Клэнси Том. Красный кролик

   Однако полностью исключить такую вероятность нельзя. Естественно, АНБ, не медля ни минуты, предпримет все необходимые шаги для проверки надежности Кей-эйч-7 и других шифраторов. Однако в Форт-Миде существует особый Красный отдел, чья единственная задача состоит в том, чтобы пытаться взломать собственные системы шифрования, и хотя русские математики очень способные — это ведется испокон веку — они тоже люди, а не пришельцы с другой планеты… если только, конечно, у них нет своего агента, внедренного в самые сокровенные глубины Форт-Мида, и именно это предположение вызывало наибольшую тревогу. Сколько КГБ готов был бы выложить за подобную информацию? Вероятно, миллионы. Но таких денег у русских нет даже для того, чтобы платить своим людям. И в дополнение к небывалой скупости, КГБ славился полным безразличием к своим сотрудникам, которые считались чем-то вроде расходного материала. О да, русским удалось благополучно переправить в Москву Кима Филби. Западным разведслужбам было известно, где он живет; им даже удалось сфотографировать перебежчика. Больше того, для них не являлось секретом, сколько мерзавец пьет — а пил Филби много даже по русским меркам. Однако когда КГБ терял агента, предпринимались ли когда-либо попытки выкупить его, совершить сделку? Нет, по крайней мере, с тех пор, как в 1962 году ЦРУ обменяло Френсиса Гэри Пауэрса, невезучего пилота разведывательного самолета У-2, сбитого над Свердловском 1 мая 1960 года. Русские согласились обменять Пауэрса на Рудольфа Абеля, однако Абель был кадровым офицером КГБ, полковником, и очень неплохим разведчиком, который действовал в Нью-Йорке. Одним словом, это обстоятельство должно останавливать любого американского гражданина, которому вздумается тешить себя иллюзиями разбогатеть за счет Матушки-России. К тому же, предателям приходится в тюрьмах федеральной исправительной системы очень несладко, и эти соображения тоже должны тормозить всех потенциальных изменников.
   Однако предатели все же существуют, как бы они ни заблуждались. К счастью, по крайней мере, в основном осталась в прошлом эпоха шпионства по идеологическим мотивам. Те люди, искренне верившие в то, что коммунизм является передовой волной эволюции человечества, действовали наиболее самоотверженно и эффективно. Однако в настоящее время даже русские больше не верят в марксизм-ленинизм, за исключением Суслова — а его уже можно считать покойником — и его будущего преемника Александрова. Таким образом, агенты КГБ на Западе являются практически без исключения продажными тварями. А не борцами за свободу, с которыми приходится ежедневно сталкиваться на улицах Москвы Эду Фоули, заверил себя московский резидент. В эту иллюзию свято верили все сотрудники ЦРУ, и даже его жена.
   Ну а «кролик»? Он определенно чем-то взбешен. По его словам, речь идет о предполагаемом убийстве, расправе над невиновным человеком. И он, человек честный и порядочный, не смог этого стерпеть. А значит, «кроликом» движут самые благородные побуждения, поэтому он заслуживает пристального внимания и заботливого отношения.
   «Господи, — подумал Эд Фоули, — какими иллюзиями приходится тешить себя для того, чтобы выжить в нашем глупом, долбанном ремесле!» И кроме того, надо быть психологом, любящей матерью, строгим отцом, близким другом и исповедником для всех тех верящих в светлые идеалы, разочаровавшихся, озлобленных или просто алчных людей, которые решили предать свою родину. Одни из них слишком много пьют; другие настолько разгневаны, что ставят под угрозу свою и чужую жизнь, идя на неоправданный риск. Есть среди них просто сумасшедшие, свихнувшиеся, страдающие умственными расстройствами. Есть и сексуальные извращенцы — черт побери, предательство дает толчок скрытым желаниям, и затем все становится только хуже и хуже. И для всех них Эд Фоули должен быть работником социального обслуживания — черт побери, весьма своеобразное описание профессии человека, который мнит себя воином, ведущим смертельный бой с Большим страшным медведем. «Что ж, — успокоил себя Фоули, — за раз по одному шагу.» Он сознательно выбрал для себя это ремесло, которое позволяет лишь сводить концы с концами, которое никогда не принесет почета и признания, которое сопряжено с опасностями, физическими и психологическими. Он служит своей родине, но так, что это никогда не оценят миллионы его сограждан, о чьей безопасности он заботится. Его презирают средства массовой информации — но и он, в свою очередь, презирает их. И, самое страшное, он никогда не сможет защищать себя, говоря всю правду о своей работе, — чертовски завидная жизнь!
   Однако и в этой работе есть свои радости — как, например, устройство побега «кролика» из Красной страны.
   Но радоваться можно будет только тогда, когда операция «Беатрикс» завершится успехом.
   В конце концов Фоули рассудил, что он в очередной раз в полной мере прочувствовал, каково играть подающим в финале Мировой серии.
 
   Иштван Ковач жил в нескольких кварталах от резиденции венгерского парламента, вычурного здания, чем-то напоминающего Вестминстерский дворец. Ковач жил на третьем этаже доходного дома, построенного на рубеже веков, в котором все четыре туалета находились на первом этаже, на убогом внутреннем дворике. Хадсон доехал на метро до парламента, а остальную часть пути прошел пешком, проверяя, что за ним нет слежки. Он предварительно позвонил, предупреждая о своем приходе, — как это ни странно, городская телефонная сеть была безопасным средством связи; контролировать ее было невозможно в первую очередь из-за отвратительного состояния телефонных узлов.
   Ковач являл собой настолько типичный образ венгра, что его фотографию можно было бы с полным основанием помещать на обложку несуществующей туристической брошюры, в которой восхвалялись бы достопримечательности Венгрии: рост пять футов восемь дюймов, смуглый, круглолицый, кареглазый и черноволосый. Однако вследствие своего рода занятий одевался он существенно лучше, чем средний венгерский гражданин. Ковач был контрабандистом. У него на родине это ремесло считалось весьма пристойным способом зарабатывать на жизнь. Ковач в основном имел дело с южным соседом Венгрии, с условно-марксистской Югославией, чья граница была открыта в достаточной степени для того, чтобы ловкий человек закупал там товары Западных стран, после чего перепродавал их в Венгрии, откуда они уже расходились дальше по всей Восточной Европе. Подобные «экспортные» торговые операции не вызывали особого нарекания у югославской пограничной охраны, особенно когда торговцы устанавливали тесный контакт с пограничниками. Ковач принадлежал как раз к таким.
   — Привет, Иштван, — улыбнулся Энди Хадсон.
   Имя «Иштван» представляло собой венгерский эквивалент «Стивена», а фамилия «Ковач» — вездесущий «кузнец» — соответствовала английской «Смит».
   — Добрый день, Энди, — радушно приветствовал гостя Ковач.
   Он откупорил бутылку токайского, местного красного вина, которое делалось из винограда, пораженного благородной гнилью, что происходило каждые несколько лет. Хадсон пристрастился к токаю, находя его венгерской разновидностью хереса, которая обладала несколько другим вкусом, но служила тем же самым целям.
   — Благодарю, Иштван. — Хадсон пригубил токайское. Вино оказалось очень вкусным; на этикетке были изображены шесть корзин гнилого винограда, что означало токай высшего качества. — Ну, как идут дела?
   — Замечательно. Наши видеомагнитофоны пользуются спросом у югославов, а кассеты, которые они продают взамен, пользуются спросом везде. — Он рассмеялся. — О, как мне хотелось бы иметь такой здоровенный член, как у этих актеров!
   — Женщины там тоже неплохи, — заметил Хадсон.
   На своем веку он насмотрелся достаточно порнофильмов.
   — И откуда только берутся такие смачные стервы?
   — Наверное, все дело в том, что американцы платят своим шлюхам больше, чем мы, европейцы. Но, Иштван, смею тебя заверить — у этих женщин нет сердца.
   Хадсон никогда не платил за любовь — по крайней мере, в открытую.
   — Меня интересуют вовсе не их сердца.
   Ковач снова громогласно расхохотался. Судя по всему, эта бутылка токайского была у него сегодня не первая, значит, вечером его не ждет поездка за границу. Что ж, выходные должны быть у всех.
   — Возможно, у меня будет для тебя одна работенка.
   — Что я должен буду привезти?
   — Ничего. Тебе придется кое-что вывезти, — уточнил Хадсон.
   — С этим не будет никаких проблем. Наши доблестные пограничники беспокоят нас только тогда, когда мы что-то везем сюда — да и то не слишком.
   Подняв правую руку, Ковач многозначительно потер большой и указательный пальцы, объясняя этим красноречивым международным жестом, как именно решаются все вопросы с пограничной охраной.
   — Ну, на этот раз пакетик будет достаточно громоздким, — предупредил Хадсон.
   — Что значит «громоздким»? Ты хочешь вывезти из Венгрии танк?
   Венгерская армия только что получила новые русские танки Т-72. Это событие было широко освещено по телевидению с целью повысить боевой дух войск. Хадсон сразу же пришел к заключению, что это пустая трата времени.
   — Можно будет вывезти и танк, — продолжал Ковач. — Сделать это сложно, но можно — за соответствующую плату.
   Однако, поляки уже передали один Т-72 английской Службе внешней разведки — правда, этот факт не предавался широкой огласке.
   — Нет, Иштван, поменьше. Размером с меня, но только в трех экземплярах.
   — Троих человек? — уточнил Ковач.
   Ответом ему явился молчаливый взгляд. Венгр все понял.
   — Ха, это будет проще простого — baszd meg! — заключил он: «Твою мать!»
   — Я знал, Иштван, что на тебя можно положиться, — усмехнулся Хадсон. — Сколько?
   — За то, чтобы переправить троих человек в Югославию… — Ковач на мгновение задумался. — О, пять тысяч немецких марок.
   — Ez kurva draga! — изобразил возмущение Хадсон. Он не ожидал, что венгр запросит так мало — чуть больше тысячи фунтов. — Ну хорошо, грабитель! Я заплачy, потому что ты мой друг, — но в последний раз. — Он допил токайское. — Знаешь, я мог бы просто вывезти своих людей самолетом, — добавил Хадсон.
   — Да, но международный аэропорт — единственное место, где пограничники всегда начеку, — напомнил Ковач. — Бедолаги постоянно находится под пристальным надзором, вокруг всегда много начальства. Не может быть и речи о том, чтобы вступить с ними в… торговые переговоры.
   — Полагаю, тут ты прав, — согласился Хадсон. — Ну хорошо. Я тебе предварительно позвоню.
   — Замечательно. Ты знаешь, где меня найти.
   Хадсон встал.
   — Спасибо за угощение, мой друг.
   — Хорошее вино для дела — лучшая смазка, — сказал Ковач, открывая дверь, чтобы выпустить гостя.
   Пяти тысяч западногерманских марок с лихвой хватит на то, чтобы оплатить все накладные расходы, и останется еще приличная сумма, на которую можно будет накупить товары, чтобы потом с выгодой продать в Будапеште.

Глава двадцать третья
Всем занять свои места

   Зайцев позвонил в транспортный отдел в половине четвертого, надеясь, что подобная настойчивость не покажется подозрительной. Впрочем, рассудил он, любой человек должен беспокоиться по поводу того, как складывается подготовка к отпуску.
   — Товарищ майор, я достал вам билеты на послезавтра. Поезд отходит от Киевского вокзала в тринадцать часов и через сутки прибывает в Будапешт ровно в четырнадцать часов по местному времени. Вы с семьей поедете в девятом вагоне, купе А и Б. Для вас забронирован номер в гостинице «Астория». Сроком на одиннадцать дней, номер триста семь. Гостиница находится прямо напротив советского культурного центра, который, разумеется, осуществляет свою деятельность под руководством КГБ. Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, смело обращайтесь туда.
   — Замечательно. Огромное спасибо за помощь. — Зайцев на мгновение задумался. — Да, кстати, а вам из Будапешта ничего не привезти?
   — Товарищ майор, вы читаете мои мысли! — Голос начальника транспортного отдела сразу же потеплел. — Если вас это не затруднит, трусики для моей жены, — осторожно добавил чиновник.
   — Какой размер?
   — Моя жена — обычная русская баба, — ответил начальник транспортного отдела, вероятно, имея этим в виду, что его жена не страдает отсутствием аппетита.
   — Хорошо. Я обязательно что-нибудь подберу — в крайнем случае, моя жена мне поможет.
   — Заранее большое спасибо. Желаю вам приятно отдохнуть.
   — Постараемся, — пообещал ему Зайцев.
   Решив этот вопрос, Олег Иванович встал из-за стола и направился к начальнику смены, чтобы сообщить ему о своих планах на предстоящие две недели.
   — Есть какие-либо совершенно секретные дела, к которым кроме вас из связного центра ни у кого нет допуска? — спросил подполковник.
   — Да, но я говорил с полковником Рождественским, и он сказал, что я могу ни о чем не беспокоиться, — ответил Зайцев. — Если хотите, можете позвонить ему и спросить.
   Подполковник так и поступил, в его присутствии. Краткий разговор по телефону закончился словами «благодарю вас, товарищ полковник», после чего начальник смены посмотрел на своего подчиненного.
   — Хорошо, Олег Иванович, вы освобождаетесь от выполнения своих служебных обязанностей сроком на две недели, начиная с сегодняшнего вечера. Скажите, раз уж вы едете в Будапешт…
   — Разумеется, Андрей Васильевич. Отдадите деньги, когда я вернусь.
   Зайцев ничем не мог пожаловаться на своего начальника. Тот всегда помогал своим сотрудникам, если те просили его о помощи. Жаль, что он работает в ведомстве, которое убивает ни в чем неповинных людей.
   После чего осталось только убрать у себя на столе, что было совсем нетрудно. Правила КГБ требуют, чтобы все письменные столы были организованы одинаковым образом. Это делается для того, чтобы сотрудник мог без проблем перейти на другое рабочее место, поэтому и стол Зайцева был организован в соответствии с четкими требованиями отдела связи. Поточив и аккуратно разложив карандаши, записав в журнал все поступившие на данный момент сообщения, собрав книги в стопку, Олег Иванович выбросил в корзину мусор и направился в туалет. Там, закрывшись в кабинке, он снял коричневый галстук, в котором пришел на работу, и повязал вместо него синий в полоску. После чего сверился с часами. Было еще слишком рано. Поэтому Зайцев, не спеша выйдя из центрального управления, решил немного прогуляться. По дороге к метро он выкурил вместо одной сигареты две, задержался на углу, наслаждаясь погожим деньком, купил газету и, — решив побаловать себя — на два рубля сорок копеек шесть пачек сигарет высшего класса «Краснопресненские», которые курил сам Леонид Ильич Брежнев. В поезде можно будет покурить что-нибудь приличное. К тому же, все рубли нужно потратить здесь. Там, куда он направляется, от них не будет никакого толка. Затем Зайцев спустился в метро и посмотрел на часы под сводами станции. Поезд, разумеется, пришел строго вовремя.
 
   Эд Фоули находился на том же самом месте и делал абсолютно то же самое. Поезд стал замедляться, подъезжая к той самой станции, и Фоули поймал себя на том, что у него учащенно забилось сердце. Он ощутил едва заметную качку вагона на рессорах под весом входящих и выходящих пассажиров, услышал недовольное ворчание людей, натыкающихся друг на друга. Наконец поезд с резким рывком тронулся от станции. Машинисты — или водители, или еще как их там, черт побери, — московского метро неизменно от души «давили на газ». Через мгновение Фоули почувствовал слева от себя чье-то присутствие. Он ничего не мог видеть, но явственно его ощущал. Еще через две минуты поезд начал сбрасывать скорость, приближаясь к следующей станции. Затем он резко затормозил, и кто-то налетел на Фоули сзади. Тот недовольно обернулся, чтобы узнать, кто это.
   — Прошу прощения, товарищ, — сказал «кролик».
   На нем был синий галстук в красную полоску.
   — Ничего страшного, — внешне рассеянно ответил Фоули, хотя сердце у него в груди совершило прыжок.
   «Итак, через два дня, Киевский вокзал, поезд на Будапешт.» «Кролик» отступил на пару шагов, и на этом все завершилось. Условный сигнал был подан.
   «Словно пролетевшие друг мимо друга ракеты.» Сложив газету, Фоули пробрался к раздвижным дверям. Обычная прогулка пешком до своего дома.
   Мери Пат как раз заканчивала готовить ужин.
   — Тебе нравится мой галстук? Сегодня утром ты ничего не сказала.
   У Мери Пат зажглись глаза. «Значит, послезавтра.» Надо будет сообщить об этом, но дальше следовала чисто техническая сторона дела. Хотелось надеяться, что в Лэнгли все будет готово. Операция «Беатрикс» разворачивалась стремительно, но к чему медлить?
   — Итак, что у нас на ужин?
   — Ну, я хотела приготовить бифштекс, но, боюсь, сегодня тебе придется довольствоваться жареным цыпленком.
   — Ничего страшного, дорогая, я уж как-нибудь не умру.
   — Тогда, может быть, бифштекс на послезавтра? — предложила Мери Пат.
   — Не возражаю. Дорогая, а где Эдди?
   — Разумеется, смотрит «Роботов-мутантов».
   Мери Пат указала на гостиную.
   — Узнаю своего сына, — с улыбкой заметил Эд. — Он сразу понял, что в жизни самое главное.
   Фоули нежно поцеловал жену.
   — Попозже, тигр ты мой! — выдохнула в ответ та.
   Однако успешная операция заслуживала того, чтобы ее отметить, хотя бы скромно. Конечно, эта операция еще не завершилась, но все определенно движется в нужном направлении. Причем это первая операция на новом месте, в Москве.
   — Фотографии готовы? — едва слышно прошептала Мери Пат.
   Эд достал снимки из кармана пиджака. Разумеется, качество фотографий недотягивало до того, чтобы поместить их на обложку иллюстрированного журнала, но тем не менее по ним можно было достаточно точно представить внешность «кролика» и его маленького «крольчонка». Пока что оставалось неизвестно, как выглядит миссис Крольчиха, но и этих снимков будет достаточно. Их надо будет передать Найджелу и Пенни. Один из супругов отправится на Киевский вокзал и убедится в том, что все «кроличье» семейство вовремя сядет на поезд.
   — Эд, у нас опять проблемы с душем, — пожаловалась Мери Пат. — С этой штуковиной наверху что-то не в порядке.
   — Схожу к Найджелу, спрошу, есть ли у него инструмент.
   Выйдя из квартиры, Фоули прошел по коридору. Через несколько минут он вернулся уже с Найджелом Хейдоком. Тот нес чемоданчик с инструментом.
   — Привет, Мери Пат, — помахал рукой Найджел, направляясь прямиком в ванную.
   Там он с показной деловитостью открыл чемоданчик и включил воду, тем самым выведя из строя все подслушивающие «жучки», установленные КГБ.
   — Итак, Эд, говори, что у тебя?
   Эд протянул ему снимки.
   — Это «кролик» и его «крольчонок». На миссис Крольчиху у нас пока что ничего нет. Послезавтра они отправляются поездом в Будапешт.
   — С Киевского вокзала, — кивнул Найджел. — И ты хочешь, чтобы я раздобыл фотографию миссис Крольчихи.
   — Совершенно верно.
   — Хорошо. Думаю, с этим не возникнет никаких проблем.
   Шестеренки тотчас же пришли в движение. Хейдок рассудил, что в качестве торгового атташе сможет предложить какую-нибудь надуманную историю. Надо будет пригласить с собой прирученного журналиста и представить все так, будто он готовит сюжет о… скажем, о туризме. Пол Мэттьюз из «Таймс» с радостью подыграет ему. Без проблем. Мэттьюз захватит с собой фотографа, чтобы тот сделал профессиональные снимки всего «кроличьего» семейства для Лондона и Лэнгли. А русский Иван ничего не заподозрит. Какая бы важная информация ни проходила через «кролика», сам он лишь простой шифровальщик, один из многих тысяч сотрудников КГБ, слишком незначительных для того, чтобы обращать на них внимание. Итак, завтра утром Хейдок свяжется с начальством советского Министерства путей сообщения и скажет, что руководство родственных британских железных дорог — кстати, также принадлежащих государству, — хочет узнать, как поставлено дело у коллег из России, для чего… да, так и надо будет поступить. Больше всего на свете Советы любят похвастаться перед окружающим миром преимуществами своей восхитительной системы. Надо будет сыграть на их честолюбии. Найджел закрыл воду.
   — Ну вот, Эдвард, кажется, я все починил.
   — Благодарю тебя, дружище. Да, кстати, а в Москве можно где-нибудь купить такой хороший инструмент?
   — Понятия не имею, Эд. Вот этот набор у меня с детства. Видишь ли, он достался мне от отца.
   Тут Фоули вспомнил, что произошло с отцом Найджела. Да, Хейдок страстно желает успеха операции «Беатрикс». Он ищет любую возможность вонзить занозу в волосатую задницу русскому медведю.
   — Как дела у Пенни?
   — Малыш пока что не просится. Так что придется подождать еще неделю, может быть, чуть больше. Строго говоря, рожать ей не раньше, чем через три недели, но…
   — Но вот это врачи никогда не определяют правильно, приятель. Никогда, — заверил друга Фоули. — Так что послушай мой совет, будь начеку. Когда вы собираетесь лететь домой?
   — Врач при посольстве говорит, что лучше всего где-нибудь дней через десять. Лететь до Лондона ведь всего пару часов.
   — Знаешь, дружище, ваш врач — большой оптимист. В таких вещах ничто и никогда не идет по плану. Не думаю, чтобы вам с Пенни хотелось, чтобы ваш маленький англичанин родился в Москве, ведь так?
   — Да, Эдвард, не хочется.
   — В общем, не давай Пенни прыгать на батуте, — подмигнув, предложил Фоули.
   — Хорошо, Эд, постараюсь, — сказал Найджел, мысленно отметив, что американский юмор порой бывает непроходимо глупым.
   «А это было бы очень любопытно,» — подумал Фоули, провожая друга к двери. Ему всегда казалось, что английские дети рождаются уже пятилетними и сразу же отправляются в пансионы. Неужели их воспитывают также, как и американских детей? Надо будет посмотреть.
 
   Тело Оуэна Уильямса осталось невостребованным — как выяснилось, близких родственников у него не было, а его бывшую жену он нисколько не интересовал, особенно мертвый. Местная полиция, руководствуясь распоряжением, которое пришло по телексу от старшего суперинтенданта Патрика Нолана из полиции Большого Лондона, уложило тело в алюминиевый гроб, который поместили в полицейский грузовик и повезли на юг в сторону Лондона. Но не в сам Лондон. Грузовик остановился в указанном месте, где алюминиевый ящик переложили в другую машину без опознавательных знаков, которая и отвезла его в город. В конце концов запаянный гроб попал в морг округа Суисс-Коттедж на севере Лондона.
   Тело находилось в плохом состоянии, и поскольку с ним до сих пор никто не занимался, оно оставалось необработанным. Кожные покровы спины и ягодиц, не тронутые огнем, приобрели синевато-багровый мертвенный оттенок. Как только сердце останавливается, кровь под действием силы тяжести стекает в те части тела, которые находятся ниже всего — в данном случае, в область спины, — где в отсутствии кислорода она окрашивает тело в бледно-голубой цвет, в то время как верхняя часть приобретает отталкивающую желтоватую окраску. Телом Оуэна Уильямса занялся гражданский сотрудник морга, иногда выполнявший специальные задания по заказу Службы внешней разведки. Вместе с ним находился криминалист-патологоанатом, который исследовал тело на предмет наличия любых особых примет. Самым страшным испытанием для них было зловоние паленого человеческого мяса, однако оба закрыли лица хирургическими масками, спасаясь от запаха.
   — Татуировка на внутренней стороне запястья, обгоревшая частично, но не полностью, — доложил сотрудник морга.
   — Очень хорошо.
   Патологоанатом зажег пропановую горелку и направил пламя на руку, превращая в уголь все следы татуировки.
   — Что-нибудь еще, Уильям? — спросил он через пару минут.
   — Я больше ничего не вижу. Верхняя часть тела сильно обгорела. Волосяной покров практически полностью уничтожен… — особенно отвратительным был запах паленых человеческих волос. — Одно ухо почти совершенно сгорело. Судя по всему, бедняга был мертв еще до того, как до него добрался огонь.
   — Все указывает на это, — подтвердил патологоанатом. — Содержание окиси углерода в крови зашкаливает за смертельное значение. Полагаю, бедолага так ничего и не почувствовал.
   С этими словами он уничтожил папиллярные узоры на кончиках пальцев, задержав пламя горелки на кистях, чтобы ожоги не казались умышленным уродованием трупа.
   — Ну вот, — наконец удовлетворенно произнес патологоанатом. — Если и существуют какие-то методы идентификации этого трупа, мне они неизвестны.
   — Теперь уберем тело в морозилку? — предложил сотрудник морга.
   — Нет, думаю, не стоит. Если просто охладить его до, скажем, двух — трех градусов по Цельсию, процесс разложения тканей будет идти крайне медленно.
   — Значит, сухой лед?
   — Да. Металлический гроб обладает неплохой термоизоляцией и запаян герметически. Сухой лед, как известно, не тает. Он превращается из твердой формы сразу в газообразную. Ну а теперь нам нужно будет одеть тело.