как оказалось потом, был дворецким.
Она стояла, склонившись над трупом и держа платок у глаз; тут она,
точно фурия, повернулась ко мне. Ох, какая это была актриса!
- Да, да, тот самый! -закричала она. - О злодей, жестокий злодей, так
разделаться со стариком!
Там был какой-то человек, похожий на деревенского констебля. Он
положил мне руку на плечо.
- Что ты на это скажешь? - спросил он.
- Это она сделала! - закричал я, указывая на женщину, но она даже
глаз не опустила.
- Как же, как же! Придумай еще что-нибудь! - сказал констебль, а один
из слуг ударил меня кулаком.
- Говорю вам, я видел, как она это сделала. Она два раза всадила в
него нож. Сначала помогла мне его ограбить, а потом убила его.
Слуга хотел было снова меня ударить, но она удержала его руку.
- Не бейте его, - сказала она. - Можно не сомневаться, что закон его
накажет.
- Уж я об этом позабочусь, ваша светлость, - сказал констебль. - Ваша
светлость видели сами, как было совершено преступление?
- Да, да, я своими глазами все видела. Это было ужасно. Мы услышали
шум и спустились вниз. Мой бедный муж шел впереди. Этот человек открыл
один из ящиков и вываливал медали в черный кожаный мешок, который он
держал в руках. Он кинулся было бежать, но мой муж схватил его. Началась
борьба, и он дважды ранил мужа. Если я не ошибаюсь, его нож все еще в
теле лорда Маннеринга.
- Посмотрите, у нее руки в крови! - закричал я.
- Она приподнимала голову его светлости, подлый ты врун! - сказал
дворецкий.
- А вот и мешок, о котором говорила ее светлость, - сказал констебль,
когда конюх вошел с мешком, который я бросил во время бегства. - А вот и
медали в нем. По-моему, вполне достаточно. Ночью мы постережем его
здесь, а завтра с инспектором отвезем в Солсбери.
- Бедняга! -сказала она. - Что касается меня, то я прощаю все
оскорбления, которые он мне нанес. Кто знает, какие соблазны толкнули
его на преступление? Совесть и закон накажут его достаточно сурово, к
чему мне укорять его и делать это наказание еще тяжелее.
Я не мог слова вымолвить - понимаете, сэр, не мог, до того меня
ошеломило спокойствие этой женщины. И вот, приняв мое молчание за
согласие со всем, что она сказала, дворецкий и констебль потащили меня в
подвал и заперли там на ночь.
Ну вот, сэр, я и рассказал вам все события и как случилось, что лорд
Маннеринг был убит своей женой в ночь на четырнадцатое сентября тысяча
восемьсот девяносто четвертого года. Может быть, вы оставите все это без
внимания, как констебль в Маннеринг-холле, а потом судья в суде
присяжных. А может быть, вы увидите крупицу правды в том, что я сказал,
и доведете дело до конца и навсегда заслужите имя человека, который не
щадит своих сил ради торжества правосудия. Мне не на кого надеяться,
кроме вас, сэр, и, если вы снимете с моего имени это ложное обвинение, я
буду молиться на вас, как ни один человек еще не молился на другого. Но
если вы не сделаете этого, клянусь, что через месяц я повешусь на
оконной решетке и буду являться по ночам вам во сне, если только человек
может являться с того света и тревожить другого. То, о чем я вас прошу,
очень просто. Наведите справки об этой женщине, последите за ней,
узнайте ее прошлое и что она сделала с деньгами, которые ей достались, и
существует ли этот Эдвард, о котором я говорил. И если что-нибудь
откроет вам ее настоящее лицо или подтвердит мой рассказ, тогда я буду
уповать на доброту вашего сердца и вы спасете невинно осужденного.
Ужас расщелины Голубого Джона
Перевод В. Штенгеля
Собрание Сочинений А.Конан-дойля В 8 Томах. Том 4-й.
Издательство "Правда", Москва, 1966
--------------------
Артур Конан-Дойль. Ужас расщелины Голубого Джона
_________________________
| Michael Nagibin |
| Black Cat Station |
| 2:5030/1321@FidoNet |
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--------------------
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)
Артур Конан-Дойль
Ужас расщелины Голубого Джона
Этот рассказ был обнаружен в бумагах доктора Джеймса Хардкастля,
скончавшегося от чахотки четвертого февраля 1908 года в Южном
Кенсингтоне. Лица, близко знавшие покойного, отказываясь давать оценку
изложенным здесь событиям, тем не менее единодушно утверждают, что
доктор обладал трезвым, аналитическим умом, совершенно не был склонен к
фантазиям и потому никак не мог сочинить всю эту невероятную историю.
Записи покойного были вложены в конверт, на котором значилось
"Краткое изложение фактов, имевших место весною прошлого года близ фермы
Эллертонов в северо-западном Дербишире". Конверт был запечатан, а на его
оборотной стороне приписано карандашом:
"Дорогой Ситон! Возможно, вы заинтересуетесь, а может быть, и
огорчитесь, узнав, что недоверие, с каким вы выслушали мой рассказ,
побудило меня прекратить всякие разговоры на эту тему. Умирая, я
оставляю эти записи; быть может, посторонние отнесутся к ним с большим
доверием, нежели вы, мой друг".
Личность Ситона установить не удалось. Могу лишь добавить, что с
абсолютной достоверностью подтвердились и пребывание покойного мистера
Хардкастля на ферме Эллертонов, и тревога, охватившая в то время
население этих мест вне зависимости от объяснений самого доктора.
Сделав такое предисловие, я привожу рассказ доктора дословно. Изложен
он в форме дневника, некоторые записи которого весьма подробны, другие
сделаны лишь в самых общих чертах.
"17 апреля. Я уже чувствую благотворное влияние здешнего чудесного
горного воздуха. Ферма Эллертонов расположена на высоте 1420 футов над
уровнем моря, так что климат тут очень здоровый и бодрящий. Кроме
обычного кашля по утрам, меня ничто не беспокоит, а парное молоко и
свежая баранина помогут мне и пополнеть. Думаю, Саундерсон будет
доволен.
Обе мисс Эллертон немного чудаковаты, но очень милы и добры. Это
маленькие трудолюбивые старые девы, и все тепло своих сердец, которое
могло бы согревать их мужей и детей, они готовы отдать мне, человеку
больному и чужому для них.
Поистине старые девы - самые полезные люди на свете, это один из
резервов общества. Иногда о них говорят, что они "лишние" женщины, но
что было бы с бедными "лишними" мужчинами без сердечного участия этих
женщин? Между прочим, по простоте душевной они почти сразу открыли
"секрет", почему Саундерсон рекомендовал мне именно их ферму. Профессор,
оказывается, уроженец этих мест, и, я полагаю, что в юности он,
вероятно, не считал зазорным гонять ворон на здешних полях.
Ферма - наиболее уединенное место в округе; ее окрестности необычайно
живописны. Сама ферма - это, по сути, пастбище, раскинувшееся в неровной
долине. Со всех сторон ее окружают известковые холмы самой причудливой
формы и из такой мягкой породы, что ее можно крошить пальцами. Эта
местность представляет собой впадину. Кажется, ударь по ней гигантским
молотом, и она загудит, как барабан, а может быть, провалится и явит
взору подземное море. И каким огромным должно быть это море - ведь
ручьи, сбегающие сюда со всех сторон, исчезают в недрах горы и нигде не
вытекают наружу. В скалах много расщелин; войдя в них, вы попадаете в
просторные пещеры, которые уходят в глубь земли. У меня есть маленький
велосипедный фонарик, и мне доставляет удовольствие бродить с ним по
этим извилистым пустотам, любоваться сказочными, то серебристыми, то
черными, бликами, когда я освещаю фонарем сталактиты, свисающие с
высоких сводов. Погасишь фонарь - и ты в полнейшей темноте, включишь - и
перед тобой видения из арабских сказок.
Среди этих необычных расщелин, выходящих на поверхность, особенно
интересна одна, ибо она творение рук человека, а не природы.
До приезда сюда я никогда не слыхал о Голубом Джоне. Так называют
особый минерал удивительного фиолетового оттенка, который обнаружен
всего лишь в двух-трех местах на земном шаре. Он настолько редкий, что
простенькая ваза из Голубого Джона стоила бы огромных денег.
Удивительное чутье римлян подсказало им, что диковинный минерал
должен быть в этой долине; глубоко в недрах горы они пробили
горизонтальную штольню. Входом в шахту, которую все здесь называют
расщелиной Голубого Джона, служит вырубленная в скале арка; сейчас она
совсем заросла кустарником. Римляне прорыли длинную шахту. Она
пересекает несколько карстовых пещер, так что, входя в расщелину
Голубого Джона, надо делать зарубки на стенах и захватить с собой
побольше свечей, иначе никогда не выбраться обратно к дневному свету.
В шахту я еще не заходил, но сегодня, стоя у входа в нее и
вглядываясь в темные глубины, я дал себе слово, что, как только мое
здоровье окрепнет, я посвящу несколько дней своего отдыха исследованию
этих таинственных глубин и установлю, насколько далеко проникли древние
римляне в недра дербиширских холмов.
Поразительно, как суеверны эти сельские жители! Я, например, был
лучшего мнения о молодом Армитедже, - он получил кое-какое образование,
человек твердого характера и вообще славный малый.
Я стоял у входа в расщелину Голубого Джона, когда Армитедж пересек
поле и подошел ко мне.
- Ну, доктор! - воскликнул он. - И вы не боитесь?
- Не боюсь? Но чего же? - удивился я.
- Страшилища, которое живет тут, в пещере Голубого Джона. - И он
показал большим пальцем на темный провал.
До чего же легко рождаются легенды в захолустных сельских местностях!
Я расспросил его, что же внушает ему такой страх. Оказывается, время от
времени с пастбища пропадают овцы, и, по словам Армитеджа, их кто-то
уносит. Он и слушать не стал, когда я высказал мысль, что овцы могли
убежать и, заблудившись, пропасть в горах.
- Однажды была обнаружена лужа крови и клочья шерсти, - возражал он.
Я заметил:
- Но это можно объяснить вполне естественными причинами.
- Овцы исчезают только в темные, безлунные ночи.
- Обыкновенно похитители овец выбирают, как правило, такие ночи, -
отпарировал я.
- Был случай, когда кто-то сделал в скале пролом и отшвырнул камни на
довольно большое расстояние.
- И это - дело рук человеческих, - сказал я.
В конце концов Армитедж привел решающий довод, - он сам слышал рев
какого-то зверя, и всякий, кто достаточно долго пробудет около
расщелины, тоже его услышит. Рев доносится издалека, но все-таки
необычайно сильно. Я не мог не улыбнуться: ведь я знал, что подобные
странные звуки могут вызывать подземные воды, текущие в расселинах
известковых пород. Такое недоверие рассердило Армитеджа, он круто
повернулся и ушел.
И тут произошло нечто странное. Я все еще стоял у входа в расщелину,
обдумывая слова Армитеджа и размышляя о том, как легко все это
объяснимо, как вдруг из глубины шахты послышался необычайный звук. Как
описать его? Прежде всего мне показалось, что он долетел откуда-то
издалека, из самых недр земли. Во-вторых, несмотря на это, он был очень
громким. И, наконец, это не был гул или грохот, с чем обычно
ассоциируется падение массы воды или камней. То был вой - высокий,
дрожащий, вибрирующий, как ржание лошади. Должен признаться, что это
странное явление, правда, только на одну минуту, придало иное значение
словам Армитеджа.
Я прождал возле расщелины Голубого Джона еще с полчаса, но звук этот
не повторился, и я отправился на ферму, в высшей степени заинтригованный
всем случившимся. Я твердо решил осмотреть шахту, как только достаточно
окрепну. Разумеется, доводы Армитеджа слишком абсурдны, чтобы их
обсуждать. Но этот странный звук! Я пишу, а он все еще звенит у меня в
ушах.
20 апреля. В последние три дня я предпринял несколько вылазок к
расщелине Голубого Джона и даже немного проник в самую шахту, но мой
велосипедный фонарик слишком слаб, и я не рискую забираться особенно
далеко. Решил действовать более методически. Звуков больше не слышал и
склонен прийти к заключению, что я просто оказался жертвой слуховой
галлюцинации, вызванной, по-видимому, разговором с Армитеджем.
Разумеется, его соображения - сплошная нелепость, и все же кусты у входа
в пещеру выглядят так, словно через них действительно продиралось
какое-то огромное животное. Меня начинает разбирать любопытство.
Обеим мисс Эллертон я ничего не сказал - они и так предостаточно
суеверны, но я купил несколько свечей и собираюсь производить дальнейшие
исследования самостоятельно.
Сегодня утром заметил, что один из многочисленных клочьев шерсти,
валяющихся в кустах возле пещеры, измазан кровью. Конечно, здравый смысл
подсказывает, что, когда овцы бродят по крутым скалам, они легко могут
пораниться, и все же кровавое пятно настолько потрясло меня, что я в
ужасе отпрянул от древней арки. Казалось, из мрачной глубины, куда я
заглядывал, струилось зловонное дыхание. Неужели же на самом деле внизу
притаилось загадочное мерзкое существо?
Вряд ли у меня возникли бы подобные мысли, будь я здоров, но, когда
здоровье расстроено, человек становится нервным и верит всяческим
выдумкам. Я начал колебаться и был готов уже оставить неразгаданной
тайну заброшенной шахты, если эта тайна вообще существует. Однако
сегодня вечером мой интерес к этой загадочной истории вновь разгорелся,
да и нервы немного успокоились. Надеюсь завтра более детально заняться
осмотром шахты.
22 апреля. Постараюсь изложить как можно подробнее необычайные
происшествия вчерашнего дня.
К расщелине Голубого Джона я отправился после полудня. Признаюсь,
стоило мне заглянуть в глубину шахты, как мои опасения вернулись, и я
пожалел, что не взял кого-нибудь с собой. Наконец, решившись, я зажег
свечу, пробрался через густой кустарник и вошел в ствол шахты.
Она спускалась вниз под острым углом примерно на пятьдесят футов. Дно
ее покрывали обломки камней. Отсюда начинался длинный прямой тоннель,
высеченный в твердой скале. Я не геолог, однако сразу заметил, что стены
тоннеля из более твердой породы, чем известняк, потому что там и сям
можно было заметить следы, оставленные кирками древних рудокопов, и
такие свежие, словно их сделали только вчера.
Спотыкаясь на каждом шагу, я спускался вниз по древнему тоннелю;
слабое пламя свечи освещало неверным светом лишь маленький круг возле
меня, и от этого тени вдали казались еще более темными, угрожающими.
Наконец, я добрался до места, где тоннель выходил в карстовую пещеру.
Это был гигантский зал, с потолка которого свисали длинные белые
сосульки известковых отложений. Находясь в центральной пещере, я
различал множество галерей, прорытых подземными водами и исчезавших
где-то в недрах земли. Я стоял и раздумывал - не лучше ли мне вернуться
или все же рискнуть и углубиться дальше в опасный лабиринт, как вдруг,
опустив глаза, замер от удивления.
Большая часть пещеры была усыпана обломками скал или покрыта твердой
корой известняка, но именно в этом месте с высокого свода капала вода, и
тут образовался довольно большой участок мягкой грязи. В самом центре
его я увидел огромный отпечаток, глубокий и широкий, неправильной формы,
словно след от большого камня, упавшего сверху. Но нигде не было видно
ни одного крупного камня; не было вообще ничего, что могло бы объяснить
появление загадочного следа. А отпечаток этот был намного больше следа
любого из существующих в природе животных и, кроме того, только один, а
участок грязи был таких внушительных размеров, что вряд ли какое-либо из
известных мне животных могло перешагнуть его, сделав лишь один шаг.
Когда, изучив этот необычайный отпечаток, я вгляделся в обступившие меня
черные тени, признаюсь, у меня на миг замерло сердце и задрожала рука,
державшая свечу.
Но я тут же овладел собой, сообразив, насколько нелепо отождествлять
этот огромный, бесформенный отпечаток на грязи со следом какого-нибудь
известного людям животного. Такой след не мог бы оставить даже слон.
Поэтому я решил, что никакие бессмысленные страхи не помешают мне
продолжать мои исследования. Прежде чем отправиться дальше, я постарался
хорошенько запомнить причудливую форму скалы, чтобы найти потом вход в
тоннель римлян. Эта предосторожность была совершенно необходима, ибо
центральную пещеру, насколько я мог видеть, пересекали боковые проходы.
Уверившись, что запомнил, где выход, и, осмотрев запас свечей и спичек,
я успокоился и стал медленно продвигаться вперед по неровному
каменистому дну пещеры.
Теперь я подхожу к описанию места, где со мной стряслась неожиданная
и роковая катастрофа. Ручей шириной около двадцати футов преградил мне
дорогу, и некоторое время я шел вдоль него, надеясь отыскать место,
чтобы перебраться на другую сторону, не замочив ног. Наконец, я дошел до
подходящего места - почти на самой середине ручья лежал плоский камень,
на который я мог ступить, сделав широкий шаг. Но камень, подмытый снизу
потоком, был неустойчив, и когда я ступил на него, он перевернулся, и я
упал в ледяную воду. Свеча погасла; я барахтался в кромешной тьме.
Не без труда удалось мне подняться на ноги; но вначале происшествие
это скорее позабавило меня, нежели встревожило. Правда, свеча погасла и
исчезла в потоке, но в кармане у меня оставались еще две запасные свечи,
так что волноваться было нечего. Я тут же достал новую свечу, вытащил
коробок со спичками, чтобы зажечь ее, и только тут с ужасом сообразил, в
какое попал положение. Коробок намок, когда я упал в ручей, и спичку
невозможно было зажечь.
Как только я понял это, сердце словно сдавили ледяные пальцы. Вокруг
непроглядная, жуткая тьма. Такая тьма, что я невольно дотронулся рукою
до лица, чтобы физически ощутить хоть что-нибудь. Я стоял, не шевелясь,
и только огромным напряжением воли взял себя в руки. Я попробовал
восстановить в памяти дно ущелья, такое, каким я видел его в последний
раз. Но увы! Приметы, которые я запомнил, находились высоко на стене, их
было не нащупать. И все-таки я сообразил, как примерно располагались
стены, и надеялся, идя вдоль них, ощупью добраться до входа в тоннель
римлян. Двигаясь еле-еле, то и дело ударяясь о выступы скал, я приступил
к поискам. Но очень скоро понял, что это безнадежно. В черной бархатной
тьме моментально теряется всякое представление о направлении. Не сделав
и десяти шагов, я окончательно заблудился.
Журчание ручья - единственный слышный звук - указывало, где он
находится, но едва я удалялся от берега, как сразу терял ориентировку.
Надежда отыскать в полной тьме обратный путь через этот лабиринт
известняков была явно неосуществимой.
Я сел на камень и задумался над своим бедственным положением. Я
никому не сказал о намерении отправиться в расщелину Голубого Джона, и
поэтому нельзя было рассчитывать на то, что меня станут тут разыскивать.
Значит, приходилось полагаться только на самого себя. У меня оставалась
единственная надежда: спички рано или поздно должны подсохнуть.
Свалившись в ручей, я вымок только наполовину: левое мое плечо
оставалось над водой. Поэтому я сунул спички под мышку левой руки:
возможно, тепло моего тела высушит их. Но, даже учитывая это, я знал,
что сумею раздобыть огонь лишь через несколько часов. А пока мне ничего
не оставалось, как только ждать.
К счастью, перед уходом с фермы я сунул в карман несколько сухариков.
Я тут же съел их и запил водой из проклятого ручья, ставшего причиной
всех моих бед. Затем, на ощупь отыскав среди скал местечко поудобнее, я
сел, привалившись спиной к скале, вытянул ноги и стал терпеливо ждать
Было нестерпимо холодно и сыро, но я пытался подбодрить себя мыслью,
что современная медицина рекомендует при моей болезни держать окна
открытыми и гулять в любую погоду. Постепенно убаюканный монотонным
журчанием ручья и окруженный полнейшей темнотой, я погрузился в
тревожный сон.
Как долго он длился, сказать не могу, может быть, час, а возможно, и
несколько часов. Неожиданно я встрепенулся на своем жестком ложе, каждый
нерв во мне напрягся, все чувства обострились до предела. Вне всякого
сомнения, я услышал какой-то звук, и он резко отличался от журчания
воды. Звук замер, но все еще стоял в моих ушах.
Быть может, это разыскивают меня? Но люди наверняка стали бы кричать,
а этот звук, разбудивший меня, хоть и очень далекий, совсем не походил
на человеческий голос.
Я сидел, дрожал и почти не осмеливался дышать. Звук донесся снова!
Потом еще раз! Теперь он не прерывался. Это был звук шагов, да,
несомненно, это двигалось какое-то живое существо. Но что это были за
шаги! Они давали представление об огромной туше, которую несли упругие
ноги. Это был мягкий, но оглушавший меня звук. Кругом по-прежнему была
полная тьма, но топот был твердый и размеренный. Какое-то существо,
несомненно, приближалось ко мне.
Мороз пробежал у меня по коже и волосы встали дыбом, когда я
вслушался в эту равномерную тяжелую поступь. Это было какое-то животное,
и, судя по тому, как быстро оно ступало, оно отлично видело в темноте. Я
съежился на скале, пытаясь слиться с ней. Шаги зазвучали совсем рядом,
затем оборвались, и я услышал шумное лаканье и бульканье. Чудовище пило
из ручья. Затем вновь наступила тишина, нарушаемая лишь громким сопеньем
и фырканьем.
Может быть, животное учуяло человека? У меня кружилась голова от
омерзительного зловония, исходившего от этой твари. Я опять услышал
топот. Теперь шаги раздавались уже на моей стороне ручья. В нескольких
ярдах от меня послышался грохот осыпающихся камней. Едва дыша, я приник
к скале. Но вот шаги стали удаляться. До меня донесся громкий плеск воды
- животное снова перебиралось через поток, и наконец звуки замерли в том
направлении, откуда они вначале послышались.
Долгое время я лежал на скале, скованный ужасом. Я думал о звуке,
который донесся до меня из глубины ущелья, о страхах Армитеджа, о
загадочном отпечатке на грязи, а теперь вот только что окончательно и
неопровержимо подтвердилось, что где-то глубоко в недрах горы таится
диковинное страшилище, нечто ужасное и невиданное. Я не мог представить
себе, какое оно и как выглядит. Ясно было лишь, что оно гигантских
размеров и вместе с тем очень проворно.
Во мне шла ожесточенная борьба между рассудком, утверждавшим, что
такого не может быть, и чувствами, говорившими о реальности
существования чудовища. Наконец, я уже был почти готов уверить себя, что
все случившееся - только часть какого-то кошмарного сна и что причина
галлюцинации кроется в моем нездоровье и ненормальных условиях, в
которых я оказался. Но вскоре произошло нечто, положившее конец всем
моим сомнениям.
Я достал из-под мышки спички и ощупал их. Они оказались совсем
сухими. Согнувшись в три погибели в расщелине скалы, я чиркнул одной из
них. К моему восторгу, она сразу вспыхнула. Я зажег свечу и, в страхе
оглядываясь на темные глубины пещеры, поспешил к проходу римлян.
По дороге я миновал участок грязи, на котором видел ранее гигантский
отпечаток. Тут я замер в изумлении: на грязи появилось три новых
отпечатка! Они были невероятных размеров, их форма и глубина
свидетельствовали об огромном весе того, кто их оставил. Меня охватил
безумный страх. Заслоняя свечу ладонью, я в ужасе бросился к
вырубленному в скале проходу, побежал по нему и ни разу не остановился
передохнуть, пока, задыхаясь, - ноги у меня так и подкашивались, - не
вскарабкался по последней насыпи из камней, продрался сквозь заросли
кустарника и бросился на траву, озаренную мирным мерцанием звезд. Было
три часа ночи, когда я вернулся на ферму. Сегодня я чувствую себя
совершенно разбитым и содрогаюсь при одном воспоминании о моем ужасном
приключении. Пока никому ничего не рассказывал. Тут следует соблюдать
крайнюю осторожность. Что подумают бедные одинокие женщины, и как к
этому отнесутся невежественные фермеры, если я расскажу им о том, что со
мною случилось? Надо поговорить с кем-нибудь, кто сможет помочь мне и
дать нужный совет.
25 апреля. Мое невероятное приключение в пещере Голубого Джона на два
дня уложило меня в постель. Я не случайно говорю "невероятное", ибо
испытал такое потрясение, как никогда в жизни. Я уже писал, что ищу
человека, с которым мог бы посоветоваться. В нескольких милях от меня
живет доктор Марк Джонсон, которого мне рекомендовал профессор
Саундерсон. К нему-то я и отправился, как только немного окреп, и
подробно рассказал обо всех странных происшествиях, случившихся со мной.
Он внимательно выслушал меня, затем тщательно обследовал, обратив особое
внимание на рефлексы и на зрачки глаз. После осмотра доктор отказался
обсуждать рассказанное мною, заявив, что это не входит в его
компетенцию. Он, однако, дал мне визитную карточку мистера Пиктона из
Кастльтона и посоветовал немедленно отправиться к нему и рассказать все
так же подробно. По словам доктора, Пиктон - именно тот человек, который
мне необходим. Поэтому я отправился поездом в этот городок,
расположенный в нескольких десятках миль от нас.
Мистер Пиктон, по-видимому, очень важная персона. Об этом
свидетельствовали внушительные размеры его дома на окраине города. К
дверям дома была прибита медная дощечка с именем владельца.
Я уже собрался позвонить, когда какое-то безотчетное подозрение
закралось мне в душу и, войдя в лавчонку на другой стороне улицы, я
спросил человека за прилавком, не может ли он рассказать мне что-нибудь
о мистере Пиктоне.
- Конечно, - услышал я в ответ, - мистер Пиктон - лучший психиатр в
Дербишире. А вон там его сумасшедший дом.
Можете мне поверить, что я тут же покинул Кастльтон и возвратился на
ферму, проклиная в душе лишенных воображения педантов, не способных
Она стояла, склонившись над трупом и держа платок у глаз; тут она,
точно фурия, повернулась ко мне. Ох, какая это была актриса!
- Да, да, тот самый! -закричала она. - О злодей, жестокий злодей, так
разделаться со стариком!
Там был какой-то человек, похожий на деревенского констебля. Он
положил мне руку на плечо.
- Что ты на это скажешь? - спросил он.
- Это она сделала! - закричал я, указывая на женщину, но она даже
глаз не опустила.
- Как же, как же! Придумай еще что-нибудь! - сказал констебль, а один
из слуг ударил меня кулаком.
- Говорю вам, я видел, как она это сделала. Она два раза всадила в
него нож. Сначала помогла мне его ограбить, а потом убила его.
Слуга хотел было снова меня ударить, но она удержала его руку.
- Не бейте его, - сказала она. - Можно не сомневаться, что закон его
накажет.
- Уж я об этом позабочусь, ваша светлость, - сказал констебль. - Ваша
светлость видели сами, как было совершено преступление?
- Да, да, я своими глазами все видела. Это было ужасно. Мы услышали
шум и спустились вниз. Мой бедный муж шел впереди. Этот человек открыл
один из ящиков и вываливал медали в черный кожаный мешок, который он
держал в руках. Он кинулся было бежать, но мой муж схватил его. Началась
борьба, и он дважды ранил мужа. Если я не ошибаюсь, его нож все еще в
теле лорда Маннеринга.
- Посмотрите, у нее руки в крови! - закричал я.
- Она приподнимала голову его светлости, подлый ты врун! - сказал
дворецкий.
- А вот и мешок, о котором говорила ее светлость, - сказал констебль,
когда конюх вошел с мешком, который я бросил во время бегства. - А вот и
медали в нем. По-моему, вполне достаточно. Ночью мы постережем его
здесь, а завтра с инспектором отвезем в Солсбери.
- Бедняга! -сказала она. - Что касается меня, то я прощаю все
оскорбления, которые он мне нанес. Кто знает, какие соблазны толкнули
его на преступление? Совесть и закон накажут его достаточно сурово, к
чему мне укорять его и делать это наказание еще тяжелее.
Я не мог слова вымолвить - понимаете, сэр, не мог, до того меня
ошеломило спокойствие этой женщины. И вот, приняв мое молчание за
согласие со всем, что она сказала, дворецкий и констебль потащили меня в
подвал и заперли там на ночь.
Ну вот, сэр, я и рассказал вам все события и как случилось, что лорд
Маннеринг был убит своей женой в ночь на четырнадцатое сентября тысяча
восемьсот девяносто четвертого года. Может быть, вы оставите все это без
внимания, как констебль в Маннеринг-холле, а потом судья в суде
присяжных. А может быть, вы увидите крупицу правды в том, что я сказал,
и доведете дело до конца и навсегда заслужите имя человека, который не
щадит своих сил ради торжества правосудия. Мне не на кого надеяться,
кроме вас, сэр, и, если вы снимете с моего имени это ложное обвинение, я
буду молиться на вас, как ни один человек еще не молился на другого. Но
если вы не сделаете этого, клянусь, что через месяц я повешусь на
оконной решетке и буду являться по ночам вам во сне, если только человек
может являться с того света и тревожить другого. То, о чем я вас прошу,
очень просто. Наведите справки об этой женщине, последите за ней,
узнайте ее прошлое и что она сделала с деньгами, которые ей достались, и
существует ли этот Эдвард, о котором я говорил. И если что-нибудь
откроет вам ее настоящее лицо или подтвердит мой рассказ, тогда я буду
уповать на доброту вашего сердца и вы спасете невинно осужденного.
Ужас расщелины Голубого Джона
Перевод В. Штенгеля
Собрание Сочинений А.Конан-дойля В 8 Томах. Том 4-й.
Издательство "Правда", Москва, 1966
--------------------
Артур Конан-Дойль. Ужас расщелины Голубого Джона
_________________________
| Michael Nagibin |
| Black Cat Station |
| 2:5030/1321@FidoNet |
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
--------------------
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel_cat@pochtamt.ru)
Артур Конан-Дойль
Ужас расщелины Голубого Джона
Этот рассказ был обнаружен в бумагах доктора Джеймса Хардкастля,
скончавшегося от чахотки четвертого февраля 1908 года в Южном
Кенсингтоне. Лица, близко знавшие покойного, отказываясь давать оценку
изложенным здесь событиям, тем не менее единодушно утверждают, что
доктор обладал трезвым, аналитическим умом, совершенно не был склонен к
фантазиям и потому никак не мог сочинить всю эту невероятную историю.
Записи покойного были вложены в конверт, на котором значилось
"Краткое изложение фактов, имевших место весною прошлого года близ фермы
Эллертонов в северо-западном Дербишире". Конверт был запечатан, а на его
оборотной стороне приписано карандашом:
"Дорогой Ситон! Возможно, вы заинтересуетесь, а может быть, и
огорчитесь, узнав, что недоверие, с каким вы выслушали мой рассказ,
побудило меня прекратить всякие разговоры на эту тему. Умирая, я
оставляю эти записи; быть может, посторонние отнесутся к ним с большим
доверием, нежели вы, мой друг".
Личность Ситона установить не удалось. Могу лишь добавить, что с
абсолютной достоверностью подтвердились и пребывание покойного мистера
Хардкастля на ферме Эллертонов, и тревога, охватившая в то время
население этих мест вне зависимости от объяснений самого доктора.
Сделав такое предисловие, я привожу рассказ доктора дословно. Изложен
он в форме дневника, некоторые записи которого весьма подробны, другие
сделаны лишь в самых общих чертах.
"17 апреля. Я уже чувствую благотворное влияние здешнего чудесного
горного воздуха. Ферма Эллертонов расположена на высоте 1420 футов над
уровнем моря, так что климат тут очень здоровый и бодрящий. Кроме
обычного кашля по утрам, меня ничто не беспокоит, а парное молоко и
свежая баранина помогут мне и пополнеть. Думаю, Саундерсон будет
доволен.
Обе мисс Эллертон немного чудаковаты, но очень милы и добры. Это
маленькие трудолюбивые старые девы, и все тепло своих сердец, которое
могло бы согревать их мужей и детей, они готовы отдать мне, человеку
больному и чужому для них.
Поистине старые девы - самые полезные люди на свете, это один из
резервов общества. Иногда о них говорят, что они "лишние" женщины, но
что было бы с бедными "лишними" мужчинами без сердечного участия этих
женщин? Между прочим, по простоте душевной они почти сразу открыли
"секрет", почему Саундерсон рекомендовал мне именно их ферму. Профессор,
оказывается, уроженец этих мест, и, я полагаю, что в юности он,
вероятно, не считал зазорным гонять ворон на здешних полях.
Ферма - наиболее уединенное место в округе; ее окрестности необычайно
живописны. Сама ферма - это, по сути, пастбище, раскинувшееся в неровной
долине. Со всех сторон ее окружают известковые холмы самой причудливой
формы и из такой мягкой породы, что ее можно крошить пальцами. Эта
местность представляет собой впадину. Кажется, ударь по ней гигантским
молотом, и она загудит, как барабан, а может быть, провалится и явит
взору подземное море. И каким огромным должно быть это море - ведь
ручьи, сбегающие сюда со всех сторон, исчезают в недрах горы и нигде не
вытекают наружу. В скалах много расщелин; войдя в них, вы попадаете в
просторные пещеры, которые уходят в глубь земли. У меня есть маленький
велосипедный фонарик, и мне доставляет удовольствие бродить с ним по
этим извилистым пустотам, любоваться сказочными, то серебристыми, то
черными, бликами, когда я освещаю фонарем сталактиты, свисающие с
высоких сводов. Погасишь фонарь - и ты в полнейшей темноте, включишь - и
перед тобой видения из арабских сказок.
Среди этих необычных расщелин, выходящих на поверхность, особенно
интересна одна, ибо она творение рук человека, а не природы.
До приезда сюда я никогда не слыхал о Голубом Джоне. Так называют
особый минерал удивительного фиолетового оттенка, который обнаружен
всего лишь в двух-трех местах на земном шаре. Он настолько редкий, что
простенькая ваза из Голубого Джона стоила бы огромных денег.
Удивительное чутье римлян подсказало им, что диковинный минерал
должен быть в этой долине; глубоко в недрах горы они пробили
горизонтальную штольню. Входом в шахту, которую все здесь называют
расщелиной Голубого Джона, служит вырубленная в скале арка; сейчас она
совсем заросла кустарником. Римляне прорыли длинную шахту. Она
пересекает несколько карстовых пещер, так что, входя в расщелину
Голубого Джона, надо делать зарубки на стенах и захватить с собой
побольше свечей, иначе никогда не выбраться обратно к дневному свету.
В шахту я еще не заходил, но сегодня, стоя у входа в нее и
вглядываясь в темные глубины, я дал себе слово, что, как только мое
здоровье окрепнет, я посвящу несколько дней своего отдыха исследованию
этих таинственных глубин и установлю, насколько далеко проникли древние
римляне в недра дербиширских холмов.
Поразительно, как суеверны эти сельские жители! Я, например, был
лучшего мнения о молодом Армитедже, - он получил кое-какое образование,
человек твердого характера и вообще славный малый.
Я стоял у входа в расщелину Голубого Джона, когда Армитедж пересек
поле и подошел ко мне.
- Ну, доктор! - воскликнул он. - И вы не боитесь?
- Не боюсь? Но чего же? - удивился я.
- Страшилища, которое живет тут, в пещере Голубого Джона. - И он
показал большим пальцем на темный провал.
До чего же легко рождаются легенды в захолустных сельских местностях!
Я расспросил его, что же внушает ему такой страх. Оказывается, время от
времени с пастбища пропадают овцы, и, по словам Армитеджа, их кто-то
уносит. Он и слушать не стал, когда я высказал мысль, что овцы могли
убежать и, заблудившись, пропасть в горах.
- Однажды была обнаружена лужа крови и клочья шерсти, - возражал он.
Я заметил:
- Но это можно объяснить вполне естественными причинами.
- Овцы исчезают только в темные, безлунные ночи.
- Обыкновенно похитители овец выбирают, как правило, такие ночи, -
отпарировал я.
- Был случай, когда кто-то сделал в скале пролом и отшвырнул камни на
довольно большое расстояние.
- И это - дело рук человеческих, - сказал я.
В конце концов Армитедж привел решающий довод, - он сам слышал рев
какого-то зверя, и всякий, кто достаточно долго пробудет около
расщелины, тоже его услышит. Рев доносится издалека, но все-таки
необычайно сильно. Я не мог не улыбнуться: ведь я знал, что подобные
странные звуки могут вызывать подземные воды, текущие в расселинах
известковых пород. Такое недоверие рассердило Армитеджа, он круто
повернулся и ушел.
И тут произошло нечто странное. Я все еще стоял у входа в расщелину,
обдумывая слова Армитеджа и размышляя о том, как легко все это
объяснимо, как вдруг из глубины шахты послышался необычайный звук. Как
описать его? Прежде всего мне показалось, что он долетел откуда-то
издалека, из самых недр земли. Во-вторых, несмотря на это, он был очень
громким. И, наконец, это не был гул или грохот, с чем обычно
ассоциируется падение массы воды или камней. То был вой - высокий,
дрожащий, вибрирующий, как ржание лошади. Должен признаться, что это
странное явление, правда, только на одну минуту, придало иное значение
словам Армитеджа.
Я прождал возле расщелины Голубого Джона еще с полчаса, но звук этот
не повторился, и я отправился на ферму, в высшей степени заинтригованный
всем случившимся. Я твердо решил осмотреть шахту, как только достаточно
окрепну. Разумеется, доводы Армитеджа слишком абсурдны, чтобы их
обсуждать. Но этот странный звук! Я пишу, а он все еще звенит у меня в
ушах.
20 апреля. В последние три дня я предпринял несколько вылазок к
расщелине Голубого Джона и даже немного проник в самую шахту, но мой
велосипедный фонарик слишком слаб, и я не рискую забираться особенно
далеко. Решил действовать более методически. Звуков больше не слышал и
склонен прийти к заключению, что я просто оказался жертвой слуховой
галлюцинации, вызванной, по-видимому, разговором с Армитеджем.
Разумеется, его соображения - сплошная нелепость, и все же кусты у входа
в пещеру выглядят так, словно через них действительно продиралось
какое-то огромное животное. Меня начинает разбирать любопытство.
Обеим мисс Эллертон я ничего не сказал - они и так предостаточно
суеверны, но я купил несколько свечей и собираюсь производить дальнейшие
исследования самостоятельно.
Сегодня утром заметил, что один из многочисленных клочьев шерсти,
валяющихся в кустах возле пещеры, измазан кровью. Конечно, здравый смысл
подсказывает, что, когда овцы бродят по крутым скалам, они легко могут
пораниться, и все же кровавое пятно настолько потрясло меня, что я в
ужасе отпрянул от древней арки. Казалось, из мрачной глубины, куда я
заглядывал, струилось зловонное дыхание. Неужели же на самом деле внизу
притаилось загадочное мерзкое существо?
Вряд ли у меня возникли бы подобные мысли, будь я здоров, но, когда
здоровье расстроено, человек становится нервным и верит всяческим
выдумкам. Я начал колебаться и был готов уже оставить неразгаданной
тайну заброшенной шахты, если эта тайна вообще существует. Однако
сегодня вечером мой интерес к этой загадочной истории вновь разгорелся,
да и нервы немного успокоились. Надеюсь завтра более детально заняться
осмотром шахты.
22 апреля. Постараюсь изложить как можно подробнее необычайные
происшествия вчерашнего дня.
К расщелине Голубого Джона я отправился после полудня. Признаюсь,
стоило мне заглянуть в глубину шахты, как мои опасения вернулись, и я
пожалел, что не взял кого-нибудь с собой. Наконец, решившись, я зажег
свечу, пробрался через густой кустарник и вошел в ствол шахты.
Она спускалась вниз под острым углом примерно на пятьдесят футов. Дно
ее покрывали обломки камней. Отсюда начинался длинный прямой тоннель,
высеченный в твердой скале. Я не геолог, однако сразу заметил, что стены
тоннеля из более твердой породы, чем известняк, потому что там и сям
можно было заметить следы, оставленные кирками древних рудокопов, и
такие свежие, словно их сделали только вчера.
Спотыкаясь на каждом шагу, я спускался вниз по древнему тоннелю;
слабое пламя свечи освещало неверным светом лишь маленький круг возле
меня, и от этого тени вдали казались еще более темными, угрожающими.
Наконец, я добрался до места, где тоннель выходил в карстовую пещеру.
Это был гигантский зал, с потолка которого свисали длинные белые
сосульки известковых отложений. Находясь в центральной пещере, я
различал множество галерей, прорытых подземными водами и исчезавших
где-то в недрах земли. Я стоял и раздумывал - не лучше ли мне вернуться
или все же рискнуть и углубиться дальше в опасный лабиринт, как вдруг,
опустив глаза, замер от удивления.
Большая часть пещеры была усыпана обломками скал или покрыта твердой
корой известняка, но именно в этом месте с высокого свода капала вода, и
тут образовался довольно большой участок мягкой грязи. В самом центре
его я увидел огромный отпечаток, глубокий и широкий, неправильной формы,
словно след от большого камня, упавшего сверху. Но нигде не было видно
ни одного крупного камня; не было вообще ничего, что могло бы объяснить
появление загадочного следа. А отпечаток этот был намного больше следа
любого из существующих в природе животных и, кроме того, только один, а
участок грязи был таких внушительных размеров, что вряд ли какое-либо из
известных мне животных могло перешагнуть его, сделав лишь один шаг.
Когда, изучив этот необычайный отпечаток, я вгляделся в обступившие меня
черные тени, признаюсь, у меня на миг замерло сердце и задрожала рука,
державшая свечу.
Но я тут же овладел собой, сообразив, насколько нелепо отождествлять
этот огромный, бесформенный отпечаток на грязи со следом какого-нибудь
известного людям животного. Такой след не мог бы оставить даже слон.
Поэтому я решил, что никакие бессмысленные страхи не помешают мне
продолжать мои исследования. Прежде чем отправиться дальше, я постарался
хорошенько запомнить причудливую форму скалы, чтобы найти потом вход в
тоннель римлян. Эта предосторожность была совершенно необходима, ибо
центральную пещеру, насколько я мог видеть, пересекали боковые проходы.
Уверившись, что запомнил, где выход, и, осмотрев запас свечей и спичек,
я успокоился и стал медленно продвигаться вперед по неровному
каменистому дну пещеры.
Теперь я подхожу к описанию места, где со мной стряслась неожиданная
и роковая катастрофа. Ручей шириной около двадцати футов преградил мне
дорогу, и некоторое время я шел вдоль него, надеясь отыскать место,
чтобы перебраться на другую сторону, не замочив ног. Наконец, я дошел до
подходящего места - почти на самой середине ручья лежал плоский камень,
на который я мог ступить, сделав широкий шаг. Но камень, подмытый снизу
потоком, был неустойчив, и когда я ступил на него, он перевернулся, и я
упал в ледяную воду. Свеча погасла; я барахтался в кромешной тьме.
Не без труда удалось мне подняться на ноги; но вначале происшествие
это скорее позабавило меня, нежели встревожило. Правда, свеча погасла и
исчезла в потоке, но в кармане у меня оставались еще две запасные свечи,
так что волноваться было нечего. Я тут же достал новую свечу, вытащил
коробок со спичками, чтобы зажечь ее, и только тут с ужасом сообразил, в
какое попал положение. Коробок намок, когда я упал в ручей, и спичку
невозможно было зажечь.
Как только я понял это, сердце словно сдавили ледяные пальцы. Вокруг
непроглядная, жуткая тьма. Такая тьма, что я невольно дотронулся рукою
до лица, чтобы физически ощутить хоть что-нибудь. Я стоял, не шевелясь,
и только огромным напряжением воли взял себя в руки. Я попробовал
восстановить в памяти дно ущелья, такое, каким я видел его в последний
раз. Но увы! Приметы, которые я запомнил, находились высоко на стене, их
было не нащупать. И все-таки я сообразил, как примерно располагались
стены, и надеялся, идя вдоль них, ощупью добраться до входа в тоннель
римлян. Двигаясь еле-еле, то и дело ударяясь о выступы скал, я приступил
к поискам. Но очень скоро понял, что это безнадежно. В черной бархатной
тьме моментально теряется всякое представление о направлении. Не сделав
и десяти шагов, я окончательно заблудился.
Журчание ручья - единственный слышный звук - указывало, где он
находится, но едва я удалялся от берега, как сразу терял ориентировку.
Надежда отыскать в полной тьме обратный путь через этот лабиринт
известняков была явно неосуществимой.
Я сел на камень и задумался над своим бедственным положением. Я
никому не сказал о намерении отправиться в расщелину Голубого Джона, и
поэтому нельзя было рассчитывать на то, что меня станут тут разыскивать.
Значит, приходилось полагаться только на самого себя. У меня оставалась
единственная надежда: спички рано или поздно должны подсохнуть.
Свалившись в ручей, я вымок только наполовину: левое мое плечо
оставалось над водой. Поэтому я сунул спички под мышку левой руки:
возможно, тепло моего тела высушит их. Но, даже учитывая это, я знал,
что сумею раздобыть огонь лишь через несколько часов. А пока мне ничего
не оставалось, как только ждать.
К счастью, перед уходом с фермы я сунул в карман несколько сухариков.
Я тут же съел их и запил водой из проклятого ручья, ставшего причиной
всех моих бед. Затем, на ощупь отыскав среди скал местечко поудобнее, я
сел, привалившись спиной к скале, вытянул ноги и стал терпеливо ждать
Было нестерпимо холодно и сыро, но я пытался подбодрить себя мыслью,
что современная медицина рекомендует при моей болезни держать окна
открытыми и гулять в любую погоду. Постепенно убаюканный монотонным
журчанием ручья и окруженный полнейшей темнотой, я погрузился в
тревожный сон.
Как долго он длился, сказать не могу, может быть, час, а возможно, и
несколько часов. Неожиданно я встрепенулся на своем жестком ложе, каждый
нерв во мне напрягся, все чувства обострились до предела. Вне всякого
сомнения, я услышал какой-то звук, и он резко отличался от журчания
воды. Звук замер, но все еще стоял в моих ушах.
Быть может, это разыскивают меня? Но люди наверняка стали бы кричать,
а этот звук, разбудивший меня, хоть и очень далекий, совсем не походил
на человеческий голос.
Я сидел, дрожал и почти не осмеливался дышать. Звук донесся снова!
Потом еще раз! Теперь он не прерывался. Это был звук шагов, да,
несомненно, это двигалось какое-то живое существо. Но что это были за
шаги! Они давали представление об огромной туше, которую несли упругие
ноги. Это был мягкий, но оглушавший меня звук. Кругом по-прежнему была
полная тьма, но топот был твердый и размеренный. Какое-то существо,
несомненно, приближалось ко мне.
Мороз пробежал у меня по коже и волосы встали дыбом, когда я
вслушался в эту равномерную тяжелую поступь. Это было какое-то животное,
и, судя по тому, как быстро оно ступало, оно отлично видело в темноте. Я
съежился на скале, пытаясь слиться с ней. Шаги зазвучали совсем рядом,
затем оборвались, и я услышал шумное лаканье и бульканье. Чудовище пило
из ручья. Затем вновь наступила тишина, нарушаемая лишь громким сопеньем
и фырканьем.
Может быть, животное учуяло человека? У меня кружилась голова от
омерзительного зловония, исходившего от этой твари. Я опять услышал
топот. Теперь шаги раздавались уже на моей стороне ручья. В нескольких
ярдах от меня послышался грохот осыпающихся камней. Едва дыша, я приник
к скале. Но вот шаги стали удаляться. До меня донесся громкий плеск воды
- животное снова перебиралось через поток, и наконец звуки замерли в том
направлении, откуда они вначале послышались.
Долгое время я лежал на скале, скованный ужасом. Я думал о звуке,
который донесся до меня из глубины ущелья, о страхах Армитеджа, о
загадочном отпечатке на грязи, а теперь вот только что окончательно и
неопровержимо подтвердилось, что где-то глубоко в недрах горы таится
диковинное страшилище, нечто ужасное и невиданное. Я не мог представить
себе, какое оно и как выглядит. Ясно было лишь, что оно гигантских
размеров и вместе с тем очень проворно.
Во мне шла ожесточенная борьба между рассудком, утверждавшим, что
такого не может быть, и чувствами, говорившими о реальности
существования чудовища. Наконец, я уже был почти готов уверить себя, что
все случившееся - только часть какого-то кошмарного сна и что причина
галлюцинации кроется в моем нездоровье и ненормальных условиях, в
которых я оказался. Но вскоре произошло нечто, положившее конец всем
моим сомнениям.
Я достал из-под мышки спички и ощупал их. Они оказались совсем
сухими. Согнувшись в три погибели в расщелине скалы, я чиркнул одной из
них. К моему восторгу, она сразу вспыхнула. Я зажег свечу и, в страхе
оглядываясь на темные глубины пещеры, поспешил к проходу римлян.
По дороге я миновал участок грязи, на котором видел ранее гигантский
отпечаток. Тут я замер в изумлении: на грязи появилось три новых
отпечатка! Они были невероятных размеров, их форма и глубина
свидетельствовали об огромном весе того, кто их оставил. Меня охватил
безумный страх. Заслоняя свечу ладонью, я в ужасе бросился к
вырубленному в скале проходу, побежал по нему и ни разу не остановился
передохнуть, пока, задыхаясь, - ноги у меня так и подкашивались, - не
вскарабкался по последней насыпи из камней, продрался сквозь заросли
кустарника и бросился на траву, озаренную мирным мерцанием звезд. Было
три часа ночи, когда я вернулся на ферму. Сегодня я чувствую себя
совершенно разбитым и содрогаюсь при одном воспоминании о моем ужасном
приключении. Пока никому ничего не рассказывал. Тут следует соблюдать
крайнюю осторожность. Что подумают бедные одинокие женщины, и как к
этому отнесутся невежественные фермеры, если я расскажу им о том, что со
мною случилось? Надо поговорить с кем-нибудь, кто сможет помочь мне и
дать нужный совет.
25 апреля. Мое невероятное приключение в пещере Голубого Джона на два
дня уложило меня в постель. Я не случайно говорю "невероятное", ибо
испытал такое потрясение, как никогда в жизни. Я уже писал, что ищу
человека, с которым мог бы посоветоваться. В нескольких милях от меня
живет доктор Марк Джонсон, которого мне рекомендовал профессор
Саундерсон. К нему-то я и отправился, как только немного окреп, и
подробно рассказал обо всех странных происшествиях, случившихся со мной.
Он внимательно выслушал меня, затем тщательно обследовал, обратив особое
внимание на рефлексы и на зрачки глаз. После осмотра доктор отказался
обсуждать рассказанное мною, заявив, что это не входит в его
компетенцию. Он, однако, дал мне визитную карточку мистера Пиктона из
Кастльтона и посоветовал немедленно отправиться к нему и рассказать все
так же подробно. По словам доктора, Пиктон - именно тот человек, который
мне необходим. Поэтому я отправился поездом в этот городок,
расположенный в нескольких десятках миль от нас.
Мистер Пиктон, по-видимому, очень важная персона. Об этом
свидетельствовали внушительные размеры его дома на окраине города. К
дверям дома была прибита медная дощечка с именем владельца.
Я уже собрался позвонить, когда какое-то безотчетное подозрение
закралось мне в душу и, войдя в лавчонку на другой стороне улицы, я
спросил человека за прилавком, не может ли он рассказать мне что-нибудь
о мистере Пиктоне.
- Конечно, - услышал я в ответ, - мистер Пиктон - лучший психиатр в
Дербишире. А вон там его сумасшедший дом.
Можете мне поверить, что я тут же покинул Кастльтон и возвратился на
ферму, проклиная в душе лишенных воображения педантов, не способных