Страница:
Мы начали встречаться. Часто к нам присоединялись Ленни и Черил. На выходные мы вчетвером отправлялись к Ленни на дачу. Право, это было чудесное лето, из тех, что каждый должен испытать хоть раз в жизни.
Будь это кинофильм, можно было бы смонтировать его следующим образом. Я учился в университете Тафтс, Рейчел поступила в бостонский колледж. Первые кадры: мы с ней в лодке на Чарлз-ривер, я гребу, Рейчел держит зонтик, улыбаясь одновременно маняще и насмешливо. Она плещет в меня водой, я отвечаю ей тем же, лодка переворачивается. На самом деле ничего подобного не было, но суть вам ясна, верно? Следующие кадры – пикник в университетском городке. Потом – мы в библиотеке, сидим на диване бок о бок, я – как завороженный, она, нацепив очки, усердно читает учебник и рассеянно почесывает за ухом. Затем пусть камера задержится на двух переплетенных телах под шелковой простыней. Хотя ни у кого из студентов колледжа такой не было, это не важно я ведь про кино.
Я был влюблен.
На рождественские каникулы мы поехали к бабушке Рейчел, старой кумушке, любительнице гадать по картам, ныне обитательнице дома для престарелых. Взяв нас за руки, старуха пробормотала что-то вроде "beshert", что на идиш означает "судьба".
Что же дальше?
Конец не отличается большой оригинальностью. Когда я учился на последнем курсе, Рейчел подумала, что неплохо провести семестр во Флоренции, и уехала. Мне было двадцать два. Я заскучал и переспал с какой-то девицей – своей сокурсницей. Это было мимолетное приключение, я не придал ему никакого значения. Впрочем, меня это не оправдывает. А может, и оправдывает. Не знаю.
Так или иначе, кто-то из участников вечеринки сказал кому-то еще, и в конце концов история дошла до Рейчел. Она позвонила из Италии и сказала, что между нами все кончено. Ее реакция показалась мне чрезмерной. Мы были молоды. Сначала я решил, что гордость (читай: глупость) не позволяет мне просить прощения, и только потом принялся бомбардировать ее звонками, письмами и цветами. Но Рейчел не отвечала. Все кончилось. Мы расстались.
Я поднялся и нетвердой походкой приблизился к письменному столу. Нащупав надежно припрятанный ключ, открыл нижний ящик и извлек из-под кипы бумаг тайное тайных. Нет, нет, не наркотики. Прошлое. Вещи Рейчел. Знакомая фотография. Я пристально вгляделся в нее. У Ленни с Черил такая же висит в спальне, что, разумеется, всегда бесило Монику. На фотографии изображены четверо – Ленни, Черил, Рейчел и я на выпускной церемонии в университете. На Рейчел черное платье с узкими бретельками. При воспоминании о том, как оно сидело на ней, меня до сих пор бросает в дрожь.
Когда это было?
Естественно, жизнь продолжалась. Как и задумано, я поступил в медицинскую академию. Я всегда знал, что буду врачом. Впрочем, это же самое вам скажет большинство людей моей профессии. Такой выбор чаще всего делаешь в ранние годы.
И женщин я не избегал (помните Зию?). Но – как ни сентиментально это прозвучит – не проходило дня, чтобы я не подумал, пусть бегло, о Рейчел. Да, понимаю, с романтикой у меня перебор. Не споткнись я тогда глупейшим образом, не жил бы в параллельном сказочном мире, а сидел бы на диване и прижимался к своей возлюбленной. Однажды Ленни сказал в минуту полной откровенности: "Если бы меня связывало с Рейчел действительно великое чувство, оно, несомненно, устояло бы и не на таких ухабах".
Вы думаете, я не любил свою жену? Ошибаетесь. По крайней мере на мой взгляд. Моника была женщиной красивой – по-настоящему красивой, такая сбивает с ног сразу, без промедления, – страстной и неожиданной. А также богатой и блестящей. Я старался не проводить сравнений – иначе жизнь не в жизнь – и просто любить ее в том, пусть поменьше, пусть потусклее, но все же моем мире, который образовался после ухода Рейчел. Конечно, мир мог съежиться, померкнуть и при другом раскладе, но это логика, а в делах сердечных логика не срабатывает.
Из года в год Черил неохотно сообщала мне, как дела у Рейчел. Служба в правоохранительных органах, переезд в Вашингтон... Нельзя сказать, что меня это чрезмерно удивляло. А три года назад я узнал, что Рейчел вышла замуж за человека старше себя, высокопоставленного чина ФБР. (Даже сейчас – а ведь одиннадцать лет прошло с нашего разрыва – я чувствую, как при мысли о Рейчел у меня внутри все переворачивается.) Я глухо осознавал, в какой трясине завяз. Мне всегда казалось, что мы с Рейчел просто выжидаем благоприятный момент, живем словно в подвешенном состоянии и в конце концов опомнимся и воссоединимся. А она взяла и вышла замуж за другого.
Черил видела, какое впечатление на меня произвело известие о замужестве Рейчел, и с тех пор больше о ней не заговаривала.
Все еще глядя на фотографию, я услышал знакомое урчание "субару". Я не удивился. И к двери не подошел. Зачем? У Ленни есть свой ключ, да и не стучит он никогда. Я отложил фотографию и увидел Ленни. В руках у него были два огромных бумажных стакана.
– Шерри или колу?
– Шерри.
Ленни протянул стакан. Я выжидательно посмотрел на друга.
– Зия звонила Черил, – пояснил Ленни.
Я сразу понял, что к чему.
– Давай не будем об этом.
– Давай. – Ленни плюхнулся на диван и вытащил из кармана толстую пачку бумаг. – Это завещание и недостающие документы касательно состояния Моники. Прочитай, когда найдешь время. – Ленни принялся щелкать кнопками пульта дистанционного управления. – Порнушка найдется?
– Увы.
Ленни пожал плечами и удовлетворился трансляцией баскетбольного матча с университетского чемпионата. Я первым нарушил молчание:
– Почему ты не сказал мне, что Рейчел развелась?
Ленни, болезненно поморщась, поднял руку, словно останавливал поток машин.
– В чем дело? – осведомился я.
Ленни попытался уйти от разговора:
– Черт, аж небо онемело. Всегда делаю слишком большие глотки.
– Почему?
– По-моему, мы решили не говорить на эту тему.
Я молча смотрел на него.
– Все не так просто, Марк.
– Что именно?
– Рейчел несладко пришлось.
– Мне тоже.
Ленни прильнул к экрану с несколько преувеличенным вниманием.
– Что с ней случилось, Ленни?
– Не моего это ума дело. – Он покачал головой. – Сколько вы не виделись, лет пятнадцать?
На самом деле десять.
Одиннадцать.
– Около того.
Ленни обежал глазами комнату и остановился на фотографии Моники с Тарой на руках.
– Пора жить настоящим, дружище.
Мы откинулись на спинку дивана, сделав вид, что совершенно поглощены матчем. Перестать жить прошлым. Я посмотрел на фотографию Тары, соображая, только ли Рейчел имел в виду Ленни.
Люди разочаровывали Эдгара. В отличие от собаки.
Бруно высунул язык и завилял хвостом. Эдгар прицепил поводок к ошейнику. Гулять предстояло целый час. Эдгар осмотрел письменный стол. На гладко отполированной поверхности лежала картонная коробка, в точности походящая на ту, что он получил полтора года назад. Бруно заскулил. "Что это? – подумал Эдгар. – Рвется на прогулку или чувствует, что хозяину страшно. Может, и то и другое?"
Эдгар нуждался в свежем воздухе.
Прежняя коробка прошла все мыслимые и немыслимые экспертизы и ничего не показала. Вследствие этого Эдгар был более или менее уверен, что и сейчас олухи из полиции ничего не обнаружат. Восемнадцать месяцев назад Марк его не послушал. Эдгар надеялся, что ошибка не повторится.
Он двинулся к выходу. Бруно бежал впереди. Хорошо на улице! Эдгар остановился на пороге и сделал глубокий вдох. Ничего хорошего будущее не сулило, тем не менее самочувствие улучшилось. Эдгар с Бруно двинулись обычным маршрутом, но что-то заставило Эдгара повернуть направо. Семейное кладбище. Эдгар видел его столь часто – буквально каждый день, – что, можно сказать, уже и не видел. Он никогда не навещал надгробные плиты. Но сегодня что-то повлекло его сюда. Бруно, удивленный переменой в маршруте, неохотно потрусил за хозяином.
Эдгар переступил через низкую ограду, неловко зацепившись ногой. Старость. Ходить становилось все труднее. Обычно Эдгар брал с собой палку – якобы раньше она принадлежала Дэшилу Хэммету, – но, выгуливая Бруно, почему-то всегда забывал ее дома. Не подходит она как-то к собачьим делам.
Бруно, поколебавшись, перескочил через ограду. Человек и собака стояли перед двумя недавно установленными надгробиями. Эдгар старался не думать о жизни и смерти, о богатстве и его отношении к счастью. Эти материи он предпочитал оставлять другим. Только сейчас Эдгар понял, что был, наверное, не очень хорошим отцом. Но таким его научил быть отец, а того – его отец. В итоге, быть может, именно подобная отстраненность его и спасла. Люби он детей по-настоящему, живи их жизнью, он вряд ли перенес бы их гибель.
Собака снова заскулила. Эдгар посмотрел спутнику прямо в глаза.
– Пошли, приятель, – негромко сказал он.
Громко хлопнула парадная дверь. Эдгар обернулся и увидел Карсона, торопливо направлявшегося к нему. Лицо брата было перекошено.
– О Господи! – выдохнул Карсон.
– Надо полагать, ты видел коробку?
– Конечно. Марку звонил?
– Нет.
– Ну и правильно. Наверняка это какая-то мистификация. Иначе быть не может.
Эдгар промолчал.
– Ты что, считаешь иначе? – спросил Карсон.
– Не знаю.
– О Господи, неужели ты веришь, что она все еще жива?
Эдгар слегка дернул за поводок.
– Надо дождаться результатов экспертизы, – сказал он. – Тогда все и прояснится.
Но нынче – через три дня после случайной встречи с Рейчел – у меня был выходной. Я в одиночестве сидел у себя в кабинете и переключал телевизор с канала на канал. Подобно большинству особей мужского пола, я занимаюсь этим слишком часто. Бывает, по нескольку часов смотрю всякую чушь. Кстати, о времени. Я посмотрел на часы. Девять с минутами. Можно включить видеоплейер (Ленни и Черил еще в прошлом году взяли его для меня напрокат), а в одиннадцать лечь.
Не успел вставить кассету в нужную щель (до дистанционного управления этой штуковиной человеческая мысль еще не дошла), как до меня донесся собачий вой. Я поднялся на ноги. В дом по соседству недавно въехала новая семья. У них четверо или пятеро детей. Таких семей сейчас уже не бывает. Для меня все они на одно лицо. Познакомиться нам пока не довелось, но во дворе у новых соседей я успел заметить ирландского волкодава размером приблизительно с "форд-иксплорер". Это он, верно, воет.
Я отдернул занавеску, выглянул в окно и почему-то (не спрашивайте почему, все равно толком объяснить не сумею) не удивился.
На том же самом месте, что и полтора года назад, стояла женщина. Долгополое пальто, длинные волосы, руки в карманах – все то же самое.
Я боялся потерять ее из вида, но одновременно не хотел, чтобы она увидела меня. Я опустился на колени и, как заправский следопыт, отполз к самому углу подоконника. Прижавшись боком и щекой к стене, я начал прикидывать свои возможности.
Прежде всего сейчас она мне не видна. А значит, может уйти, а я и не узнаю. Н-да, придется рискнуть.
Я повернул голову и осторожно выглянул в окно. На месте. Маячит перед входом, только подошла поближе. Что бы это могло означать? Непонятно. Так, что дальше? Как насчет того, чтобы спуститься и посмотреть ей в глаза? Неплохая идея. Если она побежит, можно будет погнаться за ней.
Я отважился выглянуть еще раз – быстрый поворот головы – и убедился: женщина смотрит прямо мне в окно. Я отпрянул в тень. Черт. Она меня засекла. Это точно. Я схватился за ручки и рывком поднял раму. Женщина пошла прочь.
Нет-нет, на сей раз ее нельзя упустить.
На руках у меня были медицинские перчатки (все известные мне врачи держат несколько пар дома), на ногах – ничего. Я бросился к входной двери и распахнул ее. Женщина была уже в конце квартала. Увидев меня, она перешла с быстрого шага на бег.
Я кинулся следом. Черт с ними, с ногами. Со стороны все это, наверное, выглядело смешно. Во-первых, бегун я не из лучших. Во-вторых, я преследую незнакомую женщину просто потому, что она остановилась напротив моего дома. На что я, собственно, рассчитываю? Может, женщина просто вышла прогуляться, а тут я, словно привидение. Запросто может обратиться в полицию. Нетрудно себе представить, что выйдет дальше. Сперва я безнаказанно расправился с собственной семьей, а теперь гоняюсь за незнакомкой на улице.
Я продолжал бежать.
Женщина повернула на Фелпс-роуд. Она имела передо мной большую фору. Я заработал руками и удлинил шаг. В ступни впивались камешки на тротуаре. Я выскочил на газон. Женщина пропала. Я был не в лучшей форме. Не преодолел и сотни ярдов, а уже дышу, как загнанная лошадь. Вдобавок из носа течет.
Я добежал до конца улицы и повернул направо.
Никого.
Улица была прямая, длинная, неплохо освещенная. Иными словами, незнакомка должна была быть как на ладони. Я посмотрел в противоположную сторону. Тоже никого. Побежал дальше, миновал Морнингсайд-драйв, но женщины и след простыл.
Как это могло случиться?
Самолетной скорости развить она не могла, это даже Карлу Льюису не под силу. Я остановился, присел, положил руки на колени и немного отдышался. "Думай!" – велел себе. Допустим, она живет в одном из этих домов. Не исключено. Если так, то что из этого следует? А то, что она просто совершает вечерний моцион. Что-то заинтересовало ее в моем доме, и она остановилась посмотреть.
Как полтора года назад?
А кто сказал, что это не другая женщина?
Итак, две разные женщины застыли перед моим домом на одном и том же месте в одной и той же позе.
Бывает. Но скорее всего это одна дама. Любительница поглазеть на чужие дома. Возможно, занимается архитектурой или чем-нибудь в том же роде.
Ну да, архитектурой. Проектирует столь модные в семидесятые годы разноуровневые постройки в пригородах. Но если все это так невинно, то зачем драпать?
"Не знаю, Марк, – заключил я. – Может, спасается от какого-то полоумного".
Я заглушил внутренний голос и вновь кинулся бежать в поисках неизвестно чего. Поравнявшись с домом Дукеров, я резко остановился.
Что за черт!
Женщина попросту испарилась. Я проверил оба переулка, выходящих на Фелпс-роуд. Нигде ее нет. Подучается, она либо живет где-то здесь, либо прячется.
Мальчишками нам случалось спрямлять дорогу через двор Цукеров. Оттуда тропинка вела прямо на школьный стадион. Отыскать ее было нелегко, к тому же старухе Цукер не нравилось, когда топтали ее лужайку. Правда, вслух она ничего не говорила, но всегда укоризненно смотрела на нас через окно. Потом мы бросили пользоваться тропинкой, стали выбирать более длинный путь.
Я осмотрелся. Вокруг ни души.
Быть может, женщина знает про тропинку?
Я нырнул во двор, соображая, не наблюдает ли за мной из кухонного окна старуха Цукер. На самом-то деле она уже много лет назад переехала в Скотсдейл. Да и жива ли вообще, неизвестно.
Во дворе было темно, как в яме. И в доме не горел свет. Я на миг задумался, где же эта тропинка, и ринулся в нужную сторону. Тут что-то ударило меня по голове. Я почувствовал сильную боль и упал на спину.
Открыв глаза, я увидел при слабом лунном свете какую-то качалку. Раньше, в годы моего детства, здесь ничего подобного не было. Стало быть, появилось. Ну что ж, буду знать. С чрезмерной бодростью я вскочил на ноги и побежал дальше.
Тропинка где была, там и осталась.
Я зашагал по ней. Ветки хлестали по лицу, но я не обращал на это никакого внимания. Споткнулся о толстый корень – наплевать. Тропинка была короткая – сорок, максимум пятьдесят футов. Она выходила на футбольное поле и бейсбольную площадку. Если женщина направилась сюда, никуда ей не деться.
С автостоянки лился рассеянный свет фонарей. Я подбежал к выходу со стадиона и поспешно огляделся. Футбольные ворота и мачты электрического освещения.
Но никакой женщины.
Проклятие!
Я потерял ее. Опять. Сердце у меня упало. Хотя отчего, собственно? Ведь если подумать, мой поступок выглядел чистым безумием. Я посмотрел на ноги. Они страшно болели. По правой щиколотке текла теплая струйка. Скорее всего кровь. Я почувствовал себя полным идиотом. Больше того, проигравшим идиотом. Я двинулся было назад...
Стоп!
Фонари на стоянке высвечивали машину. Одну-единственную. Я кивнул самому себя и принялся выстраивать логическую цепочку. Допустим, это машина той самой женщины. Если нет то что я теряю! Но если да, если это она оставила машину, то получается такая картина. Незнакомка припарковала машину, пересекла парк и застыла столбом перед моим домом. Зачем? Понятия не имею. Но за неимением лучшего пусть будет так.
Идем дальше. Если на стоянке действительно ее авто, можно заключить, что она еще не уехала. Меня не проведешь. Итак, как все это было? Она засекла меня в окне. Попробовала скрыться. Направилась к тропинке... и сообразила, что я наверняка последую за ней.
Я едва не хлопнул в ладоши. Женщина, похоже, знает, что я вырос в этом районе, тем не менее воспользовалась тропинкой. Значит, предполагает, что я захочу поймать ее на выходе со стадиона. Что бы я предпринял на ее месте?
Я задумался и быстро нашел ответ.
Спрятался бы среди деревьев, растущих вдоль тропинки.
На всякий случай (вдруг таинственная дама наблюдает за мной?) я глубоко вдохнул и громко выругался. Затем, словно признавая поражение и в то же время стараясь не переиграть, опустил плечи и поплелся назад, к Цукерову дому. Брел я с поникшей головой, тайком поглядывая по сторонам и вслушиваясь в каждый шорох.
Тихо.
Я дошел до конца тропинки, но не остановился, сделав вид, будто возвращаюсь домой. Оказавшись в полной темноте, я опустился на землю и пополз к началу тропинки. Там замер и обратился в слух.
Не знаю уж, сколько я пролежал. Наверное, не больше двух-трех минут. Я уже собрался встать, когда раздался какой-то звук. Поблизости мелькнула тень. Она направлялась к дому.
Я осторожно, старясь не нарушать тишины, поднялся на ноги. Но все-таки, видимо, недостаточно осторожно. Женщина круто повернулась и заметила меня.
– Стойте! – заорал я. – Мне только нужно с вами поговорить!
Но она уже растворилась в зарослях. А были они густыми. Потерять человека из вида ничего не стоит. А рисковать я себе позволить не могу: хватит. Пусть ничего не видно – зато слышно.
Я рванулся в заросли и налетел на ствол дерева. Из глаз посыпались искры. Еще одно такое соприкосновение... Я остановился и прислушался.
Тишина.
Она явно стоит на месте. Снова прячется. Ну, и что дальше?
"А, была не была", – подумал я. Прикинув, откуда звук донесся в прошлый раз, я бросился в ту сторону и приземлился в низком кустарнике.
Левая рука на что-то наткнулась.
Женщина попыталась отползти, но я крепко ухватил ее за щиколотку. Она лягнула меня свободной ногой, но я продолжал держать ее, как собака, не выпускающая добычи.
– Отстань! – крикнула она.
Голос был мне не знаком. Щиколотку я не выпустил.
– Отстань, говорю!
Ну уж нет! Я покрепче оперся обо что-то и потянул ее к себе. Глаза начали понемногу привыкать к темноте. Я дернул женщину к себе. Она перекатилась на спину. Теперь мы были друг от друга достаточно близко, и я сумел ее разглядеть.
Но чтобы сообразить, кто это, потребовалось время. Во-первых, дело давнее. Лицо, вернее, та часть лица, которая была мне видна, сильно изменилась. Если что и выдало женщину, помогало узнать, так это волосы, упавшие на глаза в процессе нашей возни. Точнее, то, как они упали. Она сразу сделалась какой-то беззащитной, старательно избегала смотреть на меня прямо – и это было более знакомо, нежели черты лица. Ну и, конечно, дом. Дом, который у меня всегда ассоциировался именно с ней и удерживал ее образ на видном месте в банке данных памяти.
Женщина откинула волосы и взглянула на меня. Я сразу перенесся в школьные годы, в кирпичное здание, расположенное менее чем в двухстах ярдах от того места, где мы находились. Теперь вроде все сходится. Таинственная женщина стояла перед входом в дом, где некогда жила.
Звали ее Диной Левински.
Глава 10
Будь это кинофильм, можно было бы смонтировать его следующим образом. Я учился в университете Тафтс, Рейчел поступила в бостонский колледж. Первые кадры: мы с ней в лодке на Чарлз-ривер, я гребу, Рейчел держит зонтик, улыбаясь одновременно маняще и насмешливо. Она плещет в меня водой, я отвечаю ей тем же, лодка переворачивается. На самом деле ничего подобного не было, но суть вам ясна, верно? Следующие кадры – пикник в университетском городке. Потом – мы в библиотеке, сидим на диване бок о бок, я – как завороженный, она, нацепив очки, усердно читает учебник и рассеянно почесывает за ухом. Затем пусть камера задержится на двух переплетенных телах под шелковой простыней. Хотя ни у кого из студентов колледжа такой не было, это не важно я ведь про кино.
Я был влюблен.
На рождественские каникулы мы поехали к бабушке Рейчел, старой кумушке, любительнице гадать по картам, ныне обитательнице дома для престарелых. Взяв нас за руки, старуха пробормотала что-то вроде "beshert", что на идиш означает "судьба".
Что же дальше?
Конец не отличается большой оригинальностью. Когда я учился на последнем курсе, Рейчел подумала, что неплохо провести семестр во Флоренции, и уехала. Мне было двадцать два. Я заскучал и переспал с какой-то девицей – своей сокурсницей. Это было мимолетное приключение, я не придал ему никакого значения. Впрочем, меня это не оправдывает. А может, и оправдывает. Не знаю.
Так или иначе, кто-то из участников вечеринки сказал кому-то еще, и в конце концов история дошла до Рейчел. Она позвонила из Италии и сказала, что между нами все кончено. Ее реакция показалась мне чрезмерной. Мы были молоды. Сначала я решил, что гордость (читай: глупость) не позволяет мне просить прощения, и только потом принялся бомбардировать ее звонками, письмами и цветами. Но Рейчел не отвечала. Все кончилось. Мы расстались.
Я поднялся и нетвердой походкой приблизился к письменному столу. Нащупав надежно припрятанный ключ, открыл нижний ящик и извлек из-под кипы бумаг тайное тайных. Нет, нет, не наркотики. Прошлое. Вещи Рейчел. Знакомая фотография. Я пристально вгляделся в нее. У Ленни с Черил такая же висит в спальне, что, разумеется, всегда бесило Монику. На фотографии изображены четверо – Ленни, Черил, Рейчел и я на выпускной церемонии в университете. На Рейчел черное платье с узкими бретельками. При воспоминании о том, как оно сидело на ней, меня до сих пор бросает в дрожь.
Когда это было?
Естественно, жизнь продолжалась. Как и задумано, я поступил в медицинскую академию. Я всегда знал, что буду врачом. Впрочем, это же самое вам скажет большинство людей моей профессии. Такой выбор чаще всего делаешь в ранние годы.
И женщин я не избегал (помните Зию?). Но – как ни сентиментально это прозвучит – не проходило дня, чтобы я не подумал, пусть бегло, о Рейчел. Да, понимаю, с романтикой у меня перебор. Не споткнись я тогда глупейшим образом, не жил бы в параллельном сказочном мире, а сидел бы на диване и прижимался к своей возлюбленной. Однажды Ленни сказал в минуту полной откровенности: "Если бы меня связывало с Рейчел действительно великое чувство, оно, несомненно, устояло бы и не на таких ухабах".
Вы думаете, я не любил свою жену? Ошибаетесь. По крайней мере на мой взгляд. Моника была женщиной красивой – по-настоящему красивой, такая сбивает с ног сразу, без промедления, – страстной и неожиданной. А также богатой и блестящей. Я старался не проводить сравнений – иначе жизнь не в жизнь – и просто любить ее в том, пусть поменьше, пусть потусклее, но все же моем мире, который образовался после ухода Рейчел. Конечно, мир мог съежиться, померкнуть и при другом раскладе, но это логика, а в делах сердечных логика не срабатывает.
Из года в год Черил неохотно сообщала мне, как дела у Рейчел. Служба в правоохранительных органах, переезд в Вашингтон... Нельзя сказать, что меня это чрезмерно удивляло. А три года назад я узнал, что Рейчел вышла замуж за человека старше себя, высокопоставленного чина ФБР. (Даже сейчас – а ведь одиннадцать лет прошло с нашего разрыва – я чувствую, как при мысли о Рейчел у меня внутри все переворачивается.) Я глухо осознавал, в какой трясине завяз. Мне всегда казалось, что мы с Рейчел просто выжидаем благоприятный момент, живем словно в подвешенном состоянии и в конце концов опомнимся и воссоединимся. А она взяла и вышла замуж за другого.
Черил видела, какое впечатление на меня произвело известие о замужестве Рейчел, и с тех пор больше о ней не заговаривала.
Все еще глядя на фотографию, я услышал знакомое урчание "субару". Я не удивился. И к двери не подошел. Зачем? У Ленни есть свой ключ, да и не стучит он никогда. Я отложил фотографию и увидел Ленни. В руках у него были два огромных бумажных стакана.
– Шерри или колу?
– Шерри.
Ленни протянул стакан. Я выжидательно посмотрел на друга.
– Зия звонила Черил, – пояснил Ленни.
Я сразу понял, что к чему.
– Давай не будем об этом.
– Давай. – Ленни плюхнулся на диван и вытащил из кармана толстую пачку бумаг. – Это завещание и недостающие документы касательно состояния Моники. Прочитай, когда найдешь время. – Ленни принялся щелкать кнопками пульта дистанционного управления. – Порнушка найдется?
– Увы.
Ленни пожал плечами и удовлетворился трансляцией баскетбольного матча с университетского чемпионата. Я первым нарушил молчание:
– Почему ты не сказал мне, что Рейчел развелась?
Ленни, болезненно поморщась, поднял руку, словно останавливал поток машин.
– В чем дело? – осведомился я.
Ленни попытался уйти от разговора:
– Черт, аж небо онемело. Всегда делаю слишком большие глотки.
– Почему?
– По-моему, мы решили не говорить на эту тему.
Я молча смотрел на него.
– Все не так просто, Марк.
– Что именно?
– Рейчел несладко пришлось.
– Мне тоже.
Ленни прильнул к экрану с несколько преувеличенным вниманием.
– Что с ней случилось, Ленни?
– Не моего это ума дело. – Он покачал головой. – Сколько вы не виделись, лет пятнадцать?
На самом деле десять.
Одиннадцать.
– Около того.
Ленни обежал глазами комнату и остановился на фотографии Моники с Тарой на руках.
– Пора жить настоящим, дружище.
Мы откинулись на спинку дивана, сделав вид, что совершенно поглощены матчем. Перестать жить прошлым. Я посмотрел на фотографию Тары, соображая, только ли Рейчел имел в виду Ленни.
* * *
Эдгар Портсман поднял кожаный поводок, к концу которого был привязан колокольчик. Мастиф Бруно немедленно примчался на звук. Шесть лет назад он выиграл соревнования в своей категории на собачьей выставке в Вестминстере. По мнению многих, у Бруно все данные, чтобы стать абсолютным чемпионом. Но Эдгар больше не выставляет Бруно. Выставочная собака почти не бывает дома. А Эдгару нужно, чтобы Бруно всегда был под рукой.Люди разочаровывали Эдгара. В отличие от собаки.
Бруно высунул язык и завилял хвостом. Эдгар прицепил поводок к ошейнику. Гулять предстояло целый час. Эдгар осмотрел письменный стол. На гладко отполированной поверхности лежала картонная коробка, в точности походящая на ту, что он получил полтора года назад. Бруно заскулил. "Что это? – подумал Эдгар. – Рвется на прогулку или чувствует, что хозяину страшно. Может, и то и другое?"
Эдгар нуждался в свежем воздухе.
Прежняя коробка прошла все мыслимые и немыслимые экспертизы и ничего не показала. Вследствие этого Эдгар был более или менее уверен, что и сейчас олухи из полиции ничего не обнаружат. Восемнадцать месяцев назад Марк его не послушал. Эдгар надеялся, что ошибка не повторится.
Он двинулся к выходу. Бруно бежал впереди. Хорошо на улице! Эдгар остановился на пороге и сделал глубокий вдох. Ничего хорошего будущее не сулило, тем не менее самочувствие улучшилось. Эдгар с Бруно двинулись обычным маршрутом, но что-то заставило Эдгара повернуть направо. Семейное кладбище. Эдгар видел его столь часто – буквально каждый день, – что, можно сказать, уже и не видел. Он никогда не навещал надгробные плиты. Но сегодня что-то повлекло его сюда. Бруно, удивленный переменой в маршруте, неохотно потрусил за хозяином.
Эдгар переступил через низкую ограду, неловко зацепившись ногой. Старость. Ходить становилось все труднее. Обычно Эдгар брал с собой палку – якобы раньше она принадлежала Дэшилу Хэммету, – но, выгуливая Бруно, почему-то всегда забывал ее дома. Не подходит она как-то к собачьим делам.
Бруно, поколебавшись, перескочил через ограду. Человек и собака стояли перед двумя недавно установленными надгробиями. Эдгар старался не думать о жизни и смерти, о богатстве и его отношении к счастью. Эти материи он предпочитал оставлять другим. Только сейчас Эдгар понял, что был, наверное, не очень хорошим отцом. Но таким его научил быть отец, а того – его отец. В итоге, быть может, именно подобная отстраненность его и спасла. Люби он детей по-настоящему, живи их жизнью, он вряд ли перенес бы их гибель.
Собака снова заскулила. Эдгар посмотрел спутнику прямо в глаза.
– Пошли, приятель, – негромко сказал он.
Громко хлопнула парадная дверь. Эдгар обернулся и увидел Карсона, торопливо направлявшегося к нему. Лицо брата было перекошено.
– О Господи! – выдохнул Карсон.
– Надо полагать, ты видел коробку?
– Конечно. Марку звонил?
– Нет.
– Ну и правильно. Наверняка это какая-то мистификация. Иначе быть не может.
Эдгар промолчал.
– Ты что, считаешь иначе? – спросил Карсон.
– Не знаю.
– О Господи, неужели ты веришь, что она все еще жива?
Эдгар слегка дернул за поводок.
– Надо дождаться результатов экспертизы, – сказал он. – Тогда все и прояснится.
* * *
Мне нравится работать по вечерам. Всегда нравилось. Мне повезло с выбором профессии. Я люблю свою работу. Она никогда мне не надоедает, никогда не становится в тягость, никогда не превращается в нечто такое, что делаешь, просто чтобы было на что жить. Работа поглощает меня целиком. Занимаясь ею, я, как хоккеист, забываю обо всем, кроме игры. Я врываюсь в зону. Я показываю все, на что способен.Но нынче – через три дня после случайной встречи с Рейчел – у меня был выходной. Я в одиночестве сидел у себя в кабинете и переключал телевизор с канала на канал. Подобно большинству особей мужского пола, я занимаюсь этим слишком часто. Бывает, по нескольку часов смотрю всякую чушь. Кстати, о времени. Я посмотрел на часы. Девять с минутами. Можно включить видеоплейер (Ленни и Черил еще в прошлом году взяли его для меня напрокат), а в одиннадцать лечь.
Не успел вставить кассету в нужную щель (до дистанционного управления этой штуковиной человеческая мысль еще не дошла), как до меня донесся собачий вой. Я поднялся на ноги. В дом по соседству недавно въехала новая семья. У них четверо или пятеро детей. Таких семей сейчас уже не бывает. Для меня все они на одно лицо. Познакомиться нам пока не довелось, но во дворе у новых соседей я успел заметить ирландского волкодава размером приблизительно с "форд-иксплорер". Это он, верно, воет.
Я отдернул занавеску, выглянул в окно и почему-то (не спрашивайте почему, все равно толком объяснить не сумею) не удивился.
На том же самом месте, что и полтора года назад, стояла женщина. Долгополое пальто, длинные волосы, руки в карманах – все то же самое.
Я боялся потерять ее из вида, но одновременно не хотел, чтобы она увидела меня. Я опустился на колени и, как заправский следопыт, отполз к самому углу подоконника. Прижавшись боком и щекой к стене, я начал прикидывать свои возможности.
Прежде всего сейчас она мне не видна. А значит, может уйти, а я и не узнаю. Н-да, придется рискнуть.
Я повернул голову и осторожно выглянул в окно. На месте. Маячит перед входом, только подошла поближе. Что бы это могло означать? Непонятно. Так, что дальше? Как насчет того, чтобы спуститься и посмотреть ей в глаза? Неплохая идея. Если она побежит, можно будет погнаться за ней.
Я отважился выглянуть еще раз – быстрый поворот головы – и убедился: женщина смотрит прямо мне в окно. Я отпрянул в тень. Черт. Она меня засекла. Это точно. Я схватился за ручки и рывком поднял раму. Женщина пошла прочь.
Нет-нет, на сей раз ее нельзя упустить.
На руках у меня были медицинские перчатки (все известные мне врачи держат несколько пар дома), на ногах – ничего. Я бросился к входной двери и распахнул ее. Женщина была уже в конце квартала. Увидев меня, она перешла с быстрого шага на бег.
Я кинулся следом. Черт с ними, с ногами. Со стороны все это, наверное, выглядело смешно. Во-первых, бегун я не из лучших. Во-вторых, я преследую незнакомую женщину просто потому, что она остановилась напротив моего дома. На что я, собственно, рассчитываю? Может, женщина просто вышла прогуляться, а тут я, словно привидение. Запросто может обратиться в полицию. Нетрудно себе представить, что выйдет дальше. Сперва я безнаказанно расправился с собственной семьей, а теперь гоняюсь за незнакомкой на улице.
Я продолжал бежать.
Женщина повернула на Фелпс-роуд. Она имела передо мной большую фору. Я заработал руками и удлинил шаг. В ступни впивались камешки на тротуаре. Я выскочил на газон. Женщина пропала. Я был не в лучшей форме. Не преодолел и сотни ярдов, а уже дышу, как загнанная лошадь. Вдобавок из носа течет.
Я добежал до конца улицы и повернул направо.
Никого.
Улица была прямая, длинная, неплохо освещенная. Иными словами, незнакомка должна была быть как на ладони. Я посмотрел в противоположную сторону. Тоже никого. Побежал дальше, миновал Морнингсайд-драйв, но женщины и след простыл.
Как это могло случиться?
Самолетной скорости развить она не могла, это даже Карлу Льюису не под силу. Я остановился, присел, положил руки на колени и немного отдышался. "Думай!" – велел себе. Допустим, она живет в одном из этих домов. Не исключено. Если так, то что из этого следует? А то, что она просто совершает вечерний моцион. Что-то заинтересовало ее в моем доме, и она остановилась посмотреть.
Как полтора года назад?
А кто сказал, что это не другая женщина?
Итак, две разные женщины застыли перед моим домом на одном и том же месте в одной и той же позе.
Бывает. Но скорее всего это одна дама. Любительница поглазеть на чужие дома. Возможно, занимается архитектурой или чем-нибудь в том же роде.
Ну да, архитектурой. Проектирует столь модные в семидесятые годы разноуровневые постройки в пригородах. Но если все это так невинно, то зачем драпать?
"Не знаю, Марк, – заключил я. – Может, спасается от какого-то полоумного".
Я заглушил внутренний голос и вновь кинулся бежать в поисках неизвестно чего. Поравнявшись с домом Дукеров, я резко остановился.
Что за черт!
Женщина попросту испарилась. Я проверил оба переулка, выходящих на Фелпс-роуд. Нигде ее нет. Подучается, она либо живет где-то здесь, либо прячется.
Мальчишками нам случалось спрямлять дорогу через двор Цукеров. Оттуда тропинка вела прямо на школьный стадион. Отыскать ее было нелегко, к тому же старухе Цукер не нравилось, когда топтали ее лужайку. Правда, вслух она ничего не говорила, но всегда укоризненно смотрела на нас через окно. Потом мы бросили пользоваться тропинкой, стали выбирать более длинный путь.
Я осмотрелся. Вокруг ни души.
Быть может, женщина знает про тропинку?
Я нырнул во двор, соображая, не наблюдает ли за мной из кухонного окна старуха Цукер. На самом-то деле она уже много лет назад переехала в Скотсдейл. Да и жива ли вообще, неизвестно.
Во дворе было темно, как в яме. И в доме не горел свет. Я на миг задумался, где же эта тропинка, и ринулся в нужную сторону. Тут что-то ударило меня по голове. Я почувствовал сильную боль и упал на спину.
Открыв глаза, я увидел при слабом лунном свете какую-то качалку. Раньше, в годы моего детства, здесь ничего подобного не было. Стало быть, появилось. Ну что ж, буду знать. С чрезмерной бодростью я вскочил на ноги и побежал дальше.
Тропинка где была, там и осталась.
Я зашагал по ней. Ветки хлестали по лицу, но я не обращал на это никакого внимания. Споткнулся о толстый корень – наплевать. Тропинка была короткая – сорок, максимум пятьдесят футов. Она выходила на футбольное поле и бейсбольную площадку. Если женщина направилась сюда, никуда ей не деться.
С автостоянки лился рассеянный свет фонарей. Я подбежал к выходу со стадиона и поспешно огляделся. Футбольные ворота и мачты электрического освещения.
Но никакой женщины.
Проклятие!
Я потерял ее. Опять. Сердце у меня упало. Хотя отчего, собственно? Ведь если подумать, мой поступок выглядел чистым безумием. Я посмотрел на ноги. Они страшно болели. По правой щиколотке текла теплая струйка. Скорее всего кровь. Я почувствовал себя полным идиотом. Больше того, проигравшим идиотом. Я двинулся было назад...
Стоп!
Фонари на стоянке высвечивали машину. Одну-единственную. Я кивнул самому себя и принялся выстраивать логическую цепочку. Допустим, это машина той самой женщины. Если нет то что я теряю! Но если да, если это она оставила машину, то получается такая картина. Незнакомка припарковала машину, пересекла парк и застыла столбом перед моим домом. Зачем? Понятия не имею. Но за неимением лучшего пусть будет так.
Идем дальше. Если на стоянке действительно ее авто, можно заключить, что она еще не уехала. Меня не проведешь. Итак, как все это было? Она засекла меня в окне. Попробовала скрыться. Направилась к тропинке... и сообразила, что я наверняка последую за ней.
Я едва не хлопнул в ладоши. Женщина, похоже, знает, что я вырос в этом районе, тем не менее воспользовалась тропинкой. Значит, предполагает, что я захочу поймать ее на выходе со стадиона. Что бы я предпринял на ее месте?
Я задумался и быстро нашел ответ.
Спрятался бы среди деревьев, растущих вдоль тропинки.
На всякий случай (вдруг таинственная дама наблюдает за мной?) я глубоко вдохнул и громко выругался. Затем, словно признавая поражение и в то же время стараясь не переиграть, опустил плечи и поплелся назад, к Цукерову дому. Брел я с поникшей головой, тайком поглядывая по сторонам и вслушиваясь в каждый шорох.
Тихо.
Я дошел до конца тропинки, но не остановился, сделав вид, будто возвращаюсь домой. Оказавшись в полной темноте, я опустился на землю и пополз к началу тропинки. Там замер и обратился в слух.
Не знаю уж, сколько я пролежал. Наверное, не больше двух-трех минут. Я уже собрался встать, когда раздался какой-то звук. Поблизости мелькнула тень. Она направлялась к дому.
Я осторожно, старясь не нарушать тишины, поднялся на ноги. Но все-таки, видимо, недостаточно осторожно. Женщина круто повернулась и заметила меня.
– Стойте! – заорал я. – Мне только нужно с вами поговорить!
Но она уже растворилась в зарослях. А были они густыми. Потерять человека из вида ничего не стоит. А рисковать я себе позволить не могу: хватит. Пусть ничего не видно – зато слышно.
Я рванулся в заросли и налетел на ствол дерева. Из глаз посыпались искры. Еще одно такое соприкосновение... Я остановился и прислушался.
Тишина.
Она явно стоит на месте. Снова прячется. Ну, и что дальше?
"А, была не была", – подумал я. Прикинув, откуда звук донесся в прошлый раз, я бросился в ту сторону и приземлился в низком кустарнике.
Левая рука на что-то наткнулась.
Женщина попыталась отползти, но я крепко ухватил ее за щиколотку. Она лягнула меня свободной ногой, но я продолжал держать ее, как собака, не выпускающая добычи.
– Отстань! – крикнула она.
Голос был мне не знаком. Щиколотку я не выпустил.
– Отстань, говорю!
Ну уж нет! Я покрепче оперся обо что-то и потянул ее к себе. Глаза начали понемногу привыкать к темноте. Я дернул женщину к себе. Она перекатилась на спину. Теперь мы были друг от друга достаточно близко, и я сумел ее разглядеть.
Но чтобы сообразить, кто это, потребовалось время. Во-первых, дело давнее. Лицо, вернее, та часть лица, которая была мне видна, сильно изменилась. Если что и выдало женщину, помогало узнать, так это волосы, упавшие на глаза в процессе нашей возни. Точнее, то, как они упали. Она сразу сделалась какой-то беззащитной, старательно избегала смотреть на меня прямо – и это было более знакомо, нежели черты лица. Ну и, конечно, дом. Дом, который у меня всегда ассоциировался именно с ней и удерживал ее образ на видном месте в банке данных памяти.
Женщина откинула волосы и взглянула на меня. Я сразу перенесся в школьные годы, в кирпичное здание, расположенное менее чем в двухстах ярдах от того места, где мы находились. Теперь вроде все сходится. Таинственная женщина стояла перед входом в дом, где некогда жила.
Звали ее Диной Левински.
Глава 10
Мы сидели за кухонным столом. Я вскипятил чай – зеленый, китайский. Говорят, хорошо успокаивает. Увидим. Я протянул Дине чашку.
– Спасибо, Марк.
С Диной я знаком целую вечность. Я знал ее так, как только может один ребенок знать другого, как знают друг друга одноклассники в начальной школе, пусть никогда и словом не перекинулись. Как мы с Диной, если не ошибаюсь, конечно.
У каждого в прошлом есть своя Дина Левински. Она была в нашем классе жертвой, изгоем, все ее постоянно дразнили и обижали, не представляю даже, как она с ума не сошла в такой обстановке. Я-то никогда в этом не участвовал, но и не защищал, в стороне оставался. Однако не поселись я в доме, где она провела детство, Дина Левински все равно продолжала бы жить во мне. Она и в вашей душе живет. А ну-ка быстро: кого из ваших одноклассников больше всего донимали в начальной школе? Правильно. Вот видите, все помните. Имя, фамилию, внешность. Помните, как он или она в одиночку плелись домой после уроков или молча сидели в столовой. Что бы там ни было, а помните. Ваша Дина Левински всегда с вами.
– Говорят, ты стал врачом, – обронила Дина.
– Да. А ты?
– Я график-оформитель и художница. В следующем месяце у меня выставка в Гринвич-Виллидже.
– Выставка картин?
– Да, – не сразу ответила Дина.
– Ты всегда здорово рисовала.
– Ты заметил? – Дина в удивлении вскинула подбородок.
Повисло неловкое молчание.
– Наверное, я должен был что-то сделать, – услышал я наконец собственный голос.
– Да нет, это я должна была, – улыбнулась Дина.
Она хорошо выглядела. Нет, красавицей, как гадкий утенок из сказки, не стала. Начать с того, что гадким утенком Дина и не была. Просто заурядная. Возможно, и сейчас ничего не изменилось. Лицо у нее по-прежнему слишком худое, но в зрелости это стало ей идти. А вот волосы, некогда жидкие, обрели пышность.
– Помнишь Синди Макгаверн? – спросила Дина.
– Конечно.
– Она больше других меня мучила.
– И это помню.
– Забавно. Несколько лет назад у меня была выставка здесь, в городе. И вдруг появляется Синди. Подлетает ко мне, обнимает, целует. Хочет поболтать о старых временах, типа: "А помнишь этого раздолбая Льюиса?" Вся так и лучится и – честное слово, Марк! – ничего не помнит. Нет-нет, не притворяется, просто начисто забыла, как обращалась со мной. Мне приходится с этим сталкиваться.
– С чем "с этим"?
– С тем, что люди не помнят, какими мерзавцами были. – Зажав чашку в ладонях, Дина ссутулилась и обежала комнату взглядом.
Интересно, а я что помню? Действительно я соблюдал нейтралитет или мне так удобнее думать?
– Да, непросто все это, – сказала Дина.
– Ты имеешь в виду – возвращаться в старый дом?
– Да. – Она поставила чашку на стол. – Полагаю, ты ждешь объяснений?
Я выжидательно промолчал.
Она снова обежала комнату взглядом.
– Хочешь услышать нечто необычное?
– Конечно.
– Именно здесь я когда-то и сидела. Я хочу сказать – ребенком. У нас тоже был квадратный стол, и я всегда садилась на одно и то же место. И когда вошла сейчас, меня прямо как магнитом к этому стулу потянуло. Может быть... Может быть, отчасти поэтому я нынче вечером и пришла сюда.
– Как это?
– Дом, – пояснила Дина. – Он до сих пор притягивает меня. Не отпускает. – Она подалась вперед и впервые посмотрела мне в глаза. – До тебя ведь, наверное, доходили слухи? Я имею в виду слухи об отце и всем, что здесь произошло?
– Да.
– Все правда.
Я с трудом заставил себя сохранить бесстрастное выражение на лице. Что тут скажешь? Я подумал о том, каким адом была для нее школа. И вышло так, что к этому аду я добавил страданий, приведя ее в прежний ее дом. Невероятно.
– Он умер. Отец. Он умер шесть лет назад.
Я отвернулся.
– Все в порядке, Марк. Правда все в порядке. Я лечилась – собственно, я и сейчас лечусь. Знаешь доктора Радио?
– Нет.
– Его действительно так зовут: Стэнли Радио. Он завоевал некоторую известность благодаря так называемой радиотехнике. Я уже много лет с ним занимаюсь. И польза весьма ощутима. Я больше не думаю о самоубийстве. Не кажусь себе никчемной. Чудно как-то. Со всем этим я покончила. Честное слово. И еще. У большинства из тех, кого в детстве третировали, возникают проблемы сексуального характера. Это не мой случай. Я замужем. У меня отличный муж. Не то чтобы у нас образцовый брак, но жаловаться грех.
– Спасибо, Марк.
С Диной я знаком целую вечность. Я знал ее так, как только может один ребенок знать другого, как знают друг друга одноклассники в начальной школе, пусть никогда и словом не перекинулись. Как мы с Диной, если не ошибаюсь, конечно.
У каждого в прошлом есть своя Дина Левински. Она была в нашем классе жертвой, изгоем, все ее постоянно дразнили и обижали, не представляю даже, как она с ума не сошла в такой обстановке. Я-то никогда в этом не участвовал, но и не защищал, в стороне оставался. Однако не поселись я в доме, где она провела детство, Дина Левински все равно продолжала бы жить во мне. Она и в вашей душе живет. А ну-ка быстро: кого из ваших одноклассников больше всего донимали в начальной школе? Правильно. Вот видите, все помните. Имя, фамилию, внешность. Помните, как он или она в одиночку плелись домой после уроков или молча сидели в столовой. Что бы там ни было, а помните. Ваша Дина Левински всегда с вами.
– Говорят, ты стал врачом, – обронила Дина.
– Да. А ты?
– Я график-оформитель и художница. В следующем месяце у меня выставка в Гринвич-Виллидже.
– Выставка картин?
– Да, – не сразу ответила Дина.
– Ты всегда здорово рисовала.
– Ты заметил? – Дина в удивлении вскинула подбородок.
Повисло неловкое молчание.
– Наверное, я должен был что-то сделать, – услышал я наконец собственный голос.
– Да нет, это я должна была, – улыбнулась Дина.
Она хорошо выглядела. Нет, красавицей, как гадкий утенок из сказки, не стала. Начать с того, что гадким утенком Дина и не была. Просто заурядная. Возможно, и сейчас ничего не изменилось. Лицо у нее по-прежнему слишком худое, но в зрелости это стало ей идти. А вот волосы, некогда жидкие, обрели пышность.
– Помнишь Синди Макгаверн? – спросила Дина.
– Конечно.
– Она больше других меня мучила.
– И это помню.
– Забавно. Несколько лет назад у меня была выставка здесь, в городе. И вдруг появляется Синди. Подлетает ко мне, обнимает, целует. Хочет поболтать о старых временах, типа: "А помнишь этого раздолбая Льюиса?" Вся так и лучится и – честное слово, Марк! – ничего не помнит. Нет-нет, не притворяется, просто начисто забыла, как обращалась со мной. Мне приходится с этим сталкиваться.
– С чем "с этим"?
– С тем, что люди не помнят, какими мерзавцами были. – Зажав чашку в ладонях, Дина ссутулилась и обежала комнату взглядом.
Интересно, а я что помню? Действительно я соблюдал нейтралитет или мне так удобнее думать?
– Да, непросто все это, – сказала Дина.
– Ты имеешь в виду – возвращаться в старый дом?
– Да. – Она поставила чашку на стол. – Полагаю, ты ждешь объяснений?
Я выжидательно промолчал.
Она снова обежала комнату взглядом.
– Хочешь услышать нечто необычное?
– Конечно.
– Именно здесь я когда-то и сидела. Я хочу сказать – ребенком. У нас тоже был квадратный стол, и я всегда садилась на одно и то же место. И когда вошла сейчас, меня прямо как магнитом к этому стулу потянуло. Может быть... Может быть, отчасти поэтому я нынче вечером и пришла сюда.
– Как это?
– Дом, – пояснила Дина. – Он до сих пор притягивает меня. Не отпускает. – Она подалась вперед и впервые посмотрела мне в глаза. – До тебя ведь, наверное, доходили слухи? Я имею в виду слухи об отце и всем, что здесь произошло?
– Да.
– Все правда.
Я с трудом заставил себя сохранить бесстрастное выражение на лице. Что тут скажешь? Я подумал о том, каким адом была для нее школа. И вышло так, что к этому аду я добавил страданий, приведя ее в прежний ее дом. Невероятно.
– Он умер. Отец. Он умер шесть лет назад.
Я отвернулся.
– Все в порядке, Марк. Правда все в порядке. Я лечилась – собственно, я и сейчас лечусь. Знаешь доктора Радио?
– Нет.
– Его действительно так зовут: Стэнли Радио. Он завоевал некоторую известность благодаря так называемой радиотехнике. Я уже много лет с ним занимаюсь. И польза весьма ощутима. Я больше не думаю о самоубийстве. Не кажусь себе никчемной. Чудно как-то. Со всем этим я покончила. Честное слово. И еще. У большинства из тех, кого в детстве третировали, возникают проблемы сексуального характера. Это не мой случай. Я замужем. У меня отличный муж. Не то чтобы у нас образцовый брак, но жаловаться грех.