал удар за ударом, но понимал, что больше не продержится. Войско Александра Македонского проигрывало сражение, и он ничего не мог с этим поделать.
   На фоне шума боя он услышал голос трубы и неровный ритм, отстукиваемый на боевом барабане. Эти звуки немного отвлекли его.
   И тут на него с неба опустилась палица и выбила из его руки ятаган. Острая боль пронзила руку — у него был сломан палец. Безоружный, однорукий, он развернулся и оказался лицом к лицу с конным монголом, который вновь занес над ним палицу. Абдыкадыр метнулся в сторону, распрямил здоровую руку и рубанул ладонью по бедру монгола, целясь в нервный узел. Воин дернулся и завалился назад, его лошадь попятилась. Абдыкадыр встал на колени, нащупал в пропитанной кровью грязи рукоятку ятагана, поднялся, тяжело дыша, и поискал глазами нового противника.
   Но их не было.
   Монголы-кавалеристы разворачивали коней и мчались к своему далекому лагерю. Время от времени кто-то из них придерживал лошадь и подхватывал с земли пешего товарища. Абдыкадыр, задыхавшийся и сжимавший в руке ятаган, ничего не мог понять. Происходящее просто не умещалось у него в голове. Это было настолько же непонятно, как если бы волны прилива обратились вспять.