Страница:
— Предоставь оценивать политический риск мне, а не полковнику Годеренко.
— Вы совершенно правы, товарищ председатель, однако именно он наш резидент в Риме, и его работа заключается в том, чтобы сообщать вам все, что он считает нужным. Если Годеренко не сможет выполнять свои задачи в полном объеме, это обернется для нас существенными потерями, как прямыми, так и косвенными.
— Насколько существенными?
— Предсказать заранее это невозможно. Агентурная сеть в Риме насчитывает несколько очень эффективно действующих агентов, собирающих о блоке НАТО разведывательную информацию политического и военного плана. Сможем ли мы обойтись без нее? Да, думаю, сможем, и все же этого лучше не допускать. Наличие человеческих факторов в значительной степени затрудняет прогнозирование. Вы же понимаете, что управление агентурной сетью — это не наука, а искусство.
— Ты мне уже говорил это, Алексей.
Андропов устало потер глаза. Рождественский отметил, что председатель выглядел сегодня каким-то осунувшимся. Неужели его снова донимает больная печень?
— Наши агенты — люди, а у каждого человека есть свои индивидуальные особенности. От этого никуда не деться, — наверное, в сотый раз объяснил Рождественский.
Могло быть и хуже; Андропов иногда все же прислушивался к тому, что ему говорили. Про большинство его предшественников нельзя было сказать и это. Вероятно, умение слушать объяснялось высоким интеллектуальным потенциалом Юрия Владимировича.
— Вот почему мне так нравятся технические средства разведки, — проворчал председатель КГБ.
Рождественский отметил, что эту фразу повторяли многие. Проблема состояла в том, чтобы перехватывать и дешифровывать сообщения, передаваемые по каналам связи. В области криптографии Запад намного опередил Советский Союз, даже несмотря на то, что КГБ удалось внедрить своих агентов в ведомства, отвечающие за защиту информации. В частности, американское АНБ и английский ЦПС постоянно работали над тем, чтобы взломать советские шифры, и — были опасения — время от времени им это удавалось. Вот почему КГБ вынужден был полагаться на одноразовые шифровальные блокноты, не доверяя больше ничему.
— Насколько это надежно? — спросил Райан у Хардинга.
— Мы считаем, Джек, что это достоверный документ. Частично он составлен по материалам открытых источников, но большую часть составляют данные, подготовленные для Совета министров. На таком высоком уровне русские уже предпочитают не лгать самим себе.
— Это еще почему? — раздельно произнес Райан. — Если во всех остальных местах это происходит сплошь и рядом?
— Но тут речь идет о конкретных вещах, об оружии, которое поставляется в армию. Если оно не поступит, это будет сразу же обнаружено, и возникнут вопросы. В любом случае, — продолжал Хардинг, смягчая свой тон, — самый важный материал в этой подборке связан с вопросами политики, а здесь ложью мало что добьешься.
— Возможно. В прошлом месяце я поднял большой шум у нас в Лэнгли, когда мне на глаза попался отчет о состоянии советской экономики, который должен был лечь на стол президенту. Я тогда заявил, что эта информация не может соответствовать действительности, но человек, подготовивший материал, высокомерно заявил, что то же самое видят на заседаниях члены Политбюро…
— И что ты на это ответил, Джек? — прервал его Хардинг.
— Саймон, я сказал, что эта информация просто не может быть правдой, для каких бы больших советских шишек она ни готовилась. Отчет был чушью от начала и до конца — что заставило меня гадать, каким образом, черт побери, Политбюро определяет политику, когда данные, на которых основываются решения, взяты из Зазеркалья, где блуждала Алиса. Знаешь, когда я служил в морской пехоте, нас пугали, что Иван Иванович — русский солдат — имеет рост десять футов. На самом деле это не так. Возможно, их много, но на самом деле они даже более мелкие, чем мы, потому что плохо питаются в детстве, и оружие у них хреновое. АК-47 — неплохой автомат, но я ни за что не променяю на него М-16. А автомат по своему устройству значительно проще переносной радиостанции. Поэтому я залез в данные ЦРУ и выяснил, что тактические радиостанции, которые используются в Красной Армии, это полное дерьмо. Так что в конце концов выяснилось, что я все же был прав. Итак, Саймон, подвожу итог: Политбюро лгут, когда докладывают о состоянии экономики. А уж если лгут этим людям, полагаться нельзя ни на что.
— И что в конечном счете сталось с отчетом для президента?
— Он все-таки попал к нему на стол, но с пятью страницами моего дополнения. Надеюсь, у президента хватило терпения добраться до них. Говорят, Рейган очень внимательно знакомится со всеми документами. Так или иначе, я только хочу сказать, что вся политика русских основана на лжи, и, возможно, нам следует подумать о том, как лучше постигать реалии их жизни. На мой взгляд, Саймон, советская экономика находится в полной заднице. Она просто не может функционировать так эффективно, как об этом говорят. В противном случае мы бы наблюдали позитивные перемены в продукции, которую выпускают русские. Однако ведь этого не происходит, не так ли?
— Как можно бояться государства, которое не может само себя прокормить?
— Совершенно верно, — кивнул Райан.
— Но во время Второй мировой войны…
— В 1941 году на Советский Союз напала страна, которую русские всегда недолюбливали, и при том Гитлер оказался настолько глуп, что не смог обратить себе на пользу недовольство советского народа своим собственным правительством. Он начал проводить на захваченных территориях расовую политику, которая, наоборот, толкнула русских обратно в объятия Джо Сталина. Так что в данном случае это сравнение неприемлемо. Советский Союз нестабилен в основе своей. Почему? Потому что это несправедливое общество, а стабильное несправедливое общество просто невозможно. Советская экономика… — Райан помолчал. — Знаешь, надо найти какой-нибудь способ использовать это в наших целях…
— Для чего?
— Для того, чтобы встряхнуть само основание Советского Союза, — предложил Райан. — Устроить небольшое землетрясение.
— Чтобы вся эта махина рухнула? — спросил Хардинг, удивленно поднимая брови. — Тебе неплохо было бы помнить, что у русских уйма ядерного оружия.
— Ну хорошо, замечательно, тогда мы постараемся подложить мягкую подстилку, чтобы падение не было таким болезненным.
— Чертовски любезно с твоей стороны, Джек.
Глава седьмая
— Вы совершенно правы, товарищ председатель, однако именно он наш резидент в Риме, и его работа заключается в том, чтобы сообщать вам все, что он считает нужным. Если Годеренко не сможет выполнять свои задачи в полном объеме, это обернется для нас существенными потерями, как прямыми, так и косвенными.
— Насколько существенными?
— Предсказать заранее это невозможно. Агентурная сеть в Риме насчитывает несколько очень эффективно действующих агентов, собирающих о блоке НАТО разведывательную информацию политического и военного плана. Сможем ли мы обойтись без нее? Да, думаю, сможем, и все же этого лучше не допускать. Наличие человеческих факторов в значительной степени затрудняет прогнозирование. Вы же понимаете, что управление агентурной сетью — это не наука, а искусство.
— Ты мне уже говорил это, Алексей.
Андропов устало потер глаза. Рождественский отметил, что председатель выглядел сегодня каким-то осунувшимся. Неужели его снова донимает больная печень?
— Наши агенты — люди, а у каждого человека есть свои индивидуальные особенности. От этого никуда не деться, — наверное, в сотый раз объяснил Рождественский.
Могло быть и хуже; Андропов иногда все же прислушивался к тому, что ему говорили. Про большинство его предшественников нельзя было сказать и это. Вероятно, умение слушать объяснялось высоким интеллектуальным потенциалом Юрия Владимировича.
— Вот почему мне так нравятся технические средства разведки, — проворчал председатель КГБ.
Рождественский отметил, что эту фразу повторяли многие. Проблема состояла в том, чтобы перехватывать и дешифровывать сообщения, передаваемые по каналам связи. В области криптографии Запад намного опередил Советский Союз, даже несмотря на то, что КГБ удалось внедрить своих агентов в ведомства, отвечающие за защиту информации. В частности, американское АНБ и английский ЦПС постоянно работали над тем, чтобы взломать советские шифры, и — были опасения — время от времени им это удавалось. Вот почему КГБ вынужден был полагаться на одноразовые шифровальные блокноты, не доверяя больше ничему.
— Насколько это надежно? — спросил Райан у Хардинга.
— Мы считаем, Джек, что это достоверный документ. Частично он составлен по материалам открытых источников, но большую часть составляют данные, подготовленные для Совета министров. На таком высоком уровне русские уже предпочитают не лгать самим себе.
— Это еще почему? — раздельно произнес Райан. — Если во всех остальных местах это происходит сплошь и рядом?
— Но тут речь идет о конкретных вещах, об оружии, которое поставляется в армию. Если оно не поступит, это будет сразу же обнаружено, и возникнут вопросы. В любом случае, — продолжал Хардинг, смягчая свой тон, — самый важный материал в этой подборке связан с вопросами политики, а здесь ложью мало что добьешься.
— Возможно. В прошлом месяце я поднял большой шум у нас в Лэнгли, когда мне на глаза попался отчет о состоянии советской экономики, который должен был лечь на стол президенту. Я тогда заявил, что эта информация не может соответствовать действительности, но человек, подготовивший материал, высокомерно заявил, что то же самое видят на заседаниях члены Политбюро…
— И что ты на это ответил, Джек? — прервал его Хардинг.
— Саймон, я сказал, что эта информация просто не может быть правдой, для каких бы больших советских шишек она ни готовилась. Отчет был чушью от начала и до конца — что заставило меня гадать, каким образом, черт побери, Политбюро определяет политику, когда данные, на которых основываются решения, взяты из Зазеркалья, где блуждала Алиса. Знаешь, когда я служил в морской пехоте, нас пугали, что Иван Иванович — русский солдат — имеет рост десять футов. На самом деле это не так. Возможно, их много, но на самом деле они даже более мелкие, чем мы, потому что плохо питаются в детстве, и оружие у них хреновое. АК-47 — неплохой автомат, но я ни за что не променяю на него М-16. А автомат по своему устройству значительно проще переносной радиостанции. Поэтому я залез в данные ЦРУ и выяснил, что тактические радиостанции, которые используются в Красной Армии, это полное дерьмо. Так что в конце концов выяснилось, что я все же был прав. Итак, Саймон, подвожу итог: Политбюро лгут, когда докладывают о состоянии экономики. А уж если лгут этим людям, полагаться нельзя ни на что.
— И что в конечном счете сталось с отчетом для президента?
— Он все-таки попал к нему на стол, но с пятью страницами моего дополнения. Надеюсь, у президента хватило терпения добраться до них. Говорят, Рейган очень внимательно знакомится со всеми документами. Так или иначе, я только хочу сказать, что вся политика русских основана на лжи, и, возможно, нам следует подумать о том, как лучше постигать реалии их жизни. На мой взгляд, Саймон, советская экономика находится в полной заднице. Она просто не может функционировать так эффективно, как об этом говорят. В противном случае мы бы наблюдали позитивные перемены в продукции, которую выпускают русские. Однако ведь этого не происходит, не так ли?
— Как можно бояться государства, которое не может само себя прокормить?
— Совершенно верно, — кивнул Райан.
— Но во время Второй мировой войны…
— В 1941 году на Советский Союз напала страна, которую русские всегда недолюбливали, и при том Гитлер оказался настолько глуп, что не смог обратить себе на пользу недовольство советского народа своим собственным правительством. Он начал проводить на захваченных территориях расовую политику, которая, наоборот, толкнула русских обратно в объятия Джо Сталина. Так что в данном случае это сравнение неприемлемо. Советский Союз нестабилен в основе своей. Почему? Потому что это несправедливое общество, а стабильное несправедливое общество просто невозможно. Советская экономика… — Райан помолчал. — Знаешь, надо найти какой-нибудь способ использовать это в наших целях…
— Для чего?
— Для того, чтобы встряхнуть само основание Советского Союза, — предложил Райан. — Устроить небольшое землетрясение.
— Чтобы вся эта махина рухнула? — спросил Хардинг, удивленно поднимая брови. — Тебе неплохо было бы помнить, что у русских уйма ядерного оружия.
— Ну хорошо, замечательно, тогда мы постараемся подложить мягкую подстилку, чтобы падение не было таким болезненным.
— Чертовски любезно с твоей стороны, Джек.
Глава седьмая
Медленное кипение
Работа Эда Фоули в качестве пресс-атташе посольства не была слишком обременительной в смысле времени, которое требовалось на то, чтобы ласкать журналистов, как своих, американских, так изредка и чужих. Под чужими подразумевались корреспонденты «Правды» и других ведущих советских изданий. Фоули полагал, что все они являются штатными или внештатными сотрудниками КГБ — на самом деле, особой разницы между этим не было, поскольку Комитет государственной безопасности без зазрения совести использовал журналистскую «крышу» для своих оперативных работников. Как следствие, почти за каждым советским журналистом, работающим в Америке, бдительно присматривал агент ФБР, а то и два, — по крайней мере, тогда, когда в ФБР находились свободные агенты, что случалось совсем нечасто. Журналисты и оперативные сотрудники КГБ выполняли практически идентичные функции.
Фоули только что больно ущипнул некий Павел Курицын, корреспондент «Правды», — или профессиональный шпион, или человек, начитавшийся шпионских романов. Поскольку лучше строить из себя дурака и скрывать свой ум, Фоули, спотыкаясь, составлял корявые фразы по-русски, изображая нескрываемую гордость тем, что он овладел этим сложным языком. Курицын насмешливо предложил американцу побольше смотреть советское телевидение, чтобы быстрее освоить русский. После пресс-конференции Фоули быстро подготовил отчет для архивов ЦРУ, отметив, что от Павла Евгеньевича Курицына так и веяло душком сотрудника Второго главного управления, который сам обнюхивал его, добавив, что он, судя по всему, выдержал испытание. Разумеется, полной уверенности быть не могло. Насколько было известно Фоули, русские действительно прибегали к услугам тех, кто якобы умел читать чужие мысли. Он знал, что в Советском Союзе экспериментировали буквально во всех областях, в том числе и с так называемой способностью «видеть на расстоянии», что с его точки зрения было шагом назад от цыганок-гадалок. Тем не менее, в ответ Управление, к вящему недовольству Фоули, начало свою собственную программу. Для Эда Фоули то, чего нельзя было потрогать руками, не существовало. Однако чего только не придумают умники из разведывательно-аналитического отдела, чтобы утереть нос сотрудникам оперативного отдела — настоящим профессионалам ЦРУ, которым приходится изо дня в день выполнять свою нелегкую работу.
Достаточно уже одного того, что русский Иван имеет в посольстве глаза и, одному богу известно, сколько ушей — несмотря на регулярные зачистки здания сотрудниками отдела электронно-технической службы. (Один раз русским даже удалось поставить «жучок» в кабинете посла.) Прямо напротив здания находилась бывшая церковь, которую теперь использовал КГБ. В американском посольстве она была известна как церковь Святой Богоматери микроэлектроники, поскольку все старинное здание было напичкано ультракоротковолновыми передатчиками, нацеленными на посольство. Эти передатчики ставили помехи, не позволяя американской разведывательной аппаратуре прослушивать советские телефонные и радиорелейные линии. Уровень электромагнитного излучения поднимался до значений, опасных для здоровья, и для защиты от него здание посольства было оборудовано металлическими экранами, запрятанными под внутренней отделкой стен, которые отражали значительную часть попадавшей энергии на тех, кто находился напротив. В этой игре были свои правила, и русские более или менее их придерживались, хотя нередко правила оказывались начисто лишены смысла. Жители окрестных домов тихо роптали, протестуя против мощных ультракоротковолновых передатчиков у себя за окном, но ответом на их жалобы неизменно становилась возмущенная фраза «Кто, мы?», сопровождающаяся пожатием плечами. И дальше этого обычно ничего не шло. Врач посольства утверждал, что причин для беспокойства нет, — однако его кабинет находился в подвале, укрытый от излучений толстым слоем бетона и грунта.
Кое-кто утверждал, что можно запечь сосиску в тесте, просто оставив ее на некоторое время на подоконнике окна, выходящего на восток.
Во всем посольстве лишь двое знали настоящую роль Эда Фоули: посол и военный атташе. Первого звали Эрнст Фуллер. Внешне Фуллер напоминал иллюстрацию из книги об аристократии: высокий, стройный, с царственной гривой седых волос. В действительности он родился и вырос на свиноферме в штате Айова, получил стипендию на бесплатное обучение на юридическом факультете Северо-Западного университета, работал в руководстве крупных компаний и закончил карьеру в бизнесе исполнительным директором автомобильной корпорации. В перерыве Фуллер во время Второй мировой войны три года прослужил на флоте и в составе экипажа легкого крейсера «Бойс» участвовал в боях за остров Гуадалканал. Сотрудники московского отделения ЦРУ считали его серьезным «игроком», талантливым дилетантом.
Должность военного атташе занимал бригадный генерал Джордж Долтон. По профессии артиллерист, он легко находил общий язык со своими русскими коллегами. Долтон, неуклюжий медведь с копной курчавых черных волос, двадцать с лишним лет назад играл в футбол за команду академии Уэст-Пойнта и неплохо показал себя.
Фоули ждала встреча с обоими — официально, для обсуждения отношений с американскими журналистами. Соблюдать конспирацию приходилось даже внутри посольства.
— Ну, как привыкает к новому месту ваш сын? — спросил Фуллер.
— Скучает по мультфильмам. Перед тем, как отправиться сюда, я купил эту новую штуковину — знаете, видеомагнитофон «Бетамакс», и несколько видеокассет с мультиками, но хватило их ненадолго, а стоят они очень прилично.
— По советскому телевидению показывают собственный вариант похождений Койота-бродяги, — вмешался в разговор генерал Долтон. — Называется «Ну, погоди!» Конечно, до продукции «Уорнер бразерс» русским далеко, но все же это лучше, чем треклятая производственная гимнастика, которую крутят каждое утро. Девица-ведущая без труда могла бы муштровать новобранцев в учебном центре.
— Да, я вчера утром обратил на нее внимание. Она что, член олимпийской команды по тяжелой атлетике? — пошутил Фоули. — По крайней мере…
— Каковы первые впечатления? — остановил его Фуллер. — Есть какие-то неожиданности?
Фоули покачал головой.
— Меня подробно инструктировали, и все оказалось приблизительно таким, как я и ожидал. Похоже, куда бы я ни пошел, за мной следует «хвост». Как долго, по-вашему, это продлится?
— Ну, где-нибудь с неделю. Выйдите из посольства, прогуляйтесь, — предложил генерал Долтон, — а еще лучше, посмотрите за Роном Филдингом, когда он выйдет гулять. Он делает свое дело очень хорошо.
— У вас намечается что-нибудь крупное? — спросил посол Фуллер.
— Нет, сэр. В настоящий момент лишь плановые операции. Однако у самих русских происходит нечто очень серьезное.
— И что же? — спросил Фуллер.
— Они называют эту «операция ПАН». Аббревиатура от «Превентивное атомное нападение». Русские испугались, что наш президент шарахнет по ним ядерной бомбой, поэтому они засуетились и стараются любыми средствами выяснить его психическое состояние.
— Вы это серьезно? — спросил Фуллер.
— Абсолютно. Полагаю, русские чересчур серьезно отнеслись к гневной риторике президента.
— Действительно, мне в министерстве иностранных дел задавали очень странные вопросы, — задумчиво произнес посол. — Но я тогда списал все на обычную праздную болтовню.
— Сэр, мы вкладываем в вооруженные силы большие деньги, и русских это беспокоит.
— А сами они при этом закупили десять тысяч новых танков, и это совершенно нормально? — заметил генерал Долтон.
— Вот именно, — подтвердил Фоули. — Пистолет в моей руке — это оружие обороны, но пистолет в вашей руке — это оружие нападения. Наверное, все зависит от точки зрения.
— Вы уже видели вот это? — спросил Фуллер, протягивая документ, пришедший по факсу из «Туманного дна».
Фоули пробежал взглядом листок бумаги.
— Ого!
— Я ответил Вашингтону, что это письмо очень встревожит Советы. А вы что думаете?
— Полностью с вами согласен, сэр. Причем причин для тревоги будет несколько. Самое главное — это возможные волнения в Польше, которые могут распространиться на всю коммунистическую империю. Это одна из немногих областей, в которой русские способны мыслить долгосрочными категориями. Политическая стабильность для них sine qua non 33. А что говорят в Вашингтоне?
— Директор Управления только что показал этот документ президенту, тот передал его государственному секретарю, и он сразу же переслал его мне по факсу с просьбой высказать свои соображения. А вы не можете погреметь в кустах, спугнуть дичь, выяснить, обсуждалось ли это письмо на Политбюро?
Подумав немного, Фоули кивнул.
— Можно будет попробовать.
Конечно, сделать это будет нелегко, но, в конце концов, в этом и состоит его работа, не так ли? Надо будет передать сообщения двум — трем агентам, но для этого они и существуют. Самое неприятное состояло в том, что для этого придется задействовать жену. Мери Пат не будет возражать — черт побери, она обожает играть в шпионов, — однако Эд всегда переживал, подвергая ее опасности. Наверное, всему виной мужской шовинизм.
— Каков приоритет этого задания? — спросил Фоули.
— Вашингтон очень заинтересован, — ответил Фуллер.
То есть, задание срочное, но не экстренное.
— Хорошо. Я займусь этим, сэр.
— Не знаю, какими активами вы располагаете в Москве — и не хочу знать. Для них это будет опасно?
— Сэр, здесь предателей расстреливают.
— Да, Фоули, это более жестоко, чем торговля автомобилями. Я вас понимаю.
— Проклятие, даже на Центральном плато 34было проще, — заметил генерал Долтон. — Русский Иван ведет игру по-крупному. Знаете, меня тоже спрашивают о здоровье президента, в основном, старшие офицеры, за коктейлем. То есть, русские действительно серьезно встревожились, да?
— Все говорит о том, — подтвердил Фуллер.
— Очень хорошо. Никогда не помешает сбить с противника самоуверенность, заставить его испуганно озираться по сторонам.
— Надо только следить за тем, чтобы не переусердствовать, — заметил посол Фуллер. Человек в дипломатии относительно новый, он относился к ней с большим уважением. — Хорошо, у вас есть для меня еще что-нибудь?
— С моей стороны пока что ничего, — ответил резидент. — Я до сих пор осваиваюсь на новом месте. Сегодня со мной встречался один русский журналист. Возможно, контрразведчик из КГБ, некий тип по фамилии Курицын.
— По-моему, он «игрок», — тотчас же подтвердил генерал Долтон.
— Мне так сразу же показалось. Подозреваю, он постарается проверить меня через корреспондента «Нью-Йорк таймс».
— Вы с ним знакомы?
— Да, его зовут Энтони Принс, — кивнул Фоули. — И фамилия ему как нельзя кстати 35. Престижный Гротонский колледж, Йельский университет. Когда я еще работал в газете, нам с ним приходилось несколько раз встречаться. Он очень умен, но все же не в такой степени, в какой о себе мнит.
— Как ваш русский язык?
— Могу сойти за советского гражданина — ну а моя жена, та просто поэт. Она прекрасно владеет русским. Да, и еще одно. В дипломатическом квартале рядом со мной живут англичане. Хейдоки, муж Найджел, жена Пенелопа. Насколько я понял, они тоже «игроки».
— И серьезные, — подтвердил генерал Долтон. — Можете им доверять.
Фоули так и предполагал, однако убедиться наверняка никогда не лишне. Он встал.
— Ну хорошо, а теперь мне пора приступить к работе.
— Добро пожаловать в Москву, Эд, — сказал посол. — Когда обвыкнитесь, здесь не так уж и плохо. Через советское министерство иностранных дел можно доставать любые билеты в театры и на балет.
— Я предпочитаю хоккей с шайбой.
— С этим тоже не будет никаких проблем, — ответил генерал Долтон.
— Хорошие места? — спросил резидент.
— Первый ряд.
Фоули улыбнулся.
— Определенно, мне здесь понравится.
Мери Пат гуляла на улице с сыном. Увы, Эдди уже был слишком большим для того, чтобы возить его в коляске. А жаль. С помощью коляски можно было бы проделывать множество любопытных фокусов. К тому же, рассуждала Мери Пат, русские побоялись бы тревожить младенца и рыться в подгузниках — тем более, защищенных дипломатическим паспортом. Но сейчас она пока просто вышла на прогулку, осваиваясь в незнакомом городе, привыкая к незнакомым картинам и запахам. Это было самое сердце зверя, а сама она проникла в него вирусом — хотелось надеяться, смертельным. Урожденная Мария Каминская, она была внучкой конюшего дома Романовых. Общение с дедушкой Ваней наложило неизгладимый отпечаток на все ее детство. От него маленькая Маша с пеленок выучила русский, причем не тот, на котором разговаривали в Советском Союзе сейчас, а изысканный литературный язык дней минувших. Читая поэзию Пушкина, она плакала, и в этом в ней было больше русского, чем американского, поскольку русские веками почитали своих поэтов, в то время как в Америке они были низведены до написания текстов поп-песен.
На родине предков Маши Каминской было много достойного любви и восхищения.
Но только это ни в коей мере не относилось к правительству Советского Союза. Маше было двенадцать; она только входила в сладостную юность, когда дедушка Ваня рассказал ей историю цесаревича Алексея, наследника российского престола, — ребенка милого и доброго, по словам дедушки, но очень несчастного, больного гемофилией и поэтому болезненного и слабого. Полковник Иван Борисович Каминский, мелкопоместный дворянин, служивший в Императорском конногвардейском полку, обучал мальчика верховой езде, поскольку в ту эпоху этот навык был необходим для мужчины знатного происхождения. Ему приходилось быть очень осторожным; Алексея часто носил на руках матрос Императорского военно-морского флота, чтобы мальчик не упал и не разбился до крови; однако полковник Каминский блестяще справился со своей задачей, чем заслужил благодарность Николая Второго и императрицы Александры Федоровны. За время обучения цесаревич и его наставник сблизились, если и не как отец и сын, то как дядя и племянник. В самом начале Первой мировой войны дедушка Ваня ушел на фронт биться с германцами, но во время сражения в Восточной Пруссии попал в плен. В Германии, в лагере для военнопленных он встретил известие о революции. Ему удалось вернуться на родину, и он в рядах белогвардейцев сражался с большевиками. В 1918 году дедушка Ваня узнал о том, что узурпаторы расправились в Екатеринбурге со свергнутым императором и всей его семьей. Осознав, что дело контрреволюции обречено, он с огромным трудом покинул Россию и перебрался в Америку, где начал новую жизнь, омраченную неутихающей скорбью по невинно убиенным.
Мери Пат хорошо запомнила слезы, появлявшиеся в глазах дедушки каждый раз, когда он рассказывал ей о трагедии царской семьи, и с этими слезами ей передалась его неистребимая ненависть к большевикам. Правда, у нее самой это чувство было более приглушенным. Мери Пат не испытывала фанатичной злости, но когда она видела человека в военной форме или черный правительственный ЗИЛ, несущийся на партсобрание, она видела лицо врага, врага, которого необходимо победить. И то, что коммунизм является смертельным врагом Америки, ее нынешней родины, было лишь приправой к основному блюду. Если бы Мери Пат представилась возможность нажать кнопку, которая привела бы к крушению этой омерзительной политической системы, она сделала бы это без колебаний.
Поэтому назначение в Москву явилось для нее именно тем, о чем она всегда мечтала. Иван Борисович Каминский, рассказывая печальную историю царской семьи, тем самым завещал своей внучке цель в жизни и настойчивость добиваться ее. Для Мери Пат поступление на работу в ЦРУ было таким же естественным, как и причесывание соломенно-желтых волос.
И вот сейчас, гуляя по улицам Москвы, молодая женщина впервые в жизни по-настоящему поняла страсть своего дедушки к прошлому. Здесь все отличалось от того, к чему она привыкла в Америке, начиная от скатов крыш зданий до цвета асфальта под ногами. Больше всего Мери Пат поразили хмурые лица прохожих. На нее таращились все, ибо в своей американской одежде она выделялась среди простых москвичей, как павлин среди ворон. Кое-кто даже пытался улыбаться Эдди: несмотря на природную суровость, русские относились к детям неизменно ласково. Ради интереса Мери Пат обратилась к милиционеру, спрашивая у него, как пройти, и тот ответил ей очень любезно, поправив ошибки в произношении трудных слов. Ну хоть это-то хорошо. Мери Пат обратила внимание, что за ней шел «хвост», сотрудник КГБ лет тридцати пяти, державшийся от нее на расстоянии шагов пятьдесят и пытающийся оставаться незаметным. Его ошибка заключалась в том, что он отводил взгляд каждый раз, когда Мери Пат оборачивалась. Вероятно, так его научили — лицо не должно примелькаться объекту наблюдения.
Широкие улицы и тротуары оставались относительно свободными. Практически все советские граждане были в этот час на работе, а прослойка свободных женщин, которые прогуливались бы по магазинам или направлялись по светским делам, в Москве отсутствовала. Быть может, к этой категории можно было отнести разве что жен высокопоставленных партийных функционеров, но и только. Мери Пат отметила, что в этом они чем-то похожи на состоятельных американок, которые могут позволить себе не работать, — если такие еще остались. Ее мать, например, сколько помнила Мери Пат, работала всегда — больше того, она работала до сих пор. Однако в России женщины орудовали лопатами, в то время как мужчины сидели за рулем грузовиков. Они занимались тем, что заделывали выбоины в асфальте, однако полностью справиться с этой задачей им не удавалось никогда. «Впрочем, то же самое можно сказать и про Вашингтон, и про Нью-Йорк,» — подумала Мери Пат.
На улицах было много киосков, и она купила маленькому Эдди мороженое. У мальчишки разбегались глаза. Мери Пат чувствовала угрызения совести по поводу того, что ее сыну придется терпеть неудобства, связанные с пребыванием в чужой стране, а также с той миссией, которую выполняют его родители. С другой стороны, Эдди сейчас всего четыре года, и для него жизнь в Москве станет очень полезным опытом. По крайней мере, он выучит второй язык. А также научится любить свою родину — любить так, как не умеет ее любить почти никто из сверстников Эдди, оставшихся в Америке, — а это совсем неплохо, подумала Мери Пат. Итак, у нее есть «хвост». Насколько он хорош? Наверное, пора это проверить. Раскрыв сумочку, Мери Пат незаметно достала оттуда кусок бумажной ленты. Красной, ярко-красной. Завернув за угол, молодая женщина молниеносным, практически невидимым движением прилепила ленту к фонарному столбу и как ни в чем не бывало направилась дальше. Затем, пройдя ярдов пятьдесят, она обернулась, словно заблудившись… и как раз увидела, что сотрудник КГБ проходит мимо столба. Значит, он не заметил, что она выставила сигнал. Если бы «хвост» что-то увидел, он сейчас хотя бы посмотрел на столб… а чекист лишь просто продолжал следить за своей подопечной. С другой стороны, Мери Пат выбрала для прогулки совершенно непредсказуемый маршрут, и если бы «хвост» был не один, она бы это обязательно заметила. Если только, конечно, за ней не установлена настоящая слежка, однако это казалось маловероятным. У Мери Пат в работе еще ни разу не было провалов. Она прекрасно помнила все подробности подготовки на «Ферме», в учебном центре ЦРУ в Тайдуотере, штат Вирджиния. Мери Пат окончила курсы первой из группы; она знала, что из нее получился хороший оперативный работник, — и, больше того, знала, что никакой, даже самый хороший агент не должен забывать об осторожности. Ну а если соблюдать все меры предосторожности, можно «скакать на любом коне». Кстати, дедушка Ваня также научил ее ездить верхом.
Фоули только что больно ущипнул некий Павел Курицын, корреспондент «Правды», — или профессиональный шпион, или человек, начитавшийся шпионских романов. Поскольку лучше строить из себя дурака и скрывать свой ум, Фоули, спотыкаясь, составлял корявые фразы по-русски, изображая нескрываемую гордость тем, что он овладел этим сложным языком. Курицын насмешливо предложил американцу побольше смотреть советское телевидение, чтобы быстрее освоить русский. После пресс-конференции Фоули быстро подготовил отчет для архивов ЦРУ, отметив, что от Павла Евгеньевича Курицына так и веяло душком сотрудника Второго главного управления, который сам обнюхивал его, добавив, что он, судя по всему, выдержал испытание. Разумеется, полной уверенности быть не могло. Насколько было известно Фоули, русские действительно прибегали к услугам тех, кто якобы умел читать чужие мысли. Он знал, что в Советском Союзе экспериментировали буквально во всех областях, в том числе и с так называемой способностью «видеть на расстоянии», что с его точки зрения было шагом назад от цыганок-гадалок. Тем не менее, в ответ Управление, к вящему недовольству Фоули, начало свою собственную программу. Для Эда Фоули то, чего нельзя было потрогать руками, не существовало. Однако чего только не придумают умники из разведывательно-аналитического отдела, чтобы утереть нос сотрудникам оперативного отдела — настоящим профессионалам ЦРУ, которым приходится изо дня в день выполнять свою нелегкую работу.
Достаточно уже одного того, что русский Иван имеет в посольстве глаза и, одному богу известно, сколько ушей — несмотря на регулярные зачистки здания сотрудниками отдела электронно-технической службы. (Один раз русским даже удалось поставить «жучок» в кабинете посла.) Прямо напротив здания находилась бывшая церковь, которую теперь использовал КГБ. В американском посольстве она была известна как церковь Святой Богоматери микроэлектроники, поскольку все старинное здание было напичкано ультракоротковолновыми передатчиками, нацеленными на посольство. Эти передатчики ставили помехи, не позволяя американской разведывательной аппаратуре прослушивать советские телефонные и радиорелейные линии. Уровень электромагнитного излучения поднимался до значений, опасных для здоровья, и для защиты от него здание посольства было оборудовано металлическими экранами, запрятанными под внутренней отделкой стен, которые отражали значительную часть попадавшей энергии на тех, кто находился напротив. В этой игре были свои правила, и русские более или менее их придерживались, хотя нередко правила оказывались начисто лишены смысла. Жители окрестных домов тихо роптали, протестуя против мощных ультракоротковолновых передатчиков у себя за окном, но ответом на их жалобы неизменно становилась возмущенная фраза «Кто, мы?», сопровождающаяся пожатием плечами. И дальше этого обычно ничего не шло. Врач посольства утверждал, что причин для беспокойства нет, — однако его кабинет находился в подвале, укрытый от излучений толстым слоем бетона и грунта.
Кое-кто утверждал, что можно запечь сосиску в тесте, просто оставив ее на некоторое время на подоконнике окна, выходящего на восток.
Во всем посольстве лишь двое знали настоящую роль Эда Фоули: посол и военный атташе. Первого звали Эрнст Фуллер. Внешне Фуллер напоминал иллюстрацию из книги об аристократии: высокий, стройный, с царственной гривой седых волос. В действительности он родился и вырос на свиноферме в штате Айова, получил стипендию на бесплатное обучение на юридическом факультете Северо-Западного университета, работал в руководстве крупных компаний и закончил карьеру в бизнесе исполнительным директором автомобильной корпорации. В перерыве Фуллер во время Второй мировой войны три года прослужил на флоте и в составе экипажа легкого крейсера «Бойс» участвовал в боях за остров Гуадалканал. Сотрудники московского отделения ЦРУ считали его серьезным «игроком», талантливым дилетантом.
Должность военного атташе занимал бригадный генерал Джордж Долтон. По профессии артиллерист, он легко находил общий язык со своими русскими коллегами. Долтон, неуклюжий медведь с копной курчавых черных волос, двадцать с лишним лет назад играл в футбол за команду академии Уэст-Пойнта и неплохо показал себя.
Фоули ждала встреча с обоими — официально, для обсуждения отношений с американскими журналистами. Соблюдать конспирацию приходилось даже внутри посольства.
— Ну, как привыкает к новому месту ваш сын? — спросил Фуллер.
— Скучает по мультфильмам. Перед тем, как отправиться сюда, я купил эту новую штуковину — знаете, видеомагнитофон «Бетамакс», и несколько видеокассет с мультиками, но хватило их ненадолго, а стоят они очень прилично.
— По советскому телевидению показывают собственный вариант похождений Койота-бродяги, — вмешался в разговор генерал Долтон. — Называется «Ну, погоди!» Конечно, до продукции «Уорнер бразерс» русским далеко, но все же это лучше, чем треклятая производственная гимнастика, которую крутят каждое утро. Девица-ведущая без труда могла бы муштровать новобранцев в учебном центре.
— Да, я вчера утром обратил на нее внимание. Она что, член олимпийской команды по тяжелой атлетике? — пошутил Фоули. — По крайней мере…
— Каковы первые впечатления? — остановил его Фуллер. — Есть какие-то неожиданности?
Фоули покачал головой.
— Меня подробно инструктировали, и все оказалось приблизительно таким, как я и ожидал. Похоже, куда бы я ни пошел, за мной следует «хвост». Как долго, по-вашему, это продлится?
— Ну, где-нибудь с неделю. Выйдите из посольства, прогуляйтесь, — предложил генерал Долтон, — а еще лучше, посмотрите за Роном Филдингом, когда он выйдет гулять. Он делает свое дело очень хорошо.
— У вас намечается что-нибудь крупное? — спросил посол Фуллер.
— Нет, сэр. В настоящий момент лишь плановые операции. Однако у самих русских происходит нечто очень серьезное.
— И что же? — спросил Фуллер.
— Они называют эту «операция ПАН». Аббревиатура от «Превентивное атомное нападение». Русские испугались, что наш президент шарахнет по ним ядерной бомбой, поэтому они засуетились и стараются любыми средствами выяснить его психическое состояние.
— Вы это серьезно? — спросил Фуллер.
— Абсолютно. Полагаю, русские чересчур серьезно отнеслись к гневной риторике президента.
— Действительно, мне в министерстве иностранных дел задавали очень странные вопросы, — задумчиво произнес посол. — Но я тогда списал все на обычную праздную болтовню.
— Сэр, мы вкладываем в вооруженные силы большие деньги, и русских это беспокоит.
— А сами они при этом закупили десять тысяч новых танков, и это совершенно нормально? — заметил генерал Долтон.
— Вот именно, — подтвердил Фоули. — Пистолет в моей руке — это оружие обороны, но пистолет в вашей руке — это оружие нападения. Наверное, все зависит от точки зрения.
— Вы уже видели вот это? — спросил Фуллер, протягивая документ, пришедший по факсу из «Туманного дна».
Фоули пробежал взглядом листок бумаги.
— Ого!
— Я ответил Вашингтону, что это письмо очень встревожит Советы. А вы что думаете?
— Полностью с вами согласен, сэр. Причем причин для тревоги будет несколько. Самое главное — это возможные волнения в Польше, которые могут распространиться на всю коммунистическую империю. Это одна из немногих областей, в которой русские способны мыслить долгосрочными категориями. Политическая стабильность для них sine qua non 33. А что говорят в Вашингтоне?
— Директор Управления только что показал этот документ президенту, тот передал его государственному секретарю, и он сразу же переслал его мне по факсу с просьбой высказать свои соображения. А вы не можете погреметь в кустах, спугнуть дичь, выяснить, обсуждалось ли это письмо на Политбюро?
Подумав немного, Фоули кивнул.
— Можно будет попробовать.
Конечно, сделать это будет нелегко, но, в конце концов, в этом и состоит его работа, не так ли? Надо будет передать сообщения двум — трем агентам, но для этого они и существуют. Самое неприятное состояло в том, что для этого придется задействовать жену. Мери Пат не будет возражать — черт побери, она обожает играть в шпионов, — однако Эд всегда переживал, подвергая ее опасности. Наверное, всему виной мужской шовинизм.
— Каков приоритет этого задания? — спросил Фоули.
— Вашингтон очень заинтересован, — ответил Фуллер.
То есть, задание срочное, но не экстренное.
— Хорошо. Я займусь этим, сэр.
— Не знаю, какими активами вы располагаете в Москве — и не хочу знать. Для них это будет опасно?
— Сэр, здесь предателей расстреливают.
— Да, Фоули, это более жестоко, чем торговля автомобилями. Я вас понимаю.
— Проклятие, даже на Центральном плато 34было проще, — заметил генерал Долтон. — Русский Иван ведет игру по-крупному. Знаете, меня тоже спрашивают о здоровье президента, в основном, старшие офицеры, за коктейлем. То есть, русские действительно серьезно встревожились, да?
— Все говорит о том, — подтвердил Фуллер.
— Очень хорошо. Никогда не помешает сбить с противника самоуверенность, заставить его испуганно озираться по сторонам.
— Надо только следить за тем, чтобы не переусердствовать, — заметил посол Фуллер. Человек в дипломатии относительно новый, он относился к ней с большим уважением. — Хорошо, у вас есть для меня еще что-нибудь?
— С моей стороны пока что ничего, — ответил резидент. — Я до сих пор осваиваюсь на новом месте. Сегодня со мной встречался один русский журналист. Возможно, контрразведчик из КГБ, некий тип по фамилии Курицын.
— По-моему, он «игрок», — тотчас же подтвердил генерал Долтон.
— Мне так сразу же показалось. Подозреваю, он постарается проверить меня через корреспондента «Нью-Йорк таймс».
— Вы с ним знакомы?
— Да, его зовут Энтони Принс, — кивнул Фоули. — И фамилия ему как нельзя кстати 35. Престижный Гротонский колледж, Йельский университет. Когда я еще работал в газете, нам с ним приходилось несколько раз встречаться. Он очень умен, но все же не в такой степени, в какой о себе мнит.
— Как ваш русский язык?
— Могу сойти за советского гражданина — ну а моя жена, та просто поэт. Она прекрасно владеет русским. Да, и еще одно. В дипломатическом квартале рядом со мной живут англичане. Хейдоки, муж Найджел, жена Пенелопа. Насколько я понял, они тоже «игроки».
— И серьезные, — подтвердил генерал Долтон. — Можете им доверять.
Фоули так и предполагал, однако убедиться наверняка никогда не лишне. Он встал.
— Ну хорошо, а теперь мне пора приступить к работе.
— Добро пожаловать в Москву, Эд, — сказал посол. — Когда обвыкнитесь, здесь не так уж и плохо. Через советское министерство иностранных дел можно доставать любые билеты в театры и на балет.
— Я предпочитаю хоккей с шайбой.
— С этим тоже не будет никаких проблем, — ответил генерал Долтон.
— Хорошие места? — спросил резидент.
— Первый ряд.
Фоули улыбнулся.
— Определенно, мне здесь понравится.
Мери Пат гуляла на улице с сыном. Увы, Эдди уже был слишком большим для того, чтобы возить его в коляске. А жаль. С помощью коляски можно было бы проделывать множество любопытных фокусов. К тому же, рассуждала Мери Пат, русские побоялись бы тревожить младенца и рыться в подгузниках — тем более, защищенных дипломатическим паспортом. Но сейчас она пока просто вышла на прогулку, осваиваясь в незнакомом городе, привыкая к незнакомым картинам и запахам. Это было самое сердце зверя, а сама она проникла в него вирусом — хотелось надеяться, смертельным. Урожденная Мария Каминская, она была внучкой конюшего дома Романовых. Общение с дедушкой Ваней наложило неизгладимый отпечаток на все ее детство. От него маленькая Маша с пеленок выучила русский, причем не тот, на котором разговаривали в Советском Союзе сейчас, а изысканный литературный язык дней минувших. Читая поэзию Пушкина, она плакала, и в этом в ней было больше русского, чем американского, поскольку русские веками почитали своих поэтов, в то время как в Америке они были низведены до написания текстов поп-песен.
На родине предков Маши Каминской было много достойного любви и восхищения.
Но только это ни в коей мере не относилось к правительству Советского Союза. Маше было двенадцать; она только входила в сладостную юность, когда дедушка Ваня рассказал ей историю цесаревича Алексея, наследника российского престола, — ребенка милого и доброго, по словам дедушки, но очень несчастного, больного гемофилией и поэтому болезненного и слабого. Полковник Иван Борисович Каминский, мелкопоместный дворянин, служивший в Императорском конногвардейском полку, обучал мальчика верховой езде, поскольку в ту эпоху этот навык был необходим для мужчины знатного происхождения. Ему приходилось быть очень осторожным; Алексея часто носил на руках матрос Императорского военно-морского флота, чтобы мальчик не упал и не разбился до крови; однако полковник Каминский блестяще справился со своей задачей, чем заслужил благодарность Николая Второго и императрицы Александры Федоровны. За время обучения цесаревич и его наставник сблизились, если и не как отец и сын, то как дядя и племянник. В самом начале Первой мировой войны дедушка Ваня ушел на фронт биться с германцами, но во время сражения в Восточной Пруссии попал в плен. В Германии, в лагере для военнопленных он встретил известие о революции. Ему удалось вернуться на родину, и он в рядах белогвардейцев сражался с большевиками. В 1918 году дедушка Ваня узнал о том, что узурпаторы расправились в Екатеринбурге со свергнутым императором и всей его семьей. Осознав, что дело контрреволюции обречено, он с огромным трудом покинул Россию и перебрался в Америку, где начал новую жизнь, омраченную неутихающей скорбью по невинно убиенным.
Мери Пат хорошо запомнила слезы, появлявшиеся в глазах дедушки каждый раз, когда он рассказывал ей о трагедии царской семьи, и с этими слезами ей передалась его неистребимая ненависть к большевикам. Правда, у нее самой это чувство было более приглушенным. Мери Пат не испытывала фанатичной злости, но когда она видела человека в военной форме или черный правительственный ЗИЛ, несущийся на партсобрание, она видела лицо врага, врага, которого необходимо победить. И то, что коммунизм является смертельным врагом Америки, ее нынешней родины, было лишь приправой к основному блюду. Если бы Мери Пат представилась возможность нажать кнопку, которая привела бы к крушению этой омерзительной политической системы, она сделала бы это без колебаний.
Поэтому назначение в Москву явилось для нее именно тем, о чем она всегда мечтала. Иван Борисович Каминский, рассказывая печальную историю царской семьи, тем самым завещал своей внучке цель в жизни и настойчивость добиваться ее. Для Мери Пат поступление на работу в ЦРУ было таким же естественным, как и причесывание соломенно-желтых волос.
И вот сейчас, гуляя по улицам Москвы, молодая женщина впервые в жизни по-настоящему поняла страсть своего дедушки к прошлому. Здесь все отличалось от того, к чему она привыкла в Америке, начиная от скатов крыш зданий до цвета асфальта под ногами. Больше всего Мери Пат поразили хмурые лица прохожих. На нее таращились все, ибо в своей американской одежде она выделялась среди простых москвичей, как павлин среди ворон. Кое-кто даже пытался улыбаться Эдди: несмотря на природную суровость, русские относились к детям неизменно ласково. Ради интереса Мери Пат обратилась к милиционеру, спрашивая у него, как пройти, и тот ответил ей очень любезно, поправив ошибки в произношении трудных слов. Ну хоть это-то хорошо. Мери Пат обратила внимание, что за ней шел «хвост», сотрудник КГБ лет тридцати пяти, державшийся от нее на расстоянии шагов пятьдесят и пытающийся оставаться незаметным. Его ошибка заключалась в том, что он отводил взгляд каждый раз, когда Мери Пат оборачивалась. Вероятно, так его научили — лицо не должно примелькаться объекту наблюдения.
Широкие улицы и тротуары оставались относительно свободными. Практически все советские граждане были в этот час на работе, а прослойка свободных женщин, которые прогуливались бы по магазинам или направлялись по светским делам, в Москве отсутствовала. Быть может, к этой категории можно было отнести разве что жен высокопоставленных партийных функционеров, но и только. Мери Пат отметила, что в этом они чем-то похожи на состоятельных американок, которые могут позволить себе не работать, — если такие еще остались. Ее мать, например, сколько помнила Мери Пат, работала всегда — больше того, она работала до сих пор. Однако в России женщины орудовали лопатами, в то время как мужчины сидели за рулем грузовиков. Они занимались тем, что заделывали выбоины в асфальте, однако полностью справиться с этой задачей им не удавалось никогда. «Впрочем, то же самое можно сказать и про Вашингтон, и про Нью-Йорк,» — подумала Мери Пат.
На улицах было много киосков, и она купила маленькому Эдди мороженое. У мальчишки разбегались глаза. Мери Пат чувствовала угрызения совести по поводу того, что ее сыну придется терпеть неудобства, связанные с пребыванием в чужой стране, а также с той миссией, которую выполняют его родители. С другой стороны, Эдди сейчас всего четыре года, и для него жизнь в Москве станет очень полезным опытом. По крайней мере, он выучит второй язык. А также научится любить свою родину — любить так, как не умеет ее любить почти никто из сверстников Эдди, оставшихся в Америке, — а это совсем неплохо, подумала Мери Пат. Итак, у нее есть «хвост». Насколько он хорош? Наверное, пора это проверить. Раскрыв сумочку, Мери Пат незаметно достала оттуда кусок бумажной ленты. Красной, ярко-красной. Завернув за угол, молодая женщина молниеносным, практически невидимым движением прилепила ленту к фонарному столбу и как ни в чем не бывало направилась дальше. Затем, пройдя ярдов пятьдесят, она обернулась, словно заблудившись… и как раз увидела, что сотрудник КГБ проходит мимо столба. Значит, он не заметил, что она выставила сигнал. Если бы «хвост» что-то увидел, он сейчас хотя бы посмотрел на столб… а чекист лишь просто продолжал следить за своей подопечной. С другой стороны, Мери Пат выбрала для прогулки совершенно непредсказуемый маршрут, и если бы «хвост» был не один, она бы это обязательно заметила. Если только, конечно, за ней не установлена настоящая слежка, однако это казалось маловероятным. У Мери Пат в работе еще ни разу не было провалов. Она прекрасно помнила все подробности подготовки на «Ферме», в учебном центре ЦРУ в Тайдуотере, штат Вирджиния. Мери Пат окончила курсы первой из группы; она знала, что из нее получился хороший оперативный работник, — и, больше того, знала, что никакой, даже самый хороший агент не должен забывать об осторожности. Ну а если соблюдать все меры предосторожности, можно «скакать на любом коне». Кстати, дедушка Ваня также научил ее ездить верхом.