его так, - со дня нашего пикника стал очень молчалив и задумчив. И вот
случилось так, что в тот день, когда ставили на дерби, мистер Соломон
Баркер, прохаживаясь после второго завтрака, забрел в курительную и
обнаружил в ней лейтенанта, который сидел в торжественном одиночестве на
одном из диванов и курил, погрузившись в размышления. Уйти означало бы
проявить трусость, и студент, молча усевшись, стал перелистывать
"График". Оба соперника немного растерялись. Они привыкли избегать друг
друга, а теперь неожиданно оказались лицом к лицу, и не было никого
третьего, чтобы послужить буфером. Молчание становилось гнетущим.
Лейтенант зевнул и с подчеркнутым безразличием кашлянул, а честный Сол
чувствовал себя крайне неловко и угрюмо глядел в газету. Тиканье часов и
стук бильярдных шаров по ту сторону коридора казались теперь нестерпимо
громкими и назойливыми. Сол бросил взгляд на Джека, но его сосед
проделал то же самое, и обоих юношей сразу же необычайно заинтересовал
лепной карниз.
"Почему я должен с ним ссориться? - подумал Сол. - В конце концов я
ведь только хочу, чтобы игра была честной. Возможно, он меня оборвет, но
я могу дать ему повод к разговору".
Сигара у Сола потухла - такой удобный случай нельзя было упустить.
- Не будете ли вы любезны, лейтенант, дать мне спички? - спросил он.
Лейтенант выразил сожаление - он крайне сожалеет, но спичек у него
нет.
Начало оказалось плохим. Холодная вежливость была еще более
отвратительна, чем откровенная грубость. Но мистер Соломон Баркер, как
.многие застенчивые люди, раз сломав лед, вел себя очень смело. Он не
желал больше никаких намеков или недомолвок. Настало время прийти к
какому-то соглашению. Он передвинул свое кресло через всю комнату и
расположился напротив ошеломленного воина.
- Вы любите мисс Нелли Монтегю? - спросил Сол. Джек соскочил с дивана
так проворно, словно в окне показался бык фермера Брауна.
- Если даже и так, сэр, - сказал он, крутя свой рыжеватый ус, -
какое, черт побери, до этого дело вам?
- Успокойтесь, - сказал Сол. - Садитесь и обсудим все, как разумные
люди. Я тоже ее люблю.
"Куда, черт побери, гнет этот малый?" - размышлял Джек, усаживаясь на
прежнее место и все еще с трудом сдерживаясь после недавней вспышки.
- Короче говоря, мы любим ее оба, - объявил Сол, подчеркивая
сказанное взмахом своего тонкого пальца.
- Так что же? - сказал лейтенант, проявляя некоторые симптомы
нарастающего гнева. - Я полагаю, победит достойнейший, и мисс Монтегю
вполне в состоянии сама сделать выбор. Ведь не рассчитывали же вы, что я
откажусь от борьбы только потому, что и вы хотите завоевать приз?
- В том-то и дело! - воскликнул Сол. - Один из нас должен отказаться
от борьбы. В этом вы совершенно правы. Понимаете, Нелли - то есть мисс
Монтегю, - насколько я могу судить, гораздо больше нравитесь вы, чем я,
но ома достаточно расположена ко мне и не хочет огорчать меня
решительным отказом.
- По совести говоря, - сказал Джек уже более миролюбиво, - Нелли - то
есть мисс Монтегю - гораздо больше нравитесь вы, чем я; но все же, как
вы выразились, она достаточно расположена ко мне, чтобы в моем
присутствии не предпочитать открыто моего соперника.
- Полагаю, что вы ошибаетесь, - возразил студент. - То есть, я это
определенно знаю - она сама мне об этом говорила. Тем не менее сказанное
поможет нам договориться. Ясно одно: пока оба мы показываем, что в
разной мере любим ее, ни один из нас не имеет ни малейшей надежды на
успех.
- Вообще-то это разумно, - задумчиво заметил лейтенант, - но что же
вы предлагаете?
- Я предлагаю, чтобы один из нас, говоря вашими словами, отказался от
борьбы. Другого выхода нет.
- Но кто же из нас? - спросил Джек.
- В том-то и дело!
- Я могу сказать, что познакомился с ней раньше, чем вы.
- Я могу сказать, что полюбил ее раньше, чем вы.
Казалось, дело зашло в тупик. Ни тот, ни другой не имел ни малейшего
намерения уступить сопернику.
- Послушайте, так бросим жребий, - сказал студеит.
Это казалось справедливым, и оба согласились. Но тут обнаружилась
новая трудность. Нежные чувства не позволили им доверить судьбу своего
ангела такой случайности, как полет монетки или длина соломинки. И в
этот критический момент лейтенанта Хоторна осенило.
- Я знаю, как мы это решим, - сказал он. - И вы и я собираемся
ставить на дерби. Если ваша лошадь обойдет мою, я слагаю оружие, если же
моя обойдет вашу, вы бесповоротно откажетесь от мисс Монтегю. Согласны?
- При одном условии, - сказал Сол. - До скачек еще целых десять дней.
В течение этого времени ни один из нас не будет пытаться завоевать
расположение Нелли в ущерб другому. Мы должны договориться, что, пока
дело не решено, ни вы, ни я не станем за ней ухаживать.
- Идет! - сказал воин.
- Идет! - сказал Соломон.
И они скрепили договор рукопожатием.
Как я уже упомянула, я не знала об этом разговоре моих поклонников. В
скобках замечу, что в это время я была в библиотеке, где мистер Николас
Кронин читал мне своим низким, мелодичным голосом стихи Теннисона.
Однако вечером я заметила, что оба молодых человека очень волновались,
делая ставки на лошадей, и не проявляли ни малейшего намерения быть
любезными со мной, и я рада заметить, что судьба их покарала - они
вытянули явных аутсайдеров. По-моему, лошадь, на которую поставил Сол,
звали Эвридикой, а Джек поставил на Велосипеда. Мистер Кронин вытянул
американскую лошадь по кличке Ирокез, а все остальные, кажется, остались
довольны. Перед тем как идти спать, я заглянула в курительную, и мне
стало смешно, когда я увидела, что Джек изучает спортивные предсказания
в "Филде", в то время как внимание Сола целиком поглотила "Газета". Это
внезапное увлечение скачками показалось мне тем более странным, что
кузен Сол, как мне было известно, едва мог отличить лошадь от коровы - и
то к некоторому удивлению своих друзей.
Многие из обитателей нашего дома нашли, что последующие десять дней
тянулись невыносимо медленно. Однако я этого мнения не разделяла.
Возможно, потому, что за это время случилось нечто весьма неожиданное и
приятное. Было таким облегчением не бояться больше ранить чувства моих
прежних поклонников. Теперь я могла делать и говорить что хотела - ведь
они совершенно покинули меня и предоставили мне проводить время в
обществе моего брата Боба и мистера Николаса Кронина. Увлечение
скачками, казалось, совершенно изгнало из их сердец прежнюю страсть.
Никогда еще наш дом не наводняло столько специальных, полученных частным
образом, сведений и всевозможных низкопробных газетенок, в которых могли
оказаться какие-либо подробности относительно подготовленности лошадей и
их родословной. Даже конюхи уже устали повторять, что Велосипед - сын
Самоката, и объяснять жадно слушавшему студенту-медику, что Эвридика -
дочь Орфея и Фурии.
Один из конюхов обнаружил, что бабушка Эвридики по материнской линии
пришла третьей в гандикапе Эбора, но он так нелепо вставил полученные за
эти сведения полкроны в левый глаз, а правым глазом так подмигнул
кучеру, что достоверность его слов могла показаться сомнительной. К тому
же вечером за кружкой пива он сказал шепотом:
- Этот дурак ни черта не смыслит, - думает, что за свои полкроны он
от меня узнал правду.
Приближался день скачек, и волнение все возрастало. Мы с мистером
Крониным переглядывались и улыбались, когда Джек и Сол за завтраком
кидались на газеты и внимательно изучали котировку лошадей. Но все
достигло кульминации вечером накануне дня скачек. Лейтенант побежал на
станцию узнать последние новости и, запыхавшись, вернулся домой,
размахивая, как сумасшедший, смятой газетой.
- Эвридику сняли! - крикнул он. - Ваша лошадь, Баркер, не бежит!
- Что? - взревел Сол.
- Не бежит - сухожилие полетело к чертям, и ее сняли!
- Дайте я взгляну, - простонал кузен, хватая газету, потом отшвырнул
ее, бросился вон из комнаты и кинулся вниз по лестнице, прыгая через
четыре ступеньки. Мы увидели его только поздно вечером, когда он, весь
взъерошенный, прокрался в дом и молча проскользнул в свою комнату.
Бедняга! Я бы, конечно, ему посочувствовала, если бы он сам не поступил
со мной так вероломно.
С этой минуты Джека как подменили. Он сразу же стал настойчиво за
мной ухаживать, и это крайне раздражало меля и еще кое-кого в комнате.
Джек играл, и пел, затевал игры - словом, узурпировал роль, которую
обычно играл мистер Николас Кронин.
Помню, как поразило меня то обстоятельство, что утром того самого
дня, когда происходили дерби, лейтенант совершенно перестал
интересоваться скачкой. За завтраком он был в отличнейшем расположении
духа, но даже не развернул лежавшую перед ним газету. Именно мистер
Кронин наконец раскрыл и просмотрел ее.
- Что нового, Ник? -спросил мой брат Боб.
- Ничего особенного. Ах, нет, вот кое-что. Еще одни несчастный случай
на железной дороге. По-видимому, столкновение, отказали тормоза. Двое
убитых, семеро раненых и - черт побери! Послушайте-ка: "Среди жертв
оказалась и одна из участниц сегодняшней конской Олимпиады. Острая щепка
проткнула ей бок, и из чувства гуманности пришлось положить конец
страданиям ценного животного. Лошадь звали Велосипед". Э, да вы, Хоторн,
опрокинули свой кофе и залили всю скатерть. Ах! Я и забыл - Велосипед
был вашей лошадью, не так ли? Боюсь, у вас нет больше шансов. Теперь
фаворитом стал Ирокез, который вначале почти не котировался.
Это были пророческие слова, как, несомненно, подсказывала вам,
читатель, по крайней мере на протяжении последних трех страниц ваша
проницательность.
Но прежде, чем назвать меня легкомысленной кокеткой, взвесьте
тщательно факты. Вспомните, как было задето мое самолюбие, когда мои
поклонники внезапно меня бросили; представьте себе мой восторг, когда я
услышала признание от человека, которого я любила, хотя даже самой себе
боялась в этом признаться. И не забудьте, какие возможности открылись
перед ним после того, как Джек и Сол, соблюдая свой глупый уговор, стали
меня всячески избегать. Взвесьте все, и кто тогда первым бросит камень в
маленький скромный приз, который разыгрывали в тот раз на дерби?
Вот как выглядело это через три коротких месяца в "Морнинг-пост":
"12 августа в Хазерлейской церкви состоится бракосочетание Николоса
Кронина, эсквайра, старшего сына Николаса Кронина, эсквайра, Будлендс
Кропшир, с мисс Элеонорой Монтегю, дочерью покойного Джеймса Монтегю,
эсквайра, мирового судьи Хазерли-хаус".
Джек уехал, объявив, чго собирается отправиться на Северный полюс с
экспедицией воздухоплавателей. Однако через три дня он вернулся и
сказал, что передумал, - он намерен по примеру Стенли пешком пересечь
экваториальную Африку. С тех пор несколько раз он грустно намекал на
свои разбитые надежды и несказанные радости смерти, но, в общем, заметно
оправился и в последнее время иногда ворчал: то баранина не дожарена, то
бифштекс пережарен, а это симптомы весьма обнадеживающие.
Сол воспринял все гораздо спокойнее, но боюсь, что сердечная рана его
была глубже. Однако он взял себя в руки, как славный мужественный юноша,
каким он и был, и даже, собравшись с духом, за свадебным завтраком
предложил тост за подружек невесты, но безнадежно запутался в
торжественных словах и сел на место; все зааплодировали, а он покраснел
до ушей. Я узнала, что он поведал о своем горе и разочаровании сестре
Грейс Маберли и нашел у нее желанное сочувствие. Боб и Грейс поженятся
через несколько месяцев, так что надо готовиться к новой свадьбе.
*1 - Уединение (франц )
Перевод Н. Высоцкой
Собрание Сочинений А.Конан-дойля В 8 Томах. Том 4-й.
Издательство "Правда", Москва, 1966
--------------------
Артур Конан-Дойль. Исчезнувший экстренный поезд
_________________________
| Michael Nagibin |
| Black Cat Station |
| 2:5030/1321@FidoNet |
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--------------------
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)
Артур Конан-Дойль
Исчезнувший экстренный поезд
Признание Эрбера де Лернака, приговоренного к смертной казни в
Марселе, пролило свет на одно из самых загадочных преступлений нашего
века, подобных которому, по-моему, нельзя найти в анналах преступлений
ни одной страны.
Хотя официальные круги предпочитают хранить молчание и прессу
информировали крайне скудно, все же заявление закоренелого преступника
подтверждается фактами, и мы наконец узнали разгадку этого
поразительного происшествия. Поскольку эти события имели место восемь
лет назад и в то время очередной политический кризис отвлекал внимание
публики, не оценившей всю важность случившегося, то лучше всего будет,
вероятно, изложить факты, которые удалось установить. Они сверены с
сообщениями ливерпулских газет того времени, с протоколами
расследования, касающегося машиниста Джона Слейтера, и отчетами
железнодорожных компаний Лондона и Западного побережья, которые были
любезно предоставлены в мое распоряжение. Вот факты, изложенные вкратце.
3 июня 1890 года некий господин, назвавшийся мосье Луи Караталем,
пожелал встретиться с мистером Джеймсом Бландом, директором
ливерпулского вокзала линии Лондон - Западное побережье. Караталь был
невысокий человек средних лет, брюнет, настолько сутулый, что казался
горбатым. Его сопровождал друг - мужчина, по-видимому, очень сильный,
чья почтительность и услужливость по отношению к мосье Караталю
свидетельствовали о его подчиненном положении. Этот друг или спутник
Караталя, чье имя осталось неизвестным, был явно иностранцем и, судя по
смуглому цвету кожи, скорее всего испанцем либо латиноамериканцем. Он
обращал на себя внимание одной особенностью. В левой руке он держал
маленькую курьерскую сумку из черной кожи, и наблюдательный клерк на
ливерпулском вокзале заметил, что сумка была прикреплена к его запястью
ремешком. В то время на это обстоятельство не обратили внимания, но
ввиду последовавших событий оно приобрело известное значение. Мосье
Караталя проводили в кабинет мистера Бланда, а его спутник остался в
приемной.
Дело мосье Караталя не заняло много времени. Он только что прибыл из
Центральной Америки. Обстоятельства чрезвычайной важности требуют, чтобы
он добрался до Парижа как можно быстрее. На лондонский экспресс он
опоздал и хочет заказать экстренный поезд. Расходы значения не имеют,
главное - время. Он готов заплатить, сколько потребует компания, лишь бы
сразу тронуться в путь.
Мистер Бланд нажал кнопку электрического звонка, вызвал мистера
Поттера Гуда, начальника службы движения, и в пять минут все устроилось.
Поезд отправится через три четверти часа, когда освободится линия. К
мощному паровозу "Рочдейль" (в реестре компании он значился под Э 247)
прицепили два пассажирских вагона и багажный. Первый вагон нужен был
лишь для того, чтобы уменьшить неприятную вибрацию, неизбежную при
большой скорости. Второй вагон был разделен, как обычно, на четыре купе:
первого класса, первого класса для курящих, второго класса и второго
класса для курящих. Первое купе, самое ближнее к паровозу,
предназначалось для путешественников. Три других пустовали. Кондуктором
экстренного поезда был Джеймс Макферсон, уже несколько лет состоявший на
службе у компании. Кочегар Уильям Смит был человеком новым.
Мосье Караталь, выйдя из кабинета директора, присоединился к своему
спутнику, и, судя по всему, им не терпелось поскорее уехать Уплатив,
сколько требовалось - а именно пятьдесят фунтов пять шиллингов (обычная
такса для экстренных поездов - пять шиллингов за милю), - они попросили,
чтобы их проводили в вагон, и остались в нем, хотя их заверили, что
пройдет добрых полчаса, прежде чем удастся освободить линию. Тем
временем в кабинете, который только что покинул мосье Караталь,
случилось нечто удивительное.
В богатом коммерческом центре экстренные поезда заказывают довольно
часто, но два таких заказа в один и тот же день - это уже редчайшее
совпадение. И тем не менее едва мистер Бланд отпустил первого
путешественника, как к нему с такой же просьбой обратился второй. Это
был некий мистер Хорес Мур, человек весьма почтенный, похожий на
военного; сообщив, что в Лондоне внезапно очень серьезно заболела его
жена, он заявил, что должен, ни минуты не медля, ехать в столицу. Его
тревога и горе были столь очевидны, что мистер Бланд сделал все
возможное, чтобы помочь ему. О втором экстренном поезде не могло быть и
речи: движение местных поездов было и так уже отчасти нарушено из-за
первого. Однако мистер Мур мог бы оплатить часть расходов за экстренный
поезд мосье Караталя и поехать во втором, пустом, купе первого класса,
если мосье Караталь не разрешит ему ехать в своем купе. Казалось, такой
вариант не должен был встретить возражений, и, однако, едва мистер
Поттер Гуд это предложил, как мосье Караталь тотчас же категорически его
отверг.
Поезд этот его, заявил мистер Караталь, и только он им и
воспользуется. Не помогли никакие уговоры, мосье Караталь резко
отказывал снова и снова, и в конце концов пришлось отступиться.
Мистер Хорес Мур, необычайно огорчившись, покинул вокзал после того,
как ему сообщили, что он сможет уехать лишь с обычным поездом,
отправляющимся из Ливерпула в шесть вечера. Точно в четыре часа тридцать
одну минуту, по вокзальным часам, экстренный поезд с горбатым мосье
Караталем и его великаном-спутником, отошел от ливерпулского вокзала.
Аиния к этому моменту была уже свободна, и до самого Манчестера не
предполагалось ни одной остановки.
Поезда компании Лондон - Западное побережье до этого города движутся
по линии, принадлежащей другой компании, и экстренный поезд должен был
прибыть туда задолго до шести. В четверть седьмого, к немалому изумлению
и испугу администрации ливерпулского вокзала, из Манчестера была
получена телеграмма, сообщавшая, что экстренный поезд туда еще не
прибыл. На запрос, отправленный в Сент-Хеленс - третью станцию по пути
следования экспресса - получили ответ:
"Ливерпул, Джеймсу Бланду, директору Компании Лондон - Западное
побережье. Экстренный прошел у нас в 4.52, без опоздания. Даузер,
Сент-Хеленс".
Эта телеграмма была получена в 6.40. В 6.50 из Манчестера пришло
второе сообщение:
"Никаких признаков экстренного, о котором вы извещали".
А через десять минут принесли третью телеграмму, еще более пугающую:
"Вероятно, не поняли, как будет следовать экстренный поезд. Местный
из Сент-Хеленс, который должен был пройти после него, только что прибыл
и не видел никакого экстренного. Будьте добры, телеграфируйте, что
предпринять. Манчестер".
Дело принимало в высшей степени удивительный оборот, хотя последняя
телеграмма отчасти успокоила ливерпулское начальство. Если бы экстренный
потерпел крушение, то местный, следуя по той же линии, наверняка бы это
заметил. Но что же все-таки произошло? Где сейчас этот поезд? Может
быть, его по каким-либо причинам перевели на запасный путь, чтобы
пропустить местный поезд? Так действительно могло случиться, если вдруг
понадобилось устранить какую-нибудь неисправность.
На каждую станцию, расположенную между Сент-Хеленс и Манчестером,
отправили запрос, и директор вместе с начальником службы движения,
полные жгучего беспокойства, ждали у аппарата ответных телеграмм,
которые должны были объяснить, что же произошло с пропавшим поездом.
Ответы пришли один за другим - станции отвечали в том порядке, в каком
их запрашивали, начиная от Сент-Хеленс:
"Экстренный прошел в 5.00. Коллинс-Грин".
"Экстренный прошел в 5.06. Эрлстаун".
"Экстренный прошел в 5.10. Ньютон".
"Экстренный прошел в 5.20. Кеньон".
"Экстренный не проходил. Бартон-Мосс".
Оба должностных лица в изумлении уставились друг на друга.
- Такого за тридцать лет моей службы еще не бывало, - сказал мистер
Бланд.
- Беспрецедентно и абсолютно необъяснимо, сэр. Между Кеньоном и
Бартон-Мосс с экстренным что-то случилось.
- Но если намять мне не изменяет, между этими станциями нет никакого
запасного пути. Значит, экстренный сошел с рельсов.
Но как же мог поезд проследовать в 4.50 по этой же линии и ничего не
заметить?
- Что-либо иное исключается, мистер Гуд. Могло произойти только это.
Возможно, с местного поезда заметили что-нибудь, что может пролить свет
на это дело. Мы запросим Манчестер, нет ли еще каких-нибудь сведений, а
в Кеньон телеграфируем, чтобы до самого Бартон-Мосс линия была
немедленно обследована.
Ответ из Манчестера пришел через несколько минут.
"Ничего нового о пропавшем экстренном. Машинист и кондуктор местного
поезда уверены, что между Кеньоном и Бартон-Мосс не произошло никакого
крушения. Линия была совершенно свободна, и нет никаких следов чего-либо
необычного. Манчестер".
- Этого машиниста и кондуктора придется уволить, - мрачно сказал
мистер Бланд. - Произошло крушение, а они ничего не заметили. Ясно, что
экстренный слетел под откос, не повредив линии. Как это могло произойти,
я не понимаю, но могло случиться только это, и вскоре мы получим
телеграмму из Кеньона или из Бартон-Мосс, сообщающую, что поезд
обнаружили под насыпью.
Но предсказанию мистера Бланда не суждено было сбыться. Через полчаса
от начальника станции в Кеньо-не пришло следующее донесение:
"Никаких следов пропавшего экстренного. Совершенно очевидно, что он
прошел здесь и не прибыл в Бартон-Мосс. Мы отцепили паровоз от товарного
состава, и я сам проехал по линии, но она в полном порядке, никаких
признаков крушения".
Ошеломленный мистер Бланд рвал на себе волосы. - Это же безумие, Гуд,
- вопил он. - Может ли в Англии средь бела дня при ясной погоде пропасть
поезд? Чистейшая нелепость! Паровоз, тендер, два пассажирских вагона,
багажный вагон, пять человек - и все это исчезло на прямой
железнодорожной линии! Если в течение часа мы не узнаем ничего
определенного, я забираю инспектора Коллинса и отправляюсь туда сам.
И тут наконец произошло что-то определенное. Из Кеньона пришла новая
телеграмма.
"С прискорбием сообщаем, что среди кустов в двух с четвертью милях от
станции обнаружен труп Джона Слейтера, машиниста экстренного поезда.
Упал с паровоза и скатился по насыпи в кусты. По-видимому, причина
смерти - повреждение головы при падении. Все вокруг тщательно осмотрено,
никаких следов пропавшего поезда".
Как уже было сказано раньше, Англию лихорадил политический кризис, а,
кроме того, публику занимали важные и сенсационные события в Париже, где
грандиозный скандал грозил свалить правительство и погубить репутацию
многих видных политических деятелей. Газеты писали только об этом, и
необычайное исчезновение экстренного поезда привлекло к себе гораздо
меньше внимания, чем если бы это случилось в более спокойное время. Да и
абсурдность происшествия умаляла его важность, газеты просто не поверили
сообщенным им фактам. Две-три лондонские газеты сочли это просто ловкой
мистификацией, и только расследование гибели несчастного машиниста (не
установившее ничего важного) убедило их в подлинности и трагичности
случившегося.
Мистер Бланд в сопровождении Коллинса, инспектора железнодорожной
полиции, вечером того же дня отправился в Кеньон, и на другой день они
произвели расследование, не давшее решительно никаких результатов. Не
только не было обнаружено никаких признаков пропавшего поезда, но не
выдвигалось даже никаких предположений, объяснявших бы случившееся. В то
же время рапорт инспектора Коллинса (который сейчас, когда я пишу, лежит
передо мной) показывает, что всяких возможностей оказалось гораздо
больше, чем можно было ожидать.
"Между двумя этими пунктами, - говорится в рапорте, - железная дорога
проходит через местность, где имеется много чугуноплавильных заводов и
каменноугольных копей. Последние частично заброшены. Из них не менее
двенадцати имеют узкоколейки, по которым вагонетки с углем отправляют до
железнодорожной линии. Эти ветки, разумеется, в расчет принимать нельзя
Однако, помимо них, есть еще семь шахт, которые связаны или были связаны
с главной линией боковыми ветками, чтобы можно было сразу доставлять
уголь к месту потребления. Однако длина веток не превышает нескольких
миль. Из этих семи четыре ветки ведут к заброшенным выработкам или к
шахтам, где добыча угля прекращена. Это шахты "Красная рукавица",
"Герой", "Ров отчаяния" и "Радость сердца". Последняя десять лет тому
назад была одной из главных шах г Ланкашира. Эти четыре ветки не
представляют для нас интереса, так как во избежание несчастных случаев
они с линией разъединены - стрелки сняты и рельсы убраны. Остаются еще
боковые ветки, которые ведут:
а) к чугунолитейному заводу Карнстока,
б) к шахте "Большой Бен",
в) к шахте "Упорство".
Из них ветка "Большой Бен", длиной всего в четверть мили, упирается в
гору угля, который надо откатывать от входа в шахту. Там не видели
ничего из ряда вон выходящего и не слышали ничего необычного. На ветке
чугунолитейного завода весь день третьего июня стоял состав из
шестнадцати вагонов с рудой. Это одноколейка, и проехать по ней никто не
мог. Ветка, ведущая к шахте "Упорство", - двухколейная, и движение на
ней большое, так как добыча руды тут очень велика. Третьего июня
движение поездов по ней шло, как обычно; сотни людей, в том числе
бригада укладчиков шпал, работали на всем ее протяжении в две с
половиной мили, и неизвестный поезд никак не мог пройти по ней
незамеченным. В заключение следует указать, что эта ветка ближе к
случилось так, что в тот день, когда ставили на дерби, мистер Соломон
Баркер, прохаживаясь после второго завтрака, забрел в курительную и
обнаружил в ней лейтенанта, который сидел в торжественном одиночестве на
одном из диванов и курил, погрузившись в размышления. Уйти означало бы
проявить трусость, и студент, молча усевшись, стал перелистывать
"График". Оба соперника немного растерялись. Они привыкли избегать друг
друга, а теперь неожиданно оказались лицом к лицу, и не было никого
третьего, чтобы послужить буфером. Молчание становилось гнетущим.
Лейтенант зевнул и с подчеркнутым безразличием кашлянул, а честный Сол
чувствовал себя крайне неловко и угрюмо глядел в газету. Тиканье часов и
стук бильярдных шаров по ту сторону коридора казались теперь нестерпимо
громкими и назойливыми. Сол бросил взгляд на Джека, но его сосед
проделал то же самое, и обоих юношей сразу же необычайно заинтересовал
лепной карниз.
"Почему я должен с ним ссориться? - подумал Сол. - В конце концов я
ведь только хочу, чтобы игра была честной. Возможно, он меня оборвет, но
я могу дать ему повод к разговору".
Сигара у Сола потухла - такой удобный случай нельзя было упустить.
- Не будете ли вы любезны, лейтенант, дать мне спички? - спросил он.
Лейтенант выразил сожаление - он крайне сожалеет, но спичек у него
нет.
Начало оказалось плохим. Холодная вежливость была еще более
отвратительна, чем откровенная грубость. Но мистер Соломон Баркер, как
.многие застенчивые люди, раз сломав лед, вел себя очень смело. Он не
желал больше никаких намеков или недомолвок. Настало время прийти к
какому-то соглашению. Он передвинул свое кресло через всю комнату и
расположился напротив ошеломленного воина.
- Вы любите мисс Нелли Монтегю? - спросил Сол. Джек соскочил с дивана
так проворно, словно в окне показался бык фермера Брауна.
- Если даже и так, сэр, - сказал он, крутя свой рыжеватый ус, -
какое, черт побери, до этого дело вам?
- Успокойтесь, - сказал Сол. - Садитесь и обсудим все, как разумные
люди. Я тоже ее люблю.
"Куда, черт побери, гнет этот малый?" - размышлял Джек, усаживаясь на
прежнее место и все еще с трудом сдерживаясь после недавней вспышки.
- Короче говоря, мы любим ее оба, - объявил Сол, подчеркивая
сказанное взмахом своего тонкого пальца.
- Так что же? - сказал лейтенант, проявляя некоторые симптомы
нарастающего гнева. - Я полагаю, победит достойнейший, и мисс Монтегю
вполне в состоянии сама сделать выбор. Ведь не рассчитывали же вы, что я
откажусь от борьбы только потому, что и вы хотите завоевать приз?
- В том-то и дело! - воскликнул Сол. - Один из нас должен отказаться
от борьбы. В этом вы совершенно правы. Понимаете, Нелли - то есть мисс
Монтегю, - насколько я могу судить, гораздо больше нравитесь вы, чем я,
но ома достаточно расположена ко мне и не хочет огорчать меня
решительным отказом.
- По совести говоря, - сказал Джек уже более миролюбиво, - Нелли - то
есть мисс Монтегю - гораздо больше нравитесь вы, чем я; но все же, как
вы выразились, она достаточно расположена ко мне, чтобы в моем
присутствии не предпочитать открыто моего соперника.
- Полагаю, что вы ошибаетесь, - возразил студент. - То есть, я это
определенно знаю - она сама мне об этом говорила. Тем не менее сказанное
поможет нам договориться. Ясно одно: пока оба мы показываем, что в
разной мере любим ее, ни один из нас не имеет ни малейшей надежды на
успех.
- Вообще-то это разумно, - задумчиво заметил лейтенант, - но что же
вы предлагаете?
- Я предлагаю, чтобы один из нас, говоря вашими словами, отказался от
борьбы. Другого выхода нет.
- Но кто же из нас? - спросил Джек.
- В том-то и дело!
- Я могу сказать, что познакомился с ней раньше, чем вы.
- Я могу сказать, что полюбил ее раньше, чем вы.
Казалось, дело зашло в тупик. Ни тот, ни другой не имел ни малейшего
намерения уступить сопернику.
- Послушайте, так бросим жребий, - сказал студеит.
Это казалось справедливым, и оба согласились. Но тут обнаружилась
новая трудность. Нежные чувства не позволили им доверить судьбу своего
ангела такой случайности, как полет монетки или длина соломинки. И в
этот критический момент лейтенанта Хоторна осенило.
- Я знаю, как мы это решим, - сказал он. - И вы и я собираемся
ставить на дерби. Если ваша лошадь обойдет мою, я слагаю оружие, если же
моя обойдет вашу, вы бесповоротно откажетесь от мисс Монтегю. Согласны?
- При одном условии, - сказал Сол. - До скачек еще целых десять дней.
В течение этого времени ни один из нас не будет пытаться завоевать
расположение Нелли в ущерб другому. Мы должны договориться, что, пока
дело не решено, ни вы, ни я не станем за ней ухаживать.
- Идет! - сказал воин.
- Идет! - сказал Соломон.
И они скрепили договор рукопожатием.
Как я уже упомянула, я не знала об этом разговоре моих поклонников. В
скобках замечу, что в это время я была в библиотеке, где мистер Николас
Кронин читал мне своим низким, мелодичным голосом стихи Теннисона.
Однако вечером я заметила, что оба молодых человека очень волновались,
делая ставки на лошадей, и не проявляли ни малейшего намерения быть
любезными со мной, и я рада заметить, что судьба их покарала - они
вытянули явных аутсайдеров. По-моему, лошадь, на которую поставил Сол,
звали Эвридикой, а Джек поставил на Велосипеда. Мистер Кронин вытянул
американскую лошадь по кличке Ирокез, а все остальные, кажется, остались
довольны. Перед тем как идти спать, я заглянула в курительную, и мне
стало смешно, когда я увидела, что Джек изучает спортивные предсказания
в "Филде", в то время как внимание Сола целиком поглотила "Газета". Это
внезапное увлечение скачками показалось мне тем более странным, что
кузен Сол, как мне было известно, едва мог отличить лошадь от коровы - и
то к некоторому удивлению своих друзей.
Многие из обитателей нашего дома нашли, что последующие десять дней
тянулись невыносимо медленно. Однако я этого мнения не разделяла.
Возможно, потому, что за это время случилось нечто весьма неожиданное и
приятное. Было таким облегчением не бояться больше ранить чувства моих
прежних поклонников. Теперь я могла делать и говорить что хотела - ведь
они совершенно покинули меня и предоставили мне проводить время в
обществе моего брата Боба и мистера Николаса Кронина. Увлечение
скачками, казалось, совершенно изгнало из их сердец прежнюю страсть.
Никогда еще наш дом не наводняло столько специальных, полученных частным
образом, сведений и всевозможных низкопробных газетенок, в которых могли
оказаться какие-либо подробности относительно подготовленности лошадей и
их родословной. Даже конюхи уже устали повторять, что Велосипед - сын
Самоката, и объяснять жадно слушавшему студенту-медику, что Эвридика -
дочь Орфея и Фурии.
Один из конюхов обнаружил, что бабушка Эвридики по материнской линии
пришла третьей в гандикапе Эбора, но он так нелепо вставил полученные за
эти сведения полкроны в левый глаз, а правым глазом так подмигнул
кучеру, что достоверность его слов могла показаться сомнительной. К тому
же вечером за кружкой пива он сказал шепотом:
- Этот дурак ни черта не смыслит, - думает, что за свои полкроны он
от меня узнал правду.
Приближался день скачек, и волнение все возрастало. Мы с мистером
Крониным переглядывались и улыбались, когда Джек и Сол за завтраком
кидались на газеты и внимательно изучали котировку лошадей. Но все
достигло кульминации вечером накануне дня скачек. Лейтенант побежал на
станцию узнать последние новости и, запыхавшись, вернулся домой,
размахивая, как сумасшедший, смятой газетой.
- Эвридику сняли! - крикнул он. - Ваша лошадь, Баркер, не бежит!
- Что? - взревел Сол.
- Не бежит - сухожилие полетело к чертям, и ее сняли!
- Дайте я взгляну, - простонал кузен, хватая газету, потом отшвырнул
ее, бросился вон из комнаты и кинулся вниз по лестнице, прыгая через
четыре ступеньки. Мы увидели его только поздно вечером, когда он, весь
взъерошенный, прокрался в дом и молча проскользнул в свою комнату.
Бедняга! Я бы, конечно, ему посочувствовала, если бы он сам не поступил
со мной так вероломно.
С этой минуты Джека как подменили. Он сразу же стал настойчиво за
мной ухаживать, и это крайне раздражало меля и еще кое-кого в комнате.
Джек играл, и пел, затевал игры - словом, узурпировал роль, которую
обычно играл мистер Николас Кронин.
Помню, как поразило меня то обстоятельство, что утром того самого
дня, когда происходили дерби, лейтенант совершенно перестал
интересоваться скачкой. За завтраком он был в отличнейшем расположении
духа, но даже не развернул лежавшую перед ним газету. Именно мистер
Кронин наконец раскрыл и просмотрел ее.
- Что нового, Ник? -спросил мой брат Боб.
- Ничего особенного. Ах, нет, вот кое-что. Еще одни несчастный случай
на железной дороге. По-видимому, столкновение, отказали тормоза. Двое
убитых, семеро раненых и - черт побери! Послушайте-ка: "Среди жертв
оказалась и одна из участниц сегодняшней конской Олимпиады. Острая щепка
проткнула ей бок, и из чувства гуманности пришлось положить конец
страданиям ценного животного. Лошадь звали Велосипед". Э, да вы, Хоторн,
опрокинули свой кофе и залили всю скатерть. Ах! Я и забыл - Велосипед
был вашей лошадью, не так ли? Боюсь, у вас нет больше шансов. Теперь
фаворитом стал Ирокез, который вначале почти не котировался.
Это были пророческие слова, как, несомненно, подсказывала вам,
читатель, по крайней мере на протяжении последних трех страниц ваша
проницательность.
Но прежде, чем назвать меня легкомысленной кокеткой, взвесьте
тщательно факты. Вспомните, как было задето мое самолюбие, когда мои
поклонники внезапно меня бросили; представьте себе мой восторг, когда я
услышала признание от человека, которого я любила, хотя даже самой себе
боялась в этом признаться. И не забудьте, какие возможности открылись
перед ним после того, как Джек и Сол, соблюдая свой глупый уговор, стали
меня всячески избегать. Взвесьте все, и кто тогда первым бросит камень в
маленький скромный приз, который разыгрывали в тот раз на дерби?
Вот как выглядело это через три коротких месяца в "Морнинг-пост":
"12 августа в Хазерлейской церкви состоится бракосочетание Николоса
Кронина, эсквайра, старшего сына Николаса Кронина, эсквайра, Будлендс
Кропшир, с мисс Элеонорой Монтегю, дочерью покойного Джеймса Монтегю,
эсквайра, мирового судьи Хазерли-хаус".
Джек уехал, объявив, чго собирается отправиться на Северный полюс с
экспедицией воздухоплавателей. Однако через три дня он вернулся и
сказал, что передумал, - он намерен по примеру Стенли пешком пересечь
экваториальную Африку. С тех пор несколько раз он грустно намекал на
свои разбитые надежды и несказанные радости смерти, но, в общем, заметно
оправился и в последнее время иногда ворчал: то баранина не дожарена, то
бифштекс пережарен, а это симптомы весьма обнадеживающие.
Сол воспринял все гораздо спокойнее, но боюсь, что сердечная рана его
была глубже. Однако он взял себя в руки, как славный мужественный юноша,
каким он и был, и даже, собравшись с духом, за свадебным завтраком
предложил тост за подружек невесты, но безнадежно запутался в
торжественных словах и сел на место; все зааплодировали, а он покраснел
до ушей. Я узнала, что он поведал о своем горе и разочаровании сестре
Грейс Маберли и нашел у нее желанное сочувствие. Боб и Грейс поженятся
через несколько месяцев, так что надо готовиться к новой свадьбе.
*1 - Уединение (франц )
Перевод Н. Высоцкой
Собрание Сочинений А.Конан-дойля В 8 Томах. Том 4-й.
Издательство "Правда", Москва, 1966
--------------------
Артур Конан-Дойль. Исчезнувший экстренный поезд
_________________________
| Michael Nagibin |
| Black Cat Station |
| 2:5030/1321@FidoNet |
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--------------------
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)
Артур Конан-Дойль
Исчезнувший экстренный поезд
Признание Эрбера де Лернака, приговоренного к смертной казни в
Марселе, пролило свет на одно из самых загадочных преступлений нашего
века, подобных которому, по-моему, нельзя найти в анналах преступлений
ни одной страны.
Хотя официальные круги предпочитают хранить молчание и прессу
информировали крайне скудно, все же заявление закоренелого преступника
подтверждается фактами, и мы наконец узнали разгадку этого
поразительного происшествия. Поскольку эти события имели место восемь
лет назад и в то время очередной политический кризис отвлекал внимание
публики, не оценившей всю важность случившегося, то лучше всего будет,
вероятно, изложить факты, которые удалось установить. Они сверены с
сообщениями ливерпулских газет того времени, с протоколами
расследования, касающегося машиниста Джона Слейтера, и отчетами
железнодорожных компаний Лондона и Западного побережья, которые были
любезно предоставлены в мое распоряжение. Вот факты, изложенные вкратце.
3 июня 1890 года некий господин, назвавшийся мосье Луи Караталем,
пожелал встретиться с мистером Джеймсом Бландом, директором
ливерпулского вокзала линии Лондон - Западное побережье. Караталь был
невысокий человек средних лет, брюнет, настолько сутулый, что казался
горбатым. Его сопровождал друг - мужчина, по-видимому, очень сильный,
чья почтительность и услужливость по отношению к мосье Караталю
свидетельствовали о его подчиненном положении. Этот друг или спутник
Караталя, чье имя осталось неизвестным, был явно иностранцем и, судя по
смуглому цвету кожи, скорее всего испанцем либо латиноамериканцем. Он
обращал на себя внимание одной особенностью. В левой руке он держал
маленькую курьерскую сумку из черной кожи, и наблюдательный клерк на
ливерпулском вокзале заметил, что сумка была прикреплена к его запястью
ремешком. В то время на это обстоятельство не обратили внимания, но
ввиду последовавших событий оно приобрело известное значение. Мосье
Караталя проводили в кабинет мистера Бланда, а его спутник остался в
приемной.
Дело мосье Караталя не заняло много времени. Он только что прибыл из
Центральной Америки. Обстоятельства чрезвычайной важности требуют, чтобы
он добрался до Парижа как можно быстрее. На лондонский экспресс он
опоздал и хочет заказать экстренный поезд. Расходы значения не имеют,
главное - время. Он готов заплатить, сколько потребует компания, лишь бы
сразу тронуться в путь.
Мистер Бланд нажал кнопку электрического звонка, вызвал мистера
Поттера Гуда, начальника службы движения, и в пять минут все устроилось.
Поезд отправится через три четверти часа, когда освободится линия. К
мощному паровозу "Рочдейль" (в реестре компании он значился под Э 247)
прицепили два пассажирских вагона и багажный. Первый вагон нужен был
лишь для того, чтобы уменьшить неприятную вибрацию, неизбежную при
большой скорости. Второй вагон был разделен, как обычно, на четыре купе:
первого класса, первого класса для курящих, второго класса и второго
класса для курящих. Первое купе, самое ближнее к паровозу,
предназначалось для путешественников. Три других пустовали. Кондуктором
экстренного поезда был Джеймс Макферсон, уже несколько лет состоявший на
службе у компании. Кочегар Уильям Смит был человеком новым.
Мосье Караталь, выйдя из кабинета директора, присоединился к своему
спутнику, и, судя по всему, им не терпелось поскорее уехать Уплатив,
сколько требовалось - а именно пятьдесят фунтов пять шиллингов (обычная
такса для экстренных поездов - пять шиллингов за милю), - они попросили,
чтобы их проводили в вагон, и остались в нем, хотя их заверили, что
пройдет добрых полчаса, прежде чем удастся освободить линию. Тем
временем в кабинете, который только что покинул мосье Караталь,
случилось нечто удивительное.
В богатом коммерческом центре экстренные поезда заказывают довольно
часто, но два таких заказа в один и тот же день - это уже редчайшее
совпадение. И тем не менее едва мистер Бланд отпустил первого
путешественника, как к нему с такой же просьбой обратился второй. Это
был некий мистер Хорес Мур, человек весьма почтенный, похожий на
военного; сообщив, что в Лондоне внезапно очень серьезно заболела его
жена, он заявил, что должен, ни минуты не медля, ехать в столицу. Его
тревога и горе были столь очевидны, что мистер Бланд сделал все
возможное, чтобы помочь ему. О втором экстренном поезде не могло быть и
речи: движение местных поездов было и так уже отчасти нарушено из-за
первого. Однако мистер Мур мог бы оплатить часть расходов за экстренный
поезд мосье Караталя и поехать во втором, пустом, купе первого класса,
если мосье Караталь не разрешит ему ехать в своем купе. Казалось, такой
вариант не должен был встретить возражений, и, однако, едва мистер
Поттер Гуд это предложил, как мосье Караталь тотчас же категорически его
отверг.
Поезд этот его, заявил мистер Караталь, и только он им и
воспользуется. Не помогли никакие уговоры, мосье Караталь резко
отказывал снова и снова, и в конце концов пришлось отступиться.
Мистер Хорес Мур, необычайно огорчившись, покинул вокзал после того,
как ему сообщили, что он сможет уехать лишь с обычным поездом,
отправляющимся из Ливерпула в шесть вечера. Точно в четыре часа тридцать
одну минуту, по вокзальным часам, экстренный поезд с горбатым мосье
Караталем и его великаном-спутником, отошел от ливерпулского вокзала.
Аиния к этому моменту была уже свободна, и до самого Манчестера не
предполагалось ни одной остановки.
Поезда компании Лондон - Западное побережье до этого города движутся
по линии, принадлежащей другой компании, и экстренный поезд должен был
прибыть туда задолго до шести. В четверть седьмого, к немалому изумлению
и испугу администрации ливерпулского вокзала, из Манчестера была
получена телеграмма, сообщавшая, что экстренный поезд туда еще не
прибыл. На запрос, отправленный в Сент-Хеленс - третью станцию по пути
следования экспресса - получили ответ:
"Ливерпул, Джеймсу Бланду, директору Компании Лондон - Западное
побережье. Экстренный прошел у нас в 4.52, без опоздания. Даузер,
Сент-Хеленс".
Эта телеграмма была получена в 6.40. В 6.50 из Манчестера пришло
второе сообщение:
"Никаких признаков экстренного, о котором вы извещали".
А через десять минут принесли третью телеграмму, еще более пугающую:
"Вероятно, не поняли, как будет следовать экстренный поезд. Местный
из Сент-Хеленс, который должен был пройти после него, только что прибыл
и не видел никакого экстренного. Будьте добры, телеграфируйте, что
предпринять. Манчестер".
Дело принимало в высшей степени удивительный оборот, хотя последняя
телеграмма отчасти успокоила ливерпулское начальство. Если бы экстренный
потерпел крушение, то местный, следуя по той же линии, наверняка бы это
заметил. Но что же все-таки произошло? Где сейчас этот поезд? Может
быть, его по каким-либо причинам перевели на запасный путь, чтобы
пропустить местный поезд? Так действительно могло случиться, если вдруг
понадобилось устранить какую-нибудь неисправность.
На каждую станцию, расположенную между Сент-Хеленс и Манчестером,
отправили запрос, и директор вместе с начальником службы движения,
полные жгучего беспокойства, ждали у аппарата ответных телеграмм,
которые должны были объяснить, что же произошло с пропавшим поездом.
Ответы пришли один за другим - станции отвечали в том порядке, в каком
их запрашивали, начиная от Сент-Хеленс:
"Экстренный прошел в 5.00. Коллинс-Грин".
"Экстренный прошел в 5.06. Эрлстаун".
"Экстренный прошел в 5.10. Ньютон".
"Экстренный прошел в 5.20. Кеньон".
"Экстренный не проходил. Бартон-Мосс".
Оба должностных лица в изумлении уставились друг на друга.
- Такого за тридцать лет моей службы еще не бывало, - сказал мистер
Бланд.
- Беспрецедентно и абсолютно необъяснимо, сэр. Между Кеньоном и
Бартон-Мосс с экстренным что-то случилось.
- Но если намять мне не изменяет, между этими станциями нет никакого
запасного пути. Значит, экстренный сошел с рельсов.
Но как же мог поезд проследовать в 4.50 по этой же линии и ничего не
заметить?
- Что-либо иное исключается, мистер Гуд. Могло произойти только это.
Возможно, с местного поезда заметили что-нибудь, что может пролить свет
на это дело. Мы запросим Манчестер, нет ли еще каких-нибудь сведений, а
в Кеньон телеграфируем, чтобы до самого Бартон-Мосс линия была
немедленно обследована.
Ответ из Манчестера пришел через несколько минут.
"Ничего нового о пропавшем экстренном. Машинист и кондуктор местного
поезда уверены, что между Кеньоном и Бартон-Мосс не произошло никакого
крушения. Линия была совершенно свободна, и нет никаких следов чего-либо
необычного. Манчестер".
- Этого машиниста и кондуктора придется уволить, - мрачно сказал
мистер Бланд. - Произошло крушение, а они ничего не заметили. Ясно, что
экстренный слетел под откос, не повредив линии. Как это могло произойти,
я не понимаю, но могло случиться только это, и вскоре мы получим
телеграмму из Кеньона или из Бартон-Мосс, сообщающую, что поезд
обнаружили под насыпью.
Но предсказанию мистера Бланда не суждено было сбыться. Через полчаса
от начальника станции в Кеньо-не пришло следующее донесение:
"Никаких следов пропавшего экстренного. Совершенно очевидно, что он
прошел здесь и не прибыл в Бартон-Мосс. Мы отцепили паровоз от товарного
состава, и я сам проехал по линии, но она в полном порядке, никаких
признаков крушения".
Ошеломленный мистер Бланд рвал на себе волосы. - Это же безумие, Гуд,
- вопил он. - Может ли в Англии средь бела дня при ясной погоде пропасть
поезд? Чистейшая нелепость! Паровоз, тендер, два пассажирских вагона,
багажный вагон, пять человек - и все это исчезло на прямой
железнодорожной линии! Если в течение часа мы не узнаем ничего
определенного, я забираю инспектора Коллинса и отправляюсь туда сам.
И тут наконец произошло что-то определенное. Из Кеньона пришла новая
телеграмма.
"С прискорбием сообщаем, что среди кустов в двух с четвертью милях от
станции обнаружен труп Джона Слейтера, машиниста экстренного поезда.
Упал с паровоза и скатился по насыпи в кусты. По-видимому, причина
смерти - повреждение головы при падении. Все вокруг тщательно осмотрено,
никаких следов пропавшего поезда".
Как уже было сказано раньше, Англию лихорадил политический кризис, а,
кроме того, публику занимали важные и сенсационные события в Париже, где
грандиозный скандал грозил свалить правительство и погубить репутацию
многих видных политических деятелей. Газеты писали только об этом, и
необычайное исчезновение экстренного поезда привлекло к себе гораздо
меньше внимания, чем если бы это случилось в более спокойное время. Да и
абсурдность происшествия умаляла его важность, газеты просто не поверили
сообщенным им фактам. Две-три лондонские газеты сочли это просто ловкой
мистификацией, и только расследование гибели несчастного машиниста (не
установившее ничего важного) убедило их в подлинности и трагичности
случившегося.
Мистер Бланд в сопровождении Коллинса, инспектора железнодорожной
полиции, вечером того же дня отправился в Кеньон, и на другой день они
произвели расследование, не давшее решительно никаких результатов. Не
только не было обнаружено никаких признаков пропавшего поезда, но не
выдвигалось даже никаких предположений, объяснявших бы случившееся. В то
же время рапорт инспектора Коллинса (который сейчас, когда я пишу, лежит
передо мной) показывает, что всяких возможностей оказалось гораздо
больше, чем можно было ожидать.
"Между двумя этими пунктами, - говорится в рапорте, - железная дорога
проходит через местность, где имеется много чугуноплавильных заводов и
каменноугольных копей. Последние частично заброшены. Из них не менее
двенадцати имеют узкоколейки, по которым вагонетки с углем отправляют до
железнодорожной линии. Эти ветки, разумеется, в расчет принимать нельзя
Однако, помимо них, есть еще семь шахт, которые связаны или были связаны
с главной линией боковыми ветками, чтобы можно было сразу доставлять
уголь к месту потребления. Однако длина веток не превышает нескольких
миль. Из этих семи четыре ветки ведут к заброшенным выработкам или к
шахтам, где добыча угля прекращена. Это шахты "Красная рукавица",
"Герой", "Ров отчаяния" и "Радость сердца". Последняя десять лет тому
назад была одной из главных шах г Ланкашира. Эти четыре ветки не
представляют для нас интереса, так как во избежание несчастных случаев
они с линией разъединены - стрелки сняты и рельсы убраны. Остаются еще
боковые ветки, которые ведут:
а) к чугунолитейному заводу Карнстока,
б) к шахте "Большой Бен",
в) к шахте "Упорство".
Из них ветка "Большой Бен", длиной всего в четверть мили, упирается в
гору угля, который надо откатывать от входа в шахту. Там не видели
ничего из ряда вон выходящего и не слышали ничего необычного. На ветке
чугунолитейного завода весь день третьего июня стоял состав из
шестнадцати вагонов с рудой. Это одноколейка, и проехать по ней никто не
мог. Ветка, ведущая к шахте "Упорство", - двухколейная, и движение на
ней большое, так как добыча руды тут очень велика. Третьего июня
движение поездов по ней шло, как обычно; сотни людей, в том числе
бригада укладчиков шпал, работали на всем ее протяжении в две с
половиной мили, и неизвестный поезд никак не мог пройти по ней
незамеченным. В заключение следует указать, что эта ветка ближе к