Константинов Владимир. Вызов смерти

   - Успеется, - беспечно ответил. - Шеф, у меня возникла великолепная идея! Если мы ее осуществим, наша любимая газета вырастет на недосягаемую высоту, за ней с утра будут выстраиваться длинные очереди благодарных читателей.
   Главный, видно, уже давно не питал никаких иллюзий относительно руководимой им газетенки, поэтому скептически усмехнулся: .
   - Ну-ну. И как же тебе это удастся?
   - Я получил письмо от одной заключенной. Два года назад она была осуждена на восемь лет за убийство и сейчас отбывает наказание в Челябинске. Я поддерживал в суде обвинение по ее делу. Она прочла мою книжку и решила написать мне. Уверяет, что убийства не совершала, и готова рассказать, кто это сделал. Более того, я уверен, что то убийство двухлетней давности связано с покушением на Шипилина. Оба совершены одними и теми же людьми. Представляешь? У нас появилась редкая возможность дело раскрутить и удивить весь просвещенный мир серией леденящих душу репортажей. Каково?
   Отчего тогда мне пришло в голову связать оба убийства? Понятия не имею. Скорее этим я хотел убедить шефа направить меня в заветную командировку. И конечно же не мог предположить, насколько окажусь прав и чего это будет стоить мне самому. Ах, если бы я мог хотя бы подумать, чем все это для меня обернется...
   - Блефуешь?! - недоверчиво спросил главный.
   - Обижаешь, шеф! В жизни не был так правдив и серьезен. Если не отправишь в командировку, оформлю отпуск за свой счет, а серию репортажей продам "Молодости Сибири", вижу, у них совсем туго с хорошими материалами.
   Лицо главного выражало борение чувств. С одной стороны, в его воспаленном воображении, наверное, рисовались радужные перспективы. Чем черт не шутит, вдруг из всего этого что-то выгорит и он в одночасье станет уважаемым в городе редактором. С другой - обуревали сомнения. Дашь вовлечь себя в авантюру, а потом костей не соберешь.
   - Смелее, шеф, - подбодрил его. - Рискни хоть раз в жизни. В любом случае ты ничего не теряешь, но можешь оказаться в крупном выигрыше.
   Последний довод подействовал. Он махнул рукой.
   - Шут с тобой! Иди выписывай командировку.
   - Давно бы так! - с воодушевлением встретил я его Вешение. - Клянусь, мы разбудим этот дремотный город, заставим его содрогнуться от гнусности и бессмысленности существования, заставим поверить, что чистить зубы два раза в день - еще не главное в жизни.
   - Поживем - увидим, - философски заключил главный. Вырвал листок из блокнота, протянул мне. - Это номер телефона следователя Дробышева. Обязательно ему позвони.
   В дверях столкнулся со своим бывшим другом, будто "Титаник" с огромным айсбергом. Даже ощутил, что получил "пробоину" ниже ватерлинии.
   - Ты куда это разбежался? - спросил Роман удивленно.
   - По делам, естественно, - ответил дипломатично и пулей вылетел за дверь.
   Глава 4
   Прежде чем ехать на встречу со следователем, заскочил в железнодорожные кассы и купил билет на поезд "Новосибирск - Адлер".
   Следователь Дробышев, рыжеватый парень с одутловатым болезненным лицом, занимал тот самый кабинет, в котором я благополучно проработал около года. В нем даже сохранились следы моего пребывания - красочная репродукция "Моны Лизы" на стене. Поделился этим открытием с Дробышевым. Он встретил новость довольно равнодушно. Из этого я сделал вывод, что его мучает больная печень, а сегодня утром жена накормила слишком жирным завтраком.
   - Это вы написали заметку об убийстве Шипилина? - спросил он бесцветным голосом, отводя взгляд в сторону.
   Я ответил шутливо:
   - А как вы догадались?
   Но он шутки не принял. Нет. Даже поморщился, будто проглотил горькую пилюлю, поднял на меня глаза. А в них... О Боже! За что же он меня так ненавидит?! Что плохого я сделал этому человеку, чтобы так на меня смотреть?
   - Под ней ваша фамилия, - ответил без тени улыбки на официальных устах.
   Я понял, что он ненавидит не конкретно меня, а в моем лице - всю пишущую братию. И чувство это уже устоявшееся, давно, так сказать, перебродившее. Когда-то чем-то ему, надо полагать, очень не угодили журналисты.
   - Если под ней моя фамилия, то запираться и отрицать считаю занятием бессмысленным и несерьезным. Поэтому признаюсь: да, эту, как вы изволили выразиться, заметку написал действительно я.
   - Вы утверждаете в ней, что видели убийцу. Так?
   - Я утверждаю, что видел вероятного убийцу. Вы ведь понимаете, э-э... Простите, не знаю, как вас звать-величать?
   - Родион Иванович.
   - Так вот, Родион Иванович, окончательный вывод может сделать только суд, верно?
   - А отчего вы решили, что это был вероятный убийца?
   - Потому что он бежал из зала сломя голову и едва не сбил меня с ног. От его удара плечом у меня до сих пор грудь побаливает.
   - Как он выглядел?
   - Двухметрового роста, с массивной фигурой, где-то килограммов под сто двадцать, никак не меньше. Был одет в домино и полумаску.
   - Каких-либо иных примет не заметили?
   - К сожалению, нет. Я видел его лишь мгновение.
   - Не густо, - проговорил Дробышев многозначительно.
   Достал из ящика стола пачку "Родопи", закурил, долго неприязненно меня рассматривал, беззвучно шлепая толстыми губами, будто разговаривая сам с собой. Это называлось - держать паузу. Я невольно улыбнулся. Это следователю очень не понравилось. Взгляд его все более наливался лютостью и сатанизмом. Направляясь сюда, я думал рассказать о том странном разговоре в приемной, когда был принят за Струмилина, но сейчас понял, что этого делать не нужно.
   - От вашей редакции на юбилей был приглашен Струмилин? Это так? наконец спросил следователь.
   -Да.
   - В таком случае каким образом вместо него оказались вы?
   - Мне дал задание наш главный редактор. Ему Струмилин позвонил и сообщил, что у него острый приступ аппендицита. Поэтому шеф отправил на юбилей меня.
   - А вы в курсе, что Струмилина убили?
   - Да. Мне об этом сообщили в редакции.
   - Кто сообщил?
   У меня в голове что-то щелкнуло, и кто-то умный, там сидящий, сказал: "Внимание! Опасность!" И, надо сказать, вовремя. В редакции об убийстве Вени я ни с кем не разговаривал. Это легко проверить, назови я кого-то конкретного. Тогда возникнет резонный вопрос: откуда же я об этом знаю? Необдуманным ответом очень легко попасть в подозреваемые. А там и до обвиняемого рукой подать.
   - Уже не помню, кто конкретно, - ответил и понял, что прозвучало это совсем не убедительно.
   Понял это, к сожалению, и Дробышев. Подозрительность на его лице уже вызрела до ярко-красной спелости.
   - Странно, - проговорил он, буравя меня желтоватыми глазками. - Но ведь вы утром намеревались его навестить? Или я что-то путаю? - И он впервые позволил себе улыбнуться.
   Тучи над моей головой стремительно сгущались. В шахматах это называется матовой ситуацией. Я лихорадочно искал выхода из нее, но, как назло, ничего оригинального на ум не приходило. И чтобы как-то вывернуться, дать себе передышку, вновь обратился за помощью к любимой латыни.
   - Манифэстум нон эгэт пробационэ (Очевидное не нуждается в доказательствах), - изрек многозначительно.
   Но этот рыжий дьявол знал латынь не хуже меня и лишь рассмеялся. Нехорошо так рассмеялся.
   - Еще как нуждается, Андрей Петрович. Но вы так и не ответили на вопрос.
   - Да, я действительно хотел с ним повидаться и даже намеревался это сделать. Но, увы.
   - Вот как?! - изобразил удивление Дробышев. Он теперь чувствовал себя хозяином положения и позволил себе расслабиться, поиздеваться надо мной. - И что же вам помешало?
   И тут я вспомнил слова Тани о западающем клапане мотора моего "шевроле" и ухватился за это, как утопающий за соломинку.
   - У моей машины что-то мотор барахлит. Заезжал на станцию техобслуживания.
   - Ну-ну, - не поверил следователь. - А квитанция у вас есть о техобслуживании?
   - К сожалению, там оказалась слишком большая очередь. А у меня была назначена встреча в издательстве, - вывернулся я из щекотливой ситуации, но тут же попал в новую.
   - А о чем вы хотели поговорить со Струмилиным? - спросил Дробышев, усмехнувшись.
   Вопрос застал меня врасплох. Я совершенно не был к нему готов. Черт возьми! Какой же я самоуверенный болван! Ведь вопрос напрашивался сам собой. Отчего же я о нем не подумал заранее? Скоро, кажется, я совсем перестану себя уважать.
   Время шло. А отвечать нечего. Я растерялся совершенно. Даже вспотел от напряжения.
   - Да так, ни о чем, - промямлил, будто уличенный в подглядывании за делами взрослых маленький пакостник. - Просто хотел навестить, поинтересоваться его здоровьем.
   Следователь теперь уже совсем не скрывал своего ко мне презрения, смотрел так, словно перед ним сидел не человек - венец творения Космоса, а какое-нибудь прозрачное амебное существо. И по большому счету он был прав. Мне еще надо много потрудиться, чтобы завоевать право называться хомо сапиенс. Точно.
   - Вы сказали вашему главному редактору, что хотите задать Струмилину пару вопросов. Или я опять что-то путаю?
   Так, значит, это наш "историк" меня сдал? Ситуация! Что же теперь делать?
   - Ну да, именно так я и сказал. Поскольку он часто вращался в тех кругах, то я хотел его расспросить о Шипилине, возможной причине его убийства и о том гиганте, который меня едва не изувечил, - ответил я и с облегчением вздохнул - кажется, мне удалось-таки вывернуться.
   - Ну-ну, - с недоверием, многозначительно буркнул Дробышев.
   Это его "ну-ну" еще дорого мне обойдется. Я еще пожалею, что не рассказал ему всей правды, но сейчас я был очень доволен тем, что мне удалось отделаться легким испугом.
   Следователь записал мои показания. Я с ними ознакомился и удостоверил правильность своей подписью.
   Вечером позвонила Таня.
   - Что делаете?
   - Лежу вот, думаю, что бы такого выдающегося оставить потомкам в память о себе.
   - Надо же! - прыснула она. - А мне показалось, что вы об этом никогда не задумывались.
   - Неужто я выгляжу таким узколобым и примитивным?
   - Нет, выглядите вы вполне нормальным, как человек, у которого никогда не было и нет проблем. А над этими вопросами человек задумывается, когда возникают серьезные осложнения.
   Надо же!.. Из этой славной девушки со временем вырастет крупный философ, это точно. Если она в восемнадцать приходит к подобным обобщениям, то что будет лет в тридцать?
   - Ты что звонишь? Есть какие-то предложения?
   - Просто хотела сказать, что у нас недавно был инспектор уголовного розыска, расспрашивал меня - не видела ли чего?
   - Ну и?
   - Сказала, что никого не видела и ничего не слышала. Вот! - Таня явно гордилась своим поступком.
   - А не кажется ли тебе, девушка, что ты нарушаешь одну из основополагающих заповедей учителя нашего Иисуса Христа?
   - Ой, я как-то об этом не подумала! - воскликнула она. - Но это еще не поздно исправить. Инспектор оставил мне телефон. Я сейчас же ему позвоню.
   Нет, она положительно мне нравилась.
   - Лучше не надо. Лучше я помолюсь за тебя, грешница.
   - Спасибо! Вы меня утешили. А то я было совсем расстроилась. А что вы делаете завтра?
   - Таня, мы же с тобой договорились быть на "ты". У нас не такая уж большая разница в возрасте, всего каких-то семь лет.
   - Хорошо. Я попробую. Что ты делаешь завтра?
   - Завтра я убываю в командировку на Урал, а конкретно - в город Челябинск.
   - И надолго? - опечалилась она.
   - Дня на три-четыре, не больше. Как только вернусь, позвоню и мы отметим мое возвращение. Договорились?
   - Договорились. Тогда счастливо вам... то есть тебе съездить.
   - Спасибо. Спокойной ночи.
   Я положил трубку. И будто разом прервалась тонкая нить, связывающая меня с остальным миром. Сразу стало одиноко и тоскливо. Нет, я уже не был тем оптимистом, каким проснулся утром. В голове ворочались мрачные и тяжелые, будто с похмелья, мысли. Как же такое случилось, что в двадцать пять у меня нет ни жены, ни друзей, ни любимой девушки? Все эти годы я был сам себе режиссер, сам себе актер, сам себе Папа Римский. Даже где-то гордился этим. А чем тут гордиться?! Тоска зеленая! Была бы рядом мама, поехал бы к ней, поплакался в жилетку, авось бы полегчало. Но она живет в далеком Спирине вместе с моим старшим братом Антоном.
   Чтобы заглушить эту ноющую тоску, включил телевизор. Вот и телик сверхмодерновый Маринка оставила, ничего не взяла. Вчера я этим обстоятельством был доволен. Сегодня меня это не радовало, а совсем даже наоборот Это было как плевок, как пощечина, как подачка. Подавись ты, мол, этим всем, только от меня отвяжись. А я утерся, умылся и рад-радешенек:
   "Ах, как здорово! Ах, какой я крутой парнишка! Теперь надо так жениться, чтоб вилла там была и все прочее". Да на кой мне эта вилла? Разве что запереть в ней свою тоску на веки вечные. Да? Но только это вряд ли кому удастся. Может быть, выпить? Точно! Как же я раньше не догадался? Встал, достал из бара бутылку водки "Проничев", налил полстакана, выпил. Закусывать не стал сознательно. Я хотел напиться, чтобы облегчить душу. Повторил процедуру. Порядок! Через некоторое время почувствовал, что захмелел. Но опьянение не принесло облегчения. Нет. Стало тоскливее, чем прежде, хотелось волком выть долго, тоскливо и безутешно. Не хватало еще расплакаться. Эта мысль меня разозлила, и наступила пора самоуничижения. Бог ты мой! Как только я себя не называл, как не оскорблял, но все было мало. И тогда я стал себя материть самыми наипохабнейшими конструкциями. Даже сам удивился тому, сколько, оказывается, знаю слов ненормативной лексики.
   Наконец выдохся и малость успокоился. На экране телеведущий, похожий на Квазимодо и одновременно на шута горохового, все допытывался у стриптизерш, что они чувствуют под горящими взглядами мужчин. Те кокетничали, жеманничали, смело и открыто смотрели красивыми бесстыжими глазками в телеобъектив и несли всякую ахинею. Конец света! Нет у народа других проблем и интересов, как только знать, о чем же думают эти наглые и породистые телки под похотливыми взглядами самцов, да?! Натурально, от всего этого можно сойти с ума. А "Квазимодо" от каждого ответа приходил прямо-таки в щенячий восторг - до того это ему нравилось. Мне стало противно, и я выключил ящик. И вновь себе подивился. Что-то со мной происходит действительно странное. Раньше бы я с удовольствием посмотрел всю эту чушь, посмеялся. А сейчас... В моей хорошо отлаженной и сбалансированной нервной системе где-то определенно коротнуло, если не сказать больше.
   Расстелил постель, лег и моментально отключился.
   Глава 5
   Челябинск оказался громоздким, жутко грязным и жутко дымным. По сравнению с ним родной город выглядел эталоном чистоты, эдаким сибирским Эдемом.
   На привокзальной площади подошел к такси.
   - Знаешь, где женская колония? - спросил таксиста.
   - А кто ж ее не знает, - почему-то ухмыльнулся он, будто мартовский кот. Видно, с этой колонией его связывали самые приятные воспоминания. - Только это будет дорого стоить.
   Решительно сел на переднее сиденье.
   - Поехали.
   Дежурная по колонии, старший лейтенант внутренней службы, пожилая и безобразно толстая тетка, долго рассматривала мое удостоверение, затем нехотя вернула и, окинув с головы до ног подозрительным взглядом, хмуро представилась:
   - Пилипенко Тамара Осиповна, дежурная. По какому вопросу к нам прибыли?
   - Я приехал по письму вашей заключенной Трубициной Екатерины Павловны. Хотел бы с ней побеседовать.
   Стоило мне лишь назвать фамилию Трубициной, как ее круглое курносое лицо с двойным подбородком выразило неподдельный страх, затряслось, будто свиной студень, глаза забегали, забегали и остановились на висевшем на стене портрете Железного Феликса.
   - Подождите. Я счас! - проговорила она и, покачиваясь, словно утка, заторопилась из дежурки.
   Поведение дежурной показалось довольно странным. И я понял, что и здесь уготован очередной сюрприз.
   Ждать пришлось минут десять. Но вот в комнату вошла высокая и стройная женщина лет тридцати в форме капитана. Ее темно-карие, почти черные глаза смотрели на меня доброжелательно и, как мне показалось, виновато. Она четко и красиво козырнула.
   - Старший оперуполномоченный колонии Колдобина Виктория Валентиновна. Разрешите ваше удостоверение?
   Она мельком ознакомилась с удостоверением, вернула.
   - Вы не возражаете, Андрей Петрович, если мы пройдем в мой кабинет? указала она рукой на дверь.
   Я не возражал. Пройдя по узкому темному коридору метров десять, мы оказались в небольшой, убогой, впрочем, как и все здесь, комнатушке с проплешинами линолеума на полу, с грязным потолком. Все ветшает и приходит в упадок. Выберемся ли мы когда из того дерьма, в которое угодили по вине политиков? И вновь я себе удивился. Прежде подобные вопросы не возникали в моей беспечной головушке. Хотя и в культуре, чем мне приходится по воле случая и капризу главного заниматься, дела обстоят не лучшим образом. Видимо, со мной действительно происходило что-то весьма и весьма странное.
   - Присаживайтесь, Андрей Петрович, - указала Колдобина рукой на стул. Дежурная сказала, что вы приехали по письму?
   -Да.
   - Оно у вас с собой?
   Я достал конверт, протянул ей. Она вынула письмо, развернула, стала читать.
   - Так вы писатель?! - удивилась.
   - Да так... Скорее сочинитель. Пописываю детективы, - скромно ответил.
   По мере того как Колдобина читала, лицо ее все более и более хмурилось. Затем она подняла на меня строгие и печальные глаза.
   - Дело в том, Андрей Петрович, что Трубицина сегодня ночью повесилась.
   - Не может этого быть! - закричал я, вскакивая. - Она не могла этого сделать!
   У меня было такое впечатление, что меня шандарахнули из-за угла чем-то тяжелым по голове.
   - К сожалению, это так, - тяжело вздохнула Виктория Валентиновна. Дежурная в пять утра обнаружила ее в туалете. Повешенной...
   - Не могла Трубицина покончить с собой! Не могла! - сказал я убежденно.
   Колдобина пожала плечами.
   - Это иногда случается. Не она первая. Мы ведь не знаем, что у нее творилось в душе.
   - А вам не кажется странным, что это случилось именно тогда, когда она решила рассказать правду и назвать конкретного убийцу?
   - Это всего-навсего ваши предположения. Мы сейчас по этому факту проводим служебное расследование. Единственное, что могу обещать, - провести его самым тщательным образом.
   - Сколько времени это займет?
   - Трудно так сразу сказать. Но думаю, дней десять, не меньше. Я вам обязательно сообщу о результатах.
   - А не могли ее сначала задушить, а уж потом... того?
   - Конечно, могли. Но не будем, Андрей Петрович, гадать на кофейной гуще и делать скоропалительные выводы. Подождем окончания расследования.
   - А у Трубициной были здесь подруги?
   - Разумеется. Она была очень коммуникабельной девушкой.
   - Вы их знаете?
   - Я по долгу службы обязана знать. Это Наташа Зайцева, Вера Овчаренко и Сюзанна Хомова. Дружила и с другими, но эти трое были ее лучшими подругами.
   - Можно с ними поговорить? Колдобина некоторое время колебалась, затем решительно махнула рукой.
   - Можно. В моем кабинете вам будет удобно?
   - Большое спасибо, Виктория Валентиновна! Вы удивительная женщина. Буду обязан по гроб жизни.
   - А, чего там! - рассмеялась она, польщенная. - Свои люди, сочтемся. Верно?
   Колдобина игриво подмигнула. Оказывается, и капитаны внутренней службы умеют подмигивать. Надо же! И это у них совсем даже неплохо получается.
   - Советую начать с Хомовой. Она из троих самая образованная и интеллигентная.
   Глава 6
   Передо мной сидела маленькая хрупкая девушка с довольно миловидным курносым лицом и смотрела на меня испуганными зеленоватыми глазами. Веки у нее были красными и вспухшими. Я представился и сразу спросил о главном:
   - Сюзанна Робертовна, вы верите в то, что Трубицина могла сама это сделать?
   Она часто-часто заморгала, а затем заплакала.
   - Ой, я уже ничего не знаю, - прошептала испуганно, хлюпая носом. - Я не поверила сначала. А потом Вера Овчаренко сказала, будто Катя накануне призналась ей, что хочет повеситься.
   - А вам Трубицина ничего такого не говорила?
   - Нет-нет, что вы. Совсем наоборот, она в последние дни была особенно весела, словоохотлива. Кстати, она хотела с вами встретиться. Очень надеялась, что вы ей поможете.
   - Значит, вы в курсе того, что она хотела мне рассказать?
   - В общих чертах. Она неохотно об этом говорила, боялась...
   - И все же, что она вам рассказала?
   Хомова наконец перестала всхлипывать, достала носовой платок и тщательно вытерла им лицо, затем наморщила гладенький лобик, вспоминая. А я смотрел на нее и невольно удивлялся. Каким образом залетела в этот суровый казенный мир эта, казалось, невинная птаха?!
   - Она сказала, что убийство совершил ее близкий друг, с которым она встречалась, что он все подстроил. Только поняла она это не сразу, уже здесь и решила все рассказать вам.
   - А кто он такой - ее друг?
   Она виновато улыбнулась, развела руками.
   - Ой, я не знаю. Она ничего о нем не сказала, даже имени не называла. Говорила только, что он занимается бизнесом, и все.
   Я сделал пометки в блокноте.
   - Спасибо, Сюзанна. А прошлой ночью вы ничего не видели и не слышали?
   - Видела, - кивнула. - Видела, как Катя встала и пошла к двери. Я не придала этому значения, подумала, пошла в туалет. Ей часто приходилось ночью вставать.
   - Почему?
   - У нее слабый мочевой пузырь. Она говорила, что в милиции ее били и что-то там повредили.
   - А кто знал об этой ее слабости?
   -Ой, да все. Здесь же ничего невозможно скрыть.
   - А в руках у нее что-нибудь было?
   - В каком смысле?
   - Ну, веревка там или что-то в этом роде?
   - Нет, я ничего не видела.
   - Когда это было?
   - Ой, я не знаю. Может, часа в два или в три. Не знаю. Я спала уже. А тут проснулась.
   - Следом за Трубициной кто-нибудь выходил?
   - Да, - кивнула она.
   Вдруг глаза ее сделались круглыми от изумления и страха.
   И я понял, что сейчас она скажет самое главное.
   - Ой! - воскликнула она и зажала рот рукой.
   - В чем дело, Сюзанна?
   - Вы думаете, что ее?.. - прошептала в страхе девушка, с опаской оглядываясь на дверь.
   - Кто выходил следом за Трубициной? - спросил, еле сдерживаясь, чтобы не закричать на нее.
   - Ой, я прямо не знаю, - вконец растерялась она.- Я вам скажу, а потом окажется, что она со-. всем даже не виновата.
   - Но вы ведь видели ту, кто вышел следом за Катей? Так?
   Хомова молча кивнула.
   - В таком случае нужно ее назвать. Я ведь не утверждаю, что именно она убила Трубицину, верно? Так кто же?
   - Вера Овчаренко, - таинственно прошептала Сюзанна и отчего-то вновь заплакала. - Но... Но... Но как она могла?! Ведь она же была Катиной подругой!
   - А после того, как ушла Овчаренко, вы ничего не слышали?
   - Ой, правда! - еще больше испугалась Сюзанна. Ее буквально всю колотило от переживаемого волнения и страха. - Слышала! Слышала, Андрей Петрович! Приглушенный вскрик и шум какой-то. Тогда я не придала этому значения. Она, Верка, это сделала! Точно! Потому и говорила, что Катя будто бы собиралась повеситься. Какая непорядочная! Правда, Андрей Петрович?
   - Правда, - согласился. У меня у самого от волнения тряслись руки. - А могла Овчаренко одна справиться с Трубициной?
   - Нет, вряд ли. Катя была сильной. Вот со мной бы она запросто справилась. А с Катей - нет, одна бы не сумела.
   Кратко записал в блокнот то, что услышал, предупредил:
   - О том, что мне сказали относительно. Овчаренко, никому. Понятно?
   - Да, да, - закивала девушка. - Я это прекрасно понимаю.
   Не удержался, спросил:
   - Сюзанна, а вас-то как сюда занесло? Что вы такое могли совершить?
   - Отчима убила, - ответила она просто и даже улыбнулась.
   - Не может быть?! - не поверил я.
   - Правда. Он над мамой издевался и ко мне приставал. Я терпела, терпела, а потом однажды, когда он спал, взяла его двустволку, зарядила, подошла к нему и в грудь сразу из двух стволов. Он и пикнуть не успел.
   Лицо ее стало строгим, а взгляд больших глаз холодным и жестким. И я понял, что эта хрупкая на вид девочка вполне способна на такой поступок.
   Полненькая с двумя симпатичными смешливыми ямочками на щеках Наташа Зайцева ничего нового мне не сказала, тем более что не видела, как вставала ночью Трубицина. Она долго клялась, божилась, крестилась, утверждая, что "Катюха ни за что на свете не могла покончить с собой". Еще она вспомнила, что друга Трубициной вроде как звали Аликом.
   "Алики. Жорики, жмурики, ханурики", - всплыла в сознании совершенно нелепая фраза, и я распрощался с Зайцевой.
   Но стоило мне лишь увидеть Овчаренко, я сразу понял - эта могла убить. Примерно моего возраста, высокая, поджарая, с большими "мужскими" руками и несколько грубоватым некрасивым лицом, она вместе с тем привлекала внимание какой-то природной грацией и изяществом, ходила по-кошачьи мягко, ступая с носка на пятку. Когда-то она наверняка занималась в балетной школе. Взгляд ее светло-карих глаз скользил с предмета на предмет, нигде не задерживаясь, казался рассеянным. И вместе с тем я был уверен, что она боковым зрением отмечает все, что происходит в комнате.
   Она уже наверняка знала, кто я такой и зачем приехал, но когда я назвался, ловко разыграла удивление:
   - Правда, что ли?! Впервые вижу перед собой живого журналиста. Вы о нас писать будете, да?
   - Обязательно.
   Я уже был уверен, что сидящая передо мной девушка наверняка является тайным осведомителем той же Колдобиной. Да, но оперативники обычно не сдают своих агентов. Тогда почему капитан сразу назвала ее фамилию? Значит, была на то причина.