Сент-Хеленс, чем то место, где был обнаружен труп машиниста, так что мы
имеем все основания полагать, что несчастье с поездом случилось после
того, как он миновал этот пункт.
Что же касается Джона Слейтера, то ни его вид, ни характер
повреждений не дают ключа к разгадке случившегося. Можно только сделать
вывод, что он погиб, упав с паровоза, хотя я не могу объяснить, почему
он упал и что случилось с поездом после его падения".
В заключение инспектор просил правление об отставке, так как его
сильно уязвили обвинения некоторых лондонских газет в некомпетентности.
Прошел месяц, в течение которого и полиция и компания продолжали
расследования, но тщетно. Была обещана награда, прощение вины, если было
совершено преступление, но и это ничего не дало. День за днем читатели
разворачивали свои газеты в уверенности, что эта нелепая тайна
наконец-то раскрыта, но шли недели, а до разгадки было все так же
далеко.
Днем в самой густонаселенной части Англии поезд с ехавшими в нем
людьми исчез без следа - словно какой-то гениальный химик превратил его
в газ. И действительно, среди догадок, высказанных в газетах, были и
вполне серьезные ссылки на сверхъестественные или по крайней мере
противоестественные силы и на то, что горбатый мосье Караталь, по всей
вероятности, - особа более известная под гораздо менее благозвучным
именем. Другие утверждали, что все- это - дело рук его смуглого
спутника, но что же именно он сделал, так и не смогли вразумительно
объяснить.
Среди множества предположений, выдвигавшихся различными газетами и
частными лицами, два-три были достаточно вероятными и привлекли внимание
публики. В письме, появившемся в "Таймс" за подписью довольно известного
в те времена дилетанта-логика, происшедшее рассматривалось с критических
и полунаучных позиций. Достаточно привести небольшую выдержку из этого
письма, но тот, кто заинтересуется, может прочесть его целиком в номере
от третьего июля.
"Один из основных принципов практической логики сводится к тому, -
замечает автор письма, - что после исключения невозможного оставшееся,
каким бы неправдоподобным оно ни казалось, должно быть истиной. Поезд,
несомненно, отошел от Кеньона. Поезд, несомненно, не дошел до
Бартон-Мосс. Крайне невероятно, но все же возможно, что он свернул на
одну из семи боковых веток. Поскольку поезд не может проехать там, где
нет рельсов, это исключается. Следовательно, область невероятного
исчерпывается тремя действующими ветками, ведущими к заводу Карнстока, к
"Большому Бену" и к "Упорству". Существует ли секретное общество
углекопов, английская camorra (*1), которая способна уничтожить и поезд
и пассажиров? Это неправдоподобно, но не невероятно. Признаюсь, я не
могу предложить иного решения загадки. Во всяком случае, я
порекомендовал бы железнодорожной компании заняться этими тремя линиями
и теми, кто там работает. Тщательное наблюдение за закладными лавками в
этом районе, возможно, и выявит какие-нибудь небезынтересные факты".
Предположение, исходящее от признанного в таких вопросах авторитета,
вызвало значительный интерес и резкую оппозицию со стороны тех, кто счел
подобное заявление нелепой клеветой на честных и достойных людей.
Единственным ответом на эту критику явился вызов противникам -
предложить другое, более вероятное объяснение. Их было даже два ("Таймс"
от 7 и 9 июля).
Во-первых, предположили, что поезд мог сойти с рельсов и лежит на дне
стаффордширского канала, который на протяжении нескольких сотен ярдов
проходит параллельно железнодорожному полотну. В ответ на это появилось
сообщение, что канал слишком мелок и вагоны были бы видны.
Во втором письме указывалось, что курьерская сумка, которая,
по-видимому, составляла единственный багаж путешественников, могла
скрывать новое взрывчатое вещество невероятной силы. Однако полная
абсурдность предположения, будто целый поезд мог разлететься в пыль, а
рельсы при этом совсем не пострадали, вызывала только улыбку.
Расследование зашло, таким образом, в полный тупик, но тут случилось
нечто совсем неожиданное.
А именно: миссис Макферсон получила письмо от своего мужа Джеймса
Макферсона, кондуктора исчезнувшего поезда. Письмо, датированное пятым
июля 1890 года, было опущено в Нью-Йорке и пришло четырнадцатого июля.
Были высказаны сомнения в его подлинности, но миссис Макферсон
утверждала, что это почерк ее мужа, а тот факт, что к письму было
приложено сто долларов в пятидолларовых купюрах, исключал возможность
мистификации. Обратного адреса в письме не было. Вот его содержание:
"Дорогая жена, я долго обо всем думал, и мне очень тяжело расстаться
с тобой навсегда. И с Лиззи тоже. Я стараюсь о вас не думать, но ничего
не могу с собой поделать. Посылаю вам немного денег, которые составят
двадцать английских фунтов. Этого вам с Лиззи хватит на проезд в
Америку, а гамбургские пароходы, заходящие в Саутгемптон, очень хороши и
проезд на них дешевле, чем на ливерпулских. Если вам удастся приехать
сюда и остановиться в Джонстон-Хаусе, я постараюсь сообщить вам, где мы
можем встретиться, но сейчас положение мое очень трудное и я не очень-то
счастлив, - слишком тяжко мне терять вас обеих. Вот пока и все, твой
любящий муж. Джеймс Макферсон".
Это письмо пробудило твердую надежду, что скоро все объяснится, так
как было установлено, что седьмого июня в Сауггемптоне на пароход
"Вистула" (линия Гамбург- Нью-Йорк) сел пассажир, назвавшийся Саммерсом,
но очень похожий по описанию на исчезнувшего кондуктора. Миссис
Макферсон и ее сестра Лиззи -Долтон отправились в Нью-Йорк и три недели
прожили в Джонстон-Хаусе, но больше не получили от Макферсона никаких
известий. Возможно, неосторожные комментарии газет подсказали ему, что
полиция решила устроить ему ловушку. Но как бы то ни было, Макферсон не
написал и не появился, так что обеим женщинам пришлось в конце концов
вернуться в Ливерпул.
Так обстояло дело вплоть до нынешнего, 1898 года. Как ни невероятно,
но за эти восемь лет не было обнаружено ничего, что бы могло пролить
малейший свет иа необычайное исчезновение экстренного поезда, в котором
ехали мосье Караталь и его спутник. Тщательное расследование прошлого
этих двух путешественников позволило установить лишь, что мосье Караталь
был в Центральной Америке весьма известным финансистом и политическим
деятелем и что, отправившись в Европу, он стремился как можно скорее
попасть в Париж. Его спутник, значившийся в списке пассажиров под именем
Эдуардо Гомеса, был человеком с темной репутацией наемного убийцы и
негодяя. Однако имеются доказательства того, что он был по-настоящему
предан мосье Караталю, и последний, будучи человеком физически слабым,
нанял Гомеса в качестве телохранителя. Можно еще добавить, что из Парижа
не поступило никаких сведений относительно того, почему так спешил туда
мосье Караталь. Вот и все, что было известно об этом деле, вплоть до
опубликования в марсельских газетах признания Эрбера де Лернака, ныне
приговоренного к смертной казни за убийство торговца по фамилии Бонвало.
Далее следует точный перевод его заявления.
"Я сообщаю это не для того, чтоб просто похвастаться, -я мог бы
рассказать о дюжине других, не менее блестящих операций; я делаю это,
чтоб некоторые господа в Париже поняли - раз уж я могу поведать о судьбе
мосье Караталя, то могу сообщить и о том, в чьих интересах и по заказу
кого было это сделано, - если только в самое ближайшее время, как я
ожидаю, - не объявят об отмене мне смертного приговора. Предупреждаю
вас, господа, пока еще не поздно! Вы знаете Эрбера де Лернака - слово у
него не расходится с делом. Поспешите или вы погибли!
Пока я не стану называть имен - если б вы только услышали эти имена!
-а просто расскажу, как ловко я все проделал. Я был верен тем, кто меня
нанял, и они, конечно, будут верны мне сейчас. Я на это надеюсь, и пока
не буду убежден, что они меня предали, имена эти, способные заставить
содрогнуться всю Европу, не будут преданы гласности. Но в тот день...
впрочем, пока достаточно.
Короче говоря, тогда, в 1890 году, в Париже шел громкий процесс,
связанный с грандиозным скандалом в политических и финансовых сферах.
Насколько он был грандиозен, известно лишь тайным агентам вроде меня.
Честь и карьера многих выдающихся людей Франции были поставлены на
карту. Вы видели, как стоят кегли - такие чопорные, непреклонные,
высокомерные. И вот откуда-то издалека появляется шар. "Хлоп-хлоп-хлоп"
- и всэ кегли валяются на земле. Вот и представьте себе, что некоторые
из величайших людей Франции - кегли, а мосье Караталь - шар, и еще
издали видно, как он приближается. Если бы он прибыл, то
"хлоп-хлоп-хлоп" - и с ними было бы покончено. Вот почему он не должен
был прибыть в Париж.
Я не утверждаю, будто все эти люди ясно понимали, что должно
произойти. Как я уже сказал, на карту были поставлены значительные
финансовые и политические интересы, и чтобы привести это дело к
благополучному окончанию, был создан синдикат. Многие, вступившие в этот
синдикат, вряд ли отдавали себе отчет, каковы его цели. Но другие все
понимали отлично, и они могут не сомневаться, что я не забыл их имена.
Им стало известно о поездке мосье Караталя еще задолго до того, как он
покинул Америку, и эти люди знали, что имеющиеся у него доказательства
означают для всех них гибель. Синдикат располагал неограниченными
средствами - абсолютно неограниченными. Теперь им был нужен агент,
способный применить эту гигантскую силу. Этот человек должен был быть
изобретательным, решительным, находчивым - одним на миллион. Выбор пал
на Эрбера де Лернака, и, я должен признать, они поступили правильно.
Мне поручили подыскать себе помощников и пустить в ход все, что могут
сделать деньги, чтобы мосье Караталь не прибыл в Париж. С обычной своей
энергией я приступил к выполнению поручения тотчас же, как получил
инструкции, и шаги, которые я предпринял, были наилучшими из всех
возможных для осуществления намеченного.
Мой доверенный немедленно отправился в Америку, чтобы вернуться
обратно с мосье Караталем. Если бы он прибыл туда вовремя, пароход
никогда бы не достиг Ливерпула; но, увы! - пароход вышел в море, прежде
чем мой агент до него добрался. Я снарядил маленький вооруженный бриг,
чтобы перехватить пароход, но опять потерпел неудачу. Однако, как и все
великие организаторы, я был готов к провалу и имел в запасе несколько
других планов, один из которых должен был увенчаться успехом. Вам не
следует недооценивать трудности этого предприятия, или воображать, что
тут достаточно было ограничиться обыкновенным убийством. Надо было
уничтожить не только мосье Караталя, но и его документы, а также и
спутников мосье Караталя, коль скоро мы имели основания полагать, что он
доверил им свои секреты. И не забывайте, что они были начеку и принимали
меры предосторожности. Это была достойная меня задача, ибо там, где
другие теряются, я действую мастерски.
Я во всеоружии ожидал в Ливерпуле прибытия мосье Караталя и был тем
более полон нетерпения, что по имевшимся у меня сведениям в Лондоне он
уже будет находиться под сильной охраной.
Задуманное должно было произойти между тем моментом, когда он ступит
на ливерпулскую набережную и до его прибытия на Лондонский вокзал.
Мы разработали шесть планов, один лучше другого; окончательный выбор
зависел от действий мосье Караталя. Однако, что бы он ни предпринял, мы
были готовы ко всему. Если б он остался в Ливерпуле, мы были к этому
готовы. Если б он поехал обычным поездом, или экспрессом, или
экстренным, мы были готовы и к этому. Все было предусмотрено и
предвосхищено.
Вы можете подумать, что я не мог проделать всего этого сам. Что мне
было известно об английских железных дорогах?
Но деньги в любой части света найдут ревностных помощников, и вскоре
мне уже помогал один из самых выдающихся умов Англии. Имен я никаких не
назову, но было бы несправедливо приписывать все заслуги себе. Мой
английский союзник был достоин работать со мной. Он досконально знал
линию Лондон-Западное побережье и имел в своем распоряжении несколько
рабочих, умных и вполне ему преданных. Идея операции принадлежит ему, и
со мной советовались только относительно некоторых частностей. Мы
подкупили нескольких служащих компании, в том числе - что самое важное -
Джеймса Макферсона, который, как мы установили, обычно сопровождал
экстренные поезда. Кочегара Смита мы тоже подкупили. Попытались
договориться с Джоном Слейтером, машинистом, однако он оказался
человеком упрямым и опасным, и после первой же попытки мы решили с ним
не связываться.
У нас не было абсолютной уверенности, что мосье Караталь закажет
экстренный поезд, но мы считали это весьма вероятным, так как ему было
крайне важно без промедления прибыть в Париж. И на этот случай мы
кое-что подготовили, причем все приготовления закончились задолго до
того, как пароход мосье Караталя вошел в английские воды. Вы посмеетесь,
узнав, что в лоцманском катере, встретившем пароход, находился один из
моих агентов.
Едва Караталь прибыл в Ливерпул, как мы догадались, что он
подозревает об опасности я держится начеку. Он привез с собой в качестве
телохранителя отчаянного головореза по имени Гомес, человека, имевшего
при себе оружие и готового пустить его в ход. Гомес носил секретные
документы Караталя и был готов защищать и эти бумаги и их владельца. Мы
полагали, что Караталь посвятил его в свои дела, и убрать Караталя, не
убрав Гомеса, было бы пустой тратой сил и времени. Их должна была
постигнуть общая судьба, и, заказав экстренный поезд, они в этом смысле
сыграли нам на руку.
В этом поезде двое служащих компании из трех точно выполняли наши
инструкции за сумму, которая могла обеспечить их до конца жизни. Не
берусь утверждать, что английская нация честнее других, но я обнаружил,
что купить англичан стоит гораздо дороже.
Я уже говорил о моем английском агенте: у этого человека блестящее
будущее, если только болезнь горла не сведет его преждевременно в
могилу. Он отвечал за все приготовления в Ливерпуле, в то время как я
остановился в гостинице в Ксньоне, где и ожидал зашифрованного сигнала к
действию. Едва экстренный поезд был заказан, мой агент немедленно
телеграфировал мне и предупредил, к какому времени я должен все
приготовить. Сам он под именем Хореса Мура немедленно попытался заказать
экстренный поезд в надежде, что ему позволят ехать в Лондон вместе с
мосье Караталем - это при известных условиях могло нам помочь. Если бы,
например, наш главный coup (*2) сорвался, мой агент должен был
застрелить их обоих и уничтожить бумаги. Караталь, однако, был настороже
и отказался впустить в поезд постороннего пассажира. Тогда мой агент
покинул вокзал, вернулся с другого входа, влез в багажный вагон со
стороны противоположной платформы и поехал вместе с кондуктором
Макферсоном.
Вас, конечно, интересует, что тем временем предпринимал я. Все было
готово еще за несколько дней, недоставало лишь завершающих штрихов.
Заброшенная боковая ветка, которую мы выбрали, раньше соединялась с
главной линией. Надо было лишь уложить на место несколько рельсов, чтобы
снова их соединить. Рельсы были почти все уложены, но из опасения
привлечь внимание к нашей работе, завершить ее решили в последний момент
- уложить остальные рельсы и восстановить стрелки. Шпалы оставались
нетронутыми, а рельсы, стыковые накладки и гайки были под рукой - мы
взяли их с соседней заброшенной ветки. Моя небольшая, но умелая группа
рабочих закончила все задолго до прибытия экстренного поезда. А прибыв,
он так плавно свернул на боковую ветку, что оба путешественника вряд ли
даже заметили толчок на стрелках.
По нашему плану кочегар Смит должен был усыпить машиниста Джона
Слейтера, чтобы он исчез вместе с остальными. И в этой части - только в
этой - планы наши сорвались, не считая, конечно, преступной глупости
Макферсона, написавшего жене. Кочегар так неловко выполнил данное ему
поручение, что, пока они боролись, Слейтер упал с паровоза, и хотя
судьба нам благоприятствовала и он, падая, сломал себе шею, это все же
остается пятном на операции, которая, не случись этого, стала бы одним
из тех совершенных шедевров, которыми любуешься в немом восхищении.
Эксперт-криминалист сразу заметит, что Джон Слейтер - единственный
промах в наших великолепных комбинациях. Человек, у которого было
столько триумфов, сколько у меня, может себе позволить быть откровенным,
и я прямо заявляю, что Джон Слейтер - наше упущение.
Но вот экстренный поезд свернул на маленькую ветку длиной в два
километра, или, вернее, в милю с небольшим, которая ведет (а вернее,
когда-то вела) к ныне заброшенной шахте "Радость сердца", прежде одной
из самых больших шахт в Англии. Вы спросите, как же так получилось, что
никто не заметил, как прошел поезд по этой заброшенной линии. Дело в
том, что на всем своем протяжении линия идет по глубокой выемке и
увидеть поезд мог только тот, кто стоял на краю этой выемки. И там
кто-то стоял. Это был я. А теперь я расскажу вам, что я видел.
Мой помощник остался у стрелки, чтобы перевести пэезд на другой путь.
С ним было четверо вооруженных людей на случай, если бы поезд сошел с
рельсов, - мы считали это возможным, так как стрелки были очень ржавые.
Когда мой помощник убедился, что поезд благополучно свернул на боковую
ветку, его миссия кончилась, и за все дальнейшее отвечал я. Я ждал в
таком месте, откуда был виден вход в шахту. Я так же, как и два моих
подчиненных, ждавших вместе со мной, был вооружен. Это должно вас
убедить, что я действительно предусмотрел все.
В тот момент, когда поезд пошел по боковой ветке, Смит, кочегар,
замедлил ход, затем, поставив регулятор на максимальную скорость, вместе
с моим английским помощником и Макферсоном спрыгнул, пока еще было не
поздно, с поезда. Возможно, именно это замедление движения и привлекло
внимание путешественников, но когда их головы появились в открытом окне,
поезд уже снова мчался на полной скорости.
Я улыбаюсь, воображая, как они опешили. Представьте, что вы
почувствуете, если, выглянув из своего роскошного купе, внезапно
увидите, что рельсы, по которым вы мчитесь, заржавели и погнулись - ведь
колею за ненадобностью давно забросили. Как, должно быть, перехватило у
них дыхание, когда они вдруг поняли, что не Манчестер, а сама смерть
ждет их в конце этой зловещей линии. Но поезд мчался с бешеной
скоростью, подскакивая и раскачиваясь на расшатанных шпалах, и колеса
жутко скрежетали по заржавевшим рельсам. Я стоял к ним очень близко и
разглядел их лица. Караталь молился - в руке у него, по-моему, болтались
четки. Гомес ревел, как бык, почуявший запах крови на бойне. Он увидел
нас на насыпи и замахал нам рукой, как сумасшедший. Потом он оторвал от
запястья курьерскую сумку и швырнул ее в окно в нашу сторону. Смысл
этого, разумеется, был ясен: то были доказательства, и они обещали
молчать, если им даруют жизнь. Конечно, это было бы очень хорошо, но
дело есть дело. Кроме того, мы, так же, как и они, не могли уже
остановить поезд.
Гомес перестал вопить, когда поезд проскрежетал на повороте, и они
увидели, как перед ними разверзлось устье шахты. Мы заранее убрали
доски, прикрывавшие его, и расчистили квадратный вход. Линия довольно
близко подходила к стволу шахты, чтобы удобнее было грузить уголь, и нам
оставалось лишь добавить два-три рельса, чтобы довести ее до самого
ствола шахты. Собственно говоря, последние два рельса даже не уложились
полностью и торчали над краем ствола фута на три. В окне мы увидели две
головы: Караталь внизу, Гомес сверху; открывшееся им зрелище заставило
обоих онеметь. И все-таки они были не в силах отпрянуть от окна: их
словно парализовало.
Меня очень занимало, как именно поезд, несущийся с громадной
скоростью, обрушится в шахту, в которую я его направил, и мне было очень
интересно за этим наблюдать. Один из моих помощников полагал, что он
просто перепрыгнет через ствол, и действительно, чуть было так и не
вышло. К счастью, однако, инерция оказалась недостаточной, буфер
паровоза с неимоверным треском стукнулся о противоположный край шахты.
Труба взлетела в воздух. Тендер и вагоны смешались в одну бесформенную
массу, которая вместе с останками паровоза на мгновение закупорила
отверстие шахты. Потом что-то в середине подалось, и вся куча зеленого
железа, дымящегося угля, медных поручней, колес, деревянных панелей и
подушек сдвинулась и рухнула в глубь шахты. Мы слышали, как обломки
ударялись о стенки, а потом, значительное время спустя, из глубины
донесся гул - то, что осталось от поезда, ударилось о дно шахты.
Вероятно, взорвался котел, потому что за прокатившимся гулом послышался
резкий грохот, а потом из черных недр вырвалось густое облако дыма и
пара и осело вокруг нас брызгами, крупными, как дождевые капли. Потом
пар превратился в мелкие клочья, они растаяли в солнечном сиянии летнего
дня, и на шахте "Радость сердца" снова воцарилась тишина.
Теперь, после успешного завершения нашего плана, надо было уничтожить
все следы. Наши рабочие на том конце линии уже сняли рельсы, соединявшие
боковую ветку с главной линией, и положили их на прежнее место. Мы были
заняты тем же у шахты. Трубу и прочие обломки сбросили вниз, вход снова
загородили досками, а рельсы, которые вели к шахте, сняли и убрали.
Затем, без лишней торопливости, но и без промедления, мы все покинули
пределы Англии - большинство отправилось в Париж, мой английский коллега
- в Манчестер, а Макферсон - в Саутгемптон, откуда он эмигрировал в
Америку. Пусть английские газеты того времени поведают вам, как
тщательно мы проделали свою работу и как мы поставили в тупик самых
умных из сыщиков.
Не забудьте, что Гомес выбросил в окно сумку с документами;
разумеется, я сохранил эту сумку и доставил ее тем, кто меня нанял.
Возможно, им будет небезынтересно узнать, что я предварительно извлек из
этой сумки два-три маленьких документа - на память о случившемся. У меня
нет никакого желания опубликовать эти бумаги, но своя рубашка ближе к
телу, и что же мне останется делать, если мои друзья не придут мне на
помощь, когда я в них нуждаюсь? Можете мне поверить, господа, что Эрбер
де Лернак столь же грозен, когда он против вас, как и когда он за вас, и
что он не тот, кто отправится на гильотину, не отправив всех вас в Новую
Каледонию (*3). Ради вашего собственного спасения, если не ради моего,
поспешите, мосье де,.., генерал... и барон... Читая, вы сами заполните
пропуски. Обещаю вам, что в следующем номере газеты эти пропуски уже
будут заполнены.
P. S. Просмотрев свое заявление, я обнаружил в нем только одну
неясность: это касается незадачливого Макферсона, который по глупости
написал жене и назначил ей в Нью-Йорке свидание. Нетрудно понять, что,
когда на карту поставлены такие интересы, как наши, мы не можем
полагаться на волю случая и зависеть от того, выдаст ли простолюдин,
вроде Макферсона, нашу тайну женщине или нет. Раз уж он нарушил данную
нам клятву и написал жене, мы больше не могли ему доверять. И поэтому
приняли меры, чтобы он больше не увидел своей жены. Порой мне приходило
в голову, что было бы добрым делом известить эту женщину, что ничто не
препятствует ей снова вступить в брак".
*1 - Банда (итал.).
*2 - Удар (франц ).
*3 - Новая Каледония - французская колония, куда ссылали на каторжные
работы.
Перевод Н. Дехтеревой
Собрание Сочинений А.Конан-дойля В 8 Томах. Том 4-й.
Издательство "Правда", Москва, 1966
--------------------
Артур Конан-Дойль. Тайна замка Горсорп-Грэйндж
_________________________
| Michael Nagibin |
| Black Cat Station |
| 2:5030/1321@FidoNet |
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--------------------
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)
Артур Конан-Дойль
Тайна замка Горсорп-Грэйндж
Я убежден, что природа не предназначала меня на роль человека,
самостоятельно пробивающего себе дорогу в жизни. Иной раз мне кажется
совершенно невероятным, что целых двадцать лет я провел за прилавком
магазина бакалейных товаров в Ист-Энде в Лондоне и именно этим путем
приобрел состояние и Горсорп-Грэйндж Я консервативен в своих привычках,
вкусы у меня изысканны и аристократичны. Душа моя не выносит вульгарной
черни. Род наш восходит к еще доисторическим временам - это можно
заключить из того факта, что появление нашей фамилии Д'Одд на
исторической арене Британии не упоминается ни единым авторитетным
историком-летописцем Инстинкт подсказывает мне, что в жилах моих течет
кровь рыцаря-крестоносца. Даже теперь, по прошествии стольких лет, с
моих уст сами собой слетают такие восклицания, как "Клянусь божьей
матерью!", и мне думается, что если бы того потребовали обстоятельства,
я был бы способен приподняться в стременах и нанести удар неверному,
скажем, булавой, и тем немало его поразить.
Горсорп-Грэйндж, как указывалось в объявлении и что сразу же
привлекло мое внимание, - феодальный замок. Именно это обстоятельство
невероятно повлияло на его цену, преимущества же оказались, пожалуй,
скорее романтического, нежели реального характера И все же мне приятно
думать, что, поднимаясь по винтовой лестнице моих башен, я могу через
амбразуры пускать стрелы. Приятно также сознание своей силы, уверенности
имеем все основания полагать, что несчастье с поездом случилось после
того, как он миновал этот пункт.
Что же касается Джона Слейтера, то ни его вид, ни характер
повреждений не дают ключа к разгадке случившегося. Можно только сделать
вывод, что он погиб, упав с паровоза, хотя я не могу объяснить, почему
он упал и что случилось с поездом после его падения".
В заключение инспектор просил правление об отставке, так как его
сильно уязвили обвинения некоторых лондонских газет в некомпетентности.
Прошел месяц, в течение которого и полиция и компания продолжали
расследования, но тщетно. Была обещана награда, прощение вины, если было
совершено преступление, но и это ничего не дало. День за днем читатели
разворачивали свои газеты в уверенности, что эта нелепая тайна
наконец-то раскрыта, но шли недели, а до разгадки было все так же
далеко.
Днем в самой густонаселенной части Англии поезд с ехавшими в нем
людьми исчез без следа - словно какой-то гениальный химик превратил его
в газ. И действительно, среди догадок, высказанных в газетах, были и
вполне серьезные ссылки на сверхъестественные или по крайней мере
противоестественные силы и на то, что горбатый мосье Караталь, по всей
вероятности, - особа более известная под гораздо менее благозвучным
именем. Другие утверждали, что все- это - дело рук его смуглого
спутника, но что же именно он сделал, так и не смогли вразумительно
объяснить.
Среди множества предположений, выдвигавшихся различными газетами и
частными лицами, два-три были достаточно вероятными и привлекли внимание
публики. В письме, появившемся в "Таймс" за подписью довольно известного
в те времена дилетанта-логика, происшедшее рассматривалось с критических
и полунаучных позиций. Достаточно привести небольшую выдержку из этого
письма, но тот, кто заинтересуется, может прочесть его целиком в номере
от третьего июля.
"Один из основных принципов практической логики сводится к тому, -
замечает автор письма, - что после исключения невозможного оставшееся,
каким бы неправдоподобным оно ни казалось, должно быть истиной. Поезд,
несомненно, отошел от Кеньона. Поезд, несомненно, не дошел до
Бартон-Мосс. Крайне невероятно, но все же возможно, что он свернул на
одну из семи боковых веток. Поскольку поезд не может проехать там, где
нет рельсов, это исключается. Следовательно, область невероятного
исчерпывается тремя действующими ветками, ведущими к заводу Карнстока, к
"Большому Бену" и к "Упорству". Существует ли секретное общество
углекопов, английская camorra (*1), которая способна уничтожить и поезд
и пассажиров? Это неправдоподобно, но не невероятно. Признаюсь, я не
могу предложить иного решения загадки. Во всяком случае, я
порекомендовал бы железнодорожной компании заняться этими тремя линиями
и теми, кто там работает. Тщательное наблюдение за закладными лавками в
этом районе, возможно, и выявит какие-нибудь небезынтересные факты".
Предположение, исходящее от признанного в таких вопросах авторитета,
вызвало значительный интерес и резкую оппозицию со стороны тех, кто счел
подобное заявление нелепой клеветой на честных и достойных людей.
Единственным ответом на эту критику явился вызов противникам -
предложить другое, более вероятное объяснение. Их было даже два ("Таймс"
от 7 и 9 июля).
Во-первых, предположили, что поезд мог сойти с рельсов и лежит на дне
стаффордширского канала, который на протяжении нескольких сотен ярдов
проходит параллельно железнодорожному полотну. В ответ на это появилось
сообщение, что канал слишком мелок и вагоны были бы видны.
Во втором письме указывалось, что курьерская сумка, которая,
по-видимому, составляла единственный багаж путешественников, могла
скрывать новое взрывчатое вещество невероятной силы. Однако полная
абсурдность предположения, будто целый поезд мог разлететься в пыль, а
рельсы при этом совсем не пострадали, вызывала только улыбку.
Расследование зашло, таким образом, в полный тупик, но тут случилось
нечто совсем неожиданное.
А именно: миссис Макферсон получила письмо от своего мужа Джеймса
Макферсона, кондуктора исчезнувшего поезда. Письмо, датированное пятым
июля 1890 года, было опущено в Нью-Йорке и пришло четырнадцатого июля.
Были высказаны сомнения в его подлинности, но миссис Макферсон
утверждала, что это почерк ее мужа, а тот факт, что к письму было
приложено сто долларов в пятидолларовых купюрах, исключал возможность
мистификации. Обратного адреса в письме не было. Вот его содержание:
"Дорогая жена, я долго обо всем думал, и мне очень тяжело расстаться
с тобой навсегда. И с Лиззи тоже. Я стараюсь о вас не думать, но ничего
не могу с собой поделать. Посылаю вам немного денег, которые составят
двадцать английских фунтов. Этого вам с Лиззи хватит на проезд в
Америку, а гамбургские пароходы, заходящие в Саутгемптон, очень хороши и
проезд на них дешевле, чем на ливерпулских. Если вам удастся приехать
сюда и остановиться в Джонстон-Хаусе, я постараюсь сообщить вам, где мы
можем встретиться, но сейчас положение мое очень трудное и я не очень-то
счастлив, - слишком тяжко мне терять вас обеих. Вот пока и все, твой
любящий муж. Джеймс Макферсон".
Это письмо пробудило твердую надежду, что скоро все объяснится, так
как было установлено, что седьмого июня в Сауггемптоне на пароход
"Вистула" (линия Гамбург- Нью-Йорк) сел пассажир, назвавшийся Саммерсом,
но очень похожий по описанию на исчезнувшего кондуктора. Миссис
Макферсон и ее сестра Лиззи -Долтон отправились в Нью-Йорк и три недели
прожили в Джонстон-Хаусе, но больше не получили от Макферсона никаких
известий. Возможно, неосторожные комментарии газет подсказали ему, что
полиция решила устроить ему ловушку. Но как бы то ни было, Макферсон не
написал и не появился, так что обеим женщинам пришлось в конце концов
вернуться в Ливерпул.
Так обстояло дело вплоть до нынешнего, 1898 года. Как ни невероятно,
но за эти восемь лет не было обнаружено ничего, что бы могло пролить
малейший свет иа необычайное исчезновение экстренного поезда, в котором
ехали мосье Караталь и его спутник. Тщательное расследование прошлого
этих двух путешественников позволило установить лишь, что мосье Караталь
был в Центральной Америке весьма известным финансистом и политическим
деятелем и что, отправившись в Европу, он стремился как можно скорее
попасть в Париж. Его спутник, значившийся в списке пассажиров под именем
Эдуардо Гомеса, был человеком с темной репутацией наемного убийцы и
негодяя. Однако имеются доказательства того, что он был по-настоящему
предан мосье Караталю, и последний, будучи человеком физически слабым,
нанял Гомеса в качестве телохранителя. Можно еще добавить, что из Парижа
не поступило никаких сведений относительно того, почему так спешил туда
мосье Караталь. Вот и все, что было известно об этом деле, вплоть до
опубликования в марсельских газетах признания Эрбера де Лернака, ныне
приговоренного к смертной казни за убийство торговца по фамилии Бонвало.
Далее следует точный перевод его заявления.
"Я сообщаю это не для того, чтоб просто похвастаться, -я мог бы
рассказать о дюжине других, не менее блестящих операций; я делаю это,
чтоб некоторые господа в Париже поняли - раз уж я могу поведать о судьбе
мосье Караталя, то могу сообщить и о том, в чьих интересах и по заказу
кого было это сделано, - если только в самое ближайшее время, как я
ожидаю, - не объявят об отмене мне смертного приговора. Предупреждаю
вас, господа, пока еще не поздно! Вы знаете Эрбера де Лернака - слово у
него не расходится с делом. Поспешите или вы погибли!
Пока я не стану называть имен - если б вы только услышали эти имена!
-а просто расскажу, как ловко я все проделал. Я был верен тем, кто меня
нанял, и они, конечно, будут верны мне сейчас. Я на это надеюсь, и пока
не буду убежден, что они меня предали, имена эти, способные заставить
содрогнуться всю Европу, не будут преданы гласности. Но в тот день...
впрочем, пока достаточно.
Короче говоря, тогда, в 1890 году, в Париже шел громкий процесс,
связанный с грандиозным скандалом в политических и финансовых сферах.
Насколько он был грандиозен, известно лишь тайным агентам вроде меня.
Честь и карьера многих выдающихся людей Франции были поставлены на
карту. Вы видели, как стоят кегли - такие чопорные, непреклонные,
высокомерные. И вот откуда-то издалека появляется шар. "Хлоп-хлоп-хлоп"
- и всэ кегли валяются на земле. Вот и представьте себе, что некоторые
из величайших людей Франции - кегли, а мосье Караталь - шар, и еще
издали видно, как он приближается. Если бы он прибыл, то
"хлоп-хлоп-хлоп" - и с ними было бы покончено. Вот почему он не должен
был прибыть в Париж.
Я не утверждаю, будто все эти люди ясно понимали, что должно
произойти. Как я уже сказал, на карту были поставлены значительные
финансовые и политические интересы, и чтобы привести это дело к
благополучному окончанию, был создан синдикат. Многие, вступившие в этот
синдикат, вряд ли отдавали себе отчет, каковы его цели. Но другие все
понимали отлично, и они могут не сомневаться, что я не забыл их имена.
Им стало известно о поездке мосье Караталя еще задолго до того, как он
покинул Америку, и эти люди знали, что имеющиеся у него доказательства
означают для всех них гибель. Синдикат располагал неограниченными
средствами - абсолютно неограниченными. Теперь им был нужен агент,
способный применить эту гигантскую силу. Этот человек должен был быть
изобретательным, решительным, находчивым - одним на миллион. Выбор пал
на Эрбера де Лернака, и, я должен признать, они поступили правильно.
Мне поручили подыскать себе помощников и пустить в ход все, что могут
сделать деньги, чтобы мосье Караталь не прибыл в Париж. С обычной своей
энергией я приступил к выполнению поручения тотчас же, как получил
инструкции, и шаги, которые я предпринял, были наилучшими из всех
возможных для осуществления намеченного.
Мой доверенный немедленно отправился в Америку, чтобы вернуться
обратно с мосье Караталем. Если бы он прибыл туда вовремя, пароход
никогда бы не достиг Ливерпула; но, увы! - пароход вышел в море, прежде
чем мой агент до него добрался. Я снарядил маленький вооруженный бриг,
чтобы перехватить пароход, но опять потерпел неудачу. Однако, как и все
великие организаторы, я был готов к провалу и имел в запасе несколько
других планов, один из которых должен был увенчаться успехом. Вам не
следует недооценивать трудности этого предприятия, или воображать, что
тут достаточно было ограничиться обыкновенным убийством. Надо было
уничтожить не только мосье Караталя, но и его документы, а также и
спутников мосье Караталя, коль скоро мы имели основания полагать, что он
доверил им свои секреты. И не забывайте, что они были начеку и принимали
меры предосторожности. Это была достойная меня задача, ибо там, где
другие теряются, я действую мастерски.
Я во всеоружии ожидал в Ливерпуле прибытия мосье Караталя и был тем
более полон нетерпения, что по имевшимся у меня сведениям в Лондоне он
уже будет находиться под сильной охраной.
Задуманное должно было произойти между тем моментом, когда он ступит
на ливерпулскую набережную и до его прибытия на Лондонский вокзал.
Мы разработали шесть планов, один лучше другого; окончательный выбор
зависел от действий мосье Караталя. Однако, что бы он ни предпринял, мы
были готовы ко всему. Если б он остался в Ливерпуле, мы были к этому
готовы. Если б он поехал обычным поездом, или экспрессом, или
экстренным, мы были готовы и к этому. Все было предусмотрено и
предвосхищено.
Вы можете подумать, что я не мог проделать всего этого сам. Что мне
было известно об английских железных дорогах?
Но деньги в любой части света найдут ревностных помощников, и вскоре
мне уже помогал один из самых выдающихся умов Англии. Имен я никаких не
назову, но было бы несправедливо приписывать все заслуги себе. Мой
английский союзник был достоин работать со мной. Он досконально знал
линию Лондон-Западное побережье и имел в своем распоряжении несколько
рабочих, умных и вполне ему преданных. Идея операции принадлежит ему, и
со мной советовались только относительно некоторых частностей. Мы
подкупили нескольких служащих компании, в том числе - что самое важное -
Джеймса Макферсона, который, как мы установили, обычно сопровождал
экстренные поезда. Кочегара Смита мы тоже подкупили. Попытались
договориться с Джоном Слейтером, машинистом, однако он оказался
человеком упрямым и опасным, и после первой же попытки мы решили с ним
не связываться.
У нас не было абсолютной уверенности, что мосье Караталь закажет
экстренный поезд, но мы считали это весьма вероятным, так как ему было
крайне важно без промедления прибыть в Париж. И на этот случай мы
кое-что подготовили, причем все приготовления закончились задолго до
того, как пароход мосье Караталя вошел в английские воды. Вы посмеетесь,
узнав, что в лоцманском катере, встретившем пароход, находился один из
моих агентов.
Едва Караталь прибыл в Ливерпул, как мы догадались, что он
подозревает об опасности я держится начеку. Он привез с собой в качестве
телохранителя отчаянного головореза по имени Гомес, человека, имевшего
при себе оружие и готового пустить его в ход. Гомес носил секретные
документы Караталя и был готов защищать и эти бумаги и их владельца. Мы
полагали, что Караталь посвятил его в свои дела, и убрать Караталя, не
убрав Гомеса, было бы пустой тратой сил и времени. Их должна была
постигнуть общая судьба, и, заказав экстренный поезд, они в этом смысле
сыграли нам на руку.
В этом поезде двое служащих компании из трех точно выполняли наши
инструкции за сумму, которая могла обеспечить их до конца жизни. Не
берусь утверждать, что английская нация честнее других, но я обнаружил,
что купить англичан стоит гораздо дороже.
Я уже говорил о моем английском агенте: у этого человека блестящее
будущее, если только болезнь горла не сведет его преждевременно в
могилу. Он отвечал за все приготовления в Ливерпуле, в то время как я
остановился в гостинице в Ксньоне, где и ожидал зашифрованного сигнала к
действию. Едва экстренный поезд был заказан, мой агент немедленно
телеграфировал мне и предупредил, к какому времени я должен все
приготовить. Сам он под именем Хореса Мура немедленно попытался заказать
экстренный поезд в надежде, что ему позволят ехать в Лондон вместе с
мосье Караталем - это при известных условиях могло нам помочь. Если бы,
например, наш главный coup (*2) сорвался, мой агент должен был
застрелить их обоих и уничтожить бумаги. Караталь, однако, был настороже
и отказался впустить в поезд постороннего пассажира. Тогда мой агент
покинул вокзал, вернулся с другого входа, влез в багажный вагон со
стороны противоположной платформы и поехал вместе с кондуктором
Макферсоном.
Вас, конечно, интересует, что тем временем предпринимал я. Все было
готово еще за несколько дней, недоставало лишь завершающих штрихов.
Заброшенная боковая ветка, которую мы выбрали, раньше соединялась с
главной линией. Надо было лишь уложить на место несколько рельсов, чтобы
снова их соединить. Рельсы были почти все уложены, но из опасения
привлечь внимание к нашей работе, завершить ее решили в последний момент
- уложить остальные рельсы и восстановить стрелки. Шпалы оставались
нетронутыми, а рельсы, стыковые накладки и гайки были под рукой - мы
взяли их с соседней заброшенной ветки. Моя небольшая, но умелая группа
рабочих закончила все задолго до прибытия экстренного поезда. А прибыв,
он так плавно свернул на боковую ветку, что оба путешественника вряд ли
даже заметили толчок на стрелках.
По нашему плану кочегар Смит должен был усыпить машиниста Джона
Слейтера, чтобы он исчез вместе с остальными. И в этой части - только в
этой - планы наши сорвались, не считая, конечно, преступной глупости
Макферсона, написавшего жене. Кочегар так неловко выполнил данное ему
поручение, что, пока они боролись, Слейтер упал с паровоза, и хотя
судьба нам благоприятствовала и он, падая, сломал себе шею, это все же
остается пятном на операции, которая, не случись этого, стала бы одним
из тех совершенных шедевров, которыми любуешься в немом восхищении.
Эксперт-криминалист сразу заметит, что Джон Слейтер - единственный
промах в наших великолепных комбинациях. Человек, у которого было
столько триумфов, сколько у меня, может себе позволить быть откровенным,
и я прямо заявляю, что Джон Слейтер - наше упущение.
Но вот экстренный поезд свернул на маленькую ветку длиной в два
километра, или, вернее, в милю с небольшим, которая ведет (а вернее,
когда-то вела) к ныне заброшенной шахте "Радость сердца", прежде одной
из самых больших шахт в Англии. Вы спросите, как же так получилось, что
никто не заметил, как прошел поезд по этой заброшенной линии. Дело в
том, что на всем своем протяжении линия идет по глубокой выемке и
увидеть поезд мог только тот, кто стоял на краю этой выемки. И там
кто-то стоял. Это был я. А теперь я расскажу вам, что я видел.
Мой помощник остался у стрелки, чтобы перевести пэезд на другой путь.
С ним было четверо вооруженных людей на случай, если бы поезд сошел с
рельсов, - мы считали это возможным, так как стрелки были очень ржавые.
Когда мой помощник убедился, что поезд благополучно свернул на боковую
ветку, его миссия кончилась, и за все дальнейшее отвечал я. Я ждал в
таком месте, откуда был виден вход в шахту. Я так же, как и два моих
подчиненных, ждавших вместе со мной, был вооружен. Это должно вас
убедить, что я действительно предусмотрел все.
В тот момент, когда поезд пошел по боковой ветке, Смит, кочегар,
замедлил ход, затем, поставив регулятор на максимальную скорость, вместе
с моим английским помощником и Макферсоном спрыгнул, пока еще было не
поздно, с поезда. Возможно, именно это замедление движения и привлекло
внимание путешественников, но когда их головы появились в открытом окне,
поезд уже снова мчался на полной скорости.
Я улыбаюсь, воображая, как они опешили. Представьте, что вы
почувствуете, если, выглянув из своего роскошного купе, внезапно
увидите, что рельсы, по которым вы мчитесь, заржавели и погнулись - ведь
колею за ненадобностью давно забросили. Как, должно быть, перехватило у
них дыхание, когда они вдруг поняли, что не Манчестер, а сама смерть
ждет их в конце этой зловещей линии. Но поезд мчался с бешеной
скоростью, подскакивая и раскачиваясь на расшатанных шпалах, и колеса
жутко скрежетали по заржавевшим рельсам. Я стоял к ним очень близко и
разглядел их лица. Караталь молился - в руке у него, по-моему, болтались
четки. Гомес ревел, как бык, почуявший запах крови на бойне. Он увидел
нас на насыпи и замахал нам рукой, как сумасшедший. Потом он оторвал от
запястья курьерскую сумку и швырнул ее в окно в нашу сторону. Смысл
этого, разумеется, был ясен: то были доказательства, и они обещали
молчать, если им даруют жизнь. Конечно, это было бы очень хорошо, но
дело есть дело. Кроме того, мы, так же, как и они, не могли уже
остановить поезд.
Гомес перестал вопить, когда поезд проскрежетал на повороте, и они
увидели, как перед ними разверзлось устье шахты. Мы заранее убрали
доски, прикрывавшие его, и расчистили квадратный вход. Линия довольно
близко подходила к стволу шахты, чтобы удобнее было грузить уголь, и нам
оставалось лишь добавить два-три рельса, чтобы довести ее до самого
ствола шахты. Собственно говоря, последние два рельса даже не уложились
полностью и торчали над краем ствола фута на три. В окне мы увидели две
головы: Караталь внизу, Гомес сверху; открывшееся им зрелище заставило
обоих онеметь. И все-таки они были не в силах отпрянуть от окна: их
словно парализовало.
Меня очень занимало, как именно поезд, несущийся с громадной
скоростью, обрушится в шахту, в которую я его направил, и мне было очень
интересно за этим наблюдать. Один из моих помощников полагал, что он
просто перепрыгнет через ствол, и действительно, чуть было так и не
вышло. К счастью, однако, инерция оказалась недостаточной, буфер
паровоза с неимоверным треском стукнулся о противоположный край шахты.
Труба взлетела в воздух. Тендер и вагоны смешались в одну бесформенную
массу, которая вместе с останками паровоза на мгновение закупорила
отверстие шахты. Потом что-то в середине подалось, и вся куча зеленого
железа, дымящегося угля, медных поручней, колес, деревянных панелей и
подушек сдвинулась и рухнула в глубь шахты. Мы слышали, как обломки
ударялись о стенки, а потом, значительное время спустя, из глубины
донесся гул - то, что осталось от поезда, ударилось о дно шахты.
Вероятно, взорвался котел, потому что за прокатившимся гулом послышался
резкий грохот, а потом из черных недр вырвалось густое облако дыма и
пара и осело вокруг нас брызгами, крупными, как дождевые капли. Потом
пар превратился в мелкие клочья, они растаяли в солнечном сиянии летнего
дня, и на шахте "Радость сердца" снова воцарилась тишина.
Теперь, после успешного завершения нашего плана, надо было уничтожить
все следы. Наши рабочие на том конце линии уже сняли рельсы, соединявшие
боковую ветку с главной линией, и положили их на прежнее место. Мы были
заняты тем же у шахты. Трубу и прочие обломки сбросили вниз, вход снова
загородили досками, а рельсы, которые вели к шахте, сняли и убрали.
Затем, без лишней торопливости, но и без промедления, мы все покинули
пределы Англии - большинство отправилось в Париж, мой английский коллега
- в Манчестер, а Макферсон - в Саутгемптон, откуда он эмигрировал в
Америку. Пусть английские газеты того времени поведают вам, как
тщательно мы проделали свою работу и как мы поставили в тупик самых
умных из сыщиков.
Не забудьте, что Гомес выбросил в окно сумку с документами;
разумеется, я сохранил эту сумку и доставил ее тем, кто меня нанял.
Возможно, им будет небезынтересно узнать, что я предварительно извлек из
этой сумки два-три маленьких документа - на память о случившемся. У меня
нет никакого желания опубликовать эти бумаги, но своя рубашка ближе к
телу, и что же мне останется делать, если мои друзья не придут мне на
помощь, когда я в них нуждаюсь? Можете мне поверить, господа, что Эрбер
де Лернак столь же грозен, когда он против вас, как и когда он за вас, и
что он не тот, кто отправится на гильотину, не отправив всех вас в Новую
Каледонию (*3). Ради вашего собственного спасения, если не ради моего,
поспешите, мосье де,.., генерал... и барон... Читая, вы сами заполните
пропуски. Обещаю вам, что в следующем номере газеты эти пропуски уже
будут заполнены.
P. S. Просмотрев свое заявление, я обнаружил в нем только одну
неясность: это касается незадачливого Макферсона, который по глупости
написал жене и назначил ей в Нью-Йорке свидание. Нетрудно понять, что,
когда на карту поставлены такие интересы, как наши, мы не можем
полагаться на волю случая и зависеть от того, выдаст ли простолюдин,
вроде Макферсона, нашу тайну женщине или нет. Раз уж он нарушил данную
нам клятву и написал жене, мы больше не могли ему доверять. И поэтому
приняли меры, чтобы он больше не увидел своей жены. Порой мне приходило
в голову, что было бы добрым делом известить эту женщину, что ничто не
препятствует ей снова вступить в брак".
*1 - Банда (итал.).
*2 - Удар (франц ).
*3 - Новая Каледония - французская колония, куда ссылали на каторжные
работы.
Перевод Н. Дехтеревой
Собрание Сочинений А.Конан-дойля В 8 Томах. Том 4-й.
Издательство "Правда", Москва, 1966
--------------------
Артур Конан-Дойль. Тайна замка Горсорп-Грэйндж
_________________________
| Michael Nagibin |
| Black Cat Station |
| 2:5030/1321@FidoNet |
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--------------------
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)
Артур Конан-Дойль
Тайна замка Горсорп-Грэйндж
Я убежден, что природа не предназначала меня на роль человека,
самостоятельно пробивающего себе дорогу в жизни. Иной раз мне кажется
совершенно невероятным, что целых двадцать лет я провел за прилавком
магазина бакалейных товаров в Ист-Энде в Лондоне и именно этим путем
приобрел состояние и Горсорп-Грэйндж Я консервативен в своих привычках,
вкусы у меня изысканны и аристократичны. Душа моя не выносит вульгарной
черни. Род наш восходит к еще доисторическим временам - это можно
заключить из того факта, что появление нашей фамилии Д'Одд на
исторической арене Британии не упоминается ни единым авторитетным
историком-летописцем Инстинкт подсказывает мне, что в жилах моих течет
кровь рыцаря-крестоносца. Даже теперь, по прошествии стольких лет, с
моих уст сами собой слетают такие восклицания, как "Клянусь божьей
матерью!", и мне думается, что если бы того потребовали обстоятельства,
я был бы способен приподняться в стременах и нанести удар неверному,
скажем, булавой, и тем немало его поразить.
Горсорп-Грэйндж, как указывалось в объявлении и что сразу же
привлекло мое внимание, - феодальный замок. Именно это обстоятельство
невероятно повлияло на его цену, преимущества же оказались, пожалуй,
скорее романтического, нежели реального характера И все же мне приятно
думать, что, поднимаясь по винтовой лестнице моих башен, я могу через
амбразуры пускать стрелы. Приятно также сознание своей силы, уверенности