Страница:
И только оказавшись у себя в квартире, Фоули достал записку, написанную на бланке центра связи КГБ. На этот раз весь листок бумаги был исписан черными чернилами. Как и прежде, текст был английский. Фоули отметил, что кем бы ни был Иван, он, по крайней мере, человек образованный, а это уже хорошо, так?
— Привет, Эд. — Поцелуй для микрофонов. — Сегодня на работе было что-нибудь интересненькое?
— Обычная ерунда. Что у нас на ужин?
— Рыба, — ответила Мери Пат.
Взглянув на записку в руках мужа, она тотчас же подняла вверх большой палец.
«Отлично!» — подумали оба. У них есть агент. И не кто-нибудь, а сотрудник КГБ. Который сам вызвался работать на них.
Глава шестнадцатая
— Привет, Эд. — Поцелуй для микрофонов. — Сегодня на работе было что-нибудь интересненькое?
— Обычная ерунда. Что у нас на ужин?
— Рыба, — ответила Мери Пат.
Взглянув на записку в руках мужа, она тотчас же подняла вверх большой палец.
«Отлично!» — подумали оба. У них есть агент. И не кто-нибудь, а сотрудник КГБ. Который сам вызвался работать на них.
Глава шестнадцатая
Меховая шапка на зиму
— Что они сделали? — переспросил Джек.
— Прервались на обед посреди операции, пошли в паб и выпили по пинте пива! — с негодованием повторила Кэти.
— Ну и что? Я сам поступил так же.
— Но ты ведь никого не оперировал!
— А у нас дома что тебе было бы за это?
— О, ничего особенного, — ответила Кэти. — Вероятно, я бы навсегда лишилась лицензии заниматься врачебной практикой — после того, как Берни ампутировал бы мне обе руки бензопилой, твою мать!
Джек встрепенулся. Кэти редко позволяла себе такие выражения.
— Правда что ли?
— Я съела на обед бекон, салат и сандвич с томатным соусом — мы, тупые жители колонии, называем его «французской булочкой». И я, кстати, пила «Кока-колу».
— Рад это слышать, доктор Райан.
Джек подошел к жене и поцеловал ее. Кэти, похоже, в этом очень нуждалась.
— Я никогда не слышала ни о чем подобном, — кипя, продолжала та. — О, возможно, в каком-нибудь долбанном захолустье в штате Монтана и делают так, но только не в настоящей клинике!
— Кэти, успокойся. Ты сквернословишь, как портовый грузчик.
— Или как бывший морской пехотинец. — Наконец ей удалось слабо улыбнуться. — Джек, я им ничего не сказала. Я просто не знала, что сказать. Формально эти двое «глазорезов» занимают более высокое положение, чем я, но если бы они проделали что-нибудь подобное у нас, на их карьере можно было бы ставить крест. После этого им бы не разрешили даже оперировать собак!
— С пациентом все в порядке?
— Да, слава богу. Замороженная пункция вернулась к нам холодная, как лед — опухоль доброкачественная, ничего злокачественного. Мы удалили новообразование и наложили швы. Этот каменщик будет совершенно здоров — ему только придется провести в клинике четыре — пять дней, восстанавливая силы после операции. Никаких последствий для зрения, никаких головных болей, хотя эти два костоправа оперировали его, проспиртованные насквозь.
— Малыш, все хорошо, что хорошо кончается, — слабо возразил Райан.
— Джек, так не должно быть.
— В таком случае, доложи о них своему другу Бирду.
— Надо бы. Честное слово, надо бы.
— И что произойдет?
Кэти снова вспыхнула:
— Не знаю!
— Знаешь, это очень некрасиво — отбирать чужой хлеб, — предостерег жену Джек. — Ты можешь прослыть склочницей.
— Джек, в клинике Гопкинса я бы сразу же доложила о подобном вопиющем нарушении правил, и ребятам пришлось бы дорого заплатить за пьянство на рабочем месте. Но здесь — здесь я лишь гость.
— И обычаи здесь другие.
— Ну не настолько же другие, Джек! Это же просто непрофессионально. Подобные действия могут нанести вред здоровью пациента, а эту грань нельзя пересекать ни в коем случае. Видишь ли, когда я работала в клинике Гопкинса и мне на следующий день предстояла операция, я даже не позволяла себе выпить бокал вина за ужином, понимаешь? И это потому, что превыше всего стоит здоровье больного. Ну да, конечно, когда возвращаешься домой с вечеринки и видишь на дороге аварию с пострадавшими, и при этом ты оказываешься единственным, кто может помочь, ты делаешь все, что в твоих силах, а затем отвозишь раненого к врачу, который уже им займется, и, наверное, признаёшься этому врачу, что за ужином пропустил пару рюмок. Я хочу сказать, когда мы проходили практику в ординатуре, нас заставляли работать немыслимо долгие смены только для того, чтобы научиться принимать правильные решения в экстренных обстоятельствах, однако всегда рядом был кто-то, кто мог бы прийти на помощь в крайнем случае. И, кроме того, никто не должен был работать за гранью возможностей; если кому-то становилось совсем невмоготу, надо было честно предупредить об этом. Понимаешь? Со мной однажды случилось такое, когда я проходила практику в педиатрическом отделении. Малыш вдруг перестал дышать, но у меня была хорошая медсестра, мы тотчас же вызвали старшего врача, твою мать, и все обошлось благополучно, слава богу. Но, Джек, умышленно создавать ситуацию, при которой эффективность действий врача снижается, нельзя. Нельзя создавать дополнительные трудности, чтобы потом их преодолевать. Если проблемы возникают, необходимо их решать, но по собственной воле прыгать в бурлящий котел не надо, понятно?
— Ну хорошо, Кэти, так что же ты все-таки собираешься делать?
— Не знаю. Дома я пошла бы прямо к Берни, но я не дома…
— И ты спрашиваешь моего совета?
Ее голубые глаза пытливо всмотрелись в лицо мужа.
— Да. Что ты думаешь по этому поводу?
Джек понимал, что его собственное мнение не имеет никакого значения. На самом деле от него требовалось лишь то, чтобы он помог Кэти самостоятельно принять решение.
— Если ты спустишь все на тормозах, как ты будешь чувствовать себя на следующей неделе?
— Ужасно, Джек. Я увидела такое…
— Кэти, — остановил ее Райан, стискивая в объятиях, — я тебе не нужен. Поступай так, как подсказывает тебе совесть. В противном случае она тебя замучит. Совершив правое дело, никогда не жалеешь об этом, какими бы ни были последствия. Правое дело потому и называется правым, моя дорогая леди.
— Они меня так тоже называли. Мне очень неловко…
— Понимаю, малыш. И на работе меня нет-нет да и назовут сэром Джоном. Придется немного потерпеть. Пойми, ничего обидного в этом нет.
— И еще, знаешь, к врачам здесь обращаются «мистер Джонс» или «миссис Джонс», а не «доктор Джонс». Черт побери, почему это так?
— Таков здешний обычай. Это восходит к Королевскому военно-морскому флоту восемнадцатого столетия. В те времена судовым врачом, как правило, был молоденький лейтенантик, а на флоте было принято обращаться к лейтенанту не по званию, а просто «мистер». Ну а потом это каким-то образом перекочевало и в обычную жизнь.
— Откуда тебе это известно? — изумленно спросила Кэти.
— Кэти, ты доктор медицины. А я — доктор исторических наук, не забыла? Я знаю многое — например, могу наложить повязку на порез, после того неприятного случая, который начался с отравления мертиолатом. Но дальше этого мои познания в медицине не простираются. Конечно, в школе ЦРУ меня обучили основам первой помощи, но пулевое ранение я в ближайшее время лечить не собираюсь. Это я предоставлю тебе. Ты знаешь, как это делается?
— Я же штопала тебя прошлой зимой, — напомнила Кэти.
— А я тебя отблагодарил за это? — спросил Райан. Он крепко поцеловал жену. — Спасибо, малыш.
— Я должна рассказать о случившемся профессору Бирду.
— Дорогая, если сомневаешься, поступай так, как считаешь правильным.
Вот для чего нам нужна совесть — для того, чтобы напоминать, что хорошо, а что плохо.
— После этого ко мне вряд ли воспылают любовью.
— И что с того? Кэти, ты должна нравиться себе самой. И больше никому. Ну, еще мне, конечно, — добавил Джек.
— А я тебе нравлюсь?
Очень обворожительная улыбка:
— Леди Райан, я боготворю даже ваши грязные кальсоны.
И только после этого Кэти, наконец, успокоилась.
— Что ж, благодарю вас, сэр Джон.
— Позволь мне подняться наверх и переодеться. — Джек остановился в дверях. — Мне к ужину опоясаться торжественным мечом?
— Нет, можешь обычным. — Теперь она уже и улыбалась. — Итак, а у тебя на работе что было?
— Мы все больше узнаём, как много мы еще не знаем.
— Ты хочешь сказать, вы собираете новую информацию?
— Нет, мы выясняем, как же много нам неизвестно из того, что мы должны были бы знать. И этому конца-края нет.
— Не переживай. То же самое можно сказать и про мою работу.
Вдруг Джек подумал, что сходство обеих профессий заключается в том, что в случае ошибки могут погибнуть люди. И в этом не было ничего смешного.
Райан вернулся на кухню. Кэти уже была занята тем, что кормила маленького Джека. Салли смотрела телевизор, который великолепно успокаивал детей, — на этот раз какую-то английскую передачу вместо видеокассеты с мультиками про Койота-бродягу. Почему профессор офтальмологии упрямо готовила ужин сама, как жена простого водителя грузовика, не переставало поражать ее мужа, однако он не возражал — у Кэти это получалось очень неплохо. Интересно, ее учили стряпне в пансионе в Беннингтоне? Усевшись на табурет, Райан налил себе бокал вина.
— Надеюсь, против этого профессор не будет возражать.
— На завтра у тебя не намечено никаких операций?
— Никаких, леди Райан.
— В таком случае, я не возражаю.
Она подняла малыша вертикально, и тот отрыгнул воздух с большим воодушевлением.
— Черт побери, Джек-младший, твой папаша восхищен.
— Да. — Взяв хлопчатобумажную салфетку, Кэти вытерла малышу рот. — Ну, как насчет добавки?
Джон Патрик Райан младший не стал отказываться от такого предложения.
— И что вам неизвестно? — несколько успокоившись, спросила Кэти. — Вас по-прежнему интересует, если у этого типа жена?
— На этом фронте пока что никаких новостей, — признался Джек. — Нас беспокоит, что русские могут что-то предпринять.
— Ты не можешь уточнить, что именно? — спросила Кэти.
— Не могу, — подтвердил Райан. — Русские, как говорит мой друг Саймон Хардинг, очень странные ребята.
— Ну, англичане тоже любят выпить 54, — заметила Кэти.
— Боже милосердный, оказывается, я женился на Кэрри Нейшн 55.
Джек пригубил вино. Это было «Пино гриджио», превосходное белое итальянское вино, которое он покупал в местном магазине.
— Только когда я беру в руки скальпель, чтобы кого-нибудь резать.
Кэти любила говорить о своей профессии в таких выражениях, так как знала, что ее мужа при этом всегда пробивает холодная дрожь.
Джек поднял бокал.
— Хочешь присоединиться?
— Когда закончу кормить. — Кэти помолчала. — Ничего такого, о чем тебе можно говорить?
— Извини, малыш. Порядок есть порядок.
— И ты его никогда не нарушаешь?
— Знаешь, это может стать дурной привычкой. Лучше не начинать.
— А как же быть с русским, который вдруг захочет сотрудничать с нами?
— Это совсем другое дело. В этом случае он будет работать на силы всемирной истины и красоты. Мы, — Райан сделал ударение на этом местоимении, — хорошие.
— А что думают по этому поводу русские?
— Они считают хорошими себя. Однако хорошим считал себя и один тип по имени Адольф, — напомнил Райан. — Которому очень не понравился бы твой Берни.
— Но Адольф давно умер.
— К сожалению, это же самое нельзя сказать про всех его последователей. Поверь мне, малыш.
— Джек, тебя что-то гложет. Я это вижу. И ты не можешь поделиться со мной?
— Да, гложет. И нет, не могу.
— Хорошо, — кивнула Кэти.
Разведывательная информация нисколько не интересовала ее, помимо абстрактного желания знать о том, что происходит в мире. Однако Кэти, как медика, интересовало многое, на что она не могла получить ответ, — например, как лечить раковые заболевания. Поэтому ей пришлось, скрепя сердце, принимать это как должное. Однако в медицине нет места для секретов. Если ученый-медик делает какое-то открытие, которое облегчает жизнь больным, он публикует о нем статью в своем любимом медицинском журнале, чтобы об этом тотчас же узнал весь мир. Можно не сомневаться, что ЦРУ поступает так крайне редко, и Кэти это в какой-то степени задевало. Ладно, это еще один фактор, с которым приходится мириться.
— Ладно. Предположим, вы выясните что-нибудь важное, и что дальше?
— Мы передадим эту информацию наверх. Здесь она попадет к сэру Бейзилу, а я свяжусь с адмиралом Гриром. Как правило, по закрытой телефонной линии.
— Такой, как та, что установлена наверху?
— Да. Потом мы передадим ее по закрытому факсу, а если это окажется что-то действительно очень важное, что нельзя доверить шифровальной аппаратуре, тогда через дипломатического курьера при посольстве.
— И как часто такое происходит?
— Ни разу с тех пор, как я попал сюда, однако решения принимаю не я. Какого черта, дипломатическая почта пересылается на место через восемь или девять часов. Гораздо быстрее, чем это было раньше.
— А я полагала, этот мудреный телефон, что у тебя наверху, невозможно прослушать.
— Ну, ты тоже определенные вещи делаешь практически идеально, и все же лишняя осторожность никогда не помешает, так? То же самое можно сказать и про нашу работу.
— И что это может быть? Разумеется, чисто гипотетически?
Кэти улыбнулась, радуясь своей хитрости.
— Крошка, ты определенно умеешь выражать свои мысли. Скажем так: если нам попадет какой-нибудь материал относительно… ну, например, русского ядерного арсенала, добытый агентом, проникшим в самое сердце этой чертовщины, и это будет очень хороший материал, однако в случае утечки жизнь агента окажется под угрозой. Вот в этом случае мы воспользуемся запечатанным мешком. Главное в нашей игре — беречь источники информации.
— Потому что если ваш агент будет раскрыт…
— Он умрет, и может быть, очень страшной смертью. Говорят, что однажды русские засунули одного перебежчика в печь крематория, а затем зажгли газ, — и все это было снято на кинопленку, pour encourager les autres 56, как выразился Вольтер.
— В наше время подобные вещи невозможны! — тотчас же возразила Кэти.
— В Лэнгли есть один человек, который утверждает, что лично видел этот фильм. Его фамилия Попов, он бывший офицер ГРУ, работающий на нас. Он говорит, что советское руководство очень рассердилось на того предателя.
— Ты это серьезно? — настаивала Кэти.
— Серьезно, как сердечный приступ. Предположительно этот фильм показывали слушателям академии ГРУ в качестве предостережения не переступать черту — на мой взгляд, это не лучший психологический прием, но, как я уже говорил, мне приходилось встречаться с человеком, утверждающим, что он видел этот фильм. Так или иначе, это одна из причин, по которым мы делаем все, чтобы беречь наши источники.
— Поверить в это трудно.
— О, вот как? Ты хочешь сказать, это так же невероятно, как хирург, прерывающий операцию ради обеда и пинты пива?
— Ну… в общем, да.
— Малыш, мы живем в несовершенном мире.
Райан решил остановиться на этом. У Кэти будут впереди целые выходные, чтобы обдумать свое дальнейшее поведение, а ему надо садиться за книгу о Холси.
А в Москве мелькали пальцы.
Как [т]ы сообщишь в Лэн[гли]?— спросила Мери Пат.
Не знаю,— ответил Эд.
Курьером,— предложила она. — Это может быть очень важно.
Эд кивнул.
Рит[тер] будет в восторге.
Это точно,— согласилась Мери Пат. — Хочешь, я возьму встречу на себя?
Твой русский язык безупречен,— подумав, ответил ее муж.
Теперь кивнула она. Эд знал, что Мери Пат говорит на изящном литературном русском языке, которым в Советском Союзе пользуются только люди образованные. Обычный советский гражданин верил с трудом, что иностранец может так свободно владеть русским. Разговаривая с прохожими на улице или общаясь в магазине с продавцом, Мери Пат тщательно следила за тем, чтобы не выдать это умение, вместо этого умышленно спотыкаясь на сложных фразах. В противном случае на нее обязательно обратили бы внимание, поэтому подчеркнуто неправильная речь была такой же неотъемлемой составляющей ее «крыши», как светлые волосы и американская манерность. Новый агент обязательно обратит на нее внимание.
Когда?— спросила Мери Пат.
Иван сказал завт[ра]. [Т]ы готова?— ответил Эд.
Потрепав мужа по бедру, молодая женщина игриво улыбнулась, что переводилось как: «А то как же!»
Фоули любил свою жену так сильно, как только мужчина может любить женщину, и частью этого чувства было уважение к той страсти, с какой Мери Пат относилась к игре, которую вели они оба. Лучшей жены ему не смогло бы подобрать никакое брачное агентство. Сегодня вечером они обязательно сольются в объятиях любви. Возможно, правило «никакого секса перед боем» и применимо по отношению к боксу, однако Мери Пат придерживалась как раз обратного мнения, и если микрофоны в стенах и заметят что-нибудь, ну и хрен с ними, подумал московский резидент, отвечая на улыбку жены.
— Боб, когда вы улетаете? — спросил зама по опер-работе адмирал Грир.
— В воскресенье. Прямым рейсом Эй-эн-эй на Токио, а оттуда в Сеул.
— Уж лучше вы, чем я, — заметил зам по РА-работе. — Я терпеть не могу длинные перелеты.
— Ну, главное — это постараться проспать хотя бы половину времени в воздухе, — у самого Риттера это получалось без труда.
У него было намечено совещание с руководством корейского ЦРУ, на котором предстояло обсудить проблемы Северной Кореи и Китая, волновавшие как зама по опер-работе, так и Сеул.
— К тому же, в моей лавочке сейчас никаких важных дел не запланировано, — добавил Риттер.
— Ловко вы придумали — улизнуть из Вашингтона, когда президент каждый день теребит меня по поводу папы римского, — высказал вслух свои мысли судья Мур.
— Ну, Артур, если вам от этого станет легче, знайте, что мне очень неудобно, — хитро усмехнулся Риттер. — В мое отсутствие делами займется Майк Босток.
Директор ЦРУ и его зам по РА-работе хорошо знали и любили Бостока, в прошлом талантливого оперативного работника, признанного специалиста по Советскому Союзу и Восточной Европе. Однако, к сожалению, в нем было слишком многое от лихого ковбоя, чтобы ему можно было доверять появляться на Капитолийском холме. Ковбоям отводились другие роли — как, например, Мери Пат Фоули.
— О последнем заседании Политбюро по-прежнему никакой информации?
— Пока что ничего нет, Артур. Быть может, на нем обсуждались какие-нибудь текущие вопросы. Знаете, советские лидеры занимаются не только тем, что планируют новую ядерную войну.
— Согласен, — усмехнулся Грир. — Они обвиняют в этом нас. Господи, они все поголовно страдают манией преследования!
— Помните, что сказал Генри: «Даже у параноиков есть враги.» И именно это и является нашей работой, — напомнил Риттер.
— Роберт, вам по-прежнему не дает покоя ваша операция «Маска красной смерти»? — спросил судья Мур.
— Пока что у меня еще нет ничего определенного. Я пробовал обсудить свои мысли с нашими людьми и — черт побери, Артур, представляете, я прошу их не замыкаться в рамках, и что они делают? Строят себе новые, более прочные рамки!
— Не надо забывать, что у нас здесь мало людей предприимчивых, инициативных. Как-никак, это правительственное учреждение. Наши сотрудники работают на твердом окладе. А это никак не способствует творческому мышлению. От нас с вами зависит, чтобы изменить подобное положение дел, — заметил судья Мур. — Какие будут предложения?
— У нас есть люди из реального мира — к сожалению, очень немного, — сказал адмирал Грир. — Черт возьми, один из них работает в моей команде — он не умеет мыслить в рамках.
— Вы имеете в виду Райана? — спросил Риттер.
— В частности, его, — кивнув, подтвердил Джим Грир.
— Для нас он посторонний, — тотчас же заметил зам по опер-работе.
— Боб, вы хотите курочку съесть и косточкой не подавиться, — парировал зам по РА-работе. — Или человек рассуждает, как один из наших бюрократов, или он способен мыслить созидательно. Райану знакомы правила игры, он служил в морской пехоте и способен при необходимости думать на бегу, и скоро из него получится блестящий аналитик. — Грир помолчал. — Он один из лучших молодых сотрудников из всех тех, кого я встречал за последние несколько лет, и я никак не могу понять, Роберт, почему вы на него взъелись.
— Райан пришелся по душе и сэру Бейзилу, — вставил Мур, — а директора британской Службы внешней разведки провести очень непросто.
— Мне бы хотелось при следующей встрече с Джеком обсудить с ним «Маску красной смерти».
— Вот как? — спросил Мур. — Это выходит за рамки должностных обязанностей Райана.
— Артур, он разбирается в экономике лучше всех у меня в разведывательно-аналитическом отделе. Я не направил его в отделение экономики только потому, что Джек слишком умен, чтобы ограничивать его таким образом. Боб, если вы собираетесь подорвать Советский Союз, не развязывая войну, единственный способ сделать это состоит в том, чтобы разрушить советскую экономику. Райан заработал кучу денег, потому что он в этом разбирается. Уверяю вас, Джек умеет отделять зерна от плевел. Быть может, ему удастся придумать способ сжечь это поле. В любом случае, кому от этого будет хуже? Ваш проект пока что чисто теоретический, не так ли?
— Ну? — вопросительно посмотрел на Риттера директор ЦРУ.
В конце концов, адмирал Грир был прав.
— О, ну ладно, черт с вами, — уступил зам по опер-работе. — Главное, чтобы ваш умник ни о чем не проговорился «Вашингтон пост». Ни в коем случае нельзя допустить широкой огласки этого плана. Конгресс и средства массовой информации не оставят от него камня на камне.
— Чтобы Джек о чем-либо проговорился прессе? — переспросил Грир. — Это невозможно. Он не из тех, кто стремится завоевать чье бы то ни было расположение, в том числе, и расположение своего начальства. На мой взгляд, если и можно кому-то доверять, то Джеку Райану. У всего русского КГБ не хватит твердой валюты, чтобы его перекупить. Такое я не могу сказать даже про себя самого, — пошутил он.
— Я запомню ваши слова, Джеймс, — заверил его Риттер, едва заметно изогнув губы в тонкой усмешке.
Подобные шутки, как правило, не покидали пределы седьмого этажа штаб-квартиры в Лэнгли.
Крупные универсальные магазины чем-то похожи друг на друга, о какой бы стране мира ни шла речь, и в этом смысле ГУМ, наверное, являлся московским аналогом нью-йоркского «Мейси». «Теоретически,» — подумал Эд Фоули, входя в огромный магазин через главный вход. Подобно тому, как Советский Союз теоретически представлял собой добровольный союз независимых республик и Россия теоретически обладала конституцией, которая стояла превыше воли Коммунистической партии Советского Союза. «Ну да, с таким же успехом можно верить в Санта-Клауса,» — подумал Фоули, оглядываясь по сторонам.
Они с женой поднялись на эскалаторе на второй этаж — эскалатор был допотопным, с деревянными ступеньками, в то время как на Западе им на смену уже давно пришли стальные. Секция меховых товаров находилась справа, в самом конце ряда, и, на беглый взгляд, выбор в ней был далеко не бедным.
Что гораздо важнее, Иван был здесь, одетый в точности так же, как и вчера в метро. «Быть может, это его лучший костюм?» — подумал Фоули. Если это так, ему действительно нужно как можно скорее драпать на Запад.
Если не считать качества товаров, которое было ниже чем посредственным, ГУМ представлял из себя обычный универсальный магазин, хотя отдельные секции, по сути дела, являлись независимыми магазинчиками. Но Иван оказался неглуп. Он назначил встречу в одной из тех немногих секций, где товары были высококачественные. Тысячелетиями на Россию зимой обрушиваются сильные морозы. Здесь даже слоны вынуждены были обзавестись густым шерстяным покровом; а поскольку двадцать пять процентов человеческой крови поступает в головной мозг, людям зимой никак не обойтись без теплых шапок. Зимняя меховая шапка представляет собой приблизительно цилиндрический головной убор, не имеющий определенной формы, который, однако выполняет свою главную задачу: защищает мозг от переохлаждения. Самые хорошие шапки изготавливаются из меха ондатры, мускусной крысы, — соболь и горностай можно встретить только в самых дорогих магазинах, да и то из этого меха делаются лишь женские шапки, которые могут позволить себе лишь самые состоятельные советские женщины, жены и любовницы партийных руководителей. Однако благородная ондатра, живущий в заболоченных водоемах зверек, обладающий резким запахом — ну, выделанную шкурку каким-то образом удавалось избавить от зловония, иначе обладателя шапки принимали бы за гниющие водоросли, оставленные на морском берегу отступившим отливом, — имеет очень хорошую шерсть, волосы или мех, являющуюся отличным теплоизоляционным материалом. Итак, крыса, но только с прописной буквы К. Впрочем, это ведь не главное, так?
Эд и Мери Пат переговаривались друг с другом взглядами, хотя скорость подобного способа общения оставляла желать лучшего. Правда, надо отдать русскому должное, он правильно выбрал время. Зимние головные уборы только что достали со складов, а поскольку на дворе стояла лишь ранняя осень, покупатели еще не спешили обзавестись новой теплой шапкой на зиму. В секции находился всего один мужчина в коричневом костюме, и Мери Пат направилась к нему, предварительно отослав мужа, как будто она решила сделать ему сюрприз.
Мужчина также выбирал меховые шапки. «Кем бы он ни был, это не провокатор,» — решила Мери Пат.
— Прервались на обед посреди операции, пошли в паб и выпили по пинте пива! — с негодованием повторила Кэти.
— Ну и что? Я сам поступил так же.
— Но ты ведь никого не оперировал!
— А у нас дома что тебе было бы за это?
— О, ничего особенного, — ответила Кэти. — Вероятно, я бы навсегда лишилась лицензии заниматься врачебной практикой — после того, как Берни ампутировал бы мне обе руки бензопилой, твою мать!
Джек встрепенулся. Кэти редко позволяла себе такие выражения.
— Правда что ли?
— Я съела на обед бекон, салат и сандвич с томатным соусом — мы, тупые жители колонии, называем его «французской булочкой». И я, кстати, пила «Кока-колу».
— Рад это слышать, доктор Райан.
Джек подошел к жене и поцеловал ее. Кэти, похоже, в этом очень нуждалась.
— Я никогда не слышала ни о чем подобном, — кипя, продолжала та. — О, возможно, в каком-нибудь долбанном захолустье в штате Монтана и делают так, но только не в настоящей клинике!
— Кэти, успокойся. Ты сквернословишь, как портовый грузчик.
— Или как бывший морской пехотинец. — Наконец ей удалось слабо улыбнуться. — Джек, я им ничего не сказала. Я просто не знала, что сказать. Формально эти двое «глазорезов» занимают более высокое положение, чем я, но если бы они проделали что-нибудь подобное у нас, на их карьере можно было бы ставить крест. После этого им бы не разрешили даже оперировать собак!
— С пациентом все в порядке?
— Да, слава богу. Замороженная пункция вернулась к нам холодная, как лед — опухоль доброкачественная, ничего злокачественного. Мы удалили новообразование и наложили швы. Этот каменщик будет совершенно здоров — ему только придется провести в клинике четыре — пять дней, восстанавливая силы после операции. Никаких последствий для зрения, никаких головных болей, хотя эти два костоправа оперировали его, проспиртованные насквозь.
— Малыш, все хорошо, что хорошо кончается, — слабо возразил Райан.
— Джек, так не должно быть.
— В таком случае, доложи о них своему другу Бирду.
— Надо бы. Честное слово, надо бы.
— И что произойдет?
Кэти снова вспыхнула:
— Не знаю!
— Знаешь, это очень некрасиво — отбирать чужой хлеб, — предостерег жену Джек. — Ты можешь прослыть склочницей.
— Джек, в клинике Гопкинса я бы сразу же доложила о подобном вопиющем нарушении правил, и ребятам пришлось бы дорого заплатить за пьянство на рабочем месте. Но здесь — здесь я лишь гость.
— И обычаи здесь другие.
— Ну не настолько же другие, Джек! Это же просто непрофессионально. Подобные действия могут нанести вред здоровью пациента, а эту грань нельзя пересекать ни в коем случае. Видишь ли, когда я работала в клинике Гопкинса и мне на следующий день предстояла операция, я даже не позволяла себе выпить бокал вина за ужином, понимаешь? И это потому, что превыше всего стоит здоровье больного. Ну да, конечно, когда возвращаешься домой с вечеринки и видишь на дороге аварию с пострадавшими, и при этом ты оказываешься единственным, кто может помочь, ты делаешь все, что в твоих силах, а затем отвозишь раненого к врачу, который уже им займется, и, наверное, признаёшься этому врачу, что за ужином пропустил пару рюмок. Я хочу сказать, когда мы проходили практику в ординатуре, нас заставляли работать немыслимо долгие смены только для того, чтобы научиться принимать правильные решения в экстренных обстоятельствах, однако всегда рядом был кто-то, кто мог бы прийти на помощь в крайнем случае. И, кроме того, никто не должен был работать за гранью возможностей; если кому-то становилось совсем невмоготу, надо было честно предупредить об этом. Понимаешь? Со мной однажды случилось такое, когда я проходила практику в педиатрическом отделении. Малыш вдруг перестал дышать, но у меня была хорошая медсестра, мы тотчас же вызвали старшего врача, твою мать, и все обошлось благополучно, слава богу. Но, Джек, умышленно создавать ситуацию, при которой эффективность действий врача снижается, нельзя. Нельзя создавать дополнительные трудности, чтобы потом их преодолевать. Если проблемы возникают, необходимо их решать, но по собственной воле прыгать в бурлящий котел не надо, понятно?
— Ну хорошо, Кэти, так что же ты все-таки собираешься делать?
— Не знаю. Дома я пошла бы прямо к Берни, но я не дома…
— И ты спрашиваешь моего совета?
Ее голубые глаза пытливо всмотрелись в лицо мужа.
— Да. Что ты думаешь по этому поводу?
Джек понимал, что его собственное мнение не имеет никакого значения. На самом деле от него требовалось лишь то, чтобы он помог Кэти самостоятельно принять решение.
— Если ты спустишь все на тормозах, как ты будешь чувствовать себя на следующей неделе?
— Ужасно, Джек. Я увидела такое…
— Кэти, — остановил ее Райан, стискивая в объятиях, — я тебе не нужен. Поступай так, как подсказывает тебе совесть. В противном случае она тебя замучит. Совершив правое дело, никогда не жалеешь об этом, какими бы ни были последствия. Правое дело потому и называется правым, моя дорогая леди.
— Они меня так тоже называли. Мне очень неловко…
— Понимаю, малыш. И на работе меня нет-нет да и назовут сэром Джоном. Придется немного потерпеть. Пойми, ничего обидного в этом нет.
— И еще, знаешь, к врачам здесь обращаются «мистер Джонс» или «миссис Джонс», а не «доктор Джонс». Черт побери, почему это так?
— Таков здешний обычай. Это восходит к Королевскому военно-морскому флоту восемнадцатого столетия. В те времена судовым врачом, как правило, был молоденький лейтенантик, а на флоте было принято обращаться к лейтенанту не по званию, а просто «мистер». Ну а потом это каким-то образом перекочевало и в обычную жизнь.
— Откуда тебе это известно? — изумленно спросила Кэти.
— Кэти, ты доктор медицины. А я — доктор исторических наук, не забыла? Я знаю многое — например, могу наложить повязку на порез, после того неприятного случая, который начался с отравления мертиолатом. Но дальше этого мои познания в медицине не простираются. Конечно, в школе ЦРУ меня обучили основам первой помощи, но пулевое ранение я в ближайшее время лечить не собираюсь. Это я предоставлю тебе. Ты знаешь, как это делается?
— Я же штопала тебя прошлой зимой, — напомнила Кэти.
— А я тебя отблагодарил за это? — спросил Райан. Он крепко поцеловал жену. — Спасибо, малыш.
— Я должна рассказать о случившемся профессору Бирду.
— Дорогая, если сомневаешься, поступай так, как считаешь правильным.
Вот для чего нам нужна совесть — для того, чтобы напоминать, что хорошо, а что плохо.
— После этого ко мне вряд ли воспылают любовью.
— И что с того? Кэти, ты должна нравиться себе самой. И больше никому. Ну, еще мне, конечно, — добавил Джек.
— А я тебе нравлюсь?
Очень обворожительная улыбка:
— Леди Райан, я боготворю даже ваши грязные кальсоны.
И только после этого Кэти, наконец, успокоилась.
— Что ж, благодарю вас, сэр Джон.
— Позволь мне подняться наверх и переодеться. — Джек остановился в дверях. — Мне к ужину опоясаться торжественным мечом?
— Нет, можешь обычным. — Теперь она уже и улыбалась. — Итак, а у тебя на работе что было?
— Мы все больше узнаём, как много мы еще не знаем.
— Ты хочешь сказать, вы собираете новую информацию?
— Нет, мы выясняем, как же много нам неизвестно из того, что мы должны были бы знать. И этому конца-края нет.
— Не переживай. То же самое можно сказать и про мою работу.
Вдруг Джек подумал, что сходство обеих профессий заключается в том, что в случае ошибки могут погибнуть люди. И в этом не было ничего смешного.
Райан вернулся на кухню. Кэти уже была занята тем, что кормила маленького Джека. Салли смотрела телевизор, который великолепно успокаивал детей, — на этот раз какую-то английскую передачу вместо видеокассеты с мультиками про Койота-бродягу. Почему профессор офтальмологии упрямо готовила ужин сама, как жена простого водителя грузовика, не переставало поражать ее мужа, однако он не возражал — у Кэти это получалось очень неплохо. Интересно, ее учили стряпне в пансионе в Беннингтоне? Усевшись на табурет, Райан налил себе бокал вина.
— Надеюсь, против этого профессор не будет возражать.
— На завтра у тебя не намечено никаких операций?
— Никаких, леди Райан.
— В таком случае, я не возражаю.
Она подняла малыша вертикально, и тот отрыгнул воздух с большим воодушевлением.
— Черт побери, Джек-младший, твой папаша восхищен.
— Да. — Взяв хлопчатобумажную салфетку, Кэти вытерла малышу рот. — Ну, как насчет добавки?
Джон Патрик Райан младший не стал отказываться от такого предложения.
— И что вам неизвестно? — несколько успокоившись, спросила Кэти. — Вас по-прежнему интересует, если у этого типа жена?
— На этом фронте пока что никаких новостей, — признался Джек. — Нас беспокоит, что русские могут что-то предпринять.
— Ты не можешь уточнить, что именно? — спросила Кэти.
— Не могу, — подтвердил Райан. — Русские, как говорит мой друг Саймон Хардинг, очень странные ребята.
— Ну, англичане тоже любят выпить 54, — заметила Кэти.
— Боже милосердный, оказывается, я женился на Кэрри Нейшн 55.
Джек пригубил вино. Это было «Пино гриджио», превосходное белое итальянское вино, которое он покупал в местном магазине.
— Только когда я беру в руки скальпель, чтобы кого-нибудь резать.
Кэти любила говорить о своей профессии в таких выражениях, так как знала, что ее мужа при этом всегда пробивает холодная дрожь.
Джек поднял бокал.
— Хочешь присоединиться?
— Когда закончу кормить. — Кэти помолчала. — Ничего такого, о чем тебе можно говорить?
— Извини, малыш. Порядок есть порядок.
— И ты его никогда не нарушаешь?
— Знаешь, это может стать дурной привычкой. Лучше не начинать.
— А как же быть с русским, который вдруг захочет сотрудничать с нами?
— Это совсем другое дело. В этом случае он будет работать на силы всемирной истины и красоты. Мы, — Райан сделал ударение на этом местоимении, — хорошие.
— А что думают по этому поводу русские?
— Они считают хорошими себя. Однако хорошим считал себя и один тип по имени Адольф, — напомнил Райан. — Которому очень не понравился бы твой Берни.
— Но Адольф давно умер.
— К сожалению, это же самое нельзя сказать про всех его последователей. Поверь мне, малыш.
— Джек, тебя что-то гложет. Я это вижу. И ты не можешь поделиться со мной?
— Да, гложет. И нет, не могу.
— Хорошо, — кивнула Кэти.
Разведывательная информация нисколько не интересовала ее, помимо абстрактного желания знать о том, что происходит в мире. Однако Кэти, как медика, интересовало многое, на что она не могла получить ответ, — например, как лечить раковые заболевания. Поэтому ей пришлось, скрепя сердце, принимать это как должное. Однако в медицине нет места для секретов. Если ученый-медик делает какое-то открытие, которое облегчает жизнь больным, он публикует о нем статью в своем любимом медицинском журнале, чтобы об этом тотчас же узнал весь мир. Можно не сомневаться, что ЦРУ поступает так крайне редко, и Кэти это в какой-то степени задевало. Ладно, это еще один фактор, с которым приходится мириться.
— Ладно. Предположим, вы выясните что-нибудь важное, и что дальше?
— Мы передадим эту информацию наверх. Здесь она попадет к сэру Бейзилу, а я свяжусь с адмиралом Гриром. Как правило, по закрытой телефонной линии.
— Такой, как та, что установлена наверху?
— Да. Потом мы передадим ее по закрытому факсу, а если это окажется что-то действительно очень важное, что нельзя доверить шифровальной аппаратуре, тогда через дипломатического курьера при посольстве.
— И как часто такое происходит?
— Ни разу с тех пор, как я попал сюда, однако решения принимаю не я. Какого черта, дипломатическая почта пересылается на место через восемь или девять часов. Гораздо быстрее, чем это было раньше.
— А я полагала, этот мудреный телефон, что у тебя наверху, невозможно прослушать.
— Ну, ты тоже определенные вещи делаешь практически идеально, и все же лишняя осторожность никогда не помешает, так? То же самое можно сказать и про нашу работу.
— И что это может быть? Разумеется, чисто гипотетически?
Кэти улыбнулась, радуясь своей хитрости.
— Крошка, ты определенно умеешь выражать свои мысли. Скажем так: если нам попадет какой-нибудь материал относительно… ну, например, русского ядерного арсенала, добытый агентом, проникшим в самое сердце этой чертовщины, и это будет очень хороший материал, однако в случае утечки жизнь агента окажется под угрозой. Вот в этом случае мы воспользуемся запечатанным мешком. Главное в нашей игре — беречь источники информации.
— Потому что если ваш агент будет раскрыт…
— Он умрет, и может быть, очень страшной смертью. Говорят, что однажды русские засунули одного перебежчика в печь крематория, а затем зажгли газ, — и все это было снято на кинопленку, pour encourager les autres 56, как выразился Вольтер.
— В наше время подобные вещи невозможны! — тотчас же возразила Кэти.
— В Лэнгли есть один человек, который утверждает, что лично видел этот фильм. Его фамилия Попов, он бывший офицер ГРУ, работающий на нас. Он говорит, что советское руководство очень рассердилось на того предателя.
— Ты это серьезно? — настаивала Кэти.
— Серьезно, как сердечный приступ. Предположительно этот фильм показывали слушателям академии ГРУ в качестве предостережения не переступать черту — на мой взгляд, это не лучший психологический прием, но, как я уже говорил, мне приходилось встречаться с человеком, утверждающим, что он видел этот фильм. Так или иначе, это одна из причин, по которым мы делаем все, чтобы беречь наши источники.
— Поверить в это трудно.
— О, вот как? Ты хочешь сказать, это так же невероятно, как хирург, прерывающий операцию ради обеда и пинты пива?
— Ну… в общем, да.
— Малыш, мы живем в несовершенном мире.
Райан решил остановиться на этом. У Кэти будут впереди целые выходные, чтобы обдумать свое дальнейшее поведение, а ему надо садиться за книгу о Холси.
А в Москве мелькали пальцы.
Как [т]ы сообщишь в Лэн[гли]?— спросила Мери Пат.
Не знаю,— ответил Эд.
Курьером,— предложила она. — Это может быть очень важно.
Эд кивнул.
Рит[тер] будет в восторге.
Это точно,— согласилась Мери Пат. — Хочешь, я возьму встречу на себя?
Твой русский язык безупречен,— подумав, ответил ее муж.
Теперь кивнула она. Эд знал, что Мери Пат говорит на изящном литературном русском языке, которым в Советском Союзе пользуются только люди образованные. Обычный советский гражданин верил с трудом, что иностранец может так свободно владеть русским. Разговаривая с прохожими на улице или общаясь в магазине с продавцом, Мери Пат тщательно следила за тем, чтобы не выдать это умение, вместо этого умышленно спотыкаясь на сложных фразах. В противном случае на нее обязательно обратили бы внимание, поэтому подчеркнуто неправильная речь была такой же неотъемлемой составляющей ее «крыши», как светлые волосы и американская манерность. Новый агент обязательно обратит на нее внимание.
Когда?— спросила Мери Пат.
Иван сказал завт[ра]. [Т]ы готова?— ответил Эд.
Потрепав мужа по бедру, молодая женщина игриво улыбнулась, что переводилось как: «А то как же!»
Фоули любил свою жену так сильно, как только мужчина может любить женщину, и частью этого чувства было уважение к той страсти, с какой Мери Пат относилась к игре, которую вели они оба. Лучшей жены ему не смогло бы подобрать никакое брачное агентство. Сегодня вечером они обязательно сольются в объятиях любви. Возможно, правило «никакого секса перед боем» и применимо по отношению к боксу, однако Мери Пат придерживалась как раз обратного мнения, и если микрофоны в стенах и заметят что-нибудь, ну и хрен с ними, подумал московский резидент, отвечая на улыбку жены.
— Боб, когда вы улетаете? — спросил зама по опер-работе адмирал Грир.
— В воскресенье. Прямым рейсом Эй-эн-эй на Токио, а оттуда в Сеул.
— Уж лучше вы, чем я, — заметил зам по РА-работе. — Я терпеть не могу длинные перелеты.
— Ну, главное — это постараться проспать хотя бы половину времени в воздухе, — у самого Риттера это получалось без труда.
У него было намечено совещание с руководством корейского ЦРУ, на котором предстояло обсудить проблемы Северной Кореи и Китая, волновавшие как зама по опер-работе, так и Сеул.
— К тому же, в моей лавочке сейчас никаких важных дел не запланировано, — добавил Риттер.
— Ловко вы придумали — улизнуть из Вашингтона, когда президент каждый день теребит меня по поводу папы римского, — высказал вслух свои мысли судья Мур.
— Ну, Артур, если вам от этого станет легче, знайте, что мне очень неудобно, — хитро усмехнулся Риттер. — В мое отсутствие делами займется Майк Босток.
Директор ЦРУ и его зам по РА-работе хорошо знали и любили Бостока, в прошлом талантливого оперативного работника, признанного специалиста по Советскому Союзу и Восточной Европе. Однако, к сожалению, в нем было слишком многое от лихого ковбоя, чтобы ему можно было доверять появляться на Капитолийском холме. Ковбоям отводились другие роли — как, например, Мери Пат Фоули.
— О последнем заседании Политбюро по-прежнему никакой информации?
— Пока что ничего нет, Артур. Быть может, на нем обсуждались какие-нибудь текущие вопросы. Знаете, советские лидеры занимаются не только тем, что планируют новую ядерную войну.
— Согласен, — усмехнулся Грир. — Они обвиняют в этом нас. Господи, они все поголовно страдают манией преследования!
— Помните, что сказал Генри: «Даже у параноиков есть враги.» И именно это и является нашей работой, — напомнил Риттер.
— Роберт, вам по-прежнему не дает покоя ваша операция «Маска красной смерти»? — спросил судья Мур.
— Пока что у меня еще нет ничего определенного. Я пробовал обсудить свои мысли с нашими людьми и — черт побери, Артур, представляете, я прошу их не замыкаться в рамках, и что они делают? Строят себе новые, более прочные рамки!
— Не надо забывать, что у нас здесь мало людей предприимчивых, инициативных. Как-никак, это правительственное учреждение. Наши сотрудники работают на твердом окладе. А это никак не способствует творческому мышлению. От нас с вами зависит, чтобы изменить подобное положение дел, — заметил судья Мур. — Какие будут предложения?
— У нас есть люди из реального мира — к сожалению, очень немного, — сказал адмирал Грир. — Черт возьми, один из них работает в моей команде — он не умеет мыслить в рамках.
— Вы имеете в виду Райана? — спросил Риттер.
— В частности, его, — кивнув, подтвердил Джим Грир.
— Для нас он посторонний, — тотчас же заметил зам по опер-работе.
— Боб, вы хотите курочку съесть и косточкой не подавиться, — парировал зам по РА-работе. — Или человек рассуждает, как один из наших бюрократов, или он способен мыслить созидательно. Райану знакомы правила игры, он служил в морской пехоте и способен при необходимости думать на бегу, и скоро из него получится блестящий аналитик. — Грир помолчал. — Он один из лучших молодых сотрудников из всех тех, кого я встречал за последние несколько лет, и я никак не могу понять, Роберт, почему вы на него взъелись.
— Райан пришелся по душе и сэру Бейзилу, — вставил Мур, — а директора британской Службы внешней разведки провести очень непросто.
— Мне бы хотелось при следующей встрече с Джеком обсудить с ним «Маску красной смерти».
— Вот как? — спросил Мур. — Это выходит за рамки должностных обязанностей Райана.
— Артур, он разбирается в экономике лучше всех у меня в разведывательно-аналитическом отделе. Я не направил его в отделение экономики только потому, что Джек слишком умен, чтобы ограничивать его таким образом. Боб, если вы собираетесь подорвать Советский Союз, не развязывая войну, единственный способ сделать это состоит в том, чтобы разрушить советскую экономику. Райан заработал кучу денег, потому что он в этом разбирается. Уверяю вас, Джек умеет отделять зерна от плевел. Быть может, ему удастся придумать способ сжечь это поле. В любом случае, кому от этого будет хуже? Ваш проект пока что чисто теоретический, не так ли?
— Ну? — вопросительно посмотрел на Риттера директор ЦРУ.
В конце концов, адмирал Грир был прав.
— О, ну ладно, черт с вами, — уступил зам по опер-работе. — Главное, чтобы ваш умник ни о чем не проговорился «Вашингтон пост». Ни в коем случае нельзя допустить широкой огласки этого плана. Конгресс и средства массовой информации не оставят от него камня на камне.
— Чтобы Джек о чем-либо проговорился прессе? — переспросил Грир. — Это невозможно. Он не из тех, кто стремится завоевать чье бы то ни было расположение, в том числе, и расположение своего начальства. На мой взгляд, если и можно кому-то доверять, то Джеку Райану. У всего русского КГБ не хватит твердой валюты, чтобы его перекупить. Такое я не могу сказать даже про себя самого, — пошутил он.
— Я запомню ваши слова, Джеймс, — заверил его Риттер, едва заметно изогнув губы в тонкой усмешке.
Подобные шутки, как правило, не покидали пределы седьмого этажа штаб-квартиры в Лэнгли.
Крупные универсальные магазины чем-то похожи друг на друга, о какой бы стране мира ни шла речь, и в этом смысле ГУМ, наверное, являлся московским аналогом нью-йоркского «Мейси». «Теоретически,» — подумал Эд Фоули, входя в огромный магазин через главный вход. Подобно тому, как Советский Союз теоретически представлял собой добровольный союз независимых республик и Россия теоретически обладала конституцией, которая стояла превыше воли Коммунистической партии Советского Союза. «Ну да, с таким же успехом можно верить в Санта-Клауса,» — подумал Фоули, оглядываясь по сторонам.
Они с женой поднялись на эскалаторе на второй этаж — эскалатор был допотопным, с деревянными ступеньками, в то время как на Западе им на смену уже давно пришли стальные. Секция меховых товаров находилась справа, в самом конце ряда, и, на беглый взгляд, выбор в ней был далеко не бедным.
Что гораздо важнее, Иван был здесь, одетый в точности так же, как и вчера в метро. «Быть может, это его лучший костюм?» — подумал Фоули. Если это так, ему действительно нужно как можно скорее драпать на Запад.
Если не считать качества товаров, которое было ниже чем посредственным, ГУМ представлял из себя обычный универсальный магазин, хотя отдельные секции, по сути дела, являлись независимыми магазинчиками. Но Иван оказался неглуп. Он назначил встречу в одной из тех немногих секций, где товары были высококачественные. Тысячелетиями на Россию зимой обрушиваются сильные морозы. Здесь даже слоны вынуждены были обзавестись густым шерстяным покровом; а поскольку двадцать пять процентов человеческой крови поступает в головной мозг, людям зимой никак не обойтись без теплых шапок. Зимняя меховая шапка представляет собой приблизительно цилиндрический головной убор, не имеющий определенной формы, который, однако выполняет свою главную задачу: защищает мозг от переохлаждения. Самые хорошие шапки изготавливаются из меха ондатры, мускусной крысы, — соболь и горностай можно встретить только в самых дорогих магазинах, да и то из этого меха делаются лишь женские шапки, которые могут позволить себе лишь самые состоятельные советские женщины, жены и любовницы партийных руководителей. Однако благородная ондатра, живущий в заболоченных водоемах зверек, обладающий резким запахом — ну, выделанную шкурку каким-то образом удавалось избавить от зловония, иначе обладателя шапки принимали бы за гниющие водоросли, оставленные на морском берегу отступившим отливом, — имеет очень хорошую шерсть, волосы или мех, являющуюся отличным теплоизоляционным материалом. Итак, крыса, но только с прописной буквы К. Впрочем, это ведь не главное, так?
Эд и Мери Пат переговаривались друг с другом взглядами, хотя скорость подобного способа общения оставляла желать лучшего. Правда, надо отдать русскому должное, он правильно выбрал время. Зимние головные уборы только что достали со складов, а поскольку на дворе стояла лишь ранняя осень, покупатели еще не спешили обзавестись новой теплой шапкой на зиму. В секции находился всего один мужчина в коричневом костюме, и Мери Пат направилась к нему, предварительно отослав мужа, как будто она решила сделать ему сюрприз.
Мужчина также выбирал меховые шапки. «Кем бы он ни был, это не провокатор,» — решила Мери Пат.