Так или иначе, его необходимо остановить.
   Единственный шанс заключается в том, чтобы захватить их врасплох. В случае удачи лучшее, на что можно всерьез рассчитывать, – это спасти Марка. Все остальное – пустые мечтания.
   Время действовать.
   Связать ей ноги они не потрудились. Да и то сказать, на что она способна со связанными руками и залепленным ртом? Напасть на них – самоубийство, слишком легкую мишень она будет собой представлять.
   Но именно на это она и сделала ставку.
   Рейчел поднялась на ноги. Лидия мгновенно обернулась и вскинула пистолет.
   – На место!
   Рейчел не послушалась. Лидия растерялась. Но долго ее замешательство длиться не могло. Рейчел решила воспользоваться ситуацией. Маленький шанс, но шанс. Она кинулась бежать. Теперь Лидии придется стрелять, либо ловить ее, либо...
   Окно!
   Лидия поняла, к чему движется дело, но остановить Рейчел не сумела. Та, как живой таран, бросилась вперед головой в оконный проем. Стекло подалось с неожиданной легкостью. Рейчел вылетела наружу. Но чего она не рассчитала, так это высоты окна. Руки связаны за спиной, не обопрешься при приземлении.
   Рейчел изогнулась и упала на плечо. Раздался глухой удар, все тело пронзило острой болью, в бедро впились осколки стекла. "Марк услышит, поймет, что нельзя идти в дом". Но, уже переворачиваясь, Рейчел увидела, что ошиблась, и испытала страх – животный, отчаянный страх. Да, Марк получил предупреждение, но не внял ему.
   Не думая о возможных последствиях, он кинулся к Рейчел.
* * *
   – Сидеть!
   Женский голос принадлежал гнусной дамочке по имени Лидия. Она медленно поднимала пистолет. Верна охватила паника. Он еще не был готов к схватке. Отсюда можно и промахнуться. Лидия не спустила крючок. Верн с изумлением наблюдал, как Рейчел бежит к окну и выпрыгивает на улицу.
   "Она что, спятила? Да нет, просто храбрая женщина. Она ведь понятия не имеет, что я здесь. И не может позволить себе просто сидеть и ждать, когда Марк попадет в ловушку. Она не из таких", – вихрем пронеслось у него в голове.
   Верн двинулся вперед. Бесчисленное множество раз он слышал, что время в критические моменты останавливается, краткие секунды растягиваются до бесконечности и становится видна малейшая деталь. На деле все это сущая ерунда. Только если оценивать событие задним числом, в спокойной обстановке, можно говорить, будто время застывает на месте. А в самый жаркий миг оно, наоборот, ускоряет бег. Так было, когда вместе с тремя друзьями Верн вступил в перестрелку с гвардией Саддама. Так произошло и сейчас.
   Верн поспешно завернул за угол.
   – Оружие на пол!
* * *
   Посреди комнаты стоял высокорослый мужчина с пистолетом, направленным в сторону окна, откуда только что выпрыгнула Рейчел. Времени на повторное предупреждение не оставалось, и Верн дважды выстрелил. Хеши рухнул без звука. Лидия вскрикнула. Верн бросился на пол и перекатился за кушетку.
   – Хеши!
   Верн осторожно выглянул, ожидая увидеть дуло пистолета. Но Лидия бросила оружие и, рыдая во весь голос, опустилась на колени.
   – Нет! Не умирай, Хеши, пожалуйста, не умирай, не оставляй меня одну! – Она бережно подложила ладони под голову убитого.
   Верн отшвырнул ногой пистолет Лидии и прицелился ей в грудь.
   Голос ее теперь звучал мягко, еле слышно, в нем появились материнские нотки:
   – Ну пожалуйста, Хеши. Пожалуйста, не умирай. Ради Бога, не оставляй меня одну.
   – Ни за что, – прошептал Хеши.
   Лидия умоляюще посмотрела на Верна. Звонить в полицию нужды не было – судя по завыванию сирен, машины приближались к дому. Хеши сдавил ладонь Лидии.
   – Ты знаешь, что надо делать, – сказал он.
   – Нет, – едва слышно ответила она.
   – Лидия, мы были готовы к этому.
   – Ты не умрешь.
   Хеши закрыл глаза. Дыхание было хриплым и прерывистым.
   – Все решат, что ты просто чудовище, – сказала она.
   – Наплевать мне на это. Никто, кроме тебя, меня не волнует. Обещай, Лидия.
   – Ты выкарабкаешься.
   – Обещай.
   Лидия покачала головой. Слезы струились у нее по щекам.
   – Не могу.
   – Можешь. – Хеши с трудом улыбнулся. – Ты ведь великая актриса.
   – Я люблю тебя, – прошептала Лидия.
   Но он ее уже не слышал.
   Сирены звучали совсем рядом. Верн отступил в сторону. Появились полицейские. Едва войдя в комнату, они сразу окружили Лидию. Она внезапно оторвала голову от груди Хеши.
   – Слава Богу! – Слезы вновь полились у нее из глаз. – Слава Богу, этот кошмар наконец позади.
* * *
   Рейчел срочно отвезли в больницу. Я хотел проводить ее, но у полиции были свои соображения на сей счет. Я позвонил Зии и попросил ее проведать Рейчел.
   Полиция допрашивала нас много часов подряд. Меня, Катарину, Верна – по отдельности, потом всех вместе. По-моему, они нам поверили. Ленни присутствовал при допросах. Некоторое время спустя появились Риган и Тикнер. До того, переговорив с Ленни по телефону, они рылись в записях Бакара.
   – Денек длинный получился, а, Марк? – начал Риган.
   – По-вашему, сейчас самое время для светской беседы, детектив? – Я уселся напротив него.
   – Эта женщина называет себя Лидией Дэвис. Но ее настоящее имя – Лариса Дейн.
   Я наморщил лоб:
   – Где-то я его слышал.
   – В детстве она играла...
   – Трикси, – вспомнил я. – В телесериале "Семья смеется".
   – Вот-вот. Или, во всяком случае, так она говорит. Что касается этого малого, мы знаем только, что зовут его Хеши, и наша дамочка утверждает, что он силой заставлял ее делать всякие дурные вещи. Ваш друг Верн считает, что она лжет. Впрочем, это не имеет значения. Она утверждает, что о вашей дочери ей ничего не известно.
   – Как это?
   – По ее словам, Бакар разыскал Хеши и предложил разыграть комедию, то есть потребовать выкуп за пропавшего ребенка. Хеши это понравилось. Куча денег и никакого риска: ребенка ведь красть не надо.
   – И к стрельбе в моем доме они не имеют никакого отношения?
   – Вот именно.
   Я посмотрел на Ленни. Его тоже явно кое-что смущало.
   – Но ведь у них мой револьвер. Именно из него они убили брата Катарины.
   – Знаю. Она утверждает, будто Хеши его получил от Бакара. Чтобы подставить вас. Хеши застрелил Павла и подсунул револьвер вам, чтобы подозрение пало на вас с Рейчел.
   – А откуда у них волосы Тары? И ее одежда?
   – По словам мисс Дейн, это тоже дело рук Бакара.
   – Таким образом, за похищением моей дочери стоит Бакар? – Я недоверчиво покачал головой.
   – Она говорит, что ничего не знает.
   – А как насчет моей сестры? Стейси-то каким образом оказалась замешана в этом деле?
   – И снова, если верить мисс Дейн, все упирается в Бакара. На Стейси им указал он. Это тоже подстава. Хеши дал Стейси чек и велел разменять его в банке. А потом убил ее.
   Я посмотрел на Тикнера, затем вновь на Ригана:
   – Что-то не сходится.
   – Мы продолжаем расследование.
   – У меня вопрос, – вмешался Ленни. – Что заставило их повторить тот же фокус полтора года спустя?
   – С точностью мисс Дейн ответить не может, но подозревает, что это просто жадность. Говорит, позвонил Бакар и спросил Хеши, не хочет ли тот заработать еще миллион. Тот сказал: "Почему бы нет?" Разбираясь в бумагах Бакара, мы пришли к выводу, что у него были серьезные денежные затруднения. Так что скорее всего мисс Дейн права. Он просто захотел откусить еще раз от того же яблока.
   Я потер глаза. У меня защемило в груди.
   – А записи Бакара, связанные с приемными детьми, вы обнаружили?
   – Пока нет. – Риган переглянулся с Тикнером.
   – Как это?
   – Слушайте, мы еще в самом начале. Найдем, непременно найдем. Мы изучим все его операции полуторагодичной давности. Если Бакар передал Тару в чьи-то руки, мы обязательно это выясним.
   Я вновь покачал головой.
   – Ну что еще, Марк?
   – Все это выглядит как-то странно. Этот малый организовал себе неплохой источник дохода. Так зачем же убивать меня и Монику? При чем здесь вообще похищения и убийства?
   – Пока ничего не могу сказать, – ответил Риган. – Во всей этой истории действительно много неясного. Но на данный момент наиболее вероятным кажется такой вариант: ваша сестра, действуя на пару с сообщником, стреляет в вас и Монику, похищает младенца и передает его Бакару.
   Закрыв глаза, я попытался представить себе эту сцену. Неужели Стейси действительно способна на такое? Вломиться ко мне в дом и убить меня? Не верится. И тут мне кое-что пришло в голову.
   Отчего я не слышал звона разбитого стекла?
   Более того, почему я до выстрела вообще ничего не слышал? Ни разлетающегося на осколки окна, ни звонка, ни стука щеколды, ни скрипа открывающейся двери – вообще ничего. Почему? По Ригану, ответ состоит в том, что у меня произошло выпадение памяти. Но теперь я понял, что это не так.
   – Овсяное печенье, – сказал я.
   – Прошу прощения?
   Я открыл глаза.
   – Вы считаете, что я просто что-то забыл, верно? Стейси с сообщником либо разбили окно, либо – ну, я не знаю – позвонили в дверь. И то и другое я непременно должен был услышать. Но не услышал. Помню, я ел печенье, а потом – пустота.
   – Ну и...
   – Видите ли, до какого-то момента я все прекрасно помню. Я держал печенье в руке. А когда вы нашли меня, оно валялось на полу. Верно?
   – Верно, – подтвердил Тикнер.
   – Тогда амнезия отпадает. Я стоял у раковины и ел. Это я помню. Это было прямо перед тем, как вы нашли меня. Промежутков во времени нет. И если во всем виновата моя сестра, зачем бы ей раздевать Монику?.. – Я внезапно умолк.
   – Ну, дальше, – не выдержал Ленни.
   Ты любил ее?
   Я смотрел куда-то перед собой.
   Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк, не так ли?
   Дина Левински. Я вдруг подумал о ее странных визитах в район дома, где она выросла. Я подумал о двух револьверах, один из которых принадлежит мне. Я подумал о лазерном диске, спрятанном в подвале, точно в том месте, на которое мне указала Дина. Я подумал о фотографиях, сделанных перед входом в больницу. Я вспомнил, что Моника, по словам Эдгара, брала сеансы психотерапии.
   И в моем сознании замерцала догадка, настолько ужасная, что, право, мне сразу же захотелось от нее отмахнуться.

Глава 42

   Я сослался на плохое самочувствие и вышел. Из ванной я позвонил Эдгару.
   – Да? – Тесть сам подошел к телефону, что несколько меня удивило.
   – Вы вроде говорили, что Моника ходила к психиатру?
   – Это ты, Марк? – Эдгар откашлялся. – Тут мне только что звонили из полиции. Эти олухи уверяют, будто это ты стоишь за похищением...
   – Не будем сейчас об этом. Времени нет. Я все еще никак не отыщу Тару.
   – Так что тебе надо? – осведомился Эдгар.
   – Имя того психиатра вам известно?
   – Нет.
   Я ненадолго задумался.
   – А Карсон там?
   – Да.
   – Пусть возьмет трубку.
   Наступила пауза. Я нетерпеливо постукивал ногой по полу.
   – Марк? – зарокотал в трубке знакомый баритон Карсона.
   – Вы ведь знали про фотографии, верно?
   Он промолчал.
   – Я проверил счета. Частному детективу платили не мы. Деньги переводили вы.
   – К покушению и похищению ребенка это не имеет никакого отношения, – заявил Карсон.
   – А на мой взгляд, имеет. От Моники вы ведь знаете имя психиатра? Моника вам сказала. Как его зовут?
   Молчание.
   – Слушайте, я ведь не кого-нибудь – собственную дочь пытаюсь отыскать.
   – Моника виделась с ним всего дважды, – сказал Карсон. – Не понимаю, чем бы он мог помочь тебе.
   – Он и не может. А вот имя его – дело иное.
   – Что?
   – Назовите мне его имя, больше от вас ничего не требуется. Может, это Стэнли Радио?
   В трубке было слышно шумное дыхание Карсона.
   – Я с ним уже разговаривал. Он ничего не знает и...
   Но я уже повесил трубку. Так или иначе, Карсон больше ничего не скажет.
   А вот Дина Левински может сказать.
* * *
   Я спросил у Ригана и Тикнера, арестован ли я. Они сказали – нет. Я спросил Верна, могу ли еще раз воспользоваться его "камаро".
   – Что за проблемы, – ответил Верн и, подмигнув, добавил: – Моя помощь требуется?
   Я отрицательно покачал головой.
   – Все, для вас с Катариной это дело кончено.
   – Но если что понадобится...
   – Спасибо, Верн, вряд ли. Отправляйтесь домой.
   К моему немалому удивлению, он крепко обнял меня. Катарина поцеловала в щеку. Я отстранился, посмотрел им вслед, увидел, как они отъезжают на своем пикапе, и направился в город. В тоннеле Линкольна я попал в пробку, из которой выбрался лишь через час. Сделал несколько телефонных звонков и выяснил, что Дина Левински с приятельницей живет в Гринвич-Виллидж.
   Через двадцать минут я звонил ей в дверь.
* * *
   Вернувшись с обеда, Элинор Рассел обнаружила у себя на столе обыкновенный конверт. Он был адресован ее боссу, Ленни Маркусу. На конверте значилось: "Лично, в собственные руки".
   Элинор работала у Ленни восемь лет. Она была глубоко привязана к нему. Обделенная счастьем иметь собственную семью (их с мужем Солом, умершим три года назад, Бог потомством не благословил), она стала чем-то вроде бабушки всем Маркусам. Фотографию жены Ленни и четверых их детей Элинор держала у себя на столе.
   Она озабоченно повертела конверт в руках. Как он попал сюда? Заглянула в кабинет Ленни. Вид у босса был угрюмый. Ясно, имя его лучшего друга – доктора Марка Сайдмана вновь замелькало на первых полосах газет. Обычно в это время Элинор босса не тревожила. Но обратный адрес на конверте... "В общем, – решила она, – пусть лучше сам посмотрит".
* * *
   По-моему, Дина Левински не удивилась, увидев меня.
   Не говоря ни слова, она знаком предложила мне войти. На стенах висели ее картины, некоторые покосились. От обилия картин у меня закружилась голова, в квартире словно витал дух Сальвадора Дали. Мы устроились на кухне. Дина предложила заварить чай. Я отказался. Она положила руки на стол. Ногти обгрызены. Волосы приглажены. Глаза опущены. Дина стала похожа на ту заурядную девчонку, с которой я некогда учился в начальной школе.
   – Нашел фотографии? – спросила она.
   – Да.
   – Не надо было мне говорить про них.
   – Так зачем же сказала?
   – Я солгала тебе.
   Я кивнул.
   – Я не замужем. От секса я не получаю никакого удовольствия. У меня вообще проблемы во взаимоотношениях с людьми. – Она пожала плечами. – У меня даже проблемы с тем, чтобы говорить правду.
   Дина вымученно улыбнулась мне. Я ответил ей тем же.
   – Врачи рекомендуют нам бороться с собственными страхами. Единственный способ сделать это – взглянуть в лицо правде, как бы ни была она горька. Но видишь ли, я не знаю, в чем эта правда состоит. Вот почему я и направила тебя туда.
   – Ты ведь уже не в первый раз приходила к нам в дом?
   Она кивнула.
   – Там и познакомилась с Моникой?
   – Да.
   – И вы подружились?
   – У нас было кое-что общее.
   – Да? И что же именно?
   Дина посмотрела на меня, и я уловил страдание в ее глазах.
   – С вами обеими дурно обращались? – спросил я.
   Дина кивнула.
   – Эдгар приставал к ней?
   – Нет, нет, не Эдгар. И вообще к ней в этом смысле никто не приставал. Все дело в ее матери. Мать ее тиранила и физически, и духовно. Эта женщина была серьезно больна. Наверное, это для тебя не новость.
   – Пожалуй.
   – Монике нужна была поддержка.
   – И ты свела ее с психиатром?
   – Пыталась. То есть я устроила ей свидание с доктором Радио. Но ничего не получилось.
   – Почему?
   – Моника не из тех, кто верит в лечение. Она считала, что сама справится со своими бедами.
   Я кивнул. Это мне было известно.
   – В тот раз, – сказал я, – ты спросила меня, любил ли я Монику.
   – Да.
   – И что же заставило тебя задать этот вопрос?
   – Моника думала, что ты ее не любишь. – Дина принялась кусать ногти. Впрочем, кажется, от ногтей ничего уже не осталось. – И естественно, считала себя не достойной любви. В этом мы похожи. Но есть и различие.
   – Что за различие?
   – Моника чувствовала, что есть в этом мире одно существо, которое будет любить ее всегда.
   Ответ я знал заранее:
   – Тара.
   – Конечно. Она подловила тебя, Марк. Впрочем, ты, наверное, и сам это знаешь. Это не было случайностью. Она хотела забеременеть.
   Печально, но я не удивился. Я вновь попытался, как подобает хирургу, все разложить по полочкам.
   – Итак, Моника считала, что я ее разлюбил. Боялась, что буду настаивать на разводе. Это ее угнетало. Она плакала по ночам. – Я умолк. Собственно, и обращался я не столько к Дине, сколько к самому себе. Развивать эту мысль мне не хотелось, но останавливаться было поздно. – Здоровье у нее слабое. Она постоянно нервничает. И тут звонок Рейчел.
   – Твоей бывшей приятельницы.
   – Да.
   – Кроме того, Моника знала, что ты хранишь ее фотографию.
   Я закрыл глаза. В ушах зазвучала музыка, которую я слышал в машине Моники. Музыка наших студенческих лет. Музыка, которую я когда-то слушал вместе с Рейчел.
   – И тогда, – сказал я, вновь глядя на Дину, – Моника наняла частного детектива, чтобы выяснить, продолжается ли наш роман. А он сделал эти снимки.
   Дина кивнула.
   – У нее появилось доказательство, что я собираюсь оставить ее ради другой женщины. Предлог – психическое нездоровье. Я заявлю, что она не способна выполнять материнские обязанности. Я известный и уважаемый врач, а у Рейчел связи в прокуратуре. Все кончится тем, что Тару, единственное существо, которое Монике дороже всего на свете, возьмут под опеку.
   Дина поднялась из-за стола, сполоснула стакан и наполнила его водой. Я задумался над тем, что же случилось в то утро. Почему я не услышал звона разбитого стекла? Почему не услышал чужих шагов?
   Все очень просто. Потому что чужих в доме не было.
   – И что же потом? – Глаза у меня наполнились слезами.
   – Ты сам знаешь, Марк.
   Я сощурил глаза.
   – Я не думала, что она способна на это, – сказала Дина. – Считала, что просто пугает. Моника ведь была так подавлена. Когда она спросила меня, не знаю ли я, как раздобыть оружие, я думала, она хочет покончить с собой. Мне и в голову не могло прийти, что...
   – ...она хочет покончить со мной.
   Внезапно стало трудно дышать. Навалилась страшная усталость. Даже заплакать не было сил. И все же кое-что осталось неясным.
   – Ты сказала, что Моника просила тебя достать пистолет.
   Дина кивнула.
   – Ну и...
   Она покачала головой:
   – Нет. Да и откуда бы? Моника сказала, что оружие есть дома, у тебя в столе, но она не хочет оставлять следы. И тогда Моника обратилась к человеку, чьи сомнительные связи могли оказаться полезными.
   – К Стейси. – Все встало на место.
   – Да.
   – И Стейси достала ей пистолет?
   – Не думаю.
   – Отчего же?
   – В то утро Стейси приходила ко мне. Видишь ли, мы с Моникой решили навестить ее вместе. Так Стейси стало известно мое имя – от Моники. Она пришла узнать, зачем Монике оружие. Я не сказала, потому что до конца не была уверена. Стейси тут же ушла. Я не знала, что и делать. Собралась было позвонить доктору Радио, но на тот день у меня и так была назначена с ним встреча, и я решила, что дело ждет.
   – Дальше.
   – А дальше – не знаю. Правда, Марк, не знаю. Но уверена, что стреляла в тебя Моника.
   – С чего бы это?
   – Я испугалась и позвонила тебе домой. Ответила Моника. Она плакала. Сказала, что ты мертв. И сразу бросила трубку. Я перезвонила. Но никто не ответил. А потом был сюжет в теленовостях. Когда сказали, что пропала твоя дочь... я ничего не поняла. Решила, что скоро найдется. Но все обернулось иначе. И о том, что на этих фотографиях, я ничего не знала. Надеялась только, что они прольют свет на случившееся. Даже не с вами, не с тобой и Моникой. С вашей дочерью.
   – А почему так долго ждала?
   Дина на мгновение закрыла глаза, и мне показалось, что она молится.
   – Видишь, какое дело, я серьезно заболела. Попала в больницу с нервным срывом. И все напрочь забыла. Или, может, хотела забыть, тоже не исключено.
   У меня в кармане зазвонил мобильник. Это был Ленни. Я откликнулся.
   – Ты где? – спросил он, тяжело дыша.
   – У Дины Левински.
   – Поезжай в ньюаркский аэропорт. Терминал С. Немедленно.
   – А в чем дело?
   – Мне кажется... – Ленни откашлялся, – мне кажется, я знаю, где Тара.

Глава 43

   Я добрался до терминала С. Ленни поджидал меня у стойки регистрации в зале вылетов. Было шесть утра. В аэропорту толпились уставшие от ожидания пассажиры. Ленни протянул мне клочок бумаги, найденный им у себя в кабинете. Я прочитал кривые строчки:
   ЭЙБ И ЛОРЕН ТАНСМОР
   МАРШ-ЛЕЙН, 26
   ХЕНЛИ-ХИЛЛЗ, МИССУРИ
   Вот и все. Просто имя и адрес. Больше ничего.
   – Я уже посмотрел, где это, – сказал Ленни. – Местечко рядом с Сент-Луисом.
   Я продолжал изучать клочок бумаги.
   – Марк, ты слышишь меня?
   Я посмотрел на Ленни.
   – Полтора года назад Тансморы взяли на воспитание девочку. Тогда ей было шесть месяцев от роду.
   Позади Ленни раздался голос служащей:
   – Следующий, пожалуйста.
   Мимо нас прошла какая-то женщина. По-моему, она извинилась, хотя не уверен.
   – Я взял билеты на ближайший рейс в Сент-Луис. Вылет через час, – сказал Ленни.
* * *
   Зарегистрировавшись, мы в ожидании посадки уселись в кресла, и я рассказал Ленни о встрече с Диной Левински. Ленни, не перебивая, выслушал меня и сказал:
   – Вижу, у тебя появилась теория.
   – Вот именно. Возможно, она покажется тебе циничной. Я вообще циник. Признаюсь. У меня нет иллюзий относительно наркоманов. Скорее напротив, я считаю их людьми безнадежными, полностью опустившимися. Возможно, напрасно. Что и доказывает этот случай.
   – Может, объяснишь?
   – Стейси не стала бы в меня стрелять. И в Монику тоже. И конечно, ни за что в жизни она не причинила бы вреда своей племяннице. Да, Стейси была наркоманкой. Но она любила меня.
   – Полагаю, ты прав, – задумчиво промолвил Ленни.
   – Оглядываясь назад, могу сказать: я был настолько поглощен собою и своими делами, что так и не разглядел... – Я встряхнул головой. Нет, сейчас не до самобичевания. – Моника была в отчаянии. Оружие ей раздобыть не удалось, а может, она решила, что и стараться не стоит.
   – Поэтому воспользовалась твоим.
   – Да.
   – И что дальше?
   – Наверное, Стейси догадалась о неминуемом и побежала к нам. Увидела, что Моника натворила. Как события разворачивались потом, я, конечно, не знаю. Может, Моника и в нее попыталась выстрелить, это объясняет след от пули рядом с лестницей. А может, наоборот, Стейси стреляла... Она ведь любила меня. Я лежал на полу. Скорее всего она подумала, что я мертв. В общем, не знаю, но, как бы то ни было, Стейси была вооружена. И это она выстрелила в Монику.
   Регистраторша за стойкой объявила о скором начале посадки, но, добавила, пассажиры первого класса и обладатели золотой карточки могут пройти уже сейчас.
   – Ты вроде сказал по телефону, что Стейси была знакома с Бакаром?
   – Да, она называла это имя, – кивнул Ленни.
   – Не уверен опять-таки, что все происходило именно так. Но подумай сам. Я мертв. Моника мертва. Стейси в шоке. Тара плачет. Стейси не может бросить ее одну и берет с собой. Потом ей становится ясно, что ребенка не вырастить. Куда там при ее-то образе жизни. Вот она и обращается к Бакару, просит подыскать семью для Тары. Получше. Или, если уж быть до конца циником, продает Тару. В точности нам этого уже не узнать.
   Ленни внимательно слушал, время от времени согласно кивая.
   – Ну а дальше все более или менее ясно. Бакар решил заграбастать деньжонок и с помощью двух чокнутых инсценировал похищение. Добыть образцы волос ему было несложно. Таким образом, Бакар попросту подставил Стейси.
   Я заметил, что по лицу Ленни пробежала какая-то тень.
   – Что-нибудь не так?
   – Да нет, все в порядке.
   Объявили посадку.
   Ленни поднялся:
   – Пошли.
* * *
   В Сент-Луис мы прибыли с опозданием – после полуночи по местному времени. В такой час уже ничего не предпримешь. Ленни снял номер в гостинице при аэропорте. Магазин работал круглосуточно, и я купил кое-какую одежду. Поднявшись в номер, я принял очень горячий душ. Мы заняли кровати и уставились в потолок.
   Утром я позвонил в больницу и справился насчет Рейчел. Она еще спала. В палате с ней была Зия. Она заверила меня, что Рейчел чувствует себя прекрасно. Мы с Ленни попытались наскоро позавтракать в гостиничном буфете, но пища оказалась совершенно несъедобной. Взятая напрокат машина уже ждала нас. Как проехать в Хенли-хиллз, Ленни узнал в регистрации.
   Дороги я, признаться, не запомнил. Да и не было в ней ничего примечательного, за исключением, пожалуй, арочного свода в отдалении. Такие сейчас встречаются по всей стране, они как две капли воды друг на друга похожи. Можно относиться к этому скептически, как я, например, но ведь, с другой стороны, в привычном заключена какая-то привлекательность. Мы вроде жаждем перемен, а на самом деле тянемся, особенно в нынешние времена, к знакомому.
   Доехав до границы города, я почувствовал некоторую дрожь в коленях.
   – Слушай, Ленни, а что, собственно, мы здесь делаем?
   Ответа не последовало.
   – Как ты себе это представляешь? Я что, просто стучу в дверь и говорю: "Извините, но, по-моему, это моя дочь"?