- Вот это настоящий мужчина! - воскликнул тот, кого называли Алленом.
- Джек Кейд порадуется, что ему завербовали такого удальца! Ад и вся его
нечистая сила! Да у тебя шея покрепче, чем у молодого быка! Клянусь
рукояткой своего меча, туго пришлось бы кому-нибудь из нас, если бы ты
не послушал наших уговоров!
- Нет-нет, добрейший наш Аллен! - пропищал вдруг какой-то коротыш,
прятавшийся позади остальных, пока грозила схватка, но теперь
протолкнувшийся вперед. - Будь ты с ним один на один, оно и могло так
статься, но для того, кто умеет владеть мечом, справиться с эдаким юнцом
- сущая безделица. Помнится мне, как в Палатинате я рассек барона фон
Слогстафа чуть не до самого хребта. Он ударил меня вот так, глядите, но
я щитом и мечом отразил удар и в свой черед размахнулся и воздал ему
втрое, и тут он... Святая Агнесса, защити и спаси нас! Кто это идет
сюда?
Явление, испугавшее болтуна, и в самом деле было достаточно странным,
чтобы вселить тревогу даже в сердце нашего рыцаря. Из тьмы вдруг
выступила фигура гигантских размеров, и грубый голос, раздавшийся где-то
над головами стоявших на дороге, резко нарушил ночную тишину:
- Сто чертей! Горе тебе, Томас Аллен, если ты покинул свой пост без
важной на то причины! Клянусь святым Ансельмом, лучше бы тебе было вовсе
не родиться, чем нынче ночью навлечь на себя мой гнев! Что это ты и твои
люди вздумали таскаться по болотам, как стадо гусей под Михайлов день?
- Наш славный капитан, - отвечал ему Аллен, сдернув с головы шапку,
примеру его последовали и остальные члены отряда. - Мы захватили
молодого храбреца, скакавшего по лондонской дороге. За такую услугу,
сдается мне, надлежало бы сказать спасибо, а не корить да стращать
угрозами.
- Ну-ну, отважный Аллен, не принимай это так близко к сердцу! -
воскликнул вожак, ибо то был не кто иной, как сам прославленный Джек
Кейд. - Тебе с давних пор должно быть ведомо, что нрав у меня крутоват и
язык не смазан медом, как у сладкоречивых лордов. А ты, - продолжал он,
повернувшись вдруг в сторону нашего героя, - готов ли ты примкнуть к
великому делу, которое вновь обратит Англию в такую, какой она была в
царствование ученейшего Альфреда? Отвечай же, дьявол тебя возьми, да без
лишних слов!
- Я готов служить вашему делу, если оно пристало рыцарю и дворянину,
- твердо отвечал молодой воин.
- Долой налоги! - с жаром воскликнул Кейд. - Долой подати и дани,
долой церковную десятину и государственные сборы! Солонки бедняков и их
бочки с мукой будут так же свободны от налогов, как винные погреба
вельмож! Ну, что ты на это скажешь?
- Ты говоришь справедливо, - отвечал наш герой. - А вот нам уготована
такая справедливость, какую получает зайчонок от сокола! - громовым
голосом крикнул Кейд. - Долой всех до единого! Лорда, судью, священника
и короля - всех долой!
- Нет, - сказал сэр Овербек Уэллс, выпрямившись вс весь рост и
хватаясь за рукоятку меча. - Тут я вам не товарищ. Вы, я вижу, изменники
и предатели, замышляете недоброе и восстаете против короля, да защитит
его святая дева Мария!
Смелые слова и звучавший в них бесстрашный вызов смутили было
мятежников, но, ободренные хриплым окриком вожака, они кинулись,
размахивая оружием, на нашего рыцаря, который принял оборонительную
позицию и ждал нападения".
- И хватит с вас! - заключил сэр Вальтер, посмеиваясь и потирая руки.
- Я крепко загнал молодчика в угол, посмотрим, как-то вы, новые
писатели, вызволите его оттуда, а я ему на выручку не пойду. От меня
больше ни слова не дождетесь!
- Джеймс, попробуй теперь ты! - раздалось несколько голосов сразу, но
этот автор успел сказать лишь "тут подъехал какой-то одинокий всадник",
как его прервал высокий джентльмен, сидевший от .него чуть поодаль. Он
заговорил, слегка заикаясь и очень нервно.
- Простите, - сказал он, - но, мне думается, я мог бы кое-что
добавить. О некоторых моих скромных произведениях говорят, что они
превосходят лучшие творения сэра Вальтера, и, в общем, я, безусловно,
сильнее. Я могу описывать и современное общество и общество прошлых лет.
А что касается моих пьес, так Шекспир никогда не имел такого успеха, как
я с моей "Леди из Лиона". Тут у меня есть одна вещица... - Он принялся
рыться в большой груде бумаг, лежавших перед ним на столе. - Нет, не то
- это мой доклад, когда я был в Индии... Вот она! Нет, это одна из моих
парламентских речей... А это критическая статья о Теннисоне. Неплохо я
его отделал, а? Нет, не могу отыскать, но, конечно, вы все читали мои
книги - "Риенци", "Гарольд", "Последний барон"... Их знает наизусть
каждый школьник, как сказал бы бедняга Маколей (*10). Разрешите дать вам
образчик:
"Несмотря на бесстрашное сопротивление отважного рыцаря, меч его был
разрублен ударом алебарды, а самого его свалили на землю: силы сторон
были слишком неравны. Он уже ждал неминуемой смерти, но, как видно, у
напавших на него разбойников были иные намерения. Связав Сайприена по
рукам и ногам, они перекинули юношу через седло его собственного коня и
повезли по бездорожным болотам к своему надежному укрытию.
В далекой глуши стояло каменное строение, когда-то служившее фермой,
но по неизвестным причинам брошенное ее владельцем и превратившееся в
развалины - теперь здесь расположился стан мятежников во главе с Джеком
Кейдом. Просторный хлев вблизи фермы был местом ночлега для всей шайки;
щели в стенах главного помещения фермы были кое-как заткнуты, чтобы
защититься от непогоды. Здесь для вернувшегося отряда была собрана
грубая еда, а нашего героя, все еще связанного, втолкнули в пустой сарай
ожидать своей участи".
Сэр Вальтер проявлял величайшее нетерпение, пока Бульвер Литтон вел
свой рассказ, и, когда тот подошел к этой части своего повествования,
раздраженно прервал его:
- Мы бы хотели послушать что-нибудь в твоей собственной манере,
молодой человек, - сказал он. -
Анималистико-магнитическо-электро-истерико-биолого-мистический рассказ -
вот твой подлинный стиль, а то, что ты сейчас наговорил, - всего лишь
жалкая копия с меня, и ничего больше.
Среди собравшихся пронесся гул одобрения, а Дефо заметил:
- Право, мистер Литтон, хотя, быть может, это всего лишь простая
случайность, но сходство, сдается мне, чертовски разительное. Замечания
нашего друга сэра Вальтера нельзя не почесть справедливыми.
- Быть может, вы и это сочтете за подражание, - ответил Литтон с
горечью и, откинувшись в кресле и глядя скорбно, так продолжал рассказ:
"Едва наш герой улегся на соломе, устилавшей пол его темницы, как
вдруг в стене открылась потайная дверь и за ее порог величаво ступил
почтенного вида старец. Пленник смотрел на него с изумлением, смешанным
с благоговейным страхом, ибо на высоком челе старца лежала печать
великого знания, недоступного сынам человеческим. Незнакомец был облачен
в длинное белое одеяние, расшитое арабскими кабалистическими письменами;
высокая алая тиара, с символическими знаками квадрата и круга,
усугубляла величие его облика.
- Сын мой, - промолвил старец, обратив проницательный и вместе с тем
затуманенный взор на сэра Овербека. - Все вещи и явления ведут к
небытию, и небытие есть первопричина всего сущего. Космос непостижим. В
чем же тогда цель нашего существования?
Пораженный глубиной этого вопроса и философическими взглядами старца,
наш герой приветствовал гостя и осведомился об его имени и звании.
Старец ответил, и голос его то крепнул, то замирал в музыкальной
каденции, подобно вздоху восточного ветра, и тонкие ароматические пары
наполнили помещение.
- Я - извечное отрицание не-я, - вновь заговорил старец. - Я
квинтэссенция небытия, нескончаемая сущность несуществующего. В моем
облике ты видишь то, что существовало до возникновения материи и за
многие-многие годы до начала времени. Я алгебраический икс, обозначающий
бесконечную делимость конечной частицы.
Сэр Овербек почувствовал трепет, как если бы холодная, как лед, рука
легла ему на лоб.
- Зачем ты явился, чей ты посланец? - прошептал он, простираясь перед
таинственным гостем.
- Я пришел поведать тебе о том, что вечности порождают хаос и что
безмерности зависят от божественной ананке (*11). Бесконечность
пресмыкается перед индивидуальностью. Движущая сущность -
перводвига-тель в мире духовного, и мыслитель бессилен перед
пульсирующей пустотой. Космический процесс завершается только
непознаваемым и непроизносимым..." - Могу я спросить вас, мистер
Смоллет, что вас так смешит?
- Нет-нет, черт побери! - воскликнул Смоллет, давно уже
посмеивавшийся. - Можешь не опасаться, что кто-нибудь станет оспаривать
твой стиль, мистер Литтон!
- Спору нет, это твой и только твой стиль, - пробормотал сэр Вальтер.
- И притом прелестный, - вставил Лоренс Стерн с ядовитой усмешкой. -
Прошу пояснить, сэр, на каком языке вы изволили говорить?
Эти замечания, поддержанные одобрением всех остальных, до такой
степени разъярили Литтона, что он, сперва заикаясь, пытался что-то
ответить, но затем, совершенно перестав собой владеть, подобрал со стола
разрозненные листки и вышел вон, на каждом шагу роняя свои памфлеты и
речи. Все это так распотешило общество, что в течение нескольких минут в
комнате не смолкал смех. Звук его отдавался у меня в ушах все громче, а
огни на столе тускнели, люди вокруг него таяли и, наконец, исчезли один
за другим. Я сидел перед тлеющими в кучке пепла углями - все, что
осталось от яркого, бушевавшего пламени, - а веселый смех высоких гостей
превратился в недовольный голос моей жены, которая, тряся меня за плечи,
говорила, что мне следовало бы выбрать более подходящее место для сна.
Так окончились удивительные приключения Сайприена Овербека Уэллса, но я
все еще лелею надежду, что как-нибудь в одном из моих будущих снов
великие мастера слова закончат начатое ими повествование.
*1 - Сайлас Вегг - персонаж романа Ч. Диккенса "Наш общий друг".
*2 - Свидание (франц ).
*3 - Джордж Элиот (1819-1880) - псевдоним английской писательницы
Мэри-Анн Эванс.
*4 - Джеймс Пэйн (1830-1898) - английский писатель.
*5 - Уолтер Безент (1836-1901) - английский писатель.
*6 - Уида (1839-1908) - псевдоним английской писательницы Марии Луизы
де ля Раме.
*7 - Шпигаты (морск) - отверстия в палубном настиле для удаления с
палубы воды.
*8 - Марриэт, Фредерик (1792-1848)-английский писатель.
*9 - Солдат, воин (испан,).
*10 - Маколей, Томас (1800-1859) - английский писатель и
государственный деятель.
*11 - Ананке (греч.) - рок.
Перевод Н. Высоцкой
--------------------
Артур Конан-Дойль. Номер 249
_________________________
| Michael Nagibin |
| Black Cat Station |
| 2:5030/1321@FidoNet |
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--------------------
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)
Артур Конан-Дойль
Номер 249
Вряд ли когда-нибудь удастся точно и окончательно установить, что
именно произошло между Эдвардом Беллингемом и Уильямом Монкхаузом Ли и
что так ужаснуло Аберкромба Смита. Правда, мы располагаем подробным и
ясным рассказом самого Смита, и кое-что подтверждается свидетельствами
слуги Томаса Стайлса и преподобного Пламптри Питерсона, члена совета
Старейшего колледжа, а также других лиц, которым случайно довелось
увидеть тот или иной эпизод из цепи этих невероятных происшествий
Главным образом, однако, надо полагаться на рассказ Смита, и
большинство, несомненно, решит, что скорее уж в рассудке одного
человека, пусть внешне и вполне здорового, могут происходить странные
процессы и явления, чем допустит мысль, будто нечто совершение выходящее
за границы естественного могло иметь место в столь прославленном
средоточии учености и просвещения, как Оксфордский университет. Но если
вспомнить о том, как тесны и прихотливы эти границы естественного, о
том, что, несмотря на все светильники на^ки, определить их можно лишь
приблизительно и что во тьме, вплотную подступающей к этим границам,
скрываются страшные неограниченные возможности, то остается признать,
что лишь очень бесстрашный, уверенный в себе человек возьмет на себя
смелость отрицать вероятность тех неведомых, окольных троп, по которым
способен бродить человеческий дух.
В Оксфорде, в одном крыле колледжа, который мы условимся называть
Старейшим, есть очень древняя угловая башня. Под бременем лет массивная
арка над входной дверью заметно осела, а серые, покрытые пятнами
лишайников каменные глыбы, густо оплетены и связаны между собой ветвями
плюща - будто мать-природа решила укрепить камни на случай ветра и
непогоды. За дверью начинается каменная винтовая лестница. На нее
выходят две площадки, а третья завершает; ее ступени истерты и
выщерблены ногами бесчисленных поколений искателей знаний. Жизнь, как
вода, текла по ней вниз и, подобно воде, оставляла на своем пути эти
впадины. От облаченных в длинные мантии, педантичных школяров времен
Плантагенетов до молодых повес позднейших эпох - какой полнокровной,
какой сильной была эта молодая струя английской жизни! И что же осталось
от всех этих надежд, стремлений, пламенных желаний? Лишь кое-где на
могильных плитах старого кладбища стершаяся надпись да еще, быть может,
горстка праха в полусгнившем гробу. Но цела безмолвная лестница и
мрачная старая стена, на которой еще можно различить переплетающиеся
линии многочисленных геральдических эмблем - будто легли на стену
гротескные тени давно минувших дней.
В мае 1884 года в башне жили три молодых человека. Каждый занимал две
комнаты - спальню и гостиную, - выходившие на площадки старой лестницы В
одной из комнат полуподвального этажа хранился уголь, а в другой жил
слуга Томас Стайлс, в обязанности которого входило прислуживать трем
верхним жильцам. Слева и справа располагались аудитории и кабинеты
профессоров, так что обитатели старой башни могли рассчитывать на
известное уединение, и потому помещения в башне очень ценились наиболее
усердными из старшекурсников. Такими и были все трое: Аберкромб Смит жил
на самом верху, Эдвард Беллингем - под ним, а Уильям Монкхауз Ли -
внизу.
Как-то в десять часов, в светлый весенний вечер, Аберкромб Смит сидел
в кресле, положив на решетку камина ноги и покуривая трубку. По другую
сторону камина в таком же кресле и столь же удобно расположился старый
школьный товарищ Смита Джефро Хасти. Вечер молодые люди провели на реке
и потому были в спортивных костюмах, но и, помимо этого, стоило
взглянуть на их живые, энергичные лица, как становилось ясно, - оба
много бывают на воздухе, их влечет и занимает все, что по плечу людям
отважным и сильным. Хасти и в самом деле был загребным в команде своего
колледжа, а Смит был гребцом еще более сильным, но тень приближающихся
экзаменов уже легла на него, и сейчас он усердно занимался, уделяя
спорту лишь несколько часов в неделю, необходимых для здоровья. Груды
книг по медицине, разбросанные по столу кости, муляжи и анатомические
таблицы объясняли, что именно и в каком объеме изучал Смит, а висевшие
над каминной полкой учебные рапиры и боксерские перчатки намекали на
способ, посредством которого Смит с помощью Хасти мог наиболее
эффективно, тут же, на месте, заниматься спортом. Они были большими
друзьями, настолько большими, что теперь сидели, погрузившись в то
блаженное молчание, которое знаменует вершину истинной дружбы.
- Налей себе виски, - сказал, наконец, попыхивая трубкой, Аберкромб
Смит. - Шотландское в графине, а в бутыли - ирландское.
- Нет, благодарю. Я участвую в гонках. А когда тренируюсь, не пью. А
ты?
- День и ночь занимаюсь. Пожалуй, обойдемся без виски.
Хасти кивнул, и оба умиротворенно умолкли.
- Кстати, Смит, - заговорил вскоре Хасти, - ты уже познакомился со
своими соседями?
- При встрече киваем друг другу. И только.
- Хм. По-моему, лучше этим и ограничиться. Мне кое-что известно про
них обоих. Не много, но и этого довольно. На твоем месте я бы не стал с
ними близко сходиться. Правда, о Монкхаузе Ли ничего дурного сказать
нельзя.
- Ты имеешь в виду худого?
- Именно. Он вполне джентльмен и человек порядочный. Но,
познакомившись с ним, ты неизбежно познакомишься и с Беллингемом.
- Ты имеешь в виду толстяка?
- Да, его. А с таким субъектом я бы не стал знакомиться.
Аберкромб Смит удивленно поднял брови и посмотрел на друга.
- А что такое? - спросил он. - Пьет? Картежник? Наглец? Ты обычно не
слишком придирчив.
- Сразу видно, что ты с ним незнаком, не то бы не спрашивал. Есть в
нем что-то гнусное, змеиное. Я его не выношу. По-моему, он предается
тайным порокам - зловещий человек. Хотя совсем не глуп. Говорят, в своей
области он не имеет равных - такого знатока еще не бывало в колледже.
- Медицина или классическая филология?
- Восточные языки. Тут он сущий дьявол. Чиллингворт как-то встретил
его на Ниле, у вторых порогов, Беллингем болтал с арабами так, словно
родился среди них и вырос. С коптами он говорил по-коптски, с евреями -
по-древнееврейски, с бедуинами - по-арабски, и они были готовы целовать
край его плаща. Там еще не перевелись старики отшельники - сидят себе на
скалах и терпеть не могут чужеземцев. Но, едва завидев Беллингема - он и
двух слов сказать не успел, - они сразу же начинали ползать на брюхе.
Чиллингворт говорит, что он в жизни не наблюдал ничего подобного. А
Беллингем принимал все как должное, важно расхаживал среди этих бедняг и
поучал их. Не дурно для студента нашего колледжа, а?
- А почему ты сказал, что нельзя познакомиться с Ли без того, чтобы
не познакомиться с Беллингемом?
- Беллингем помолвлен с его сестрой Эвелиной. Прелестная девушка,
Смит! Я хорошо знаю всю их семью. Тошно видеть рядом с ней это чудовище.
Они всегда напоминают мне жабу и голубку.
Аберкромб Смит ухмыльнулся и выколотил трубку об решетку камина.
- Вот ты, старина, и выдал себя с головой. Какой ты жуткий ревнивец!
Право же, только поэтому ты на него и злишься.
- Верно. Я знал ее еще ребенком, и мне горько видеть, как она рискует
своим счастьем. А она рискует. Выглядит он мерзостно. И характер у него
мерзкий, злобный. Помнишь его историю с Лонгом Нортоном?
- Нет. Ты все забываешь, что я тут человек новый
- Да-да, верно, это ведь случилось прошлой зимой. Ну так вот, знаешь
тропу вдоль речки? Шли как-то по ней несколько студентов, Беллингем
впереди всех, а навстречу им - старуха, рыночная торговка. Лил дождь, а
тебе известно, во что превращаются там поля после ливня. Тропа шла между
речкой и громадной лужей, почти с реку шириной. И эта свинья, продолжая
идти посреди тропинки, столкнул старушку в грязь. Представляешь, во что
превратилась она сама и весь ее товар? Такая это была мерзость, и Лонг
Нортон, человек на редкость кроткий, откровенно высказал ему свое мнение
Слово за слово, а кончилось тем, что Нортон ударил Беллингема тростью.
Скандал вышел грандиозный, и теперь прямо смех берет, когда видишь,
какие кровожадные взгляды бросает Беллингем на Нортона при встрече. Черт
побери, Смит, уже почти одиннадцать!
- Не спеши. Выкури еще трубку
- Не могу. Я ведь тренируюсь. Мне бы давно надо спать, а я сижу тут у
тебя и болтаю. Если можно, я позаимствую твой череп. Мой взял на месяц
Уильямс. Я црихвачу и твои ушные кости, если они тебе на самом деле не
нужны. Премного благодарен. Сумка мне не понадобится, прекрасно донесу
все в руках. Спокойной ночи, сын мой, да не забывай, что я тебе сказал
про соседа.
Когда Хасти, прихватив свою анатомическою добычу, сбежал по винтовой
лестнице, Аберкромб Смит швырнул трубку в корзину для бумаг и, придвинув
стул поближе к лампе, погрузился в толстый зеленый том, украшенный
огромными цветными схемами таинственного царства наших внутренностей,
которым каждый из нас тщетно пытается править. Хоть и новичок в
Оксфорде, наш студент не был новичком в медицине - он уже четыре года
занимался в Глазго и Берлине, и предстоящий экзамен обещал ему диплом
врача.
Решительный рот, большой лоб, немного грубоватые черты лица говорили
о том, что если владелец их и не наделен блестящими способностями, то
его упорство, терпение и выносливость, возможно, позволят ему затмить
таланты куда более яркие. Того, кто сумел поставить себя среди
шотландцев и немцев, затереть не так-то просто. Смит хорошо
зарекомендовал себя в Глазго и Берлине и решил упорным трудом создать
себе такую же репутацию в Оксфорде.
Он читал почти час, и стрелки часов, громко тикавших на столике в
углу, уже почти сошлись на двенадцати, когда до слуха Смита внезапно
донесся резкий, пронзительный звук, словно кто-то в величайшем волнении,
задохнувшись, со свистом втянул в себя воздух. Смит отложил книгу и
прислушался. По сторонам и над ним никого не было, а значит, помешавший
ему звук мог раздаться только у нижнего соседа - у того самого, о
котором так нелестно отзывался Хасти. Для Смита этот сосед был всего
лишь обрюзгшим, молчаливым человеком с бледным лицом; правда, очень
усердным: когда сам он уже гасил лампу, от лампы соседа продолжал падать
из окма старой башни золотистый луч света. Эта общность поздних занятий
походила на какую-то безмолвную связь. И глубокой ночью, когда уже
близился рассвет, Смиту было отрадно сознавать, что где-то рядом кто-то
столь же мало дорожит сном, как и он. И даже сейчас, обратившись мыслями
к соседу, Смит испытывал к нему добрые чувства. Хасти - человек хороший,
но грубоватый, толстокожий, не наделенный чуткостью и воображением.
Всякое отклонение от того, что казалось ему образцом мужественности, его
раздражало. Для Хасти не существовали люди, к которым не подходили
мерки, принятые в закрытых учебных заведениях. Как и многие здоровые
люди, он был склонен видеть в телосложении человека признаки его
характера и считать проявлением дурных наклонностей то, что на самом
деле было просто недостаточно хорошим кровообращением. Смит, наделенный
более острым умом, знал эту особенность своего друга и помнил о ней,
когда обратился мыслями к человеку, проживавшему внизу.
Странный звук больше не повторялся, и Смит уже принялся было снова за
работу, когда в ночной тишине раздался хриплый крик, вернее, вопль - зов
до смерти испуганного, не владеющего собой человека. Смит вскочил на
ноги и уронил книгу. Он был не робкого десятка, но в этом внезапном
крике ужаса прозвучало такое, что кровь у него застыла в жилах и по
спине побежали мурашки. Крик прозвучал в таком месте и в такой час, что
на ум ему пришли тысячи самых невероятных предположений. Броситься вниз
или же подождать? Как истый англичанин, Смит терпеть не мог оказываться
в глупом положении, а соседа своего он знал так мало, что вмешаться в
его дела было для него совсем не просто. Но пока он стоял в
нерешительности, обдумывая, как поступить, на лестнице послышались
торопливые шаги, и Монкхауз Ли, в одном белье, бледный как полотно,
вбежал в комнату.
- Бегите скорее вниз! - задыхаясь, крикнул он. - Беллингему плохо.
Аберкромб Смит бросился следом за Ли по лестнице в гостиную,
расположенную под его гостиной, однако как ни был он озабочен
случившимся, переступив порог, он невольно с удивлением оглядел ее.
Такой комнаты он еще никогда не видывал - она скорее напоминала музей.
Стены и потолок ее сплошь покрывали сотни разнообразных диковинок из
Египта и других восточных стран. Высокие угловатые фигуры с ношей или
оружием в руках шествовали вокруг комнаты, напоминая нелепый фриз. Выше
располагались изваяния с головой быка, аиста, кошки, совы и среди них,
увенчанные змеями, владыки с миндалевидными глазами, а также странные,
похожие на скарабеев божества, вырезанные из голубой египетской
ляпис-лазури. Из каждой ниши, с каждой полки смотрели Гор, Изида и
Озирис, а под потолком, разинув пасть, висел в двойной петле истинный
сын древнего Нила - громадный крокодил.
В центре этой необычайной комнаты стоял большой квадратный стол,
заваленный бумагами, склянками и высушенными листьями какого-то
красивого, похожего на пальму растения. Все это было сдвинуто в кучу,
чтобы освободить место для деревянного футляра мумии, который отодвинули
от стены - около нее было пустое пространство - и поставили на стол.
Сама мумия - страшная, черная и высохшая, похожая на сучковатую
обуглившуюся головешку, была наполовину вынута из футляра, напоминавшая
птичью лапу рука лежала на столе. К футляру был прислонен древний,
пожелтевший свиток папируса, и перед всем этим сидел в деревянном кресле
хозяин комнаты. Голова его была откинута, полный ужаса взгляд широко
открытых глаз прикован к висящему под потолком крокодилу, синие, толстые
губы при каждом выдохе с шумом выпячивались.
- Боже мой! Он умирает! - в отчаянии крикнул Монкхауз Ли.
Ли был стройный, красивый юноша, темноглазый и смуглый, больше
похожий на испанца, чем на англичанина, и присущая ему кельтская живость
резко контрастировала с саксонской флегматичностью Аберкромба Смита.
- По-моему, это всего лишь обморок, - сказал студент-медик. -
Помогите-ка мне. Беритесь за ноги. Теперь положим его на диван. Можете
вы скинуть на пол все эти чертовы деревяшки? Ну и кавардак! Сейчас
расстегнем ему воротник, дадим воды, и он очнется. Чем он тут занимался?
- Не знаю. Я услышал его крик. Прибежал к нему. Мы ведь близко
знакомы. Очень любезно с вашей стороны, что вы спустились к нему.
- Сердце стучит, словно кастаньеты, - сказал Смит, положив руку на
грудь Беллингема. - По-моему, что-то его до смерти напугало. Облейте его
водой. Ну и лицо же у него!
И действительно, странное лицо Беллингема казалось необычайно
отталкивающим, ибо цвет и черты его были совершенно
- Джек Кейд порадуется, что ему завербовали такого удальца! Ад и вся его
нечистая сила! Да у тебя шея покрепче, чем у молодого быка! Клянусь
рукояткой своего меча, туго пришлось бы кому-нибудь из нас, если бы ты
не послушал наших уговоров!
- Нет-нет, добрейший наш Аллен! - пропищал вдруг какой-то коротыш,
прятавшийся позади остальных, пока грозила схватка, но теперь
протолкнувшийся вперед. - Будь ты с ним один на один, оно и могло так
статься, но для того, кто умеет владеть мечом, справиться с эдаким юнцом
- сущая безделица. Помнится мне, как в Палатинате я рассек барона фон
Слогстафа чуть не до самого хребта. Он ударил меня вот так, глядите, но
я щитом и мечом отразил удар и в свой черед размахнулся и воздал ему
втрое, и тут он... Святая Агнесса, защити и спаси нас! Кто это идет
сюда?
Явление, испугавшее болтуна, и в самом деле было достаточно странным,
чтобы вселить тревогу даже в сердце нашего рыцаря. Из тьмы вдруг
выступила фигура гигантских размеров, и грубый голос, раздавшийся где-то
над головами стоявших на дороге, резко нарушил ночную тишину:
- Сто чертей! Горе тебе, Томас Аллен, если ты покинул свой пост без
важной на то причины! Клянусь святым Ансельмом, лучше бы тебе было вовсе
не родиться, чем нынче ночью навлечь на себя мой гнев! Что это ты и твои
люди вздумали таскаться по болотам, как стадо гусей под Михайлов день?
- Наш славный капитан, - отвечал ему Аллен, сдернув с головы шапку,
примеру его последовали и остальные члены отряда. - Мы захватили
молодого храбреца, скакавшего по лондонской дороге. За такую услугу,
сдается мне, надлежало бы сказать спасибо, а не корить да стращать
угрозами.
- Ну-ну, отважный Аллен, не принимай это так близко к сердцу! -
воскликнул вожак, ибо то был не кто иной, как сам прославленный Джек
Кейд. - Тебе с давних пор должно быть ведомо, что нрав у меня крутоват и
язык не смазан медом, как у сладкоречивых лордов. А ты, - продолжал он,
повернувшись вдруг в сторону нашего героя, - готов ли ты примкнуть к
великому делу, которое вновь обратит Англию в такую, какой она была в
царствование ученейшего Альфреда? Отвечай же, дьявол тебя возьми, да без
лишних слов!
- Я готов служить вашему делу, если оно пристало рыцарю и дворянину,
- твердо отвечал молодой воин.
- Долой налоги! - с жаром воскликнул Кейд. - Долой подати и дани,
долой церковную десятину и государственные сборы! Солонки бедняков и их
бочки с мукой будут так же свободны от налогов, как винные погреба
вельмож! Ну, что ты на это скажешь?
- Ты говоришь справедливо, - отвечал наш герой. - А вот нам уготована
такая справедливость, какую получает зайчонок от сокола! - громовым
голосом крикнул Кейд. - Долой всех до единого! Лорда, судью, священника
и короля - всех долой!
- Нет, - сказал сэр Овербек Уэллс, выпрямившись вс весь рост и
хватаясь за рукоятку меча. - Тут я вам не товарищ. Вы, я вижу, изменники
и предатели, замышляете недоброе и восстаете против короля, да защитит
его святая дева Мария!
Смелые слова и звучавший в них бесстрашный вызов смутили было
мятежников, но, ободренные хриплым окриком вожака, они кинулись,
размахивая оружием, на нашего рыцаря, который принял оборонительную
позицию и ждал нападения".
- И хватит с вас! - заключил сэр Вальтер, посмеиваясь и потирая руки.
- Я крепко загнал молодчика в угол, посмотрим, как-то вы, новые
писатели, вызволите его оттуда, а я ему на выручку не пойду. От меня
больше ни слова не дождетесь!
- Джеймс, попробуй теперь ты! - раздалось несколько голосов сразу, но
этот автор успел сказать лишь "тут подъехал какой-то одинокий всадник",
как его прервал высокий джентльмен, сидевший от .него чуть поодаль. Он
заговорил, слегка заикаясь и очень нервно.
- Простите, - сказал он, - но, мне думается, я мог бы кое-что
добавить. О некоторых моих скромных произведениях говорят, что они
превосходят лучшие творения сэра Вальтера, и, в общем, я, безусловно,
сильнее. Я могу описывать и современное общество и общество прошлых лет.
А что касается моих пьес, так Шекспир никогда не имел такого успеха, как
я с моей "Леди из Лиона". Тут у меня есть одна вещица... - Он принялся
рыться в большой груде бумаг, лежавших перед ним на столе. - Нет, не то
- это мой доклад, когда я был в Индии... Вот она! Нет, это одна из моих
парламентских речей... А это критическая статья о Теннисоне. Неплохо я
его отделал, а? Нет, не могу отыскать, но, конечно, вы все читали мои
книги - "Риенци", "Гарольд", "Последний барон"... Их знает наизусть
каждый школьник, как сказал бы бедняга Маколей (*10). Разрешите дать вам
образчик:
"Несмотря на бесстрашное сопротивление отважного рыцаря, меч его был
разрублен ударом алебарды, а самого его свалили на землю: силы сторон
были слишком неравны. Он уже ждал неминуемой смерти, но, как видно, у
напавших на него разбойников были иные намерения. Связав Сайприена по
рукам и ногам, они перекинули юношу через седло его собственного коня и
повезли по бездорожным болотам к своему надежному укрытию.
В далекой глуши стояло каменное строение, когда-то служившее фермой,
но по неизвестным причинам брошенное ее владельцем и превратившееся в
развалины - теперь здесь расположился стан мятежников во главе с Джеком
Кейдом. Просторный хлев вблизи фермы был местом ночлега для всей шайки;
щели в стенах главного помещения фермы были кое-как заткнуты, чтобы
защититься от непогоды. Здесь для вернувшегося отряда была собрана
грубая еда, а нашего героя, все еще связанного, втолкнули в пустой сарай
ожидать своей участи".
Сэр Вальтер проявлял величайшее нетерпение, пока Бульвер Литтон вел
свой рассказ, и, когда тот подошел к этой части своего повествования,
раздраженно прервал его:
- Мы бы хотели послушать что-нибудь в твоей собственной манере,
молодой человек, - сказал он. -
Анималистико-магнитическо-электро-истерико-биолого-мистический рассказ -
вот твой подлинный стиль, а то, что ты сейчас наговорил, - всего лишь
жалкая копия с меня, и ничего больше.
Среди собравшихся пронесся гул одобрения, а Дефо заметил:
- Право, мистер Литтон, хотя, быть может, это всего лишь простая
случайность, но сходство, сдается мне, чертовски разительное. Замечания
нашего друга сэра Вальтера нельзя не почесть справедливыми.
- Быть может, вы и это сочтете за подражание, - ответил Литтон с
горечью и, откинувшись в кресле и глядя скорбно, так продолжал рассказ:
"Едва наш герой улегся на соломе, устилавшей пол его темницы, как
вдруг в стене открылась потайная дверь и за ее порог величаво ступил
почтенного вида старец. Пленник смотрел на него с изумлением, смешанным
с благоговейным страхом, ибо на высоком челе старца лежала печать
великого знания, недоступного сынам человеческим. Незнакомец был облачен
в длинное белое одеяние, расшитое арабскими кабалистическими письменами;
высокая алая тиара, с символическими знаками квадрата и круга,
усугубляла величие его облика.
- Сын мой, - промолвил старец, обратив проницательный и вместе с тем
затуманенный взор на сэра Овербека. - Все вещи и явления ведут к
небытию, и небытие есть первопричина всего сущего. Космос непостижим. В
чем же тогда цель нашего существования?
Пораженный глубиной этого вопроса и философическими взглядами старца,
наш герой приветствовал гостя и осведомился об его имени и звании.
Старец ответил, и голос его то крепнул, то замирал в музыкальной
каденции, подобно вздоху восточного ветра, и тонкие ароматические пары
наполнили помещение.
- Я - извечное отрицание не-я, - вновь заговорил старец. - Я
квинтэссенция небытия, нескончаемая сущность несуществующего. В моем
облике ты видишь то, что существовало до возникновения материи и за
многие-многие годы до начала времени. Я алгебраический икс, обозначающий
бесконечную делимость конечной частицы.
Сэр Овербек почувствовал трепет, как если бы холодная, как лед, рука
легла ему на лоб.
- Зачем ты явился, чей ты посланец? - прошептал он, простираясь перед
таинственным гостем.
- Я пришел поведать тебе о том, что вечности порождают хаос и что
безмерности зависят от божественной ананке (*11). Бесконечность
пресмыкается перед индивидуальностью. Движущая сущность -
перводвига-тель в мире духовного, и мыслитель бессилен перед
пульсирующей пустотой. Космический процесс завершается только
непознаваемым и непроизносимым..." - Могу я спросить вас, мистер
Смоллет, что вас так смешит?
- Нет-нет, черт побери! - воскликнул Смоллет, давно уже
посмеивавшийся. - Можешь не опасаться, что кто-нибудь станет оспаривать
твой стиль, мистер Литтон!
- Спору нет, это твой и только твой стиль, - пробормотал сэр Вальтер.
- И притом прелестный, - вставил Лоренс Стерн с ядовитой усмешкой. -
Прошу пояснить, сэр, на каком языке вы изволили говорить?
Эти замечания, поддержанные одобрением всех остальных, до такой
степени разъярили Литтона, что он, сперва заикаясь, пытался что-то
ответить, но затем, совершенно перестав собой владеть, подобрал со стола
разрозненные листки и вышел вон, на каждом шагу роняя свои памфлеты и
речи. Все это так распотешило общество, что в течение нескольких минут в
комнате не смолкал смех. Звук его отдавался у меня в ушах все громче, а
огни на столе тускнели, люди вокруг него таяли и, наконец, исчезли один
за другим. Я сидел перед тлеющими в кучке пепла углями - все, что
осталось от яркого, бушевавшего пламени, - а веселый смех высоких гостей
превратился в недовольный голос моей жены, которая, тряся меня за плечи,
говорила, что мне следовало бы выбрать более подходящее место для сна.
Так окончились удивительные приключения Сайприена Овербека Уэллса, но я
все еще лелею надежду, что как-нибудь в одном из моих будущих снов
великие мастера слова закончат начатое ими повествование.
*1 - Сайлас Вегг - персонаж романа Ч. Диккенса "Наш общий друг".
*2 - Свидание (франц ).
*3 - Джордж Элиот (1819-1880) - псевдоним английской писательницы
Мэри-Анн Эванс.
*4 - Джеймс Пэйн (1830-1898) - английский писатель.
*5 - Уолтер Безент (1836-1901) - английский писатель.
*6 - Уида (1839-1908) - псевдоним английской писательницы Марии Луизы
де ля Раме.
*7 - Шпигаты (морск) - отверстия в палубном настиле для удаления с
палубы воды.
*8 - Марриэт, Фредерик (1792-1848)-английский писатель.
*9 - Солдат, воин (испан,).
*10 - Маколей, Томас (1800-1859) - английский писатель и
государственный деятель.
*11 - Ананке (греч.) - рок.
Перевод Н. Высоцкой
--------------------
Артур Конан-Дойль. Номер 249
_________________________
| Michael Nagibin |
| Black Cat Station |
| 2:5030/1321@FidoNet |
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--------------------
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)
Артур Конан-Дойль
Номер 249
Вряд ли когда-нибудь удастся точно и окончательно установить, что
именно произошло между Эдвардом Беллингемом и Уильямом Монкхаузом Ли и
что так ужаснуло Аберкромба Смита. Правда, мы располагаем подробным и
ясным рассказом самого Смита, и кое-что подтверждается свидетельствами
слуги Томаса Стайлса и преподобного Пламптри Питерсона, члена совета
Старейшего колледжа, а также других лиц, которым случайно довелось
увидеть тот или иной эпизод из цепи этих невероятных происшествий
Главным образом, однако, надо полагаться на рассказ Смита, и
большинство, несомненно, решит, что скорее уж в рассудке одного
человека, пусть внешне и вполне здорового, могут происходить странные
процессы и явления, чем допустит мысль, будто нечто совершение выходящее
за границы естественного могло иметь место в столь прославленном
средоточии учености и просвещения, как Оксфордский университет. Но если
вспомнить о том, как тесны и прихотливы эти границы естественного, о
том, что, несмотря на все светильники на^ки, определить их можно лишь
приблизительно и что во тьме, вплотную подступающей к этим границам,
скрываются страшные неограниченные возможности, то остается признать,
что лишь очень бесстрашный, уверенный в себе человек возьмет на себя
смелость отрицать вероятность тех неведомых, окольных троп, по которым
способен бродить человеческий дух.
В Оксфорде, в одном крыле колледжа, который мы условимся называть
Старейшим, есть очень древняя угловая башня. Под бременем лет массивная
арка над входной дверью заметно осела, а серые, покрытые пятнами
лишайников каменные глыбы, густо оплетены и связаны между собой ветвями
плюща - будто мать-природа решила укрепить камни на случай ветра и
непогоды. За дверью начинается каменная винтовая лестница. На нее
выходят две площадки, а третья завершает; ее ступени истерты и
выщерблены ногами бесчисленных поколений искателей знаний. Жизнь, как
вода, текла по ней вниз и, подобно воде, оставляла на своем пути эти
впадины. От облаченных в длинные мантии, педантичных школяров времен
Плантагенетов до молодых повес позднейших эпох - какой полнокровной,
какой сильной была эта молодая струя английской жизни! И что же осталось
от всех этих надежд, стремлений, пламенных желаний? Лишь кое-где на
могильных плитах старого кладбища стершаяся надпись да еще, быть может,
горстка праха в полусгнившем гробу. Но цела безмолвная лестница и
мрачная старая стена, на которой еще можно различить переплетающиеся
линии многочисленных геральдических эмблем - будто легли на стену
гротескные тени давно минувших дней.
В мае 1884 года в башне жили три молодых человека. Каждый занимал две
комнаты - спальню и гостиную, - выходившие на площадки старой лестницы В
одной из комнат полуподвального этажа хранился уголь, а в другой жил
слуга Томас Стайлс, в обязанности которого входило прислуживать трем
верхним жильцам. Слева и справа располагались аудитории и кабинеты
профессоров, так что обитатели старой башни могли рассчитывать на
известное уединение, и потому помещения в башне очень ценились наиболее
усердными из старшекурсников. Такими и были все трое: Аберкромб Смит жил
на самом верху, Эдвард Беллингем - под ним, а Уильям Монкхауз Ли -
внизу.
Как-то в десять часов, в светлый весенний вечер, Аберкромб Смит сидел
в кресле, положив на решетку камина ноги и покуривая трубку. По другую
сторону камина в таком же кресле и столь же удобно расположился старый
школьный товарищ Смита Джефро Хасти. Вечер молодые люди провели на реке
и потому были в спортивных костюмах, но и, помимо этого, стоило
взглянуть на их живые, энергичные лица, как становилось ясно, - оба
много бывают на воздухе, их влечет и занимает все, что по плечу людям
отважным и сильным. Хасти и в самом деле был загребным в команде своего
колледжа, а Смит был гребцом еще более сильным, но тень приближающихся
экзаменов уже легла на него, и сейчас он усердно занимался, уделяя
спорту лишь несколько часов в неделю, необходимых для здоровья. Груды
книг по медицине, разбросанные по столу кости, муляжи и анатомические
таблицы объясняли, что именно и в каком объеме изучал Смит, а висевшие
над каминной полкой учебные рапиры и боксерские перчатки намекали на
способ, посредством которого Смит с помощью Хасти мог наиболее
эффективно, тут же, на месте, заниматься спортом. Они были большими
друзьями, настолько большими, что теперь сидели, погрузившись в то
блаженное молчание, которое знаменует вершину истинной дружбы.
- Налей себе виски, - сказал, наконец, попыхивая трубкой, Аберкромб
Смит. - Шотландское в графине, а в бутыли - ирландское.
- Нет, благодарю. Я участвую в гонках. А когда тренируюсь, не пью. А
ты?
- День и ночь занимаюсь. Пожалуй, обойдемся без виски.
Хасти кивнул, и оба умиротворенно умолкли.
- Кстати, Смит, - заговорил вскоре Хасти, - ты уже познакомился со
своими соседями?
- При встрече киваем друг другу. И только.
- Хм. По-моему, лучше этим и ограничиться. Мне кое-что известно про
них обоих. Не много, но и этого довольно. На твоем месте я бы не стал с
ними близко сходиться. Правда, о Монкхаузе Ли ничего дурного сказать
нельзя.
- Ты имеешь в виду худого?
- Именно. Он вполне джентльмен и человек порядочный. Но,
познакомившись с ним, ты неизбежно познакомишься и с Беллингемом.
- Ты имеешь в виду толстяка?
- Да, его. А с таким субъектом я бы не стал знакомиться.
Аберкромб Смит удивленно поднял брови и посмотрел на друга.
- А что такое? - спросил он. - Пьет? Картежник? Наглец? Ты обычно не
слишком придирчив.
- Сразу видно, что ты с ним незнаком, не то бы не спрашивал. Есть в
нем что-то гнусное, змеиное. Я его не выношу. По-моему, он предается
тайным порокам - зловещий человек. Хотя совсем не глуп. Говорят, в своей
области он не имеет равных - такого знатока еще не бывало в колледже.
- Медицина или классическая филология?
- Восточные языки. Тут он сущий дьявол. Чиллингворт как-то встретил
его на Ниле, у вторых порогов, Беллингем болтал с арабами так, словно
родился среди них и вырос. С коптами он говорил по-коптски, с евреями -
по-древнееврейски, с бедуинами - по-арабски, и они были готовы целовать
край его плаща. Там еще не перевелись старики отшельники - сидят себе на
скалах и терпеть не могут чужеземцев. Но, едва завидев Беллингема - он и
двух слов сказать не успел, - они сразу же начинали ползать на брюхе.
Чиллингворт говорит, что он в жизни не наблюдал ничего подобного. А
Беллингем принимал все как должное, важно расхаживал среди этих бедняг и
поучал их. Не дурно для студента нашего колледжа, а?
- А почему ты сказал, что нельзя познакомиться с Ли без того, чтобы
не познакомиться с Беллингемом?
- Беллингем помолвлен с его сестрой Эвелиной. Прелестная девушка,
Смит! Я хорошо знаю всю их семью. Тошно видеть рядом с ней это чудовище.
Они всегда напоминают мне жабу и голубку.
Аберкромб Смит ухмыльнулся и выколотил трубку об решетку камина.
- Вот ты, старина, и выдал себя с головой. Какой ты жуткий ревнивец!
Право же, только поэтому ты на него и злишься.
- Верно. Я знал ее еще ребенком, и мне горько видеть, как она рискует
своим счастьем. А она рискует. Выглядит он мерзостно. И характер у него
мерзкий, злобный. Помнишь его историю с Лонгом Нортоном?
- Нет. Ты все забываешь, что я тут человек новый
- Да-да, верно, это ведь случилось прошлой зимой. Ну так вот, знаешь
тропу вдоль речки? Шли как-то по ней несколько студентов, Беллингем
впереди всех, а навстречу им - старуха, рыночная торговка. Лил дождь, а
тебе известно, во что превращаются там поля после ливня. Тропа шла между
речкой и громадной лужей, почти с реку шириной. И эта свинья, продолжая
идти посреди тропинки, столкнул старушку в грязь. Представляешь, во что
превратилась она сама и весь ее товар? Такая это была мерзость, и Лонг
Нортон, человек на редкость кроткий, откровенно высказал ему свое мнение
Слово за слово, а кончилось тем, что Нортон ударил Беллингема тростью.
Скандал вышел грандиозный, и теперь прямо смех берет, когда видишь,
какие кровожадные взгляды бросает Беллингем на Нортона при встрече. Черт
побери, Смит, уже почти одиннадцать!
- Не спеши. Выкури еще трубку
- Не могу. Я ведь тренируюсь. Мне бы давно надо спать, а я сижу тут у
тебя и болтаю. Если можно, я позаимствую твой череп. Мой взял на месяц
Уильямс. Я црихвачу и твои ушные кости, если они тебе на самом деле не
нужны. Премного благодарен. Сумка мне не понадобится, прекрасно донесу
все в руках. Спокойной ночи, сын мой, да не забывай, что я тебе сказал
про соседа.
Когда Хасти, прихватив свою анатомическою добычу, сбежал по винтовой
лестнице, Аберкромб Смит швырнул трубку в корзину для бумаг и, придвинув
стул поближе к лампе, погрузился в толстый зеленый том, украшенный
огромными цветными схемами таинственного царства наших внутренностей,
которым каждый из нас тщетно пытается править. Хоть и новичок в
Оксфорде, наш студент не был новичком в медицине - он уже четыре года
занимался в Глазго и Берлине, и предстоящий экзамен обещал ему диплом
врача.
Решительный рот, большой лоб, немного грубоватые черты лица говорили
о том, что если владелец их и не наделен блестящими способностями, то
его упорство, терпение и выносливость, возможно, позволят ему затмить
таланты куда более яркие. Того, кто сумел поставить себя среди
шотландцев и немцев, затереть не так-то просто. Смит хорошо
зарекомендовал себя в Глазго и Берлине и решил упорным трудом создать
себе такую же репутацию в Оксфорде.
Он читал почти час, и стрелки часов, громко тикавших на столике в
углу, уже почти сошлись на двенадцати, когда до слуха Смита внезапно
донесся резкий, пронзительный звук, словно кто-то в величайшем волнении,
задохнувшись, со свистом втянул в себя воздух. Смит отложил книгу и
прислушался. По сторонам и над ним никого не было, а значит, помешавший
ему звук мог раздаться только у нижнего соседа - у того самого, о
котором так нелестно отзывался Хасти. Для Смита этот сосед был всего
лишь обрюзгшим, молчаливым человеком с бледным лицом; правда, очень
усердным: когда сам он уже гасил лампу, от лампы соседа продолжал падать
из окма старой башни золотистый луч света. Эта общность поздних занятий
походила на какую-то безмолвную связь. И глубокой ночью, когда уже
близился рассвет, Смиту было отрадно сознавать, что где-то рядом кто-то
столь же мало дорожит сном, как и он. И даже сейчас, обратившись мыслями
к соседу, Смит испытывал к нему добрые чувства. Хасти - человек хороший,
но грубоватый, толстокожий, не наделенный чуткостью и воображением.
Всякое отклонение от того, что казалось ему образцом мужественности, его
раздражало. Для Хасти не существовали люди, к которым не подходили
мерки, принятые в закрытых учебных заведениях. Как и многие здоровые
люди, он был склонен видеть в телосложении человека признаки его
характера и считать проявлением дурных наклонностей то, что на самом
деле было просто недостаточно хорошим кровообращением. Смит, наделенный
более острым умом, знал эту особенность своего друга и помнил о ней,
когда обратился мыслями к человеку, проживавшему внизу.
Странный звук больше не повторялся, и Смит уже принялся было снова за
работу, когда в ночной тишине раздался хриплый крик, вернее, вопль - зов
до смерти испуганного, не владеющего собой человека. Смит вскочил на
ноги и уронил книгу. Он был не робкого десятка, но в этом внезапном
крике ужаса прозвучало такое, что кровь у него застыла в жилах и по
спине побежали мурашки. Крик прозвучал в таком месте и в такой час, что
на ум ему пришли тысячи самых невероятных предположений. Броситься вниз
или же подождать? Как истый англичанин, Смит терпеть не мог оказываться
в глупом положении, а соседа своего он знал так мало, что вмешаться в
его дела было для него совсем не просто. Но пока он стоял в
нерешительности, обдумывая, как поступить, на лестнице послышались
торопливые шаги, и Монкхауз Ли, в одном белье, бледный как полотно,
вбежал в комнату.
- Бегите скорее вниз! - задыхаясь, крикнул он. - Беллингему плохо.
Аберкромб Смит бросился следом за Ли по лестнице в гостиную,
расположенную под его гостиной, однако как ни был он озабочен
случившимся, переступив порог, он невольно с удивлением оглядел ее.
Такой комнаты он еще никогда не видывал - она скорее напоминала музей.
Стены и потолок ее сплошь покрывали сотни разнообразных диковинок из
Египта и других восточных стран. Высокие угловатые фигуры с ношей или
оружием в руках шествовали вокруг комнаты, напоминая нелепый фриз. Выше
располагались изваяния с головой быка, аиста, кошки, совы и среди них,
увенчанные змеями, владыки с миндалевидными глазами, а также странные,
похожие на скарабеев божества, вырезанные из голубой египетской
ляпис-лазури. Из каждой ниши, с каждой полки смотрели Гор, Изида и
Озирис, а под потолком, разинув пасть, висел в двойной петле истинный
сын древнего Нила - громадный крокодил.
В центре этой необычайной комнаты стоял большой квадратный стол,
заваленный бумагами, склянками и высушенными листьями какого-то
красивого, похожего на пальму растения. Все это было сдвинуто в кучу,
чтобы освободить место для деревянного футляра мумии, который отодвинули
от стены - около нее было пустое пространство - и поставили на стол.
Сама мумия - страшная, черная и высохшая, похожая на сучковатую
обуглившуюся головешку, была наполовину вынута из футляра, напоминавшая
птичью лапу рука лежала на столе. К футляру был прислонен древний,
пожелтевший свиток папируса, и перед всем этим сидел в деревянном кресле
хозяин комнаты. Голова его была откинута, полный ужаса взгляд широко
открытых глаз прикован к висящему под потолком крокодилу, синие, толстые
губы при каждом выдохе с шумом выпячивались.
- Боже мой! Он умирает! - в отчаянии крикнул Монкхауз Ли.
Ли был стройный, красивый юноша, темноглазый и смуглый, больше
похожий на испанца, чем на англичанина, и присущая ему кельтская живость
резко контрастировала с саксонской флегматичностью Аберкромба Смита.
- По-моему, это всего лишь обморок, - сказал студент-медик. -
Помогите-ка мне. Беритесь за ноги. Теперь положим его на диван. Можете
вы скинуть на пол все эти чертовы деревяшки? Ну и кавардак! Сейчас
расстегнем ему воротник, дадим воды, и он очнется. Чем он тут занимался?
- Не знаю. Я услышал его крик. Прибежал к нему. Мы ведь близко
знакомы. Очень любезно с вашей стороны, что вы спустились к нему.
- Сердце стучит, словно кастаньеты, - сказал Смит, положив руку на
грудь Беллингема. - По-моему, что-то его до смерти напугало. Облейте его
водой. Ну и лицо же у него!
И действительно, странное лицо Беллингема казалось необычайно
отталкивающим, ибо цвет и черты его были совершенно