Кобен Харлан. Второго шанса не будет

   Судья, долговязый старшеклассник с добродушной физиономией, дал свисток и поднял над головой руки. Игра закончилась. "Хо-хо!" – выкрикнул Ленни. Ребятишки в растерянности переглянулись. "Кто выиграл-то?" – спросил один, другой пожал плечами. Команды выстроились для финального рукопожатия, как это делается в играх на кубок Стэнли.
   Черил поднялась и потрепала меня по спине:
   – С победой, тренер.
   – Да, немало я вложил в эту команду, – согласился я.
   Она улыбнулась. Ребята потянулись в нашу сторону. Я поздравил их строгим кивком. Мать Крэга принялась раздавать цветные пакетики с арахисом, мамаша Дэви – коробочки с чем-то под названием "Ю-Ху", странным заменителем шоколада, пахнущим, как мел. Я сунул в рот арахис.
   – Ну, как на вкус? – поинтересовалась Черил.
   – А что, по-разному бывает? – Я посмотрел на родителей и почувствовал себя в этой компании совершенно чужим.
   Подошел Ленни:
   – Отличная победа, а?
   – Точно. Мы чемпионы.
   Он жестом предложил мне отойти в сторону. Я повиновался. Отойдя от родителей на достаточное расстояние, Ленни сказал:
   – Состояние Моники уже почти оценено, мелочи остались.
   – Хорошо, – равнодушно откликнулся я. Меня и впрямь это не волновало.
   Ни я, ни Моника завещаний не составляли. Из года в год Ленни твердил мне, что сделать это необходимо, мол, надо в письменной форме определить, кто получит твои деньги, кто должен ухаживать за родителями, и так далее, и тому подобное. Но я пропускал его совет мимо ушей. Мы собирались жить вечно. А завещания там всякие, они... они для покойников.
   Ленни мгновенно поменял тему:
   – Может, в футбол сгоняем?
   Для тех, кто не знает элементарных вещей, объясняю: футбол – это настольный футбол.
   – Я и без того чемпион мира, – напомнил я Ленни.
   – Вчера был чемпионом.
   – Неужели нельзя хоть немного просто погреться в лучах славы? Я еще не готов отказаться от этого занятия.
   – Ясно.
   Ленни направился к семье. К нему подбежала дочь Марианна. Она размахивала руками как сумасшедшая. Ленни покорно склонил голову, вытащил из кармана бумажник и протянул ей купюру. Марианна чмокнула его в щеку и умчалась. Покачивая головой, Ленни смотрел ей вслед и улыбался. Я отвернулся.
   Самое худшее – или, вернее сказать, самое лучшее? – заключалось в том, что я до сих пор сохранял надежду.
   Вот что мы обнаружили в тот вечер в дедушкиной хибаре: труп сестры, волосы Тары в целлофановом пакете (анализ на ДНК подтвердил принадлежность) и розовый с черными пингвинами комбинезончик Тариного размера.
   А вот чего мы не обнаружили ни тогда, ни впоследствии: деньги, то есть выкуп, документы сообщников Стейси и самой Тары.
   Вот именно. Дочери моей мы так и не нашли.
   Лес обширный и густой, а могила маленькая. Скрыть ее нетрудно, например забросать булыжниками. А может, могилу разрыл какой-нибудь зверь и утащил содержимое в кусты. И может, останки валяются теперь в нескольких милях от дедовой хибары. Или в нескольких десятках миль.
   Не исключено также (хотя этой мыслью я не делюсь ни с кем), что нет никакой могилы.
   В общем, надежда живет. Подобно беде, она пока таится, но время от времени дает о себе знать, лукаво посмеивается и никогда не оставляет. Не скажешь даже, какая из этих любовниц более жестокосердна.
   Полиция и ФБР предполагают, что моя сестра связалась с очень нехорошими людьми. Никто до конца не уверен, что первоначально они замышляли убийство или похищение, но большинство сходится на том, что кто-то ударился в панику. Может, они исходили из того, что меня с Моникой не будет дома и придется иметь дело с одной только няней. А увидев нас, кто-то – быть может, наркоман или просто психопат – выстрелил. А вслед за ним и другой (оттого баллистическая экспертиза и показала, что в нас с Моникой палили из разного оружия). А потом они похитили ребенка. И в конце концов избавились от Стейси, вкатив ей слишком большую дозу героина.
   Я повторяю "они", потому что власти убеждены: у Стейси было как минимум два сообщника. Один – хладнокровный профессионал, умеющий добывать наркотики, подделывать автомобильные номера и бесследно исчезать. Другой – если угодно, паникер, тот самый, что стрелял в нас и, возможно, стал причиной гибели Тары.
   Есть, конечно, и такие, кто эту схему не принимает. Они полагают, что сообщник был только один – хладнокровный профессионал, а в панику ударилась Стейси. Согласно этой версии именно она выпустила первую пулю, и скорее всего в меня, поскольку я никаких выстрелов не помню, а уж потом профессионал, заметая следы, убил Монику. Эта версия подкрепляется свидетельством торговца наркотиками, который в обмен на согласие властей снять с него другое обвинение заявил, что за неделю до убийства и похищения продал Стейси "смит-и-вессон" тридцать восьмого калибра. В пользу этой версии говорит и тот факт, что именно Стейси принадлежат волоски и отпечатки пальцев, обнаруженные на месте преступления. Хладнокровный профессионал наверняка надел бы перчатки, а вот любитель, да еще накачанный наркотиками, мог и не подумать о такой мере предосторожности.
   Но и эта версия устроила не всех. Тогда офицеры полицейского управления и ФБР составили сценарий, привлекательный своей ясностью.
   Согласно ему замысел преступления принадлежал мне.
   Аргументы следующие. Муж – во все века подозреваемый номер один; мой "смит-и-вессон" по-прежнему не обнаружен ("Куда он делся?" – этот вопрос мне задавали вновь и вновь. Если бы знать!); я никогда не хотел ребенка (меня заставило жениться рождение Тары). Кроме того, полиция считала, что располагает доказательствами моего намерения развестись с Моникой (действительно, я об этом подумывал). Таким образом, получается, что комбинация от начала до конца была разработана лично мной. Я уговорил сестру принять участие в похищении и заручился ее согласием отсидеть в случае чего за меня. Я заранее припрятал деньги на выкуп. Я убил и закопал собственную дочь.
   Дикость, конечно, но у меня даже негодовать нет сил. Я полностью выдохся. Не отдаю себе отчета, где я.
   Слабость этой версии заключается в том, что она не объясняет, отчего меня бросили, сочтя мертвым. Кто убил Стейси – я? Кто стрелял в меня – она?
   Существует и четвертая версия событий. Кое-кто считает, что, да, за всем этим делом стоял я, но, помимо Стейси, у меня был сообщник. Он убил Стейси, возможно, против моей воли – чтобы скрыть мое участие и оправдать выстрел, направленный в меня.
   Так мы и ходим кругами.
   Вообще-то, если вдуматься, ничего у них, да и у меня, нет. Ни денег (выкупа). Ни подозреваемых. Ни мотивов. Ни – трупика.
   А ведь после похищения прошло полтора года. Формально дело не закрыто, но Риган с Тикнером заняты другими расследованиями. Я от них уже полгода не имел весточек. Первые несколько недель пресса буквально не давала мне прохода, но потом, не находя, чем поживиться, тоже обратилась к более горячим темам.
   Арахис кончился. Все тронулись в сторону стоянки, забитой небольшими фургонами. По окончании игры согласно традиции, принятой в нашем городке, тренеры ведут начинающих спортсменов в кафе-мороженое, что мы с Ленни и сделали. В кафе не протолкнуться. Стаканчик мороженого – лучшее средство, чтобы справиться с осенним холодом.
   Зажав в ладони вафельный рожок, я обозревал зал. Отцы и дети. Я чувствовал, что уже не выдерживаю. Взглянул на часы. Так или иначе – пора. Я поймал взгляд Ленни и знаком дал понять, что ухожу. "Завещание", – прочитал я по его губам. На тот случай, если я все-таки не понял, он сделал движение рукой, словно расписывается. Я кивнул – все, мол, ясно, – вышел на улицу, залез в машину и включил радио.
   Некоторое время я просто сидел и смотрел на проходящие мимо семьи, больше всего – на отцов, в надежде уловить в их поведении хоть тень раздражения своими домашними обязанностями, хоть что-то, способное утишить мою боль. Тщетно.
   Не знаю, как долго это продолжалось. Наверное, минут десять, не дольше. По радио зазвучал старый шлягер Джеймса Тейлора. Музыка заставила меня встряхнуться. Я улыбнулся, включил двигатель и поехал в больницу.

* * *

   Час спустя я уже мыл руки, готовясь оперировать восьмилетнего мальчика, у которого – на языке, доступном и несведущему, и профессионалу – было разбито лицо. Ассистировать мне должна была Зия Леру.
   Не берусь с точностью сказать, отчего я некогда выбрал пластическую хирургию. Во всяком случае, меня не влекли ни легкие деньги, ни идеалы служения ближнему. Хирургом-то я хотел стать с самого начала, но подумывал о сердечно-сосудистой хирургии. Однако жизнь порой выкидывает странные шутки. Кардиохирург, что вел нашу группу на втором курсе академии, был, иначе не скажешь, полный мудак, притом самодовольный. С другой стороны, Лайм Риз, хирург-косметолог, оказался великолепен. Он отличался той завидной широтой характера и тем сочетанием приятной внешности, спокойной уверенности в себе и внутренней теплоты, которое всегда привлекает людей. Хотелось сделать ему приятное. Хотелось походить на него.
   Доктор Риз стал моим руководителем. Он научил меня тому, что восстановительная хирургия – процесс творческий: ты отыскиваешь все новые возможности реконструкции. Лицевые кости, череп – наиболее сложные элементы человеческого тела. Мы, те, кто их чинит, – художники. Мы – музыканты, исполнители джаза. Поговорите с ортопедами или хирургами, имеющими дело с грудной клеткой, – они вам все разложат по полочкам. Или близко к тому. А наша работа – восстановление – другая. Мы импровизируем. Этому меня научил доктор Риз. Толкуя о микрохирургии и пересадке тканей, об искусственном кожном покрове, он словно взывал к моему внутреннему "я". Припоминаю, как однажды приехал к нему в Скарсдейл. Жена у него была длинноногая красавица. Дочь – выпускница средней школы. Сын – капитан школьной баскетбольной команды и на редкость славный малый. В сорок девять лет доктор Риз погиб в автомобильной катастрофе на шоссе номер 684, направляясь в Коннектикут.
   Незадолго до окончания академии я получил годовую стипендию, позволявшую заняться оральной хирургией за границей. Опять-таки я принял участие в конкурсе отнюдь не потому, что собирался облагодетельствовать человечество, просто затея показалась мне привлекательной. Я рассчитывал, что путешествие станет моим персональным открытием Европы. Но я ошибся. Все с самого начала пошло наперекосяк. В Сьерра-Леоне нас застала гражданская война. Я обрабатывал раны такие чудовищные, такие невообразимые, что трудно поверить. Казалось рука, нанесшая их, гениальна в своей изобретательной жестокости. Но даже тогда, в том аду, я чувствовал какой-то странный подъем. Почему – не буду даже пытаться определить. Могу лишь еще раз сказать – это сродни исполнению джаза. Быть может, отчасти я и получал удовлетворение оттого, что оказываю помощь действительно страждущим. Но скорее всего я воспринимал работу как экстремальный вид спорта: получал полноту ощущений, рискуя жизнью.
   По возвращении в Америку мы с Зией основали "Единый мир", это было как раз то, что нужно. Я люблю свое дело. Быть может, оно и сродни экстремальным видам спорта, однако есть в нем и нечто очень человеческое. И это мне нравится. Я люблю своих пациентов, но держу между ними и собою дистанцию: холодность необходима – она тоже часть моей профессии. Я менее всего равнодушен к подопечным, но ведь они уходят – и острое чувство любви смешивается с безымянным чувством выполненного долга.
   Сегодняшний пациент – довольно сложный случай.
   Мой святой, мой заступник – а заступники в восстановительной хирургии есть у многих – французский исследователь Рене Лефор. Он швырял с крыши таверны трупы таким образом, чтобы они падали затылками – это помогало ему увидеть естественный узор лицевых мышц. Уверен, подобные эксперименты производили сильное впечатление на дам. Проделывал он и другой опыт – сбрасывал все большие тяжести на череп мертвеца, чтобы определить меру сопротивляемости челюстной кости. Сегодня его именем названы некоторые характерные травмы, вернее – три стадии одной травмы.
   Мы с Зией еще раз посмотрели снимки. Не вдаваясь в детали, скажу: линия перелома у нашего восьмилетнего пациента соответствовала типу "Лефор-3". При желании я мог просто снять с мальчика лицо, как маску.
   – Автомобильная авария? – спросил я.
   Зия кивнула.
   – Отец был пьян.
   – О Господи. Ну, с ним-то, естественно, все в порядке?
   – Помнит даже, что пристегнулся.
   – А сына, конечно, не пристегнул?
   – Слишком много возни. Оно и понятно: если часто подносить бутылку ко рту...
   Наши с Зией жизненные пути начались в разных местах. Как поется в шлягере семидесятых "Братец Луи", Зия чернее черного, а я белее белого (кожа у меня, по определению Зии, цвета рыбьего брюшка). Я появился на свет в родильном доме "Бейт-Израэл", в Ньюарке, и вырос в пригородном районе Каслтона, штат Нью-Джерси. Зия родилась в грязной деревушке неподалеку от Порт-о-Пренса, столицы Гаити. Во время правления Папы Дока ее родители стали политическими заключенными. Подробностей не знает никто. Отца казнили. Мать выпустили, но с переломанными костями. Она схватила дочь в охапку и бежала из страны на том, что условно можно назвать плотом. Трое пассажиров по дороге погибли. Зия с матерью уцелели. В конце концов они добрались до Бронкса, где нашли приют в подвальном этаже салона красоты. Здесь они изо дня в день только и делали, что подметали волосы, а те были повсюду. Волосы прилипали к одежде, коже, забивали горло, оседали в легких. Зия вечно жила с ощущением того, что во рту у нее что-то постороннее и избавиться от этого никак нельзя. И поныне, когда Зия нервничает, ее пальцы невольно тянутся к языку, словно она хочет избавиться от волоска, стереть память о прошлом.
   Закончив операцию, мы устало присели на скамейку. Зия распустила тесемки на марлевой повязке, и та упала ей на грудь.
   – Вроде все порядке, – сказала Зия.
   – Аминь, – согласился я. – Как твое вчерашнее свидание?
   – До сих пор мерзкий привкус во рту. Не в буквальном смысле.
   – Сочувствую.
   – Мужчины такие подонки.
   – Мне ли не знать.
   – Я в отчаянии. Подумываю о том, чтобы снова начать спать с тобой.
   – Фи, женщина, соблюдай правила.
   Улыбка у Зии была ослепительная. И фигура великолепная. Ростом почти в шесть футов, скулы настолько высокие и острые, что, казалось, еще немного, и кожу пропорют.
   – Когда же ты будешь снова встречаться с женщинами?
   – Я встречаюсь.
   – Да нет, я имею в виду встречи в постели.
   – Не все же женщины такие доступные, как ты.
   – Очень жаль. – Зия шутливо ущипнула меня.
   Однажды мы переспали, оба понимая, что второго раза не будет. Собственно, так мы и познакомились. Это было, когда я учился на первом курсе медицинской академии. Ну да, случайное свидание. Таких свиданий у меня было предостаточно, и только два не прошли бесследно. Одно привело к катастрофе. Другое – с Зией – положило начало отношениям, которыми я всегда буду дорожить.
   Было восемь вечера, когда мы наконец сняли перчатки и, погрузившись в машину Зии (крохотный "БМВ"), отправились на Нортвед-авеню за продуктами. В магазине, толкая перед собой тележки, мы переходили из секции в секцию. Зия болтала без умолку. Мне нравится ее болтовня. Она бодрит меня. В мясном отделе Зия остановилась у прилавка с деликатесами и сдвинула брови.
   – Ну что там? – осведомился я.
   – Ветчина "Кабанья голова".
   – Ну и что?
   – "Кабанья голова", – повторила Зия. – Что за гений торговли придумал такое название? Слушай, у меня идея. Давай дадим какому-нибудь из наших швов имя самого отвратительного из животных, вернее – его головы.
   – Так ты же всегда эту "Голову" и берешь.
   Зия задумалась:
   – Ну да, похоже на то.
   Мы встали в очередь к кассе. Зия выложила на транспортер покупки. Я тоже опорожнил тележку. Зазвенел кассовый аппарат.
   – Проголодался? – спросила она.
   Я пожал плечами:
   – Да, не отказался бы что-нибудь перехватить у "Гарбо".
   – Ну так пошли. – Зия вдруг перевела взгляд куда-то мне за спину и резко остановилась. – Марк!
   – Да?
   – Нет, показалось. – Она махнула рукой.
   – Что показалось?
   По-прежнему глядя мне за спину, Зия повела подбородком вперед. Я медленно повернулся и сразу почувствовал стеснение в груди.
   – Я видела ее только на фотографиях, – начала Зия, – но вроде это...
   Я с трудом кивнул.
   Это была Рейчел.
   Перед глазами у меня все поплыло. Это неправильно, так не должно быть. Умом я прекрасно понимал это. Мы порвали много лет назад. И теперь, по прошествии времени, мне бы следовало задумчиво улыбаться. Следовало бы испытывать легкую ностальгию по временам, когда я был молод и наивен. Но – ничего подобного. Рейчел стояла в десяти шагах, и на меня обрушилось прошлое. Оказывается, годы не притупили чувство, оно все еще жгло, прожигало насквозь.
   – Что-то не так? – раздался голос Зии.
   Я покачал головой.
   Если вы считаете, что у каждого есть только одна родственная душа, только одна настоящая любовь, то поверите: рядом, через три кассовых коридора, под объявлением "Срочное обслуживание! Пятнадцать и более наименований" стояла именно такая. Моя.
   – Я думала, она вышла замуж, – сказала Зия.
   – Так оно и есть.
   – А кольца не видно. – Зия сжала мне запястье. – Не слабо, а?
   – Да, в этом городе не соскучишься.
   – Знаешь, что это напоминает? – Зия щелкнула пальцами. – Ту старую дешевую пластинку, которую ты так любил проигрывать. На ней записана песенка о том, как бывшие возлюбленные случайно сталкиваются в магазине. Как, бишь, она называется?
   Когда мы познакомились – мне было девятнадцать, – Рейчел меня не особенно заинтересовала. Даже не показалась симпатичной. Но как скоро выяснилось, мне нравятся женщины, которые открываются не сразу. Появляется такая, ничего вроде собой не представляет, а несколько дней спустя вдруг скажет что-нибудь или голову как-то повернет, и – все, пиши пропало. Словно под автобус угодил.
   И вот сейчас у меня было точно такое же ощущение. Рейчел изменилась, но не сильно. Годы слегка обострили черты, неброская красота сделалась более определенной, но, как ни парадоксально, и более нежной. Рейчел похудела. Темные, с синеватым отливом, волосы были стянуты в конский хвост. Большинство мужчин любят свободные женские прически. Но мне всегда нравилось, когда волосы подобраны – тогда скулы и шея бросаются в глаза, особенно если они такие, как у Рейчел. Сейчас на ней были джинсы и серая блузка. Ресницы опущены, на лице столь знакомое мне сосредоточенное выражение. Она пока не замечала меня.
   – "Опять как в старину", – сказала Зия.
   – Что?
   – Да я все про песенку о возлюбленных, встретившихся в магазине. Ее пел Дэн-как-там-его. "Опять как в старину" – название.
   Рейчел извлекла из бумажника двадцатидолларовую купюру, протянула кассиру, подняла взгляд – и увидела меня.
   Затрудняюсь описать, как переменилось ее лицо. Во всяком случае, удивления на нем не возникло. И радости тоже. Быть может, страх. Быть может, равнодушие. В точности не скажу. И не скажу, сколь долго мы простояли, глядя друг на друга.
   – Может, мне лучше уйти? – предложила Зия.
   – А?
   – Вдруг она подумает, что я твоя девчонка и что шансов у нее – ноль?
   Кажется, я улыбнулся.
   – Марк.
   – Да?
   – Ну и видок у тебя. Стоишь, словно пыльным мешком огретый. Даже жутко.
   – Спасибо.
   Я ощутил спиной толчок ладонью.
   – Иди поздоровайся.
   Мои ноги пришли в движение, хотя не припомню, чтобы мозг отдавал такую команду. Дождавшись, пока кассирша положит ее покупки в бумажный мешок, Рейчел сделала шаг в мою сторону и попыталась улыбнуться. Улыбка у нее всегда была удивительная, из тех, что заставляют думать о поэзии и весеннем половодье. Но сейчас она улыбалась иначе. Напряженно. Болезненно. "Интересно, – подумал я, – не хочет или уже не умеет? Неужели накал ослаб и никогда прежним не будет?"
   Мы остановились в шаге друга от друга, будто прикидывая, что требуется – объятия, поцелуя, рукопожатия? В конце концов не случилось ни того, ни другого, ни третьего. Я просто застыл на месте, ощущая боль каждой клеточкой тела.
   – Привет, – только и сказал я.
   – Приятно отметить твою всегдашнюю находчивость, – откликнулась Рейчел.
   – Как поживаешь, малыш? – криво ухмыльнулся я.
   – Уже лучше.
   – Часто здесь бываешь?
   – Отлично. Теперь самое время спросить, не встречались ли мы раньше?
   – Ну уж нет. Разве такую дамочку, как ты, забудешь?
   Мы натужно рассмеялись, понимая, что слишком искусственно прилагаем усилия поддержать разговор.
   – Хорошо выглядишь, – сказал я.
   – Ты тоже.
   Пауза.
   – Ну вот, весь мой запас банальностей и дурацких шуточек исчерпан, – сообщил я.
   Рейчел хмыкнула.
   – Как ты здесь оказалась?
   – Едой запасаюсь.
   – Я не о том...
   – Да знаю я, о чем ты, – прервала меня Рейчел. – Мать переехала в кондоминиум в Уэст-Ориндже.
   Из конского хвоста выбилось несколько завитков и упало на щеку. Мне стоило гигантских усилий не убрать их.
   Рейчел на секунду отвернулась и посмотрела на меня.
   – Слышала о твоей жене и девочке. Весьма сожалею.
   – Спасибо.
   – Собиралась позвонить или написать, но...
   – Ты замужем?
   Рейчел пошевелила пальцами на левой руке.
   – Уже нет.
   – По-прежнему служишь в ФБР?
   Она убрала руку за спину.
   – Опять-таки уже нет.
   Вновь повисло молчание. Не знаю, долго ли мы так стояли. Кассирша занялась следующим покупателем. Подошла Зия. Откашлявшись, она протянула руку Рейчел:
   – Привет, меня зовут Зия Леру.
   – Рейчел Миллз.
   – Очень приятно. Мы с Марком коллеги. Просто друзья, – уточнила она, подумав немного.
   – Зия... – начал я.
   – Да-да, прошу прощения. Знаете, Рейчел, я бы не прочь задержаться и поболтать, но, право, надо спешить. – Для убедительности она ткнула пальцем в сторону выхода. – А вы поговорите. Увидимся, Марк. Рада была познакомиться, Рейчел.
   – Я тоже.
   Зия упорхнула. Я пожал плечами:
   – Она отличный врач.
   – Не сомневаюсь. – Рейчел взялась за ручку тележки. – Меня ждут в машине, Марк. Приятно было перекинуться парой фраз.
   – И мне. – Но, памятуя о том, что потерял некогда, я ведь не мог позволить просто ей уйти, верно? Откашлявшись, я сказал: – Неплохо бы как-нибудь повидаться.
   – Я по-прежнему живу в Вашингтоне. Завтра возвращаюсь.
   Пауза.
   Внутри у меня все кипело. Дыхание сделалось прерывистым.
   – Счастливо, Марк. – Однако карие глаза увлажнились.
   – Погоди.
   Я изо всех сил старался избежать умоляющей интонации, но вряд ли мне это удалось. Рейчел посмотрела на меня и увидела все.
   – Чего ты хочешь, Марк?
   – Скажем, что нам надо встретиться.
   – И это все?
   Я покачал головой:
   – Ты же знаешь, нет.
   – Мне уже не двадцать один.
   – И мне тоже.
   – Девушка, которую ты когда-то любил, давно умерла. Ее больше нет.
   – Ничего подобного, – возразил я. – Вот она, передо мной.
   – Ты меня теперь не знаешь.
   – Ну так давай снова познакомимся. Я никуда не тороплюсь.
   – Вот так просто?
   – Ага. – Я попытался улыбнуться.
   – Я живу в Вашингтоне. А ты в Нью-Джерси.
   – Я перееду.
   Но еще до того, как эти слова импульсивно сорвались у меня с языка, еще до того, как на лице Рейчел появилась гримаса, я понял, что солгал. Не мог я просто так бросить родителей, отказаться от нашего с Зией дела и... И избавиться от своих призраков. За миг полета этих слов от моих губ к ее ушам чувство во мне надломилось и рухнуло.
   Рейчел двинулась к выходу. Она не попрощалась во второй раз. Я смотрел ей вслед. Двери автоматически разъехались, и за ними, даже не бросив взгляд на прощание, скрылась Рейчел, любовь всей моей жизни. Я продолжал неподвижно стоять. Я не последовал за ней. Я чувствовал, как сердце у меня бьется и трепещет, но и пальцем не пошевелил, чтобы удержать Рейчел.
   Быть может, я все же так ничему и не научился.

Глава 9

   Я пил.
   Выпивоха из меня небольшой. Даже в студенческие годы я не часто прикладывался в бутылке. Но сейчас в буфете над раковиной обнаружилось немного джина. В холодильнике – тоник. А в морозилке – лед. Теперь сложите два и два.
   Я, как и раньше, жил в старом доме Левински. Для меня он великоват, но съехать не хватало духа. Казалось, дом связывает меня (пусть и непрочно) с дочерью. Да, я понимаю, звучит дико, тем не менее продать дом для меня означало "закрыть перед Тарой дверь". Поступить подобным образом я не мог.
   Зия собралась поселиться у меня, но я отговорил ее. Она не настаивала. Я вспомнил пошловатую песенку Дэна Фолелберга (а не Дэна-как-там-его), в которой любовники чешут языки до умопомрачения. Я подумал о Боги, умолявшем Всевышнего отдать ему Ингрид Бергман. После того как она ушла, Боги запил. Вроде помогло. Вдруг и мне поможет?
   Встреча с Рейчел совершенно выбила меня из колеи. Мы познакомились на летних каникулах, когда я переходил со второго курса университета на третий. Она родилась и провела детство в Мидлбери, штат Вермонт, и вроде приходилась отдаленной родственницей Черил, хотя степени родства в точности установить не удалось. Это лето – главное в моей жизни – Рейчел проводила в семье Черил: ее родители разводились, и причем со скандалом. Нас познакомили, и, как уже было сказано, под автобус я попал не сразу. Возможно, именно поэтому удар оказался таким сильным.