Константинов Владимир. Вызов смерти

   - Он так и сказал - журналист? - подскочил я на диване.
   - Это она так сказала. Сержант отвел ее в кабинет, где находился ее друг. Он ей рассказал, что когда они спали, то в квартиру ворвались трое рэкетиров, которые у него раньше вымогали крупную сумму денег и которым он якобы отказал. С собой они принесли труп Погожева. Тот тоже якобы отказывался платить им дань. Бандиты усыпили Трубицину, а его жестоко избили и сказали, что если он не отдаст им сто миллионов, то будет отвечать за убийство Погожева и Трубициной, что они все так сделают, что ему ни за что не отвертеться. Он понял, что угроза их очень реальна, так как с Погожевым у него были натянутые отношения. И он вынужден был согласиться на требования подонков. После чего они ввели Кате сильную дозу наркотика и искололи вены, чтобы подумали, будто она наркоманка, вложили в руку кухонный нож, позвонили в милицию, представились соседями и сказали, что в моей квартире кто-то кого-то убивает. Друг просил Катю не называть его имени.
   - И она ему поверила?! - удивился я.
   - Разумеется. Она, влюбленная в него до беспамятства, верила всегда и всему, что бы он ни говорил. Была даже беременна от него и хотела рожать.
   - Она что же, сделала аборт?
   - Нет. В следственном изоляторе, вероятно, от всех этих волнений у нее случился выкидыш.
   - В деле об этом ничего не сказано... Она, случайно, не называла фамилии того сержанта ИВС?
   - Нет, но это довольно легко установить.
   - А вы ее версии поверили?
   - И да, и нет. Во всяком случае, очень сомневалась в реальности происшедшего. Особенно меня смущал эпизод с трупом Погожева.
   Я узнал здесь все, что мне требовалось. Пора было прощаться.
   - Что ж, спасибо, Наталья Павловна, за ценную информацию. До свидания!
   - Желаю успеха! - Она крепко, по-мужски пожала мне на прощанье руку.
   Глава 9
   - Неужели все это сделал друг Трубициной?! - спросила Таня уже в машине. Хорошенькое ее личико пылало негодованием.
   - Уверен в этом. Более того, ликвидация Погожева им долго и тщательно готовилась. Так он убивал сразу двух зайцев. Во-первых, освобождался от соперника по бизнесу, во-вторых - от неудобной любовницы, которая, видите ли, намеревалась осчастливить его ребенком.
   - Вот негодяй!
   - Это уж точно, - согласился я.
   - Мне показалось, вы знаете, о ком идет речь?
   Наблюдательная девушка. Я ж говорю, что ей только в милиции опером работать.
   - Пока лишь догадываюсь.
   - А куда мы сейчас едем?
   - На улицу Ленинградскую к родителям Трубициной.
   На Кирова мы угодили в огромную автомобильную пробку. Где-то впереди приключилась большая авария. Вот черт! Пока рассуждал, что бы такое предпринять, оказался упакованным со всех сторон автомобилями. Теперь придется минут двадцать "позагорать". Это точно. Через пару минут в мое боковое стекло деликатно постучали. Скосил глаза и увидел молодого бравого парня в форме старшего лейтенанта милиции. Он смотрел на меня веселыми глазками и улыбался. Это не был гаишник. У тех взгляд более наглый. Я сразу почувствовал неладное. Приоткрыл дверцу:
   - Слушаю вас, товарищ старший лейтенант.
   - Говоров Андрей Петрович? - на всякий случай поинтересовался он.
   - Да. А в чем, собственно, дело?! - уже не на шутку обеспокоился я.
   - Вы задерживаетесь по подозрению в убийстве, - продолжая улыбаться, вежливо сообщил он.
   Это называется - приехали!
   Тут же открылась противоположная дверца, и другой парень, одетый по гражданке, в джинсовый костюм, но такой же вежливый, как и первый, сказал:
   - Девушка, прошу вас выйти из машины.
   - Никуда я не пойду! - решительно запротестовала Таня.
   - Ну зачем же вы так, - укоризненно попенял оперативник. - Не нужно вынуждать меня применять, силу. Я искренне не хотел бы этого делать.
   - Вы не имеете права! - продолжала возмущаться девушка.
   - Таня, с ними бесполезно спорить. Делай; как они велят, - сказал я.
   - А куда они тебя?
   - В милицию. Куда же еще? В изолятор временного содержания Заельцовского РУВД. Я прав, старший лейтенант?
   Тот рассмеялся.
   - Ваша прозорливость делает вам честь, Андрей Петрович.
   Зачем я сказал это все Тане, я и сам не знал. Неужели надеялся, что эта славная девушка, которая столь стремительно вошла в мою жизнь, сможет мне чем-то помочь? Глупо, если не сказать больше. Тогда зачем?
   Таня положила свою руку на мою, слегка сжала.
   - Счастливо тебе, Андрей!
   - До свидания, Таня!
   - Все будет хорошо. - Она ободряюще улыбнулась. - Я в этом уверена.
   - Я тоже нисколько не сомневаюсь, - в тон ей ответил бодро и жизнерадостно. Подмигнул. - Мы еще с тобой отметим мое освобождение по полной программе.
   - Обязательно, - ответила она и вышла из машины.
   Ее место тут же занял оперативник в штатском. Был он темноволос, смуглолиц, с могучим разворотом крутых плеч. Я даже физически ощутил, какая могучая сила бродила под этой джинсухой. Его мощное биополе нервировало, вызвало голодные спазмы желудка. Захотелось стать таким маленьким, чтобы можно было спокойно спрятаться за обшивку сиденья. Да, не хотел бы я с ним встретиться в рукопашном бою. Он, снисходительно усмехаясь, прокомментировал мои слова:
   - Надежда юношей питает. Разрешите представиться. Старший инспектор уголовного розыска Заельцовского РУВД капитан Коломиец Антон Борисович.
   Я мог бы простить ему его подковырку, но снисходительной усмешки - ни за что на свете.
   - Очень приятно, - кивнул. - "Надежда юношей питает!" Как это у вас замечательно, образно прозвучало. Признайтесь, Антон Борисович, вас по ночам мучает бессонница, и вы сочиняете стихи типа: "Мы с приятелем-козлом вместе думам об одном: как же нам ее пымать, что зовут япона мать?" Угадал?
   И вновь я себе подивился. Прежде я ни при какой погоде не зарвался бы до такой степени. Видно, подспудно во мне сидели гены какого-нибудь "горлопана и главаря" и, нате вам, нашли время заявить о себе в полный голос.
   Капитан громко расхохотался и долго не мог успокоиться, качая головой и повторяя время от времени:
   "Ну надо же!"
   Наконец приступ веселья прошел, он достал носовой платок, вытер слезящиеся глаза:
   - Да вы большой шутник, Андрей Петрович. Это хорошо. У нас в милиции юмористов очень любят.
   - Я так и понял.
   - Кто это вас? - посочувствовал капитан, с интересом рассматривая мою помятую в схватке с мафией физиономию.
   - Да так, неудачно пошутил.
   - Бывает, - тут же согласился он. - Андрей Петрович, вам придется пересесть к нам.
   Я выбрался из машины и тут же попал в крепкие и надежные руки старшего лейтенанта и еще одного оперативника. Мне надели наручники и запихнули на заднее сиденье. Все правильно. Перед ними был матерый преступник, совершивший, как минимум, одно, а то и с десяток убийств. А с такими нечего церемониться.
   В сопровождении оперативников спустился в полуподвальное помещение ИВС, где был оформлен протокол моего задержания по статье 122 УПК РФ. "По подозрению в убийстве", - значилось в нем. Значит, они не нашли настоящего убийцу. Они его будут лепить из меня. Затем мне откатали пальчики в дактилокарту и препроводили в грязный, убогий кабинет. Беленые стены в желтых разводах сырости. Похоже, именно здесь происходила встреча Трубициной с ее другом.
   За столом сидел старый знакомый, следователь Дробышев, и, медленно и ритмично, будто метроном, раскачиваясь на задних ножках стула, смотрел на меня,. наливаясь злобой. С самых первых минут нашей предыдущей встречи мы почувствовали антипатию друг к другу. А преодолеть ее порой бывает труднее, чем полюбить сварливую тещу.
   - Пальчики ему откатали? - спросил Дробышев вошедшего вместе со мной Коломийца.
   - А как же. Все как положено.
   - Срочно проверьте.
   - Хорошо, - кивнул Коломиец и вышел из кабинета.
   После слов следователя меня пробрал озноб. Я отчетливо вспомнил впечатляющую картину: стою я, значит, в квартире Струмилина, на полу лежит труп хозяина, облепленный жирными зелеными мухами, в руках у меня телефонная трубка, и я пытаюсь по отключенному телефону дозвониться до милиции. Кошмар! И заметьте, это сделал не какой-нибудь среднестатистический гражданин, а идиот с высшим образованием, да еще специальным - юридическим. Чем же он тогда думал, оставляя свои четкие отпечатки на телефонной трубке? Чем угодно, но только не головой. Это точно. Я сам предельно упростил этому рыжему индюку задачу сделать из меня "профессионального убийцу"!
   Кажется, Дробышев заметил мои душевные муки, проступившие на лице в виде постной и до невозможности кислой мины и затравленного взгляда красивых карих глаз. Заметил и очень обрадовался. По всему, он редко бывает так счастлив, как сейчас, если вообще бывает. Он почувствовал себя на коне и взял повышенные обязательства сделать из меня убийцу досрочно.
   - Что это у вас с лицом, Андрей Петрович? - спросил он насмешливо.
   Хорошее настроение было ему противопоказано, а потому я тут же решил вернуть его в обычное состояние и взял встречные обязательства довести этого рыжего болвана до белого каления.
   - А что у меня с лицом? - спросил удивленно. - По-моему, все в порядке. Во всяком случае, до встречи с вашими верными помощниками оно было нормальным.
   От моих слов он сразу почувствовал себя неуютно, занервничал, посмурнел, заелозил на стуле и вдруг заорал благим матом:
   - Коломиец!!
   В кабинет влетел встревоженный капитан.
   - В чем дело, Родион Иванович?!
   - Вы приглашали медика для обследования этого? - спросил следователь, пренебрежительно кивнув в мою сторону.
   - Нет, - растерялся Коломиец.
   - А если он завтра скажет, что его избили здесь, добиваясь признательных показаний? Чем будете крыть?
   - Я как-то об этом не подумал. Не волнуйтесь, Родион Иванович, это мы сейчас мигом организуем. Коломиец вышел.
   - Это ты правильно решил, - "одобрительно" сказал я Дробышеву. - Все должно быть зафиксировано. Протокол, подпись, печать. Все как положено. Бумага, она и в Африке бумага. Верно? Только ты, Родька, чё-то путаешь. Твои архаровцы избили меня не здесь, а при задержании. Здесь они обещали добавить, если не признаюсь в убийстве Шипилина.
   - Молчать! - заорал Дробышев и грохнул кулаком по столу. Отчего стоявшая на столе консервная банка, доверху наполненная окурками, подпрыгнула, окурки высыпались на стол, а в воздухе на какое-то время повисло облако табачного пепла.
   Тем временем следователь продолжал надрываться:
   - Ты что это себе?!. А?!. Да как ты смеешь, подонок?!. Да я тебя!.. Да я тебе!.. Обнаглел, понимаешь! Ты почему вздумал врать?! Ты на дураков рассчитываешь?!
   - А что делать, - сокрушенно развел руками, - если в вашей системе других нет? Умных она отторгает, как чужеродные тела. И потом, ты, Родька, не прав, обвиняя меня во вранье. Со мной в машине ехала знакомая девушка, которая охотно подтвердит, что до встречи с твоими ребятами я был в полном порядке, благоухал туалетным мылом "Камей" и французской туалетной водой, был бодр, жизнерадостен и доверчив, как ребенок.
   - Кто такая?
   Дробышева уже начинало колотить. Такое впечатление, что вот-вот хватит удар. Багровое лицо его было усталым, даже измотанным душевными- переживаниями. С таким лицом всходят на эшафот, а не людей допрашивают.
   - Ты, Родька, с ней познакомишься. Обещаю. Мой адвокат обязательно пригласит ее в суд. И вот тогда суд из пошлого фарса превратится в политическую акцию высокого звучания. Судить мы тебя, Родька, будем со всеми твоими приспешниками и помощниками. И тогда ты поймешь, что значит нарушать закон.
   - Молчать! - вновь гаркнул Дробышев, вскакивая, и голосом утопающего заорал: -Коломиец!!
   Появился капитан. Удивленно уставился на красного и несчастного Дробышева.
   - В чем дело, Родион Иванович?
   - Э-этого в к-камеру, - проговорил следователь, заикаясь. - Придет медик, освидетельствуете и составите акт по всей форме. А утром в десять ко мне. Да, не забудьте дактилоскопическую экспертизу.
   - Все сделаем, Родион Иванович. - Коломиец повернулся ко мне, сказал со смехом: - Пойдем, "япона мать".
   И я оказался в камере. Лег на кровать. В целом был доволен, что довел этого рыжего борова до белого каления. Очень доволен, если не сказать больше. Хотя, если разобраться, положению, в котором я оказался, не позавидуешь. Нет. Что же делать? Рассказать, как было, - значит еще больше усугубить свое и без того незавидное положение. Теперь я пожалел, что в прошлый раз скрыл от Дробышева правду. Точно. Теперь мне веры нет - это определенно. А как объяснить наличие моих отпечатков на телефонной трубке Струмилина? Трудно это объяснить. Трудно, если вообще возможно. Придется снова бессовестно врать. Ничего другого просто не остается.
   Ко мне подошел сосед по камере - жалкий тип с помятым лицом, обросшим пятидневной щетиной, скромно присел на край кровати, поинтересовался:
   - За что тебя замели?
   И такое участие светилось в его крохотных слезящихся глазках, что я сразу понял: передо мной "подсадная утка". Сейчас он попытается залезть в мою еще пока не отягощенную страшными грехами душу своими грязными "щупальцами" и попытается там отыскать то, что требуют от него хозяева.
   - Да так, ерунда, - ответил равнодушно.
   - А все же?
   - По глупости. Перепутал. Хотел плюнуть себе под ноги, а попал в лицо мэру города.
   - Шутишь?! - подхалимски осклабился сосед.
   - Нисколько.
   - Шутишь, шутишь! - уверенно проговорил он, продолжая демонстрировать редкие прокуренные зубы.
   - Слушай, отвали! От тебя пахнет мышами и ментами. А я терпеть не могу этих запахов.
   - Подумаешь! - обиделся он, вставая.
   Плохой "подсадной". Хороший агент не должен обижаться ни при каких обстоятельствах. А этот надулся. Теперь он уже вряд ли получит обещанную за меня премию. Ну и шут с ним. Что мне с ним, детей, что ли, крестить?
   Я чувствовал себя настолько уставшим и разбитым, что стоило лишь закрыть глаза, как тут же провалился в черный и бездонный, как провал памяти, сон.
   Затем меня разбудили, провели в уже знакомый кабинет, где заставили раздеться. Эксперт тщательно меня осмотрел и составил акт медицинского освидетельствования, где подробно перечислил все мои ссадины и гематомы.
   После чего вернулся в камеру и, едва добравшись до постели, вновь забылся сном праведника.
   Глава 10
   Еще окончательно не проснувшись, услышал металлическое лязганье задвижки и простуженный голос надзирателя:
   - Говоров, на выход!
   В коридоре два молоденьких сержанта надели на меня наручники, вывели из ИВС. Мы поднялись по крутой лестнице и оказались в управлении милиции. Сержанты подвели меня к двери с табличкой "15", и один из них, приоткрыв дверь, спросил:
   - Разрешите?
   Из кабинета бодрый голос Коломийца ответил:
   - Да. Вводите!
   А еще через считанные секунды я уже мог лицезреть и самого капитана в компании старшего лейтенанта и еще одного оперативника, мне незнакомого.
   - А вот и "япона мать" прибыл! - весело воскликнул Коломиец. - Как жизнь молодая?
   - Спасибо. Так бы жил любой. Словом, живу хорошо, чего и вам желаю.
   Капитан хохотнул и, обращаясь к своим приятелям, весело сказал:
   - Я же говорил - юморист! Те тоже рассмеялись.
   Незнакомый опер, покачав головой, согласился:
   - Да, интересный тип.
   Присмотревшись к ним повнимательнее, понял причину их коллективного веселья - все трое были в приличном подпитии. А вытащили они меня сюда, как пить дать, для поднятия настроения.
   "Бить будут!" - тоскливо подумал.
   Капитан почти что с отцовской любовью рассматривал меня и скалил крепкие и породистые зубы. На нем теперь была рубашка из тонкой джинсовой ткани с засученными по локоть рукавами, под которой рельефно бугрились и ходили ходуном мощные бицепсы и трицепсы.
   - Слушай сюда, "япона мать", - проговорил наконец Коломиец, закончив визуальный осмотр моей покореженной оболочки. - Вон видишь стол, а на нем бумага и ручка? Садись и пиши "явку с повинной". Понял?
   - Понял, - покорно ответил, садясь за стол и беря ручку. - А на чье имя писать?
   Он никак не ожидал от меня подобной сговорчивости и даже несколько подрастерялся - обещанный приятелям мордобой оказался под угрозой срыва. Но я знал наверняка, что он состоится, и очень даже скоро. И черт меня возьми, если я очень от этого переживал. Я не переставал удивлять самого себя.
   ,
   - Так, на имя этого... - в замешательстве проговорил капитан. - Ну, как его? На имя начальника милиции, ясно?
   Взял ручку и начал писать:
   "Начальнику Заельцовского управления милиции от гр. Говорова А.П.
   явка с повинной
   Гражданин начальник, хочу покаяться и облегчить перед вами душу. Не далее как вчера я позволил себе в мыслях назвать доблестных работников милиции козлами, в чем чистосердечно признаюсь и глубоко раскаиваюсь. Насколько заблуждался, я понял лишь сегодня, когда познакомился с капитаном Коломийцем А.Б. По сравнению с ним все прочие козлы - невинные агнцы. Если у вас есть какие награды для козлов, то смею ходатайствовать о награждении самой высокой из них в первую очередь капитана Коломийца. Он ее заслужил по праву.
   С глубочайшим к вам уважением
   Говоров".
   - Я закончил, - сказал.
   - Что-то ты слишком быстро, - удивился Коломиец.
   - А зачем много расписывать. И так все предельно ясно. Верно?
   - Верно, - согласился капитан. - Давай сюда.
   - А можно я сам прочту? А то у меня почерк неразборчивый.
   - Читай, - великодушно разрешил он. По мере того как я читал, Коломиец все больше наливался красным, а его приятели веселели прямо на глазах. Когда закончил, они были натурально в лежку от смеха. Коломиец же стоял со свирепым глупым лицом, вытаращенными глазами, все никак не мог понять, что же здесь все-таки произошло? Он просто не мог поверить, что сидящий перед ним жалкий человечишка с синюшным лицом посмел так насмешничать и нанести столь сильную обиду. Ему?! Посмел?! Не иначе мир сошел с ума! От всего этого что-то нарушилось в его сильном и хорошо сбалансированном организме. Вместо того чтобы выдохнуть теснивший грудь воздух, он все пытался и никак не мог втиснуть в себя новую порцию обогащенного кислородом газа. Его застопорило. В народе в таких случаях говорят: заклинило. Лицо его из красного превратилось в багрово-синее, вены на висках вздулись, а глаза готовы были выскочить из орбит. И все же жажда жизни пересилила, и отработанный воздух с шумом и свистом покинул его легкие. Лицо постепенно "остыло" и стало белым и зловещим, как у вампира в детских комиксах.
   - Значица, так, - спокойно, по-деловому проговорил он и медленно двинулся на меня с готовыми к мордобою "кувалдами".
   Я выскочил из-за стола, но отступать было некуда, позади находились его резвящиеся приятели. А потому с глупой улыбкой наблюдал за маневрами и перемещениями более сильного противника, вспоминая все, чему меня когда-то учил бывший друг Ромка Шилов. Я решил вступить в бой с превосходящим меня по всем статьям врагом. А там будь что будет. Если бы еще неделю назад мне кто-нибудь сказал, что я на такое способен, то я здорово бы посмеялся над этим шутником. Внутри меня что-то гудело, лопалось, рвалось, тяжелело, сатанело и зверело. Мне вдруг надоело быть шутом гороховым, мальчиком для битья. До чертиков надоело осторожничать, хитрить, забивать мозги хорошеньких барышень всякой ерундой и . всего бояться. Во мне вызревал крутой мужик, которому все до лампочки. Вот стоят три негодяя, которые, наверное, измолотят сейчас меня до полусмерти. Ну и шут с ними. Я лелеял надежду плюнуть в их мерзкие рожи и хотя бы в одну из них как следует врезать. Ничто другое меня в данную минуту не заботило.
   Приблизившись, Коломиец резко выбросил вперед правую ударную руку. Ослепленный яростью, он начисто забыл все инструкции и наставления начальства "не оставлять следов" и метил мне в голову. Мне удалось уклониться и нанести ответный удар в живот противника. Но едва не сломал руку. Кулак встретился с чем-то твердым, железобетонным. Живая плоть не могла быть такой. Капитан лишь усмехнулся и вторым ударом врезал мне по левой скуле. Я тут же оказался на полу, и мне все стало совершенно безразлично.
   Глава 11
   Утром все те же молоденькие сержанты надели мне наручники и вывели во двор, где нас поджидал милицейский "уазик". Утро были тихим, теплым и солнечным. В пышных кронах корявых кленов щебетали синицы и воробьи. Я втянул разбитыми губами еще прохладный с ночи воздух. Что бы там ни говорили скептики, а жизнь прекрасна и удивительна. Ночью, когда меня полуживого втолкнули в камеру, я впервые испытал уважение к себе. И это, смею утверждать, не последнее чувство. Далеко не последнее. Я все обдумал и все для себя решил. Чтобы доказать свою невиновность, я должен найти настоящего убийцу. А поскольку сделать это в тюремных застенках никак невозможно, то решил попытаться бежать. И использовать для этого нужно именно сегодняшнее нахождение в прокуратуре. Другой возможности у меня просто может не быть. Бежать из ИВС, а тем более из следственного изолятора - занятие бесперспективное, если не сказать больше.
   Огляделся. И тут у соседнего дома увидел хрупкую фигурку девочки-подростка. Таня! Вот те раз?! Славная девушка! Она переживает за меня. И это было приятно. Чертовски приятно! Температура тела подскочила сразу градусов на десять. В груди сильно защемило, а на глазах... Ну надо же! Какие мы, оказывается, сентиментальные?! Кто бы мог подумать...
   Чтобы не возбуждать интерес сержантов, сделал вид, что не заметил девушки.
   Мы сели в "уазик" и покатили в прокуратуру. Исподволь я наблюдал за Таней. Видел, как она метнулась к видавшему виды старенькому "Москвичу", а через какое-то время обнаружил его у нас "на хвосте" метрах в двадцати. Сообразительная девочка! Ее помощь может оказаться мне сегодня очень кстати.
   Дробышев выглядел сегодня отдохнувшим, выспавшимся, был в хорошем расположении духа. Он скептически оглядел меня и сделал вид, что не заметил дополнительных синяков и ссадин.
   - Присаживайтесь, Андрей Петрович, - указал он рукой на стул.
   - В наручниках я не буду ни о чем разговаривать. Это моя принципиальная позиция, - ответил, продолжая стоять.
   - Да, да, извините, - пробормотал следователь. Повернулся к сержанту: Снимите наручники.
   Тот быстро и ловко выполнил указание.
   - А теперь подождите за дверью.
   А я сел на стул, закурил последнюю сигарету. Дробышев смотрел на меня и улыбался. И где-то чисто по-человечески я его понимал. Действительно, теперь не нужно нервничать и ломать голову в поисках убийцы. Вот он сидит прямо перед ним, живой и тепленький. Правда, видок у него не совсем того. Но до суда еще есть время. До суда он обретет свой первоначальный вид и будет совсем походить на человека. Ну, почти совсем.
   - А теперь, Андрей Петрович, я хотел бы услышать, как вы убили своего коллегу Струмилина Вениамина Сергеевича? - спросил Дробышев, продолжая улыбаться.
   Я с ответом не спешил. Внимательно оглядел возможное место действия. Оценил обстановку. За дверью два крепких добрых молодца, на окошке решетка. Но решетка - это для несведущих! Я-то знал, что никакой решетки в прямом смысле этого слова нет. Дело в том, что два года назад я сам ее ставил и за отсутствием шурупов и больших гвоздей пришпилил вот на такусенькие гвоздочки, намереваясь когда-нибудь сделать все как надо. С этим намерением я и уволился. Еще в прошлый раз отметил, что мои гвоздики сидят на прежнем месте, но от времени почти совсем повылезли из коробки. Решетка сейчас сама просится в руки. Неподалеку на тумбочке увидел довольно солидный юридический словарь. А может быть, прямо сейчас? Взять, к примеру, этот словарь, огреть им следователя по головке и... Надо попытаться.
   - Ну как убил, как убил, - сказал, тяжело вздохнув. - Очень просто убил. Взял вот такой же словарь. - Я привстал и потянулся за словарем.
   Но Дробышев оказался очень бдительным. Строго на меня прикрикнул:
   - Сидеть!
   "Факир был пьян, и фокус не удался". Я вынужден был смириться с изменившимися обстоятельствами. Продолжал вдохновенно врать:
   - Перед тем как ехать на юбилей Шипилина, я решил перетолковать с Веней...
   - Со Струмилиным? - уточнил Дробышев.
   - Да. С ним. Стал разыскивать его по больницам, но везде отвечали, что к ним такой не поступал. Тогда позвонил к нему домой. Он ответил. По голосу понял, что он в сильном подпитии. Поехал к нему. У него на квартире была какая-то пьяная девица, которая тут же стала ко мне приставать. Я ее вытолкал за дверь, на что Веня сильно обиделся и полез на меня с кулаками. Я взял с книжной полки вот такой же словарь и применил его не совсем по назначению окрестил им Струмилина по голове. Он, естественно, отключился. Я испугался и решил вызвать "скорую помощь". Но телефон не работал.
   - А почему он не работал?
   - Шут его знает. Не работал, и все. В это время Вениамин стал подавать признаки жизни, зашевелился, что-то замычал. Я плюнул и ушел из квартиры. Вот и все.
   - Ловко, - снисходительно усмехнулся следователь. - А почему же вы на первом допросе мне этого не рассказали?
   - А вы не спрашивали, - простодушно ответил. В это время дверь кабинета приоткрылась и в образовавшейся щели показалось симпатичное девичье лицо.
   - Родион Иванович, у вас что, телефон не работает? - строго спросила секретарша.
   - Почему не работает? - Дробышев снял телефонную трубку, послушал, проговорил озадаченно: - Действительно, отключен.
   - Вас там из областной прокуратуры срочно требуют к телефону.
   - Иду, - проговорил следователь, вставая. И здесь он, говоря по-уличному, сильно лопухнулся. Вышел, плотно закрыв за собой дверь, и даже не пригласил в кабинет хотя бы одного сержанта. Неужто он верил в незыблемость решетки?