Стратегическое положение после революционизирования Кавказской армии5 представляется также крайне тяжелым. Но что это такое. Война прекрасна, хотя она связана со многими отрицательными явлениями, но она везде и всегда хороша. Не знаю, как отнесется Она к моему единственному и основному желанию служить Ей всеми силами, знаниями, всем сердцем и всем своим помышлением. Она ближе, во всяком случае, ко мне, чем мое другое божество, бесконечно прелестное, милое, c "розовой улыбкой" и ручками, такими ласковыми, что хочется молиться на них... Но как служить этому божеству, такому удаленному, - молиться? - я это делаю, но одной молитвы мало. Некий мудрец молился до того, что разбил себе череп, и это не было ни с какой стороны поставлено ему в заслугу - он только приобрел обидное прозвище. Последнее время я думаю преимущественно о ручках ее (не войны, конечно), иное представление о ней (о нем) [Т.е. об Анне Васильевне (божестве).] скрыто точно туманом "подсознательного бытия", как хочется сказать после чтения истории Махаяны, где трактуется о "No thought No Non Thought Place Heaven" [Не требуется никакого мышления, ничего - хотя место райское (англ.).]. Я даже затрудняюсь перевести это определение, спросите у Владимира Вадимовича6, что это значит, - Вы говорите, [что] он изучает йогов. По-японски это называется Hisohihisoshoten [Далее в отчеркнутом с двух сторон пространстве листа написано: По учению Махаяны, ближайшее божество находится от нас в расстоянии 5-6 кальп.].
   В сегодняшнюю ночь я думаю о Вас почти так же, как в ночь в Ставке 11/2 года тому назад, когда я писал Вам первое письмо. Вы снова моя мечта, бесконечно отдаленная, безнадежная, но от которой я не могу отказаться и которая так же дорога мне, как тогда, может быть, еще в большей степени. И снова то ощущение мрака и какого-то огромного препятствия - и та же далекая звезда, свет которой создает какую-то радость в душе, благодарность за счастье, которое с ней всегда связано. Я попробовал подойти к ней через проливы и оказался в Иокогаме. "Недурно для начала", - сказал один индийский факир, когда по приказу Махмуда Тоски с него наполовину сняли кожу. Мне остается повторять слова этого философа в рассуждение [о] моей деятельности во флоте Черного моря. Теперь я начинаю новую с твердой верой в следующее положение. По учению Махаяны, ближайшее божество находится от нас в расстоянии, лежащем между 5-й и 6-й кальпой. Позвольте объяснить Вам, что такое кальпа. Буддийские гностики дают и кальпе совершенно реальное определение [Далее полстраницы оставлены неисписанными.].
   Так вот, я верю, что расстояние до моего божества путем служения войне при полной удаче может быть уменьшено на одну кальпу, и вместо пяти будет около четырех. Разве не стоит этого Месопотамский фронт с холерой в виде бесплатного приложения? Я почти не шучу, я говорю серьезно, что, с моей точки зрения, стоит, хотя бы потому, что ничего другого придумать не могу.
   Окончив разговор с Sir Green'ом, я остался некоторое время в посольстве для получения справок о ближайших пароходах, идущих в Индию, и задумался о Вас, конечно, как меня вызвал по телефону к[онтр]-адм[ирал] Дудоров, сообщивший, что пришла на мое имя вализа из Америки. Я получил три Ваших письма и одну открытку. Письма эти от 14 августа, 11 сентября, 16 сентября и открытка от 13 августа. В последней Вы спрашиваете, будет ли большая разница в сроке доставки мне этой открытки и письма, отправленного с вализой через Генмор. Как видите, практически я получил их одновременно 30 декабря, хорошо еще, что того же года. Какое счастье получить эти письма. Ведь каждое письмо Ваше - лучшее, что я могу желать и иметь теперь, и через несколько дней и эта радость станет невозможной на неопределенный, может быть, очень долгий срок. Я получил, по-видимому, все Ваши письма до половины октября последнее по сроку от 14-15 октября, после этого наступил перерыв, и когда и где он возобновится, не знаю. Но как хорошо в такой день, как сегодня, получить написанное Вашими ручками. Какое счастье читать Ваши слова, говорящие с такой лаской, с таким вниманием о Вашей памяти обо мне, о желании увидеть меня. Что сказать мне в ответ на желание Ваше, высказанное в такие тяжелые минуты, чтобы я вернулся.
   Увидеть Вас, побыть с Вами, услышать Ваш голос, - да ведь испытать вновь радость близости Вашей, да ведь это представляется мне таким счастьем, о котором я не смею сейчас и думать и не думаю. Думать о Вас все время сделалось более чем привычкой, почти моим свойством, но теперь я очень редко [Далее зачеркнуто: почти никогда не думаю.] думаю о Вас в будущем [Далее зачеркнуто: почти никогда не.], испытываю желания Вас увидеть. Было время, когда я всегда связывал свои мысли о Вас с мечтой или надеждой Вас увидеть, теперь я думаю о Вас в связи с прошлым, с воспоминаниями. Я не могу точно объяснить Вам, почему это так. Мне очень тяжело думать об этом [Далее зачеркнуто: о будущем.], связывать будущее с Вами - мысль эта иногда приводит меня в состояние такой отчаянной тоски, что развитие ее, право, может навести [на] мысли о том, что японцы деликатно называют "благополучным выходом"7. И я боюсь этого состояния, которое временами неожиданно находит на меня, как короткое очень мучительное состояние, из которого стараешься выйти какой угодно ценой. Прошлое определенно и понятно, будущее представляется таким [Далее зачеркнуто: ужасным.] отрицательным и в отношении самого себя, и со стороны Вашего отношения ко мне, что я, может быть, по малодушию избегаю представлять Вас в будущем. В буддийской философии есть поразительное представление о двойном отрицании: есть три формы существования: положительное - быть; отрицательное - не быть; двойное отрицательное - не не быть; последнее - совершенно особое сверхсознательное представление, отличное от первого и второго. Реального представления этого существования [нет] сознания. Мне кажется, что в отношении Вас в будущем представлении я могу сказать в двойной отрицательной форме: я не не желаю Вас видеть. Что это такое - я сам не знаю.
   Вы не рассердитесь на меня, милая, дорогая Анна Васильевна, за этот буддийский философский вздор? На днях, когда я усиленно им занимался, я получил по почте Вашу открытку от 5 сентября - это был мой Рождественский подарок. Позвольте мне сказать несколько слов о нем. Помните ли Вы эту открытку. Она - снимок с картины, судя по надписи, Lor. Mayer'а8 (вероятно, немец). Картина изображает даму, держащую в руках небольшую статуэтку Будды, симметрия позы и выражение лица дает экспрессию глубокой задумчивости, почти самоуглубления. Самое замечательное в этой картине - это световой эффект, по-видимому выполненный художником, как говорится, с умом; невидимый источник света исходит как бы от статуэтки Будды и распространяется между сложенными симметрично руками и освещает снизу лицо изображенной особы, как бы созерцающей этот свет. Кажется, это называется "idols" [Кумиры (англ.).]. Я получил эту открытку, занятый разбором одного из положений буддизма, трактующего об особом состоянии, достигаемом самоуглублением, состоянии, называемом "джаной"9. Было бы неинтересно и долго разъяснять эту глубокую буддийскую мистику, пытающуюся познать то, что лежит за пределами нормального сознания. Это, не правда ли, странное совпадение. Вы, наверное, не думали на эту тему, когда писали в этой открытке "надо же было выбрать самое далекое место на свете, чтобы туда уехать", и вслед за этим я был вызван к телефону, по которому Sir Green меня уведомил, что правительство Великобритании, с удовольствием принимая мое предложение, просит меня не уезжать до окончательного решения вопроса о месте, где это предложение могло бы быть использовано наиболее выгодным для войны "образом". Это место гораздо удаленнее, чем Соединенные Штаты, не географически, а в смысле трудности сообщения, прибытия и возврата оттуда. Мне очень нравится эта символическая открытка, быть может символизирующая гораздо больше, чем я написал, и которую Вы послали, вероятно совершенно не думая о том значении, которое она для меня получила.
   д. 1, лл. 76 об.-82 об.
   ____________
   1 Начато в тот же день, 30 декабря 1917 г. (12 января 1918), когда написан конец письма No 31, продолжено на том же листе, отделено от предыдущего текста чертой. Условно выделено в отдельный No 32.
   2 На Месопотамском фронте с 1914 г. шли бои между британскими войсками и 5-й турецкой армией. В 1916 г. британские войска потерпели крупное поражение; оправившись от него, в начале 1917 г. развили удачное наступление, заняли Багдад, вышли на мосульское направление. С противоположной (встречной) стороны на мосульское направление вышла русcкая Кавказская армия. Конный корпус генерала Н.Н. Баратова, действуя на багдадском направлении со стороны Керманшаха, в апреле 1917 г. вышел из горных районов непосредственно на Месопотамскую равнину. После этого продвижение русских войск остановилось, однако до конца 1917 г. сохранилась возможность эффективного взаимодействия их с британскими войсками, которые в октябре осуществили новое наступление на Мосул. При выборе места службы для Колчака британское правительство, по-видимому, учитывало его опыт боевых действий против Турции и знакомство со смежным (Кавказским) военным театром.
   3 С сентября 1916 г. британскими силами в Месопотамии командовал Фредерик Мод (1864-1917). После взятия Багдада произведен в генерал-лейтенанты. Умер от холеры во время подготовки наступления на Мосул.
   4 "Краса и гордость революции" - крылатое выражение 1917 г., обозначавшее революционных матросов.
   5 Как и на других фронтах, в 1917 г., особенно после Октября, происходило быстрое разложение Кавказской армии, которая зимой 1917/18 г. бросила фронт. Части экспедиционного корпуса Баратова, состоявшие преимущественно из кубанских и терских казаков, стали уходить через Кавказ по домам. Проект создания 2-й Кавказской армии во главе с генералом Баратовым оказался неосуществимым.
   6 В.В. Романов.
   7 Иносказательное обозначение харакири.
   8 Возможно, имеется в виду Лоренц Мейер (Эдуард Лоренц-Мейер, 1856-?), художник и график, работавший в Сингапуре; работы его в начале XX в. имелись в Гамбургском музее.
   9 Вероятно, имеется в виду дхьяна (джняна) - глубокое созерцание, являющееся, согласно учению Будды, первой стадией все более и более глубокого сосредоточения, постепенно ведущего к конечной цели длинного и трудного пути - к прекращению страданий, к нирване.
   No 33
   2/15 января 1918 г.
   Дорогая, милая, обожаемая моя Анна Васильевна,
   Вчера вечером я окончил свое рекордное письмо Вам - в 40 страниц [См. письма No 31-32.], - которое передал лейтенанту Мезенцеву1, уезжающему в Россию. Он предполагал заехать в Петроград и передать В.В. Романову пакет на Ваше имя. Никогда в жизни, кажется, я не писал такого письма - правда, оно написано не в один день, но все-таки я немного боюсь, что Вы не то что рассердитесь (я верю в Вашу доброту и снисходительность к моим странностям), а просто будете немного недовольны таким нелепым посланием из буддийской метафизики. Но, может быть, чтение этой метафизики на несколько минут отвлечет Вас от невеселой действительности и Вы великодушно меня простите.
   А сегодня вечером мне стало невероятно скучно. Все теперь готово к отъезду, и я жду прибытия парохода "Montengle" для отправления в Шанхай, где буду ждать другой пароход, "Dunera", идущий в Бомбей. Я один, и читать Махаяну мне решительно не хочется. Даже Сун мне надоел, и я посадил Вуича2 переводить рукопись. Я затопил камин, поставил Ваш портрет на стол и долго говорил с Вами, а потом решил Вам писать. Когда дойдет это письмо до Вас, да и дойдет ли? Где Вы, моя милая, моя дорогая Анна Васильевна, в Кисловодске ли Вы, или в Бочево, или, может быть, в Гельсингфорсе?3 Не задаю вопросов - Вы знаете, что все, что относится до Вас, мне так дорого, что Вы сами ответите мне.
   Сегодня я прочел в газетах про двухдневные убийства офицеров в Севастополе - наконец-то Черноморскому флоту не стыдно перед Балтийским4. Фамилий погибших, конечно, не приводится, но думаю, что погибло много хороших офицеров. Из Севастополя, где была моя семья, я имею известия только от сентября. Никаких ответов на мои телеграммы, письма нет. Офицеры, которые туда отправились с моими письмами, ничего не сообщают, и я не знаю, доехали ли они до Севастополя. Что с моей семьей5, что с моими друзьями сталось в эти дни, я ничего не знаю. Нехорошо, очень нехорошо.
   Как Вы страдаете, вероятно, моя милая Анна Васильевна. Как Вам себя чувствовать, Вам, с такой прелестной, так много понимающей душой, любящей нашу Родину, при такой обстановке, которой решительно не находишь имени.
   За эти полгода, проведенных за границей, я дошел, по-видимому, до предела, когда слава, стыд, позор, негодование уже потеряли всякий смысл, и я более ими никогда не пользуюсь. В вере в войну и в думах о Вас я только и могу найти облегчение и иногда забвение и своего ужасного положения, и того, что делается в нашем флоте, на фронте и повсеместно на Родине.
   Что я делал бы без Вас, милая моя Анна Васильевна. Война дает мне силу относиться ко всему "холодно и спокойно", я верю, что она выше всего происходящего, она выше личности и собственных интересов, в ней лежит долг и обязательство перед Родиной, в ней все надежды на будущее, наконец, в ней единственное моральное удовлетворение [Далее зачеркнуто: Она дает право с презрением смотреть на всех политиканствующих хулиганов и хулиганствующих политиков, которые так ненавидят войну и все, что с ней связано в виде чести, долга, совести, потому что прежде всего и в основании всего они трусы. Поверх двух последующих абзацев письма, наискосок, написано: Все равно я так далек, что какие-нибудь тысячи миль не имеют значения, но, несмотря на это, я всегда с Вами хотя бы в воображении.].
   Можно, конечно, жить с этой верой, можно иметь право существовать [Далее зачеркнуто: обратившись в автоматическую военную машину.], отбросив все решительно остальное, но как. Но в Вас я нахожу и мое счастье и радость даже в это время, когда казалось бы, что даже слова утратили значение. Нет, эти слова имеют смысл благодаря Вам. Воспоминания о Вас, Ваши письма, просто думы о Вас - все это так хорошо, что иногда кажется каким-то прекрасным сном, который больше не повторится. Да если бы он и не повторился, так что ж - война ведь выше справедливости, выше личного счастья, выше самой жизни. Она дала мне это счастье, и она отнимает его; если захочет, то и с жизнью в придачу [Поверх двух последующих фраз написано: Мечты о Вас в каюте командующего и в походных рубках кораблей и миноносцев в долгие беспокойные ночи походов и операций.]. Стоит ли об этом думать, когда вспоминается сад Ревельского собрания, мой отъезд на юг, Ваши письма, моя поездка в Петроград в апреле, когда я почувствовал, что война отвернулась от меня, и я решил, что и Анна Васильевна последовала ее примеру. Теперь мне даже немного смешно вспоминать свое обратное путешествие в Севастополь в вагоне-салоне, свой приезд, прибытие на корабль, но тогда я был в состоянии, вероятно, отчаяния. А тут кругом шел последний развал и крушение всего, какие-то хулиганствующие политиканы, и просто хулиганы, и озверевающая, одичавшая от сознания полной безнаказанности и свободы любого преступления толпа. Еще раз, несмотря на дикое отчаяние в душе и безразличие, овладел этой толпой, подчинил ее себе, отправил Черноморскую делегацию с призывом к войне... Большой Генеральный штаб6 мне не простил этой выходки...
   Опять Петроград и встреча с Вами; часы, проведенные около Вас, Господи, какое счастье, от которого все отрицательное как-то ставилoсь в сторону и забывалось все: и болтающий языком гимназист 5-го класса7, вылезший против Гинденбурга и Макензена8 с "братающейся" армией спасать "революцию"9, и "краса и гордость революции", и приближавшийся проигрыш войны, с верным, как смерть, "горем побежденным". Но вот Ваш отъезд, и снова наступил какой-то липкий прежний туман, беспросветный, с каждым часом все сгущающийся... Встреча с Гурко10, Гучковым, отъезд за границу, Лондон, полет на "Large America" в Северном море11, blue water [Голубая вода (англ.).], палуба "Gloucestershire" с милейшим сaptain'ом [Капитан 1-го или 2-го ранга (англ.).] Wilson, Halifax (уже разрушенный взрывом)12, Washington, Newport War College [Ньюпортский военный колледж. В автобиографии Колчак называет его Морской Академией в Ньюпорте (ГА РФ, ф. Р-341, оп. 1, д. 52, л. 12).], теплые ночи в водах Гольфстрима на палубе "Pennsylvania"13, решение ехать домой, Chicago, Grand Canyon и далее Yosemite14, Тихий океан, Сандвичевы острова15 и, наконец, Япония. И все это с постоянной думой о бесконечно прелестном, светлом, чарующем образе с розовыми ручками, писавшими мне письма, читая которые мне иногда казалось, что эти ручки так же близко от меня, как они были в июльские дни. Наконец, Sir Green и служба Его Величеству Королю, и вот я сижу в ожидании "Montengle" в комнате, где провел больше месяца, непрерывно думая о Вас. Я уже все уложил, даже письма Ваши, и только две маленькие фотографии в складном porte-cartes [Планшет, походная сумка для морских и военных карт (фр.).] стоят передо мною на столе и... Милая, дорогая Анна Васильевна, простите, что я так надоедаю Вам одним и тем же, не сердитесь на меня за слишком большое использование почтовой бумаги. Надо окончить письмо [Далее зачеркнуто: и передать его одному надежному лицу, которое и доставит его в Петроград.]. Позвольте мне еще раз поцеловать Ваши ручки, которые для меня являются [На этом текст обрывается.]
   д. 1, лл. 83-86
   _________
   1 Мезенцев (Мезенцов), Анатолий Михайлович (1886-1931) - ст. лейтенант, минный офицер 1-го разряда. Окончил Морской кадетский корпус (1907) и курс в Минном классе. Плавал на Балтике в отряде минных заградителей, после воспаления легких перевелся на Черное море, где служил на заградителе "Дунай", крейсере "Память Меркурия" и на линейном корабле "Императрица Екатерина Великая". Вместе с Колчаком был в 1917 г. командирован в Америку, из Японии вернулся в Севастополь, покинул Крым в последней эвакуации (1920). В 1923 г. выехал в США, пять лет служил на заводе. Умер в Нью-Йорке, оставив вдову с четырьмя детьми.
   2 Вуич, Иван Эммануилович (1884-1979) - лейтенант. С конца 1913 г. служил в Гвардейском экипаже. Специалист по минным заграждениям, входил в состав миссии Колчака в США, уехал вместе с ним в Японию и просил, как и Колчак, направить его в британскую армию. Умер в эмиграции во Франции.
   3 В зачеркнутом варианте Колчак в этом перечислении называет вместо Гельсингфорса Петроград. О Бочеве см. примеч. 1 к письму No 2. За несколько дней до написания данного письма А.В. Тимирева вместе с мужем переехала из Гельсингфорса в Петроград. В Кисловодск съездила несколько позже (оставила у родных сына перед отъездом на Дальний Восток).
   4 15-16 декабря 1917 г. в Севастополе на Малаховом кургане были убиты, в частности, контр-адмиралы М.И. Каськов и А.И. Александров, вице-адмирал П.И. Новицкий, морские офицеры Ю.Э. Кетриц, А.Ю. Свиньин, В.М. Пышнов, Н.Д. Калистов, В.Е. Погорельский, Н.С. Салов, И.С. Кузнецов. Всего 22 человека. Убийства продолжались и далее: 20 декабря - В.И. Орлов, 10 февраля вице-адмирал С.Ф. Васильковский, 12 февраля - А.А. Яковлев, Б.В. Вахтин, контр-адмирал Н.Г. Львов (названа лишь часть имен). Наиболее массовые матросские самосуды и поголовные расправы с офицерами произошли в Севастополе в ночь с 22 на 23 февраля 1918 г., когда было убито около 250 человек. (см.: Революция в Крыму. Историческая библиотека Истпарта ОК Крыма No 2. Симферополь, 1923, с. 34-35, 52-53).
   5 С.Ф. Колчак при большевиках и во время немецкой оккупации скрывалась в Севастополе в семьях нескольких матросов, имея фальшивый паспорт. Сына она в 1918 г. отправила в Каменец-Подольск к подругам своего детства.
   6 Название германского Генштаба (в рукописи продублировано надписью по-немецки над строкой).
   7 "Болтливым гимназистом" Колчак называл Керенского. Эта оценка появилась у него в конце апреля 1917 г., после встречи с Керенским в Петрограде.
   8 Макензен, Август, фон (1849-1945) - прусский генерал-фельдмаршал (1915). Командовал армейским корпусом (1914) в операциях под Танненбергом (Восточная Пруссия) и в Мазурском поозерье; затем армией (польский театр, Горлицкий прорыв 1915); во главе армейских групп действовал против Сербии и Румынии, в которой остался военным губернатором до конца Первой мировой войны.
   9 К братанию Колчак относился резко отрицательно, неизменно видя в нем прежде всего проявление трусости.
   10 Гурко (Ромейко-Гурко), Василий Иосифович (1864-1937) - генерал от кавалерии, генерал-лейтенант по Генеральному штабу. В годы Первой мировой войны командовал 5-й армией, зимой 1916/17 г. (начиная с ноября) исправлял должность начальника Штаба Верховного главнокомандующего (во время отпуска М.В. Алексеева, отправленного лечиться в Крым). При Временном правительстве сначала командовал Западным фронтом, отчислен от должности приказом Керенского от 25 марта за нежелание проводить в действие приказ No 8 по армии и флоту (Декларация прав военнослужащих). Понижен в должности до начальника дивизии. Согласно показаниям Колчака, тот виделся с ним за несколько дней до своего отъезда в Америку и буквально накануне ареста Гурко, который был арестован 22 июля по обвинению в монархической пропаганде на фронте и в переписке с бывшим царем Николаем II. В сентябре 1917 г. Гурко выслан за границу, умер в эмиграции.
   11 Описание полета см. в письме от 7 (20) августа 1917 г. См. письмо No 24.
   12 В 1917 г. путь Колчака в США лежал через канадский порт Галифакс. Несколько месяцев спустя, утром 6 декабря 1917 г., там произошел взрыв боеприпасов, превзойденный по силе лишь в 1945 г. (Хиросима). Пожар, возникший при столкновении судов, привел к взрыву почти 3 тыс. тонн взрывчатых веществ, хранившихся там в трюме французского транспортного судна "Монблан" (полутонный якорь "Монблана" был выброшен в лес за 2 мили от места взрыва). Взрыв сжег все на площади 2,5 кв. км и практически сровнял с землей 1 кв. км; разрушениям подверглись все здания Галифакса; взрывная волна выбила окна на расстоянии до 60 миль. Погибло 1630 человек, тысячи были ранены.
   13 Осенью 1917 г. Колчак провел на флагманском корабле американского флота "Пенсильвания" около 12 дней, участвуя вместе с членами своей миссии в маневрах американского флота в Атлантическом океане (ГА РФ, ф. Р-341, оп. 1, д. 52 ч. II, лл. 11-12 об.).
   14 Йосемитский национальный парк в 1917 г. уже существовал, Гранд-Каньон имел статус национального памятника (с 1919 г. - национальный парк).
   15 Современное название - Гавайские острова.
   No 34
   Shanghai 29/16. I. 1918 г.
   Дорогая, милая моя, обожаемая Анна Васильевна,
   Вчера я прибыл на "Montengle" в Shanghai, и снова приходится сидеть в этом чужом городе и ждать "Dunera", которая опоздала и уйдет на юг только через неделю. Я когда-то хорошо знал Shanghai и провел в нем не один месяц1. Кое-что переменилось здесь, но в общем все осталось то же. Я первый раз был здесь в годы нашего империализма на Востоке, когда я с гордостью чувствовал себя русским офицером и чуть ли не хозяином положения, - теперь я в этом городе по приказанию правительства Его Величества Короля Великобритании. Мне тяжела любезность и предупредительность английских властей и всех, с кем я имею дело, - я еще не начал фактически новой службы. Я предпочел бы, чтобы обо мне никто не знал и не говорил, - но ничего не поделаешь, приходится считаться с отношением ко мне как вице-адмиралу [Далее зачеркнуто: а какой же я теперь вице-адмирал?] со стороны и английского и русского общества.
   Мне тяжело - прошлые воспоминания каким-то камнем ложатся на душу, - и я прибегаю к единственному средству забыть все это - думать и говорить с Вами. Ваши фотографии стоят передо мной, и милая, обожаемая Анна Васильевна со своей всегда прелестной улыбкой точно смотрит на меня так же, как в те немногие дни, когда я видел ее в действительности [После исправлений последней фразы конец письма перечеркнут: ...так близко, сидел около нее и говорил с нею. Повторятся ли когда-нибудь эти дни. Надо быть так далеко, как мне пришлось в последние месяцы, чтобы оценить, что такое видеть Анну Васильевну, быть около нее. Ведь не сон же были семь месяцев тому назад дни, когда Анна Васильевна была в Петрограде, ходила со мной и ездила по улицам Петрограда, когда я держал ее милые, прелестные ручки; а может быть, этого совсем не было. Неужели же никогда это больше не повторится... Приходится встать на философско-историческую почву и признать, что если даже это и не повторится, то прошлое, связанное с Анной Васильевной, было так хорошо, что остается только благодарить то высшее начало, которое дало это счастье. А дальше - пусть будет то, что будет.].
   д. 1, лл. 86 об.-87 об.
   ____________
   1 Имеется в виду пребывание Колчака на Тихом океане в 18961898 гг. Во время стоянок в порту Шанхая или у островов Сэдл (неподалеку от него) офицеры имели возможность знакомиться с городом. Особенно долгой была стоянка "Крейсера" в Шанхае зимой-весной 1898 г.
   No 35
   30.I.1918 г.
   Меня устроили в Shanghai Club. Это почтенный английский клуб, быть может, лучший на Дальнем Востоке по обстановке и комфорту, которые могут быть созданы только великой английской культурой. Но меня не радует и [мне] не доставляет удовольствия эта культура, когда я думаю о своей Родине, о том, в каких условиях, может быть, приходится жить Вам и всем, кто решился остаться дома. Поскорее бы к обстановке войны, где я буду чувствовать себя точно вернувшись "домой". Другого дома теперь у меня нет и быть не может.
   Милая, дорогая Анна Васильевна, временами под влиянием отрывочных известий из России, оставляющих впечатление какого-то сумасшедшего бреда, мне кажется, что Вы, получив мои последние письма, будете недовольны моим решением и, может быть, отвернетесь от меня. Если бы Вы знали, как тяжело для меня это представление. Моя вера в войну, ставшая положительно каким-то религиозным убеждением, покажется Вам дикой и абсурдной, и в конечном результате страшная формула, что я поставил войну выше родины, выше всего, быть может, вызовет у Вас чувство неприязни и [Далее зачеркнуто: справедливого.] негодования. Я отдаю отчет в своем положении - всякий военный, отдающий другому государству все, до своей жизни включительно (а в этом и есть сущность военной службы), является кондотьером с весьма сомнительным на идейную или материальную сущность этой профессии. Как посмотрите Вы на это - я не знаю. Но меня, конечно, заботит этот вопрос, вопрос, существенный для меня только в отношении Вас, и только Вас. Минутами делается так тяжело, что кажется ненужным и безнадежным писать это письмо Вам.